Текст книги "Моя исповедь"

И снова моя жизнь меняется

Всего три месяца я проработала на стройке в Комсомольске. Мы все надеялись, что нас отправят на какую-нибудь значимую комсомольскую стройку, чтобы мы могли не только зарабатывать, но и гордиться своим порывом уехать с насиженных мест. Но вместо этого мы работали на обычных городских стройках. Оттого-то никто из нас не только не испытывал гордость, но даже наоборот, чувствовал стыд и сожаление. К тому же и заработать мы здесь так и не смогли. Самые большие деньги, которые мы держали в руках, – это подъемные, выплаченные нам по прибытии в Комсомольск. За три месяца они все были израсходованы: необходимо было купить посуду, продукты и кое-что из теплой одежды. Даже я, работая по выходным, зарабатывала всего по пятьдесят рублей в месяц. Такую же зарплату я получала, работая у себя в ателье. Следовательно, смысла в этой поездке не было. Я была сильно разочарована. Имея такую зарплату, я еле-еле сводила концы с концами и, само собой, не смогла отложить денег на непредвиденные расходы. Мы не были готовы к тому, что в нашей советской стране будут обманывать комсомольцев, прибывших на стройку. Мы даже подумать о таком не могли, но именно это с нами и случилось. Члены нашей группы, понимая, что обещанных денег им не дадут, разбежались кто куда. Одни устроились на завод, а кому выслали деньги, вернулись домой. Я тоже хотела уехать, но денег на дорогу у меня не было. К тому же и увольнять меня не собирались, так как я должна была сначала вернуть деньги за перелет, а уже потом увольняться с работы. А я эти деньги отдала парню, который и купил мне авиабилет. Вот такой замкнутый круг получился. По этой причине паспорт и трудовую книжку мне не возвращали, они оставались в отделе кадров. Можно было бы написать маме и попросить помощи, но я этого сделать не могла. Унижаться – это не для меня, к тому же я знала, что денег она мне все равно не вышлет. Так зачем просить? Чтобы услышать все те же обвинения: «Ты сама виновата. Сама уехала. Никто тебя из дома не выгонял». Нет, я не хотела читать такие слова в свой адрес. Да, я сама во всем виновата. Вот и выход из затруднительного положения я стала искать сама.

На дворе декабрь. Стояли жуткие дальневосточные морозы, а сильный порывистый ветер пронизывал насквозь. Зима здесь совсем не такая, как у нас в Латвии. Моя зимняя одежда и обувь не подходили для этого региона, вот почему я ходила в валенках и фуфайке, которые мне выдали на стройке. Так и шло время. Были дни, когда я ходила на тренировки по борьбе, так как о самозащите я задумалась всерьез. Но мысли о том, что надо уезжать из этого города, с этой стройки, не покидали меня. Но вопрос стоял не только в том, как уехать, но и куда уехать. Как-никак я сбежала от мамы, и вернуться к ней, как побитая собака и неудачница, я не могла. Я должна была доказать маме, что я не «сучка», что я не «папин высерок», как она любила называть меня и мою сестру Марину. С этими мыслями я жила каждый день и продолжала ходить на работу.

Однажды, случайно или нет, я познакомилась с парнем из нашего общежития, но не из нашей группы. В этот вечер на нашем этаже все электрические плиты были заняты, и чтобы приготовить ужин, я поднялась в кухню этажом выше. Как раз в это время там и кашеварил этот парень. Он был очень разговорчив и все время рассказывал о себе. Оказалось, что он уже два года работает в этом городе и ему порядком все надоело. В разговоре он упомянул о том, что собирается вернуться домой. Пока мы с ним общались, я не просто рассматривала его, я присматривалась к нему. Парень он был симпатичный, правда, невысокого росточка, но спокойный, к тому же непьющий. «А почему бы и нет?» – подумала я тогда. Олег все равно не мог на мне жениться, чтобы забрать из этого города и от мамы. Ведь ему после армии требовалось окончить академию. Да и его слова о том, что я ему не подхожу, не давали мне покоя. Я думала, что вдали от него я забуду эти обидные слова, но нет, они тяжким грузом лежали в моей памяти. И я стала встречаться с Женей, так звали этого парня. Его звали так же, как и моего отца. Жребий был брошен, и выбор был сделан. Живя в одном общежитии, мы виделись с ним каждый вечер после работы, не говоря уже о совместных выходных. С каждым днем он мне нравился все больше и больше, мне он казался совершенно безобидным. «Уж он-то точно не будет пить и распускать руки», – думала я тогда. Ну а первый секс укрепил наши отношения. И в отличие от Олега, он был доволен мной, хотя я была все той же неопытной девчонкой. А может, потому, что и он был обычным деревенским парнем и запросы у него были обычные.

