Текст книги "Моя исповедь"

Моя исповедь
Галина Башкова

© Галина Башкова, 2024

ISBN 978-5-0051-4361-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

Я безумно люблю жизнь. И не хочу умирать.

Что останется после меня?

Кто будет помнить обо мне, кроме моих сыновей?

Меня эти вопросы тревожат уже много лет. Я не хочу исчезнуть бесследно. Вот почему я решила написать книгу о себе, о своей жизни.

«Пока живет память обо мне, живу и я!»

Ваша Галина Башкова

Отец

С чего начать свое повествование? Начну, наверное, со своего отца. Почему с него, а не с матери? Наверно, потому, что именно он дал мне имя, когда увидел меня маленькую и черноволосую.

– Вылитый галчонок! – сказал он тогда.

Так я и стала Галиной, а для него Галчонком – его Галчонком. А для мамы – Галькой, в лучшем случае Галкой. Хотя наша мама всех называла: Танька, Маринка, Валерка, Галка. Мама считала, что я была любимицей у отца. Я не знаю, с чего она так решила, так как были случаи, когда его любовь ко мне проявлялась очень странно, я бы даже сказала, жестоко.

Отношения моих родителей нельзя назвать идеальными. Отец много пил, мама много работала и воспитывала четверых детей. Нас у нее три дочери и один сын. Старшая сестра Таня – плод первой маминой любви и первого ее брака. А мы с другой сестрой Мариной и братом Валерой – дети второго брака. И, возможно, зачаты были не по любви. Наш отец не очень-то и старался завоевать эту любовь, а, возможно, он понял, что это бесполезные старания. Я иногда думаю, что мама его никогда не любила. Они стали жить вместе, когда у мамы уже была дочь от первого брака. Она могла бы быть немного снисходительна к отцу за то, что Таню он воспитывал как родную дочь. Вероятнее всего, и отец был бы совсем другим. У меня иногда возникают подозрения, что мама стала жить с отцом только для того, чтобы отомстить своему первому мужу. Но получилось так, что всю жизнь она мстила только нашему отцу.

Наша мама всегда была красивой женщиной. И несмотря на то, что она была полной, она нравилась мужчинам. Я думаю, что их привлекала не только ее внешность, но и ее веселый характер. В компаниях, среди друзей она всегда умела пошутить и посмеяться. А главным украшением нашей мамы были ее густые вьющиеся волосы. Но мама никогда не отпускала волосы даже до плеч, она всегда носила короткую стрижку. Ей не нравились завитушки на ее голове, по этой причине она завидовала мне. Той, у кого были прямые волосы. Вот только завидовать было нечему. Мои тонкие жидкие волосы даже в косички стыдно было заплетать. Вот почему я, как и мама, всегда носила стрижки. А какой у мамы голос! Мы любили слушать в ее исполнении русские народные песни, особенно когда она пела их вместе с отцом. Мама пела первым или вторым голосом, а папа подпевал ей своим мужским тенором. Но это случалось очень редко, только по праздникам, а потом они вовсе перестали петь вместе. Маму почему-то раздражало все, что делал отец, вот почему однажды он замолчал.

Отец наш красотой не отставал от мамы: стройный мужчина, черные мягкие волосы и светло-голубые глаза. Одним словом, пара была очень красивая, на зависть другим. Красивая, но не счастливая. А глядя на все, что происходило между ними, и мы были несчастными детьми. Ведь наш отец не только прикладывался к алкоголю, но и изменял нашей маме. Мужчинам сложно понять женщину, загруженную работой и заботой о детях и доме. Мама выбивалась из сил, и ей было не до выполнения супружеских обязанностей, вот он и пошел искать плотского утешения у других женщин. А мама от нас не скрывала, что отец ей изменяет, хотя нам, детям, знать об этом не надо было. Наверное, она таким образом хотела защитить себя. От чего? Я думаю, от обвинений. Мы же знаем, что когда такое происходит в семье, виноваты оба: муж и жена, мужчина и женщина. Что были причины для того, чтобы поступать так, как поступал наш отец. Но наша мама так не считала, у нее во всем был виноват именно он.

