Текст книги "Я буду любить тебя всегда"

«Вот бы это молодое тело Надьки да распущенность Любки соединить в одно целое. Это была бы не просто жена, а сплошное удовольствие и наслаждение!» – спьяну мечтал Сергей. Возможно, он и трезвым не раз об этом думал. Как бы развратна ни была Люба, она все же была старше его почти на десять лет, а значит, и тело уже лишилось упругости и нежности. Мечтая о несбыточном, он одной рукой стал гладить плечи жены, затем грудь, которая стала больше и более упругой из-за беременности, дошел до живота, который уже выпирал и нарушал общую картину, – эта часть тела ему не понравилась, именно беременность Нади нарушила все его планы. Быстро и брезгливо миновав живот, он сразу же опустил руку в нежное лоно жены, где было тепло и влажно от возбуждения. Несмотря на то что Надя давно мечта о близости с тем, кого любила, она все же невольно вздрогнула, но не стала сопротивляться. Сергей – ее муж, и она должна ему подчиняться, так думала новобрачная. Вот почему, несмотря на то что от него вовсю разило спиртным, она старалась не отворачиваться, а с удовольствием отдаваться его ласкам и поцелуям. Надежда млела от его прикосновений, и целовал он ее сейчас не так грубо, как за столом – он сам наслаждался нежностью слегка полных губ жены.

– Мне мешает твой живот, – сказав это, Сергей резко повернул жену набок. Наде было неприятно осознавать, что все произойдет не так, как обычно, но она не хотела огорчать мужа и в очередной раз подчинилась ему. Но мужчина был пьян, у него ничего не получалось, он ругался и психовал. В итоге жених так и уснул, прижавшись к спине молодой жены. Надя обрадовалась, что избежала унизительного акта со спины, но в то же время наслаждалась близостью с тем, кого любила. Его рука по-прежнему покоилась на ее груди, а его горячее дыхание она ощущала на своей спине. «Теперь так будет каждый день, – думала она, – он всегда будет со мной. Надо только привыкнуть к новому способу доставлять удовольствие мужу. Я смогу, и в следующий раз я буду готова».

Наутро Сергей так и проснулся, уткнувшись лицом в спину молодой жены. Мягкая, нежная кожа ее тела манила и влекла. Он левой рукой вновь нащупал ее грудь и, почувствовав в ладони этот лакомый кусочек, стал с удовольствием наминать – плоть его ожила и окрепла. Надя сразу же почувствовала прикосновения мужа – наутро они были нежные и ласковые. Она боялась пошевелиться, чтобы не оттолкнуть Сергея, а он продолжал мять в ладони ее грудь, постанывать и все больше возбуждаться. Мгновение – и он уже был внутри нее. Надя не чувствовала никакой боли, никакого отвращения от такой позы, поскольку живот на самом деле мешал, и она окончательно смирилась с таким положением.

Так у Нади с Сергеем началась семейная жизнь. Мужчина перестал разъезжать по шабашкам, согласившись работать в колхозе. Председатель вновь взял его в мастерские, понадеявшись, что, став семейным, Сергей возьмется за ум.

– Ну что? Готов работать, как работают все колхозники? Тогда возвращайся. Нам нужны толковые люди. Только смотри, начнешь отлынивать от работы – выгоню к чертям собачьим и не посмотрю, что ты теперь семейный человек, – заявил Иван Петрович Сергею в тот день, когда гулял на его свадьбе.