– Поехали со мной в Митрофановку, – однажды предложил мне мой новый парень.

– Куда?

– В Митрофановку, – повторил он.

– А где это? – мне стало любопытно.

– Это в Воронежской области.

– А Митрофановка – это что? – я продолжала задавать вопросы.

– Это поселок городского типа. Там есть известный на всю страну авторемонтный завод, есть ателье, где ты сможешь работать. Ну а я в любом случае найду работу, ведь я тракторист, такая специальность везде востребована.

Слушая Женю, я в красочных картинках представляла его поселок и мечтала там оказаться. Я согласилась поехать с ним. Но я даже представить себе не могла, что этот поселок городского типа окажется обычной большой деревней, где люди даже не по-русски разговаривали, а на смешанном русско-украинском языке. Но этот сюрприз меня ждал впереди. Сейчас мы готовились к отъезду. Документы мне так никто и не отдал, так что паспорт и трудовую я оставила в отделе кадров.

– Потом по почте отправим запрос, – сказал Женя. И я полностью положилась на него.

И вот мы на железнодорожном вокзале. Провожать нас пришли ребята и девчата из моей группы, которые в дальнейшем также планировали свой отъезд.

– Галя, а ты действительно хочешь с ним уехать? Может, ты передумаешь? – наперебой спрашивали меня друзья.

– Я так решила, и уже поздно что-либо менять. Скоро наш поезд, – без всяких эмоций отвечала я, потому что чувствовала, что совершаю что-то ужасное.

– Ну ты посмотри на него, он же недостоин тебя. – Это волновалась моя подруга Таня.

– Ничего. Я так решила, и пути назад нет. – Желание уехать отсюда было сильнее страха перед неизвестностью.

– Ты точно уверена в этом? – не унималась Татьяна.

– Нет. Но не надо меня уговаривать, я сама очень переживаю. Ты же знаешь, что мне срочно надо уехать, а другой возможности я не вижу. Возможно, все не так плохо, как мы себе представляем. Парень он неплохой, да и ко мне он относится очень хорошо.

– Тогда будь счастлива, Галя! – были ее последние слова.

Я смирилась со своим положением, но меня не покидала одна-единственная мысль: «Я предаю свою любовь. Я предаю Олега». Но я никогда не смотрела назад, я всегда сжигала за собой мосты. Сжигала их до основания, чтобы не было возможности вернуться к тому, от чего убегала. Что сделано, то сделано. И эта черта характера у меня осталась на всю оставшуюся жизнь.

Пассажирский поезд «Комсомольск-на-Амуре – Москва» шел целую неделю. Семь дней смотреть в одно и то же окно, сидеть на одном и том же месте. Это было тяжело, невыносимо и сильно выматывало. И несмотря на то что на улице зима, в вагоне было жарко и душно.

