Текст книги "Графиня Дракула. Невероятная история Элизабет Батори"

Габриэль Готье
Графиня Дракула. Невероятная история Элизабет Батори

Памяти моей бессмертной возлюбленной посвящается

Выражаю благодарность Карлосу за помощь и поддержку.

Глава 1. Элизабет: «Мои судьи не зря боятся меня…»

 
Вся жизнь моя как сумрак беспроглядный,
Кругом враги толпятся стаей жадной
И смотрят на меня, смеясь злорадно.
И друг уже не друг, и все неладно.
Ты обо мне не пекся – все согласны:
Само рождение мое бесчастно;
Меня терзают бедствия всечасно,
И все надежды без Тебя напрасны.
 

Балинт Балашши,

«Псалом 150»

30 декабря 1610 года графиня Элизабет Батори была арестована и помещена под домашний арест в собственном замке, в Чахтице. Вместе с ней были арестованы несколько слуг. Графиню обвиняли в более чем шести сотнях убийств…

Луч солнца, который проходит сквозь узкое окно – это все, что связывает меня теперь с миром. Сияние на рассвете пронизывает мою темницу, в нем я вижу отблески былого счастья. Сегодня свет был ярче, чем обычно – настала долгожданная весна. Если привстать на цыпочки около окна, можно разглядеть за вечно стелющимся вокруг туманом смутные образы далекой жизни, которая еще совсем недавно была и моей жизнью. В предрассветные часы я слышу пение соловья на одном из склонов скалы, где стоит мой замок, а вечерами из селения доносятся звуки струн и голоса, поющие песни. Чему они радуются? Уж не тому ли, что меня теперь держат в этой комнатушке, в моем собственном доме?

В тот день, когда они пришли для того, чтобы арестовать меня, – мои зятья во главе с палатином Венгрии Дьердем Турзо, – все было как обычно. После смерти моего милого мужа Ференца мне пришлось самой взяться за управление хозяйством и людьми. Но все это не мешало мне, как и прежде, следить за собой. Утро началось рано, как всегда зажглись свечи в тяжелых узорчатых канделябрах и я села к своему зеркалу. Последние годы оно не уставало радовать меня. Разожгли потухший ночью камин – зимние ночи вытягивают все тепло из дома. Кто в ответе за камин?.. Илона сказала, что кухарка, которая сегодня должна следить за огнем, уснула в своей кухне. Этого нельзя так оставить, иначе уже завтра эти бездельники заморозят весь дом.

*****

Девушки долго держали мои волосы напротив ярких свечей. Чем светлее будут мои волосы, которые зимой не ласкает солнце – тем лучше. Светлые волосы подходят к цвету моих глаз и подчеркивают белизну лица. Однажды, после нескольких недель мытья в турецком снадобье и яркого солнца, волосы почти совсем побелели. Я не могла налюбоваться на себя, сидя перед зеркалом. А теперь – зима, и мне приходится сидеть часами перед свечами. Девушки знают свое дело. Они помнят, что стало с одной из их предшественниц, у которой дрогнула рука, и пламя свечи дотянулось до кончиков моих волос.

Потом, когда волосы вобрали в себя достаточно света, я взяла один из сосудов с мазью, которую мне приходится теперь делать самой. С тех пор, как Анна, моя милая ведьма Анна, которую я однажды спасла от костра, умерла, я никому не могу доверить это. Они, как всегда, все испортят, а здесь не может быть ошибок. От этого снадобья моя кожа сияет. Конечно, эта мазь лишь помогает мне сохранять красоту, настоящую красоту несет мне жизненная сила молодых девушек. Но не для того ли они созданы, чтобы нести красоту и жизненную силу всем, кто этого достоин – таким, как я?..

Сегодня я снова жду священника. Как мне надоели эти визиты! Родня вот уже больше года не появляется у меня, они, должно быть, верят всем этим нелепым обвинениям. Я не понимаю, как они могут этому верить. Не только дочери и сын забыли обо мне, но и Он давно не заходил ко мне. Я знаю, что стены и страж у дверей Ему не могут помешать навещать меня. Неужели Он отвернулся от меня? Не каждый может видеть Его и слышать Его слова. Не каждый имеет чувства и душу, достойные Его.

