Текст книги "Гении исчезают по пятницам"

Ирина Сибирякова

Сутки тянулись как месяц.

Набирая телефонный номер, Ирина не могла унять дрожь в руках, и то и дело путала цифры.

– Здравствуйте, Шаповалова пригласите, пожалуйста, к телефону.

– Одну минутку…

– У аппарата! – Борис и по телефону хохмил, как всегда.

– Это Ирина Сибирякова.

– А, наше вам! И зря ты переживала, у этого Кропоткина обширный трансмуральный инфаркт. Так что заниматься самобичеванием прекращай! Руки твои не обагрены кровью невинной жертвы. Совесть твоя чиста…

– Боря! – не особенно церемонясь, перебила Ирина. – Ты же обещал протокол вскрытия!

– А ты обещала…

– Я помню.

– Тогда в три у меня. Заметано?

– Буду обязательно.

Хорошо, что сегодня выходной! Ирина, бодро перешагивая бывшие глубокие лужи, наполовину съеденные солнечным теплом, шла к моргу. Она старалась держаться, но на душе было тяжело. Вроде бы теперь не должно быть никаких сомнений, Кропоткин умер от инфаркта, а не из-за ее неопытности. Но от этого Ирине легче не становилось.

Непременно нужно посмотреть протокол, изучить результаты анализов, все проверить и перепроверить. Почему? Да потому что дело не только в муках совести, а еще в том, что подспудно засела мысль: что-то не так.

Либо это не совсем инфаркт, либо совсем не инфаркт.

Борис ждал ее у входа в морг. Наметанным взглядом тут же оценил мягкую тяжесть пакета. Даже не заглянув внутрь, заметил:

– Пивко – это то, что нужно!

Они заперлись в какой-то каморке. Борис вытащил из-под халата тоненькую папочку, протянул Ирине, а сам тут же принялся за пиво. Ирина про себя возмутилась: пить посреди рабочего дня?! Неужели работа здесь и в самом деле такая невыносимая? Но вслух ничего не сказала, раскрыла папку и углубилась в чтение.

Протокол вскрытия начинался с ее же собственных слов – когда отвозили тело в морг, пришлось заполнять кучу бумажек.

«По свидетельству врача линейной бригады № 8 „Скорой помощи“ Сибиряковой Ирины Николаевны: во время оказания неотложной помощи при остром коронарном синдроме Кропоткину Николаю Николаевичу, шестидесяти двух лет, засвидетельствована смерть в 21.34».

Ирина быстро просмотрела результаты наружного исследования.

«Труп мужского пола, правильного телосложения, пониженного питания. Возраст на вид 60–65 лет (соответствует указанному в документах). Длина 186 сантиметров…

…Трупные пятна фиолетовые, разлитые, расположены по задне-боковым поверхностям тела, при надавливании их цвет изменяется. Трупное окоченение выражено хорошо во всех группах исследуемых мышц. Явления гниения не выражены.

…Лицо бледно-синюшное. Глаза открыты, роговицы тусклые, зрачки диаметром 0,4 сантиметра, слизистые бледные, без кровоизлияний. Рот закрыт, слизистая губ и десен бледно-синюшная. Язык в полости рта. При переворачивании трупа из отверстий носа, рта и ушей выделений нет…

…Ребра на уровне четвертых и пятых спереди патологически подвижны, имеется крепитация. На уровне этих ребер на коже припухлость…»

– Ребра ты ему сломала? – гыгыкнул Борис, стоявший за спиной. – Не подозревал в тебе такой силищи.

Ирина ничего не ответила: сломанные ребра при массаже сердца – это нормально.

«В н у т р е н н е е и с с л е д о в а н и е.

…Грудная полость и органы шеи.

Реберные хрящи рассекаются легко. Переломы ребер на уровне четвертого, пятого с обеих сторон в месте прикрепления к грудине. В переднем средостении кровоизлияний нет. Легкие тотчас по вскрытии грудной клетки медленно спадаются. Спаек в плевральных полостях нет. Жидкости в полостях тоже нет.

