Текст книги "До свадьбы доживет"

Счастье в личной жизни

С Лизкой были они знакомы от рождения. Родились подруги в один и тот же год, вместе катались в колясках по двору, потом играли в песочнице, потом ходили в одну группу детсада. И в школе сидели за одной партой. Лизка жила этажом выше, в точно такой же, как у Тины, квартире. Странно, что Тина все эти почти три месяца о ней и не вспоминала, хотя слышала порой легкие звуки шагов над головой. Страдала от одиночества и заброшенности, а про самую близкую подругу детства и юности напрочь забыла. Гордость, что ли, мешала? А вполне может быть. Ведь прежде в их парочке – Валька и Лизка – более удачливой и уверенно идущей по жизни считалась она, Валентина Красносельцева. Именно она с первого захода поступила в МГУ на искусствоведческий, именно она легко добывала немалые деньги еще в те времена, когда большинство только растерянно оглядывалось вокруг, не понимая, как дальше жить. Но главное: именно Валька рано и удачно вышла замуж и родила ребенка. Просто образец для подражания, а не подруга.

У Лизки Авдеевой все происходило через пень-колоду. Она в свой вуз поступила со второго захода. А потом долго сидела в девках, хотя была видной и боевой. Может, эта боевитость отпугивала кавалеров, может просто планида ее была такая, но никак не получалось у Лизки найти себе парня для серьезных и длительных отношений. Знакомилась, встречалась, а через две недели прощалась. Без объяснения причин. Первые пару таких обломов можно было еще как-то пережить, но когда это вошло в систему, мысли в Лизкину голову полезли самые черные. Причем – что странно: по работе она продвигалась неуклонно, как танк, став в конце концов управляющей банка. А вот с личной жизнью творилось что-то необъяснимое. Лизка со своей матерью грешили даже на сглаз и порчу. Хотя кто и зачем глазил и порчу наводил – это тоже оставалось большим вопросом: никому Лизка дорогу не перебегала, разлучницей не была, от женатых шарахалась. Но, видно, нашелся кто-то злой! Иначе не объяснить. Ведь непонятно: интересная молодая женщина с хорошей работой и солидным заработком, с квартирой в центре Москвы (родители заблаговременно купили себе жилье, чтобы обеспечить дочь жилплощадью) – и совершенно, безнадежно одна. Лизка нервничала и все выспрашивала у Вальки секреты ее успеха на сердечном фронте.

– Да ты просто не думай об этом, и все, – советовала беззаботная Валька, – Расслабься, оно как-то и образуется. Само.

Легко ей было говорить!

Само ничего не образовывалось, и в конце концов Лизка, отчаявшись, родила дочку. Просто так, как она сама выражалась, для себя. Пока время не ушло. Ну да. Все женщины боятся этого рубежа – тридцатилетия. Всем кажется, что если не успела обзавестись семьей и ребенком до этого времени, то можешь не успеть вовсе. Вот Лизка, случайно забеременев от случайного первого встречного, решила, что родит. Валька обещала, что будет во всем помогать, бегала к Лизке в больницу, когда та лежала на сохранении, примчалась в роддом с немыслимым букетом роз, который поместился только в ведро – все послеродовое отделение приходило в Лизкину палату любоваться этой щедрой красотой. Среди великолепия роз и провела свои первые дни жизни Василиса, большеглазое Лизкино чудо, появившееся на свет с белокурыми локонами чуть ли не до плеч. Кому же суждено было стать крестной матерью малютки? Конечно же, Валентине Красносельцевой – без вопросов!

Лушке было семь лет, она влюбилась в новорожденную Ваську безоглядно и часами пропадала в верхней квартире, стараясь помочь «тете Лизе» всем, чем могла. Лушка разглядела первую Васькину улыбку, Лушка часами гукала с маленьким чудом, развлекая «куколку ненаглядную», Лушка гуляла с Васькой по двору, катая коляску туда-сюда, как заправская нянька.

Лиза даже тревожилась, что Валя и Юра подумают, не эксплуатирует ли она детский труд. Но Тина-Валентина была только за: девочке полезно уметь пеленать младенцев, а также убаюкивать их и играть с ними. Это отличный опыт. Тем более у Лушки не было ни сестрички, ни братика. И тут – вот, практически сестричка. Разве можно быть против? Юра, кстати, тоже умилялся, видя, как хлопочет над младенцем его подросшая дочка.

