Текст книги "Менька"

– Совсем и не придуриваюсь. Мы… – Ольга ещё хотела что-то сказать, но рассерженное лицо Димки остановило её. – С вами и пошутить нельзя. Сразу обижаетесь. Разбирайтесь сами. Мне нужно позвонить, – она ушла в спальню и плотно закрыла дверь.

Дима в гостях у Ольги бывал часто, ему нравилось здесь всё. Небольшая общая комната, так назвала бы комнату его мама, Ольга же всегда говорила «гостиная», две спальни и уютная кухня. Подобной мебели и посуды он не видел больше нигде. Цветной телевизор, холодильник почти под потолок и особенно проигрыватель вызывали восхищение, и он мечтал: когда-нибудь у него будет такая же бытовая техника. Он будет учиться и много работать, лишь бы купить то же самое.

– Что поставить? Песняров? Или Антонова? – Дима начал перекладывать пластинки.

– Всё равно.

– Тогда Макаревича. Что мрачная такая?

– Тебе какая разница?

– Мне ничего. Просто спросил.

Надя насупилась и на него не смотрела.

– Что-то Ольги долго нет. Оля! – позвала Надя. Ответа не последовало. Она встала и пошла в соседнюю комнату.

Ольга сидела, поджав под себя ноги, на кровати и листала журнал «Крестьянка».

– Что? Уже пообщались? – не поднимая головы, спросила она.

– Моя мама выходит замуж, – неожиданно для себя выпалила Надя.

– Ну и что? – ожидаемого возмущения не последовало.

– Понимаешь, она выходит замуж! – Надя замолчала, раздумывая, говорить или не говорить, но сомнения, терзающие последнее время, рвались наружу, и она продолжила: – Получается, я ей не нужна!

– Ну и что? – Ольга, перестав листать журнал, посмотрела на подругу. – Вон у Вальки Матвеевой мать раз в полгода замуж выходит, – она привстала, вытянула губы вперёд, жеманно опустила глаза и, растягивая слова, сказала: – «Доченька, познакомься, это твой новый папа». Валька оглянуться не успеет, как мать выводит: «Доченька, он такая сволочь». Валька мечтает от такой мамаши сбежать. «Жалко, – говорит, – больную бабку. Давно бы смоталась!» Твоя один раз мужика привела, а ты психуешь.

– Но зачем? Нам и вдвоём хорошо.

Ольга язвительно засмеялась:

– Хорошо?! Ну ты даёшь! Неужели не понимаешь? Она же баба, ей тоже мужик нужен. Каждая хочет устроить свою жизнь. Моя вон мамаша так и льнёт к отцу, когда он из командировки возвращается. Кувыркаются, кувыркаются по ночам. Противно даже, – она нехорошо выругалась. – Ты ей, Менька, лучше не мешай. Всё равно скоро в Москву уедешь учиться. Так же? – Надя кивнула головой. – Вот. Мать одна останется. Так что успокойся. Пусть выходит. Мужик-то ничего?

– Не знаю.

– Молодой или старый?

– Не знаю.

– Вот, заладила: не знаю. Ты что-нибудь знаешь?

– Не знаю.

– Ладно, – снисходительно махнула Ольга рукой. – С тобой разговаривать бесполезно. Иди к Димке. Он ради тебя сидит там.

Надя с восхищением смотрела на подругу, впервые осознав: Ольга намного опытнее, и есть в ней житейская мудрость, а Наде ещё предстоит осваивать непонятные взрослые хитрости.

– Вот что, – Ольга встала, отбросив журнал, – вечеринка отменяется. Вы на меня тоску нагоняете, – она решительно вошла в гостиную. – Дим, я пошутила: праздник отменяется. Дуйте домой!

– Ты даёшь! – Дима послушно натянул куртку.

– Кавалер, – Ольга хихикнула. – Меньку не забудь проводить.

– Не надо, – сказала Надя и, попрощавшись, вышла на улицу.

* * *

Весна!

Конец марта!

Но Зима не бросилась без оглядки улепётывать от чисел в календаре. «Не спешите радоваться. Я еще похозяйничаю!» – напоминает она о себе ночными морозами. Зима, конечно, вправе напоследок пошутить, но чуть уловимое дуновение аромата первоцвета, сирени и черёмухи уже витает в воздухе. Такого смешения запахов не бывает, да и рано ещё, но подсознание помнит, а желание скорейшего тепла так сильно, что ошеломляющая Весна становится почти реальностью. Зима порывом морозного воздуха изгоняет предвестника зелёной красавицы, но остаётся предчувствие зарождения новой жизни и уже не покидает.