Однажды, когда терпение у мамы лопнуло, она решила подать на отца в суд на алименты. Нет, на развод она не стала подавать, только на алименты. В те времена остаться разведенной женщиной с четырьмя детьми было просто неприлично. Но она решила, если уж не всю зарплату, то хотя бы алименты на содержание детей она будет получать.

Это случилось в день после суда. Я сидела за столом, рисовала модели платьев и мурлыкала под нос какую-то песенку. На улице была прекрасная погода, по-летнему тепло и солнечно. Настроение у меня было отличное до тех пор, пока я не увидела маму. Она была сильно расстроена, и следы слез были заметны на ее лице.

– Эта скотина решил меня опозорить. Пришел в суд в рваной рубашке и грязный, как будто только что слез с трактора. Это он хотел опозорить меня, показать, какая я плохая жена и никчемная хозяйка. Не мог как нормальный человек прийти в суд. Ведь я же не на развод подавала, а всего лишь на алименты. – Высказав все это, она ушла на работу, а я осталась стоять в полном недоумении.

У меня, у девочки-подростка, все внутри кипело и бушевало. Я была похожа на вулкан, который вот-вот взорвется. Я знала, что мама много работает, надрывается в две смены, чтобы заработать на всю семью. А кормить нужно было не только нас, но и скотину, которой было очень много в личном хозяйстве. Мне было жаль маму, очень жаль. А на отца я была как никогда зла.

Через некоторое время после того, как мама ушла на работу, в дом заявился сам отец. Бросив на него взгляд, я стала рассматривать его внешний вид. Он на самом деле был грязный, и на нем была та самая рваная рубашка. Я не знаю, какие чувства испытывала в тот момент: злость, обиду или стыд, – но я не смогла промолчать и все высказала отцу:

– Ну что? Выпендрился на суде?

И тут все началось. Я стояла, облокотившись спиной о стол, когда почувствовала удар по лицу. Можете себе представить девочку, которой отец со всей силы врезал своей мужской пятерней? Его могучая ладонь накрыла все мое лицо. А вслед за ударом последовал вопрос отца:

– Ну? Что? Еще хочешь?

– Давай. Бей, – ответила я. И снова последовал мощный удар по лицу. Отец был зол и не контролировал свои эмоции. К тому же после суда он уже успел выпить.

– Ну что? Еще хочешь? – он зло смотрел на меня.

– Давай. – Такая же ответная злость была и в моих глазах.

Последовал еще один сильный удар.

– Еще? – он повторил свой вопрос.

– Давай. – Я не сдавалась. И снова был удар.

Сколько раз он меня так ударил, я уже и не помню. Мне бы замолчать, так нет, показываю свой упертый характер. Да, характер у меня еще тот! Остановился он только тогда, когда у меня пошла носом кровь. Прикрыв свой нос рукой, я выбежала из дома. Я бежала, а сама про себя постоянно повторяла: «Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу». А слезы и кровь смешались на моем лице и текли сквозь пальцы.

Недалеко от нашего дома был небольшой пруд, где мы обычно летом ловили головастиков, а зимой катались на коньках. Добежав до этого пруда и присев на берегу, я стала смывать кровь со своего лица. А в голове была только одна мысль: «Я ему этого никогда не прощу. Я ему этого никогда не прощу». Я сидела на берегу и плакала навзрыд. Мне было больно? Да. Но больше всего болело мое самолюбие. Я уже немного успокоилась, когда на дороге я увидела своего парня Олега, мое душевное спасение. Он был изумлен и поражен, когда увидел меня с красными от слез глазами и опухшим носом. Выглядела я, конечно, неважно, но я не думала об этом. Мне было плохо, и мне нужна была защита. Я хотела, чтобы меня кто-то пожалел и успокоил. Я прижалась к Олегу, и слезы полились с новой силой. Так, обняв меня за плечи, он повел меня домой. По дороге я рассказала ему все, что произошло между мной и отцом. Олег слушал меня и молчал. Так мы вошли в дом.

