Текст книги "Олигофрен"

Айгуль

Окружив себя необходимыми учебниками, я с головой ушла в подготовку к сочинению. Это был мой первый экзамен. Мы с мамой купили программу для поступающих в МГУ и сборник сочинений для поступающих в гуманитарные вузы. До первого экзамена оставалось еще 18 дней. У меня был план – сначала отечественные классики. Я брала определенного автора, перечитывала в хрестоматийном виде его произведения, штудировала, выписывала цитаты. Этому я посвящала целые дни, два дня на каждого писателя, лишь отрываясь на непродолжительные перерывы, чтобы поглотить мамой приготовленные кулинарные изыски. Мама считала, что еда должна быть полноценной, с горячим первым блюдом, с калорийным, мясным вторым. Ну как же казашке без мяса! И обязательно все это запивать свежим соком. Фруктов она покупала разнообразных и в неограниченном количестве. Поскольку она считала, что духовную пищу, поглощаемую мною за эти дни, обязательно надо разбавлять и кулинарной пищей, и обязательно витаминами в виде свежих отечественных и заморских фруктов. И тогда будет толк. С заморскими фруктами у нас в селе было плохо. Из цитрусовых у нас в селе торговали только марокканскими апельсинами. И мандарины, и апельсины были редкостью. А тут их было изобилие. И мы с мамой их с удовольствием поглощали в больших количествах. А бананы? Их, пожалуй, я знала только по книжкам и фильмам. К ним, к бананам, нам пришлось привыкать. Поначалу они нам не очень нравились. Они нам напоминали перезревшие яблоки. Но это было только поначалу. Затем, вкусив их неожиданно приятный, ни с каким другим фруктом несравнимый вкус, мы их полюбили. И ели мы их с некоторой гордостью, постоянно ощущая нашу причастность к столичной жизни. А об ананасах говорить даже не приходится. До Москвы я ананас ела только лишь один раз, когда мы были на свадьбе у дяди в Астане. Вот по истине буржуйский фрукт. Его много и не съешь, во рту начинает вязать, и губы становятся какие-то неестественные. Но, тем не менее, мама ананасы покупала с завидным постоянством, хотела меня побаловать. «Дочка, ты только учись, я все тебе куплю».

Поизучав отведенные два дня одного из классиков, к вечеру того же дня я должна была написать сочинение по одному из его произведений. На написание сочинения я выделяла время перед сном. Но прежде, чем приступить к написанию сочинения, мы с мамой, плотно поужинав, выходили погулять на свежем воздухе, по территории университета. Ох! Какие живописные места на Воробьевых горах.

Мы выходили на «дворовую», как мама это называла, сторону университета, на смотровую площадку. Там было красиво, просторно, и народу всегда было немного. Мы с ней всегда доходили до того места, где за перилами площадки хорошо просматривались трамплины для лыжников. Дойдя до этого места, мы, облокотившись о борт, наблюдали за природой, простирающейся вниз по холмам, дышали воздухом и молчали. Каждый думал о своем. Глупо, конечно, но я каждый раз загадывала желание, если мама будет молчать до последнего, пока я не заговорю первой, то это будет значить, сбудется моя мечта – я поступлю. Мы могли так стоять часами. Мама упорно молчала и ни разу за все время этого промежутка времени не нарушила наше молчание первой, будто читая мои мысли и боясь нарушить своим голосом не только тишину, но и мою мечту.

Написанные мною сочинения я давала прочитать маме. Она придирчиво, вдумчиво и очень внимательно прочитывала их. Потом сравнивала мои сочинения с теми, готовыми, которые мы купили, и оставалась довольной.

– Не знаю, что скажет специалист, – говорила она всегда, – но мне лично кажется, что вполне.

Время неумолимо шло вперед. Все эти восемнадцать дней я, практически не выходя из дома, как говорила мама, не отрывая головы, готовилась к экзаменам. Тем временем, мама не сидела, сложа руки. Она решила воспользоваться такой возможностью и, часто одна, а иногда созванивалась с Саулешкиной мамой, ездила в музеи, выставки, посещала достопримечательности столицы. «Ты еще успеешь все увидеть».