Околосердечная сумка целая, в ее полости содержится небольшое количество прозрачной желтоватой жидкости. Из полости сердца и крупных сосудов выделяется жидкая кровь. Сердце обычной формы, размеры его 99,55 сантиметров, вес 300 граммов. Эпикард не содержит жира. На поверхности сердца кровоизлияний нет. Тверхстворчатый клапан пропускает три поперечных пальца. Двухстворчатый – два пальца. Стенки клапанов тонкие, эластичные, подвижные. На внутренней оболочке сердца кровоизлияний нет. Толщина мышцы левого желудочка 1,8 сантиметра, толщина мышцы правого желудочка 0,4 сантиметра. Венозные сосуды на разрезах зияют, стенки их на разрезах зияют, стенки их неравномерно незначительно утолщены за счет бляшек. Мышца сердца на свежем разрезе дряблая, тусклая, с множественными мелкими белесоватыми участками. Внутренняя поверхность аорты желтого цвета с небольшими бляшками, ширина дуги аорты на разрезе 7,5 сантиметров. Ширина легочной артерии под клапаном 7 сантиметров. Клапаны аорты и легочной артерии тонкие, эластичные, подвижные…

…Органы брюшной полости без повреждений…

…Черепная полость…

Извилины мозга и борозды между ними выражены. Ткань мозга на разрезе обычного строения. В боковых желудочках мозга свежая, прозрачная жидкость. Границы между серым и белым веществом выражены хорошо. Очагов кровоизлияний, размягчений, опухолевидных образований на плоскостях разрезов не обнаружено.

…Оставлено: кровь для судебно-токсикологического исследования, кусочки органов для гистологического исследования…»

– Ну что, вопросы есть? – справился Борис.

Ирина только отрицательно качнула головой и взялась за следующую страницу.

«Р е з у л ь т а т ы л а б о р а т о р н ы х и с с л е д о– в а н и й.

При судебно-токсикологическом исследовании крови от трупа гражданина Кропоткина Н. Н. найден НПВС (диклофенак) в количестве: в крови – 5 %, антиаритмики в количестве: в крови – 5 %, сердечный гликозид в количестве: в крови – 1 %.

При микроскопическом исследовании внутренних органов от трупа гражданина Кропоткина Н. Н. обнаружено:

Сердце: в эпикарде жира нет, кровоизлияний и инфильтраций нет, ход мышечных волокон прямой, мышечные волокна набухают, очертания их неправильной формы, поперечная исчерченность смазана, ядра кардиомиоцитов разбухшие, в форме пузырьков, стенки мелких артерий набухают, они атеросклеротически изменены, имеются бляшки, наблюдается выраженная инфильтрация лейкоцитами, имеется демаркационная зона.

Головной мозг: ствол – перивакулярные пространства расширены; кора – оболочки тонкие…»

– Ну вот видишь, обширный трансмуральный инфаркт.

– Нет, Боря, что-то здесь не так… Может, у меня опыта не хватает понять или слов – объяснить, но на практике в кардиологии я видела десятки инфарктных больных и здесь, поверь мне, была по ходу реанимации какая-то странность, несуразность, что-то, чего не должно было быть, не могло быть!..

– Ириш, ты, по-моему, циклишься. Да пойми ты, даже если бы на твоем месте была кардбригада со всем нужным оборудованием, у него, – Борис ткнул пальцем в протокол, – не было ни шанса. Се ля ви, как говорят французы.

– Борис, а ты сможешь мне копию сделать?

– Ты мазохистка!

– Несмешно. Понимаешь, я чувствую, что это не просто инфаркт. Это как шестое… седьмое чувство!