Заикаясь и продолжая плакать, я прилегла на кровать. Олег, присев рядом, продолжал меня успокаивать. В это время в комнату вошел отец. Вошел он медленно, с жалостью поглядывая на меня. Присев на край кровати, отец стал гладить меня по ноге. Я с презрением поджала ноги. Я не хотела, чтобы он меня касался. Мне было противно его видеть.

– Доча, прости меня. Я не хотел, – сказал он тихим и спокойным голосом. Отец уже успокоился и явно сожалел о содеянном.

– Не трогай меня. Я не хочу тебя видеть.

– Прости, Галчонок! – он продолжал гладить меня по ноге.

Злоба и обида во мне так и кипели, и бесполезно было тогда просить у меня прощения.

– Я тебя никогда не прощу, – вот и все, что я могла ему тогда ответить.

Отец с поникшей головой и блестящими от слез глазами вышел из комнаты. Когда я увидела его в таком состоянии, у меня что-то кольнуло в груди, возможно, мне уже было его жаль.

– Галя, ты должна простить отца, – говорил мне Олег.

Но я еще не готова была к прощению, абсолютно не готова:

– Нет. Никогда. И не проси.

Олег понимал и осознавал, что со мной сейчас бесполезно было об этом говорить, и не стал настаивать. Что было потом, я уже не помню. Возможно, успокоившись, я уснула, а Олег уехал домой.

Мне хотелось бы остановиться на одном этом эпизоде, который произошел между мной и отцом, но тогда не будет показана полная картина моих взаимоотношений как с отцом, так и с матерью. А это очень важно, потому что все события в моей жизни так или иначе происходят именно из-за этих отношений.

Итак, мой отец не примерный семьянин.

В этот день он в очередной раз пришел домой в пьяном виде. Уже стемнело, и вся семья была в сборе. Проблема в нашей семье была в том, что наша мама не могла молча смотреть на пьяного отца, поэтому всегда первая начинала скандалить.

– Явился не запылился, скотина пьяная. – Так мама всегда встречала отца, когда он был пьян.

– Мать, не бурди. – Отец любил применять именно это слово в разговоре с мамой, когда она начинала ругаться.

Слово за слово, и снова разгорелся скандал. То ли отец поднял руку на мать, то ли мама подняла руку на отца, а он только стал защищаться, но в доме, как всегда, началась драка между родителями. Мы тут же бросились заступаться за маму. Зажав отца в углу коридора, все пытались его утихомирить. А я старалась дотянуться до него шваброй и ударить побольнее, чтобы успокоить окончательно.

– Галку, Галку держите. Заприте ее в комнате, – кричала мама. Она знала, какая я бываю в гневе. Но я все же успела до него дотянутся и ударить шваброй. Попала я ему прямо по носу. У отца выступила кровь. Дело в том, что я просто зверела, когда видела, что он обижает маму, да еще и руки распускает. Мы ведь тогда не разбирались, кто виноват: мама или папа. Но раз отец пьяный, значит, виноват именно он.

Этот случай был перед первым, который я описала, так что это не было моей местью отцу. Нет, не было.

Уже стемнело. Мы разошлись по комнатам и легли спать, а родители продолжали выяснять отношения. Они еще долго ругались, а мы прислушивались и не могли уснуть от этого шума. Мы боялись, что родители вновь начнут драться. А через какое-то время я услышала слова матери:

– Уходи. Я не хочу тебя больше видеть. Убирайся из дома и живи где хочешь!

Я напрягла свой слух и ждала, что произойдет дальше. Если отец вновь полезет драться, то нужно бежать и защищать маму. Но вместо этого я услышала, как заскрипела дверь нашей комнаты, и в нее вошел отец. Он стоял в проеме двери и смотрел на нас. Затем, подойдя ближе и присев возле дивана, где мы спали, шепотом стал прощаться с нами. В комнате было темно, но я лежала на краю дивана и видела его глаз. Он плакал. Плакал, просил прощения и прощался. Мне стало очень жаль его. Я никогда до этого случая не видела, чтобы отец плакал. По его щекам текли слезы, и это были настоящие слезы отцовской любви.