Пить, само собой, Сергей не бросил, но, когда он был трезв, он был мягок и ласков. В такие дни молодая жена была как никогда счастлива. Да и Мария Петровна начинала верить, что семейная жизнь на самом деле изменила ее зятя. Но стоило Любе в очередной раз заманить Сергея к себе, напоить его своим приворотным зельем и показать свои способности в постели, как он менялся, становился агрессивным, грубым и несдержанным. Надя понемногу стала привыкать к таким резким переменам своего мужа. И если ей кто-нибудь сообщал, что видел ее Сергея с этой потаскухой Любкой, она уже знала, в этот день лучше не перечить мужу, а все сносить с терпением и покорством, ибо уже на следующий день он становился прежним. Одного не понимала молодая хозяйка: чем приворожила эта женщина ее мужа и как его отвадить от нее. Но сама Надя не решалась поговорить с соперницей – побаивалась ее. К тому же Люба была взрослой женщиной и Надя с детства ее называла тетей Любой, к тому же она была хамоватой. Могла так обозвать и оскорбить, что слезы наворачивались на глаза, оттого-то Надежда и не решалась заводить с ней разговор на такую щекотливую тему. Вот так и жила молодая семья как на вулкане, который то затухал, то вновь выбрасывал свое адское пламя. А со временем нежность Сергея к Наде совсем стала угасать. Возможно, это из-за того, что Надя набрала в весе и уже не привлекала мужа своими формами. У беременной женщины постоянно болела спина и отекали ноги. Муж уже не ласкал ее, не обнимал за плечи, как прежде, а просто удовлетворял свои потребности и засыпал. А Надя, когда лежала все с тем же красавцем, вспоминала его поцелуи, нежные объятия, тихий грубый голос, который шептал ей непристойности, но которые возбуждали ее. Она вспоминала, как он с жадностью брал ее грудь, как нежно целовал ее, вспоминала и свой трепет, который вызывали эти прикосновения. И когда она в памяти будоражила эти воспоминая, ее тело вновь предательски возбуждалось и требовало удовлетворения. Но всего этого не видел или не хотел видеть ее муж, он спал, отвернувшись от жены, и только грубый храп напоминал о его присутствии.

Со временем положение Надежды как супруги только усугубилось. Сергей чаще стал приходить пьяным и просто грубо лапал ее, а иногда он заваливался к ней в постель после того, как побывал у Любки – той было все равно, женат мужчина или нет. А Надя лежала и плакала, скрывая свои слезы от мужа, ибо она чувствовала от него не только запах спиртного, но и запах сладких духов, которыми так любила пользоваться Любовь. Женщина она горячая, вот и повелся Сергей на ее раскрепощенное поведение, хотя характер у нее был стервозный. Надя по сравнению с ней была божий одуванчик – робкая, скромная, характер у нее был мягкий и покладистый, к тому же она была умной девушкой и понимала, как надо вести себя, чтобы удержать мужа и сохранить семью. Мария Петровна всегда удивлялась ее сообразительности, а вот с Сергеем дочка сглупила, сглупила по своей девичьей наивности и неопытности. Любка вон сколько раз спала с Сергеем, да и с другими мужчинами, но не забеременела же, а Надя, скорее всего, с первого же раза и залетела. Видно, она на самом деле любила этого человека, любила всем сердцем, оттого и приняла его целиком и полностью, без остатка.

Так проходили дни, недели, месяцы. Срок беременности подходил к концу, Надежда уже с трудом носила свой живот, ноги ее почти не держали. Спасало то, что они жили в доме ее матери, которая старалась во всем поддержать и помочь. Мария Петровна видела, как мучилась ее дочь, видела, как уже с отвращением относился к ней муж. На все это было больно и тяжело смотреть, но вмешиваться в отношения молодых она не хотела, но надеялась, что когда Надя родит, то и Сергей изменит свое отношение к жене.

Наступило лето. Было только начало июня, а жара уже выматывала, и Надя все тяжелее переносила свою беременность. По этой причине днем она чаще лежала в своей комнате, а вечерами пыталась помогать матери по дому и хозяйству. Но в этот вечер она не смогла встать и продолжала лежать.

В доме с большим грохотом хлопнула входная дверь – это вернулся Сергей с работы. По тому, как он вошел, было понятно, что он пьяный и совсем не в настроении.

– Мамаша, Надька дома?

– Дома. Где же ей быть?

– Еще не родила?

– Нет. Да рано вроде бы, – ответила она, стоя у плиты.

– Как мне уже надоело смотреть на эту пузатую корову, – не успокаивался Сергей. Явно он побывал у своей любовницы Любы, и они в очередной раз обсуждали с ней беременность Нади и, возможно, не только обсуждали, но и насмехались над ней. Только она могла так сказать про Надю – «пузатая корова». Мужчины для оскорбления женщины применяют другие слова, чаще матерные.