Женя позаботился о нас, купив билеты в купейный вагон. Следовательно, нам было комфортнее, чем пассажирам плацкартных вагонов. С нами в одном купе ехал мужчина лет пятидесяти, других попутчиков у нас не было. Не помню, на который день, но Женя, как мужчина, стал томиться и приставать ко мне. Однажды наш попутчик, сказав, что идет в вагон-ресторан, вышел из купе. Мы воспользовались этой возможностью для уединения. И зря говорят, что во всех грехах виновны женщины. Именно мужчинам невтерпеж, именно они нас толкают на поступки, за которые нам, женщинам, потом стыдно. В разгар нашего любовного соития мужчина вернулся в купе. Открыв дверь, он кашлянул, чтобы мы обратили на него внимание, чтобы поняли, что мы уже не одни в купе. Какой кошмар! Оказывается, мы забыли закрыть дверь на замок. Но поскольку мы были прикрыты простыней, наших обнаженных тел было не видно. Но каждый, кто бы нас увидел, понял, чем мы занимались. Я лежала снизу и через плечо Жени видела наглую ухмылку попутчика. Какой ужас! Нас застали в непристойном виде за непристойным занятием. Это был позор для меня. По крайней мере, именно так я себя и чувствовала – опозоренной.

Женя к этой ситуации отнесся намного проще и спокойнее. Он как ни в чем не бывало вылез из-под простыни, оделся и стал разговаривать с попутчиком. Я, наоборот, спряталась под простыней, укрывшись ею с головой, и не вылезала до самой ночи. Мне было стыдно, и я чувствовала себя омерзительно. Успокаивало только то, что через сутки мужчина прибывал на свою станцию. Но на протяжении следующего дня я пыталась не встречаться с ним взглядом и избегала любых разговоров. Если он сидел в купе, я выходила из него и сидела в коридоре. У меня все время перед глазами стоял его взгляд: наглый и похотливый.

Пока мы семь суток мучились в поезде, я планировала, как сбежать от Жени. Я подбирала слова, которые скажу ему, чтобы он меня понял, простил и отпустил, дав денег на дорогу до дома. Да, я очень надеялась на его помощь, так как не сомневалась в его порядочности. Я понимала, что не люблю его и не хочу обманывать ни его, ни себя. Но его хорошее отношение ко мне, его забота обо мне изменили мое решение. Именно таких отношений я искала, вот почему мысль о побеге я выкинула из своей головы.

Сердце разрывается на части

Поздним вечером мы сошли с поезда на станции Митрофановка. Вещей у нас немного: моя большая дорожная сумка и дипломат у Жени. Можно сказать, мы налегке отправились к дому родителей моего нового парня. Мы очень устали и были голодны. Подойдя к старенькому дому, мы заметили, что свет в окнах не горит, а значит, нас никто не ждет. Женя дернул за дверную ручку. Дверь оказалась заперта. В поисках ключа он пошарил рукой сверху дверного косяка, но ключа там не оказалось.

– Побудь здесь, а я пойду поищу родителей у соседей. Ты не волнуйся, я вернусь очень скоро, – сказал Женя и скрылся в темноте. По каким-то причинам предчувствие у меня было нехорошее.

Стоя посреди маленькой кухни, которая освещалась тусклым светом одной лампочки, я ощущала приятное тепло от печки. Родители Жени разглядывали меня, а я разглядывала их. Хозяйка дома была маленького росточка, светло-рыжие волосы были заплетены в косичку и закручены узлом. Лицо женщины было покрыто веснушками, а пальцы рук искривлены артритом. Этими же пальцами она постоянно терла свой и без того уже красный нос. Что-то неприятное и отталкивающее я почувствовала в ней при первом же нашем знакомстве. Хозяин дома был под стать своей супруге, такой же маленький, но у него к тому же был на спине горб. Меня этот факт сильно напугал, я совсем растеряла свою смелость и упала духом. Кто эти люди? Куда я попала? Но я так устала, что решила не думать об этом сейчас, а оставила все размышления на потом.

– Вам стелить вместе? – услышала я вопрос хозяйки дома.

– Конечно, – недолго думая ответил Женя, – она же моя невеста.

Мне ответ Жени понравился, и я немного успокоилась.

Дом, в котором я оказалась, был старый и на два хозяина. Пройдя темные сени, ты попадаешь в кухню, в которой зимой всегда было жарко. Дверей в доме не было, только дверная коробка от них, вот почему с кухни можно было рассмотреть маленькую комнату, в которой стояли старый шкаф и кровать. В этой самой комнате спал отец Жени, но с нашим появлением ему пришлось освободить ее и перебраться в комнату к своей жене. Так мы стали жить все вместе.

