Текст книги "Комната волка"

Габриэле Клима
Комната волка

Скоро всегда раздражаемся мы, земнородные люди.

Гомер. «Одиссея», 7, 307

Originally published as La stanza del lupo by Gabriele Clima

© 2018 Gabriele Clima, All Rights Reserved – www.gabrieleclima.com

© 2018 Edizioni San Paolo s.r.l.

This agreement was arranged by FIND OUT Team s.r.l., Novara, Italy

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательский дом «Тинбук», 2019

1

Волки жили в этих краях всегда. Лес почти доходил до города. Разумеется, один из них мог выйти к ближайшим домам в поисках еды. Это произошло, когда Нико только переехал сюда с родителями. Однажды вечером волк пробрался в их сад. Зверь был чёрным как уголь. Нико и родители смотрели из окна, как он вгрызался в пластиковые контейнеры для мусора и разрывал их на куски, словно они были бумажными. Когда волк убежал, сад был усыпан обломками пластика, банановой кожурой, остатками пиццы. Какая-то жидкость чернела на тропинке. И Нико рассмеялся, потому что его отец выходил из себя, если, выкидывая мусор, Нико ронял всего один фантик.

Но это было давно, когда он ещё делал это. Теперь мусор Нико не волновал.

Как и его отец.

2

– Ты понял, Нико? Понял, что я сказал?

Папа был готов взорваться от злости. Нико видел, как пульсировала венка у него на лбу.

– Ты понял или нет?

Нико даже не посмотрел на него. Он сосредоточился на окне: сад, улица… ему было всё равно на что смотреть. В тот момент он скорее согласился бы взглянуть на собачье дерьмо, размазанное по тротуару, чем на отца.

«Так я тебе и ответил, па. Обойдёшься».

Папа показал рукой на стену.

– Убери это, – велел он. – Немедленно.

Отец развернулся и вышел из комнаты.

Нико вскочил как ужаленный и хлопнул дверью так, что она дрожала ещё несколько секунд.

«Неужели ты до сих пор не понял, папа, что мне плевать? Это моя комната, и я буду делать в ней всё, что захочу».

Нико снял толстовку и бросил её на пол.

Он рухнул на кровать, пытаясь отогнать мысли. «Не думай, Нико». Но как можно не думать?

Нико взял маркер, который начинал скрипеть, если сильно на него надавить, и продолжил рисовать.

На стене, разумеется.

Как и всегда.

3

Когда он впервые разрисовал стены своей комнаты, стояло лето. Из-за жары было сложно дышать. Нико нарисовал волну, которая накрывала все стены, потом обрушивалась словно водопад на постель и отскакивала от неё вверх, как от трамплина. Окружив себя водой, он словно оказался на море, в прохладе, и ему стало легче.

Нико хорошо рисовал, действительно хорошо. Волна была такой идеальной, что казалась настоящей. Этому Нико научился у Дали, школьного учителя по рисованию. Да, учителя звали как известного художника, пусть у него и не было его знаменитых усов. Дали научил Нико работать так, что предметы на его рисунках нельзя было отличить от настоящих. Даже если рисуешь в чёрно-белых тонах, даже если маркером. Ведь если у тебя есть талант, говорил Дали, то больше ничего не нужно. Нико действительно был одарённым: его талант был заметен даже в детстве. Когда-то папа хвалил маленького Нико. Он повторял, что его сын станет художником.

Но похоже, детям говорят массу идиотских вещей, потому что, увидев эту волну, нарисованную настолько хорошо, что можно было почувствовать брызги на коже, папа не похвалил Нико. Отец вышел из себя, начал кричать словно сумасшедший, и от этого очки подпрыгивали у него на носу.

Нико объяснил отцу, что такую волну не изобразить на бумаге. Что искусство требует пространства, и именно поэтому уличные художники рисуют на стенах. Но папа не успокоился. На следующий день, вернувшись из школы, Нико обнаружил в комнате маляра, который закрашивал стены белой краской. Белой краской. Закрашивал, возможно, лучшую работу Нико. Это было словно пинок под зад.

