Текст книги "Похищение казачка"

Пока они пили кофе в аэропортовской кафешке, Турецкий объяснил, что требуется. Пушкин покивал. Подумал.

– А если меня опознают, Сан Борисыч? В принципе у меня тут есть знакомые менты. Это может как-то на вас отразиться? Будем ли мы и дальше входить в контакт очно? И еще: тут все время такая жара?!

– Во-первых, называй меня Петр Петрович. Во-вторых, будем надеяться, что этого не случится. Насчет контакта – по обстоятельствам. Но в гостиницу мне, конечно, не звони. На сотовый – да. Жару – отключу, как только справишься с первым заданием. Вот тебе первое задание…

Из аэропорта Пушкин поехал на улицу Коненкова в дом № 6. Там он поднялся на третий этаж и позвонил в 11-ю квартиру, которую снимал Димон Головня, так, по крайней мере, сказала Турецкому Елка. На звонок, однако, никто не реагировал. Возник извечный русский вопрос: что делать?

Он позвонил соседям. Через некоторое время за дверью послышалось шевеление. Пушкин понял, что его рассматривают в глазок, но замок так и не открыли. Он надавил на звонок снова и сказал:

– Можно с вами поговорить? Я слышу, что вы дома. Извините, пожалуйста.

– Все равно я Вадичку никуда не пущу! – раздался истеричный женский голос. – У него близорукость! У него очки! У него скрипка! У него талант!

– Какого Вадичку? – удивился Пушкин. – Куда не пустите? Какая еще скрипка?

– А… Вы не из военкомата?

– Нет.

За дверью помолчали. Наконец она приоткрылась, и через цепочку на Пушкина уставились подозрительные материнские глаза.

– Наверно, я ошиблась? Тогда ладно. Но в дом я вас все равно не пущу. Что вы хотели? У меня через час заседание комитета солдатских матерей.

– Все-таки вы заранее к армии готовитесь, – не удержавшись, заметил Пушкин.

– А вам какое дело?! – Тетка немного брызгала слюной.

Пушкин инстинктивно сделал шаг назад: кто знает, вдруг она у нее ядовитая?

– Я хотел спросить о ваших соседях из одиннадцатой. Ну вы же знаете, молодой человек, фотограф, на речке работает…

– А! – сказала тетка. – Я вас раскусила! Вы во флот его хотите забрать! В подводный?! Не выйдет! Не выйдет! Не выйдет!!!

Она захлопнула дверь, изрыгая проклятия.

Что же дальше-то? Пушкин подумал, что может быть за сын у этой сумасшедший и будет ли от него действительно какой-нибудь прок многострадальной российской армии… А впрочем, у него своих проблем хватает.

Он поднял голову и обследовал потолок. Ага! Возле 11-й квартиры потеки. Сверху явно заливают, причем не первый день: потеки были разных цветов – от зеленоватого с плесенью до коричневого. Пушкин поднялся на следующий этаж и позвонил в 15-ю квартиру.

– Ща, подожди, – раздался женский голос. Даже скорее девичий.

На этот раз дверь распахнулась настежь. На Пушкина снизу вверх взирало очаровательное существо с папироской в руке. Оно было в шортах и линялой футболке, с копной черных волос и огромными глазами.

– Ой, – немного смутилось существо. – Я думала, друзья вернулись. Вам кого? Родители уехали. Они на раскопках под Астраханью.

– Жаль, – сказал Пушкин, оценивая ситуацию. – А я… гм… видишь ли, с ними уже говорил об этом. Я под вами живу. Ну и, – он развел руками, как бы испытывая неловкость, – ну и заливаете вы нас.

– Черт, я так и знала, – расстроилось существо и аккуратно затушило папироску – послюнявило пальчиком. – Мне мама говорила, ванну больше часа не принимать, трубы старые. Что, сильно залили?

Из внутренностей квартиры неслись табачные облака и непонятная энергичная музыка, что-то уж очень современное.

– Да, в общем, терпимо, не плаваем пока, – засмеялся Пушкин.

Из ближайшей комнаты закричали:

– Стасик голландских шишек срубил?

– Это не Стасик, – бросило через плечо существо. Потом Пушкину: – Значит, это вам Надька квартиру теперь сдала?

