Текст книги "Лесной бродяга"

Оба бандита старались придать своей отталкивающей наружности выражение индейской величавости и сознания своего собственного достоинства и представляли собой разительный контраст со спокойной, величавой фигурой Красного Карабина, атлетически сложенного, уверенного в себе, с выражением благородства на открытом и честном лице.

– Чего требуют от Орла Снежных Гор, спрашиваю я, раз уже меня прозвали этим именем?

– Эге! – воскликнул старый бандит из Иллинойса с отвратительной улыбкой, исказившей его черты. – Да мы никак уже встречались с вами? Если память не изменяет мне, знаменитый лесной бродяга родом из Канады не сумел бы сохранить свой скальп, если бы…

– Если бы не добрый удар приклада, который твоя прекраснейшая память должна напомнить твоему крепкому черепу! – сказал Хосе, вмешиваясь в разговор, происходивший на английском языке.

– А, и ты тут! – сказал только американец.

– Как видишь! – отозвался бывший микелет с видимым пренебрежением, которому противоречила ненависть, светившаяся в его темных глазах.

– Так это тебя мои братья индейцы называют Пересмешником? – не без сарказма осведомился Эль-Метисо.

Глаза испанца под влиянием клокотавших в душе его страстей вспыхнули ненавистью; он устремил на метиса злобный, вызывающий взгляд и раскрыл уже рот, чтобы пустить по его адресу одну из тех ядовитых стрел, после применения которых самые миролюбивые переговоры переходят обыкновенно в военные действия, но Розбуа многозначительно дернул его за рукав, заставив промолчать.

Однако и сам канадец чувствовал, что его терпение начинает быстро истощаться; сознавая это, неумолимый враг индейцев старался только сохранить достаточно хладнокровия и спокойствия, чтобы выслушать предложения, которые ему могли быть сделаны, и в том случае, если бы щепетильная гордость позволила, – принять их ради спасения Фабиана.

– Я явился сюда, чтобы выслушать мирные, разумные речи, а язык Кровавой Руки и Эль-Метисо, как вижу, далеко отклоняется от намеченной цели! – проговорил Розбуа тем же серьезным, полным достоинства тоном.

– Мы сейчас же покончим с этим, – отвечал американец. – Вы прячете громадные сокровища. Но вас ведь всего трое, как нам известно, а нас намного больше. Мы хотим получить эти сокровища и получим их! Вот и все!

«Коротко, ясно и нагло, – подумал Хосе. – Интересно, как Красный Карабин переварит эту пилюлю?!»

Всякий другой, менее уверенный в громадном численном превосходстве своих сил и в своей собственной ловкости, хитрости и физической силе, невольно содрогнулся бы при виде выражения лица атлета-канадца в этот момент, так как, вопреки всей своей нежности и любви к Фабиану, Красный Карабин чувствовал непреодолимую потребность примерно наказать этих бандитов за их непозволительную наглость.

– Вот даже как! – воскликнул лесной бродяга, делая над собой усилие, которое досталось ему не слишком легко, особенно когда он видел перед собой наглую физиономию метиса, опиравшегося в вызывающей позе на стволы своей превосходной двустволки. – А на каких условиях желаете вы получить эти сокровища? – спросил он.

– На тех условиях, чтобы вы немедленно проваливали отсюда!

– С оружием и провиантом?

– С провиантом – да, но без оружия! – ответил Эль-Метисо, совершенно уверенный, что ему нетрудно будет, невзирая на данную клятву при заключении договора, предоставить трех безоружных охотников в руки своих диких союзников.

– Если бы эти негодяи не замышляли против нашей жизни, то при таком численном превосходстве для них было бы совершенно безразлично сохранить нам оружие или отобрать его! – шепнул Хосе канадцу.

– Это ясно как божий день и не подлежит ни малейшему сомнению, – кивнул тот. – Но дай мне возможность вывести этих мерзавцев на чистую воду!

Затем он продолжал уже громко:

– Не достаточно ли уже того, что мы предоставили бы в ваше распоряжение эти сокровища? На что вам еще три ружья на пятнадцать человек воинов?

– На то, чтобы лишить вас возможности вредить нам!