Нико даже не стал заходить в комнату. Он просто смотрел на стены, стоя в дверях. А затем побежал вниз к отцу и набросился на него. Папа отбил первый удар, схватил Нико за руки, но он начал вырываться, и на этот раз очки всё же слетели у отца с переносицы.

Выходные Нико провёл под домашним арестом. В своей комнате. Посреди той белизны. И запаха свежей краски, который словно насмехался над ним и его шедевром.

4

На следующий день Нико продолжил рисовать на стенах.

На этот раз он изобразил город, пострадавший от землетрясения. Трещины в асфальте поглотили людей, машины, деревья, здания. Город бежал по стене и заканчивался на разбитом окне, которое выходило в сад. На самом деле окно было целым, просто Нико нарисовал на нём трещины. Но со стороны казалось, будто стекло разбито на тысячи осколков. В этом апокалипсисе, среди домов, которые провалились в ад, лишь одно здание оставалось нетронутым. На его крыше стоял папа – единственный, кто выжил, потому что Нико его пощадил.

Но вместо того чтобы поблагодарить Нико за то, что тот спас его задницу, хотя Нико мог легко отправить его в ад вместе с остальными, отец снова вышел из себя.

Но на этот раз он не стал звонить маляру. Он позвонил Дали, ведь именно тот вбил Нико в голову эту идею с рисованием. Отец пригласил его домой, чтобы показать рисунок Нико.

Учитель пришёл, поднялся в комнату, но не рассыпался в извинениях, которых так ждал папа. Он застыл на пороге и воскликнул:

– Ого!

Папа едва сдержался, чтобы не ударить его.

– Что значит «ого»? – переспросил он. Но Дали его не слушал. Он буквально уткнулся носом в стену, чтобы рассмотреть мельчайшие детали рисунка Нико.

– Ты нарисовал это маркером? – поинтересовался он. – А не пробовал здесь обвести дважды?

В общем, Дали внимательно изучил рисунок и пришёл в восторг. Он всё время хвалил Нико и давал советы.

Папа чуть не взорвался от злости.

5

С того дня отношения между Нико и отцом испортились окончательно.

Нико было плевать на его слова и поступки. Он отказывался слушать и точка.

Отец снова вызывал маляра, маляр снова закрашивал рисунок. Нико снова начинал рисовать.

Вызов. Папа бросил ему вызов. Пусть вызывает маляра ещё хоть тысячу раз. Нико было всё равно.

Он будет рисовать несмотря ни на что.

6

Клаудия сидела на скамейке и смотрела на Нико, чуть опустив голову.

– По-моему, ты переборщил, – заявила она.

Её платье развевалось на ветру. С каждым порывом ветра от него исходил запах лимонов, неба, лета. Казалось, это платье удерживало на небе солнце, которое в тот закатный час пыталось скрыться за деревьями.

– То есть? – переспросил Нико. – В каком смысле переборщил?

– Твой отец, Нико… Знаешь, я его немного понимаю…

– Что ты понимаешь? – Нико резко встал. – Что?

Он отвернулся от Клаудии. Затем он достал из кармана нож и начал вырезать что-то на дереве.

Клаудия молчала. Она краем глаза наблюдала за ним, но молчала. Нико чувствовал на себе её обжигающий молчаливый взгляд.

Наконец он фыркнул и развернулся.

– Может, хватит смотреть на меня?

Тишина.

– Ты как моя мать.

Клаудия отвела взгляд. Теперь она разглядывала деревья и ворота парка, город, который темнел с каждой минутой.

Нико заметил, что она слегка тряхнула головой. Он вздохнул, сел рядом с ней и дотронулся до плеча. Клаудия не обернулась. Она по-прежнему смотрела на уходящее солнце, только солнце её не волновало. Она сосредоточилась на нём, чтобы не смотреть на Нико, потому что такой Нико ей не нравился.

– Ну ладно тебе, – сказал Нико, поцеловав её в шею. Он почувствовал, что Клаудия вздрогнула и отпрянула. Так улитка прячет свои рожки, если дотронуться до неё пальцем.

Загорелся фонарь. Стайка мошек с глухим стуком билась о стекло.

«Ну же, Клаудия, – подумал Нико. – Ты же знаешь, что я не специально». Он снова поцеловал девушку. И снова ничего. Улитка.