Пушкин кивнул:

– Да. А вы с ней подруги? Девчонка хихикнула:

– Скажете тоже!

– Я так подумал, раз вы в курсе того, что она сдает…

– Просто, когда последний раз скандалили из-за потопа, который мы устроили, – объяснила девчонка, – я видела, как предыдущий жилец въезжал. Серьезный такой дядечка, неулыбчивый.

– Дядечка? – засомневался Пушкин.

– Ну да. Лет двадцати пяти, наверно.

– Это Димон-то серьезный? – по возможности легкомысленно переспросил Пушкин, чтобы исключить путаницу, хотя уже понял возрастную «линейку».

– Не знаю я ничего ни про какого Димона. А этого дядечку я ни разу и не видела больше! Один раз только у него спички стрельнула прикольные, и все. А нас тут последнее время, – она откровенно улыбнулась, – дым коромыслом до утра, отрываемся по полной, пока родителей нет. Жаль, недолго осталось: осень на носу… – Тут она спохватилась. – Так что если мешать будем, вы скажите сразу, ладно? Не надо разборки устраивать, мама расстроится…

– Ладно, ладно. А что за прикольные спички?

– Ща, покажу. – Она ушла в недра квартиры и минуту спустя вернулась с коробком фирменных спичек. Собственно, спичек в нем уже не было. Зато на коробке было написано: «Кафе „Террариум“. Бизнес-ланчи и дискотеки».

Когда Пушкин выходил из подъезда, навстречу ему шел здоровенный, под два метра, детина с маленьким черным футляром под мышкой. Страшное подозрение охватило Пушкина:

– Это ты – Вадичка из десятой квартиры?

– Да, – удивился детина. – А откуда вы…

– Хочешь иметь стильную прическу и бесплатно питаться? – мстительно сказал Пушкин. – Приходи в наш военкомат!

Детина попятился в подъезд. А Пушкин, пребывая уже в неплохом, в общем, настроении, позвонил напарнику:

– Петр Петрович, чем занимаетесь?

– Спорю тут с одной продвинутой журналисткой о смысле жизни. Она говорит, что его нет, а я доказываю, что его слишком много. А что, я нужен?

– Я только вот что хотел… Вы случайно не знаете, что такое голландские шишки?

После некоторой паузы Турецкий сказал:

– Издеваемся?

– Да какое там. Вполне серьезно спрашиваю. Что-то знакомое, вертится вот в башке, вроде слышал…

– Иннокентий Михайлович, голландские шишки – это «травка», вроде гашиша, только поинтереснее, понял? У молодняка популярна. А что случилось?

– Потом расскажу. Привет продвинутой журналистке.

Пушкин подумал, что можно, конечно, позвонить куда следует, в волжской милиции у него были знакомые. Но… не станет он этого делать, просто не станет, и все. Да, он неправ. Травка – это, конечно, наркотик, но ведь и сигарета, которая сейчас у него в зубах торчит, тоже наркотик. А девчонка… побалуется, встретит нормального мужика, потом ненормального, потом снова нормального, замуж выйдет, детей родит, карьеру будет делать или не будет, в общем, жизнь так закрутит… Может, и стоит сейчас впрок расслабиться?

И он поехал в «Террариум».

Турецкий спустился по крутым ступенькам и заглянул в полутемный сводчатый зал. Это была пивная, куда его вызвал Пушкин. Посетителей было немного, и Пушкина Турецкий среди них не разглядел. Зато увидел, что помещение этим не ограничивается – арочный проход – и он уже в следующем зале. Пушкин сидел здесь. На столике перед ним были две кружки пива и соленые сушки. С другой стороны стола жались двое молодых людей, лет двадцати, едва ли старше. Вид у них был слегка испуганный. Пушкин знал свою работу. И наверняка не вызвал бы, если б ему нечего было сообщить. Пушкин подмигнул Турецкому:

– Вот, Петр Петрович, поговорите с этим шибз-диком. – Он протянул свою длинную руку и встряхнул парня так, что тот едва не слетел со стула. По мимике и тону Пушкина Турецкий сообразил, что его дело теперь – играть «хорошего полицейского».

– Как тебя зовут?

– Алекс…

– А я Майкл, – подал голос второй.

– Это неважно, потому что ты будешь сидеть и помалкивать, – внушительно сказал Пушкин.