Канадец презрительно пожал плечами:

– Это не ответ! Вы имеете дело с людьми, которые могут все выслушать, нимало не смущаясь никакими угрозами и не поддаваясь никаким лживым обещаниям… Нам надо знать твердо, на что следует рассчитывать! – добавил он, обращаясь уже к Хосе.

Теперь уже старый ренегат повел речь:

– Ну, так я скажу вам, что Эль-Метисо по своему ко всем милосердию забыл упомянуть еще об одном условии!

– Каком?

– Чтобы вы сдались нам безоговорочно! – заявил Кровавая Рука.

– Да позволь же мне ответить этим двум лисицам с белыми хвостами и индейскими головами! – воскликнул Хосе, подтолкнув Красного Карабина локтем.

– Хосе, – остановил пылкого испанца серьезным тоном канадец, – с тех пор как мой сын вверил мне свою жизнь, на мне лежит священный долг, который я обязан исполнить свято, и в случае смерти я хочу предстать безупречным перед судом Всевышнего. Потерпим до конца!

Красный Карабин взглянул при этом на Фабиана, внимательно следившего за всем происходившим вокруг него, и во взгляде канадца выразилась вся его чистая родительская нежность к этому молодому человеку. Тот ласково улыбнулся старику, который счел себя вполне вознагражденным за свое геройское терпение.

– Эль-Метисо, – сказал он, – постарайся хотя бы на время забыть то, что тебе подсказывает твоя индейская кровь, и выскажи открыто, как подобает смелому, бесстрашному воину и христианину, чего ты хочешь от нас и как намерен поступить с нами, если мы сдадимся?

Но честность напрасно взывала к тому, в чьей душе не было места этому чувству. Эль-Метисо намеревался открыть только отчасти свои намерения и хотя был почти уверен, что достигнет желаемого, все же желал сберечь не кровь, а время и надеялся, что отважные охотники предпочтут неопределенную участь долгого плена смерти, от которой, по его убеждению, теперь уже ничто не могло их избавить.

– Меня лично ваши три особы практически не интересуют, – проговорил он, – но в числе моих друзей числится некий Черная Птица; его воины пришли со мной; они хотят захватить вас во что бы то ни стало, и я, признаюсь, обещал это им!

Метис проговорил это наполовину по-испански, наполовину по-индейски. При последних словах его наши охотники увидели, как над верхушками кустов появились сначала два горящих глаза, похожих на ягуарьи, затем отвратительно разрисованная физиономия апача.

– Я так и думал! – сказал Красный Карабин. – Ну а что же сделает с нами Черная Птица, зачем мы ему?

– Объясню, – ответил метис и обратился к своему краснокожему союзнику: – Что сделает Черная Птица с Орлом, Пересмешником и воином южных стран?.. Пусть брат мой ответит мне вполголоса, – добавил он, – а я передам его ответ этим людям!

– Три вещи, – ответил апач с невозмутимым хладнокровием. – Прежде всего, он сделает их сторожевыми псами своего вигвама, посадив на цепь; затем, сняв с них скальпы, высушит их у своего очага; затем вырвет их сердца и отдаст их на съедение своим воинам; так как это три мужественных, смелых и храбрых сердца, то эти качества их перейдут в сердца его воинов, если каждый проглотит хотя бы по кусочку.

– Хорошо, – проговорил метис, внимательно выслушав индейца. – Эль-Метисо переведет слова своего брата трем охотникам!

И, обернувшись к Красному Карабину, коварный бандит постарался смягчить свирепое выражение своего лица лицемерной, лживой улыбкой.

– Великий индейский вождь, – сказал он по-английски, поскольку апачи совершенно не понимали этого языка, точно так же как и Фабиан, – великий индейский вождь обещает своим пленникам свою дружбу, ибо он успел оценить их великое мужество; затем он обещает им лучшие поля своих охот и красивейших из своих жен!

– И жизнь вечную, аминь! – докончил Хосе, не в силах сдерживаться долее. – Полноте, Розбуа, стыдно слушать его наглую ложь, он же попросту издевается над твоим простодушием!

– Что там бормочет Пересмешник? – нагло осведомился старый ренегат.

– Он говорит, – ответил Хосе, – что не хочет быть менее великодушным, чем вы, и, со своей стороны, обещает тоже три вещи: тебе – второй, более чувствительный удар прикладом по башке, а твоему отродью – нож в сердце, а его лживый язык он обещает бросить на съедение воронам, если только они не побоятся отравиться им!