Впервые Надежда не спешила домой. Не хотелось. Её не пугали пустые улицы, наоборот, она представила: с ней происходит несчастье, самое страшное, какое может быть, и тогда мама, видя истерзанное тело дочери, понимает, как она дорога ей… Рыдает… Кричит, что была не права…

– Менька! – её догнал Димка и пошёл рядом.

Надя не хотела ни с кем разговаривать, но прогонять одноклассника не стала. Этот кареглазый высокий парень нравился ей с шестого класса, только постоянные клоунские выходки немного… раздражали.

Сначала она воспринимала его выкрутасы спокойно: как и все одноклассники, смеялась над ним, переживала, когда вызывали к директору или приглашали родителей в школу, но однажды Ольга язвительно заметила:

– Везёт же некоторым.

– О чём ты? – не поняла она.

– Будто не знаешь. Димка с четвёртого класса в тебя влюблён и выпендривается, чтобы ты обратила внимание!

– Я? Ему нравлюсь? – Надя покраснела.

– Да ладно тебе. Вся школа знает. Я сама слышала на перемене, как ребята над ним смеются: «Что, Димка, опять к директору на ковёр, а Менька твоя даже глазом не повела?!» Поняла? Твоя Менька! А ты дурочку из себя строишь?

Надя представила одноклассников, они могут шутить жестоко, и ей стало жалко Диму. Она порывалась сказать ему: «Если из-за меня, то не надо», – но не решалась, и вот, пожалуйста, такая возможность появилась. Но слов не было.

Первым молчание нарушил Дима:

– Ольга – девчонка нормальная. Не знаю, что с ней сегодня. Не обижайся на неё.

Надя не ответила, замолчал и Дима. Так они дошли до дома Надежды.

– Домой что-то не хочется, погуляем ещё.

Дима незаметно посмотрел на часы, почти девять. Мама ругаться будет… но он послушно пошёл следом за девушкой.

– Дим, я хочу тебя попросить, – начала Надя, – если ты из-за меня, ну, всякие штучки выкидываешь, журнал выкрал и тому подобное, не надо. Я к тебе, – она некоторое время молчала, – хорошо отношусь.

Она взяла его за руку, остановилась и доверчиво посмотрела на него. Было темно, и он почти не видел выражения её лица, но по интонации голоса понял: она говорит правду.

– Не буду, – твёрдо сказал он и крепко сжал её ладонь.

По ночному городу они бродили долго, говорили обо всём: школе, общих друзьях, приближающихся экзаменах, куда поступать.

– В институт не пойду, в техникум, – деловито сказал Дима. – Железнодорожный. Только боюсь, не поступлю. Придётся осенью в армию идти.

– В армию?! – Надя остановилась, а Димка обрадовался её неподдельному волнению.

– Ага. В детстве много болел, и меня отдали в школу почти в восемь лет. В октябре восемнадцать стукнет. Батя говорит – каждый настоящий мужчина должен отслужить положенные два года или три на морфлоте. Он старшему брату тоже так говорил, а ещё: армия школа жизни для мужика. Брат уходил пацаном, вернулся взрослым мужчиной. Я его не сразу узнал. В армию обязательно, иначе нельзя, – убедительно сказал он и нерешительно спросил: – Ты на проводы придёшь?

– Приду, – ответила Надя, – если пригласишь.

– Да ты что? – Дима готов был закричать: «Чтобы я не позвал тебя перед такой длительной разлукой?», но лишь сказал: – Обязательно приглашу. Можно я буду писать тебе?

– Конечно. Я буду ждать тебя из армии, – неожиданно для себя сказала Надя.

– Правда?! – Димкино сердце застучало быстро-быстро.

Когда Людмила Алексеевна встретила дочь у порога и с упрёком начала выговаривать:

– Ты где была? Я вся извелась, –

Надя спокойно ответила:

– Гуляла. Тебе можно. И мне тоже.

Димку наказали, и две недели его путь был дом – школа, школа – дом, но он был счастлив.

Менька! Менька! Его чувство взаимно!

Глава 3. Вероника Альбертовна

Время летит незаметно: на дворе инфекционный октябрь.

