Текст книги "Любовь, комсомол и зима. Назад в СССР"

Знакомство с родителями

Собираясь в дом к родителям Алексея, я нанесла на лицо минимум макияжа, слегка подкрасила реснички и оттенила веки, без яркой подводки, слегка завила кончики волос, надела свою офисную юбку на два пальца ниже колен, с застроченными складками, белую блузку с чёрными пуговками и чёрной окантовкой по воротнику и манжетам, под воротничок завязала пионерским узлом чёрную узкую бархатную ленту – шнурок. Он встретил меня у пристани Правобережья, я не хотела чтобы Капа видела его в окно. Я решила что Капе расскажу про развитие отношений с Алексеем после встречи с родителями. Да и на пристань я пришла не из её дома, а из общежития.

– Какая ты бледная, Лина! Не заболела? Или так волнуешься, детка? Не волнуйся, по любому же я с тобой, – поцеловал он меня, приподняв на руках к своему лицу.

Такую без яркого макияжа Алексей меня ещё ни разу не видел.

– Нет, не заболела, просто умытая, Леша, – засмеялась я, – не очень шокирую тебя своей естественной красотой без ярких перьев? Привыкай, Лёша, если хочешь видеть меня по утрам, потягивающейся в твоей постельке. Красота, Лёша, это страшная сила!

– Дурындочка, – ответил он, – бледненькой скромницей ты мне нравишься даже больше, есть в тебе сейчас детская беззащитность без боевой твоей раскраски, а то в последнее время я начал беспокоиться что стержень в наших отношениях – это ты, малышка, а не я.

– Лёша, стержень – не макияж, его не смоешь – либо он есть либо его нет, ты бы предпочёл чтобы его у меня не было? – иронично отреагировала я.

– Я бы предпочёл быть сильным мужчиной рядом с тобой, а не нашкодившим щенком, которого ты каждый раз мокрым носом тычешь в снег, – тихо ответил он, – это не тебе в упрёк, Лина, а себе. А ты… ты с самых первых наших обменных реплик показала что умеешь поставить на место, этим и зацепила вдвойне… Не простая ты у меня девочка, Лина.

– Да и ты у меня мальчик не простой: вон какой красивый да холостой, – перешла я на шутливый тон, – лучше подскажи как мне настроиться на встречу с твоей мамой. Как хоть её зовут?

– Да уж, веду невесту в дом, а как звать родителей до сих пор не сказал, ну балбес же! Мама – Нина Васильевна, папа – Леонид Иванович. Просто оставайся сама собой, не подстраивайся под ситуацию, в любом случае я же рядом, ну и Наташка тебя обожает, наверное уже маме все уши прожужжала.

Мы подошли к двухэтажному, довольно современному дому, он показал на окна на втором этаже:

– Окно моей спальни слева, правее-окно зала, следующее-окно родительской спальни, окно кухни выходит во внутренний двор.

Он открыл входную дверь своим ключом и пропустил меня вперёд. В зале был громко включен звук телевизора, и наш приход никто ещё не услышал. Невключая свет в прихожей, Алёшка расстегнул мне пальто, снял его, глянул на меня и вдруг тихо засмеялся, уткнувшись своим лицом мне в волосы:

– Лина, ой, не могу, любимая учительница моя! Ты -в образе Анны Дмитриевны, когда она первый раз зашла в наш класс сразу после института. Ну извини, это я не над тобой смеюсь, а над своими ассоциациями и воспоминаниями, я ж тогда по детски в неё влюбился. При таком лёгком освещении из коридора, ну просто точь-в точь Анна Дмитриевна! Идеальный образ строгой училки!

Да, в таком строгом рабочем одеянии он меня никогда не видел, он привык к моим ярким броским одеждам.

Наверное любая на моём месте обиделась бы за этот смех, но почему то и мне стало смешно, когда я взглянула на нас обоих, отражающихся в большом зеркале прихожей: два силуэта таких разных фигур. Мы обнялись, раскачивались и тихо смеялись. Наверное это был нервный смех, я уверена что Алёшка так же переживает за эту встречу, как и я. Затем он сел на корточки и начал расстёгивать молнии на моих сапожках, и в этот момент из зала вышла его мать, быстро кинула укоризненный взгляд на действия Алексея и затем перевела на меня.

– Добрый вечер, Лина! Долго же Вы к нам собирались.

– Здравствуйте, Нина Васильевна! Спасибо за приглашение.