– Вот как! – прошипел Эль-Метисо, скрипнув зубами от бешенства. Он вскинул к плечу свое заряженное ружье и спустил курок.

Бандит забыл в этот момент даже свое обещание доставить индейцам всех трех охотников живыми.

Канадец и испанец не успели бы вовремя пригнуться, чтобы уклониться от пули, и один из них неизбежно должен был погибнуть, так как они имели неосторожность отставить в сторону во время переговоров свои ружья, если бы при раздавшемся в этот критический момент выстреле метис не покачнулся на гребне скал и чуть было не рухнул в Золотую долину.

Фабиан знал неукротимый, вспыльчивый нрав испанца и его невоздержанность на язык в известные моменты и потому, лежа плашмя на площадке пирамиды, он держал все время метиса на прицеле. Исключительно только этому счастливому обстоятельству был обязан жизнью один из его друзей.

К несчастью для них всех, ружье Фабиана было одноствольное и недальнобойное, и потому его пуля не пробила плотной шерстяной ткани пестрого плаща, перекинутого через плечо метиса, и последний вместо раны получил легкую контузию.

Тем не менее ошеломленный Эль-Метисо, несмотря на то что был тверд и силен, как дуб, покачнулся и, наверное, рухнул бы в Золотую долину, где Красный Карабин не преминул бы его прикончить, но его отец не дал ему упасть. Железной рукой он схватил его и опустил на скат скалистой гряды, затем оба степных бандита, а также и выглядывавший из кустов индеец мгновенно скрылись из глаз охотников.

Глава XXI. Золото – всего лишь химера…

– Видит бог! – воскликнул канадец. – Я сделал все возможное, чтобы избежать сражения! – И, обратившись к Хосе, прибавил: – Ты все-таки неисправимый любитель рискованных ситуаций! Надеюсь, теперь ты доволен?! Разве не ясно, что, кроме желания завладеть сокровищами, эти мерзавцы желают еще пленить нас, и мы теперь знаем даже, с какой целью!

– Разумеется, для того чтобы осчастливить нас дружбой великого вождя с черным плюмажем, роскошной охотой и прекраснейшей из его жен! – отвечал испанец. – Иначе говоря, чтобы заживо снять с нас скальпы, содрать кожу и сжечь на костре, затем поделить между собой наши сердца. Нечего сказать, положение наше, увы, недвусмысленное – все решительно ясно!

Наши друзья стали обдумывать свое сложное положение, бой предстоял горячий, а рассчитывать на помощь не приходилось.

Зажженный еще ночью на вершине скалистой гряды костер по-прежнему бледным пятном мерцал сквозь туман, но наши осажденные не знали даже, был ли там вверху кто-нибудь, чтобы поддерживать его, или же нет.

– Не нравится мне этот огонь наверху, – сказал канадец. – Правда, шерстяные серапе достаточно защищают нас с этой стороны, но все же неприятно сознавать, что вас будут обстреливать с тылу. Ведь эти мерзавцы не откажут себе, конечно, в удовольствии время от времени обстреливать нас, чтобы отвлечь наше внимание от главного пункта их атаки!

– Ты прав, – согласился Хосе. – Я не допускаю, чтобы этот двуличных прохвост и его достойный папенька дали обещание Черной Птице доставить нас ему в целости и сохранности, и потому, конечно, они не преминут при случае прострелить тому или другому из нас плечо или оба, раздробить руку или ногу, что при их замечательной меткости вовсе не трудно!

– Смотри, Фабиан! – продолжал канадец. – Не спускай глаз с костра вверху и держи ружье наведенным прямо на огонь! Едва заметишь сквозь туман вспышку выстрела, стреляй, не задумываясь и не рассуждая, прямо в то место, где она блеснет.

Фабиан примостился поудобнее за шерстяным щитом и направил дуло прямо на костер, а его друзья, обратившись лицом к главному неприятельскому фронту, залегли за камнями, держа на прицеле скальный гребень и подмечая малейшее движение осаждающих.