Долго ожидаемое, но такое короткое лето прошло, как три длинных дня. Следом промчалось рыжее бабье лето. И опять непроходящий, наводящий тоску и скуку дождь, от которого не спасают ни зонты, ни сапоги, ни плащи. Грязные лужи ночью сковываются звонким льдом, утром температура приближается к нулю. Порывистый ветер срывает последние летние штрихи, природа убаюкивается в ожидании зимы – долгой, холодной и… такой прекрасной русской зимы.

Надя читала. Хлопнула входная дверь, она оторвалась от чтения, но, как бывало раньше, не выбежала навстречу матери. Теперь она почти всегда приходила с Сергеем Николаевичем. Надя отложила книгу и стала ждать, может быть, мама сама зайдёт. Но она не пришла, лишь минут через тридцать заглянула и позвала ужинать.

– Не буду, – буркнула Надя.

– Почему?

– Я поела.

– Опять яичницу? Ты себе желудок испортишь.

– Ну и что? Мой желудок! Что хочу, то с ним и делаю, – грубо ответила Надя и отвернулась.

Людмила Алексеевна покачала головой и тихо закрыла за собой дверь.

Всего за несколько месяцев дочь из ласковой, доверчивой девочки превратилась в постоянно чем-то недовольную, замкнутую девушку. Ни разговоры, ни всяческие попытки задобрить не имели успеха. Надя всё больше замыкалась и удалялась от матери. Причина Людмиле Алексеевне ясна – Сергей, но отказаться от него она не могла. Летом они расписались, он переехал к ним жить. Внимателен, заботлив, выполняет капризы, они так мелки, что не выполнить смешно. Пока Надя была в Москве, поступала в институт, сделал ремонт в квартире, перевёз из своей стенку и кухонный гарнитур. Но главное – он любит её, и она впервые за многие годы почувствовала себя любимой и желанной женщиной.

– Ты поменьше обращай внимание, – успокаивал её Сергей. – Всё будет хорошо. Построже, и она перебесится.

«Конечно, – думала при этом Людмила. – Перебесится?! Была бы родная дочь, так бы не говорил, – и здесь же спохватывалась: – Зря я так, относится он к ней хорошо. Может, и вправду построже? А то прощаю всё, поэтому и хамит. Нет. Нельзя», – так и жила в постоянных сомнениях.

Когда мама ушла, Надя отругала себя: «Зачем опять нагрубила? Не хотела, а нагрубила. Зачем? И есть хочется…»

Она встала, походила по комнате. Как было бы хорошо – пойти на кухню, сесть за стол и, уплетая мамины котлеты, рассказать, что происходит в жизни и… душе.

Рассказать, как переживает о провале при поступлении в институт. Был бы кто рядом и подсказал не подавать документы на факультет АСУ… Один балл решил судьбу. Могла быть студенткой железнодорожного института. Странно, она никогда не хотела туда поступать, но почему-то решила в последний момент. Димка в железнодорожный техникум, она – в институт. На другие факультеты набранного балла вполне хватало, для АСУ – нет, и оказалась она в несчастливчиках.

Рассказать, как холодеет на душе при мысли: Димка уходит в армию. За последние месяцы он стал для неё настоящим другом и… даже больше. Целых два года его не будет рядом!

Этим и многим другим хочется поделиться с мамой, но что-то держит, не пускает. А держит… Новый мамин муж и его взгляды. Тайные, мимолётные, но от этого не менее пугающие.

Надя заставила себя выйти из комнаты.

Мама и он ужинали. Надя заметила материнские припухший нос и красные веки.

– Доченька, – Людмила засуетилась у плиты. Миг – и на столе тарелка с макаронами и котлетой. – Поешь, моя хорошая.

Надя напущенно-безразлично перебирала вилкой. Сергей Николаевич поблагодарил за ужин и ушёл смотреть телевизор.

Прежнего откровенного разговора не получалось. Людмила Алексеевна пыталась разговорить дочь, Надя отвечала резко и однозначно.

– Надя, я думаю, тебе пора на работу устраиваться. Хватит без дела сидеть. И Сергей советует работать. Он может помочь.

Лучше бы Людмила Алексеевна не вспоминала о Сергее Николаевиче.

– Ему какое дело, чем я занимаюсь? – сдерживая гнев, раздражённо поинтересовалась Надя.

– Он тоже волнуется за твою судьбу.