В последний день перед экзаменом меня такой страх взял, что мне казалось, что я ничего не знаю и не напишу даже и двух связных слов. Видя мое нервозное состояние, мама сказала:

– Так, дочь, все откладывай, и поехали, погуляем по Москве. Тебе обязательно надо развеяться. Ты достаточно подготовилась, теперь попробуй переключиться от своих занятий.

И мы поехали на Красную площадь. Мама уже хорошо ориентировалась и в метро, и во всем маршруте. Мы пешком прошлись до метро, и когда сели в метро, мама, проявляя свою осведомленность, сказала:

– Нам по прямой, без всяких переходов, 15 минут пути до центра.

В самом центре, не успели мы выйти из метро, перед нашим взором предстала святая святых – Красная площадь. Сколько раз в своей жизни я видела эту картину по телевизору. Красная площадь в моем воображении была большая, ну просто огромная и очень значительная. И меня настигло некоторое разочарование, воочию она оказалась совсем маленькой, многолюдной и не очень уж значительной. Какой-то даже обыденной, будто не раз я тут уже бывала. То ли от нервного моего состояния, то ли от чего-то еще, я не почувствовала того волнения, которое я обычно испытывала при одном только виде Красной площади по телевизору. Мы с мамой, не спеша, прогулочной походкой, прошли площадь от начала до конца, т. е. от здания исторического музея до храма Василия Блаженного. Погода стояла летняя, очень солнечная, хотя и не жаркая. Верхушки кремлевских башен пафосно сверкали. Потом мы вплотную подошли к мавзолею Ленина, и тут народ со всей площади стал собираться возле нас.

– Сейчас без десяти, – сказала мама, кивнув в сторону кремлевских часов, – здесь каждый час происходит смена почетного караула. Очень занимательное зрелище. Сейчас увидишь.

И сама посмотрела в другую сторону, словно всматриваясь вдаль. Я последила за ее взором и действительно увидела солдат, идущих с другого конца вдоль кремлевских стен. Сколько раз в своей жизни я наблюдала эту церемонию, смену караула, по телевизору. Народ вокруг нас образовал большое, молчаливое кольцо и словно застыл в ожидании чего-то великого. Солдаты синхронными шагами, отработанными до автоматизма, ни разу не сбиваясь, медленно подходили к мавзолею. В воздухе повисло почти траурное, учтивое молчание. Все это было настолько парадно и ответственно, что у меня в душе стали происходить непонятные мне процессы. Я почувствовала легкое волнение, смешанное чувством гордости не знаю за кого. За себя, за маму, за весь народ разрозненной нашей страны, некогда бывшей великой. А когда идущие солдаты максимально приблизились, и те, казавшиеся навсегда застывшими солдаты пришли в движение, производя церемонию смены караула, и одновременно послышался бой кремлевских курантов, со мной что-то случилось. У меня внутри будто что-то оборвалось, меня стали переполнять эмоции, ком подкатил к горлу, и непроизвольно полились слезы. Горькие слезы застилали мне глаза, я, застывшая, стояла, не посмев даже смахнуть слезы, боялась напугать маму своим состоянием, непонятным мне самой.

– Впечатляет да, доча, – понимающе сказала мама и обняла меня. Тут, обняв маму, я почему-то разрыдалась.

– Перетрудилась моя доча, – ласково приговаривая, мама извлекла меня из толпы. – Не плачь моя принцессочка, у нас все будет хорошо. Ты поступишь в свой университет, будешь жить в Москве и не раз еще увидишь эту церемонию. Мы будем тобой гордиться. Ну, ну, что случилось?

– Я домой хочу, к папе, – не понимая себя, сказала я.

– Ну, вот еще. Мы вчера только говорили с папой. У них с Кайратом тоже все нормально. Ну, не выдумывай, – ласково продолжала мама. – Ты просто перетрудилась. Ох, уж эти экзамены. Любой экзамен в жизни – это стресс, доченька. Но ничего, ты у меня умничка, и все у тебя в жизни получится. Все будет хорошо, вот увидишь.