– Да сделаю я тебе копию. Даже без пива сделаю. Ну разве что за ма-а-аленькую такую бутылочку…

Сыщики

В портфеле Эренбурга лежал фотоаппарат «Никон» со свежезаряженной пленкой, зонт, связка ключей, электронная записная книжка, пластиковый многостраничный чехол для визиток и блокнот в кожаной обложке. К обложке обычной канцелярской скрепкой изнутри были пришпилены три стодолларовые купюры. И листов пять исписаны стенографическими иероглифами и изрисованы непонятными схемами опять же со стенографическими пометками. Никаких документов, удостоверяющих личность владельца, внутри не было, иначе пенсионер Иванов конечно же не понес бы портфель сыщикам, а отыскал бы (с его-то талантами) Эренбурга в больнице и вернул вещь лично.

Прежде чем отдавать находку Барбаре Леви, Денис решил расшифровать стенографические записи. Они могли быть не только черновиком сенсационного репортажа, но и ключом к загадке нападения на Эренбурга.

Расшифровкой занялся Макс, а Денис с Николаем вначале изучили визитки (их было около сотни) и обнаружили среди прочих карточку академика Беспалова, участника той передачи «Эврика», которую Денис видел в записи дома у журналиста. Очевидно было предположить, что с Беспаловым Эренбург встречался, причем незадолго до нападения, но пока сыщики не были на сто процентов уверены, что избиение журналиста вызвано исключительно его изысканиями в области убийств ученых, беспокоить академика не стоило.

Денис повертел в руках связку ключей:

– Похоже, от квартиры. Во всяком случае, вот этот большой точно от железной двери.

– Слушай, – вспомнил Николай, – Лидочка же говорила, что ключи Эренбург носил на цепочке с карабином, цеплял на ремень. А эти без цепи, и их всего три: от двух дверей и от подъезда, наверное…

– Нет, в подъезде кодовый замок.

– Ладно, неважно. Но ключа от кабинета, стола и сейфа на работе тут все равно нет.

– Ты это к чему? – не понял Денис.

– К тому, что злодеи, когда напали на него и не увидели портфеля, забрали те ключи на цепи. Решили, что он портфель домой занес, и пошли на квартиру. А ключики-то не те оказались.

– Логично. Ну что ж, еще один аргумент в пользу того, что били его из-за репортажа.

Просмотрели электронную записную книжку. Телефонов на каждую букву имелось по нескольку десятков. В подавляющем большинстве женские имена с короткими примечаниями в скобках, вроде «Света (желтые штаны)», «Марина (водка с лимоном)» или «Дарья (биофак)». Имена повторялись, и памятки в скобках, очевидно, позволяли Эренбургу не путаться в своих многочисленных знакомых. С той же целью списки не были строго отсортированы по алфавиту, то есть последние записи были последними по времени.

– Н-да, – хмыкнул Николай. – Бабник он действительно знатный. Поговорить бы с этими Танями-Дашами, узнать, что он им такого на уши грузил, что они ему, толстому, прыщавому, телефончики на раз выдавали?..

– С кем и в самом деле нужно поговорить, – заметил Денис, – так это с Альбиной, которой он собирался перезвонить в вечер нападения. Он ведь, возможно, перезвонил, а возможно, и встретился с ней. И мог сказать что-то заслуживающее нашего внимания.

– Ага, – кивнул Щербак. – Или она сама могла что-то странное заметить или почувствовать. Потому как рядом с последней Альбиной тут стоит плюс, и таких плюсов я насчитал на всю книжку штук пятнадцать, не больше. Можно предположить, что этим знаком Эренбург помечал особо незаурядные экземпляры. Например, интеллектуалок, не поддавшихся его чарам с первого раза.

– Ну звони. Заодно она тебе аргументированно объяснит (если она интеллектуалка), в чем феномен Эренбурга. Глядишь, овладеешь, и на тебе женский пол начнет гроздьями виснуть.

– Звоню. – Николай набрал номер. – Альбина? Здравствуйте. Меня зовут Николай, мы не знакомы, но мне очень нужно поговорить с вами о Константине Эренбурге. Припоминаете такого?