– Ну-ну, – Надя усмехнулась. – Все они волнуются. А сами так и норовят под юбку залезть, кобели, – так всегда говорит Ольга.

– Не смей так выражаться, – выкрикнула Людмила Алексеевна. – Ты где набралась такой пошлости?

– Тебе разве не всё равно, чему и где я набираюсь?

– Как ты можешь? Как ты можешь? – Людмила не находила слов. – Я… он… Ты очень изменилась. Я не думала, что у меня такая злая и испорченная дочь. Вот что хочу тебе сказать, доченька, – Людмила вспомнила совет Сергея быть «построже», – раз в институт не поступила, ума не хватило, устраивайся на работу. Работай, как все. Почему я должна кормить и одевать тебя? Хватит! Чтобы завтра же пошла искать работу. Поняла?

Надя молчала.

– Я тебя спрашиваю! Поняла?

Надя подняла на мать полные слёз глаза.

– Поняла, – тихо ответила она, встала, ещё раз, теперь уже осуждающе, посмотрела на мать и повторила: – Поняла. Я всё поняла, мама!

Людмила Алексеевна осталась на кухне одна. Она какое-то время посидела, вытирая кухонным полотенцем слёзы, затем принялась наводить порядок, думая при этом: «Ничего, ничего. Пусть узнает, как себя нужно с матерью вести. Ничего, ничего», – и тут же: «Что я делаю? Зачем я её так обидела? Про институт вспомнила. Зачем?!»

* * *

Ночью Надя не спала. Ворочалась, вставала, подолгу сидела, опять ложилась… сна не было. Лишь когда пришла спасительная мысль – уехать в Москву к Ольге, ненадолго задремала.

Как впопыхах собирала чемодан, ехала на вокзал и уговаривала кассиршу поискать билет подешевле, та твердила: «Есть в купе. Нужно – берите. Не нужно? Не задерживайте очередь», – помнила плохо. Всё происходило не с ней, с другим человеком. Решительным, смелым.

Когда застучали колёса и знакомый с детства перрон начал медленно растворяться в прошлом, пришёл испуг. Нужно найти стоп-кран и остановить поезд. Нужно вернуться домой! Она ещё успеет до возвращения матери. Теперь она не называла её по-другому, только мать.

Нет. Дорога назад закрыта. Вернуться – показать свою беспомощность и слабость. Она докажет: ей по силам жить без неё. Пусть будет с ним! Когда-то она была нужна ей, сейчас дорог он. Ну и пусть!

Скромный провинциальный вокзал давно скрылся из вида. За окном спешащего скоростного поезда тихие невзрачные пейзажи.

– Доченька, ты чего такая смурная? – соседка по купе, маленькая щуплая бабуля, её провожало шумное семейство, ласково смотрела на Надю. – Случилось что?

Надя отрицательно покачала головой.

– Не печалься. Всё утрясётся. Давай-ка испробуем пирожков. Мне невестка в дорогу испекла. У сына в гостях была. Верно, видела их на вокзале?

Надя кивнула.

– В гостях целый месяц пробыла. Хорошо принимали, – бабуля говорила и говорила. Её воркование действовало на Надю успокаивающе. Она послушно съела пирожок, затем ещё один, проводница принесла чай. Надя, не заметила как, выпила и его. Бабушка всё говорила и говорила.

– Поездов не люблю. С войны. Санитаркой была. В поезде санитарном. У меня наград знаешь сколько? Даже медаль «За отвагу» есть. В Берлине была. Вот как. Поездов не люблю. Накаталась на всю жизнь. Ты куда, доченька, едешь? Домой или из дома?

– Из дома.

– Ну, ничего, не печалься. Пирожок кушай – кушай, не стесняйся. Раз из дома, значит, ещё не скоро домашнего поешь. Верно, учиться?

Надя кивнула.

– У меня тоже все внуки учатся. Кто где.

Ласковый с мелодичными перекатами голос убаюкивал. Бессонная ночь, тревожный день брали своё. Веки сами закрывались.

– Ложись, доченька, ложись. Умаялась. Тебе докудова? До Москвы? И мне туда, а потом пересадка и домой. Спи. Мимо Москвы никак не проедешь. Куда ни едешь, всё в неё родимую попадаешь. Я ж в Москве родилась. Отец мой из простых, крестьянин, в столицу в двадцатые годы на заработки поехал, там с мамой и познакомился…

Надя уснула крепким, безмятежным сном.