Сколько отсутствовал отец после этого скандала, я не помню. Но со временем он вернулся в семью, и жизнь вошла в привычное русло.

Другой случай моей стычки с отцом произошел накануне моего первого выпускного экзамена в школе. Было теплое летнее утро. Я уже стояла нарядная, в белой блузке и темной юбке, готовая идти на первый экзамен. У меня было приподнятое настроение, так как я была хорошо подготовлена к экзамену и не волновалась. И тут я услышала, как мои родители ругаются. Заглянув в комнату, чтобы узнать, в чем дело, я увидела маму сидящей на диване, а отец нависал над ней и пытался из ее рук вырвать кошелек. На всю квартиру раздавались крики, оскорбления, ругань, мат. Оба вцепились в кошелек, и никто никому не уступал. Мне хотелось заткнуть уши и убежать, чтобы ничего этого не слышать и не видеть. Но кто поможет маме? И я, как борец за правду и справедливость, вступилась за маму.

Кто прав? Конечно, мама. Другого варианта быть не могло, и я набросилась на отца. Я повисла на его спине и пыталась оторвать его руки от кошелька.

– Отстань от мамы, отпусти. Не трогай ее. – Я по-своему пыталась защитить маму.

Тогда он развернулся и, схватив меня за шиворот, стал бить головой о журнальный столик, который стоял неподалеку. Три раза он со всего размаху стукнул меня головой об этот столик. Голова моя кружилась и раскалывалась, но до первой крови в этот раз дело не дошло. На экзамен я поехала зареванная, напуганная и побитая. Но несмотря на такое потрясение я смогла успокоиться. Слезы, пока я ехала до школы, высохли, и никто даже не подозревал, в каком состоянии я приехала. Экзамен, несмотря ни на что, я сдала на отлично.

Забегая вперед, скажу, что из того, что я написала, вам может показаться, что у нас с отцом очень плохие отношения, а мама во мне души не чаяла. Вы ошибаетесь, все было как раз наоборот. Но не одна я страдала от кулаков отца. Доставалось и Тане, и Марине. Брата, по-моему, миновала сия участь.

Но, описывая эти случаи с отцом, я не преследую цель опорочить его. Нет. Я хотела показать в этих ситуациях себя. Как-никак я пишу о себе. Это моя история, это моя исповедь.

В дальнейшем я хочу поделиться хорошими воспоминаниями, которые связаны с моим отцом.

Наш отец воспитывался в детдоме, откуда он постоянно пытался сбежать. Он мечтал о теплых странах, где растут сладкие и сочные фрукты. Но каждое его бегство оканчивалось неудачей. Его ловили и возвращали в недобрый детдом. Не мог детдомовский парень научиться семейным отношениям в коллективе, где все были такими же одинокими, как и он сам. Конечно, в детдоме накормят, обуют и оденут, но чтобы понять, что такое семья, надо жить в семье. Вот почему обвинять его во всех грехах, которые он совершал сейчас, будучи мужем и отцом, не разобравшись во всем, – это неправильно и несправедливо.

После детдома отец выучился на тракториста. В те времена это была уважаемая специальность, если не считать, что это очень тяжелая и грязная работа. Но мой отец к тому же был творческой личностью. Да, иногда среди работяг встречаются такие натуры. У него всегда был красивый и даже идеальный почерк. Особенной красотой выделялись заглавные буквы. Они были как из старославянских книг, с какими-то загогулинами и завитками. Я влюбилась в его почерк и стала его копировать. У мамы почерк сильно отличался от папиного, он был крупным и размашистым. С возрастом мой почерк изменился и стал похож на мамин, как и моя внешность.