Турецкий укоризненно покачал головой: к чему, дескать, такие грубости?

– Вот что, Алекс, я хочу, чтобы вы мне быстренько рассказали про Димона Головню, и мы полюбовно разойдемся.

Алекс вопросительно посмотрел на Пушкина.

– Про «Террариум» повтори.

– Ну да, – подтвердил Алекс, – мы зависали там в четверг, и ничего хорошего там не было. Вообще убогое место.

– Чем же убогое?

– Сначала нас обломали с кальяном – сказали, нет угля. Пришлось пиво пить.

– Тяжело вам, – посочувствовал Турецкий.

– Да… Потом Майклу принесли совершенно остывший кофе. Он попросил его заменить или подогреть хотя бы, но официант к просьбе отнесся холодно, а его коллега довольно громко так сказал: «Да подогрей ты ему в микроволновке так, чтоб он губы обжег себе, сука!» Это как, по-вашему?

– Нехорошо, – безо всяких эмоций сказал Турецкий. – Некультурно. Я вас понимаю, молодые люди. – Он вытащил пачку сигарет и предложил молодым людям.

– Не, мы не курим, – вставил Майкл. – Это вредно.

– Надо же, – удивился Турецкий, щелкая зажигалкой и продолжая рассматривать подростков.

– Потом мы попросили официанта поставить диск, который принесли с собой, – хотя бы за деньги, он согласился часа через полтора. К двум часам ночи менеджер зала, все время косившийся на нас, снял ботинки и улегся спать – по соседству, на диванчике, сказал, что всегда там спит. К пяти утра мы решили, что нам пора, попросили счет, я пошел к барной стойке, чтобы забрать диск. За стойкой никого не оказалось, и я стал разглядывать музыкальный центр, пытаясь понять, как вынуть его из центра. Тут – вопль: «Не трогать!» Из-за двери (видимо, вход на кухню) на меня обрушились потоки нецензурной брани: девушка, по виду похожая на повариху, предлагала вступить мне в половые сношения с мамой, папой, причем в извращенной форме. Я сначала не поверил, что она говорит это мне, и переспросил. Она подтвердила. Я разбудил спящего менеджера и попросил у него книгу жалоб. Мы с ним отправились в соседний зал искать книгу жалоб, но не нашли, а когда вернулись, то увидели, что девушка с кухни и трое моих друзей кидаются друг в друга пирожными и блюдцами, и она при этом не перестает ругаться. Менеджер сразу убежал на улицу. А мы, подавив сопротивление поварихи и забрав свой диск, заведение покинули. Но на улице нас уже ждал менеджер с четырьмя охранниками из соседнего ресторана. Эти уроды предложили нам оплатить пострадавшие во время конфликта с поварихой пирожные. В ответ на это предложение Майкл сказал, что мы уходим, а на повторное требование выдал следующее: «Если хочешь нам что-то сказать или набить рожу, то догоняй нас – видишь, мы уходим». Менеджер решил, что он нам говорить ничего больше не хочет, и мы ушли. Все.

– Точно все? – проникновенно спросил Турецкий.

Очевидно, все-таки вид у «хорошего полицейского» был не слишком дружественный, потому что Алекс невольно подался назад.

– Я бы перекрестился, но не знаю, как это делается…

– А на кой черт мне все это надо?! – ласково спросил Турецкий.

Алекс с Майклом переглянулись и посмотрели сперва на Пушкина, потом на Турецкого, как бы говоря: а мы-то тут при чем?! Пушкин все объяснил одной фразой:

– Менеджер – это Димон.

– Та-ак, – задумчиво произнес Турецкий. Алексу в его голосе послышалась угроза, и он невольно вжал голову в плечи.

– Свободны, пацаны, – сказал Пушкин. – Вам зачтется.

Приятелей как ветром сдуло.

– Он в отпуск ушел, – сказал Пушкин. – За свой счет. Причем вчера. Кто-то предупредил, наверно. И дома не появлялся – на съемной то есть квартире. Своего угла у него нет. Женщины постоянной – тоже. Спрятался где-то. Город большой, злачных заведений много.

Турецкий кивнул: он ждал чего-то подобного.

– Значит, фотограф и менеджер кафе «Террариум»… Что же его связывает с моим клиентом? Только покер?