Индейцы не придерживаются военной тактики европейцев; принцип «быстрота и натиск» не играет в их военных действиях никакой роли. Как бы многочисленны они ни были в сравнении с неприятелем, они никогда не пожертвуют жизнью ни одного из своих воинов и не решатся идти на приступ хорошо защищенной позиции. Дело в том, что краснокожие, наряду с зверской свирепостью, обладают и удивительной выдержкой и терпением. В случае надобности они готовы дни и даже недели караулить неприятеля и выждать, пока истощившееся терпение, голод, недостаток боеприпасов или просто неосторожность предадут его в их руки.

К несчастью, осажденные имели так мало провианта, что его едва-едва могло хватить на одни сутки, и это обстоятельство могло стать роковым для наших охотников, тогда как осаждающие могли во всякое время послать кого-то из своих воинов добыть дичи на весь отряд.

– Чем-то все это кончится? – проговорил негромко канадец, обращаясь к Хосе.

– Право, это трудно сказать, тем более что мы даже не знаем, когда это начнется! – отвечал тот. – Должен сознаться, что я почувствую себя гораздо увереннее после того, как выпущу два-три заряда и услышу предсмертный вопль врага, грохот выстрелов и воинственные крики, подхваченные эхом!

Действительно, насколько торжественное спокойствие пустыни чарующе приятно, когда человек чувствует себя в полной безопасности, настолько удручающе томительно, когда знаешь, что среди этого спокойствия тебя со всех сторон окружают и подстерегают враги.

И вот желание Хосе осуществилось, два выстрела грянули один за другим: один раздался с гор, другой с площадки пирамиды; Фабиан стрелял, но, вероятно, впустую в неприятеля, скрытого густым туманом.

Три раза подряд повторялись эти выстрелы с той и другой стороны без всяких результатов: только кусочки коры да сосновые шишки сыпались на охотников, и выстрелы Фабиана вряд ли причинили больше вреда его противникам.

– Уступи-ка мне свое место, Фабиан, – воскликнул Розбуа, – а сам займи мое. Хосе, друг мой, покажи ему, как следует держать ружье, чтобы стрелять незаметно для неприятеля.

С этими словами канадец отполз назад, а молодой человек таким же образом перебрался к переднему фасу площадки. Заняв свой новый пост, канадец привычным глазом окинул одновременно и долину и высоты. К немалому своему удивлению, он заметил, что по ту сторону озера, лежавшего у подножия пирамиды, с противоположной гряде мелких скал стороны, и омывавшего крутые скаты Туманных гор, некоторые из плоских камней, похожих на плиты, которыми изобиловала вся округа, поставлены на ребро на небольшом расстоянии друг от друга. Их оказалось четыре, и охотник был совершенно уверен, что за каждой плитой засел враг, чтобы отрезать им и с этой стороны путь к отступлению. Оттуда канадец перевел взгляд на высоты. Пламя костра по-прежнему тускло мерцало сквозь туман. Но терпеливый, как индеец, Красный Карабин выжидал дальнейших событий.

Тем временем Фабиан и Хосе, лежа все так же неподвижно друг подле друга, обменялись между собой шепотом несколькими словами.

– Ты был не прав, дорогой Хосе, – говорил Фабиан, – обозлив этих людей бесполезными и, быть может, даже незаслуженными оскорблениями!

– Нет, дон Фабиан, – возразил убежденно бывший микелет, – во всяком случае, не бесполезными и, уверяю вас, далеко не незаслуженными: во-первых, этим я облегчил свою душу, во-вторых, эти людишки – первейшие негодяи и мерзавцы. Вам еще незнакома эта порода отступников как белого, так и краснокожего племени. Красный Карабин и я некогда были их пленниками, и я стал свидетелем таких сцен, которых, верно, не забуду до своей кончины: я видел, как эти отец и сын, охмелев оба от безмерного количества выпитого мескаля, набрасывались друг на друга с топорами в руках и с выражением непримиримой ненависти во взгляде, готовые упиться кровью друг друга.

Фабиан невольно содрогнулся.

– Я видел, – продолжал испанец, – как эти два выродка боролись друг с другом, стараясь вцепиться друг другу в глотку… Я видел… Ого! – воскликнул Хосе, внезапно оборвав начатую фразу. – Вот наконец один мерзавец поможет мне потренировать хоть немного руку. Право, напрасно он так любопытен и силится подсмотреть, что мы здесь делаем…

Хосе продолжал еще говорить, когда грохнул выстрел и в ответ на него раздался пронзительный вопль.