Отец не только красиво писал, но и рисовал. Он умело копировал любые изображения. Помню, откроет книгу по тракторам и рисует нам. Копии получались точными до каждой мелочи, до каждой детали. Может, поэтому именно он, а не мама, помогал мне по черчению, объяснял мне, где должна быть линия толще, а где тоньше и почему. Учил правильным и красивым шрифтом делать описание чертежа.

– Галя, буквы не должны быть такими квадратными, – объяснял он, когда смотрел, как я пишу. Я стараюсь, исправляю. – Нет, и не такими круглыми. Смотри, Галчонок, и учись! – Он брал из моих рук карандаш и выводил буквы. И я училась, и у меня получалось. Мои чертежи всегда были сделаны на 5, и в этом была заслуга именно моего отца.

Позже папа показал мне, как рисовать простым карандашом, как правильно наносить штрихи, чтобы стекло выглядело стеклом, а тень – тенью. Мне очень нравилось рисовать, нравилось быть вместе с отцом. Но развить эти способности в дальнейшем так и не получилось. То ли у отца не было времени продолжать со мной заниматься, то ли я отвлеклась на что-то другое.

Еще одно увлечение отца – это любительская фотосъемка. Он и меня к этому делу привлек. Скорее всего, я на самом деле была его любимицей, а может, просто благодарной и заинтересованной ученицей.

Мы вдвоем сидели в темной комнате, предназначенной для печати фотографий. Окно завешено шерстяным одеялом, и ни одного лучика света не проникало в помещение. Комната освещалась только специальным светом – красным. Это придавало таинственности нашим действиям, и волшебство в закрытой от посторонних людей комнате начиналось. На столе стоял фотоувеличитель и ванночки с разными химическими реактивами: фиксаж, проявитель и промывающий раствор. Было интересно наблюдать, как на белой бумаге постепенно проявляется изображение – не волшебство ли это. Когда фотографии были отпечатаны, их надо было высушить. Для этого я их прикрепляла на какие-то зеркальные пластины и прикатывала валиком. Под действием высокой температуры они высыхали и приобретали глянцевый блеск. А затем эти же фотографии я обрезала на специальном резаке, края фотографий получались резными и очень красивыми. Вот где сказка! Вот где было развлечение!

Отец, наблюдая за мной и заметив мой интерес к фотографии, отдал мне свой фотоаппарат «Зенит», чтобы я научилась еще и фотографировать. Помню, в один солнечный зимний день, встав на лыжи, я отправилась в путешествие по близлежащим местам, а через плечо у меня висел папин фотоаппарат. Я была как никогда счастлива. По-настоящему счастлива.

Но мама не любила папиного увлечения фотографией, и мы, дети, знали почему. Мама показала нам его фотографии, непристойные фотографии, снятые с непристойных журналов. Отец если и делал их, то прятал от нас, а мама нам все показала.

– Видите, какой ваш отец? Вот он, развратник, чем занимается. – Она тыкала нам под нос его фотографии, а мы отворачивались, испытывая отвращение от увиденного.

Зачем она это делала? Зачем она нам это показывала? Ведь это так противно, так унизительно. Мы всего лишь дети, а детям этого видеть и знать не надо.

И все равно отца мне было жаль. У него столько талантов, и ни один не был реализован.

У нас были летние каникулы, но даже на каникулах я играла в школу. Я мечтала стать учителем, мечтала учить детей, поэтому с большим удовольствием в одиночестве воображала себя преподавателем. Но для этой игры мне требовалось помещение, чтобы мне никто не мешал, и школьная доска. А где взять такую доску? Ее надо было сделать. Я обратилась к маме за помощью, но мама только что пришла с работы, и ей было не до моих игр. Она отстояла две смены за станками, и ей требовался отдых. Когда ей мною заниматься? И она отказала мне:

– Галя, ты видишь, я устала. Придумай сама что-нибудь.

Я была очень расстроена. Глаза блестели от нахлынувшего огорчения, но я старалась не плакать. Вот в таком состоянии, сидящей на ступенях деревянного крыльца нашего дома, и застал меня отец:

– Что случилось? Почему грустим?