Папа нам в действительности звонил каждый вечер, в 7 часов московского времени. У нас такая договоренность была. В это время в Казахстане уже 10 часов. Мы обычно к этому времени уже поужинав, шли в холл, где стоял телефон, и ждали звонка. Они нам звонили, получается, перед сном, а мы с мамой после этого звонка шли на улицу, прогуляться перед сном. Это только называется, прогулка перед сном, а на самом деле, обычно после прогулки мама идет в холл, где стоит общий телевизор для всего этажа. Там обычно никого не бывает, кроме администратора этажа, а моя мама составляла ей компанию смотреть телевизор. А я садилась за сочинение. Мама обычно возвращалась около полуночи и ложилась спать. А я могла просидеть почти до утра. Это когда как получалось. Редко мне удавалось ложиться с мамой вместе. Но во сколько бы я ни ложилась, по утрам мама меня не будила никогда, она давала мне отсыпаться до тех пор, пока сама не встану. А вставала я тоже по-разному. Если ложилась рано, соответственно, вставала пораньше, часиков в 9, а если поздно, то могла позволить себе проспать почти до 12 дня.

Но сегодня мы изменили распорядок дня. Сегодня с утра, позавтракав, мы сразу же поехали гулять по Москве. Мне действительно необходима была эта прогулка, как мама правильно сказала, развеяться. Сидя за учебниками, готовясь, не поднимая головы, только бы успеть все охватить, я, оказывается, всегда была в таком напряжении, ни секунды не позволяя себе расслабиться. А тут перемена обстановки, перемена атмосферы, где нет временно перед глазами учебников, и есть смысл оглядеться по сторонам, осмыслить, что я в Москве, в городе, куда так мечтала попасть и, в последнее время перед приездом, часто, засыпая, представляла себя воочию узревшую святая святых – Красную площадь, тут, наконец-то, я позволила себе расслабиться, расправить плечи и вдохнуть воздух всей грудью. И, естественно, тут же ощутила весь тот груз, который несла на своих плечах все эти 17 дней напряженной умственной работы. Вот отсюда и слезы непонятные, и оттуда же и состояние непонятное. Плюс ко всему еще и то, что мы с Кайратом всю жизнь были неразлучны, мы всегда были вместе, а тут такой разрыв, будто оторвали от сердца кусочек. И по папе, конечно, соскучилась, жуть. Боже, как же я собираюсь жить без них!

Крепко обняв маму, я плакала, как мне показалось, очень долго. Мама не мешала мне плакать, а наоборот, своими ласковыми приговариваниями и поглаживаниями меня по голове помогала. Вдоволь наревевшись у мамы на плече, я наконец-то подняла голову и посмотрела на маму.

– Ну, что, наревелась? – ласково спросила мама.

Я невольно засмеялась. На душе стало так легко и светло.

– Ну, и прекрасно, если мы смеемся, это, значит, мы уже разгрузились. Ну, что, пойдем дальше гулять?

– А куда мы пойдем теперь? – спросила я, приятно удивляясь маминой осведомленности. Казалось, будто она город знает уже очень хорошо.

– В музеи, выставки не предлагаю. Тебе надо просто отдохнуть, завтра у тебя очень ответственный день, доча моя. Так что предлагаю пройтись дальше по центру. Я буду твоим личным гидом, я здесь успела обойти все достопримечательности Москвы. Мы сейчас пройдемся к вечному огню, а затем прогуляемся по Александровскому саду, по Манежке, дальше поднимемся по Тверской до памятника князю Долгорукому. Помнишь, кто такой Долгорукий?

– Конечно, помню, мам. Князь Долгорукий – основатель Москвы.

– Умничка моя, пошли дальше?

– С удовольствием.

До памятника Долгорукому мы с мамой шли без малого два часа, останавливаясь на каждой нас заинтересовавшей точке, словно изучали Москву по кусочкам. Дойдя до памятника, мы почувствовали и усталость, и голод. А на этой площади стояло летнее кафе.