Отец оказался не таким уж и страшным, как он мне показался в темную зимнюю ночь. Ко мне он относился хорошо, а вот мать, как я и предполагала, оказалась неприятной особой. Каждый раз на ужин у супружеской четы на столе стояла бутылка водки или самогона. Нет, они не напивались. Но сам факт ежедневного приема спиртного меня пугал и вызывал во мне неприятие к этим людям.

– Выпей рюмочку для аппетита, – уговаривала меня Нина Елисеевна, так звали мою будущую свекровь.

– Я не пью.

– Ну, всего лишь одну рюмочку.

– Я совсем не пью. – Мне уже начинала надоедать ее навязчивость.

– Я же не предлагаю тебе составить нам компанию, а всего лишь выпить рюмочку для аппетита, – продолжала настаивать хозяйка.

– У меня и без водки прекрасный аппетит. – И я не обманывала. Был уже поздний вечер, часов десять, а мы только сели ужинать, поэтому и я, и Женя были очень голодны. Я не привыкла хозяйничать в чужом доме, всегда ждала, когда Нина Елисеевна сама пригласит нас к столу. А диалог о предложении выпить мне рюмочку для аппетита повторялся почти каждый вечер. Так мы с ней и не смогли подружиться, а в дальнейшем наши отношения ухудшились окончательно.

Правильный ли я сделала выбор? Правильное ли решение я приняла, уехав с Женей к нему на родину? Только прожитые годы могут указать нам на наши ошибки. А в то время мы просто жили и принимали решения настоящего времени.

Спустя неделю или две я стала себя плохо чувствовать. Меня не рвало, но уже подташнивало, и многие продукты я не могла есть. Я поняла, что беременна. Смешно, если окажется, что я залетела именно в тот день, когда нас подловил попутчик. Больше сексом в поезде мы не занимались, мне хватило одного позора. О своих подозрениях я сообщила Жене, и его реакция меня обрадовала. Он был счастлив, и эти эмоции были не поддельными, а настоящими. «Он будет хорошим отцом, раз так реагирует», – подумала я тогда. В этот же день он сообщил эту новость своим родителям. Какая у них была реакция на это известие? Никакая, а если быть точнее, обычная, без эмоций радости. Но для них это был повод лишний раз выпить. А мне предстояло непростое признание, я обо всем должна была написать маме и Олегу. И я взялась писать письма. Зачем откладывать в долгий ящик то, что можно сделать сейчас. Таким образом, я окончательно разрывала наши отношения с Олегом.

Это уже потом, при нашей встрече, мама рассказывала мне, как Олег пришел к ней с моим письмом и, протягивая его ей, говорил:

– Тетя Лена, что она делает? Что делает? Она что, совсем ничего не понимает?

А что могла сказать моя мама? Я думаю, что при взгляде Олегу в глаза у нее самой разрывалось сердце и наворачивались слезы. Но помочь ему она ничем не могла. Она знала, что если я что-то решила, то это окончательно и бесповоротно. Вот такой у меня характер. И, как считала моя мама, скверный.

Через какое-то время я получила ответное письмо от Олега. Я читала и перечитывала письмо много раз. В нем была вся боль, все страдания, которые я причинила ему своим поступком, а особенно своей беременностью. Я плакала. Нет, я не просто плакала, я рыдала, держа его письмо в своих руках. Я всем сердцем рвалась к нему, потому что по-прежнему любила его. Но я понимала, что я не нужна ему буду с чужим ребенком. Что не нужна буду ему после измены, ее он мне никогда не простит. Но и Женю я не имела права обманывать. Я должна быть с ним честна и обязана была сказать ему всю правду. Показав письмо Жене, я сказала, что хочу уехать, и умоляла его отпустить меня.

– Женя, прости меня. Пожалуйста, прости. Но я должна уехать. Ведь я люблю Олега! Очень люблю! – сквозь слезы говорила я.