– Мне нужна школьная доска, а я не знаю, как и из чего ее сделать. А маме некогда, – ответила я отцу.

– И это все? Делов-то. Пошли со мной.

Мы отправились в сарай, где он нашел для меня фанеру и выпилил небольшой кусок прямоугольной формы, который вполне подходил для небольшой доски. Дал коричневую краску, которая осталась после покраски деревянного пола в квартире, и, конечно же, кисть.

– Ну а остальное, я думаю, ты сделаешь сама. Только не забудь потом кисть замочить в растворителе, – это было обязательным условием, – ну и сарай в твоем полном распоряжении. – Отец оставил мне ключи и ушел на обеденный перерыв.

Я нанесла краску на фанеру, дала ей высохнуть и оборудовала тут же, в сарае, класс для игры. Принесла учебники, указку и мел для доски. И началось мое обучение виртуальных учеников.

– Здравствуйте, дети. Садитесь. Сегодня у нас урок русского языка, и мы будем писать диктант. Поэтому закрываем учебники и открываем тетради. – И я начинала читать текст так, как обычно читает учитель на уроке. Так я могла играть целый день. Я была счастлива, и меня переполняла благодарность к отцу.

Мать

Самые сложные отношения у меня были именно с мамой. Несмотря на то что я всегда была ее защитницей, именно с ней у меня не складывались взаимоотношения. С каждым годом они становились только хуже и хуже.

Кто виноват? Я всегда считала и считаю, что в отношениях участвуют двое, а значит, и виноваты оба участника этих взаимоотношений. Это можно сказать и про мои отношения с отцом, и про мои отношения с матерью, и про отношения отца с матерью. Нельзя вину перекладывать только на одного человека.

Отчего стали портиться мои отношения с мамой? Может быть, я выросла и стала присматриваться к своим родителям? Может, я стала догадываться, что не во всех грехах виновен только наш отец? Я даже не помню, с чего конкретно стали портиться наши отношения с мамой. Но теперь я все чаще и чаще защищала отца, а маме это не нравилось. Плохие отношения с мамой разрастались и увеличивались, как снежный ком, пущенный с горы. Маме не нравилось видеть меня вместе с отцом, не нравилось, когда мы с ним о чем-то разговаривали. Она считала, что мы плетем заговор против нее и замышляем что-то нехорошее. Боже, как же это глупо – так думать об отношениях дочери и отца.

Я никак не могла подстроиться под маму, а точнее, понять, чего она от меня добивается. Мне так хотелось ей угодить, так хотелось, чтобы она спросила, как у меня дела, все ли у меня хорошо. Я хотела, чтобы она меня просто любила.

Иногда она говорила мне:

– Мать для дочери – самый близкий друг. Можешь со мной делиться своими сокровенными мыслями, задавать любые вопросы.

После таких слов я была счастливым ребенком. Ведь мама – мой лучший друг, я могу ей рассказывать все свои девичьи секреты и тайны, могу делиться с ней самым сокровенным. Какая я была наивная и доверчивая. Уже на следующий день мнение мамы могло измениться:

– Ты вообще ко мне должна обращаться на «Вы», как в старые добрые времена – это проявление уважения и почитания.

В моей детской голове никак не укладывались эти две позиции. Если обращаться к матери на «Вы», следовательно, она не друг, а хозяйка и госпожа, а это уже означало, что секреты свои надо держать при себе. После этого я полностью замкнулась, осталась наедине со своими мыслями, проблемами и переживаниями. Я понимала, что с мамой секретничать не стоит, иначе при любом изменении в ее настроении мои секреты могут обернуться против меня самой же. А еще чего хуже, о них могли узнать другие. А как мне, девочке, хотелось, чтобы меня понимали, чтобы я могла с кем-то поговорить о своих проблемах. Сестра для таких разговоров не подходила, здесь нужна была мама. Как мне не хватало ее любви и участия в моей жизни!

Один случай с мамой так глубоко засел в моей памяти, что даже сейчас, когда я пишу эти строки, я плачу, а слезы застилают мне глаза.