* * *

Москва встретила Надю снегом с дождём и суетливо спешащими. Уезжающие, приезжающие, провожающие заполняли Казанский вокзал шумом, толкотнёй и осознанием беспомощности перед многомиллионным городом.

Попрощавшись с попутчицей, бабуля почти насильно запихнула в чемодан оставшиеся пирожки и убеждённо перекрестила, поможет, обязательно поможет. Надя на площади трёх вокзалов подошла к пожилому постовому.

– Товарищ милиционер! – решительно начала она, стушевалась и, окончательно оробев, спросила: – Как добраться до хлебозавода номер сорок восемь?

Постовой внимательно рассмотрел её, помолчал, ещё раз окинул взглядом:

– Кто там у тебя?

– Сестра. Старшая, – не растерялась Надя.

– В гости или на работу устраиваться?

– На работу.

– Что дома-то не сидится?! И едет, и едут, – по-доброму ворчал он. – Думаешь, здесь мёдом намазано? Ох, хлебнёшь ты, девка, на этом хлебозаводе горюшка, локти будешь кусать. Работа там тяжёлая. Посменная. И народ знаешь какой? Палец покажешь, руку откусят. Что ж хочешь? Москва слабых не любит. Сестра-то давно здесь обитает?

– Недавно.

– Что учиться-то не пошла?

– Провалилась.

– Ну-ну, – посочувствовал милиционер и подробно объяснил, как добраться до завода.

Пока Надя доехала до места, нашла проходную и вахтёр через отдел кадров узнал, что Ольга Калинина работала в ночную смену и сейчас, вероятно, отсыпается в общежитии на другом конце города, прошло полдня.

Ещё несколько часов блуждания по огромной Москве.

Невзрачное общежитие голодной измученной Наде показалось спасением от наваливающейся усталости от машин, домов, людей. Но несговорчивая толстуха-вахтёрша никак не соглашалась разыскать в четырёхэтажном здании Ольгу Калинину и сообщить, что к ней приехала подруга Надя.

– Не обязана бегать по этажам, – ворчала толстуха, то и дело бросая взгляды на Надину ношу – чемодан. – Приезжают тут, потом за ними убирай. Небось, целый чумодан сала да варения.

– У меня ничего нет, – оправдывалась Надя. – Только вещи.

– Ага. Знаю я вас, какие вещи. Небось, сало с перцем или чесноком?! – толстуха жадно посмотрела на чемодан и надрывно сглотнула.

– Ой, – вспомнила Надя, – у меня же пирожки. Вкусные.

Пока Надя возилась с поклажей, толстуха, привстав из-за стола, хищно наблюдала, когда же убедилась: в чемодане съестного нет, – сквозь зубы прошипев: «Приезжают тут, потом за ними убирай», – поникла и успокоилась.

– Вот, – Надя протянула ей кулёк с пирожками.

– Ладно, один уж возьму. Нет – два. Как, говоришь, подругу зовут? Ольга Калинина? Знаю такую. Ты чего к ней заявилась? На вид ты вроде девка неплохая, – она внимательно с головы до ног осмотрела её.

«Как тот милиционер», – подумала Надя.

– Вроде скромна, – продолжила толстуха. – А та – полная шалава, – она взяла последний пирожок и спрятала под стол. – Зачем она тебе?

– Пожалуйста, – Надя заплакала. – Скажите ей, что я приехала.

– Сама скажешь. Иди. На втором этаже живёт. Двести тридцать пятая комната. Куда понеслась? Лестница в другой стороне. Смотри мне. Чужие только до двадцати двух часов. Проверю!

* * *

Ожидаемой восторженной встречи не состоялось. Ольга, похудевшая, повзрослевшая, протянула: «Ты-ы-ы?» – и небрежно добавила:

– Ну проходи, раз приехала.

Надя не заметила холодного приёма, всё равно, лишь бы оказаться рядом со знакомым человеком в этом негостеприимном городе. Она поставила чемодан и, не сняв пальто, начала рассказывать: как её обидела мать, как собирала вещи и ехала на вокзал, как бабушка кормила пирогами, как искала завод, общежитие…

Она рассказывала всё без утайки. Ольга её лучшая подруга, она поймёт и обязательно поможет.

Ольга сначала слушала отрешённо, потом с интересом и, чем ближе рассказ приближался к развязке, тем больше проявляла интерес, и, не дослушав до конца, прервала Надежду:

– Значит, никто не знает, куда ты поехала и к кому?