Ситуация была дурацкая: Алёшка, сидя на корточках, всё ещё возился с моими сапожками, а мы, его мать и я, как вкопанные стояли и молча изучали друг друга. Она в этот момент почти не видела черт моего лица, но бросила беглый взгляд на мой низенький рост и тоненькую фигуру. А сама она, освещённая лампой в коридоре, предстала предо мною во всей своей красе: большая, дородная, круглолицая, с короткой стрижкой женщина с синими глазами и пытливым колким взглядом.

Сапоги наконец-то были сняты, Лёшка дал мне пушистые тапочки и повёл меня, обняв за плечи, в ярко освещенный зал с накрытым уже столом. Из за стола поднялся высокий, красивый, темноволосый, с лёгкой сединкой на висках, мужчина с карими глазами с поволокой, как и у его дочери Наташи.

– Леонид Иванович, – представился он, склонив голову, – проходите вот сюда к батарее, здесь теплее.

Он уступил нам с Лёшей место у батареи, а сами они с Ниной Васильевной сели на боковые места стола напротив друг друга. Два стула за столом напротив нас были пусты. И наступила гробовая тишина. Лёшка обнял меня и поцеловал в висок.

– Так Вы из за Волги, Лина? Слышал что у тётушки живёте на Набережной. А в каком доме? – спросил отец, наверное первое что пришло в голову.

– Угловой дом, номер 43 -ответила я.

Он вскинул на меня глаза, прищурился, как бы желая защититься от яркого света люстры, которая висела прямо над его головой, а затем всё-таки широко открыл глаза и внимательно, и достаточно долго, смотрел мне в лицо и, мне показалось, что смутился.

– Опять из дома номер 43, наваждение какое-то, – сказала Нина Васильевна, вообще ни разу не взглянув на меня за столом, – как будто в Правобережье других домов больше нет.

– Мам, – произнёс Алексей, – ну не сравнивай.

Она поджала губы и перевела взгляд с Алексея на мужа.

– Ну что ты, отец, давай наливай нам вина, надо же с чего-то начинать. Наталья наверное задержится, опять у них разборки с Андреем.

– А что случилось? -спросил Алексей скорее для того, чтобы сменить тему.

– Да запил он снова, неприятности у него на работе -переживает, ищет утешение в водке. Слабак, а не мужик! Вот говорила же что он ей не пара, – ответила Нина Васильевна.

Леонид Иванович разлил по хрустальным бокалам красное венгерское вино:

– Ну что, сынок, скажи что-нибудь.

Лёшка кашлянул в кулак. Я видела что он волнуется и не знает что следует говорить в подобных случаях, я тоже не знала.

– Мам, пап, ну вот привёл знакомить вас с моей любимой девушкой Линой, ровесница моя, москвичка, на комбинат приехала по комсомольской путёвке, живёт у тётушки Капиталины, занимается музыкой, сейчас в нашей школе готовит старшеклассников к выпускному вечеру.

При словах про тётушку Капиталину, отец вскинул брови и снова взглянул на меня таким изучающим взглядом так, что у меня дёрнулось веко на правом глазу.

– Да видели, видели что танцорка, – ответила мать.

Я покраснела, Лёшка сжал мне руку под столом.

– Ну так давайте выпьем за знакомство, – сказал отец, – время покажет!

В дверь позвонили. Нина Васильевна вышла открыть. В зал вошла Наталья, одна, без мужа, глаза выглядели покрасневшими, наверное плакала.

– Линочка, как я рада тебя видеть здесь. Наконец-то свершилось.

Она подошла ко мне, я встала, и мы обнялись. Мы так и не успели выпить разлитое уже по бокалам вино. Леонид Иванович наполнил ещё один бокал, и мы подняли их.

– За встречу! -сказал Леонид Иванович, – хорошая девочка! – добавил он и посмотрел на Алексея, – не упусти!

Алёшка улыбнулся отцу, поцеловал меня в щёку, и мы выпили.

После ужина Наташа и Нина Васильевна убрали со стола, мне была дана команда «сидеть!», мужчины сдвинули стол, некоторое время мы посмотрели по телевизору концерт зарубежной эстрады, наверное повтор новогодней передачи, в основном пели поляки, восточные немцы, болгары и чехи. Затем Наташа засобиралась к себе домой, а родители ушли в спальню, не прощаясь со мной – как я узнала позже, Лёша поставил их перед фактом что собирается оставить меня в их доме на ночь.