*****

Однажды Он, как всегда неожиданно, и как всегда, ночью, пришел ко мне. Я внезапно проснулась, Илона дремала на своей лавке у двери. Я почувствовала Его присутствие сердцем и открыла глаза. Свет луны проходил сквозь разноцветное стекло на окне, он призрачно терялся в глубине комнаты, лишь подчеркивая тьму, которая до рассвета поселилась в каждом углу. Я почувствовала, что Он снова здесь. Он стоял во весь свой огромный рост, я могла разглядеть Его, хотя был он в самом темном углу моей спальни. Он был черней, чем самая глубокая тьма, и эта тьма, сгущаясь, показывала мне, где Его искать в этот раз. Когда я вполне осознала Его присутствие, я смогла различить на фоне глубокой тьмы Его глаза. Они вбирали в себя весь тот разноцветный лунный свет, который скользил по комнате, и, окрашивая его в изумрудный цвет, выпускали наружу.

Илона, кормилица моих детей и моя верная служанка, проснулась. В этот раз, еще не заговаривая с Ним, но чувствуя, что сегодня он может явить себя, я подозвала ее, сказав прихватить свечу, которая горела за дверью. Пора бы уже и ей, моей Илоне, узнать Его. Она ведь моя правая рука, она предана мне как никто другой. Пора бы и ей узнать Его. Я не собираюсь открывать ей всего, но кое-что она может узнать. Илона подошла ко мне, дрожащее пламя свечи окружало ее как нимб. Я думаю, она святая, моя Илона. Ни разу она меня не разгневала. Это настоящее чудо.

Я показала ей прямо на Него и сказала: «Вот Он, я давно хотела, чтобы и ты увидел Его». Она смотрела прямо на Него и ничего не говорила. «Поприветствуй же нашего гостя, разве ты забыла все хорошие манеры, которым я тебя учила?» – сказала я ей. Она еще немного постояла, должно быть, просыпаясь. Я начала терять терпение и машинально потянулась к плетке с острыми ветками терновника, вплетенными в ее хвост. Эта плетка всегда рядом с кроватью, она часто помогает мне.

Кому, как не Илоне, знать, что эта плетка делает со слугами, которые слишком тупы, чтобы с первого слова понять меня. До сих пор еще Илона не ощущала ее ударов. Неужели она изменила своей вечной понятливости и в этот раз мне придется с помощью плетки объяснить Илоне мою волю? Но Илона, заметив мое неуловимое движение, наконец, очнулась. Она развернулась и поклонилась Ему, прошептав слова приветствия.

Но почему поклон был направлен не к нему, а совсем в другую сторону? Она что, совсем растеряла мозги, эта несносная Илона?.. «Ты видишь Его, дура?» – спросила я у нее. «Да, госпожа, да, вижу!» – пролепетала она. «Этот кот…». Я не дала ей договорить: «Ну раз видишь, ступай прочь, не до тебя сейчас». Она вылетела из комнаты как молния и прикрыла дверь. Тогда улыбка скользнула по Его каменному лицу и Он, как всегда, заговорил со мной.

*****

Да, сегодня должен прийти этот священник. Он снова будет говорить о покаянии. Как он смеет?! Не на мои ли деньги живет вся эта лживая братия, которая только и думает, как бы набить карман, да поговорить о спасении души. Как может говорить о спасении души похотливый обжора, который не пропустит ни одной грязной юбки? Он возомнил себя божьим посланником на моей земле, забыв о том, под сенью чьей воли он все это время жил. Он забыл об этом и теперь меня же призывает к раскаянию. И в чем же он предлагает мне раскаяться?

В том, что я поступала с нерадивыми девками так, как должна поступать любая добропорядочная хозяйка, которая хочет, чтобы ее дом не развалился от бесполезного безделья челяди?.. Они, эти священники, каждый на свой лад, повторяют слова, которыми Турзо в тот день, когда он ворвался в мою кухню, пытался воззвать ко мне. Какие же они глупцы!