– Ты вернешься к нему?

– Нет. К нему я не могу вернуться, я же беременна. Я упаду маме в ноги и буду умолять ее принять меня. Она ведь моя мама, она поймет меня, – продолжая плакать, говорила я.

– Галя, но ведь я тоже тебя люблю! – Женя пытался меня удержать.

– Женя, ты мне нравишься, даже очень нравишься, но сердце болит, сердце разрывается и рвется к Олегу. Мне надо уехать. Мне срочно надо уехать. – Закрыв ладонями лицо, я продолжала плакать. Что мне делать? Как мне поступить? Я не хотела никого обижать, не хотела никому причинять боль, а вышло все наоборот. Всем рядом со мной плохо, плохо и мне самой.

Я не видела в этот момент Женю, не видела его состояния, не слышала ответной реакции на свое признание. Взяв себя в руки, я посмотрела на него. То, что я увидела, меня сильно взволновало и поразило до глубины души. Женя зубами вцепился себе в руку и плакал. По его руке текла кровь, а по щекам текли слезы. Зачем он это делает? Зачем причиняет себе боль? Может, он на самом деле любит меня? Тогда зачем еще одному человеку я причиняю боль и страдания? Зачем? Ведь я не плохой человек, мне присуще понимание и жалость. Я добрый и отзывчивый человек. И я пожалела его, я осталась.

Его родители во время этих выяснений находились в кухне и слышали мое чистосердечное признание. Они не вмешивались в наш разговор, ждали, когда мы сами во всем разберемся. Но его мама так и не простила меня. Не простила за то, что пришлось пережить ее сыну, за сердечную боль, которую я ему причинила.

Замужество

У родителей Жени мы прожили недолго. Он даже не успел устроиться на работу, когда я получила письмо от мамы с приглашением вернуться в Латвию. «Галя, приезжайте вместе с Женей к нам. Я не буду тебя упрекать из-за Олега. Не буду упрекать за то, что, не послушав меня, уехала. Что было, то было. Будем жить дальше», – письмо было коротким, но многообещающим. И я поверила маме, поверила ее словам, ее обещаниям. А разве могло быть иначе? Разве я могла усомниться в искренности ее слов? Кто, как не мама, поддержит тебя в сложные времена? Но я ошиблась, мои надежды она не оправдала. Но это было потом, а сейчас я была рада уехать из этого дома, уехать от неприятных для меня людей. Рада была даже вернуться к маме, лишь бы подальше от родителей моего будущего мужа. И мы с Женей стали собираться в дорогу. У нас был все тот же небольшой багаж: моя дорожная сумка и дипломат Жени, в котором лежали трусы, носки, пара рубашек, штаны и бритва. Остальное все было надето на нем. Это было его приданое, с которым родители отправили сына в дорогу и в новую семейную жизнь.

Вот и город Валмиера, мой родной город. Город, где я родилась и выросла, город, где я училась и встретила свою первую любовь, которую сама же и не уберегла. Валмиера – маленький красивый латвийский городок. Женя еще в Риге был в восторге от увиденного: другие люди, другая архитектура, чистота на улицах. Это не шло ни в какое сравнение с его деревней. Валмиера была таким же чистым городом, только суматохи здесь меньше, чем в столице республики.

Мое неудачное бегство закончилось там же, где и началось – в моем родном городе. Дизель сбавлял скорость, подъезжая к перрону вокзала, а мое сердце, наоборот, от волнения стало биться еще учащенней. Я не знала, как встретит нас моя мама, как она отнесется ко мне и к моему избраннику, но что-то мне подсказывало, что Женя ей не понравится.

На перроне среди встречающих я увидела маму, которая уже издалека рассматривала моего нового парня, и я наблюдала, как меняется выражение ее лица. Она была так поражена увиденным, что не смогла скрыть своего недовольства.

– Галя, ради вот этого ты бросила Олега? Я думала, ты привезешь красивого высокого парня, а этот и в пыжике ниже тебя ростом. – Мама говорила тихо, чтобы наш разговор не услышал Женя.