Когда-то тайное становится явным

Алёшка взял меня за руку и утянул в свою спальню. Мы сели на небольшой диван и я оглядела его комнату. Диван, кровать, высокий витиеватый торшер у письменныго стола с глобусом и магнитофоном на нём, пару стульев у окна, на самом окне опущены жалюзи, которые ещё не были распространены в этом городе, в углу комнаты – гитара и футбольный мяч с автографами на нём, и на стене, напротив дивана, висит копия картины Ван Гога «Море в Сент-Мари». Вполне себе уютная комната парня-холостяка.

Я встала с дивана и подошла к картине, разглядывая довольно небрежные мазки. И дёрнул же меня чёрт подойти к ней!!! Но кто же знал что разразится такая буря?

– Алёша а кто писал копию? – спросила я.

– Купил во французском порту, – ответил он.

– Ты был во Франции?

– Ну, с натяжкой можно сказать что был, во всяком случае в порты нескольких стран заходили.

– А я была в Сан-Мари де ла Мер на празднике Святой Сары в мае 1974 года. У меня есть зарисовки с рыбацкими шхунами этого порта.

– Что? Ты в Сан-Мари в 74-ом? Мы тоже заходили в порт в 74-ом. Лина, ну так же не бывает? Мистика какая-то! Как ты туда вообще попала? Что ты там делала?

– Я же сказала – была на празднике Святой Сары – это божество цыган, и этот праздник отмечается ими именно в Сан-Мари-де-ла-Мер, священном месте для средиземноморских цыган, месте их паломничества, отмечается 25-го мая – кстати, в день моего рождения. Вот и устроила себе туда поездку на свой Д.Р.

Он посадил меня на колени лицом к себе.

– Причём здесь Франция, цыгане и ты? Ничего не пойму.

– Лёша, а ты мог бы и раньше поинтересоваться моей жизнью до Романовска Приволжского, тогда, может быть, и понял бы.

– Только не говори что ты дочь цыганского барона, – засмеялся он.

– Нет, я не дочь барона, но интересовалась прикладным ремеслом цыган и их музыкальной культурой. Была в теме.

– Ты?! Зачем? Ну ладно плести романовские кружева на коклюшках, но цыгане и их культура? «ай-на-нэ» трясти плечами в танце? И, если даже и так, то опять же почему Франция? Почему не Молдавия или Индия?

– Лёша, – сказала я и помедлила с продолжением фразы, обдумывая каждое слово, – я жила во Франции и училась 5 лет в высшей Парижской школе изящных искусств, и прикладное ремесло-одно из нескольких направлений моего факультета… – Что?! Ты?! Жила и училась в Париже? О-бал-де-ть! И кто же ты у нас по образованию?

– Художник-декоратор, – скромно ответила я, обойдясь только одной профессией.

Наступила длительная пауза.

– А как ты вообще попала во Францию? 5 лет… получается что с 16 лет? По какому такому взмаху волшебной палочки? Ааааа, ну да, ты же у нас Фея – и волшебная палочка у тебя своя персональная, – сказал он скорее с сарказмом, чем с иронией.

– Мои родители-сотрудники посольства СССР во Франции, и, соответственно, они там живут, – медленно, почти чеканя каждое слово, ответила я.

Он откинул голову на спинку дивана, закрыл глаза и замолчал. Я погладила его лицо ладонью и поцеловала в закрытые глаза.

– Ну ты что, Алёша? Разве это что-то меняет?

Он долго молчал, затем снял меня с колен и резко встал, повернул меня лицом к свету торшера, который стоял у стола.

– Что ты, девушка из высшего общества, после Парижа делаешь в этой нашей дыре? На какой шиш тебе сдались, с твоим-то образованием, этот долбаный комбинат и, извини, я недоумок в том числе? От чего ты сбежала? Чего я ещё не знаю?

Его длинные пальцы больно вонзились мне в плечи.

– Лёша, я не сбежала… я закончила учёбу и решила вернуться в Россию, к корням моей матери, меня всегда влекла культура России 17—19 веков. Лёша, я же русская, зачем мне чужая Франция? Но в моей жизни не было ничего страшного, самое страшное – это вот сейчас, когда твоя мать испепелила меня колючими взглядами, а ты, пожалуй, повредишь мне сейчас связки на плечах.

Он разжал свои пальцы и снова сел на диван, я всё ещё стояла перед ним, как нашкодившая школьница.

– А музыка? А эти танцы?

– Это моё хобби, увлечения детства и юности, моя страсть, – я заглянула в его глаза, – но я не музыкальный работник, Лёша, я никогда тебе такого не говорила, просто тогда я была ответственной за проведение танцевального вечера на комбинате.