– Такая маленькая, а уже прирожденная мать! – удивлялся он, – Девочка! Во всех своих проявлениях.

Лушка терпеливо тренировала десятимесячную Ваську, когда та делала первые самостоятельные шажки.

– Иди ко мне, моя маленькая, иди ко мне, моя умница! – ворковала семилетняя девочка, присев на корточки и раскинув руки навстречу не решающейся сделать шажок «куколке», – Ну, давай, топ-топ!

И если вдруг Васька падала, Лушка подхватывала ее, утешала, целовала и приговаривала взрослым и уверенным голосом:

– Ну, ничего, ничего. До свадьбы – доживет!

– Не доживет, а заживет, – поправляли ее взрослые.

Но Лукерья упрямо держалась своего варианта. Настолько упрямо, что и окружающие приняли ее формулировку и, случись что, с улыбкой повторяли:

– До свадьбы доживет! Ясное дело! А как иначе!

Когда Тина с Юрой и Лукерьей переехали на новую квартиру, дочь все равно после школы прибегала к дедушке-бабушке. Школа-то у нее осталась прежней, в которую ходили ее мама с тетей Лизой. Девочка обедала, делала уроки, а потом бежала играть с Васькой. Между ними завязалась нежная любовь-дружба.

– Лу-ка! Лу-ка! – радовалась Василиса, едва завидев свою подружку.

Лиза смеялась:

– Валька, смотри, как мы своих девчонок назвали: Лука и Васька. Как парней. И не разберешь.

– Ага. Сейчас унисекс в моде. Тенденция, – поддерживала Тина свою подругу.

Последние пять лет, прошедшие после смерти родителей, Тина-Валентина редко бывала на Кудринской. В родном доме ее жили квартиросъемщики, не было причин появляться. Лушка, верная своей привязанности, встречалась с подросшей Васькой, болтала с ней, помогала с уроками, время летело, малышка росла, хорошела, делалась подростком. Все это проходило мимо ее крестной. Странно. Жизнь некогда очень близких людей шла параллельно, без пересечений. Так бывает. Жаль, конечно, но что поделаешь – жизнь.

К тому же существование Лизаветы пять лет назад кардинально изменилось. Она неожиданно обрела счастье в личной жизни, причем именно тогда, когда потеряла всякую надежду на замужество и жила, окончательно смирившись, исключительно ради дочки. Ей исполнилось уже сорок, а Ваське десять лет, мир их был теплым и уютным. Лиза говорила, что дочка – самый ее близкий друг, никого ближе нет и быть не может.

Летом того года они поехали вдвоем на музыкальный фестиваль в Калужскую область. Волшебные места! Вокруг святые источники, храмы, монастыри, редкой красоты природа: холмы, извилистая речка Протва, синие стрекозы, июльский зной, крики птенцов из гнезд, смородина, огурцы, помидоры, яблоки белый налив. Благодать! Это первый раз, когда они отправились отдыхать не за границу, а в родные места. У Лизы вся родня происходила из Калужской области, от прадедов достался ей в наследство бревенчатый деревенский домик. Вот она и решила наконец посмотреть, что там на ее исторической родине да как. Домик врос в землю, участок весь зарос лопухами и крапивой, забор покосился, а местами и рухнул, но колодец был полон живой воды, яблони плодоносили, кусты крыжовника, малины и смородины гнулись к земле от обилия плодов, старое вишневое дерево сплошь покрыто было спелыми ягодами.

– Мам, это рай? – спросила Васька.

И Лиза поняла, что – да, у них есть рай. Свой собственный дивный рай, о существовании которого они почему-то не вспоминали, мысли о нем отгоняли, как мешающие всяким неотложным московским делам. А рай стоял себе и ждал их. Домик на высоком холме, по склону которого можно было легко сбежать к реке с ее плакучими ивами и кувшинками, с колдовским запахом речного ила и возней мальков на отмели.

– Не продадите? – тут же подскочили соседи, завидев появление хозяев.

– Нет! – уверенно отказала Васька.

– Нам бы со старшими переговорить, девочка, – не поверили взрослые соседи.