Священник будет заклинать меня покаяться в колдовстве. Это совсем глупо. Разве моя красота, которой я сияла в те времена – это не знак Божий, знак того, что мне не в чем каяться? Моя земля издревле славилась женщинами, которые знают, как продлить красоту, как удлинить жизнь и счастье. Они, как и все на моей земле, принадлежат мне – и эти женщины, и эти знания. И те книги, которые иногда привозили мне гости – разве это не моя собственность? Священники говорят, что это – черная магия, которая противна Господу. Но как Господу может быть противна природа? Как ему может быть противна красота, молодость и долгая жизнь вернейшей его слуги?

Священник, если он узнает всю правду, если он сможет увидеть дальше собственного носа, думаю, тут же сойдет с ума. Ему и многим другим никогда не понять моих истинных целей. Вернее – всего одной цели, которая вела и вдохновляла меня все это время.

*****

Они говорят, что меня заточили сюда, потому что я грешна. Нет, меня заточили сюда, потому что все вокруг – безумцы. Они, должно быть, послушались наветов рыжего, ненавистного мне воспитателя моего сына, который уже давно мечтает, о том, чтобы досадить мне. Этот черный человек просто корчился от моего сияния. Да, конечно, сына воспитывать у него получалось неплохо, но никто не давал ему права лезть в мои дела и чернить меня, приписывая несуществующие преступления. Это он, я знаю, подговорил священников, это он написал новому королю, это он сбил с толку Турзо…

Как мог Турзо поверить? Соратник моего Ференца, который прошел с ним огонь и воду? Разве не Турзо спас однажды его, вернул мне моего любимого мужа, когда я уже ни на что не надеялась? После смерти Ференца Турзо первым предложил мне руку и сердце. Но я не так глупа, чтобы связывать себя очередными узами брака. Я разделила с ним постель, но не величие моего рода и не мои богатства. Ему было и этого довольно, но, может быть, ему нужно было что-то еще? Может быть вся его приветливость – это лишь желание завладеть моими землями? И если это так – я не удивляюсь тому, что Турзо поверил этому рыжему пройдохе.

Они обвинили меня в преступлениях, во всех смертных грехах. Хорошо, обвиняйте, но не смейте ко мне прикасаться, не смейте забирать моих слуг. Мою милую Илону, моего смешного горбуна Яноша, мою верную Дорко! Они забрали и Катерину, и лишь ее оставили в живых. Других обвинили в делах, противных Церкви. За то, что сделали их руки, им, по одному, раскаленными клещами, вырвали пальцы. Эти палачи знают, как рвать пальцы, чтобы жертва не истекла до срока кровью, чтобы кровоточащие раны на теле, которые могут принести быстрое избавление от страданий, сразу же превратились в безобразные ожоги.

А после они сожгли их, еще под живыми разложив костры. Они поливали их водой, чтобы продлить страдания, а моему забавнику отрубили голову. Они посчитали, что он достоин легкой смерти. Он не был так близок мне, чтобы обрекать его на долгие мучения – так они решили. Что же тогда они думают обо мне? Какой смерти они хотят для меня?

Их бы самих на костер! Не успели они ворваться в мой мирный дом, забрать моих верных людей, и уже готова плаха, уже готовы обвинения. Как можно за несколько дней набрать столько несуществующих доказательств, чтобы обречь на мучения моих лучших слуг? И я не понимаю, что я должна была совершить для того, чтобы судьи получили право заточить меня в моем же собственном доме. Нет таких дел, нет такой вины, в которой я могла бы быть повинной. Они не понимают, с кем имеют дело.

Судьи ничего не понимают в своем деле! Да еще и Турзо собрал их в своем свадебном замке. Нашел место для суда! Знаю я, как они там судили. Знаю я, сколько там продажных девок, готовых за рваную тряпку сделать все, что им ни прикажут. Знаю, какие там конюшни, сколько зверья в тех лесах. И кухня этого замка, уж не последняя в королевстве. Не удивлюсь, если окажется, что он устроил там рыцарский турнир, собрал десяток этих проржавевших тупиц на лошадях и заставил потешить господ судей.

И ведь меня никто туда не приглашал. «Матушка, это ради твоего же блага», – только это и обронил мой зять, который был среди тех, кто ворвался в тот проклятый день в мой дом. Лукавый! Не он ли, вместе с моей дочерью, после моей смерти, получит такие богатства и земли, столько крестьян, сколько не снилось и королю! Да будь я на том суде, я показала бы им, кто настоящий грешник. Я бы судила их, а не они меня!