Он молчал, повернув голову к окну… Он был не столь удивлён всеми этими новостями, сколь расстроен ими.

– Теперь многое становится на свои места: экзотическая заморская птичка – всё-таки как верно было моё первое впечатление о тебе, первое впечатление всегда бывает самым верным. Заморская ты… чужая птица… в чужом месте… Не потяну я тебя, Лина, на фиг я тебе вообще сдался со своими 10 классами образования, что я могу тебе дать?

– Лёша, но ты же сам говорил тогда на Волге, что всю жизнь свою поменяешь, горы свернёшь, если я буду рядом… Ну вот же я – напротив тебя, в твоей спальне, чего ж ты руки опустил? Ты же ещё и не начинал что-то делать…

– Что делать, Лина? Ну что я могу сделать?

– Ну хотя бы готовиться к поступлению в вуз, ну хотя бы на заочное. Или ты так и планируешь всю жизнь быть наладчиком аппаратов под руководством Виктора?

Он резко повернул голову ко мне и, сощурившись, смотрел мне в глаза.

– Лёша, ты сам поднял эту тему про статусные различия, а не я! Лично меня ты устраиваешь таким, какой ты есть, и с твоими 10 классами образования, я уже тебе говорила об этом. Но тебе ТОЛЬКО 21 год, Лёша, вся жизнь впереди и она должна развиваться по спирали, а не идти по горизонтальной прямой.

– Ангелина, не включай Маркса и Ленина, я и так знаю что ты у нас девушка начитанная…

Первый раз он меня назвал Ангелиной. Когда я его называю полным именем Алексей, он делает выводы что я сержусь на него. Наверное по этому же принципу он назвал и меня полным именем.

– То есть, если бы я в тот вечер у Капы сказала бы тебе: «извини, но ты ошибаешься, я не музыкальный работник, а художник-декоратор с высшим европейским образованием», то ты бы сразу поставил жирную точку?

– Ну… наверное я бы понял что не по Сеньке шапка, и флирт не перерос бы в нечто серьёзное.

– Поматросил бы и бросил, да? – разозлившись, спросила я, – я ухожу, Алексей. Проводишь меня на Правобережье или теперь нет надобности провожать чужую птицу?

Я открыла дверь спальни и собиралась выйти в зал. Он крепко заграбастал меня сзади и горячо выдохнул в ухо:

– Ну вот за что мне болвану такой подарок судьбы, чем я заслужил? Я же люблю тебя, Лина, ты же всю душу из меня вынула. живу только тобой одной… и, запомни, никогда никому тебя не отдам!

– В тебе поэт умирает – поступай на филологический, – шёпотом сказала я, пока он, всё ещё обнимая меня сзади, целовал мне шею и расстёгивал чёрные пуговки на блузке.

В принципе, встреча с родителями Алексея вообще ничего не прояснила, ну кроме того, что матушка не выгнала меня взашей за порог, как когда-то сделала это с Ириной и с её матерью. Ну, разве что, у Алексея развязались руки приводить меня к себе, когда гулять по улицам было уже невмоготу: мы могли заскочить в дом погреться, послушать музыку, побренчать на гитаре и попить чаю. Но на ночь я больше ни разу не оставалась – я не была той девушкой, которая сама будет ходить в дом к парню, для того чтобы он мог получить весь букет удовольствий, как говорят, «с доставкой на дом». Ну и вторым бонусом было то, что теперь я могла свободно и смело звонить на домашний телефон Алексея, а до встречи с родителями я предпочитала этого не делать.

Конечно мы разговаривали и мечтали о дальнейшей совместной жизни. Я сказала что стою в очереди на получение квартиры в новостройке, которую планируют сдать в мае-июне, и что вот тогда мы сможем пожениться и начать свою семейную жизнь в собственном гнёздышке. Про общежитие он так и не знал. Я не хотела чтобы он провожал меня из Левобережья до общежития, потому что в самом деле побаивалась, что однажды он может нарваться на группу правобережных ребят, которые выясняют отношения с левобережцами. Таковы случаи были. И, опять же, обычно мы уходили с левого берега поздно вечером, уже после 22.30 часов вечера, иногда и того позже, то общий путь Алексея от Левобережья до общежития и затем обратно был длин не только по расстоянию, но и по затраченному на него времени, и домой бы он возвращался после часа ночи. Мне было жалко парня, так как в 7 утра он уже вставал чтобы в 8 быть на работе.