– Мама, не это главное. Главное, что он спокойный и не пьет. – Я пыталась защитить не столько Женю, сколько себя и свой выбор. Разве я могла сказать ей, что именно из-за нее я пошла на такой решающий шаг? Конечно нет. Тем более что в итоге я к ней же и вернулась.

– В тихом омуте черти водятся. Попомни мое слово. – Это было окончательное заключение моей мамы. И она оказалась права. Ее диагноз подтвердился спустя несколько лет.

– А фамилия у него какая? – не унималась мама.

– Диденко.

– Как? Диденко? Ты представляешь, как это будет звучать у нас в Латвии? Ты будешь Галина Дыдэнко, – и мама рассмеялась.

Мнение мамы о моем женихе не могло повлиять на развитие дальнейших событий. Я беременна, и этого было не изменить. Нужно было срочно думать о свадьбе, но о свадебном платье не могло быть и речи. Все модели, которые я когда-то рисовала, о которых я мечтала девчонкой, можно было забыть. Поэтому мне купили обычную серебристую ткань, и я сама сшила себе платье, которое было простеньким, как и положено беременной женщине, но симпатичным. А в волосы, как украшение, у меня была заколота дешевая пластиковая заколка в виде бантика, выкрашенная серебром в тон моего платья. Вот и весь мой свадебный наряд. Да и откуда у моих родителей столько денег? Им и так пришлось полностью оплачивать нашу свадьбу. На их шее оказалась не только я, но и мой новоявленный жених. Родители Жени помощи в организации этого малобюджетного торжества тоже не оказали.

Весна 1988 года. Май выдался теплым и солнечным, все благоухало цветением. Это было прекрасное время года для нашей свадьбы, для создания новой семьи. Со стороны моего жениха на торжество приехали его мама и старшая сестра Ирина, женщина на третьем месяце беременности. Она с гордостью преподнесла мне в подарок два маленьких полотенца. Но от моего взгляда не ускользнуло то, как Нина Елисеевна втихаря, так, чтобы я не заметила, сунула пятьдесят рублей Жене в руку. Сделано это было так, как будто эти деньги предназначались только ему одному и не считались подарком к нашей свадьбе. Этот жест и это действие наглядно показали мне всю суть этих людей, их ценности.

Все было готово к торжеству, оставалось только украсить нашу свадебную машину.

– А где машина? – это я стала волноваться, так как времени оставалось мало, а машины все еще не было.

– Женя, ты точно договорился насчет машины? Звони, узнавай, где твой водитель. – Моя мама тоже нервничала.

Женя пытался дозвониться до водителя, но только спустя тридцать минут трубку сняла его жена. Оказалось, что ее муж все еще спит после пьянки и про нашу свадьбу совсем забыл.

– Машины не будет, – сказал Женя. Он был в растерянности.

Что делать? Как выходить из положения? Я готова была разрыдаться. Все шло не так, как я мечтала.

– Я звоню дяде Саше, может, он выручит. Больше обращаться нам за помощью не к кому, – сказала мама и сняла трубку телефона.

Дядя Саша и его жена – это очень близкие друзья нашей семьи, и жили они в доме напротив. Вот почему они очень быстро подъехали к нашему дому на своем коричневом «Москвиче». Машина совсем не для свадьбы, но выбирать нам не приходилось. Времени оставалось мало, так что мы на скорую руку украсили машину лентами и поехали в ЗАГС. Кортежа машин тоже не было, только наш москвичонок, а в ЗАГСе были только мы с Женей и наши свидетели: моя сестра Марина и ее муж Хейно.

Свадьба была небольшая, в общей сложности нас было человек десять, а отмечали в ресторане, о котором также позаботилась моя мама. Познакомившись с моей будущей свекровью, она поняла, что помощи от нее ждать не стоит.