Лиза умилилась, глядя со стороны на дочь. Какая сильная выросла. Друг и – хозяйка.

– Дочь все верно сказала. Ей тут господствовать. Тут столько наших поколений народилось. Зачем же продавать? Наоборот – отстраиваться будем, в порядок приводить, – объяснила она.

Наняли людей, принялись расчищать сад, поставили новый забор, на будущее лето наметили строительство нового дома в дальнем углу участка. Этот, старенький, решили оставить, как есть, только укрепить фундамент, сменить крышу и провести от колодца воду.

– Мам, пусть это будет мой домик, ладно? – воодушевилась Васька, – я тут буду спать, хозяйничать.

– Конечно, пусть! Тут и печка русская, ты готовить на ней научишься. Побелить ее надо только. А на окошках – смотри какие наличники! Шедевр. Просто сказка. Тут каждое бревнышко твоих прапрадедов помнит.

Вечерами они садились в машину и ехали на музыкальный фестиваль. Сюда люди приезжали издалека, своим ходом, долго шли пешком от электрички или автобусной остановки, а им что? Десять минут езды – и все дела. Главное – не забыть обрызгаться средством от комаров. И сиди себе на подстилочке, любуйся закатом, слушай музыку, подпевай.

В один из таких вечеров и состоялось приятное знакомство, обернувшееся для Лизы несказанным счастьем в личной жизни. И так все просто получилось, проще не придумаешь. Подошел человек и попросил разрешения присесть. И все! И дальше просто вместе музыку слушали, впечатлениями обменивались. Лиза и не старалась понравиться. Она в этом плане расслабилась настолько, что и в подсознании, видно, таких побуждений не возникало. Спокойно болтали, уходя, попрощались из вежливости. Уехали и забыли. У них главная тема была – дача, сад, забор, водопровод – наведение порядка. Еще утром на речку бежали, купались. Счастливы были простой нормальной человеческой жизнью и ничего лучшего не ждали. Через день опять поехали музыку слушать, а там он, их давешний собеседник. Рассмеялись. Тут уж пришлось познакомиться:

– Женя.

– Лиза.

– Василиса.

И тут уж, сведенные судьбой, стали говорить о себе, никак наговориться не могли. Женя работал на телевидении, на кабельном канале, оператором. Разведен. Дочка такая вот, как Васька. Жена не дает общаться, известное дело. Типа – нормальная ситуация, привычный расклад, пока самого не коснется. И тут уж – хоть волком вой. А жить надо. И хочется человеческой жизни. Чтоб с женой, ребенком, чтоб доверие было, чтоб предательства не ждать, ножа в спину.

Как же Лиза его понимала! Разве ей не хотелось того же? Мужа, доброго дома, доверия, чувства защищенности?

– Они даже похожи – моя и твоя, – тяжело вздохнул Женя, – как сестры похожи.

Так и начались их встречи. Женя тогда жил у дальних родственников на даче. Дом пустовал, вот ему и предложили в отпуске пожить. И он не отказался. Вот счастье-то! Вот стечение обстоятельств! Он до этого все по заграницам, Лиза с Васькой тоже. А тут – сошлось, просто чудо случилось. Как в сказке. Причем сказка с каждым днем оказывалась все более и более счастливой и доброй. Они виделись каждый день, Женя сам просил о встрече. Встречаясь, всегда дарил какой-нибудь милый пустячок и Лизе, и Ваське: мягкие игрушки, книжки, шоколадки. Ни к чему не обязывало, но трогало неимоверно.

– Вась, тебе как Женя? – интересовалась Лиза.

– Хороший, мам, – с готовностью отвечала дочь.

Она знала, как тяготилась мама одиночеством, и мечтала о чуде. Чудом считала она миг, когда в их жизни вдруг появится человек, который станет маме мужем, а ей, Ваське, папой. Васька удивлялась тому, что такие мечты, оказывается, сбываются. Значит – можно мечтать дальше?

А дальше получилось легко, просто и прекрасно: в конце лета, уже в Москве, Женя приехал к ним на Кудринскую и сделал Лизе предложение.

– Кольцо вручил! – хвасталась опьяненная счастьем Лизка, – И как только размер угадал? Прямо в самый раз колечко пришлось.