Они ничего не понимают, иначе они осудили бы Катерину, которую давно пора отправить в выгребную яму, а лучших моих людей не тронули бы. Я слышала, Катерину скоро отпустят из тюрьмы. Да ее надо бы прямиком к палачу. Не знаю, как я терпела ее выходки. Если я говорю «не кормить» значит не кормить. Если говорю «сегодня» значит сегодня. А она вечно делала все не так. Не пойму, почему я терпела ее…

*****

Вот, снова заиграла музыка. Как же давно я не слышала музыки! То ли дело в былые времена. Жаль, умер тот странствующий лютнист, который иногда заглядывал в мой замок. Да что там, мы встречались с ним несколько раз, он скитался по стране, а я, то тут, то там, давала ему приют. Я рада была бы поселить его рядом с собой, но его мятежная душа жаждала свободы, и я не смела стать на пути таинственной силы искусства.

Я часами могла слушать его музыку. Она ближе мне, чем музыка чужих стран. В волшебных звуках его лютни я видела то блистательные победы моего гордого народа, то бескрайние равнины, то бурные реки и величественные скалы моей земли. Любое время года прекрасно в моей Венгрии. Будь то величественная осень, рассказывающая сказки перед долгой зимой и укрывающая земли золотыми коврами. Будь то суровая зима – время, когда особенно легко дышится, когда особенно отрадно знать, что настанет весна. И весна, каждый год – молодая, дарящая жизнь… И жаркое, сияющее, беспощадное лето, которое не так жестоко к тем, кто встречает его в горах.

Его песни уносили меня в дикие леса, где я, растворяясь в их звуках, будто сама делалась духом этих лесов. Иногда собиралась целая группа музыкантов, я специально держала у себя нескольких, ожидая его прихода. Тогда они играли столь прекрасные вещи, в сравнении с которыми блекнет музыка приемов Венского двора… А ведь я блистала при дворе, Рудольф рад был видеть меня, когда бы я ни появилась, а новый король помышляет лишь о том, чтобы меня уничтожить. Но я еще покажу им. И завещание я перепишу, нечего моим зятьям надеяться на богатства, пока я здесь – пусть потешатся, а когда меня оправдают, когда эти дураки поймут, что я всегда была права, тогда посмотрим, кто здесь главный.

*****

Турзо приказал разбить все зеркала в замке. Как он мог?! Как же давно я не видела себя. Мне страшно подумать о том, как долго жизненная сила молодых не касалась меня. Я хочу зеркало, но лишь неверная рябь воды иногда дает мне взглянуть на себя. Я редко смотрю на себя, даже в эти лживые зеркала водной глади. Знаю – настанет день, когда самое лучшее зеркало смутится от собственной простоты, когда сможет увидеть в себе мою настоящую красоту.

Анна Дарвулия, моя ведьма, покинула меня, но еще до своей смерти она передала мне ключи, которые позволят мне радовать мир моей красотой всегда. И Он, когда являлся мне, подтвердил это. Он дал мне нечто очень важное, и нужно теперь лишь немного для того, чтобы мне удалось выполнить все должным образом. Пока я здесь, нечего об этом и думать. Хотя, может быть, мне удастся подкупить стражей. Они смертельно боятся даже заходить ко мне, лишь изредка открывая засовы. Звякают своими кольчугами, да шепчутся за дверью. Их не подкупить и золотом, которого у меня довольно. Но я знаю, кто падок до денег. Я знаю, кто, собирая пожертвования для своей церкви, думает, в первую очередь, о себе.

*****

Иди сюда, мой верный кот. Я так и не дала тебе имени. Ты удивил меня. Я думала, тебе по вкусу лишь кровь служанок, а ты ловишь здесь мышей. Если ты и вправду любишь этих мелких отвратительных тварей, я подарила бы тебе целый замок, полный ими. Если бы не ты, я скорее подожгла бы эту проклятую комнату, чем согласилась бы здесь жить. Мыши, повсюду мыши, и лишь ты избавляешь меня от них.