– Ты же знаешь, я иногда срываюсь. У меня такой характер. Что я могу поделать? – Он посмотрел на Клаудию, надеясь услышать что-нибудь. – Эй, ну поговори со мной.

Но Клаудии уже не было. Она была далеко – вместе с солнцем, уходящим за горизонт. Она сама была этим далёким исчезающим солнцем. Остался лишь Нико. Он был как насекомое. Глупое противное насекомое, пленник фонаря.

Нико в последний раз посмотрел на Клаудию.

И ушёл не оглядываясь.

7

Нико вернулся домой в час ночи или даже позже.

Он услышал скрип на кухне.

– Нико, это ты? – спросил отец.

Нико ускорил шаг. «Оставь меня в покое, папа, отстань».

– Нико…

Он поднялся в свою комнату и запер дверь. Ну уж нет, он не будет тратить время на разговоры с отцом.

Нико услышал шаги папы на лестнице, его голос.

– Нико…

«Считай, – мысленно приказал себе Нико. – Считай до десяти. Если досчитать до десяти, папа перестанет тебя звать…» «…Один, два, три…»

– Нико…

«…четыре… пять…»

Тишина.

«…шесть…»

Нико услышал, что папа ушёл.

Он рухнул на кровать и уставился в потолок. Он думал о Клаудии, её лимонном платье, о заходящем солнце. О том, что она отвернулась от него, о том, каким равнодушным было её лицо, и ещё – что её больше не было. Из-за неё Нико чувствовал себя таким одиноким. И злым.

Нико закричал. Ему было плевать, услышат ли его родители. Ему было всё равно, даже если он разбудит соседку. Он должен был кричать. И он кричал.

8

Когда на следующее утро Нико спустился вниз, он увидел отца в прихожей.

– Ну? – спросил папа.

– Что «ну»?

С кухни доносился звон тарелок и чашек. Мама готовила завтрак.

– Во сколько ты вчера вернулся?

– Вчера? Откуда я знаю. В полночь или в час.

– В два часа десять минут.

В два часа десять минут? Чёрт, Нико не думал, что придёт так поздно.

– Какая тебе разница? – огрызнулся Нико.

Папа прищурил глаза.

– Тебе шестнадцать, Нико, а ты приходишь, когда на часах десять минут третьего. Большая разница.

Нико склонил голову.

– Ладно, па, мне пора в школу.

Папа не шевельнулся.

– Нико, – крикнула мама с кухни. – Ты что, не позавтракаешь с нами?

– Нет, ма, я должен идти. Я опаздываю.

Нико снова посмотрел на папу. Тот всё ещё стоял с выражением лица, как у Клинта Иствуда. В фильмах с этим актёром побеждает тот, кто дольше другого не отводит взгляд и потом стреляет.

Нико смотрел на отца, давая понять, что он тоже умеет стрелять. «Ну, па? Что будем делать? Так и простоим здесь весь день? Мне нужно в школу, или ты хочешь, чтобы я остался дома? Хорошо, я буду только рад».

Папа вздохнул и отошёл в сторону, не сводя с него глаз.

«Бах! Ты труп, па».

Нико повернул ручку и вышел.

Он даже не обернулся. Как только его нога коснулась тропинки в саду, все домашние проблемы остались позади.

Нико достал телефон и открыл переписку с Лео.

Л е о: Привет, братишка, ты где?

Н и к о: Дома, сейчас выхожу.

Л е о: Сейчас? Что ты натворил?

Н и к о: Застрелил отца.

Лео: ???

Н и к о: Забудь.

Л е о: Увидимся на остановке?

Н и к о: Нет, сегодня я пешком.

Л е о: Пешком?

Н и к о: Хочу прогуляться.

Л е о: Ок, Трамонтана, увидимся в школе.

…

Н и к о: Как ты меня назвал?

Л е о: Да ладно, ты что, обиделся?

Н и к о: Только попробуй ещё раз назвать меня так.

…

Н и к о: Ты меня понял?

Л е о: Спокойно, братишка, ок?

Н и к о: Только попробуй. Я тебя предупредил.