– Я же говорю… – Надя возбуждённо начала вновь пересказывать ссору с матерью.

– Хватит болтать, – Ольга взяла чайник, – давай раздевайся, переоденься во что-нибудь, потом душ примешь. Я пойду на кухню.

Пока закипала вода, Ольга сосредоточенно думала. Несколько месяцев столичной жизни сделали её мудрее и опытнее, главное – научили не спешить.

«Думай, думай. Потом принимай решение», – последнее время она говорила себе это чаще всего.

Сразу же после выпускного она уехала в Москву. В родительском доме её мог удержать только отец, но он был в недельном отъезде. Слёзы и уговоры матери?! Какая ерунда! Она красива, опытна, сильна и должна жить там, где хочет, и так, как хочет.

Двоюродный брат матери гостью встретил без восторга. Комната в огромной коммуналке в центре Москвы не предназначалась ещё для одного человека. Переночевав несколько дней на полу, побродив по многолюдной столице в поисках работы и получив где удивлённый, где раздражённый или ироничный отказ, она по совету дяди поехала на хлебозавод.

– Что будут предлагать, на то и соглашайся, – строго наказывал он. – Везде сокращение, сама знаешь, какая ситуация в стране. Хорошо – свояк обещал помочь. Жена на хлебозаводе в отделе кадров работает. С общежитием тоже вроде можно сговориться. Смотри, не забудь гостинцы отдать.

Ольга не знала, «какая ситуация в стране». Перестройка какая-то. По телевизору и раньше смотреть нечего, сейчас только и крутят: съезды да заседания. Она видела: в центре Москвы народ толпится. Кричат о чём-то. Требуют. Голосуют за что-то. Ну и пусть митингуют, у неё свой план, и по нему она действует.

Жена свояка встретила Ольгу доброжелательно, у самой дочка в десятом классе, и что её ждёт через год – никто не знает.

– Пойдёшь раскладчицей, – убедительно сказала она.

– Я хочу секретарём или, в крайнем случае, машинисткой.

Кадровички, их было в кабинете ещё три, дружно захихикали.

– Больше ничего не хочешь? – невозмутимо спросила жена свояка. – Не пойдёшь раскладчицей, можешь идти отсюда. Ну?

Ольга утвердительно кивнула.

Жена свояка передала Ольгины документы подчинённой:

– Оформляй и койко-место выпиши.

– Ксения Владимировна! В пятом цеху нет вакансий. Только в четвёртом.

– В горячий нельзя. Несовершеннолетняя.

– Ксения Владимировна! В общежитии мест нет!

– Оформляй. Я Ивановне сама позвоню.

Больше жена свояка на новую работницу хлебозавода не обращала внимания. Документы оформлены, и Ольга, поблагодарив, ушла, оставив «гостинец» себе.

Чайник закипел. Окончательно не решив, что делать с нежданной гостьей, Ольга вышла с кухни и столкнулась с комендантшей общежития:

– Ой, Еленочка Ивановна! – Ольга заискивающе заулыбалась, пятидесятилетнюю одинокую комендантшу боялись все общежитские. – Здравствуйте.

– Ну-ка, вернись, – комендантша почти толкнула её назад в кухню. – Это кто у тебя?

«Вот сволочи! Уже доложили!» – зло подумала Ольга и ласковым голоском вывела:

– Еленочка Ивановна. Это моя двоюродная сестрица.

– Не ври.

– Подруга, но как двоюродная сестра.

Комендантша недовольно засопела.

– Еленочка Ивановна, простите. Она без предупреждения приехала. Куда деваться теперь? Ночь скоро.

– Мне что?

– Еленочка Ивановна, – Ольга приблизилась к комендантше и почти на ухо зашептала: – Мне вчера поклонник флакончик духов подарил. Французские. Аромат жасмина. Я знаю, вы такие любите.

– Ну?

– Пусть сестра переночует несколько ночей, пока не устроится.

– Смотри у меня, – комендантша пригрозила пальцем, но без угрозы. – Допрыгаешься с этими поклонниками.

– Ну что вы, Еленочка Ивановна. Он у меня один.

– Кому другому скажи. Смотри, девка, допрыгаешься, – комендантша по-хозяйски осмотрела кухню и направилась к выходу. – Были и круче тебя, а кончали на помойке. За тридцать с лишним лет такого насмотрелась, таких повидала… От сердца советую – кончай таким делом заниматься.