В то время я уже закончила училище и работала в ателье. Смена была утренняя, поэтому домой я пришла после трех часов. Отца в доме не было, а у мамы были гости – ее подруги с завода. В зале был накрыт стол, на нем стояли чашки с чаем и корзина с выпечкой. Они весело разговаривали, смеялись и шутили. Мама была в хорошем и приподнятом настроении.

Мы с мамой уже несколько дней были в ссоре, вот почему, когда я вошла, то просто поздоровалась со всеми, кто был в комнате.

– А! Вот и Галочка пришла! – это, улыбаясь, сказала мама.

Я была очень удивлена такому нежному обращению и подумала: «Ну, слава богу! Мама успокоилась». После таких ласковых слов у меня камень упал с души. Я не могу жить с мамой в одной квартире и молчать. Меня такое молчание напрягает, и я чувствую себя очень неловко.

Я разулась у порога и ушла в другую комнату, чтобы не стеснять маминых подруг. Через некоторое время гости стали расходиться. Мама продолжала шутить с подругами, и мне это нравилось. Проводив их, она вошла ко мне в комнату:

– Ну что, сучка, вернулась?

Меня как обухом по голове ударили. Такая резкая перемена в настроении мамы вывела меня из равновесия. И я, недолго думая, ответила в ее же манере:

– Что? Спектакль окончен? При подругах я – Галочка, а без них я – сучка?

Скандала в этот день было не избежать. А тут я, как назло, стояла с новыми капроновыми колготками в руках. Старые уже много раз зашивались, и ходить в них было просто стыдно. Но колготки я купила без маминого разрешения, а в нашей семье это не принято. Все деньги хранились у мамы, и тратить их можно было только с ее позволения. Это, конечно, правильно, но не до такой же строгости. Я ведь уже взрослая и сама зарабатывала. Пусть это были небольшие деньги, но все же имела право купить себе самое необходимое. Следовательно, своей покупкой я только подлила масла в огонь. Я стояла у окна, а в руках у меня были эти злосчастные колготки.

– Ты зарплату должна отдавать мне, раз живешь в моем доме и ешь мой хлеб. – Взгляд мамы готов был меня испепелить на месте.

– Но, мама, мне ведь не в чем ходить. – Я пыталась ее успокоить и настроить на доверительный разговор. Но маму совсем не волновали мои проблемы, она уже была настроена со мной ругаться.

– Все равно ты должна сначала спросить разрешения у меня. – Мама разошлась не на шутку, и ее хорошее настроение от встречи с подругами моментально улетучилось. Видно, встреча со мной у нее вызывала противоположные эмоции.

Слово за слово, и мы сгоряча наговорили друг другу много грубостей и гадостей. Чувствовала я себя омерзительно, потому что услышала в свой адрес много нелестных слов и потому что я не сдержалась и высказала маме все, что лежало у меня на сердце. Но лучше бы мне было смолчать, перетерпеть. Язык мой – враг мой. Всегда хочу высказать свою точку зрения, не задумываясь о том, что у собеседника свой взгляд на происходящее. Думаю, что и мама после этого разговора чувствовала себя не лучше.

Выплеснув всю грязь друг на друга, мы успокоились. Я подошла к маме и стала просить прощения:

– Мам, прости. Я не хотела.

– Всякое бывает, – сказала мама. Мы обнялись. Я с облегчением вздохнула, думая, что мы с мамой помирились. Но это было не так.

Мы стояли в узком коридоре боком к зеркалу, и то, что я увидела в отражении, меня повергло в шок. Лицо мамы не выражало чувств прощения и примирения, а наоборот. Губы были сжаты, глаза злые. Она меня не только не простила, а что хуже, еще сильнее возненавидела. Мама, как всегда, играла свою роль. В тот день я поняла, что нет больше смысла просить прощения у мамы. Она осталась при своем мнении, я для нее сучка.