Судьи приказали извести всех котов в замке. Но тебя им не достать. Твои глаза, глубокие, как непостижимое море, горят в полумраке, и я знаю, мы с тобой еще поживем так, как подобает особам высокой крови. Я уверена, будь среди животных сословия, ты был бы не меньше, чем графом. А, может быть, ты – кошачий император?

*****

Слышу шаги по каменной лестнице. Он, как всегда шаркает и спотыкается, этот священник. Сейчас опять начнет… Он думает, я принимаю его из тайного желания раскаяться. А я терплю его общество лишь от невыносимой скуки. Этот мерзкий старик, знай он, сколько отвращения вызывает во мне, удавился бы в своей церкви. Когда он рядом, я прикрываю глаза и представляю на его месте совсем другого человека. Я не могу понять, кто он, но я знаю, что это – тот самый молодой и полный сил мужчина, которого мне так не хватает. Он иногда приходит ко мне в моих снах, и холодное утро, пронзенное предрассветным лучом из окна, после таких снов становится еще холоднее. Я не вынесла бы этого, не знай я, что мне уготована совсем другая судьба. Я точно знаю – я добьюсь своего, и ждать осталось недолго.

Шаги приближаются. Сейчас звякнет засов, и это отродье ввалится ко мне, начнет говорить о покаянии. Мне не в чем каяться. Не в чем. Покаялся бы лучше мой зять, который в тот день, когда они ворвались в мою кухню, перевернул ударом сапога жаровню с горячими углями, над которой извивалась, болтаясь на крюке, вбитом в потолок, нерадивая кухарка, не растопившая вовремя мой камин.

Глава 2. Марта: «Мать продала меня графине»

 
Шепот, робкое дыханье,
Трели соловья,
Серебро и колыханье
Сонного ручья,
Свет ночной, ночные тени,
Тени без конца,
Ряд волшебных изменений
Милого лица,
В дымных тучках пурпур розы,
Отблеск янтаря,
И лобзания, и слезы,
И заря, заря!..
 

А.А. Фет,

стихотворение без названия

Графиня Элизабет Батори вынуждена была искать служанок среди крестьян в отдаленных местностях. Слухи, которые окружали графиню, заставляли местных крестьян бояться отдавать ей на службу своих дочерей.

Сегодня матушка приказала мне собираться. К ней приходил кто-то, она с ним долго просидела, а потом говорит мне: «Завтра, Марта, поедешь к графине Батори в услужение. Приданое себе заработаешь, да жениха найдешь. А будешь смирной – так и хороших манер нахватаешься». Я – сразу в слезы. Говорю ей: «Не нужен мне жених, мой Мориц – самый лучший, за него и пойду». А она в ответ: «Твой Мориц последнюю рубашку донашивает, не пара он тебе. Завтра в город пойдем, купим тебе новое платье, да и отправляйся. Тебя Янош, графини слуга, сопроводит до самого замка».

*****

Матушка моя, Пирошка Ковач, с тех пор, как батюшку моего, Микшо, турки в плен угнали, сама меня растила. Но хотя и одна она, да всего у нас вдоволь. После батюшки-то кузница осталась. А он слыл на всю округу первейшим кузнецом. Все мог выковать, чего ни пожелай. Сама-то я его не помню – совсем маленькой тогда была, а люди говорят, что к нему отовсюду ехали.

Понятное дело – и кузница добрая, и люди знают его, покупатели быстро нашлись. И за ценой не постояли. Мать деньги, вырученные за кузницу, разделила. Часть во дворе зарыла, а часть в дело пустила. Наняла в городе комнатушку, нашла нескольких женщин, которые готовить горазды, да и стряпню на базаре продавала. Лангоши получались – пальчики оближешь. Простое кушанье – лепешка горячая, да сыр, а от покупателей отбою не было.

Только так Пирошка, мать моя, все скрытно сделала, что и в деревне-то не знал никто. Уже и хата наша едва стоит, а она все барыши считает, да приговаривает: «Это тебе дочка, все тебе. Вот найдем тебе жениха достойного, чтоб не на приданое твое позарился, а ты ему люба была, тогда и откроем наше богатство. А хата пусть стоит, пока не развалится, а то – подправим сейчас, так слухи-то и поползут, а нам слухи ни к чему».