9

Первый урок в понедельник вела Диказио. Как можно вынести Диказио в понедельник утром? Эта училка совершенно не умела преподавать. Можно было заметить это уже по тому, как она входила в класс. Со стороны казалось, что Диказио просит разрешения войти. Что? Мяться и медлить у порога, перед тем как войти? Она же учительница, нет? Неудивительно, что ученики её не уважали.

Вот почему над ней все издевались. Особенно Бритва – уж он-то умел позлить Диказио. Он получил своё прозвище, потому что у него был острый язык. Иногда его слова буквально разреза́ли надвое, как лезвие бритвы.

Как только Нико сел за парту, он сразу понял, что Бритва готовился к очередному удару. Это было понятно даже по тому, как он смотрел на Диказио.

Когда учительница начала перекличку, Бритва перешёл к действию.

– Амброзини… Черретти… Фантини…

– Простите, кто? – спросил Бритва.

Диказио замерла.

– Фантини. Фантини в классе? – спросила она.

Бритва пожал плечами.

– Кто такой Фантини? – удивлённо поинтересовался он.

Тишина. Тихие смешки одноклассников.

– Хорошо, Фантини нет, – продолжила учительница.

– Я серьёзно, – Бритва встал. – В нашем классе нет никакого Фантини.

Снова смех. Даже Клаудия покачала головой, но было видно, что она едва сдерживается.

– Ты издеваешься надо мной? – нахмурилась Диказио.

– Я? – воскликнул Бритва. – Конечно нет.

– И?

– Что «и»? Вы перепутали. Разве Фантини не в «Б» классе? Просто у них сейчас урок в соседнем кабинете. Возможно, сегодня утром вы собирались в «Б» класс и…

– Спасибо, мы поняли, – обрезала Диказио. – Садись.

Она снисходительно улыбнулась, но у неё дрожали губы.

Амброзини, сидевший в глубине класса, поднял руку. Он встал, откашлялся и сказал:

– Знаете, вы действительно перепутали. Фантини на самом деле в «Б» классе. Он учится с моей сестрой.

Кто-то согнулся от смеха пополам.

– Так! – воскликнула Диказио, резко встав. – Фантини здесь или нет?

– Минутку, – перебил её Бритва. – Если хотите, я его позову.

Он поднялся из-за парты и вышел.

Амброзини отвернулся. Его трясло от хохота.

Нико смотрел на Диказио. Она молча села. Она и вправду не справлялась, тут уж не попишешь. Эта учительница не умела держать класс. Диказио напоминала Нико его отца. Он тоже не знал, как обращаться с сыном, и каждую неделю вызывал маляра, чтобы снова на день почувствовать себя хозяином замка. Но Диказио некому звонить: директору было плевать на неё и учеников.

Нико стало жаль учительницу. Ему даже захотелось подойти к ней и извиниться за выходку Бритвы.

Диказио заметила, что Нико смотрит на неё. Нико решил, что она вот-вот расплачется, но вместо этого она спросила:

– Тебе смешно?

– Простите, что? – переспросил Нико.

– Тебе это кажется смешным? – Она показала рукой на дверь. – Тогда иди. Иди, составь своему другу компанию.

– Нет, вы не поняли…

– Вон! – рявкнула Диказио.

Нико посмотрел на Амброзини, но тот ничего не сказал.

– Но ведь я ничего не…

Диказио ударила рукой по столу так сильно, что Нико вздрогнул.

– Я ведь ничего не… – повторил он. Его собственный голос показался ему таким далёким, как будто говорил не он.

Диказио встала.

– Вон! – закричала она.

Удар. Как мазок белой краски. По стенам.

Нико запомнил её удар рукой по столу – он, как белая краска, в мгновенье всё уничтожал.

Позже Лео рассказал ему, что он перевернул парту. Как Халк поднял её в воздух и кричал тоже как Халк. Нико швырнул парту через весь класс и чудом не попал в окно, но задел Бернарди, сломав девочке руку.

Всё это ему рассказал Лео, потому что Нико ничего не помнил.