– Пойдем, доча, посидим, перекусим, за одно и передохнем, – сказала мама, направляясь в сторону этого кафе, – здесь немного дороже, чем у нас в столовой ГЗ, но готовят очень вкусно, потому что еда из кухни ресторана «Арагви». – Тут она кивком головы указала в сторону ресторана. – Это грузинский ресторан, а грузинская кухня очень вкусная, правда, островата для казахов.

– А ты, что, и здесь уже была?

– Да, мы сюда приходили с Саулешкиной мамой. Она, кстати, так сильно жалеет, что приехала сюда. Москва ей совсем не нравится. И она совсем не настроена дочь оставлять в Москве.

– А Саулешка, наоборот, мама, настроена. Она сказала, что в Москве она останется в любом случае.

Кормили нас действительно очень даже вкусно. И обслуживание мне понравилось. И вообще, мне кажется, мне все нравится в Москве. Я в этом убеждаюсь с каждой секундой.

Когда мы приехали обратно в ГЗ, то оказалось, в наш блок, в соседнюю комнату, заселили двух девушек. Они были родными сестрами. Старшая, Алла, уже второй год поступает, а младшая – Нина, первый год после школы. Девушки поступали на мехмат. Они приехали из Белоруссии, из какой-то деревни, совсем из глуши. То, что они периферийные, выдавало все – и походка, и то, как они одеты, босоножки обязательно на носки или на гольфы хлопчатобумажные, манера говорить, они говорили, съедая одну букву в окончании, причем не последнюю. Например, они сказали, что они приехали поздно и что подготовиться уже времени «не хватат», вместо – не хватает. И денег у них не хватат, и вообще всего им не хватат. И «сегодня» у них никак не иначе, как «нынче», и «позапрошлый» у них «позатом». И «философия» у них «фило-София» (ставят ударение не там, так что получалось чуть ли не Ротару). Зато они чемпионы олимпиад по математике у себя, там, как они пренебрежительно отозвались о своей Родине. (А-а, там у нас!)

И бесцеремонность в поведении.

– В прошлом годе, когда я поступала, со мной жила тоже бурьянка, – сказала старшая сестра, причем при слове «бурьянка», она указательным пальцем сузила себе один глаз, указывая на то, что у той «бурьянки» были такие глаза. Похоже, она не подозревала, что понятия «бурьянка» и «бурятка» – это разные вещи, и что национальности «бурьянка» в природе не существует вовсе. И что существует много других национальностей, похожих на ее «бурьянку» лишь внешне, но в корне отличающихся и по национальности, по вероисповеданию, и по многим еще значительным признакам.

И представлялись они полным именем, называя свою фамилию – Сарамуд Алла, Сарамуд Нина. И фамилия у них не обычная, белорусская ли… Впрочем, и казахские фамилии и имена, пожалуй, необычны для непосвященного в нацию человека.

Домой мы в тот день вернулись лишь в 7 часов вечера, и то, пожалуй, потому, что папа должен был позвонить. После папиного звонка я с мамой немного посмотрела телевизор, потом пошла в душ и уже в 10 часов вечера легла спать. Завтра ответственный день. Завтра самый решающий день, судьбоносный. Сочинение.

На другой день, в день первого экзамена, я проснулась рано, около 6 часов. Чувствовала себя выспавшейся, отдохнувшей. Мама еще спала, я решила ее не будить и быстренько забежала в душевую, пока она свободна, теперь же у нас соседки. А когда вышла из душа, то мамина постель уже была пуста, она уже хлопотала на кухне. Как же, надо же обязательно подкрепить свое любимое чадо перед ответственным днем.

Мама взялась сопровождать меня до учебного здания, как бы я ее ни уговаривала остаться дома.

– Мам, во-первых, тебя туда не пустят, а, во-вторых, очень долго ждать. Если я не ошибаюсь, для сочинения выделяют 5 часов времени.

– Ну, и ничего, – сопротивлялась мама, – я тебя провожу до того места, до которого можно, посмотрю обстановку, пообщаюсь с родителями. Или ты уже взрослая стала, и меня стесняешься?