*****

По мне, так нет разницы, богат ли жених, или беден, лишь бы любили мы друг друга. А с Морицем мы выросли вместе, с малых лет друг друга знаем. Пока малышами-то были, так друг друга не замечали, играли себе, как прочие дети. А вот подросли, стал он на меня заглядываться, да я ему тем же отвечала. И чем плох Мориц? Парень работящий. Хоть и без родителей он рос, убили их, да барин взял его на свой двор работником. Он на все руки мастер. Днем скотину пасет, вечером песни поет. Поднялся чуть, справил себе хатку на окраине деревни, хоть и маленькую, да ладную, и чистую. Мориц-то не пил, и гулящих женщин к себе не водил. Хозяйку в свой дом ждал. А чем я не хозяйка? Пусть он и не богат, но чем плохи те богатства, что мать для меня собирала? Ведь многого для счастья не нужно, были бы мир в доме, да любовь.

Мать-то о Морице и слышать не желала. Ей его сиротский чин сразу дорогу к свадьбе закрывал. Все только говорила, что если этот бродяга про деньги наши прознает, так и ее убьет, и меня обесчестит, а сам сбежит со всеми богатствами. Не такой он, мой Мориц! Но разве могла я поперек материнского слова пойти?

Когда сказала она мне, что предстоит мне служба в замке, в Чахтице, у графини Батори, меня как грозой ударило. «Матушка, так ведь люди про нее такое говорят, что и вспомнить-то страшно, куда же ты меня засылаешь?! Ведь на верную смерть!». А матушка отвечает: «Ты не о смерти печалишься, а о Морице своем, о бродяге. Здесь не найти тебе жениха хорошего, а там – графиня поможет. Да и от него, дурака, подальше будешь – образумишься».

Заплакала я тогда, да делать нечего. Попросилась лишь с Морицем попрощаться. А он, мой милый, уже узнал как-то, что предстоит нам разлука. Ходит – чернее тучи.

*****

Пошли мы с ним под вечер в лес – туда, где речка течет. Место там тихое, спокойное, никто нас не заметит. Мы с ним всегда там виделись, решили в последний раз налюбоваться друг на друга. Ведь, наверное, не доведется нам больше с ним вдвоем побыть.

Вечер был теплым, тихо журчала речка. Из леса доносилось щебетанье канареек. От речки тянуло свежестью. Мориц расстелил на земле свой кафтан, мы сели и обнялись. Он поцеловал меня. Сначала – как всегда, в щеку. Прижал к себе. Слышу – сердце у него бьется, будто выпрыгнуть из груди хочет. А он глаза закрыл, и не дышит, и не двигается, будто хочет, чтобы это наше с ним мгновение на века продлилось.

Долго мы так сидели. Потом он чуть отпрянул, взял меня одной рукой за руку, а другой обнял за плечи, притянул к себе… Как сладки поцелуи любимого! Знала бы я раньше – уже вышла бы за него. Не могла я от него оторваться, а он меня не мог отпустить.

Ночь уже. Меня ведь маменька хватится. А я чувствую – нет моих сил, хочу всегда с ним быть, хоть и матери наперекор. Только теперь, когда грядет разлука, узнала я, что такое настоящая любовь. И ведь так много лет мы рядом с ним были, а все думали, что будет этих лет еще – сколько захочешь. Что жизнь сама все устроит – и сведет нас, и сможем мы быть мужем и женой. Да только годы быстротечны. Не успеешь оглянуться, а уже и разлука, и остается последний день на прощание с любимым. Тут и я прижалась к нему, всей душой прильнула. Так хорошо мне с ним было, что умереть хотелось, только бы не разлучаться, только бы сохранить навсегда наше с ним счастье.

Решили мы с ним тогда, что эта речка нас с ним и обвенчала, что не нужно нашей любви ни материнского благословения, ни приданого.

*****

Янош-то в дальние края меня вез, да путь известен туда. Задумали мы с Морицем бежать. Сговорились, что встретимся мы с ним близ Фехервара. Это далеко и от нас, и от замка графини. Когда меня хватятся в тех краях, так найти не смогут. Условились, что будет Мориц позади нас с Яношем ехать, а я буду знаки ему по дороге оставлять. А как встретимся, так побежим в Трансильванию, в Дебрецен.