– Потерпи, Сережа. Вот рожу и снова приобрету свои формы, снова стану красивой, может, и ты меня вновь полюбишь, – из комнаты, держась за спину и еле-еле передвигая ноги, вышла Надя.

– Да что ты понимаешь в любви? Кроме как по команде раздвинуть ноги, ничего и не умеешь, не то что Любка – вот горячая баба: и приласкает, и приголубит – вот где наслаждение, вот где удовольствие. О такой бабе и мечтают мужики. Что ни попрошу, – все сделает. А ты? Не рыба, не мясо – смотреть противно, – в этот вечер Сергей был особенно груб и несдержан.

Не смогла больше Надя терпеть от мужа таких оскорблений. Набрав в легкие побольше воздуха, она высказала мужу все, что думала о его любовных похождениях.

– Ну так и иди к своей Любке. Пусть она тебя ублажает, а заодно и других, раз тебе нравятся такие женщины, а мне все это надоело. Ты мне надоел со своими пьянками и со своей любовницей. Я все терпела, все ждала и думала, что ты снова станешь таким, каким был прежде. Но нет, ты становишься все хуже и хуже, реже бываешь дома, вечно пьяный, меня совсем не замечаешь. Лучше бы мне умереть во время родов, чем видеть все это, – эту глупость она сказала, не подумав.

– Хочешь сдохнуть? Так я тебе это устрою, – и Сергей кинулся на Надю с кулаками.

Женщина, не устояв на своих больных ногах, упала здесь же, в дверном проеме, где и стояла. А озверевший муж стал пинать жену ногами. От злобы и несдержанности он оскалил зубы, а изо рта брызгала слюна. Он бил и оскорблял Надю, бил и оскорблял. Беременная женщина кричала от боли, пытаясь руками закрыть то живот, то голову, а он продолжал ее бить и оскорблять:

– Сука! Сука! Всю жизнь мою испоганила.

– Да что же ты делаешь, изверг? Убьешь ведь ее и дитя убьешь. Ей ведь рожать скоро, – Мария Петровна пыталась защитить дочь. Женщина набросилась на зятя и стала оттаскивать его от дочери. Но мужчина наотмашь ударил и ее. Сергей нанес еще несколько ударов Наде, а когда наконец выплеснул всю свою злобу, хлопнув дверью, вновь отправился к своей любовнице.

Надя лежала на полу без сознания. Мать на четвереньках ползла к дочери:

– Доченька! Наденька! Родная моя, очнись, не смей умирать. Слышишь, не смей!

– Мама, – Надя приоткрыла глаза и тут же провалилась в беспамятство, где было темно, но где не было боли, жестокости и измены.

Мать, положив голову дочери себе на колени, рыдала от отчаяния и безысходности.

Оставив истерзанную жену в доме тещи, мужчина с грохотом ворвался в дом любовницы. Люба, услышав шум, накинула халат на голое тело и вышла навстречу гостю. Перед ней стоял испуганный и потерянный Сергей.

– Я, кажется, убил Надьку! – только и сказал он.

Люба вскрикнула, услышав это признание:

– Как убил?

– Не знаю. Взбесила она меня, вот я и сорвался, – продолжал злиться мужчина.

– Сереженька, что же теперь будет? Тебе надо бежать, спрятаться где-нибудь.

– Глупая ты баба, Люба. Куда бежать? Не побегу я никуда, – Сергей хоть и был все еще под действием алкоголя, но размышлял здраво. – Беги к председателю, вызывайте милицию.

– Как же так, Сереженька?

– А вот так. Беги, дура! Я буду здесь ждать, – неуверенно, но все же твердо сказал Сергей. Люба, накинув шаль на плечи и осознавая, что теряет своего любимого, помчалась к дому Терентьева.

Выслушав Любовь Андреевну и узнав о трагедии в доме Марии Петровны, председатель тут же бросился к домику на окраине. Распахнув настежь двери, он обнаружил двух женщин: одна, совсем юная и на последнем месяце беременности, лежала на полу, другая – ее мать, сидела, обняв дочь и рыдая от горя.

– Мария Петровна, – обратился Терентьев к обезумевшей от горя женщине. Но она не реагировала на слова, продолжая обнимать дочь. – Маня, милая, да приди же ты в себя, – Иван Петрович был не в состоянии сдерживать свои эмоции. Он пытался поднять женщину, а она никак не хотела отпускать дочь.