– Это не его предсмертный крик: я ручаюсь, что пуля вошла ему в череп через орбиту правого глаза, а в таких случаях никогда не кричат. Так вот, дон Фабиан, – продолжал свой разговор Хосе, снова заряжая винтовку, – я лично видел, как отец и сын старались отнять жизнь: один у того, от кого он получил ее, а другой у того, кому он ее подарил! Я видел, как сын наступал коленом на грудь отца, молившего о пощаде, как он уже выхватил свой нож, чтобы снять с него скальп, когда один индеец, рискуя своей жизнью, воспрепятствовал этому неслыханному злодеянию. Да и что вы можете ожидать от подобного изверга? Гей, Розбуа, у нас одним неприятелем меньше! – весело заключил испанец.

– Знаю, раз ты спустил курок! – просто ответил старый охотник, не оборачиваясь, чтобы не потерять ни на мгновение из вида неприятеля.

И снова воцарилось напряженное молчание.

Прошло два долгих, томительных часа; ничто нигде не шевелилось. Поднявшееся уже высоко солнце освещало площадку пирамиды, раскаляя ее, точно огнем, и даже тень от двух пихт не могла хоть сколько-нибудь умерить этот жар. Даже самый ветер пустыни казался раскаленным дыханием, исходящим из плавильной печи, а сверх того, и голод и жажда начинали требовательно напоминать о себе.

– Послушай, Розбуа, – спросил Хосе, – ты, наверное, не прочь подкрепиться чем-нибудь?

– Брось, дружище! Разве нам не случалось оставаться без еды и питья по двадцать четыре часа кряду, да еще и сражаться от зари до зари? Если тебе невтерпеж, вон поглодай шишку! И провалиться мне на этом месте, если она не отобьет тебе аппетит на две недели!

– Благодарю покорно, дружище! – в тон канадцу ответил Хосе. – Предпочитаю жареный кусок оленины или бизона. Ну а что у тебя? Есть кто-нибудь, кого можно было бы достать из твоей винтовки?

– Конечно, есть! И не менее четырех, но они укрываются за камнями. Если к ночи они не выползут из своих нор, можно спуститься и переловить их.

– А все-таки Бараха пока не открыл своим союзникам местонахождения россыпи, – воскликнул Хосе. – Иначе бы метис или его папенька не утерпели и наверняка спустились в долину, вот тут мы бы их и попотчевали свинцом! Однако что они там волынятся? – спросил обеспокоенно испанец.

– Может, решили дождаться ночи и взять холм штурмом? – предположил Фабиан.

– Может, и так, – озабоченно кивнул Розбуа.

Вдруг две огненных полоски пронизали туманное облако, застилавшее поле зрения наших друзей. Но этот двойной выстрел не успел еще долететь до их слуха, как уже из винтовки Розбуа вылетел такой же огонек. Все три выстрела слились в общий грохот, но только результаты их были различны. Оторванные от своих завязок пробившими их пулями, оба шерстяных серапе упали на край площадки перед самым носом канадца, между тем как его пуля, направленная прямо в точку вспыхнувшего при выстреле огонька, угодила в одного из стрелявших, и вот с вершины горы сорвался и полетел в бездну, ударяясь о выступы скалы, раненый индеец. Он упал прямо в озеро, пробив на мгновение зеленый покров ряски, тотчас, впрочем, сомкнувшейся над ним.

– Двумя мерзавцами меньше! – удовлетворенно воскликнул Хосе. – Клянусь честью, этот выстрел, почти вслепую, добавит тебе славы, Розбуа.

– И еще один крестик на прикладе, дорогой отец! – подхватил Фабиан, вспомнив, что крестиками канадец отмечал уничтоженных апачей.

Однако Красный Карабин думал вовсе не о том, чтобы сделать еще одну зарубку на прикладе. Он усиленно размышлял над обстоятельством, ускользнувшим от внимания его спутников. Дело в том, что при своем падении раненый индеец судорожно цеплялся буквально за все, что ему попадалось под руки, – камни, выступы, ветки кустарников и даже за плети вьющихся растений и трав, разросшихся в расщелинах скал и свешивающихся до самой воды густым зеленым занавесом. Зацепившись за что-то ногой, индеец кувыркнулся вниз головой, перед самым падением в воду отчаянно взмахнул руками, раздвинув на несколько мгновений этот занавес, и охотник увидел открывшуюся на несколько мгновений зияющую черноту грота или пещеры, расположенной над самой водой.