– Это не моя проблема, верно? – напомнил Пушкин. – Я всего лишь должен его найти. Пока известно немного. Курит сигареты «Собрание», пользуется серебряной зажигалкой «зиппо».

– Всего лишь… Так ищи!

Они расстались, и Турецкий подумал, что ситуация вышла из-под контроля. Или, точнее, взяла его самого под свой контроль. Чем он занимается? Ищет какого-то игрока Димона, который, возможно, знает игрока Веснина; причем ищет для того, чтобы отдать его на растерзание игроку Агафонову. Ну не бред ли?!

Возникло острое желание вернуться в гостиницу, залечь в прохладную ванну и выпить полбутылки виски. А может, и целую.

…Когда Турецкий вернулся в гостиницу, в номере его ждал сюрприз. Во-первых, входная дверь была открыта, во-вторых, внутри были непрошеные гости. Двое крупных мужчин расположились в креслах и равнодушно смотрели телевизор, причем без звука.

Турецкий, однако, и бровью не повел. В сущности, он уже давно ждал чего-то подобного и был удивлен только тем, что его не потревожили раньше. Он спокойно кивнул пришельцам и прошел к бару. Забил почти полный стакан льда, налил немного виски, поболтал и выцедил с наслаждением. Поставил стакан на бар и «вдруг» заметил рядом упакованный ящичек с сигарами. Турецкий изобразил приятное удивление. Собственно, он уже так последнее время привык врать и изображать кого-то другого, что это вышло легко и естественно.

– Это вы доставили? Теперь уже удивились пришельцы, а Турецкий

времени не терял – коробку распаковал, осмотрел ящичек, прочитал дарственную надпись, сделанную себе любимому, хмыкнул, пробормотал: «Что ж, приятно, приятно, не забывают, черти». Открыл, достал одну сигару, вторую, понюхал. Остался доволен. Повернулся к непрошеным гостям.

– Сигару хотите? – спросил он, поднося ящичек им по очереди. – Похоже, настоящий «Панч».

Мужики переглянулись. Нечасто, видимо, они слышали такое предложение.

– Я не против, – отозвался первый, которого Турецкий сразу назвал про себя Братан: не в силу каких-то социальных факторов, а потому что тот был лыс, только не обрит, как Турецкий, а вполне естественным образом; но в любом случае Александр Борисович почувствовал к нему симпатию.

Братан взял сигару. Второй сделал то же самое, не сказав ни слова, даже не поблагодарив. Однако то, что на крышке роскошного ящичка была здоровенная серебряная пластина с дарственной владельцу, произвело на незваных гостей определенное впечатление, они переглянулись, и Братан даже посмотрел себе под ноги, будто пришел с улицы, где идет проливной дождь, а он, растяпа такая, страшно наследил.

– Малоприятная у вас, наверно, вышла прогулка в такую жарищу, – заметил второй мужик, откусывая кончик сигары и выплевывая его себе в ладонь.

«По крайней мере, не на пол», усмехнулся про себя Турецкий.

Неплохое правило, пригодное как для повседневной жизни, так и для работы под прикрытием, – отвечать так, чтобы в ответах этих содержался максимум правды, которую можно огласить без риска для себя. Турецкий сказал:

– За кого вы меня принимаете? Если бы это зависело от меня, я бы даже не вышел на улицу. Но мне сегодня пришлось навестить тяжелобольного друга. За городом. Заодно и искупался.

– Полегчало, поди? – заинтересовался Братан. – Завидую вам. Я вот давно не выбирался.

– Полегчало, – охотно покивал Турецкий и предложил зажигалку.

Они подкурили и синхронно закашлялись.

– Не затягивайся, кретин, – сказал Братан второму, и тот в ответ пихнул его локтем:

– Сам знаю!

– Мы вообще-то из милиции, – как-то вскользь заметил Братан, словно сообщал о том, что в детстве собирал марки.

Турецкий подумал, что они, должно быть, считают его полным идиотом.

– О, в самом деле? – отозвался он тем самым светским тоном, каким должен был говорить господин Долгих, пребывая (пока еще!) в добром расположении духа.

– Паспорт у вас где?

– Приезжему, по-моему, разумнее всего держать документы при себе.

– Здравая мысль.

Турецкий вручил собеседнику паспорт. Тот внимательно изучил документ и передал его товарищу.

– Тут вроде все в порядке, – сказал второй.

Турецкий, с сигарой в зубах стоявший возле балкона, ничего не ответил. Он смотрел на незваных гостей, изображая на лице совершенную беззаботность. Второй «милиционер» вернул паспорт Братану, который машинально стал барабанить пальцами по обложке.

– Нас послало начальство, – сообщил он, и Турецкий заметил, что они оба теперь смотрят на него в упор и безотрывно. – Оно хочет, чтобы вы ответили на некоторые вопросы.

Невозможно было не обратить внимания, что некое абстрактное «начальство» никак не персонифицируется и даже не низводится до единственного числа.

Хорошее правило: если у тебя нет наготове уместного ответа, лучше промолчи. И если собеседник сказал что-то, по его мнению требующее ответа, твое молчание приведет его в замешательство. Так что Турецкий ждал, пока «милиционер» договорит.

– Что скажете? – не выдержал второй.

– По какому поводу? Тут вмешался Братан. Хотя Турецкий не до конца

был в этом уверен, ему показалось, что он немного колеблется.

– Дело в том… жители этого района жалуются на шум, который поднимают посетители казино.

– Казино?

– Ну да, казино, в гостинице. Зазвонил гостиничный телефон. Турецкий знал

наверняка, что это Вязьмикина, если только не случилось что-то экстраординарное и Пушкин не нашел за последние полчаса Димона.

– Алло?

– Петр Петрович, – прощебетала журналистка, – у меня созрело классное предложение. Хочу вам подсунуть концепцию нового журнала для издательского дома! Что скажете?

– Хм, – сказал Турецкий, поглядывая на «ментов». – Вопрос уж больно серьезный. Не по телефону же…

– Вы заняты?

– Да не особо. Собирался вот ванну принять… – Он невольно посмотрел на «ментов».

– Так принимайте, конечно. А я пока в гостиничное казино заскочу.

– Зачем? – удивился Турецкий. Удивился и вообще, и такому вот совпадению.

«Менты» прислушивались к разговору и явно гадали, кто позвонил и о чем идет речь.

– Журнал – про игровой бизнес, – объяснила Ольга. – Пригласим Агафонова регулярную колонку вести… Да и вообще… Идея – пальчики оближете!

– Вот что, давайте встретимся там через час, – сказал Турецкий и, не дожидаясь ответа, положил трубку. – А я и не знал, что в гостинице есть казино, – сказал он с видом приятного удивления – уже «ментам». – Надо бы посетить…

– Теперь знаете, – сказал Братан. – Оно на крыше в застекленном помещении. Но у них что-то с кондиционерами случилось, и из-за жары они теперь открывают окна. А там игроки – сами понимаете. Мы хотим знать: вас лично шум не беспокоит? Если они действительно так уж шумят, то, наверное, очень вам мешают.

На мгновение Турецкий растерялся. Что за ахинею несет этот тип? И какого черта шефу УФСБ понадобилось посылать к нему своих подчиненных под видом ментов, да еще таких придурков? Задаваемые ими вопросы бросали вызов здравому смыслу. Хотя актеры, конечно, были замечательные, и это уже тревожило Турецкого: если у Тяжлова такие кадры, то это весьма серьезный противник. В первую очередь – для Веснина. Но теперь похоже было, что и господину Долгих готовят ловушку. Что же происходит? Обыскивали ли его апартаменты? На первый взгляд нет. Найти, правда, они ничего тут и не могли, но важно знать, что вокруг него творится.

Но на вопрос Турецкий ответил предельно спокойно:

– По правде говоря, я сплю как убитый – наверно, потому, что у меня чистая совесть и незапятнанная репутация. Так что я пока никакого шума не слышал.

«Менты» тоже оставались невозмутимы. Или они не понимали юмор, или просто получили соответствующие инструкции. А может, сигара на них так подействовала? Кажется, с непривычки они все же затягивались и теперь выглядели слегка осоловевшими.

Турецкий доброжелательно добавил:

– Но даже если меня и разбудил бы поднятый кем-то шум, я бы не стал жаловаться. В мире ведь столько горя, нищеты и трагедий, что, по-моему, нехорошо было бы мешать развлекаться людям, которые способны развлекаться.

«Менты» выпучили глаза. Такого аргумента они, похоже, еще не слышали.

– Но факт остается фактом: граждане возмущены, и наше начальство убеждено, что этому необходимо положить конец. Кстати, – вспомнил Братан, – разрешите полюбопытствовать. А что вы делаете в Волжске?

Вопрос был задан столь дружеским тоном, что Турецкий понял: расслабляться нельзя ни на секунду. Дружелюбный «мент» гораздо опаснее подозрительного.

– Читаю местную прессу, – ответил Турецкий и указал рукой на стопку газет на столе. Четыре глаза устремились в этом направлении.

Братан легонько кивнул второму. То ли это означало, то ли он дал понять напарнику, что считает постояльца люкса идиотом, то ли выразил сочувствие желанию Турецкого обрести покой в этом беспокойном мире. Во всяком случае, они встали. Братан потушил сигару и положил ее в нагрудный карман рубашки. Второй сделал то же самое, только потушить забыл.

Турецкий пожал им руки, закрыл за ними дверь и с довольным видом пошел в ванную. Раздеваясь и посмеиваясь, он открыл кран и налил полную ванну воды, добавив немного хвойной пены. Вернулся в комнату, прихватил бутылку виски, стакан со льдом и уже окончательно залез в ванну…

Ну и командировочка. Сколько встреч, сколько людей. (Турецкий сделал основательный глоток и положил себе на лицо холодное полотенце.) В голове волжские персонажи уже не очень-то помещались. А ведь, скорей всего, это еще далеко не комплект…

Пожалуй, пора побрить голову. Он вытянул шею… нет, так ничего не видно. Приподнялся из ванной и с сомнением глянул на себя в зеркало. Все же лучше завтра… Да и вообще, к чему такие сложности? Бреются-то почти все самостоятельно, а вот стричься же никому так в голову не приходит. Завтра он пойдет в парикмахерскую и…

Едва ли не впервые в жизни Александр Борисович Турецкий, видный, крупный, уверенный в себе мужчина, не знал, что делать, да чего греха таить – попросту растерялся. За спиной у него стоял человек и внимательно, серьезно смотрел на Турецкого – тоже в зеркале. Он был высок, сухопар, на носу у него были очки в тонкой оправе, и еще – он раскачивался с пяток на носки, будто терпеливо чего-то поджидая.

Это был тот самый человек, которого Турецкий встретил в бильярдной в яхт-клубе, когда он выходил после разговора с Волковым-Пятибратовым. Но что ему было нужно? И как он, черт побери, сюда попал?! Турецкий хорошо помнил, что, после того как ушли «менты», он закрыл номер на ключ и из двери его не вынул.

Турецкий прокашлялся:

– Может, все-таки выйдете? Сухопарый задумчиво кивнул, но, задержавшись на пороге, добавил:

– Симпатичная татуировка… Может быть, угостить вас ужином? – сказал он, внимательно разглядывая Турецкого, вышедшего в комнату в банном халате. – Вид у вас, честно говоря, несколько замученный. И даже грозная лысина не спасает. А вот ужин, хороший ужин, хорошее вино, очень может быть, спасут… Видите ли, я чувствую себя неловко. Мне кажется, я поступил невежливо, а вы все же гость в нашем городе. Когда мы с вами встретились в яхт-клубе, я, кажется, даже не поздоровался. Хочу загладить свою оплошность. Разрешите представиться, начальник УФСБ Тяжлов Афанасий Константинович.

«Это он, – сразу поверил Турецкий. – Боже, какой же я дурак. Тяжлов собственной персоной! Вот, значит, как выглядит человек, которого никто не может сфотографировать…»

– Это все жара, – сказал Турецкий.

Сухопарый сочувственно кивнул.

Часто лицо собеседника может сказать больше, чем его слова. Лоб у Тяжлова был ясный и благородный, как будто вылепленный мощным и деятельным умом, зато рот выражал строгую непреклонность. Все в его чертах дышало энергией и силой. Неожиданно для себя самого Турецкий с каким-то удовлетворением созерцал его вдумчивую сосредоточенность и ясно выраженную твердость. Но глаза, в которых, быть может, таилась главная разгадка, были немного опущены и малодоступны наблюдению. Тяжлов посматривал по сторонам, как человек празднолюбопытствующий, как будто это он тут турист. Профиль Тяжлова был еще более суровый и четкий. У мужчин такая внешность вызывает уважение и желание дружбы, у женщин гораздо более однозначные чувства.

И сразу же Турецкий понял еще кое-что. Парни, вломившиеся к нему в номер, не были подставными, это были самые настоящие и самые заурядные менты, на то и делался расчет – не на сложную актерскую игру, а на их природный, естественный, так сказать, кретинизм. Такой ас, как Тяжлов, не станет усложнять комбинацию. Вся соль заключалась в том, чтобы поговорить с постояльцем какое-то время, одновременно снимая его скрытой камерой. Съемка, несомненно, тут же транслировалась в какое-нибудь соседнее помещение, и Тяжлов прекрасно видел и слышал все, что происходило. Он хотел посмотреть на постояльца люкса, и он на него посмотрел. И оценил. И изготовился к прыжку. И прыгнул. И застал врасплох.

Что же теперь?

Теперь вот – что?

Турецкому оставалось надеяться, что выглядит он не слишком потерянным. Хотя, конечно, в таком виде, практически в костюме Адама, большого достоинства не соблюдешь… Но самое главное сейчас понять, кем Тяжлов его считает – бизнесменом или засланным казачком. Ладно, поживем – увидим. Если еще поживем.

– Можно заказать ужин в номер, – предложил Турецкий.

– Вы невнимательны. Я угощаю ужином вас. Турецкий пожал плечами: дескать, ради бога.

И стал одеваться, не переходя в другую комнату, прямо на глазах у Тяжлова. Пусть фээсбэшник видит, что он абсолютно спокоен и никому никаких сигналов подавать не собирается.

– И далеко мы поедем? – спросил Александр Борисович, когда они подошли к лифту.

– На крышу, – ответил Тяжлов совершенно серьезно.

Турецкий поднял брови, но больше никак не отреагировал.

Тяжлов не шутил, они действительно поехали на крышу. Не врали и менты – там было казино. Но помимо казино там оказался еще и крошечный ресторан – для избранных. Правда, чтобы попасть в него, надо было пройти через все то же казино (две рулетки, четыре стола для блек-джека, еще четыре – для покера и один для крэпса).

Ольгу Вязьмикину Турецкий заметил сразу – она сидела в баре на высоком табурете и слегка болтала ногами. Перед ней стоял бокал с «маргаритой», но Ольга к нему еще не притрагивалась, а что-то строчила в блокноте, возможно, готовилась к серьезному разговору со своим издателем. А возле стола с блек-джеком Турецкий увидел мужчину в голубых джинсах и черном пиджаке. Он подкуривал длинную коричневую сигарету с помощью зажигалки «зиппо». Это был Димон Головня.

– Вот так встреча, – сказал Турецкий, останавливаясь.

– Кого-то увидели? – вежливо поинтересовался Тяжлов.

– Да, там моя новая сотрудница. Очень талантливая журналистка, между прочим. – Он усмехнулся. – Мечтает взять у вас интервью.

– Лучше пусть не мечтает. Здоровее будет.

– Понятно. Не будете против, если я скажу ей пару слов?

– Сделайте одолжение.

Турецкий с беспечным видом подошел к бару, стараясь, чтобы Димону не был виден даже его профиль, и, не здороваясь, сказал Ольге:

– Звоните Агафонову, скажите, что человек, который ему нужен, сейчас здесь. Вот он – в пиджаке и джинсах, видите? Хорошо. Это Дмитрий Головня. Пусть Флюгер срочно выезжает. Его в казино не пустят, так пусть ждет в холле первого этажа. А вы следите за этим парнем. Их надо свести во что бы то ни стало. Если я не освобожусь, сделайте это сами. Мне не звоните.

Ольга, надо было отдать ей должное, отреагировала сдержанно – едва заметно кивнула, положила блокнот на стойку и достала мобильник.

Когда Турецкий вернулся к поджидавшему его Тяжлову, он бросил на Ольгу последний взгляд. В другой раз его бы позабавило, как всезнающая журналистка недоуменно смотрит на начальника УФСБ, пытаясь понять, кто это, собственно, такой. В другой раз – да. Но не сейчас.

Уф… Он перевел дух. Пока все складывалось довольно удачно. Если, конечно, не считать того, что температура тут была под сорок.