Мориц сказал, что в Трансильвании – там настоящая вольница, не то, что у нас. Он слыхал, что в тех краях недавно гайдуки помогли Габриэлю Батори стать Трансильванским князем. Что князь воюет с Валахией, хочет стать валашским господарем. В тех местах ценится крепкая рука да зоркий глаз. Говорил Мориц, что беглых в тех местах принимают как своих. Гайдуки – люди никому не подвластные, только с силой они считаются. Грабят богатеев, князьям помогают, да живут припеваючи.

Мой любимый Мориц даром, что сирота да пастух, а сила в нем великая. Меня, как пушинку поднимает, да что там меня… Раз как-то подросший теленок на выпасе ногу повредил и идти не мог, так Мориц того теленка с дальних полей до самой барской усадьбы на спине донес.

Если мы в Дебрецен попадем, примут его за его силу, в гайдуки. Дадут саблю да ружье, кольчугу да шлем. А я с ним буду. И никто нам не указ. Я буду о нем молиться, ни пуля, ни холодная сталь клинка не коснется его, и заживем мы с ним в Трансильвании на славу. А там, глядишь, и война закончится. Мориц мой, конечно же, дослужится до высокого чина, дадут ему поместье в подарок от князя, и будем мы с ним детей растить, да радоваться жизни.

Мориц решил поменять свою хату на коня, чтоб за нами ехать, а потом на том коне он меня и увезет. Обмен-то неравный, да где еще коня за день достанешь?

На том и порешили. Проводил он меня до дома, матери я сказала, что жду, не дождусь, как бы скорей к графине в услужение попасть, да жениха там найти. А та, – знай себе, радуется. «Ты, дочка, худых людей не слушай, что на госпожу твою напраслину возводят. Янош сказывал, что то все злые языки ее богатствам завидуют. Служи ей верой и правдой, да весточку шли, как доберешься».

*****

На следующий день пошли мы с матерью на базар. Справили мне одежку новую, нарядилась я, да мать еще бусы да перстенек мне купила. Давно я такой хотела – с камнем зеленым. Как глаза моего Морица. Я радуюсь, смеюсь, а мать повторяет: «Как же я счастлива, дочка, что ты уже всей душой там, у графини. Вижу я, моя голубка, забывать ты стала прошлое, бандитов тех, с которыми тут тебе приходилось видеться. Я как подумаю, какая ты там красивая будешь, как нарядишься, да манерам научишься, не успеешь оглянуться, а вот – и жених тебе готов». Не знала она тогда, что мы уже с Морицем все решили, что ждет нас вольный Дебрецен.

Возвратились мы в деревню, а по дороге встретили Морица. Тот уже был в новом кафтане, да на коне. Видать, выгодно хату-то сменял, а может и продал ее кому. Конь у него – загляденье. Сам серый, стройный, хвост белый, уши торчком. И сбруя на нем дорогая, с серебряными пластинками. И где он его взял? Таких и у господ редко увидишь.

Мориц нам навстречу ехал, он только посмотрел на меня, и я поняла, что все так, как мы задумали, идет. Мать как его увидела, так начала опять свое: «Где это он коня умыкнул? Знать, нечистыми делами промышляет. Такого скакуна в пору самому королю седлать, не то, что этому разбойнику». А я лишь улыбаюсь – знаю, что скоро мы с Морицем на этом скакуне вместе к свободе полетим.

*****

Янош, слуга графини, долго ждать себя не заставил. Когда мы до дома добрались, он уже там поджидал, с крепкой повозкой, запряженной парой лошадей. На этой повозке мне и предстояло ехать. Внутри все было устлано шкурами, под ними – кое-какие запасы, на случай, если ночь застанет в дороге. У Яноша – сабля да ружье. «На что тебе оружие?» – спросила у него мать. А он и отвечает: «Времена неспокойные, да и не дрова ведь везу – дочку твою единственную. Вдруг худой человек по пути встретится? Не отдавать же Марту твою на поругание… Графиня не простит мне, если будущую служанку ее по дороге потеряю или кто обесчестит ее». Помолчал Янош, да и спрашивает у матери: «А дочка твоя девушка еще? Графине других не надобно в слуги». Та аж зарделась: «Ты о чем спрашиваешь! Берегу ее как зеницу ока, для мужа будущего». Не знала мать, что муж мой теперь – Мориц, что речка да ночь нас обвенчали.