– Я вас, Еленочка Ивановна, не понимаю. О каком таком деле вы говорите? – Ольга наивно улыбалась.

– Сама знаешь каким. Думаешь, тайна. Зря. Про тебя кому надо всё известно. Да что с тобой говорить? Пропащая ты, – она с сожалением посмотрела на Ольгу и пошла прочь, сказав через плечо: – За духами завтра зайду. Неделю сестре даю. Через неделю проверю.

– Ой, Еленочка Ивановна, вы как мать родная, – Ольга льстиво улыбалась и думала: «Стерва. Была бы моя власть, удавила!»

Наскоро напоив подругу чаем, Ольга скомандовала:

– Душ в конце коридора, полотенце моё возьмёшь. В шкафу на верхней полке, синее. Не вздумай с нижней полки взять. Это Тамаркино. Заругает.

– Тамарка? Это кто?

– Моя соседка. В отпуске она. Через две недели приезжает. Спать будешь на её кровати. Мне собираться надо.

– На работу?

– Ага, на работу. Приду, и будем решать, что с тобой делать.

* * *

Ольга вернулась, когда Надя спала. Немного осунувшаяся, с тёмными кругами под глазами, она растолкала подругу и, вытащив из маленькой сумочки (итальянская, дорогущая – решила Надя) пятьдесят рублей, сказала:

– Сходи в магазин. Купи поесть. Матери телеграмму дай, что жива-здорова. А то всю милицию на ноги поставит. Ни к чему нам это.

– Почему? – не поняла Надя.

– Потому.

Ответ Наде не понравился, вроде обычный, но было в интонации подруги что-то нехорошее.

Вскоре Надя услышала тихое, тревожное посапывание.

Только сейчас Надя начала осознавать, что произошло. Хотелось сделать больно матери?! Отомстить за причинённую обиду. И что?! Мама – там, дома! А она?! В полной неизвестности! Никому не нужная обуза! Но выбора нет. Сама захотела, и самой придётся подстраиваться под обстоятельства и выкарабкиваться из неопределённого положения.

Надя сходила на почту и отбила телеграмму:

«У меня всё хорошо. Не ищи. Устроюсь, сообщу адрес. Надя».

Хотела приписать: «Целую», но передумала.

Зашла в магазин, простояв более часа в очереди, купила пачку пельменей. Собиралась купить любительской колбасы, но достался голландский сыр. Когда вернулась в общежитие, Ольга уже встала.

– Где шатаешься? – раздражённо спросила она и, увидев покупки, потребовала: – Возьми кастрюлю и свари пельмени. Кухня налево по коридору.

Надя беспрекословно подчинилась.

Пельмени развалились, превратившись в мучной суп с серыми кусочками непонятного состава. «Фу. Как это можно есть?» – подумала Надя, но Ольга, обжигаясь, быстро уминала неприглядное блюдо.

– Телеграмму дала? – спросила она, когда на тарелке ничего не осталось.

Надя кивнула.

– Ну, подруга, – сытая Ольга милостиво посмотрела на робко сидевшую на краю Тамаркиной кровати Надю. – И что прикажешь делать с тобой?

– Не знаю.

– Зато я знаю, – Ольга подскочила к Наде и стала тормошить. – Не печалься. Я обо всём договорилась. Завтра пойдём на работу устраиваться.

– Правда?! – Надя засияла. – Когда пойдём? Завтра? Здорово. Куда? На завод? К тебе?

Ольга усмехнулась:

– Почти угадала. Ко мне, но только не на завод. Не расспрашивай, всё завтра узнаешь, а сегодня у нас грандиозные планы. Идём в ресторан. Отмечать твой приезд и знакомиться с моим женихом!

– В ресторан? Женихом? – У Нади почти закружилась голова.

«Какая Ольга молодец! Настоящая подруга. Правильно я сделала, что уехала от матери!» – подумала Надя.

– Ой, я никогда в ресторане не была. У меня красивого платья нет, только выпускное, но я его не взяла.

– Деревня ты, Надька! В рестораны в таких платьях не ходят.

Надя хотела спросить: «Разве моё выпускное платье плохое?» – но не стала. Ольга лучше знает, что носят в столице.

В семь часов вечера подруги под ручку вышли из общежития. Ольга смилостивилась и дала Надежде юбку и блузку. Наде кофточка не понравилась, открытая и просвечивается, но Ольга сказала: наряд по последней моде и ей к лицу.