Конечно, она согласилась! Разве могло быть иначе? Свадьбу сыграли пышную, любая бы невеста позавидовала. Лиза не скупилась, все-таки первый раз замуж шла. Денег на их с Васькой счастье ей было не жаль. Их семья становилась полноценной. У них появлялся надежный защитник, друг, муж, отец. Лиза влюблялась в мужа с каждым днем все сильнее. Вспоминая прошлую жизнь, она радовалась, что пришлось ждать так долго: зато ведь дождалась того самого! Единственного.

И стали они жить-поживать да добра наживать. Лиза наживала гораздо больше добра, чем ее супруг. Ну и что? Он же не виноват, что ему такая жена досталась! Это же не повод для комплексов. И уж точно не ради ее заработка к ним тогда на фестивале подошел. Что там можно было распознать: серое старенькое одеялко, взятое из дедовского дома для подстилки, их с Васькой льняные сарафанчики и ситцевые косыночки, покрывавшие плечи (от комаров так защищались). Носы облупленные… Нет уж. В их с Женькой случае все получилось по-честному. А у кого больше денег – что считать, если все денежки все равно попадают в общий семейный котел?

Жили дружно, любовно, спокойно. Вместе ездили по выходным за покупками. И на дачу отправлялись при первой же возможности. Все у них было прекрасно. Валентина знала, что Лушка наведывается к тете Лизе, ходит с Васькой гулять, водит ту иногда в Парк Культуры, девочки звонят друг другу. Правда, у Василисы все меньше оставалось времени для простого общения: папа (она быстро стала называть отчима папой) водил ее в изостудию, на английский язык и в школу бальных танцев, чтобы время ее детства не проходило впустую.

Лизка похорошела и вся лучилась счастьем. От ее улыбки казалось, что вся квартира наполнилась солнышком.

– Лиз, рада тебя видеть, – искренне произнесла Тина, – это сколько ж мы не виделись-то?

– Ну, два года – точно, а то и больше, – уверенно отозвалась подруга.

– Ого! Ничего себе крестная Василисе досталась! Просто стыд, – вздохнула Тина.

– Ладно тебе. Жизнь такая, закрутила. Лушка тебя вполне замещала. Ведь звонит, забегает. Такой человек вырос у тебя, подруга! Совести у тебя нет – так убиваться! При такой-то дочери!

У Тины словно прояснилось что-то в голове, будто глаза стали лучше видеть.

– А ведь и правда! И правда – я словно в тумане живу! И про совесть забыла, – задумчиво проговорила она.

Лизка засмеялась.

– Ну, раз дошло до тебя, пошли-ка наверх, борщ есть.

И отправились они втроем: Тина в мятой пижаме, тапках, нечесаная-немытая, Лизка в кокетливом халатике и домашних туфельках на каблучках и Клава, пушистая, вычесанная и степенная, гордящаяся тем, что и ее пригласили в гости.

Борщ!

С порога Лизиного уютного дома вызывающе пахло борщом.

– Настаивается! – гордо отметила хозяйка манящий запах.

– Слушай, пойдем скорее, я, оказывается, проголодалась, сил нет. Жрать – умираю! – с неведомо откуда взявшейся энергией взмолилась Тина.

– Ну вот! Наконец-то! Слова не мальчика, но мужа! Давай на кухню! – скомандовала Лиза.

Она быстро поставила перед гостьей тарелку немыслимо ароматного борща, кокетливый горшочек со сметаной, вручила ложку:

– Ешь! И как следует! У меня вон какая кастрюлища! Никак не научусь маленькими порциями варить. Я тебе и с собой дам. Пусть Лукашка тоже поест. А тебе, Клава, сейчас кость достанется. Да какая! Ты не пожалеешь, что в гости зашла.

Кость действительно была как с картинки из детской книжки про собаку Бишку: большая, аккуратная и очень аппетитная кость. Клава аж заурчала, не веря своему счастью.

– Она тебе сейчас этой костью весь пол изгваздает, – предупредила Тина.

– И что? Изгваздает – подотру. Сиди – ешь, давай. Осунулась вся, смотреть страшно.

– И ты ешь, – велела Тина.

– И я буду, – согласилась Лиза и налила себе тарелку.

Борщ оказался лучшим лекарством. С каждой ложкой Тина чувствовала, как в нее вливаются новые силы. А ведь никогда прежде не была она фанаткой борща и готовила его редко, ленилась.