Приближалась свадьба Люси и Виктора, Надя и Алексей должны были быть дружками. Люся хотела чтоб с её стороны дружкой была бы я, так как мы с Алёшкой пара, но я сказала что рядом с ней в этот день должна сидеть её лучшая подруга Надя, а от меня будет больше пользы, если я помогу с организацией музыкальной программы. Ресторан «Волга» был забронирован заранее, и я договорилась с музыкантами что в этот вечер они проведут вечер живой музыки на свадьбе.

За неделю до свадьбы я спросила у директора школы разрешения пригласить на урок танцев моих друзей – будущих молодожёнов, чтобы отрепетировать с ними танец жениха и невесты. К тому времени наши старшеклассники уже танцевали вальс легко и уверенно, и они сами уже могли продемонстрировать Люсе и Виктору показательный урок. Жених и невеста должны были выбрать между танго и вальсом. Анатолий тоже был в зале, и он также был приглашён на свадьбу. Посоветовавшись с ним, мы решили что всё-таки несложное танго для нашей пары молодожнов подходит лучше, чем вальс – Виктору явно не хватало полётности и лёгкости. Когда мы уже отпустили ребят с занятий, Анатолий спросил меня :

– А мы с тобой станцуем что-нибудь вместе? И что ты будешь танцевать с Лёхой?

Я посмотрела на него и усмехнулась:

– С Лёшей, кроме самого простецкого медляка с топтанием на месте, у нас ничего не получается – уж очень большая разница в росте. Ну разве что что-то ритмичное, рок-н-рольное, но, опять же, хоть и синхронное, но бесконтактно в свободном полёте.

– Будете репетировать?

– Совсем необязательно, он хорошо танцует в этом стиле.

– А со мной? Неужели мы не воспользуемся моментом и не потанцуем что-то реально классное?

– Ну, мы с тобой и без репетиций на месте сообразим что станцевать.

– Без репетиций и на месте – это в клубе. Если ты ведёшь танцевальную программу, то от тебя тоже нужен показательный номер. Хотя бы соло.

– Соло уже однажды было, – засмеялась я, – второго соло Лёшина мать не переживёт – поди опять под окном стоять будет-сынок же, кровинушка матушкина, опять дружка.

– Не ладите с будущей свекровью?

– Не ладим: не о такой она мечтала для своего сына-орла, ростом я не вышла и вес не набрала, – засмеялась я и посмотрела на Анатолия, – кстати, вот по Румбе я скучаю, но, сам понимаешь, Румбу с тобой Лёшка мне точно не простит.

– Да уж, но тебе то, может быть, и простит, когда остынет, а вот мне – одним переломом ноги не отделаться, – со смешком ответил Анатолий.

– Ты тоже в курсе про Валерия? – спросила я, поняв намёк про ногу.

– Так это на моих глазах произошло, я даже моргнуть не успел, вместе и донесли Валерку до его дома. Прости, Лина, но как здесь опять не сказать «сила есть-ума не надо».

– Ну ты, Анатолий, не совсем прав – у него кроме силы есть много чего хорошего, может быть в математике и физике не силён-этого я не знаю, но общая эрудиция у него на высоком уровне.

– Ну, если даже ТЫ его любишь, то значит есть за что – вам женщинам в этом смысле виднее, – двусмысленно прозвучал он.

Алёшка, как всегда, поджидал меня во дворе школы. Парни поздоровались рукопожатием, перекинулись парой дежурных фраз, и мы попрощались до следующей субботы, до встречи на свадьбе Люси и Виктора.

Уже вечерело.

– Идём ко мне домой, малышка, – кормить буду, – сказал Алексей, – матушка с утра в Москве в министерстве здравоохранения на каком-то совещании по детским заболеваниям и вакцинациям, мы с отцом вдвоём коками на семейном корабле были – откармливать будем. Может быть и Наталья с Андреем подойдут, пора тебе и с ним познакомиться.

– Аха, – засмеялась я, – «свобода попугаям!» Без матушки дорвались до вечеринки!

– Ну, Лина, не такая уж она и монстр, но с характером – да, управдом в семье. Но, похоже, что из тебя управдом ещё круче получится, я же уже твой подкаблучник, – сказал он со смешком и поцеловал меня в щёку.

– Подкаблучником матушка назвала?

– Она родимая, очень её задевает как я тебе сапожки расcтёгиваю, не понимает как это секси и какое удовольствие мне доставляет, – засмеялся Алексей, схватил меня на руки, поднял лицом к лицу и поцеловал в губы.

Я и в самом деле была голодная. Когда мы вошли в прихожую, то я услышала доносящийся из кухни напевающий голос Леонида Ивановича, гремящего крышками кастрюль.