У него осталась в памяти только Клаудия, которая вскочила и смотрела на него с открытым ртом. И Сильвано, который шёл по коридору с газетой и увидел Диказио, которая спряталась за столом. Диказио кричала так, словно школа вот-вот рухнет из-за землетрясения. Сильвано посмотрел на Нико, прищурив глаза. Он бросился к нему, поднял, как мешок с сахаром, и вынес из класса.

10

Сильвано принёс Нико на школьную проходную. Теперь он смотрел на него так, как смотрят тюремные надзиратели на заключённых, прежде чем забрать мобильный телефон.

Из-за дурацкой шутки Бритвы Нико отстранили от учёбы на десять дней.

Он представил своего отца. Вообразил, как тот ткнёт пальцем ему в грудь и выпучит глаза, как жаба, у которой проблемы с желудком. Десять дней? Ты с ума сошёл? И что ты хотел доказать своим поведением?

Нико прищурился. Он оглядел школьный двор, в котором не было ни души. Конечно, он мог вскочить и броситься наутёк. Этот бегемот Сильвано вряд ли его догонит. Но потом Нико подумал: «Почему я должен бежать? Я ведь ничего не сделал».

До этого Сильвано отвёл его обратно в класс, чтобы он забрал свои вещи. Нико быстро оглядел одноклассников. Они молча смотрели на него, а Диказио даже не подняла головы от журнала. Затем вахтёр отвел его обратно. Нико сел в углу маленькой проходной, широко расставив ноги, как борец сумо. Теперь он ждал отца. Никто так и не понял, что виноват был не Нико, а Бритва. Это Бритва должен был сидеть на проходной. Но Нико был готов поспорить, что тот даже не получил замечания в дневник.

Он встал и потянулся, раскинув руки в стороны. Сильвано бросил на него взгляд и тут же уткнулся в газету.

Возможно, если Нико досчитает до десяти, папа не придёт. Иногда такое случалось. Нико считал до десяти, и проблемы исчезали сами по себе.

«До десяти. Досчитать до десяти, и папа не появится».

«Один… два… три…»

Нико посмотрел на дверь, обвёл взглядом улицу.

«…четыре… пять… шесть…»

Посмотрел на Сильвано.

«…семь… восемь… девять…»

Какой-то звук. Шум двигателя. Во дворе школы остановился автомобиль.

«Чёрт».

Сильвано поднял голову.

– Ну наконец-то, – вздохнул он.

Сильвано кивнул Нико, и они вместе вышли во двор.

11

Папа был мрачным. Он молча взял у сына рюкзак и положил его на заднее сиденье.

– Садись, – велел он.

«И всё из-за Бритвы. Из-за его дурацкой шутки».

В кармане Нико завибрировал телефон.

Л е о: Эй, братишка.

Н и к о: Давай потом, я с отцом в машине.

Л е о: Тебя отстранили?

Н и к о: Да.

Л е о: Ничего себе, братишка. Но это было круто, ты был реально как Халк.

Н и к о: Я правда швырнул парту?

Л е о: В смысле?

Н и к о: Я правда бросил её? Я не помню этого.

Л е о: Ты шутишь?

Папа обернулся:

– Убери телефон, Нико.

– Сейчас, па.

Л е о: Братишка, в смысле?

Н и к о: В том смысле, что я не помню этого, Лео.

– Нико, убирай телефон.

– Это Лео, па. Сейчас.

Л е о: Блин, братишка, тогда это ещё круче.

Н и к о: Мне пора, отец злится.

Папа затормозил так резко, что Нико чуть не влетел в переднее сиденье.

– Блин, пап!

– Выходи, – велел он.

– Что?

– Выходи!

Нико фыркнул и вышел из машины.

– В чём дело?

– Может, скажешь мне, зачем ты это делаешь, Нико? – спросил папа. Он тоже вышел из машины и теперь стоял в двух сантиметрах от сына, словно на заправке, на которой они остановились, больше не было места.

– Я ничего не делаю, па, о чём ты?

– Десять дней, Нико. Десять дней.

«Ах вот оно что».

– Боже мой, что ты хотел доказать своим поведением? – спросил папа.

– Ничего, пап. Что доказывать? О чём ты говоришь?

Папа закинул руки за голову и уставился на табло с ценами на бензин, словно хотел найти в них ответ.

Телефон снова завибрировал.