Вскоре в доме появились врачи, которые и забрали обеих женщин. Проводив машину скорой помощи, Терентьев направился к дому Любы, где уже на Сергея надели наручники и вели к машине.

– Я их убил? – обратился он к председателю, проходя мимо него.

– Нет, Надя жива. Насчет ребенка не знаю, – ответил Иван Петрович. Сергей вздохнул с облегчением. Ярость и злоба в его глазах исчезли, теперь в них стояли скорбь и раскаяние.

Жизнь продолжается

Этот трагический случай не прошел бесследно ни для кого. Сергея посадили, дав ему срок в пять лет. Ему еще повезло, что никто не умер от его побоев. Надя и ее новорожденная дочь остались живы. Роды были сложными и не прошли без последствий для ребенка. Мария Петровна также оказалась на больничной койке. Женщина она молодая, но материнское сердце не выдержало такого удара, к тому же у нее было сотрясение мозга – уж больно тяжела оказалась рука у зятя.

Эта история шокировала всех в Горловке и печальным эхом отозвалась по всему району и по всей области. Трагедию обсуждали в поле, на ферме, в очереди в магазине и в каждом доме. Никто не остался равнодушным к трагедии, которая случилась в домике на окраине деревни, который опустел и теперь был объят гробовой тишиной.

Когда Марию Петровну выписали из больницы, Надя со своей новорожденной дочкой еще долго оставались в ее стенах. У Надежды тело было покрыто ссадинами и гематомами, но психологическая травма была куда тяжелее, чем все эти ушибы и сломанные ребра. Раны можно залечить, а кто вылечит душу? Ребенок родился с патологией. Но об этом молодой маме сообщили только тогда, когда она окрепла сама, ведь этот удар она могла бы и не пережить.

– Ну вот, Верочка, мы и дома, – обратилась Надя к новорожденной дочери, когда подходила к своему дому, – бабушка красивое имя тебе дала, и она, наверное, уже заждалась нас, – Надежда задержалась возле калитки и с любовью посмотрела на отчий дом.

– Девочки мои хорошие, ну наконец-то, – им навстречу выбежала мама Нади и бабушка Веры, – а я уже стала волноваться, ожидая вас.

– Я решила пройтись немного пешком, мама. Хотела вдохнуть свежего воздуха, больничный запах мне уже порядком надоел, мне кажется, что я вся пропахла лекарствами, – поморщив нос, пожаловалась матери дочь. Надя выглядела слабой и неокрепшей, она сильно похудела, а под глазами образовались синяки. Женщины еще немного постояли у калитки. Вдыхая свежий летний воздух и наслаждаясь лучами солнца, Надя добавила: – Я так соскучилась по нашему дому, маленькому, но уютному дому.

В этот момент подошла кошка Зинка и стала тереться о ее ноги.

– И по тебе я тоже соскучилась, – Надя присела и стала гладить кошку. – А больше всего я соскучилась по тебе, мама, – она встала и, подойдя к матери, обняла одной рукой, так как в другой руке она бережно держала свою дочь.

– Я тоже, Надюша, по тебе скучала. Скучала и беспокоилась за вас обеих. Ну-ка, покажи мне мою внученьку! Да она у нас писаная красавица! – сказала бабушка, беря сверток с ребенком. Надя слегка улыбнулась, потому что осознавала, что сейчас она выглядела далеко не красавицей, но промолчала, не стала расстраивать мать. Так втроем они и вошли в дом, а между ног, опережая женщин, прошмыгнула кошка Зинка.

В доме было чисто и свежо, Мария Петровна только что помыла полы и проветрила помещение. Комната Нади была подготовлена к приему нового члена семьи: тут же, возле кровати, стояла детская кроватка, а чуть дальше письменный стол, который теперь будет служить для пеленания ребенка. Мария Петровна позаботилась обо всем, она купила все необходимое на первое время: пеленки, распашонки, даже ползунки, которые как раз завезли в ее магазин. Ожил домик на окраине. Теперь здесь благополучно жили три женщины и жизнь в нем закипела.