 
То ли дождь идет, то ли дева ждет.
Запрягай коней да поедем к ней.
Невеликий труд бросить камень в пруд.
Подопьем, на шелку постелим.
 

Бродского поёт! Семья явно начитанная и певучая, может быть начитанная благодаря Наталье, а может быть Наталья и Алексей начитанны и певучи – благодаря папе? Про маму пока никаких выводов я не сделала. Леонид Иванович услышал нас и громко произнёс из кухни.

– Дети, борщ готов! Мыть руки и за стол. В зале накроем.

Затем он вышел из кухни к нам в прихожую, мы всё ещё возились с моей одеждой и обувью.

– Добрый вечер, Лина! Редко навещаешь нас. Проходи-проходи, грейся у батареи– теперь это твоё законное место там.

На столе на льняной скатерти уже стояли бутылка белого вина, тарелки с нарезкой колбаски, сыров, сала, ваза с конфетами и корзина с апельсинами, суповые глубокие чашки для борща.

– Алёшка, неси кастрюлю и половник.

У меня сразу потекли слюнки, так вкусно по-домашнему пахло из кастрюли наваристым борщом.

– Наталью будем ждать или приступим? -спросил отец.

Я сглотнула слюну

– Никого мы ждать не будем, пусть не опаздывают в следующий раз. Борщ по любому от них никуда не убежит, – удружил мне Лёша.

Мы переглянулись с ним и засмеялись, потому что под столом я показала ему свой большой палец вверх. Алёшка наполнил глубокие чашки до верху, сам добавив в мой борщ несколько ложек густой сметаны. Леонид Иванович нарезал ржаной хлеб, покрыв ломтики аппетитными шмотками сала и разлил белое вино по фужерам.

– Дай Бог хлеб-соль! – сказал он, поднимая фужер.

Мужчины выпили, я слегка пригубила. Борщ был высший класс!

– Лина, а родители когда собираются приехать? Надо бы познакомиться с ними заранее, детали обговорить.

Мы с Лёшкой переглянулись, я покраснела.

– Наверное ближе к маю, я ещё не уточняла.

– Ну да, ну да, москвичи сами себе уже не принадлежат – их город и работа поглощают, живут в вечной суете и спешке. То ли дело у нас здесь на вольных просторах.

Алёшка поднялся, подошёл к телефону, стоящему в углу зала на полочке красивой резной деревянной этажерки, и позвонил Наталье:

– Ну где вы? Да, здесь! Ждём.

– Лина, позволь тебя спросить, ты – дочка младшей сестры Капиталины? дочь Анфисы?

– Да, дочь Анфисы.

Он посмотрел мне в глаза смущенно.

– Ну я так и подумал с первой минуты. Вы очень похожи. Она была точно такая же 22 года назад: одно лицо и фигура.

– Значит Вы знали мою мать. Значит уже знакомы, – улыбнулась я.

– Ну, здесь местные почти все друг друга хорошо знают, а доктора и подавно.

Алёшка удивленно переводил взгляд с отца на меня:

– Пап, но не все помнят людей, отсутствующих здесь 22 года.

– Лёша, да и я забыл. Но вот же– здесь копия её передо мной сидит.

– Пап, и мать тоже помнит?

Леонид Иванович пожал плечами, отмолчался и пошёл открывать дверь на звонок Натальи.

– Тайны дворца Вероны, – повернулся ко мне Алексей и потом выдохнул мне в лицо, – кажется разыгрывается трагедия семейства Монтекки и Капулетти.

– Алёша, у них не трагедия была, а вражда. А трагедия случилась у Ромео и Джульетты.

– Но, по любому, не у нас же с тобой? – спросил Лёша и опять пытливо посмотрел в глаза.

– Мы, слава богу, немного постарше, – подмигнула я ему и прильнула к его плечу.

Наталья опять пришла одна без мужа, мы с Алёшкой одновременно обняли её, создав «кружок на троих». Леонид Иванович смотрел на нас довольный и улыбался.

– Садись, штрафную нальём, да себе обновим, – сказал отец.

Алёшка наполнил чашку Натальи густым борщом.

– Где же опять Андрей? -спросил отец.

– Придёт сейчас, побежал в магазин за бутылкой, чтобы успеть купить до закрытия.

– Мог бы и без бутылки прийти, поди найдём что ему налить, – проворчал отец.

– На прозапас берёт – на завтра, завтра же магазин закрыт.

– Так и не остановится никак? Сколько уже недель тебе нервы мотает?