– Как хорошо, что ты меня позвала! – блаженно улыбаясь, сказала она Лизе.

Клава упоенно грызла кость. Кость хрустела, Клава ворчала и порыкивала. Грозная картина.

– Да давно бы позвала, если б знала! – воскликнула Лизка, – Я чего-то закрутилась со своими, на работе куча дел. Говорю ж тебе: видела собаку, видела какую-то тетку в сером балахоне рядом с ней. Никогда б и не подумала, Валька, что это ты. Без обид! И Лукашка что-то не заходила. А день за днем бежит, бежит. Хлопоты, мелочи жизни всякие. Мне бы позвонить тебе, а из головы выпадает. Кто мог подумать!

Тина опустила голову к тарелке.

– Ты – знаешь что? – вздохнула Лиза, – Ты уже, как я понимаю, долго тут отшельничала. И вроде как расслабилась, помирать собралась. У меня такое было. В прошлой жизни. Бывало – накроет, так все выходные и пролежу. И хорошо еще, если слезы были. А то и без слез, лицом к стенке. Ваську родители забирали. А я и упражнялась. В медитации. Ничего хорошего. Только хуже делалось. Поэтому ты это дело оставляй и начинай жить дальше. Ешь-ешь. Я тебе еще подолью.

– Спасибо тебе, Лиз, – произнесла Тина, чувствуя, как камень, давно уже поселившийся у нее под сердцем, мягчеет и перестает давить на нее своей тяжестью.

Лизка кивнула, хлебая борщ.

– Знаешь что, Красносельцева? Я тебе так скажу. Вот по-честному. Как старому члену семьи. Я всегда тебе завидовала. Мне не нравится вот эти все рассуждения про зависть белую – зависть черную. Ты моя лучшая подруга, черной зависти не было, зла не было. Но – хотелось, чтобы устраивалось у меня в жизни, как у тебя. То есть, может, это была и не зависть, а хотелось с тебя брать пример. У тебя легко все получалось. И ловко так, словно ты и усилий никаких не делаешь. Все хиханьки да хаханьки, а смотри: и в университет поступила сама собой, и замуж вышла, и все такое прочее. Я все время тобой любовалась. Вот! Ты была для меня образцом. И Лушка твоя – в ней столько любви и сочувствия. Это от тебя. Не от Юры твоего ледяного, а от тебя. И что я тебя сейчас прошу: пожалуйста, приходи в себя, будь мне снова примером. Жизнь такая… Кто его знает, как и что в ней повернет. Радуйся, что все так. Если он такой гнилой оказался, то – радуйся! Смотри сколько времени ты потеряла. Лежала одна, а столько вокруг интересного! Хочешь – я тебе путевку на Мальдивы куплю? Полетишь, продышишься, а? Вернешься свежим огурцом! Мы с Женькой и Васькой летали – полный восторг!

– Не, на Мальдивы не хочу, – качнула головой Тина, – Видеть никого не могу. И лететь далеко.

– До Мальдив тебе еще плыть да плыть, – согласилась Лиза, – Тебе бы в парикмахерскую сходить. Сделать стрижечку, маникюр, педикюр, массаж лица. Это всегда бодрит. Сходишь? Ради меня, а? Ради Лукерьи своей? Ну?

– Схожу, – твердо пообещала Тина, – Завтра же и пойду. Спасибо тебе, Лиз. Я… я сама знаю, что пора мне возвращаться. Я уже так залежалась, что – за чертой была. Вот – совсем недавно, еще какой-то час назад была за чертой.

– Бог, значит, правду-то видит! Столкнул нас с Лушкой сегодня, – вздохнула Лиза.

– Видит, видит, – подтвердила Тина, – И мельницы Божьи мелют медленно, но неуклонно.

– И мельницы мелют. И ты давай-ка еще похлебай. Я тебе потом в эту же тарелку котлет положу. Чтоб лишнее в посудомойку не загружать, она и так полная.

– Пойду в парикмахерскую! Завтра же! – с легким сердцем пообещала окрыленная Тина, – Вот увидишь. Ты скажи, как сама-то? Вижу, что хорошо. Но – порадуй, расскажи.