– Не выдумай, мам, как я могу стесняться тебя? Мы же видели, как москвичей провожают целыми семьями. Ну, пойдем, если хочешь, мне так даже веселей. Но, ты меня не жди до конца экзамена, это долго, и я не знаю же, во сколько именно я выйду, ладно?

– Договорились, – весело поддержала меня мама.

Подходя к зданию, мы задолго увидели оцепление. Двое охранников стояли, проверяли документы. Вернее, они пропускали к зданию только абитуриентов, отсеивая за оцепление родителей, которые уже в огромном количестве толпились около парапетов. Подойдя ближе, я достала экзаменационный лист и паспорт, мы с мамой поцеловались, мама пожелала мне удачи, и я прошла через этих охранников на территорию учебного здания, «стекляшки», как говорят студенты. До входа в здание можно было уже свободно пройти, народу, т. е. абитуриентов было не так много.

Когда я поднялась на нужный мне этаж, у меня началось внутреннее волнение. Меня охватывал даже некоторый страх, что ничего я не знаю, ничего не помню, и забыла все то, что я в эти дни изучала. Мое состояние было приближенное к паническому.

Аудитория оказалась просто огромной, высотой в два этажа. Тут прямо как в кинотеатрах полы повышались по ступенькам, где на каждой ступеньке располагался каждый ряд. Но, в отличие от зала кинотеатра, здесь еще были, соответственно, длинные во весь ряд столы, за которыми нам предстояло теперь написать сочинение.

Ровно к 9 часам абитуриенты расселись, аудитория успокоилась. Затем вышел преподаватель, поздравил нас с первым экзаменом, пожелал нам успехов и начал разрывать конверт с темами сочинений. Аудитория, затаив дыхание, ожидала оглашения тем.

Я к этому моменту, пожалуй, была на пике своего тревожного состояния. У меня коленки мелко дрожали, от волнения я, казалось, перестала даже соображать. Но, тем не менее, навострив слух, тупо ждала, когда же зачитают темы. Вчера ночью, засыпая, я в уме перебирала, какую именно тему я хотела бы выбрать. Но в голове была такая неопределенность в выборе темы, но в выборе автора я не сомневалась ничуть. Это был мой любимый автор – Федор Михайлович Достоевский. И, засыпая, я мысленно молила бога, чтобы попался именно этот писатель.

И вот, когда зачитали темы, и я услышала любимое и желанное имя моего автора, я будто проснулась. Я ожила. И страх куда-то исчез, будто его и не было, и волнение пропало. И, не дожидаясь, пока темы напишут на доске, я приступила к сочинению. Я никого не видела, никого не слышала, я с головой окунулась в любимое мною дело. Теперь же для меня существовали я и мой любимый писатель. И все. И меня заволокло в пучину воображений, мысли потекли, успевай только упорядочить их и записывать.

Сочинение я закончила писать в числе первых. Не первая я была, но и далеко не последняя. Когда, сдав написанное мною сочинение, я покидала аудиторию, она была еще почти полная.

На улице стояла пасмурная погода, собирался идти дождь. Но настроение мое, несмотря на ненастную погоду, было очень хорошее. Я чувствовала себя уверенной, и это меня немного пугало. Я была немного опьянена будущей победой, внутренне спрашивая себя: «И всего-то?» Невольно вспомнился мне Игорь, который был заранее опьянен победой, и в результате проиграл. Еще тот Игорь, который жил задолго до того, когда появились на свет мои первые, а может не первые, но очень далекие предки на генетическом древе.

Игорь из «Слова о полку Игореве»…

Вызвав лифт, я стояла, мысленно вспоминая не очень оптимистические события из этой повести «Слово о полку Игореве». Погруженная в свои мысли, я крайним зрением наблюдала, как молодой человек азиатской внешности издали шел к лифту и откровенно до неприличия смотрел на меня во все глаза. Не успела я подумать, кто он может быть по национальности, невольно вспоминая, как вчера одна из соседок обозвала меня «бурьянкой», и невольно улыбнуться своей мысли, как молодой человек подошел ко мне вплотную, будто хотел меня зажать к стенке, и, улыбаясь, спросил на казахском.