– Пап, да он больше себе мотает, чем мне. Переживает.

В дверь позвонили

– Сидите, открою, -пошёл встречать зятя Леонид Иванович.

В зал вошёл бывший руководитель Отдела Главного Технолога комбината – Пузиков Андрей Петрович, с должности его сняли три недели назад. На полпути он встал посреди зала как вкопанный, уставившись на меня. У меня громко застучало сердце и к лицу прилила кровь. «Выброс адреналина», – подумала я, – кажется сейчас произойдёт что-то ужасное».

– Ангелина Витальевна, голубушка-матушка, – начал он, картинно многократно кланяясь, соединив две ладони вместе, как китайский болванчик, – какими судьбами ваше наисветлейшее наимудрейшее наиблагороднейшее Величество пожаловало в наши скромные пенаты? Неужто к отпрыску нашему – холопу Алёшке Смирнову, неучу чернорабочему? Неужто Вы снизошли до нас необразованных да некомпетентных?

– Андрей, что это было? – спросил Алексей, – ну понять можно что вы знакомы по комбинату, но что за цирк с конями ты устроил?

– Конечно мы знакомы, ещё бы! Ты даже не представляешь КАК мы знакомы, – продолжал он, но уже сев за стол и выпил водки из горла бутылки, которую он только что купил, – Ангелине Витальевне любезнейшим нашим директором Царьковым Сергеем Петровичем была предложена моя должность Главного Технолога, но она по-царски милостиво сделала самоотвод, так как ждёт гораздо более высокого повышения, которое не за горами, судя по её покровителям. И именно эта наша сегодняшняя гостья, как председатель специально созданной рабочей комиссии, и подписала акт проверки моей компетентности.

За столом была застывшая немая финальная сцена из пьесы Гоголя «Ревизор».

Я сидела с пылающими щеками и не находила слов чтобы ответить. Все смотрели на меня.

– При чём здесь художник-декоратор и главный технолог комбината? – наконец-то заговорил Алексей и посмотрел на меня в упор.

– Какой художник-декоратор? – засмеялся Андрей Петрович, – французские бумажки она убрала в стол, она у нас химик-технолог с московским дипломом и одновременно – освобождённый секретарь огромной такой комсомольской организации – пятьюстами душами управляет… А вы так умеете? – засмеялся он, – и это в 21 год! То ли ещё будет!

Я встала и вышла на кухню, открыв там форточку, почувствовала как у меня кружится голова и появляется начальный признак тошноты. На кухню зашла Наташа, когда я уже тихонечко сползла по стенке на пол.

– Папа, у Лины обморок! – услышала я как закричала Наташа, и в ушах зазвенело и всё погрузилось в серую пелену.

Запах нашатыря начал приводить меня в чувства. Как бы издали я услышала разговор:

– Она не беременна? – спросил Леонид Иванович.

– Не знаю… – ответил Алексей.

– Как это не знаешь, стервец? А предохраняться не пробовал?

Я открыла глаза и села на пол.

– Не переживайте, не беременная я.

Алексей поднял меня с полу и посадил на стул. Все всё ещё молчали.

– Андрей Петрович, – перешла я на ты, – наливай мне водки – говорить буду.

– Лин, ты что? – протянул ко мне руку Алексей, но я резко откинула её. Пройдя в зал я сама налила себе водки в фужер из под вина и ополовинила его. Тепло почти сразу растеклось по телу.

– Итак, перед тобой, Андрей Петрович, стоит такая, оскорбившая тебя в лучших чувствах главного специалиста, сволочь благородного происхождения и с высокими покровителями: 21-летняя сопливая девчонка, только что закончившая заочно московский вуз и утеревшая тебе нос с твоим 15-летним стажем работы, ах как она посмела?! Как это она за 15 минут нашла нарушение в технологии окрашивания ткани, даже и не глядя на саму эту ткань… Элементарно, доктор Ватсон, иногда своё серое вещество-мозги включать надо, а не прикладываться к рюмочке на рабочем месте и не ссылаться на аллергию, когда тебе просто лень идти в цех самому проконтролировать процесс. Будь моя воля, я б тебя и диплома лишила бы, пока не прошёл бы полную переподготовку и не подтвердил бы квалификацию. Эта девчонка, благородных якобы кровей, с 16 лет по 14 часов в день корпела над учебниками, учась одновременно в двух вузах двух стран, а ещё умудрялась параллельно обшивать и обвязывать весь свой курс, не бесплатно разумеется, а ещё фанатически занималась бальными танцами, участвуя в разных конкурсах и ярмарках-продажах, чтобы заработать себе лишний франк на материалы для того же прикладного творчества и на краски с холстами. Как это она посмела в 21 год иметь два диплома, кучу сертификатов и занять должность секретаря комсомольской организации?! А вот посмела!!! Потому что никто больше не посмел! Потому что мне жизнь интересна, интересно когда эта жизнь кипит и лично я имею к этому прямое отношение! Потому что если я хочу, то я и могу, в отличие от некоторых, – я перевела взгляд на Алексея, – да, Лёша, если сильно хотеть то значит и мочь.