Но неутешительный диагноз был поставлен ребенку, скорее всего, девочка не сможет ходить. Передвигаться она будет только на инвалидной коляске, а если повезет, с помощью костылей. С этим заключением врачей матери пришлось смириться и с этим придется жить – и жить так, чтобы ребенок не чувствовал себя ущербным, не ощущал себя ненужным в семье. Мать и бабушка окружили девочку вниманием, заботой и любовью. Так семья жила в спокойствии и мире все пять лет, пока Сергей сидел в тюрьме. Ничто не омрачало их жизнь, лишь иногда косые взгляды Любовь Андреевны напоминали о прошлой жизни.

– Лучше бы он убил тебя. Тебя и твое отродье, – с гневом высказала Люба своей сопернице, когда встретила ее на дороге. – Он все равно любит меня, ко мне он и вернется. – Любовь всем сердцем ненавидела молодую женщину, поскольку она все еще оставалась женой Сергея. Ненавидела Надю за то, что та забеременела от него, а она – Люба, нет. Ненавидела за то, что Надежда не держала свой рот на замке и тем самым разозлила мужа. Если бы Надя любила его так, как любила его Люба, то знала бы, что он очень вспыльчив, а когда выпьет, то делается еще и агрессивным. И не сидел бы он сейчас за решеткой, не находился бы вдали от Любы, если бы не поведение Надежды. Вот за все это она и возненавидела молодую женщину, но была еще одна веская причина – Сергей ни разу не сказал Любе, что любит ее. Приходил к ней только тогда, когда ему надоедала семейная жизнь или хотел просто развлечься, но о любви он ей никогда не говорил.

– Любовь Андреевна, – после того, что произошло, Надя не могла ее называть «тетя Люба», вот почему она обратилась к ней по имени-отчеству, – можете забирать его себе, когда он вернется. Дверь нашего дома для него закрыта, – спокойно и с достоинством ответила Надежда.

– Ну вот и хорошо. Ты, наверное, знаешь, что он мне пишет письма? – язвительно заявила Люба.

– Мне совершенно все равно, – Наде уже стал надоедать этот бесполезный разговор. – Если это все, что вы хотели мне сказать, то я пойду.

– Я только хотела сказать, что Сергей мой и я его тебе не отдам. Ни тебе, ни кому-либо еще, – и Любовь Андреевна демонстративно развернулась и пошла прочь с гордо поднятой головой.

«Несчастная женщина, – подумала про себя Надя. – Несчастная, как и я сама», – и направила свой путь в противоположном направлении. Надежда, как только совсем окрепла, хотела написать мужу в тюрьму, да и свекр со свекровью просили уважить их и написать хоть пару слов их сыну, но Мария Петровна была категорически против. Она не могла позволить, чтобы ее дочь вновь унижалась перед этим человеком. И на этот раз Надя послушалась совета матери, и ни одного письма не было написано мужу в тюрьму.

Люба же на самом деле любила Сергея, любила и ждала. В письмах она постоянно ему писала о своих чувствах: «Здравствуй, мой Сереженька! Здравствуй, мой голубчик! Как я скучаю по тебе, мой миленький! Как тоскует мое сердце и тело без тебя. Не проходит ни дня, ни ночи, чтобы я не думала о тебе, о том, как нам было хорошо вместе. Когда вернешься, приходи жить ко мне, мой дом – твой дом. Согрею, приласкаю тебя, любовь моя». А Сергей в своих письмах даже словечком не обмолвился о своей любви к ней. Но женщину успокаивало то, что и о Наде, и о своем ребенке он не спрашивал. Это означало, что они ему были не нужны. Лишь однажды Люба сама ему написала о том, что у него родилась девочка-калека, и больше разговоров на эту тему она не заводила, чтобы снова не пробудить в нем любовь к Наде, ибо не знала женщина, что и ее он не любил, а любил он только себя и хорошую жизнь. Несмотря на то что Сергей редко писал Любе письма, он все же писал ей. Писал, как ему там, за решеткой, живется плохо, писал всякие пошлости и гадости. Но Любу не испугать грязными подробностями их интимной связи – она сама была развратной особой. Но нужно отдать ей должное: пока она ждала Сергея из тюрьмы, в ее доме не было ни одного мужчины, ну не считая тех, кто приходил за очередной бутылкой самогонки. Терентьев не раз ругал ее:

– Любовь Андреевна, сколько ты будешь спаивать мужиков деревенских? Если бы ты не была отменной дояркой, давно бы закрыл твою лавочку.