Денис усмехнулся и пошел варить кофе. Беседа Щербака с дамой – это надолго. В телефонных разговорах Николаю равных нет, и слова льются живо и остроумно, и даже голос преображается: вибрирует так чувственно, проникновенно. Если бы можно было только телефоном и ограничиться, Щербак по количеству покоренных сердец давно бы уже Эренбурга переплюнул, но вживую женщины его почему-то не особенно ценят.

– …Нет, я не его коллега. С Константином случилось несчастье, вы знаете?.. Да, об этом я тоже хотел поговорить… Нет, это не настолько срочно, но лучше не откладывать…

Он зажал ладонью трубку и поинтересовался:

– Она предлагает встретиться прямо сейчас, соглашаться?

– Езжай, конечно, – кивнул Денис.

– А как же стенограмма? Вдруг там что-нибудь такое, что нужно с ней тоже обсудить?

Денис только отмахнулся:

– Ну будет повод еще раз встретиться.

– Хорошо, – сказал Николай в трубку, – я подъеду через тридцать минут.

Николай Щербак

Альбина оказалась суровой блондинкой лет тридцати. Она работала редактором в Останкине, носила очки и, наверное, в самом деле была интеллектуалкой. Николай даже струхнул вначале: не пошлет ли подальше из-за несоответствия в умственном развитии. Но опасения оказались напрасны, Альбина была настолько обеспокоена здоровьем Эренбурга, что на Николая как личность, похоже, не обращала внимания в принципе. Ее интересовала только информация: где он, что с ним, насколько это серьезно?..

Особенно поразила Николая характеристика, которую Альбина дала Эренбургу:

– Он серьезный, мудрый, очень основательный и, безусловно, невероятно талантливый человек.

У нее было всего полчаса свободного времени, и идти куда-либо Альбина отказалась наотрез, поэтому беседовали прямо на улице, у входа в телецентр, – даже присесть некуда.

Николай стремительно объяснил, кто он такой и почему интересуется Эренбургом. Она так же стремительно удивилась и возмутилась:

– А почему не милиция? Да, конечно, наша милиция…

– Вы звонили Константину тридцать первого июля, просили передать «сегодня не получится». Он собирался вам перезвонить. Перезвонил?

– Тридцать первого?

– Да. В день, когда его избили.

– Действительно. Нет, он не перезвонил. Он действительно приглашал меня на ужин, но у меня изменились обстоятельства.

– А давно вы знакомы?

– Нет. Около месяца.

– Могу я задать нескромный вопрос? В каких вы были отношениях?

Она не смутилась и не задумалась ни на секунду:

– В дружеских. Если можно считать дружбой не многолетний эпос, а короткое знакомство. Вы намекаете на интимную близость? Вынуждена вас разочаровать.

– Я ни на что не намекаю, – хмыкнул Николай. – Но ситуация вот какая: мы проверяем все возможности, в том числе и тот вариант, что на Константина напали не случайно и не с целью ограбления…

– А с какой целью?

– Журналист – опасная профессия, их гибнет не меньше, чем милиционеров или пожарников… – отговорился Николай, естественно не собираясь распространяться о рабочих версиях.

Она это сразу поняла (интеллектуалка все-таки) и допытываться не стала:

– Таким образом, вас интересует, были ли мы с Константином настолько близки, что он делился со мной своими идеями, планами, трудностями и переживаниями? Нет. Не думаю. Но с другой стороны, Константин вообще ни с кем не делился сугубо личным.

– Это точно? – усомнился Николай. – Так уж и ни с кем?

Альбина не стала отстаивать свою точку зрения. Сомнения Николая она просто проигнорировала: не веришь – поди проверь, короче.

– Мы познакомились совершенно случайно. Сходство наших профессий не сыграло здесь никакой роли. В очереди к дантисту внезапно оказались рядом, разговорились, оказалось, что нам есть о чем поговорить.

О чем же, хотел спросить Николай, но промолчал: захочет – сама расскажет, а не захочет, так спрашивай не спрашивай – все одно.