Я подняла свой бокал и ещё раз залпом выпила какое-то количество водки, повернулась к Алексею и обратилась к нему:

– Алёша, свет очей моих, красавец мой писаный-расписаный, ты вот спрашиваешь за что тебе такой подарок судьбы… Алёша, да за глаза твои глубокие синие, за чувственность твою трепетную, за речь твою складную, сладкую да певучую, ну, возможно, и за тестостерон твой активный. Как тебе мой стиль речи, Лёша, похож на твой? А больше, Алёша, извини, но не за что. Мы с тобой одногодки, Лёша, и я вот второй раз стою как школьница перед тобой и краснею. А за что я краснею, Лёша? За то что я в свои 21 добилась чего-то, а ты, как лежачий камень, ждёшь что кто-то изменит твою жизнь? Конечно, окружающая среда виновата – делать, мол, нечего в этом болоте. Ну ладно – ты долг Родине отдавал 3 года, но сейчас, Лёша, что ты делаешь, кроме того, что сопровождаешь меня на те же уроки танцев для ваших же местных детей, на мои занятия кружевоплетения, ну провожаешь меня через Волгу к дому Капы, а что ты делаешь по вечерам в будни, Лёша, когда у тебя масса свободного времени? И почему я должна была стоять перед тобой и краснеть за то, что у меня диплом художника-декоратора французского вуза? Кстати, Алеша, у тебя опять прокол: как я никогда не говорила тебе что я музработник, так я и не сказала что я художник-декоратор на комбинате, я всего лишь ответила на твой вопрос какая у меня профессия по диплому, но должность не называла – ты не вникаешь в суть фразы и обо всём судишь поверхностно. О, теперь я начинаю понимать эпитет «поверхностный» – глубже смотреть надо, Лёша, и не делать поверхностные выводы по обрывкам фраз. Ты бы хотел, чтобы я минутой позже ещё озвучила бы и химика-технолога, а потом ещё и ответственного секретаря комсомольской организации? Ты же с одного упоминания про художника устроил истерику в своей спальне, мол не по Сеньке шапка, птица я чужая, не родная; хотел бы ты чтоб я и дальше перечисляла что я имею и что я умею, чтоб придавить тебя за одно мгновенье, как вошь ногтём? Лёша, я училась по 14 часов в день, а сейчас вкалываю по 12 часов в сутки, и у меня дел – непочатый край и ещё в данный момент оформляю шефство комбината над детским интернатом, бюрократической волокиты полно и мозги целиком этим заняты – так что не тобой единым живу, Лёша. Да и не очень-то и интересовался ты, Лёша, моей жизнью. Ты всё повторяешь что я для тебя – весь мир, Лёша, а ты для меня – ну максимум 20 процентов этой жизни, извини, но это так. Потому что, Лёша, я беру от жизни по полной, но и отдаю ей тоже по полной, и мне есть чем занять свои мозги и руки, кроме вздохов по тебе, Лёша. Я жизнь люблю, Лёша, я радуюсь утром рассвету, этому снегу вашему глубокому, чистому белому, этому Левобережью вашему волшебному, которое ты дырой называешь; мне люди интересны, от каждого нового знакомства я сама духовно богаче и интереснее становлюсь, даже тот забулдыга ваш Валерий, которого я тогда пряничком угостила, даже он интересен мне как человек – почему такое с ним случилось, такой типаж запоминающийся, с характером, даже от встречи с ним я почерпнула позитивной энергетики. Вот за это за всё, я, сейчас перед всеми вами, вот здесь, должна краснеть и отчитываться? Или может извиняться? Бог вам всем судья! Лежите и дальше на своей горизонтальной прямой, лишь бы ниже в яму не скатились. И, обрати внимание, Лёша, на эту пухленькую девочку, которая тебе в глаза заглядывает во время белого танца, вот для неё, Лёша, ты точно станешь целой вселенной со всеми твоими созвездиями, вместе взятыми…