– Вот видишь, Петрович, ты сам все понимаешь. К тому же я хочу жить красиво, а дояркой на красивую жизнь не заработаешь, – парировала Любовь. – К тому же в разгар полевых работ я не торгую самогонкой, – завершая разговор, ответила она. На эти слова председателю нечего было ответить. – Ты, Иван Петрович, не переживай за мужиков. У них своя голова на плечах. А я скоплю деньжат, и, как только вернется мой Сереженька, уедем жить в город. Сколько можно месить навоз в коровнике? Надоела мне такая жизнь, председатель. Надоела. Хочу жить красиво и в чистоте.

Каждый раз, разговаривая с Любой, Иван Петрович не мог понять, как же он все же относится к этой женщине. Как доярка она была лучшая на ферме, но как женщина она вызывала какое-то отвращение и даже брезгливость. В стаде всегда есть паршивая овца, вот и в их колхозе была такая – Любовь Андреевна. Одним словом, не любил Терентьев таких женщин. Мария Петровна – вот та женщина, которая привлекала его уже много лет, но которая была недоступна и недосягаема для него, как, впрочем, и для других мужчин, тем самым вызывая у него восхищение и уважение.

Как оказалось, семейная жизнь не только не изменила Сергея, а, наоборот, привела к непоправимым последствиям. Дом Нестеровых, где когда-то был заключен договор о браке их сына Сергея с совсем еще юной девушкой Надей, погрузился в безмолвное молчание. И Дмитрий Иванович, и Валентина Николаевна обвиняли каждый себя, а неосознанно и друг друга в том, что произошло в доме сватьи. Но несмотря на эту трагедию, сын остается сыном, даже если он оказался преступником. Уже второй раз они видят Сергея за решеткой. Но второе преступление не шло ни в какое сравнение с кражей колхозного скота. Одного не могли понять родители: откуда в их сыне столько жестокости и злобы и как они не заметили этих изменений в нем раньше. Нестеровы всегда любили своего сына, а он отвечал им тем же: был внимателен к родителям, безотказен в домашней работе. Вот почему родители не могли отказаться от своего сына, отбывавшего свой срок за содеянное преступление. Они постоянно писали ему и по возможности навещали его в тюрьме. Но почему в отчем доме он прекрасно ладил с родителями, а за его пределами вел себя высокомерно и вызывающе? Как уживались в нем два абсолютно разных человека? Вот и к Наде у него было двоякое отношение: то он был нежен с ней и ласков, то груб и жесток. Да и Любовь Андреевну не миновали эти перепады в настроении Сергея. Бывало, ходила женщина с синяком на щеке или прямо под глазом, но она никогда не винила в этом любовника, а лишь говорила: «Сама виновата. Нечего при мужике язык распускать». Следовательно, и в том, что случилось в доме соседки, она винила только Надежду, не сумевшую вовремя закрыть свой рот.

Нестеровы после каждого письма от сына сообщали невестке о том, как ему там живется, и передавали привет от Сергея, якобы это он сам волнуется и кается в том, что совершил. Если бы тогда они не заставили сына насильно жениться на Наде, то ничего этого не случилось бы, всего этого можно было бы избежать. Ну а раз случилась такая беда, значит, надо продолжать жить с этим грузом, с этим тяжким грузом и на сердце, и в душе. Вот почему родители Сергея не оставили невестку наедине с ее бедой, а навещали каждый раз, когда была возможность, и помогали всем, чем могли.

– А где наша внученька? Где наша Верочка? – в один голос восклицали родители Сергея каждый раз, когда приходили навестить внучку. Услышав знакомые голоса, девочка как могла ползла навстречу к своим бабушке и дедушке. Ребенку уже три года, а ходить она так и не стала, но было одно маленькое утешение – одной ножкой она все же кое-как двигала, вот почему ползать – это единственный способ передвигаться по дому самостоятельно. Больно и невыносимо тяжело было смотреть на внучку, но, чтобы ребенок не чувствовал себя не таким, как все, они улыбались и шутили с девочкой. Все очень любили маленькую Веру, но понимали, что в будущем ее ждет инвалидное кресло и одиночество.