– Очень весело?

– Извините, не поняла, вы о чем? – спросила я, отодвигаясь в сторону от него.

– Вы улыбались, – сказал он, неприлично заговорщицки подмигнув мне.

– Извините, я не вам улыбалась, – сказала я как можно вежливее, хотя меня до глубины души оскорбляло его все дозволенное поведение. Вопреки своему поведению, внешне он выглядел очень даже прилично – молодой, роста выше среднего, лет 20, опрятненький и в приличном костюме. И выражение лица приличное, с умными глазами за очками в красивой оправе. Он стоял, переминаясь с ноги на ногу, и в следующую секунду, стоя на ровном месте, споткнулся. Тут меня осенила догадка, и я с омерзением подумала, он выпивший. Подошел лифт, и я отошла подальше от лифта, пропуская его.

– Вы не едете? – удивленно и немного разочарованно спросил он, улыбаясь, и заключил, – боитесь меня.

– Нет, спасибо, я не еду, – сказала я. Невольно голос у меня прозвучал виновато.

– Правильно делаете. Приличные девушки в одном лифте с незнакомыми мужчинами не ездят. – В это время двери лифта захлопнулись, и я услышала, как он напоследок прокричал, – тем более такие красивые.

Я осталась стоять одна, и у меня от услышанного напоследок настроение поднялось, и я невольно улыбнулась. У меня на душе стало так тепло и светло. «Земляк», иронично промелькнула мысль, и я вновь нажала на кнопку вызова лифта.

Лифт, так называемый, скоростной, с головокружительной быстротой, за считанные секунды поднял меня на 9 этаж. Направляясь от лифта в сторону своего крыла, я обернулась и в конце коридора другого крыла увидела земляка, как он входил в один из блоков.

– Ну, как, доча? – спросила меня с порога мама. – Наверное, очень хорошо, что-то ты сияешь.

– Мой желанный Федор Михайлович Достоевский, – исчерпывающе ответила я.

– Ну, и прекрасно. Время уже три часа дня, ты, наверное, проголодалась. Мой руки и за стол, сейчас будем кушать.

На другой день утром мы с мамой решили позавтракать в столовой. Когда мы подошли к холлу, к нам подошли два молодых человека и вежливо поздоровались с мамой за руку, как это принято у казахов. Один из них был вчерашний земляк, а второй тоже был казах, но постарше того. Услышав родную речь и польщенная такой учтивостью земляков, мама обрадовалась, и у них завязался разговор. Молодые люди представились маме, мама тоже представилась и сказала:

– А это моя дочь Айгуль. Она поступает.

– Очень приятно, что у нас землячки не только красивые, но и умные, – сказал старший. – А на какой факультет? – спросил он, обращаясь уже ко мне.

– На философский.

– Аскар тоже на философском, на третий курс перешел, – сказал он. – В этом году на лето я его оставил подработать в приемной комиссии на кафедре, – авторитетно завершил он.

– А ты, сынок? – ласково спросила мама.

– А я, апай (это уважительное обращение к женщине старшего, но не пожилого, возраста), закончил аспирантуру, только что защитил кандидатскую, вчера мы как раз отмечали мою ученую степень. Теперь я буду у них, – он кивком головы указал на нас с Аскаром, – преподавать предмет «Основы философии», лекции им буду читать.

– Какие же вы молодцы, мальчики, – сказала мама, – а откуда вы сами приехали? Родители есть у вас?

– Да, мы братья, и родители у нас живут в Астане. Мы родом оттуда. А вы откуда приехали?

– А мы, сынок, с Джамбульской области.

За разговором мы на лифте спустились на первый этаж. На первом этаже мама со старшим из братьев отстали от нас, продолжая светскую беседу. Похоже, мама выясняла их родословную. Это у казахов принято, при знакомстве выяснять сложные перипетии родословной, кто к какому жузу относится. А мы с Аскаром прошли немного вперед. Аскар застенчиво молчал, словно это не он вчера меня чуть ли не зажал к стенке. А потом улыбнулся мне и говорит:

– У меня такое чувство, будто я где-то тебя уже видел.