В действительности то было устье подземного канала, в который, как видел накануне Бараха, въехали в своей пироге Кровавая Рука и Эль-Метисо с его противоположного конца, со стороны протока Рио-Хилы.

Канадец не подозревал до настоящей минуты о его существовании и теперь прикидывал со свойственной ему практичностью, как бы воспользоваться этим открытием, если не столько враги, сколько мучительный голод заставят их покинуть свой бастион и укрыться в другом месте.

Размышляя об этом, Красный Карабин не спускал глаз с того места, где гряда скал, занятая осаждающими, соединялась с Туманными горами, представляя собой, по-видимому, один из причудливых отрогов их цепи.

По всей вероятности, соплеменник подстреленного им индейца, стрелявший одновременно с погибшим, убедившись вскоре в бесполезности и опасности занимаемой им на высотах невыгодной позиции, решит присоединиться к остальным индейцам, причем ему придется отступать по той узкой тропе, которая соединяла эти скалы с горами.

Тропинка эта была сравнительно открытая, так что на ее протяжении свободно можно было выбрать такое место, где бы идущий по ней человек оказался под выстрелом.

Розбуа не ошибся в своих предположениях. Вскоре его зоркий глаз различил сквозь легкую дымку тумана мелькавший между скалами головной убор из перьев. Он то появлялся, то исчезал, чтобы снова появиться чуть дальше. Но вот на несколько мгновений он остался неподвижен. Уверенный в том, что неприятель наблюдает за ним, Розбуа не шелохнулся и сделал вид, что повернул голову как раз в противоположную сторону. Дикий воин, для того ли, чтобы вернее прицелиться во врага, который, по его мнению, потерял бдительность, или же – что еще более вероятно – с целью похвальбы, к которой, в сущности, весьма склонны индейцы, несмотря на всю свою кажущуюся невозмутимость, внезапно появился открыто, во весь рост на фоне скалы, точно каменное изваяние. Он воинственно потрясал в воздухе своим ружьем, затем издал вызывающий, оскорбительный для его противника вой.

Но не успел еще этот вой замереть у него на устах, как слился с пронзительным криком предсмертной агонии: пуля лесного бродяги пронзила его насквозь. Ружье выпало у него из руки, а сам он, повинуясь той странной силе энергии, которая движет телом человека в минуту смерти, если последняя настигает его в момент напряжения сил, сделал два-три скачка вперед и упал в Золотую долину, где уже и не шевельнулся.

– Ну, наконец-то! – сказал Хосе. – Дело начинает налаживаться! Красный Карабин не жжет даром порох!

Канадец ползком приблизился к своим товарищам, которые крепко пожали ему руку, поздравив с удачей, и в нескольких словах сообщил им обстоятельства, сопровождавшие падение в озеро раненого индейца, высказав, как перед его глазами предстало отверстие в скале, над самым уровнем воды, точно ход в подземелье, служащее, по-видимому, соединением между озером и внутренней частью Туманных гор.

Без сомнения, и сам Розбуа и его спутники не скрывали от себя, что как ни было кстати это случайное открытие для них, оно могло служить только как последнее отчаянное средство: озеро было очень глубоко и добраться вплавь до начала подземного хода, предполагая даже, что этот ход имеет с противоположной стороны выход и что индейцы, стерегущие долину по ту сторону воды, не увидят их, – значило бы тем не менее, промочив свои запасы пороха, таким образом лишить себя всякой возможности защищаться. А в дикой пустыне не имеющий оружия охотник не только постоянно подвергается опасности от рыскающих по степи индейцев и диких зверей, но еще заранее обречен на голодную смерть.

Полнейшая тишина и спокойствие в стане осаждающих, казалось, указывали теперь на то, что, не решаясь более подвергать опасности своих краснокожих союзников, трое из которых уже погибли, Эль-Метисо, по примеру Черной Птицы, решил продолжать блокаду и голодом принудить охотников к сдаче.