На этом история нашей ссоры не закончилась, она имела неприятное продолжение. Мама решила все рассказать о случившемся Марине и Валере – это моя старшая сестра и мой младший брат. Сейчас я думаю, что она это сделала, чтобы, как всегда, выгородить себя и всю вину за нашу ссору свалить на меня. Дело в том, что наш скандал она преподнесла так, как было выгодно ей, и совсем не в мою пользу. Что именно и что конкретно она им рассказала, я не знаю. Но когда я в комнате стояла перед ними и видела, какими глазами они смотрели на меня, я поняла, они меня ненавидят. У них был такой осуждающий взгляд, что я готова была провалиться сквозь землю. Но за что?

– Как ты могла назвать маму сукой? – прозвучали слова старшей сестры.

– Что? Я такого не говорила. Это мама меня назвала сучкой. – Я никак не ожидала, что меня будут обвинять в том, чего не говорила. Да, мы поругались, но обзывать такими словами маму? Мы не так воспитаны, мы никогда не позволяли себе хамить старшему человеку, тем более маме. Поэтому я растерялась и не могла оправдаться. Да и был ли смысл? Кто мне поверит? Что значат мои слова против слов мамы? Мы же знаем, что мама лгать не может, что она всегда права.

Но на самом ли деле это так? Именно в тот день я поняла, что моя мама – лгунья. Мой мир был разрушен окончательно. И этот вывод для меня был как кинжал в сердце. Мама для меня всегда была примером для подражания, моим кумиром, моей героиней. То, как она работала по две смены на заводе, чтобы заработать больше денег для семьи, то, как она жертвовала личным счастьем ради своих детей, было для меня равноценно подвигу. Да, мы ругались, а кто в двадцать лет не ругался с мамой? Но в остальном я хотела быть похожа на нее. А теперь все рухнуло. Все было уничтожено в один момент. Теперь у меня кумиров нет, чтобы больше никогда не разочаровываться в людях.

Отношения с мамой то налаживались, насколько это было возможно, то в очередной раз портились и ухудшались. Но я стала чаще присматриваться к отношениям моих родителей и убеждалась, что не так уж и плох наш отец.

Как-то в моем присутствии родители вновь повздорили. Мама наступала на отца, продолжая на него кричать и ругаться. У отца был виноватый и даже затравленный вид. Я встала между родителями, тем самым закрыв отца своим телом и преградив путь маме. Мой поступок еще больше разозлил мать, и она двумя руками толкнула меня. Я, конечно, устояла на ногах, но только потому, что за моей спиной был отец, а вот он сам упал в нишу, которая была в стене. Я продолжала стоять как вкопанная, защищая отца, пока мама, недовольная моим поступком, не ушла в комнату.

Ну вот, теперь я защищала отца. И чем чаще я присматривалась и прислушивалась, тем сильнее убеждалась, что наш отец очень несчастен. Пить он не перестал и бросать не собирался. А что ему еще оставалось делать, если он прекрасно чувствовал всю ненависть своей жены? Если он сидел и молча смотрел телевизор, мама всегда была недовольна:

– Что молчишь? Тебе сказать нечего? Придешь домой, и поговорить не с кем.

Если он начинал что-то говорить, она затыкала ему рот:

– Замолкни. Слушать тебя противно.

Мне это начинало надоедать. Каждый день был похож на предыдущий – постоянные скандалы. И мне в голову пришла сумасшедшая идея. Идея о том, что я должна уехать, чтобы не видеть постоянно раздраженную и недовольную маму. Но куда?

В ателье я отработала всего лишь год вместо положенных двух, вот почему меня не могли уволить с работы. Для меня это было большой проблемой. Но варианты увольнения все же были. Один из них – это быть военнообязанной. Я ухватилась за эту возможность, даже сходила в военкомат, где мне предложили какую-то должность. Но, пообщавшись со своими сотрудницами, я узнала, что девушек в армии считают женщинами легкого поведения, что они идут туда служить или работать только для того, чтобы найти себе мужа. Я не была распущенной девушкой, второй вариант меня совсем не интересовал, так как в то время я ждала своего парня из армии. Таким образом, идея быть военнослужащей отпала сама собой.