– Мы обменялись телефонами, потом еще несколько раз встречались. У нас возник один спор…

– О чем? – все-таки не удержался Щербак.

– Это не имеет отношения к делу, – тут же отшила его Альбина. – Я всего лишь пытаюсь вам сказать, что нам с Константином обоим улыбнулась редкая удача: встретить человека, с которым интересно общаться.

– Он рассказывал хоть что-то о себе, знакомил с друзьями?..

– Целенаправленно не рассказывал, но что-то, конечно, проскакивало. О работе на Балканах, в Чечне, о том, что когда-то был стрингером, участвовал в боевых действиях. Но мы больше обсуждали общечеловеческие проблемы, говорили об искусстве, Константин лишь изредка приводил примеры из жизни. Возможно, причесанные и приукрашенные, но яркие и убедительные.

– Понятно, – вздохнул Николай. Альбина его, мягко говоря, нервировала, но надо отдать ей должное: болтать она умеет знатно. Вроде и говорит по делу, и на вопросы отвечать не отказывается, а по сути ничего же не сказала, блин! – Значит, о себе он не рассказывал, о своей работе не говорил, о том, над чем сейчас работает, тем более не упоминал, так?

– Совершенно верно.

– Ну а настроение?.. В последнее время вы ничего такого не замечали? Может, он был подавлен или, наоборот, лихорадочно весел или озирался без причины, вздрагивал от разных шорохов?

– Нет. Если что-то его и тревожило – это оставалось за бортом. Никакие посторонние мысли во время наших встреч его не отвлекали.

– А откуда вы узнали о том, что он в больнице?

– Из криминальной хроники. Там не назвали имени, но я поняла, что речь идет о Константине.

– Ну спасибо. – Николай вручил Альбине свою визитку. – Вспомните вдруг еще что-нибудь, позвоните.

– Конечно. – Она сунула визитку в сумочку, даже не взглянув на нее. – Скажите, с Константином на самом деле все будет в порядке?

– Не знаю. Врачи говорят: состояние тяжелое, но стабильное. Все, дескать, зависит от него, а здоровье у Константина не особо крепкое…

– Вы намекаете на то, что он пьет?!

Слава богу! Хоть какая-то эмоция, обрадовался Николай. А то холодная как рыба, скользкая.

– Я не намекаю. Константин на самом деле любит это дело. И когда ему проломили голову, он тоже был пьян. Правда, возможно, это спасло ему жизнь…

– Для людей творческих алкоголь иногда единственная отдушина, – пожала плечами Альбина, поглядывая на часы. – Извините, мне пора.

– Позвоните, если вдруг что-то вспомните, – напомнил Николай.

Сыщики

К возвращению Николая Макс как раз успел закончить расшифровку каракулей Эренбурга. Первые три страницы блокнота занимал черновик того самого сенсационного репортажа. Сева Голованов, Филя Агеев и Демидыч тоже подтянулись послушать. Макс зачитал вслух то, что получилось:

«Горе от большого ума

Тринадцать раз на протяжении последних полутора лет в российских новостях звучали некрологи в память о погибших деятелях науки. Тринадцать российских ученых были убиты в подъездах и на подходе к дому. Судя по сообщениям в СМИ, на сотрудников крупных российских НИИ и вузов в последнее время нападают гораздо чаще, чем на бизнесменов или представителей криминальных группировок. Такое впечатление, что преподавательская и научная деятельность стала в России самым опасным родом занятий.

Истинные мотивы преступлений до сих пор не установлены. Следственные работники гордо надувают щеки и туманно намекают на перспективные версии, но на самом деле давно махнули на расследование рукой и списали убийства в разряд нераскрываемых.

Проведя собственное журналистское расследование, радио «Свобода» выдвигает свою версию. Я Константин Эренбург, и я попытаюсь рассказать вам, друзья, что же происходит на самом деле…»

– Популист! – хмыкнул Сева.