За столом я постоянно наблюдала за своей новоиспеченной родней. Нина Елисеевна с большим наслаждением и удовольствием попивала из хрустальной рюмочки водочку и все так же, как и прежде, потирала свой нос, который ярким пятном выделялся на ее лице. Ирина, несмотря на то что была беременна, не отставала от своей матери. Вот такая семейка. И мне стало стыдно перед мамой, перед своими родными, стыдно за родственников, которых я им подкинула.

Вот так несуразно началась моя семейная жизнь. Как началась, так она и закончится. Но это будет уже другая глава. А в этот день, несмотря на все неудачные моменты, я была счастлива. Я не знала, что меня ждет впереди, какая судьба мне уготована, поэтому я просто наслаждалась праздником. Это был мой праздник, это был мой день. К тому же я была рада, что под сердцем ношу ребенка. И неважно, где и при каких обстоятельствах он был зачат, это был мой ребенок, которого я уже любила.

Я лежала, уставившись в белый потолок палаты. Стояла тишина, и только тусклый свет пробивался из коридора сквозь приоткрытую дверь. Меня мучили частые схватки. Было такое ощущение, будто мне выкручивают и выламывают бедра. Была такая адская боль, что не было сил ее терпеть. За окном можно было увидеть темное ночное небо, а я все еще не могла уснуть. Боль не давала расслабиться, не давала хотя бы на некоторое время закрыть глаза и отдохнуть. Через какое-то время на соседней койке стала кричать другая роженица, и она кричала так громко, так истерически, что невольно и я поддалась этой панике и закричала вместе с ней. По возрасту она была моложе меня, совсем девчонка. Но, видно, ее, как и меня, не подготовили к этому сложному процессу. Мы все познавали на собственном опыте.

К нашему крику присоединилась третья роженица из нашей палаты. И вот мы уже целым трио на разные голоса и тональности орали на всю больницу. На наши крики пришла медсестра. Увидев, что молодая роженица обгадилась, начала кричать на нее, ругать, что она плохо опорожнилась после клизмы. А затем, приведя ее в порядок, увезла из палаты. Нас осталось двое. Вдоволь накричавшись, мы наконец успокоились и уснули.

Через какое-то время я вновь стала кричать:

– А-а-а! Боже, как больно! Кто-нибудь, помогите!

Эта боль не только ломала мне ноги, но и разрывала меня пополам. Я не в состоянии была терпеть такую жуткую боль, оттого и кричала на всю палату. Своим криком я разбудила соседку, которая к этому времени уже спала и видела сны.

– Что случилось? – с латышским акцентом спросила она.

– Нет больше сил терпеть эти боли. Очень, очень больно. – Я продолжала кричать.

Подойдя к моей койке и заглянув мне под ночную сорочку, она вскрикнула:

– Ужас, вы сейчас родите. У вас уже головка ребенка видна. – В ее глазах стоял ужас. – Врача! Позовите врача! – выбежав из палаты, она стала кричать и звать на помощь.

Но ни на ее, ни на мои крики никто не отозвался, никто не пришел на помощь. Ни одного медработника не оказалось на нашем этаже. Пренебрегая своими схватками, женщина, поддерживая свой живот, выбежала из палаты. Прошло всего несколько минут, прежде чем она привела врача и медсестер, а мне показалось, что прошла целая вечность. Увидев мое состояние, акушерка громким голосом стала давать распоряжения медсестрам. От меня отодвинули кровати, которые стояли по обеим сторонам и мешали работе. Я сразу поняла, что случилось что-то страшное и рожать я буду здесь же, в дородовой палате. Затем акушерка скомандовала: «Тужьтесь».

Роды были стремительными. Я была как раненый боец. Но больше всего досталось моему первенцу, моему сыночку. Когда его приняли, пришлось немедленно освобождать его от пут пуповины, которая обмоталась вокруг шеи. Я с содроганием в сердце наблюдала за круговыми движениями акушерки. Мне страшно даже подумать, что с ним могло случиться, если бы они опоздали, если бы в палате не было другой роженицы.