Ольга уверенно остановила такси.

– В центр.

Таксист, рассматривая девушек так, что Надя начала краснеть, нагловато спросил:

– Центр большой. Куда конкретно?

– Советский знаешь?

– Как же не знать?! Знаю. Вмиг, пташки, доставлю, – таксист суетливо заёрзал, и машина рванула с места.

* * *

Огромный зал, высокие потолки, снующие в строгих костюмах молодые официанты. Надя заворожённо рассматривала ресторанных гостей. Шумная компания парней в малиновых пиджаках, у одного на шее толстая (неужели золотая?) цепочка. За соседним столиком три красивые, но сильно накрашенные девушки. Они курили и всё время посматривали на парней в малиновых пиджаках. Несколько столиков занимали чернобровые, небритые и неопрятно одетые мужчины.

– Это кто? – шёпотом спросила Надя, глазами указав на столик.

– С рынка, Тишинского, – ответила Ольга и подозвала официанта.

«Какая молодец!» – подумала Надя, слыша, как подруга разговаривает с ним.

Ольга вела себя без суеты, уверенно, словно бывала здесь каждый день. Даже на входе её не остановил огромный, страшный вахтёр. Он, увидев Ольгу, немного, как показалось Наде, поклонился и услужливо открыл дверь.

– Ну, как тебе здесь? – с превосходством спросила Ольга.

– Ой, не знаю, что и сказать.

– Ну-ну. Захочешь – и ты станешь своей.

– Это как? – удивилась Надя. – Столько денег у меня никогда не будет.

– Захочешь – будут, – Ольга кого-то увидела и замахала рукой. – Вот и Денис.

К ним подходил рыжеволосый рябой парень.

– Познакомься, мой жених.

Парень быстро представился: «Денис, жених», – и, слащаво улыбнувшись, сел на свободный стул.

– Девочки, что будем пить? – Денис рыжими, как и волосы, глазами оценивающе-пренебрежительно посмотрел на Надю, она поёжилась под его взглядом.

– Я всё заказала. Нам коньяк. Ей вино.

– Вино? – Денис вскинул глаза на Ольгу.

– Она вообще не пьёт. Ей и вина хватит, – Ольга словно оправдывалась перед женихом.

Надя быстро пьянела. То ли вино было слишком крепкое, то ли обстановка дурманила. Денис пригласил танцевать, затем парень из-за соседнего столика. Ольга всё подливала и подливала. Наде стало нехорошо, всё кружилось, словно в тумане. Она попыталась отказываться от очередного налитого Ольгой бокала, но подруга приказала: «Пей!»

Тот же парень из-за соседнего столика опять пригласил танцевать. Она замотала головой:

– Ой, не могу. Я лучше посижу.

Но Ольга сказала: «Иди!» – и Надя неуверенно встала.

Парень подхватил её и по-хозяйски обнял. Самостоятельно стоять она не могла. Парень почти носил её, при этом неприлично лапая.

– Ну, как? – Ольга шальными глазами смотрела на Дениса.

– Обычная.

– Я тебе больше не должна?

– Смотрю, легко решила отделаться, – усмехнулся рыжеволосый.

– Но ты же обещал.

– Не боись. Своё слово держу. Я прикинул, если ты такая прыткая, может, будем с тобой и дальше работать. Сейчас мода на чистеньких провинциалок пошла, – Денис противно хохотнул. – Если в дело войдёшь, самой работать не придётся.

Ольга молчала, предложение заманчивое, но где она найдет ещё таких… как Менька… Хотя? В общаге…

– Ладно, об этом потом поговорим. Документы привезла? – рыжеволосый положил Надин паспорт в нагрудный карман спортивной курстки. – Налей ей ещё, и будем собираться. Завтра часов в восемь пришлю человечка. Вещички передашь.

Когда парень из-за соседнего столика привёл Надю, она уже ничего не понимала. Ольга втолкала ей в руку бокал. Она послушно поднесла к губам, но кто-то вырвал его. Она подняла глаза кверху. Женский голос спросил:

– Они кто тебе?

Надя неприлично икнула и закрыла руками лицо.

– С ней всё понятно. Тогда ты скажи – она тебе кто?

– Твоё какое дело, – Ольга, разгорячённая коньяком и предложением Дениса, встала и грудью двинулась на незнакомку.