– Демагог, – согласился Щербак.

– Могу зачитать только суть, – предложил Макс.

– Читай все подряд, – отрезал Денис. – А вы помолчите. Все комментарии потом.

«Официально счет убийствам ведется с гибели директора Санкт-Петербургского НИИ электромашиностроения Игоря Глебова. Это случилось четвертого января две тысячи второго года. Убийцы настигли профессора возле дверей лифта в подъезде его дома. Он был жестоко избит и через несколько дней скончался. Убийцы не найдены.

Далее, в две тысячи втором году…

Восьмого февраля – завкафедрой микробиологии Российского государственного медицинского университета Валерий Коршунов.

Восемнадцатого августа – в Красноярске пропал без вести химик Сергей Бахвалов, разработавший метод утилизации «Курска». Его обезображенное тело было найдено за городом через несколько дней.

Девятнадцатого ноября – профессор Российского государственного медицинского университета Борис Святский.

И в две тысячи третьем…

Двадцать седьмого февраля – генеральный директор Международного центра по ядерной безопасности Министерства атомной энергетики Сергей Бугаенко…»

– А остальные? – не удержался Филя Агеев. – Их же там человек пятнадцать.

– Ща! – кивнул Макс. – Дальше как раз об этом.

«Те из вас, кто внимательно следит за печальными событиями в России, могут меня упрекнуть, что приведенный список далеко не полон. Согласен. Мы не претендуем на сомнительную честь связать всех до единого погибших и пострадавших одной веревочкой. Были в этом ряду нападений и убийств действительно случайные люди. И в наш скорбный мартиролог сознательно не включены погибшая двадцать восьмого марта две тысячи второго года Наталья Лильина, забитый бейсбольными битами тридцатого августа того же года первый проректор Всероссийской государственной налоговой академии МНС России Эльдар Мамедов, застреленный двадцать пятого сентября преподаватель Дальневосточного государственного университета Сергей Мельник и расстрелянный в своей машине двадцать второго января года нынешнего проректор Московской академии тонкой химической промышленности, доктор химических наук Виктор Французов. Не станем мы в этом репортаже обсуждать и нападения на историка Сергея Карпова, директора института „Восток – Запад“ Юрия Зворыгина и юриста Алексея Исполинова, хотя они также пострадали и также являлись людьми науки.

Внимательный слушатель уже сообразил, что наш перечень включает только представителей естественнонаучных дисциплин. Более того, без преувеличения можно сказать, что все ученые в нашем списке – это Ученые с большой буквы, гибель которых действительно явилась тяжелейшей утратой для российской науки.

Я утверждаю, и не без достаточных на то оснований, что в России ведется четко спланированное уничтожение научной элиты; что как минимум десять убийств совершены одной и той же преступной группой; что убийства, о которых говорят и пишут, лишь малая надводная часть айсберга; что на самом деле список погибших должен быть значительно расширен…»

– Во загнул! – восхитился Щербак.

– Да помолчите же! – рявкнул Денис. – Читай, Макс.

– Читаю.

«И вот продолжение списка: академик Иван Копылов – физик, погиб в автомобильной катастрофе двадцать седьмого февраля две тысячи второго года; профессор Сергей Цемлянский – кибернетик, скоропостижно скончался от инфаркта четвертого апреля две тысячи второго года; профессор Иннокентий Новицкий – физик, погиб во время взрыва в лаборатории девятнадцатого мая две тысячи второго года; профессор Константин Демитрян – химик, скоропостижно скончался от обширного кровоизлияния в мозг третьего июля две тысячи второго года; академик Александр Зарубин – медик, скоропостижно скончался в результате острого отравления лекарственными препаратами группы барбитуратов второго сентября две тысячи второго года (предположительно самоубийство); профессор Святослав Левкоев – физик, погиб в автомобильной катастрофе седьмого января две тысячи третьего года; профессор Александр Арамеев – химик, убит случайным выстрелом на охоте тридцатого марта две тысячи третьего года, убийца не установлен; профессор Леонид Качинцев – кибернетик, погиб во время пожара на собственной даче четырнадцатого июня две тысячи третьего года.