– Давай-ка я тебя покачаю, – дед брал Веру на руки и, закинув ногу на ногу, начинал ее качать. – Вот так. Вот так весело качается наша Верочка, – он качал внучку, подбрасывая ее вверх, а она заливалась звонким смехом. Дед любил свою внучку, но он также был добр к Наде и с большим уважением относился к Марии Петровне. В отсутствие Сергея очень сблизились и сдружились эти две семьи. Надежда не видела смысла лишать этих замечательных людей общения с внучкой, да и помощь ей в воспитании дочери не помешала бы, как-никак ребенок ее необычный, а значит, и забот будет намного больше, чем со здоровым ребенком.

– Сватья, помоги мне с пельменями, а то я одна до вечера не управлюсь, – раздался голос хозяйки. Мария Петровна колдовала в кухне с тестом, и ей не помешали бы еще одни руки. Сегодня они отмечали день рождения Верочки. – Пусть дед сам с ней развлекается, а мы вдвоем как раз управимся к Надиному возвращению.

Сватья, надев передник, помыла руки и принялась раскатывать тесто. Женщины лепили пельмени и о чем-то болтали, а в доме раздавался заливистый смех трехлетней девочки, и в такт ей смеялся дед Дмитрий. Женщины с кухни поглядывали на них и своими улыбками поддерживали незатейливое веселье деда с внучкой.

Подходя к дому, Надя услышала смех дочери, и на лице молодой женщины появилась улыбка. Она любила этот детских смех – смех чистый и звонкий, как колокольчик.

– Вы что так расшумелись? Вас даже на улице слышно, – с порога заговорила Надя.

– Пусть развлекаются с дедом, не мешай им, дочка, – так к Наде обращалась свекровь. Она любила свою невестку и относилась к ней как к родной дочери, которой у нее не было.

– Надя, давай накрывай на стол, пока мы тут заканчиваем с пельменями, только не забудь постелить новую клеенку, которую я купила на днях специально для этого случая. Иваныч, а ты пока оставь Верочку и поставь стол посреди кухни, – стала раздавать указания Мария Петровна. И все в доме зашевелилось, все что-нибудь да делали, а Верочка сидела на стуле и наблюдала за всей этой суетой и суматохой, и ей нравилось то, что она видела: все, кого она любила, были вместе. Так узким кругом они отмечали каждый день рождения девочки.

Нестеровы часто приходили в этот старенький, но уютный дом, помогали Наде нянчиться с Верой, с заготовкой дров и сена и, конечно же, помогали деньгами. Они делали все, чтобы хоть как-то искупить вину за своего непутевого сына. Девочка росла в любви и заботе, но, так как она не могла бегать и играть, как все дети, ей много читали, и она очень рано стала говорить, а в пять лет уже читала сама. Но для полноценного развития ребенка нужны ее сверстники, с кем она могла бы общаться, и, чтобы девочка не чувствовала себя одинокой, к ней для игр приглашали деревенских детей. Но по второму разу они уже не приходили – они не знали, как играть с девочкой-инвалидом, а может, им было просто жалко на нее смотреть. Как бы то ни было, но только одна девочка не упускала случая навестить свою необычную подругу. Таня была настоящим моторчиком, дом ходил ходуном, когда она приходила в гости к Вере. Но в эти дни всегда слышался смех дочери, и Надя с мамой решили не мешать дружбе этих абсолютно разных девочек. Таня каждый раз придумывала новые игры и новые развлечения. То она, накинув на себя покрывало, брала в руки палку, залезала на стол и изображала богатыря или надевала на голову кастрюлю и изображала солдата.