Л е о: Эй, Трамонтана, всё в порядке?

– Опять? – нахмурился папа.

Нико смотрел на телефон. «Трамонтана?»

– Нико, ты меня слушаешь?

Да. Нет. Нет, Нико не слушал. Никто не мог звать его Трамонтаной. Никто.

– Нико!

Крик отца ударил по ушам.

Нико попятился и упёрся спиной в дверь машины. Он почувствовал боль в желудке и прилив жара в висках.

– Чёрт, папа… – прошептал он, сжав кулаки. Он замер, уставившись в одну точку. У него дрожали руки.

12

Перед ними стоял волк. Чёрная морда, огромная пасть, клыки. Он смотрел на Нико, не двигаясь. Папа повернулся и вскрикнул. Нико увидел, что волк шагнул ещё ближе и приготовился к прыжку.

– Папа! – закричал он. Нико бросился на землю и схватил отца за руку как раз в тот момент, когда волк прыгнул и разбил окно машины.

Папа закричал и закрыл собой Нико от водопада осколков. Волк упал на землю, заскулил, поднялся на лапы и снова прыгнул. Пока папа пытался нашарить ручку машины, Нико бросился на волка. Он услышал хруст костяшек и почувствовал резкую боль в руке. Нико вскрикнул. Волк снова упал на землю, пачкая всё вокруг кровью и слюной. Он зарычал и убежал прочь.

– Нико!

Папа склонился над ним и взял его за руку.

– Нико… Как ты? Нико…

– Рука… я не чувствую руку… – прошептал Нико. Он дёрнулся и закрыл глаза.

– Тише, Нико…

Но Нико больше не слышал папу. Он уронил голову на грудь.

– Нико…

Папа поднял его, как в детстве, когда нёс в кровать.

– Тише, Нико… Тише…

Папа открыл дверцу машины, и осколки стекла со звоном посыпались на землю. Он положил Нико на заднее сиденье. Нико почувствовал, как что-то сдавило ему руку, услышал шум двигателя. Он приоткрыл глаза: свет, небо, облака, кровь на заднем стекле.

Волка больше не было.

13

Всё обошлось. В больнице Нико сказали, что ему повезло и связки чудом остались целы. Что он мог потерять руку, если бы удар пришёлся на миллиметр выше. Ему наложили десять швов и туго перевязали запястье.

Возвращаясь домой, Ник понял, что в тот момент даже не думал о связках. Он даже не знал, где они находятся. Ему лишь хотелось ударить ту тварь по голове как можно сильнее. Удар пришёлся на челюсть, и, возможно, именно из-за этого волку удалось порвать его запястье.

Но всё обошлось. Хотя рука была туго перевязана и Нико с трудом шевелил пальцами, он мог держать маркер. Теперь он зажимал его между указательным и средним пальцами. Ещё в больнице Нико понял, что хочет рисовать. К чёрту отца – Нико спас ему жизнь ценой своей руки. Рисовать – это меньшее, что он заслужил.

Но нет.

Отец ничего не сказал, когда вошёл в комнату. Он лишь окинул взглядом стены и чёрные линии над кроватью. Он молча вышел, но Нико всё понял. Через два дня к ним снова пришёл маляр.

Он пришёл утром, когда Нико был дома. Папа сделал это специально, в этом Нико был уверен. В тот день он собирался встретиться с Клаудией, поэтому папа мог дождаться, когда Нико уйдёт. Но нет, он вызвал маляра утром.

Папа открыл ему дверь и махнул в сторону комнаты Нико. Одного жеста было достаточно. Нико увидел этого идиота в белом комбинезоне и ботинках, испачканных краской. Он с улыбкой подошёл к стене и покачал головой.

Маляр передвинул постель, расстелил целлофан, обмакнул валик в краску. Нико смотрел, как его рисунок с каждым мазком исчезает. Потом этот вечно улыбающийся идиот ушёл. Нико слышал, как маляр спустился вниз и попрощался с отцом. «Спасибо, – сказал он, – до встречи».

До встречи.

Нико начал рисовать, даже не дожидаясь, пока захлопнется входная дверь. На другой стене. Потому что на той краска ещё не высохла.