Меня с сыном перевезли в родильное помещение. Медсестра зашивала меня после сильных разрывов, а акушерка приводила в чувство моего первенца. Цвет маленького тельца моего ребенка пугал меня. На него было больно и страшно смотреть. «Господи, хоть бы с ним все было хорошо, хоть бы он был живой».

Выписали нас в прекрасный октябрьский день. Светило яркое теплое солнце, яркие осенние листья шуршали под нашими ногами. Мы возвращались домой. Женя с гордостью толкал детскую коляску, в которой лежал наш первенец Алеша, а я, взяв его под руку, вдыхала ароматы осени и благодарила бога за спасение сына.

Женя, на удивление, был больше готов к рождению ребенка, чем я сама. Вернувшись из больницы, он без всякого страха стал перепеленывать Алешу. Он управлялся так искусно, как будто делал это уже много раз.

– Я научу и тебя, как это делать. Я часто пеленал своих племянниц, так что не переживай. Справимся, – улыбаясь, говорил Женя. И он на самом деле с этим прекрасно справлялся.

– А я буду купать Алешу. – Мама взяла на себя вечернее купание внука. Обязанности были распределены, все стало налаживаться.

Я думаю, что многие из вас смотрели советский фильм «Баллада о солдате». Конечно же, смотрели. И не красивый герой повлиял на мой выбор имени для ребенка, а то, как мать в конце фильма, прощаясь с сыном, кричала: «Алешенька! Сынок!» Ее взгляд, ее голос, полный любви к своему сыну, – вот что поразило меня в этом фильме. В глазах этой женщины я увидела истинную материнскую любовь. И я решила, что так же буду любить своего сына. Вот почему я назвала его Алешей. Мы оба очень тяжело перенесли это рождение, и мой ребенок будет окружен любовью и заботой.

Как отец Женя был хорошим, а вот как кормилец семьи – никудышным. К тому же он оказался и плохим работником, очень ленивым и медлительным. А если быть честным, он вообще не любил работать. Но ко всему этому он еще и плохо понимал, что делать с зарплатой, когда у тебя есть семья. Получив деньги, он сразу же тратил их на разные сладости и вкусности, а на что жить семье целый месяц, он не задумывался. Моя мама, сколько могла, поддерживала нас, но однажды и ее терпению пришел конец:

– Женя, давай-ка хлопочи по поводу общежития. Пора вам жить отдельно. Твои родители тебе помогать не хотят, а я одна тянуть эту лямку тоже не могу.

Мама и не рада была, что пригласила нас к себе. Она никак не ожидала, что мой избранник окажется лодырем. Я ее прекрасно понимала, мне это качество в муже тоже не нравилось, так как сама я росла в семье, где родители брались за любую работу, чтобы обеспечивать семью. Но и Женю я пыталась понять, войти в его положение. Возможно, ему было тяжело адаптироваться на новом месте и в новой роли, роли мужа и отца. Я, как могла, поддерживала Женю, но это привело к тому, что наши ссоры с мамой возобновились. Так что идея жить отдельно, своей семьей, была не так уж и плоха.

Женя в то время работал на экскаваторе в какой-то строительной организации, и ему удалось для нашей семьи выпросить комнату в общежитии. Женя сделал в ней ремонт, а мои родители помогли обставить наше маленькое жилище. Помимо нашего дивана, детской кроватки и небольшого холодильника, у нас появился шкаф и кухонный стол. Я была рада этому маленькому, но своему гнездышку. Много ли нам надо для спокойной счастливой жизни? Если честно самому себе признаться, то нет. Вот и я была счастлива. Но случилось то, чего я никак не ожидала, – я снова забеременела.

Сидя в коридоре поликлиники, я ждала, когда меня вызовут в кабинет врача. Я очень волновалась, так как совсем не была готова ко второй беременности и пришла договориться о том, чтобы избавиться от ребенка, пока это было возможно.

– Дыдэнко. – Открыв дверь кабинета, меня вызвала медсестра. Моя фамилия в Латвии звучала именно так, как говорила моя мама, просто ужасно.

После осмотра врач посмотрела на меня и, не подозревая о моих намерениях, сказала: