Текст книги "Гении исчезают по пятницам"

Денис Грязнов

Сергей Сильвестрович Беспалов был похож на меньшевика, какими их любили изображать в советских фильмах о революции: растрепанная седая шевелюра, козлиная бородка, нервическое подергивание головы, от которого с крючковатого носа академика постоянно сваливалось пенсне. Он водружал его обратно, снова тряс головой, оно снова сваливалось, а он его опять надевал. Из-за рассеянного взгляда казалось, что семидесятилетний Сергей Сильвестрович давно утратил связь с реальностью и либо безвозвратно витает в неких эмпиреях, либо впал в глубокий маразм, что по большому счету, наверное, одно и то же.

Однако первое впечатление оказалось обманчивым, и, когда дело дошло до разговора, Беспалов проявил полную адекватность. Более того, прекрасную реакцию и завидное остроумие.

– Я не отниму у вас много времени, – сразу извинился Денис, понимая, что у академика наверняка есть множество гораздо более важных и интересных дел, нежели беседы с частным детективом. – Но Эренбург в коме, и мне приходится разговаривать со всеми, с кем он встречался в последнее время, работая над репортажем. А разговор с вами особенно ценен, так как Эренбург пришел к вам как к эксперту, человеку с обширными знаниями о современной российской науке и наших ученых, причем встречался с вами буквально за день до нападения на него…

Тут Денис несколько привирал: на самом деле он понятия не имел, с какими мыслями Эренбург шел к Беспалову. Но сыщику очень хотелось, чтобы академик отнесся к разговору максимально серьезно. Ему и так стоило немалых трудов сюда пробиться, пришлось подключать госпожу Леви, а иначе в секретариате РФФИ (Российского фонда фундаментальных исследований), где трудился академик, Дениса уверяли, что на ближайшие недели три у Сергея Сильвестровича расписана каждая минута.

– Да, мне говорили, что Эренбург стал жертвой нападения… Вы думаете, его избили потому, что он журналист? – поинтересовался академик. – Его работа – причина нападения?

– Да, – кивнул Денис. – И поверьте, у меня есть все основания так думать.

– Хорошо. И чем же я… чем мы можем вам помочь?

В кабинете Денис и академик были не одни. За спиной Беспалова уютно расположился, попыхивая трубкой, симпатичный бородач лет сорока. На телохранителя он не тянул – слишком вальяжен, да и зачем академику телохранитель, на секретаря – тоже. Скорее ассистент.

– Мой неоценимый помощник – Борис Рудольфович Керн, – подтверждая догадки Дениса, представил бородача Беспалов. – Борис Рудольфович присутствовал и при нашем разговоре с Эренбургом, так что, я думаю, вы не будете возражать против его участия в нашей беседе?

– Ни в коем случае, – заверил Денис. – Поскольку вам теперь известны обстоятельства нападения на Эренбурга, вы, наверное, знаете также, что он проводил собственное журналистское расследование серии убийств российских ученых?

– Да, – ответил академик, – он сам сообщил мне об этом.

– А Эренбург сказал вам, кого подозревает? Назвал фамилии или хотя бы в общих чертах изложил свои умозаключения?

– Разумеется, нет.

– Разумеется?

– Господин Эренбург показался мне человеком незаурядного ума и высоким профессионалом. Он приходил не для того, чтобы делиться со мной своими сомнениями и гипотезами. У него, я уверен, была выстроена крепкая теория, и он всего лишь проверял некоторые факты, ее подтверждающие. А кроме того, как журналист и высокий профессионал, он, естественно, считал, что первыми с его выводами должны ознакомиться его читатели или слушатели.

– Но вы ведь тоже человек незаурядного ума, – улыбнулся Денис. – И наверняка способны по заданным вам вопросам восстановить ход мыслей Эренбурга.

– А вы льстец, Денис Андреевич, – засмеялся Беспалов. – Между тем ваша профессия требует владения элементарной логикой, и вы не можете не понимать, что, глядя только на фундамент, трудно представить себе здание, на нем возвышающееся, а тем более видя и не фундамент даже, а цемент, которым он был скреплен. Я, знаете ли, слишком стар, чтобы позволить себе тратить время на подобные логические разминки.

– Но какие-то имена Эренбург все же называл? Не звучала случайно фамилия Кропоткин?

– Да, – встрепенулся академик, в очередной раз роняя пенсне, – представьте себе, он интересовался Николаем Николаевичем Кропоткиным. Привел его как пример выдающегося ученого современности, и я с легкостью с ним согласился. Николай Николаевич был действительно незаурядным физиком и прекрасным человеком. Но почему вас он интересует? Уж не связываете ли вы его столь неожиданную кончину с… – Он бросил взгляд через плечо, словно ища поддержки у помощника, но тот только недоуменно пожал плечами. – С этой серией, серией убийств? Николай Николаевич, по-вашему, убийца? Или, может быть, жертва?

– Эренбург, очевидно, предполагал, что Кропоткин – потенциальная мишень для убийц, – уклончиво ответил Денис. – Судя по тем отрывочным и сумбурным записям, которые нам удалось обнаружить, Эренбург полагал, что в стране идет охота на выдающиеся умы, а Кропоткин как раз соответствовал этой характеристике…

– Ну знаете ли! – фыркнул Беспалов. – Россия пока что богата незаурядными умами, и таких «потенциальных мишеней» наберется не один десяток.

– И тем не менее Кропоткин умер, – парировал Денис. – Заметьте, скоропостижно и совершенно неожиданно. Совпадение? Вы лично верите в такие совпадения?

– В теории заговора, выстроенные против всех законов логики, я тоже не верю, – отмахнулся академик.

Денису оставалось только развести руками:

– Ваше право. Но вы не могли бы вспомнить, кого кроме Кропоткина упоминал Эренбург?

– Вы, надеюсь, не сочтете это неучтивостью с моей стороны, но я не стану пересказывать вам наш разговор. – Беспалов недвусмысленно взглянул на часы. – Однако это может сделать Борис Рудольфович. Он, как я уже сказал, присутствовал при нашей беседе и память у него в силу возраста куда лучше моей. Приятно было познакомиться.

Оставалось только откланяться. Рукопожатие, которым наградил Дениса на прощание академик, было вполне крепким, а взгляд его снова стал рассеянным – старик, похоже, безо всякого перерыва погрузился в какую-то высоконаучную проблему.

Николай Щербак

На совещании Николай промолчал, а теперь уже жалел, что промолчал. Обходить бары по второму кругу и непонятно как проверять барменов на предмет связей с преступниками – совершенно бесполезное занятие. Потеря времени. Единственное, что радовало: заниматься бесконечным списком женщин Эренбурга придется Севе. Женский пол Николай любил, даже очень, но не в таких количествах и не по телефону.

Выбрался Николай на задание к полудню, чтобы посетителей в злачных заведениях было поменьше, но оказалось, что некоторые питейные конторы открываются еще позже, поскольку работают до утра.

«А не пообщаться ли пока с пенсионером Ивановым?» – подумал Николай. Все равно Денис распорядился его проверить. А если Иванов опять будет напрашиваться на работу в «Глорию», пускай шагает к Денису, и сами там разбираются.

Иванов был тем более актуален, что Николаю не удалось обнаружить супермаркет «День и ночь», около которого был, по словам пенсионера, найден портфель. То ли Иванов что-то напутал, то ли магазин назывался совсем не так. Во всяком случае, в окрестностях троллейбусной остановки, где Эренбург отдыхал с проститутками, не было ни одной похожей вывески.

Иванова Николай нашел во дворе его дома – пенсионер играл в шашки с таким же старичком. Но играл не особо внимательно, больше зыркал по сторонам. «Ему бы в добровольные милицейские осведомители записаться, – хмыкнул Николай про себя, – менты в столице теперь приветствуют сексотов, в смысле – секретных сотрудников, и даже, говорят, будут выплачивать вознаграждение за особо ценные доносы». Сыщика пенсионер углядел издалека, что-то шепнул на ухо партнеру по шашкам и заторопился навстречу:

– Ко мне? – засветился весь от удовольствия. – Не обошлись, значит?

– К вам, – кивнул Николай. – Может, покажете мне на местности, где портфель лежал и вообще…

– Это мы ради бога. Пойдемте. Все покажу в мельчайших подробностях.

Они вышли из двора, Иванов по дороге раскланивался с соседями, шагал гордо, похоже, его так и распирало от желания немедленно рассказать знакомым, как профессионалы обратились к нему за помощью, как не смогли без него обойтись.

Супермаркет располагался в полуподвальном помещении и вывески не имел вовсе – неудивительно, что Николай его не нашел. То есть вывеска когда-то была, наверное, но сейчас фасад дома ремонтировали, обкладывали новой плиткой, большая часть стены была закрыта деревянным забором с натянутой на него полиэтиленовой пленкой, и только аборигены знали, что за заляпанной раствором витриной скрывается вполне приличный магазинчик.

– Вот тут вот портфель и лежал. – Иванов обошел крыльцо магазина и носком сандалии очертил круг на тротуарной плитке. – Может, ваш журналист споткнулся тут? Видите, куча мусора. А тогда тут еще целая груда картонных коробок лежала.

– Вполне может быть, – согласился Николай. – Но, скорее всего, он присел на крыльцо, портфель положил рядом, потом забыл про него, а портфель свалился на землю. Он, видите ли, был не совсем трезв…

Пожалуй, так оно и было. От троллейбусной остановки до крыльца супермаркета – метров сто. Эренбург решил пройтись и, возможно, снова почувствовал себя не очень хорошо.

– Внутрь зайдем? – справился пенсионер.

– Давайте.

Внутри был, конечно, не супермаркет – скорее мини-маркет, но очень уютный, прохладный, с вежливыми продавцами. Иванов раскланялся со знакомыми девушками на кассе, Николай убедился, что спиртное на разлив тут не продают, но все-таки показал продавцам фотографию Эренбурга. Журналиста не узнали, а историю с портфелем помнили, то есть показания пенсионера подтвердились.

– А тот бомж, – спросил Николай, когда вышли из магазина, – который, вы говорили, заинтересовался портфелем, вы не помните, как выглядел?

– Конечно, помню, – тут же откликнулся Иванов. – Я всегда все запоминаю. Немытый был, со свалявшимися волосами, лицо красное, руки поцарапанные все, куртка на нем была джинсовая, разорванная по рукаву, спортивные шаровары очень грязные и рваные кроссовки белого цвета.

– А возраст?

– За пятьдесят, но точнее не скажу: такое пропитое лицо!..

Нет, бомж отношения к делу не имеет, решил Николай. Никто из нападавших так гримироваться бы не стал: прилично одетый человек, подбирающий на улице валяющийся портфель, вызовет гораздо меньше подозрений у прохожих. Достаточно изобразить легкое опьянение, и никто просто не обратит на тебя внимания.

– А вы знаете, что ко мне вчера из редакции приходили? – поинтересовался вдруг пенсионер.

– Из какой редакции? – не понял Николай.

– Так с радио. Где ваш клиент работает. Очень вежливый молодой человек. Вообще-то я не должен был вам этого говорить…

– Да уж говорите, раз начали.

– Скажу. Из солидарности скажу. Я, знаете ли, сам сколько раз сталкивался с человеческой неблагодарностью. Вы возвращаете человеку потерянную вещь, просто возвращаете, потому что не привыкли за счет чужого добра свое наживать, а вас же подозревают в воровстве. Так порой обидно бывает, понимаете?

– Нет. Чего хотел этот человек с радио?

– По-моему, он вам не доверяет. Не вам лично, а всему вашему агентству. Он очень просил ничего вам не говорить, но хотел, чтобы я перечислил все, что было в портфеле, когда я его нашел.

– И вы перечислили?

– Да, конечно. У него было удостоверение «Пресса», там было написано, кто он и что работает на радио «Свобода», он мне даже предложил перезвонить в редакцию и убедиться, что он на самом деле работает вместе с вашим клиентом. Звонить я не стал, я жулика и афериста нюхом чую. Рассказал ему все, что знал. Он поблагодарил, сказал, что просто должен был проверить, потому что им не слишком хорошо известна ваша репутация и они просто хотели убедиться, что вы случайно или намеренно не оставили себе что-то, что вам не принадлежит. Я его попытался вразумить, говорил, что, раз уж они вас наняли, должны доверять, но он даже слушать не захотел, сказал спасибо и убежал.

– Леонид Яковлевич, пожалуйста, опишите мне этого человека, и фамилию бы, если вы запомнили.

– Йоган Брюгге его звали, он, по-видимому, немец, говорил с таким… акцентом немецким. Молодой, лет тридцать, подтянутый, аккуратный, одет хорошо, со вкусом.

– Особые приметы?

– Нет. Не было. Но только, может, вы не станете раздувать это все? Нехорошо же получается, я вам говорить был не должен, но сказал. Они вам не доверяли, теперь вы им будете не доверять, получается, что из-за меня вы, может, и денег за работу не получите…

– Успокойтесь, Леонид Яковлевич, ради бога. О том, что вы мне рассказали, никто в редакции не узнает. Я просто хочу убедиться, что с вами действительно разговаривал коллега Эренбурга.

– Конечно, коллега, кто же еще? – изумился пенсионер.

Николай только пожал плечами:

– Не знаю, Леонид Яковлевич. Дело все в том, что когда мы портфель возвращали, то ни вашей фамилии, ни вашего адреса в отчете не значилось. Вот такие пироги.

– То есть как же?.. То есть это что же? Это преступник был, что ли? Не-е-ет, вы меня разыгрываете, наверное, не мог я так ошибиться!

– Ну и ладно, – кивнул Николай. – Не будем пока паниковать. Может быть, как-то о вашем существовании в редакции все-таки узнали, просто я пока не в курсе. А кстати, этот Брюгге просил только перечислить содержимое портфеля или еще о чем-то спрашивал?

– Да, спросил, заглядывал ли я в блокнот, читал ли, что там написано.

– А вы?

– Сказал как есть: в блокнот заглянул, но стенографии не знаю, потому ничего не понял, а вообще-то я адрес искал или хотя бы фамилию владельца, но не нашел.

– Хорошо, Леонид Яковлевич, держите меня в курсе. Если этот Брюгге еще раз объявится или позвонит, или вы почувствуете, что кто-то за вами наблюдает, или узнаете, что кто-то о вас соседей расспрашивал, сразу звоните мне. Договорились?

Проводив пенсионера до дома и убедившись, что по крайней мере в данный момент за ним никто не следит и квартира его не нашпигована «жучками», Николай позвонил Лидочке и поинтересовался, работает ли у них Йоган Брюгге?

– Работает, – подтвердила секретарша госпожи Леви, – а вам он зачем? Он с Костей никак не пересекался, Йоган у нас за спортивные новости отвечает.

– А сейчас он на месте? Могу я подъехать и поговорить с ним?

– Он в отпуске, отдыхает в Испании.

– Точно?

– Да точно, конечно! Неделя как уехал, вернется дня через три-четыре. Вы мне объясните, зачем он вам, может, я могу помочь?

– Нет, спасибо. Забудьте.

Вот, значит, как! Получается, кто-то… Да понятно кто – злодеи! Состряпали себе фальшивую ксиву и пришли прессовать пенсионера. А как они на него вышли? Очевидно, следили за офисом «Глории» и видели, что он притащил портфель, но прямо на крыльце отобрать его не решились. А как узнали, что надо наблюдать за «Глорией»? Прочли объявление, проверили телефон, а он в любом справочнике есть вместе с адресом. Блин, нехорошо получилось. Выходит, пока мы их ищем, они за нами наблюдают. Нехорошо. Совсем нехорошо.

Но сюрпризы на этом не закончились. Николай таки прошелся по барам, причем начал с «Чикаго-клуба», где Эренбург подцепил девочек и двинулся мимо супермаркета в направлении Курского вокзала. В кафе «Лотос» он заходил и в прошлый раз, но бармен уверенно заявил, что Эренбурга ни разу в жизни не видел. А теперь за стойкой стоял совсем другой человек, и этот человек по имени Юрий журналиста опознал легко и уверенно.

– Он у нас постоянно полируется, – заявил Юрий. – Только в последние дни что-то не появлялся.

– Полируется?

– Ага. Есть такой контингент. Каждый день, вернее, вечер моцион по десятку заведений, в каждом пропускают по сто грамм, а под конец бутылочку пивка – отполировать. Я этого почему запомнил… Обычно такая публика после полуночи заканчивает, а этот часам к девяти вечера уже бывал в кондиции.

– И что, тридцать первого июля он тоже у вас полировался?

– Вы бы еще про январь спросили! Сколько времени прошло.

– Ну, попробуйте вспомнить, – попросил Николай. – Это очень важно.

– А что, натворил что-то гражданин?

– Наоборот, его ограбили и чуть не убили.

– Ну не знаю… – задумался бармен. – Тридцать первого моя смена была, точно. Не видел я этого мужика с неделю уже. Да, пожалуй, как раз в тот день я его последний раз и обслуживал.

– А что-нибудь еще помните? С портфелем он был? Что пил? С кем пил? С кем и когда ушел?

– Вы прямо такого от меня хотите!.. Портфеля не помню, заходил где-то в половине десятого примерно, выпил, как обычно, кружку пива, сидел один. Больше ничего в голову не приходит.

– И на том спасибо. А почему ваш сменщик мне не сказал, что этот мужик ваш постоянный клиент? Я ведь был тут пару дней назад…

– А вы ему деньги предлагали? Он задаром пальцем не пошевелит, не то что языком. Это я, кстати, намекаю…

– Понятно. – Николай выудил из бумажника десятидолларовую купюру. – Хватит?

– Лучше бы две, – улыбнулся бармен.

– Больше нету, – соврал сыщик. – Но если что-то еще вспомнится, может, и наскребем по сусекам.

Денис Грязнов

– Ну как вам наш мастодонт? – поинтересовался Борис Рудольфович, когда они с Денисом покинули кабинет академика. – Вы не удивляйтесь, он не кокетничает и детективные загадки Эренбурга действительно выбросил из головы в ту же секунду, когда расстался с журналистом. Нет, само собой, Сергею Сильвестровичу небезразлична та чертовщина, которая творится в стране с этими непрекращающимися убийствами. Но для него это не повод записываться в детективы.

Помощник Беспалова привел Дениса в маленькую, уютную комнатку: письменный стол, диванчик, кофеварка на приставном столике и развесистый фикус в необъятной деревянной кадке.

– Моя берлога, – отрекомендовал он помещение и плюхнулся на диван, жестом предлагая Денису последовать его примеру. – А вообще, Сергей Сильвестрович всю свою жизнь следует принципу, провозглашенному его другом и коллегой, ныне покойным Аркадием Бейнусовичем Мигдалом: «Раньше чем разрывать навозную кучу, надо оценить, сколько на это уйдет времени и какова вероятность того, что там есть жемчужина».

– Хороший принцип, – согласился Денис. – Если только твоя профессия не состоит именно в разрывании навозных куч и при этом точно знаешь, что под навозом окажется нечто еще более неприглядное.

– Это вы о детективах? – удивленно поднял бровь Борис Рудольфович.

– Не только. И о журналистах, например, тоже. Эренбург кучу разворошил, а на дне оказалась граната с выдернутой чекой…

– Да будет вам о грустном, и не надо жаловаться: и вы, и Эренбург, как я понимаю, выбирали профессию сознательно, значит, определенный риск и острые ощущения вам просто необходимы. Да и награда, пресловутое торжество справедливости, – как раз и есть та самая жемчужина.

– Я, собственно, не жалуюсь…

– Ну и замечательно, – Борис Рудольфович выколотил трубку и тут же взялся набивать ее снова. – Вы хотели выяснить, о чем разговаривал Эренбург с Беспаловым, – записывайте или запоминайте. За точность формулировок ручаться не могу, но постараюсь изложить как можно ближе к оригиналу.

Денис включил диктофон, а Борис Рудольфович раскурил трубку, откинул голову на спинку дивана и прикрыл глаза, очевидно стимулируя воспоминания.

– Изначально Сергей Сильвестрович полагал, что это обычный визит обычного журналиста, который пишет о науке или ученых. И первая половина разговора касалась в основном общих тем. Эренбург интересовался, насколько велика роль личности в современной науке. Возможно ли сегодня, что один человек, гений, перевернет в корне наше мировосприятие и миропонимание, и насколько вероятно, что преждевременный уход гения-одиночки затормозит развитие науки на многие годы, а то и вообще закроет для человечества ту или иную область знаний. И Сергей Сильвестрович аргументированно доказал, что время одиночек в науке закончилось как минимум лет пятьдесят назад. То есть один человек, будь он хоть трижды гением, сегодня не способен совершить великое научное открытие. Даже новую бабочку или новую звезду на современном этапе открыть одному не под силу, а когда речь идет о науке фундаментальной – тем паче. Над каждой научной проблемой сегодня работают огромные коллективы. И вообще, бытует мнение, в достаточной степени справедливое, что наука дошла до такого рубежа, когда ничего принципиально нового открыть уже невозможно. Идет борьба за бесконечно малые поправки.

– Как в спорте? – спросил Денис. – Когда мировые рекорды улучшаются на сотые, а то и тысячные доли секунды?

– Совершенно верно. И человек как организм, и наша цивилизация достигли определенного предела, который пока не в состоянии перешагнуть. Так и в науке: продвинулся на полшага, закрепил свое авторство, – получаешь дивиденды, пока еще кто-нибудь не обойдет тебя на следующие полшага…

– А что значит – получаешь дивиденды?

– Дивиденды в самом разном смысле. Признание, слава, Нобелевская премия, новые инвестиции в собственные исследования… Владение патентом и взимание платы за использование твоего открытия или изобретения. Есть совершенно вопиющие примеры и в науке, и в технологических областях. Да взять хотя бы того же Люшера с его тестом. Человек запатентовал цветные квадратики! Сам факт того, что тест, пройденный на таблицах, скопированных на ксероксе с оригинальных (даже если ксерокс самого высокого цветового разрешения), считается надувательством, а тест, проведенный в лаборатории самого Люшера, позволяет якобы выстроить абсолютно точный психологический портрет испытуемого, – нонсенс для любого здравомыслящего человека. Но тем не менее крупнейшие британские типографии платят баснословные деньги за право печатать истинные таблицы. Впрочем, мы отвлеклись, Люшера я вспомнил только что, а Сергей Сильвестрович говорил Эренбургу о полях Янга – Миллса. Вы хотя бы отдаленно представляете, о чем идет речь?

– Даже отдаленно – нет, – признался Денис.

– И неважно. Эренбург тоже не представлял, но это хорошая иллюстрация для высказанной выше мысли о гонке ноздря в ноздрю и о важности первым заявить о себе и своей работе. В настоящее время термин «поля Янга – Миллса» – синоним обобщенных калибровочных полей, а в действительности первым создал эту теорию Рёю Утияма, но опоздал должным образом оформить свое авторство. Американцы и японцы работали независимо над одной и той же фундаментальной проблемой и две невероятно схожие теории появились в разных концах света с разницей буквально в несколько месяцев.

– Попов и Маркони тоже, кажется, одновременно изобрели радио?

– Примеров масса, – кивнул Борис Рудольфович. – И чем дальше, тем плотнее гонка, тем сложнее предсказать, за кем останется первенство. Сегодня на Западе ученые больше озабочены, как бы их не обвинили в плагиате и не выставили им многомиллионные иски, поэтому борьба за открытия фактически переросла в борьбу за патенты. Люшер патентует цвет, Интел патентует частоту, в исследовательских институтах штат юристов сравнялся по количеству персонала с учеными, а кое-где и превысил научный персонал. У нас в России вследствие отсутствия традиций и убогости законодательства по авторскому праву это еще не имеет тех масштабов. Но прецеденты есть и у нас: например, пару лет назад ученые питерского КБ в международном суде выиграли процесс у американцев, отстояли свое авторство и еще получили солидную компенсацию в несколько миллионов долларов…

– Борис Рудольфович, – остановил его Денис, – а вспомните, как вел себя Эренбург во время разговора, как слушал. Все вот это, что вы мне сейчас пересказали, его на самом деле интересовало, или он просто терпеливо переждал обязательную прелюдию и при первом же удобном случае начал задавать реально волновавшие его вопросы?

– Н-да, занятно, занятно…

– Что именно?

– Занятно, под каким углом вы на это смотрите. Думаю… Думаю, Эренбург опытный интервьюер. Он сам строил разговор, сам определял направление… Не знаю, во всяком случае, я не заметил, чтобы он скучал. Правда, с проблем авторства и соперничества он очень ненавязчиво и органично перескочил на фонд Джорджа Сороса…

– Сам? – уточнил Денис. – Или Сергей Сильвестрович упомянул Сороса?

– Эренбург. Точно. Сергей Сильвестрович не любит говорить о Соросе.

– Почему?

– Потому что не понимает целей фонда. Чем, по сути, занимается Сорос? Филантропствует? Или охотится за талантами? Или развращает наших не избалованных вниманием ученых легкими деньгами? Или финансирует псевдонауку?

– Псевдонауку?

– Ну да, биоэнергетику, астрологию, альтернативную медицину и прочие учения, именующие себя науками. Собственно, в этом ключе Сергей Сильвестрович и ответил Эренбургу. Сорос – фигура, несомненно, одиозная и, безусловно, чем бы он ни занимался, его главная цель – преумножение собственных капиталов. Но насколько его интересы идут вразрез с интересами российской науки и России в целом, об этом можно только гадать. У Сороса точно достаточно средств на самую масштабную дымовую завесу, маскирующую его истинные намерения.

– И Эренбург удовлетворился такой отповедью?

– В целом да. Но, я думаю, в продолжение темы Сороса он спросил о транснациональных финансовых структурах, инвестирующих научные разработки. И здесь он сам же назвал американский концерн WW-TEL. Это фактически подконтрольная правительству США структура, занимающаяся селекцией перспективных научных разработок – как в Штатах, так и по всему миру. Каково происхождение денег, которые, собственно, инвестируются, доподлинно неизвестно. Предполагается, что у WW-TEL собственный и довольно крупный бюджет, но в действительности за такой конторой могут стоять и Пентагон, и правительство США, и какой-нибудь мультимиллионер вроде Сороса.

– Это Беспалов рассказал Эренбургу о WW-TEL, или наоборот? – спросил Денис.

– Похоже, они были одинаково осведомлены в этом вопросе… – Борис Рудольфович задумчиво почесал бородку. – Знаете, чем больше вопросов вы мне задаете, тем более странным кажется мне тот разговор. Эренбург ведь реально ничего нового не узнал и, похоже, даже не ставил перед собой такой цели.

– Значит, Сергей Сильвестрович был прав, считая, что Эренбург еще до разговора все разложил по полочкам и пришел только убедиться в своей правоте. А о чем еще они говорили?

– Да, собственно, больше ни о чем. Закончив с WW-TEL, Эренбург выдал, что на самом деле пытается провести собственное расследование серии убийств ученых. Сергей Сильвестрович был нимало удивлен. Но журналист не стал вдаваться в подробности и довольно скомканно попрощался, заявив, что эта беседа ему очень помогла.

– А когда Эренбург спросил о Кропоткине?

– Еще по ходу прелюдии, как вы ее назвали. Когда говорили о роли личности в науке.

– Ну спасибо, не буду больше отнимать у вас время. – Денис поднялся и протянул Борису Рудольфовичу свою визитку: – Но если вдруг что-то еще вспомните, позвоните мне, пожалуйста.

– Позвоню, даже если не вспомню, – пообещал тот. – Честно говоря, вы меня заинтриговали. И в отличие от Сергея Сильвестровича, у меня еще есть немного времени на логические разминки детективного плана, попробую подумать, проанализировать все еще разок. Кстати, насчет Сергея Сильвестровича я, пожалуй, сказал вам не совсем правду. Эти убийства ему далеко не безразличны. Он, в отличие от вас, не станет гоняться за призрачными злодеями и даже думать об этом пока не хочет, чтобы не терять времени. Но если он поймет, что на ситуацию можно повлиять, то, не сомневайтесь, сделает все, что будет в его силах. В том числе вспомнит беседу с Эренбургом вплоть до мельчайших деталей. И сделает это не напрягаясь, потому что обладает высокоорганизованным сознанием.

– Это хорошо. Это радует.

– Одно мне непонятно, – Борис Рудольфович проводил Дениса до двери, но там сам же преградил ему дорогу, – вы сами-то знаете, кого Эренбург подозревал в организации этих убийств?

Денис был уверен, что этот вопрос рано или поздно прозвучит, и заранее решил отвечать на него честно, то бишь отрицательно. На самом деле это чистая психология: честному ответу все равно не поверят. Свидетели, а главное, преступники будут теряться в догадках, сколько же реально известно сыщикам. И, что особенно хорошо, станут нервничать. Но отрицательный ответ сразу пресечет дальнейшие расспросы, на которые у Дениса ответов не было: а кого он подозревал? а почему вы не взялись прессовать сразу подозреваемого, а пришли к нам? – и тому подобное.

Так произошло и с Борисом Рудольфовичем, он понимающе улыбнулся и больше Дениса не задерживал.