– Жаловаться грех, Валь. Живем без происшествий. Хорошо. Если в общем и целом.

– А в деталях? Васька как? Большущая ведь уже! Как же это я так? Все упустила, – удивлялась сама себе Тина.

– Вот Ваську ты и не узнала бы. Пятнадцать лет! Самый жуткий возраст, как оказалось. Хотя – Лушка твоя такой не была. Точно. Я же помню, – легко вздохнула Лиза, – Она, Василиса, раньше, ты же сама знаешь, такая болтушка была, хохотушка – вся в свою крестную. А теперь – просто Царевна-Несмеяна, молчит все, замкнутая, слова от нее не добьешься.

– А учится как? У меня Лушка как раз в этом возрасте хуже учиться стала. Тройки пошли, – вспомнила вдруг далекое и счастливое время Тина, – Хотя это недолго длилось. Но как раз в пятнадцать лет. Ох, она курить даже пробовала. Я ее застукала, мы ее тогда всей семьей обрабатывали. И родители мои, и Юра. Она чуть с нами не подралась тогда. Вот смех! Кричала, что всех нас ненавидит и что у нее человеческие права ущемляют. Трудное время, хорошо, что оно проходит. И все равно – счастливое.

– Нет, Васька не курит и не пробовала даже. Это я точно знаю. Это и Женька следит. Он, знаешь, какой отец! Таких больше нет. Тут мне повезло, как никому другому. Он так мягко, спокойно, но у него не забалуешь. И она это понимает. И учится хорошо. Не хуже, чем раньше. Но уж слишком замкнулась. Другой человек. Ты ее точно не узнаешь.

– Красивая? Всегда ведь была просто красотка. А сейчас небось вообще расцвела, да, Лиз?

– Расцвела, это да. Но есть у меня подозрение, и оно меня тревожит. Знаешь, у нее, по-моему, психоз насчет веса. Она, конечно, не говорит ничего. Но, похоже, не жрет вообще. Худая, как скелет. Ну, почти как эти анорексички, видела, по телеку показывали? Я ее заставляю, готовлю все самое ее любимое. И она как бы ест. И клянется, что в школе ест. Но худая такая, что смотреть страшно. Без преувеличения – очень страшно смотреть.

– Может, в рост у нее все идет? Или – вдруг влюбилась? Самое ведь время для этого.

– Может, и в рост. Вытянулась она очень. Метр семьдесят пять уже, представь. Может, и в рост. Женька вот тоже так считает, – Лиза махнула рукой, – А насчет влюбиться – не думаю. Раньше мы обо всем открыто говорили, она влюбчивая была, еще в детсаду себе жениха приглядела, помнишь? И в школе раньше у нее кавалеры появлялись. Но сейчас – нет. Никто, говорит, мне не нужен, все это, говорит, пустое и лишнее. Как старая бабка прямо. Только что не плюется. Ладно, разберемся. Лишь бы как-то этот подростковый период миновать. А так-то все хорошо. Правда.

– Женя твой как? Хороший?

– Лучше не придумаешь. Счастье мое. Одно только печалит. Тебе скажу по секрету. Эх! Обнимать стал меня редко. И я, конечно, понимаю: устаем мы с ним. Я пашу, как савраска, он вечно на работе, еще на подработку устроился. Не нравится ему, что я больше денег в семью вкладываю, вот он и пыжится. Я говорю: да плюнь ты, хоть увольняйся, нам с тобой с головой хватит чего я заработаю. Но он же мужик! Куда там. А мне он, как мужчина, нужен. Не заработок его.

Тина блаженно слушала и улыбалась.

– Чего смеешься, Валька? – встрепенулась Лиза, – Глупости говорю, да? Развратница я?

– Самая страшная развратница из всех моих знакомых развратниц, – подтвердила довольная Тина.

– Чай будешь? – вздохнула Лиза, – У меня эклеров целая коробка. Свежие.

– Буду. Чай с лимоном и эклерчик, – радостно отозвалась Тина.

Она чувствовала себя очнувшейся после тяжелой болезни, когда сил еще не особо прибавилось, а вера в жизнь и грядущее счастье уже возникла и подгоняет выздоравливать. И неужели вылечил ее борщ? Хотя – нет. Не только. Еще котлеты. И чай.

Так что – не все так просто.