– Вперед. За Родину, за победу! – кричала она, насмотревшись фильмов про Великую Отечественную войну. – Русские не сдаются, – и изображала, как ее расстреливают фашисты. Все это выглядело забавно в исполнении шестилетней девочки, и Вера, которая была младше ее на год, весело смеялась над ее спектаклями. А иногда Таня брала пелерину, которой накрывали подушки на кровати, и изображала невесту, важно вышагивающую к алтарю. Вот такая она – Танька – фантазерка и актриса. Но интересней всего были игры во дворе. Усадив Веру в коляску, Таня возила ее по улице, даже не возила, а гоняла как сумасшедшая. Конечно же, подпрыгивая на кочках, коляска опрокидывалась, а вместе с ней и Вера. Таня вновь помогала подруге сесть в коляску: надрывалась, пыхтела и снова мчалась на всех раздутых парусах по улице. Коляска в очередной раз переворачивалась, а Вера, как всегда, оказываясь в дорожной пыли, смеялась своим заразительным смехом. После таких прогулок с подругой Вера возвращалась грязная и с ссадинами на руках и ногах, но при этом она была счастливая и веселая. Оттого-то никто не был против дружбы этих двух девочек, тем более что все другие дети наотрез отказались играть с девочкой-калекой.

Но не только баловством занимались не похожие друг на друга две подружки. Таня в свои шесть лет все еще плохо читала, поэтому Вера очень часто читала ей вслух. Когда Вера брала книгу в руки, ее подруга удобнее устраивалась на кровати рядом с ней, чтобы можно было рассматривать картинки из книги и лучше представлять то, что читала ей Вера. В этом возрасте, как и положено маленькому ребенку, девочки читали разные сказки про принцесс и принцев, про ведьм и колдунов – все это было очень интересно. В эти минуты в доме становилось совсем тихо и только был слышен голос маленькой Веры, которая выразительно читала очередную сказку, а Таня слушала ее, разинув рот.

Вот так стали дружить две девочки, две разные личности, и эта их дружба с годами только укрепится и станет нерушимой.

* * *

Для Сергея пять лет на зоне показались вечностью, где приходилось не только отбывать свой срок, но и пытаться выжить. Жесткая шконка (кровать), колючая проволока поверх высокого забора и тюремная еда, которой кормили зэков, – это не самое страшное в заключении. Приходилось прогибаться перед всеми, кто имел власть и был сильней тебя. Это не только начальник и охранники тюрьмы, но и заключенные, кто был более матерым преступником и уже не первый год и не первую ходку отбывал за решеткой – таких зэков называли блатными. Для самого Сергея это тоже была не первая ходка, вот почему он уже знал законы, по которым жили заключенные. Здесь не спрашивают, как человек заработал статью, не лезут в душу со своими душещипательными историями. Но здесь всегда надо следить за базаром, контролировать, что ты и кому говоришь. Дни, проведенные в тюрьме, мало отличались один от другого. Время коротали за игрой в карты, нарды или шашки, кто-то читал, кто-то мастерил поделки, а кто-то писал маляву (письмо) на свободу. Но в основном арестанты без толку топтались по хате. Здесь всегда стоял отвратительный запах немытых мужских тел, пота, табачного дыма и влажного после стирки белья. В хате была ужасная антисанитария и даже личная гигиена не гарантировала защиту от какой-либо заразы. И первым врагом заключенных, живущих в таких условиях, были вши и чесотка. Но даже они не входили ни в какое сравнение со шмоном, который проводили надзиратели. Обыск всегда проводился неожиданно, без всяких предупреждений. И неважно, что ты делал в это время: читал, мастерил, спал или писал письмо, всех неожиданно выгоняли из помещения и проводили шмон. Одним движением руки все сбрасывалось со стола, переворачивались матрацы, скидывались подушки и одеяла. В эту же кучу сбрасывалась вся одежда, грязная и только что выстиранная, и на все это сверху надзиратели ради собственного удовольствия выливали остатки чая и остатки еды арестантов. Вернувшись после такого шмона в свою хату, заключенные принимались наводить порядок. Вот в таких условиях проходило заключение Сергея. Утешением после таких проверок для мужчины были письма от Любы. Как бы он ни относился к этой женщине, но ее признания в любви, ее ласковые слова успокаивали гнев, кипящий внутри него. Но чем чаще происходили вот такие шмоны, тем яростнее, тем чаще возникало у Сергея желание отомстить за свое положение. А кому он хотел отомстить? Наде, самой пострадавшей от его несдержанности и вспыльчивости? Так или иначе, в его буйной голове созревал коварный план мести.