– Мы вчера с тобой столкнулись у лифта, – сказала я, тоже улыбнувшись своим свежим воспоминаниям.

– Вчера-а? – протянул он, мысленно лавируя у себя в памяти, – не помню, – выдавил он неуверенно. – У какого лифта? – стал он уточнять.

– Здесь, на первом этаже. Я шла после экзамена, а ты… Я, правда, не села в лифт, ты поехал на лифте один и еще прокомментировал это.

– Да-а-а? – протянул он опять вопросительно. – Честное слово не помню. Странно, но мне, кажется, такую девушку я запомнил бы…

В это время к нам подошли, и мы спешно попрощались и разошлись.

– Султан нас пригласил в гости, – сказала мама. – Какие же они молодцы. Вот кем поистине можно гордиться. И порядочные, и умные, и вежливые. Общаться с ними – одно удовольствие. Султан, оказывается, женат, и ребенок у них маленький есть. Вечером обещали бешбармак сварить. Надо купить что-нибудь, и пойдем, пообщаемся.

Весь день я опять занималась. Вечером, после звонка папы, мы пошли к ним в гости. Семья Султана занимала весь блок. Жены его с ребенком не было.

– Я своих к старикам на лето отправил, – сказал Султан, хлопоча на кухне.

В обстановке блока чувствовались следы хорошей, хозяйской руки, было очень уютно, и царила домашняя атмосфера. У них было все необходимое, как в хорошей квартире, и телевизор, и видеомагнитофон, и даже компьютер.

Несмотря на отсутствие женщины, два брата приготовили бешбармак, чем поразили воображение не только мамы, но и мое. Бешбармак, вообще, блюдо очень специфическое, требующее именно женских рук. На большом казане варится много мяса, а на мясном бульоне варятся обычно пластиночки тонко раскатанного теста. Мужчины эти пластины заменили готовой лапшой, купленной в магазине. Но, тем не менее, блюдо не потеряло свой необычный вкус, присущий только для этого блюда, вкусом и запахом до боли напоминая родной Казахстан.

Мы с мамой сидели, как уважаемые гости. За накрытым чайным столом нам был предложен семейный альбом, пока мужчины хлопотали на кухне. На столе было все то, что обычно казахи подают к чаю, восточные сладости – рахат-лукум, цукаты из разных фруктов, отборный кишмиш, очищенные грецкие орехи, курага, финики и т. д. Чай обязательно индийский, высшего сорта, и в большом заварном чайнике. К чаю обязательно сливки. И красивые, маленькие пиалы. Совершив обязательный чайный обряд, предшествующий основному блюду, т. е. выпив по пиалушке чая, мы с мамой пересели от стола на большой диван, к телевизору.

Затем мужчины убрали со стола все чайные принадлежности и стали накрывать стол уже к бешбармаку. Бешбармак, как полагается, подали на одном большом блюде. Это отваренная на мясном бульоне лапша, заправленная пассированным и потушенным на бульонном жире луком, сверху большая гора отварной баранины, посыпанная зеленью. И это блюдо непременно полагалось есть руками, отчего и производное названия блюда. Бешбармак, в дословном переводе с тюркской группы языков на русский, означает пять пальцев.

Когда стол был полностью накрыт, Аскар торжественно зашел в комнату с маленьким тазом в одной руке и с кувшином воды в другой, чтобы полить гостям для мытья рук. Это тоже обязательный обряд, подчеркивающий уважение к дорогим гостям. С этими атрибутами Аскар подошел сначала к маме, а потом собирался и меня обслужить. Такая английская чопорность и учтивость меня немного смешила, и я отказалась, сказав, что сама вымою руки в ванной. По большому счету, мой отказ расценивался бы казахами, будь мы в Казахстане на большом приеме, как минимум неучтивостью. Но в данный момент все меня поняли правильно, что я не принимаю все эти национальные «свистопляски», улыбнулись и разрешили мне руки вымыть в ванной комнате.