Не понравилось мне, что Янош вооружен до зубов. А ну как Морица заприметит, да поймет, что мы с ним задумали?.. Этот слуга графини, чует мое сердце, на все способен. Да и вопросы его не по душе мне пришлись. Какое дело графине до того девушка я или нет?

Отправились мы в путь. Думала я, быстро доедем, да где там! Янош часто по окрестностям ездил, еще служанок графине искал. А со мною – так и не заговаривал почти, но видно было, нравлюсь я ему, а подступиться не смел, да и не подпустила бы я его к себе. Я втайне от всех пока матушка ткани в лавке на базаре смотрела, купила себе тонкий и острый, как орлиный коготь, кинжал. Запрятала я тот кинжал в рукаве. Путь неблизкий, мало ли что может приключиться?.. И Яноша я не знаю. А что, если он до девушек охоч? Если так – отведает моего кинжала. Я только Морицу на этой земле принадлежу. Хотя… Янош-то на меня не позарится, говорил же, что графиня в служанках ценит.

*****

Долго добирались мы до тех мест, где мы с моим милым встретиться сговорились. Девушек уже полповозки набилось. Каждая хочет выслужиться, да приданое себе заработать. А я, знай, – поддакиваю, а сама – жду не дождусь, когда путь мой в другую сторону обернется. Девушки галдят, как сороки. То затеяли песни петь, то начали кольцами да серьгами меняться. А одна, Гизелла ее звали, прямо и заявила, что жениха она себе уже нашла. Она глаз на Яноша положила. Говорит: «Хоть он и роста небольшого, и кривой, а при деньгах, да и графиня, вижу, благоволит ему, раз доверяет служанок себе искать. Вот увидите – влюбится он в меня, еще и половины пути не пройдем. А только в замок вступим, так и свадьбу сыграем». Гизелла – девушка видная, бойкая. Мы уж насмотрелись, как она вокруг Яноша увивается. А он – поглядывает на нее, да сторонится. Видать и вправду девушки нужны графине незамужние, мужчины не знавшие. Иначе, чем ему Гизелла не пара?

Однажды на пустынной дороге, по которой мы ехали, послышался стук копыт. Группа всадников следовала за нами. Их скрывало облако пыли, но скоро стало ясно, что это турецкий отряд. Мы в безлюдном месте, толпа девушек и горбун… Турки, если пожелают, сотворят с нами все, что угодно. Я и другие девушки замерли, все знают об ужасах турецкого плена. Конечно, нельзя знать заранее, что на уме у этих всадников. Может, проедут и не заметят, а может, за нами и скачут. Похоже, один только Янош был спокоен. Он остановил повозку под деревом, приказал нам ждать и не высовываться, а сам поскакал навстречу туркам. Уж не знаю, о чем он говорил с ними, да только пронеслись они мимо нас как ошпаренные – в нашу сторону и не взглянули. Чуть погодя, ведя лошадь спокойным шагом, вернулся Янош. Редко он улыбался, но в этот раз лицо его сияло. Подойдя к нам, на вопрос: «Что ты им сказал?», он ответил: «Они хоть и басурманы, а знают, что у графини длинные руки, что и в Стамбуле они дотянутся до горла того, кто посмеет посягнуть на ее имущество».

Как только я услышала эти слова, о длинных руках графини, стало мне не по себе. Мы ведь с Морицем собираемся не так и далеко – в Трансильванию. А там сейчас правит родственник графини – Габриэль Батори. Что если графиня узнает о нас, да через него нас покарает? Я думала, что еще не поздно обернуть все, что я, когда мы встретимся с Морицем, уговорю его ехать со мной вместе. Если уж графиня так любит свадьбы, не откажется же она сыграть одну для меня и моего любимого. Ведь она же женщина, она не может не понимать силу любви. А Мориц сможет служить у графини, вот как Янош служит.