Преступная группа, выполняющая заказы на устранение ученых, крайне изобретательна и действует не только посредством пистолетов или бейсбольных бит. В ее арсенале автомобильные и авиакатастрофы, пожары, спровоцированные инфаркты и гипертонические кризы, отравления и лжесамоубийства. Не стоит искать в действиях убийц системы по «модусу операнди», но необходимо задуматься над мотивом. Мотивом, который железно цементирует все вместе смерти из нашего списка и каждую из них в отдельности.

Кому выгодно обескровливание российской науки?

Кто согласен платить за убийства? Ведь организация и проведение такого количества «ликвидаций» стоит денег, и немалых?

Почему мишенями убийц стали не гуманитарии, а представители фундаментальных отраслей науки?

Поскольку Генпрокуратура РФ молчит, обеспокоенные россияне довольствуются результатами альтернативных по преимуществу журналистских расследований. В последнее время в прессе были высказаны четыре яркие версии: в Москве действует группа студентов-маньяков; ученых истребляют международные террористы, и в ряде убийств даже обнаружен след «Аль-Кайеды»; убийства организованы сектой сатанистов; за убийствами стоят представители иностранных спецслужб.

Еще раз повторю: радио «Свобода» не претендует на истину в последней инстанции, и все-таки…»

– Это все. – Макс отложил записи.

– Конечно! На самом интересном месте! – возмутился Филя Агеев.

– А может, там листы были вырваны? – предположил Сева. – И самое интересное кто-то уничтожил?

– Не вырваны, – ответил Макс. – Блокнот клееный, было бы заметно, если бы вырвали. Репортаж Эренбург, скорее всего, просто не дописал. Но тут есть еще кое-что. Вот смотрите.

Макс выложил на стол листок. В верхней половине был список, в нижней – схема с фамилиями и стрелками. Сыщики все дружно нависли над столом.

– Видите, список тот же, что и в статье: «Академик Копылов, профессор Цемлянский, профессор Новицкий, профессор Демитрян, академик Зарубин, профессор Левкоев, профессор Арамеев, профессор Качинцев», но дальше еще одна фамилия – «Профессор Н. Кропоткин». Она подчеркнута, и куча восклицательных знаков рядом. Пока вы тут собирались, я проверил, есть такой, вернее, был. Кропоткин Николай Николаевич, физик, крутой мужик – член и почетный член десятка иностранных физических академий, куча монографий и все такое. Умер в субботу от инфаркта.

– В субботу? – переспросил Денис.

– В субботу, второго августа сего года. Вчера появились некрологи.

– А Эренбург с вечера четверга без сознания. Значит, знать о смерти Кропоткина он не мог, тем более не мог внести его фамилию в список погибших, поскольку портфель и блокнот уже находились у пенсионера Иванова. Макс, а много профессоров Н. Кропоткиных вообще?

– Я нашел двоих. Еще один тоже Николай, но Михайлович – лингвист, завкафедрой восточных языков в каком-то, не помню, университете в Екатеринбурге. Тот жив-здоров.

– Нет, лингвист Эренбурга не заинтересовал бы…

– Э, мужики! – перебил Сева. – Это получается, что наш гигант пива и секса предсказал смерть этого Кропоткина?

– Убийство, Сева, – поправил Макс. – Он внес его в список убитых.

– Предположительно убитых, – сказал Денис. – Доказательств того, что эти ученые умерли не своей смертью, в статье не было. А впрочем, мы уже выходим за рамки поставленной нам задачи. В конце концов, мы хотели найти в блокноте указания на тех, кто, быть может, угрожал Эренбургу, мы их не нашли. Поэтому объявляется отбой. Всем до завтра, отдыхайте. А я созвонюсь с нашей клиенткой.