Текст книги "Объект закрытого доступа"

2

В баре кинотеатра было почти так же многолюдно и почти так же темно, как и в кинозале пятнадцать минут назад. Играла тихая, ненавязчивая музыка, стулья, правда, были жестковаты, но Светлана Анатольевна Быстрова была рада и таким. Сидеть рядом с Сергеем Степановичем было намного приятнее, чем стоять.

Дело в том, что Сергей Степанович – человек, наверняка приятный в других отношениях, был ниже ее ростом, и это сильно смущало Светлану Анатольевну. Когда они пробирались между ровными рядами кресел к выходу, ей казалось, что на них пялится весь кинозал.

Фильм ее сегодняшний спутник выбрал на редкость неудачный. Смотреть два часа на красавца Ахилла, чтобы потом созерцать круглую лысину Сергея Степановича? А не видеть ее из-за своего высокого роста Светлана Анатольевна, конечно, не могла.

Да уж, сравнение было явно не в пользу Сергея Степановича.

Когда-то, лет десять назад, Светлана Анатольевна сильно комплексовала по поводу своего роста. Тогда ее называли просто «дылдой». Однако несколько лет назад приоритеты сменились, высокие девушки с хорошей фигурой вошли в моду, и лишь тогда Светлана Анатольевна смогла расправить плечи и позволить себе туфли на высоком каблуке.

И все-таки неудобства остались. Пока Светлана Анатольевна общалась с высокими мужчинами, проблем не возникало. Но в присутствии мужчин низеньких она вновь начинала чувствовать себя неуютно. Она видела, как они вытягиваются рядом с ней в струнку, на какие ухищрения идут, чтобы казаться хоть чуть-чуть повыше, и ей было по-матерински жалко их.

Так было и с Сергеем Степановичем, сегодняшним спутником Быстровой. Он не был ей совсем уж неприятен; будь он сантиметров на пять повыше, он бы ей даже понравился. Но, увы, природа, одарив Сергея Степановича большим носом и квадратным подбородком, забыла добавить к этому высокий рост и мощную комплекцию. Попросту говоря, он выглядел типичным хлюпиком.

«Когда мы идем рядом, все вокруг думают, что я его тетушка», – подумала вдруг Светлана Анатольевна в самом начале их встречи и не могла избавиться от этой дурацкой мысли до сих пор.

Сергей Степанович помешал соломкой коктейль в высоком стакане и спросил:

– Как вам понравился Ахилл?

– Ахилл – не хил, – усмехнулась Светлана Анатольевна.

– А если серьезно?

– А если серьезно, то этому Ахиллу только в стриптиз-баре выступать.

– Правда? А что, у него недостает мужественности?

– Да нет, мужественности у него в избытке. Но это не та мужественность, которая может вызвать у меня интерес. Она у него… – Светлана Анатольевна пожала плечами, – показная какая-то. А настоящая мужественность никогда себя не выпячивает.

– В чем же она тогда проявляется? – с любопытством и некоторой тревогой спросил Сергей Степанович.

– В поступках, во взгляде, в том, как мужчина держит себя с женщиной, в его манере разговаривать. Да во многом. Что-то вы покраснели, Сергей Степанович. Я что, смутила вас?

– Нет, но… – Сергей Степанович замялся.

– Что?

Он улыбнулся:

– Теперь я буду с удвоенным вниманием следить за своим взглядом и за своей манерой разговаривать.

– Хмурить брови и смотреть исподлобья, придавая лицу мужественное выражение?

– Да, точно. – Сергей Степанович улыбнулся. – Светлана Анатольевна…

Быстрова поморщилась:

– Хватит называть меня по отчеству. Давайте так. Я буду звать вас Сергеем, а вы меня – Светой. Или, если вас коробит такая фамильярность, Светлана.

– Хорошо… Света. Я, собственно, и хотел, но… Честно говоря, я не решался. У вас такой строгий вид.

– Это из-за очков. В них я похожа на злую учительницу немецкого языка.

Сергей Степанович усмехнулся:

– Точное сравнение. Помню, когда я учился в школе, у нас была… – Натолкнувшись на взгляд Светланы Анатольевны, он осекся. – Я хотел сказать, что черная оправа делает ваше лицо строгим. Я вообще всю жизнь боялся строгих женщин. Возможно, это идет из раннего детства. Когда я был в детском саду, наша воспитательница…

«Господи, и зачем только я согласилась на это свидание? – с тоской подумала Светлана Анатольевна, почти не слушая Сергея Степановича. – Теперь должна выслушивать его интимные признания, как будто у меня своих проблем мало. Еще минута – и он начнет рассказывать мне о своих сексуальных комплексах. Ну почему мне так не везет с мужиками?»

– Я вижу, вам не интересно, – обиженно сказал Сергей Степанович, заметив, что Быстрова думает о своем.

– Напротив, очень интересно.

– Но вы меня даже не слушаете.

– Слушаю. Так что там с вами приключилось после того, как вы переболели свинкой?

Сергей Степанович изумился:

– Какой свинкой?

– А разве вы не болели свинкой?

Он помотал головой:

– Нет, никогда.

– Но вы же сами только что сказали…

– Я? О, нет. Я только сказал, что в детстве у меня была морская свинка. А когда она умерла, я… – Сергей Степанович замолчал и вздохнул.

Светлана Анатольевна виновато улыбнулась:

– Простите меня, Сергей. Я сегодня слишком устала. Пожалуй, я пойду домой. А вы еще посидите. Вам нужно съесть все, что мы заказали.

– Одному мне это не под силу, – возразил Сергей Степанович.

– Вы уж постарайтесь.

Светлана Анатольевна поднялась из-за стола и сняла со спинки стула сумочку.

И тут Сергей Степанович решил доказать, что не только древнегреческий полководец Ахилл, но и он, бухгалтер книжного издательства «Заря», способен на мужественные поступки. Он порывисто схватил Быстрову за руку и притянул ее к своим губам.

Светлана Анатольевна опешила, а отважный бухгалтер, воспользовавшись заминкой, поцеловал ей руку, затем сжал ее в своих ладонях, поднял глаза и сказал дрогнувшим от чувств голосом:

– Света, мы еще увидимся?

– Да, наверное, – неопределенно ответила Быстрова. – Мир тесен, люди постоянно встречаются.

– Я не об этом. Я хочу встретиться с вами, понимаете? Встретиться, как встречались Парис и Елена, Ромео и Джульетта. И как…

– Как Отелло и Дездемона, – договорила за него Светлана Анатольевна. – Нет, Сергей Степанович, боюсь, что Дездемона из меня не получится. Впрочем, и вы не годитесь на роль Отелло.

– Это почему же? – обиделся Сергей Степанович.

– Вы для этого слишком интеллигентны.

Она высвободила руку из его сомкнутых ладоней. Сергей Степанович вздохнул:

– Вы правы, Светочка. Я типичный интеллигент, до мозга своих трухлявых костей. Но вы не правы в другом.

– В чем же?

– Вы думаете, что раз вы сильная женщина, то, соответственно, вам нужен и сильный мужчина. А сильного мужчину вы представляете себе амбалом с накачанными бицепсами и стальным взглядом.

– Звучит неплохо, – сказала Быстрова.

Степан Сергеевич покачал лысоватой головой:

– А тем не менее вы – простая женщина с тонкой, ранимой душой и желанием быть любимой. И мужчина вам нужен понимающий и любящий вас. Быть любимой – вот все, что вам нужно, Светлана Анатольевна. Только вы сами этого пока не понимаете.

– Спасибо, что просветили. Когда пойму, обязательно вам позвоню, – заверила бухгалтера Быстрова. – А сейчас мне пора. Приятно было познакомиться поближе. Прощайте.

«Может, я и правда, чего-то не понимаю? – думала Быстрова, шагая от кинотеатра к метро по аллее, усыпанной листьями. – Может, мне и впрямь нужен кто-нибудь вроде этого бухгалтера? Будет приносить мне кофе в постель, читать стихи, набирать ванну и массировать шею. Чем не жизнь?»

Она представила себе совместную жизнь с бухгалтером и невольно усмехнулась: «Да уж. У Ленки явно случился кризис жанра». Ленка, Елена Быстрова, была двоюродной сестрой Светланы Анатольевны. Пару лет назад она решила взять шефство над старшей сестрой, которая, по меткому Ленкиному выражению, «засиделась в старых девах, как незваный гость на кухне». С тех пор она с завидной регулярностью поставляла Светлане Анатольевне кандидатов в мужья. Светлана Анатольевна, как могла, открещивалась от этой радости; но иногда, после очередного приступа страха одиночества, давала слабину и соглашалась на встречу. А потом сама же об этом жалела, поскольку все Ленкины кандидаты были либо отставными офицерами, либо бывшими спортсменами, вздыхающими о былых победах и попивающими на досуге водочку. А досуга у них было много…

На этот раз Ленка подсунула Светлане Анатольевне интеллигентного тюфяка.

Светлана Анатольевна остановилась, сняла очки, протерла их салфеткой и снова надела. Взгляд ее упал на отражение в витрине магазина. Оттуда на Быстрову смотрела высокая, не совсем молодая и никогда не блиставшая красотой женщина в длинном бежевом пальто, с копной обесцвеченных волос и в очках, которые делали ее похожей на «злую учительницу немецкого языка».

– И ты еще выпендриваешься? – обратилась Светлана Анатольевна к своему отражению. – Сто лет в обед, а ты все еще ждешь принца на белом коне. Тоже мне спящая красавица!

– Тетенька, вам плохо? – услышала она у себя за спиной.

Светлана Анатольевна обернулась. Возле нее стоял мальчик в желтой курточке и красной шапочке, он испуганно смотрел на Быстрову. Она покачала головой:

– Нет, мальчик, мне хорошо. Мне очень хорошо.

– А почему вы плачете?

– Кто плачет? Я плачу? – Светлана Анатольевна шмыгнула носом. – Я не плачу. Я просто неудачно зевнула. Иди домой, мальчик. Будешь приставать к женщинам, когда вырастешь.

Мальчик удивленно моргнул, затем решительно покачал головой и заявил:

– А я не буду к ним приставать. Никогда.

– К таким, как я, конечно, – сказала Светлана Анатольевна. – Ну, иди.

Мальчик повернулся и резво побежал по аллее. Быстрова грустно посмотрела ему вслед, затем вытерла платком глаза, повернулась и собралась зашагать в другую сторону, но в этот печальный момент зазвонил ее мобильный.

– Слушаю вас.

– Светлана Анатольевна, здравствуйте! Сергеев вас беспокоит.

Сердце Быстровой забилось чуть быстрее, чем обычно.

– Да, Борис Сергеевич, слушаю вас.

– Вы сейчас свободны?

– Смотря для кого, – улыбнулась в трубку Быстрова.

– Вы не могли бы сейчас подъехать ко мне?

– Разумеется. Но мне понадобится полчаса на дорогу.

– В таком случае жду вас у себя в кабинете через полчаса.

Сергеев отключил связь. Светлана Анатольевна убрала телефон в сумочку, на губах ее застыла мечтательная улыбка, однако, взглянув на свое отражение в витрине магазина, Быстрова стерла улыбку с лица и пробормотала:

– Идиотка.

Быстрова работала в разведке много лет. Куда бы ни занесла судьба разведчика Сергеева, с ним рядом всегда находилась Светлана Анатольевна. Несмотря на то что она была моложе Сергеева и ниже его по званию (нынче Быстрова была полковником СВР), Борис Сергеевич никогда не обращался к ней на «ты» и всегда разговаривал с ней на равных – своим неизменно ровным и мягким голосом, при звуках которого на губах у Светланы Сергеевны появлялась мечтательная полуулыбка.

Первое время Светлана Анатольевна работала в оперативном управлении Службы внешней разведки – это ведомство планирует и осуществляет операции по всему миру. Отдел, в котором работала Светлана, назывался отделом технической службы. Поначалу она была простым фотографом – если, конечно, в разведке вообще бывают «простые» люди. Ее отдел чем-то напоминал тайные лаборатории в фильмах о Джеймсе Бонде. Начинала Светлана Анатольевна с организации скрытых съемок, усовершенствования микрокамер, вмонтированных в зажигалки и авторучки, обработки полученных изображений и тому подобных вещей.

Со временем деятельность отдела расширилась. Быстрова и другие сотрудники отдела отвечали не только за съемку, но и за создание подслушивающих устройств, а также за всю электронику, применяемую в процессе слежки; позже в ведение отдела передали и химическую лабораторию.

Когда Быстрова возглавила отдел, он превратился в мощную структуру с большим штатом сотрудников самых разных специальностей – от химиков до гримеров. Они создавали «жучки», конструировали миниатюрные батарейки, аппаратуру для микросъемки. Кроме того, в компетенцию отдела входило изготовление фальшивых документов и осуществление маскировки агентов.

Личным изобретением Быстровой был «химический маркер» (или, как шутливо называл его Борис Сергеев, «шпионский порошок») – химическое вещество, действующее на основе ультрафиолетовых лучей и позволяющее с большой точностью определять местонахождение агента.

Несмотря на то что должность заведующей отделом отнимала у Светланы Анатольевны много сил и времени (того самого времени, которого, по утверждению подруг, ей не хватало на организацию собственной личной жизни), работа Быстровой нравилась. Помимо чисто профессиональных пристрастий на то была и одна личная причина, о которой Светлана Анатольевна старалась думать пореже.

В кабинете Сергеева находилось несколько человек. Помимо тех, кого она знала и кому приветливо кивнула, было еще двое. Один – симпатичный мужчина лет сорока пяти, с серыми глазами и насмешливым лицом, другой – коренастый и рыжий, с пронзительным взглядом.

Борис Сергеевич представил ей незнакомцев:

– Вот, Светлана Анатольевна, познакомьтесь. Это Александр Борисович Турецкий, старший следователь Генпрокуратуры. Он будет отвечать за аналитическую работу.

Симпатичный встал, пожал Быстровой руку и с улыбкой сказал:

– Будем знакомы.

– А это – генерал-майор Грязнов, Вячеслав Иванович, – продолжил Сергеев. – Он представляет МВД. На его могучих плечах – вся оперативная работа.

Грязнов улыбнулся, отчего его суровое лицо посветлело и стало добродушным, и так же, как Турецкий, пожал ей руку.

На какое-то мгновение Быстровой стало неловко – все мужчины были старше ее по званию, не говоря уже о возрасте. Но решительный и ироничный характер Светланы Анатольевны не позволил смущению развиться.

– Приятно видеть, что в операции участвуют такие профессионалы, – вежливо сказала она и села на стул, который ей выдвинул Сергеев.

– Светлана Анатольевна, – вновь обратился к ней Борис Сергеевич, – с сегодняшнего дня вы будете работать в непосредственном контакте с Александром Борисовичем и Вячеславом Ивановичем. Они расскажут вам о предстоящей работе.

– Я готова слушать…

3

Светлана Анатольевна, несмотря на свой высокий статус, любила гримировать оперативников сама. «Чтобы не потерять мастерство», – говорила она окружающим; но на самом деле ей просто нравилось смотреть, как человек преображается на глазах. Иногда достаточно было одного легкого штриха, чтобы лицо человека изменилось до неузнаваемости. В этом было что-то мистическое; а порой воображение Быстровой разыгрывалось настолько, что ей начинало казаться, что она меняет не только внешность человека, но и его личность. Впрочем, все это было лишь игрой воображения.

Еще в детстве Светлана Анатольевна любила рисовать человеческие физиономии, а потом менять их, дорисовывая морщины, усы, очки и другие прически. С возрастом детская страсть переросла в искусство гримера.

– Ну что, Ахмед, расслабь лицо. Сейчас я из тебя настоящего кавказца сделаю!

Молодой оперативник, сидевший в кресле и стойко переносивший все пытки, которым подвергала его Быстрова, усмехнулся:

– Обижаете, Светлана Анатольевна. Я и так кавказец.

– Ты-то?

– Конечно! Я стопроцентный горец!

Светлана Анатольевна, продолжая работу, улыбнулась и весело сказала:

– Не обижайся, Ахмед, но от кавказца у тебя только нос. А на лице вместо суровости сплошная интеллигентность. Не дитя гор, а студент МГУ!

Оперативник качнул головой:

– Это пока я с вами говорю. А вот когда я «объект» перед собой увижу, у меня такая рожа станет, что хоть в фильмах ужасов ее показывай.

– Ну-ну. – Светлана Анатольевна отложила кисточку и придирчиво осмотрела лицо оперативника. – А что это за шрам у тебя на шее, Ахмед? От ножа, что ли?

Оперативник дернул уголком рта и нехотя объяснил:

– Да, было дело. Пару лет назад заложника одного из сарая выносил. Занес его за угол, а он мне вместо благодарности – ножичком по шее. Потом-то выяснилось, что это был один из террористов.

– Надо же, – наморщила лоб Быстрова. – И что, он удрал?

– Почему удрал? Нет. Это я потом увидел, что у меня кровью весь маскхалат залит, а поначалу даже боли не почувствовал. Так, обожгло только слегка…

Несколько минут спустя Быстрова доделала оперативнику лицо и полюбовалась проделанной работой.

– Теперь ты у нас вылитый абрек, – удовлетворенно сказала она.

4

Руслан Гатиев сидел за столиком в своей любимой закусочной возле гостиницы «Северная» в ожидании шашлыка. Шашлыки здесь были знатные, – пожалуй, самые сочные и мягкие во всей Москве; а исходящий от них аромат углей и дымка напоминал Гатиеву о склонах гор, о ручье с прозрачной водой, в котором они с отцом когда-то мыли руки, когда струйки крови расплывались в воде, розовели и закручивались в пенистые круги. А потом был шашлык из свежего мяса, на который сходилась вся деревня. Эх, было время, была жизнь…

Гатиев вздохнул. На душе у него было неспокойно. Он, как волк, чувствовал опасность всем своим существом. С утра Руслана Шамильевича не покидало ощущение, что за ним кто-то следит. Весь день он пытался определить, откуда исходит опасность, одновременно стараясь не совершать глупостей, и даже отменил две запланированные важные встречи, чтобы максимально обезопасить себя и своих партнеров. Однако к вечеру, изрядно устав от напряжения, он заставил себя успокоиться.

«Даже волков чутье иногда подводит, – сказал себе Гатиев. – А я всего лишь человек».

В закусочную он приехал один: человеческие лица надоедали Гатиеву за день. Заискивающие или недобро поглядывающие глаза, жирные, шевелящиеся рты, и – самое главное – их мысли. Нет, конечно же Гатиев не умел читать мысли людей, но он чуял их грязный запах. И от этого запаха ему к вечеру становилось дурно до тошноты. Поначалу Гатиев думал, что это болезнь, что во всем виноваты нервы, и даже немного волновался по этому поводу. Но однажды он прочел в какой-то умной книжке, что его болезнь называется «мизантропия» и что ею болели все великие люди. После этого он успокоился и возненавидел людей еще больше.

– Ваш шашлык, – сказал официант и поставил перед Гатиевым блюдо с сочной, ароматной бараниной, приправленной луком и зеленью. – Приятного вам аппетита, Руслан Шамильевич! Больше ничего не хотите?

– Спасибо, дорогой. Пока нет.

– Копченая говядина сегодня вкусная! Горячая, только с очага!

– Нет, дорогой, пока не надо.

– Если захотите еще что-то, только подайте знак.

– Хорошо.

Гатиеву было приятно, что официанты знают его в лицо. Это создавало ощущение хоть какой-то общности, круга людей, которые не только уважают его или боятся, но и искренне симпатизируют ему. Хотя Гатиев знал, что эта симпатия прямо пропорциональна щедрости чаевых, которые он оставлял после каждого своего прихода.

Едва Гатиев взялся за шашлык, как на его плечо легла тяжелая рука. Гатиев вздрогнул, быстро повернулся и машинальным движением сбросил руку незнакомца со своего плеча.

– Чего надо? – резко спросил он.

– Э, друг, зачем обижаешься? Сигарета есть у тебя?

– А у официантки спросить не пробовал?

– Зачем официантка, э? Я у брата спросил. Мы ведь все братья.

Гатиев достал из кармана пачку «Парламента» и протянул ее незнакомцу. Тот, пошатываясь, вытряхнул сигарету и вставил ее в рот. Бросил пачку на стол, наклонился и прикурил от свечки. Распрямляясь, он пошатнулся, и если бы Гатиев не поддержал его за локоть, точно бы растянулся на полу.

– Выпил – иди домой, – грубо сказал ему Гатиев. – Пусть русские по полу ползают.

Незнакомец криво ухмыльнулся:

– Слушай, друг, чего такой грубый, да?

– Я тебе не друг. Иди своей дорогой, парень.

Незнакомец осклабился еще больше:

– Обидеть хочешь, да? А я не обидчивый. Я вот лучше с тобой посижу, о хороших вещах поговорю.

Мужчина с грохотом выдвинул стул и нахально уселся за столик Гатиева:

– Ты откуда, брат?

– Вот черт, – процедил сквозь зубы Гатиев. – Не брат я тебе, понял? Иди с бараном побратайся.

– Э, зачем так говоришь? Нас тут мало, и мы должны помогать друг другу. Хочешь, я тебе баранины пришлю? Свежей, а! За бесплатно.

Гатиев поморщился:

– Зачем мне твоя баранина?

– Как зачем? Кушать будешь. Кушать и Рустама вспоминать.

– Какого еще Рустама?

– Как какого? Я – Рустам! Рустам Гаджиев. Тебя-то как зовут?

Гатиев сурово сдвинул черные брови:

– Меня не зовут, я сам прихожу. Послушай, Рустам, мне было приятно с тобой познакомиться, но я устал и хочу покушать один.

Несколько секунд незнакомец смотрел на Гатиева в упор налитыми кровью глазами, потом вздохнул и сказал:

– Странный ты. Разве горец может устать?

– Может, Рустам, может. Если работает, то может. А я работаю.

– Ладно, брат. Извини, если помешал. Думал, подружимся.

Незваный гость стал выбираться из-за стола, пошатнулся, чуть было не упал, но оперся ладонями об пол и удержался на стуле.

– Вот шайтан! – негромко ругнулся он, затем все-таки поднялся со стула и, слегка пошатываясь, направился к своему столику, за которым его ждали еще двое. Они были поглощены бурной беседой и, казалось, не обращали на своего приятеля никакого внимания.

Гатиев подал знак официанту, тот тут же подбежал к столику.

– Надумали насчет копченого мяса? – с приветливой улыбкой поинтересовался официант.

Гатиев покачал головой, показал на соседний столик и тихо спросил:

– Кто такие?

Официант глянул на веселую троицу и ответил:

– Не знаю, Руслан Шамильевич.

– Что, в первый раз?

– Может, и не в первый. Но то, что не из постоянных, это точно.

– Ингуши, да? – поднял брови Гатиев.

Официант виновато улыбнулся:

– Не знаю, Руслан Шамильевич. Я в национальностях не разбираюсь.

– Вы, русские, ни в чем, кроме водки, не разбираетесь, – досадливо произнес Гатиев.

Улыбка исчезла с лица официанта.

– Зря вы так, – негромко сказал он.

– Что?.. А, ты про это. Извини, не хотел тебя обидеть. Просто сгоряча сказал. – Гатиев достал из кармана полусотенную бумажку и сунул ее официанту в карман. – Держи, брат. И принеси еще одну порцию шашлыка. И воды.

– Как всегда, без газа?

Гатиев кивнул:

– Молодец, все без меня знаешь.

Когда официант ушел, Гатиев подцепил вилкой кусок подостывшего мяса, сунул его в рот и, методично работая массивными челюстями, покосился на соседний столик. Все трое, громко разговаривая и яростно жестикулируя, накачивались пивом. Гатиев прислушался к тому, что они говорят.

– Нет, слышишь, не так ты говоришь, Ахмед! – доказывал что-то маленький, приземистый, с седыми волосами. – Это они нам должны, а не мы им! Товар мы им отгрузили? Отгрузили. Теперь они нас кинуть хотят, да?

Он говорил по-русски, перемежая речь ингушскими словами.

«Ингуши», – сказал себе Гатиев.

Но тут заговорил другой, жилистый, с небритыми щеками, маленькими, глубоко посаженными глазами и суровой складкой между бровей:

– Ты сейчас как русский говоришь, Ибрагим. И там так же говорил. Как собака выл и скулил, а не как мужчина должен говорить.

«А этот чеченец», – сказал себе Гатиев, с удовольствием услышав родную речь.

– Завтра я поеду и поговорю с ними, – продолжил жилистый. – Увидишь, они меня послушают. А не послушают, я им все кишки выпущу, этим псам!

Жилистый сказал это негромко, но яростно, видимо, не опасаясь, что его кто-то услышит, так как говорил по-чеченски.

«Интересный тип», – подумал о нем Гатиев. Насколько он смог понять, мужчины говорили о какой-то сделке. Вроде бы кто-то их кинул или собирался кинуть. И если приземистый ингуш Ибрагим настаивал на том, что нужно обратиться в милицию, жилистый Ахмед, напротив, настаивал на самостоятельном разрешении конфликта и клялся один уладить проблему. «Вырвать им кишки, и делу конец», – угрюмо твердил он.

Третий участник попойки – тот, что приставал к Гатиеву с расспросами, – окончательно захмелел и лишь покачивался на стуле, не принимая участия в дискуссии.

В конце концов Гатиеву надоело следить за соседями, и он вплотную занялся свежей порцией шашлыка, которую поставил перед ним официант.

Вскоре с шашлыком было покончено. Гатиев вытер рот и руки салфеткой, выбрался из-за стола и направился в туалет. Он никогда не касался денег жирными руками, потому что считал это плохой приметой. Сумку и куртку Гатиев оставил на стуле. Он знал, что официанты проследят, чтобы его вещи никто не трогал.

Пока Гатиев стоял у писсуара, в туалет вошел жилистый чеченец Ахмед. Он встал рядом с Гатиевым, суетливо расстегнул ремень и, издав блаженный стон, принялся за дело. Ахмед был не только жилистым, но и высоким, а на шее у него Гатиев заметил небольшой шрам от ножа. У одного из дальних родственников Гатиева был похожий шрам от штык-ножа, только на плече.

Когда они переместились к кранам, Гатиев повернулся к Ахмеду и негромко сказал по-чеченски:

– Слышал, брат, проблемы у вас какие-то. С русскими, да?

– Да, есть немного, – неопределенно ответил Гатиеву Ахмед и спросил: – А ты кто, брат?

– Бизнесом тут занимаюсь.

– А-а.

Гатиев вытер руки одноразовым полотенцем, бросил бумажный комок в урну, затем достал из кармана визитку и положил ее на край раковины.

– Будут совсем большие проблемы – звони, – спокойно сказал он.

Ахмед взял с раковины визитку, пробежал глазами, усмехнулся и, не поворачиваясь к Гатиеву, сунул ее в карман. Потом разлепил губы и небрежно ответил:

– Будут – позвоню.

Вячеслав Иванович поднес телефон к уху и сказал:

– Слушаю.

– Товарищ генерал-майор, это Бекас. У нас все готово, – услышал он в ответ.

– Как все прошло?

– Более-менее. Сначала я ему сразу чип на ворот прицепил. Но он, гад, так резко плечом дернул, а потом еще и ладонью по плечу прошелся, что чип на пол упал. Прямо под стол. Я все боялся, что он его ногой раздавит, но нет, обошлось. Для проформы посидел с ним немного, а потом незаметно чипик подхватил и восвояси убрался. На обратном пути хотел вторую попытку сделать, но он за каждым моим движением следил. Мне даже в какой-то момент показалось, что он что-то учуял.

– Ну и?

– Да вроде не учуял.

– Так ты прицепил чип или нет?

– Нет. То есть – да. Только не я, а Ахмед. В туалете, возле раковины, когда они руки мыли.

– Думаешь, Гатиев не заметил?

– Не должен. Ахмед ведь в юности фокусником был, даже приз на областном выступлении получил. Как говорится, ловкость рук и все такое.

– Будем надеяться, что так. Это все?

– Нет. Гатиев ему визитку свою оставил. Сказал, мол, «если будут проблемы – обращайся».

– Клюнул, значит?

– Похоже на то. Хотя… черт его знает, товарищ генерал-майор. У него взгляд как прицел.

– Ладно, действуем по плану. До связи.

– До связи, товарищ генерал-майор.