– Молодежь, – улыбнувшись, прокомментировал мой поступок старший брат.

– Да, – поддерживая его, сказала моя мама. – А вам большое спасибо, сынок, что вы не забываете национальных обычаев, умеете уважить старших, и, несмотря, что давно уже живете в Москве, среди русских, не обрусели, и чтите свои национальные особенности.

В целом ужин с учетом всяких национальных «заморочек» меня сильно тяготил. Мне не терпелось дождаться конца ужина. После поглощения угощения в пиалы разлили бульон. Распитие бульона тоже предполагалось долгим, и я уже, не выдержав, поблагодарила хозяев за гостеприимство и «отпросившись» у мамы, ретировалась восвояси.

– Ты куда, Айгуль, а как же бульон? – дежурно произнес старший из братьев, не столько не понимая, а соблюдая опять-таки правила поведения в данной ситуации.

– Спасибо, я не хочу. Я пойду к себе, мне надо еще многое сегодня успеть прочитать, экзамен на носу, – дежурно и как можно вежливее оправдалась я.

– Ну, что ж, приятно было познакомиться, пообщаться. Теперь ты знаешь, где мы живем, заходи. Всегда будем рады твоей компании, – сказал старший брат в продолжение всей гостеприимной «свистопляски».

– Спасибо, непременно буду заходить, – пообещала я.

– Я тебя провожу, – сказал Аскар и вышел за мной в коридор. В коридоре он, оглянувшись, улыбнулся и говорит:

– Кажется, я кое-что вспомнил. И мне кажется, я должен перед тобой извиниться.

– В чем?

– За свое поведение тогда у лифта. Кажется, я тебя напугал. Понимаешь, я в тот день с братом отмечал на кафедре его защиту и немного перебрал. Со мной такое впервые. Я работал, был голодный, а когда в обед пришел на это пиршество, друзья брата мне сразу налили рюмку, и я сразу же захмелел. Там такая обстановка была, ну, как ты думаешь, одни профессора, да доктора наук. Я волновался и ничего не ел. А они мне все подливали. Поэтому я там недолго и задержался. Немного посидел для приличия и совсем опьяневший пошел домой спать. Так что извини, если что не так. Хотя, честно говоря, даже не помню, что было не так.

Говоря все это, он все время то опускал глаза, как красна девица, то, поднимая глаза, смотрел на меня так, что мне становилось не по себе. Но, вообще-то он был мил. От него приятно пахло освежающей туалетной водой, как у моего папы, и обращался он со мной, как со взрослой девушкой. Мы стояли с ним в центре коридора, почти у холла, одни, и я чувствовала себя, как на свидании. На свидания я в своей жизни никогда не ходила, и меня этот момент немного волновал, и я даже не знала, как себя вести.

– Извинения приняты, – лишь смогла я из себя выжать. – Провожать меня не надо, я дальше сама дойду.

– Подожди, куда ты все убегаешь. Я хотел еще кое-что тебе сказать. Ты очень красивая, и очень мне нравишься. Может, сходим с тобой куда-нибудь?

– Ой, нет, – сказала я, уже совсем растерявшись, – мне некогда, мне надо готовиться, у меня экзамены.

– А после экзаменов? – спросил он, почему-то осмелев и близко приближаясь ко мне. – А хочешь, я отпрошу тебя у мамы?

– Нет, нет, еще чего, – тут я уже совсем испугалась. – Мне некогда, извини. Пока.

И я убежала, сломя голову. Он остался стоять один в центре коридора. Забежав в комнату, я прислонилась к двери и еле отдышалась. И почему-то чувствовала себя в чем-то виноватой. И почему-то мне стало весело на душе и хорошо отчего-то. И весь оставшийся вечер представляла его взгляд, такой открытый, милый, улыбающийся и очень волнующий. И долго не смогла успокоиться и сосредоточиться на учебнике. И все боялась, что сейчас придет мама и застанет меня врасплох за неприличным занятием. А за каким, я не могла себе ответить.