Текст книги "Поэмки"

Нарисую карту дорожную

 
Звёздный иней, размноженный принтером,
Покрыл стеклянные поверхности.
Множитель множит снежную крупу в Питере.
Голуби сизые
на деревянных карнизах,
как в перхоти…
 
 
Бреду по улице Балтийской,
потом к метро «Нарвская».
Крупа сверху сыпет, народа почти нет.
У меня, у дуры-умницы, не лучший момент —
Ботинки промокли (не барские).
 
 
Надо сказать,
Что бабушкины штиблеты
выдержали бы мокротень эту.
Нравы и профессионализм были другие —
Обувь шили
Поколений на пять.
 
 
Питер напоминал мне всегда склеп,
Скорее – изысканный искусственный сад,
Который замер на двести лет
сто лет тому назад.
И все скульптуры – из прошлого сна, после вертепа.
Что-то вокруг иногда движется…
Но я – одна,
сама в себе,
совершенно одна,
Слышу шум – листья ветром колышутся.
 
 
Девчонка в веснушках
ключиком заводит игрушку —
Это она запускает Питер.
Так эта девчонка я – участница этой игры и зритель.
 
 
Вот увидела белого поводыря
и слепого святителя
в белых одеждах,
Прошли медленно, размеренно мимо меня,
Не оставив надежды.
 
 
А может быть, это знамение,
предупреждение,
знак какого-то чуда?
Чудеса сбываются – я на Невском
телепортацией скудной.
 
 
Захожу в книжный магазин «Все свободны»[20]20
  Независимый книжный магазин, открытый в Санкт-Петербурге в 2011 году.


[Закрыть],
Продавец здоровается: «Что Вам угодно?»…
Всё умеренно, всё измерено, всё правильно
И по времени, и по правилам,
Но всюду жертвы, подобные
библейскому Авелю[21]21
  Сын Адама и Евы (библ.). «Пастырь овец», убитый из зависти старшим братом Каином. В переносном смысле – невинная жертва жестокости.


[Закрыть].
Жизнь по бумагам – бумажная,
Каждое происшествие – важное,
И даже крупа с неба, влажная,
Отразится строкой бумажной.
 
 
В книжном «Все свободны»
купила книг груду,
Иду по проспекту с мыслью занудной:
«Все свободны»,
Но всюду жертвы, подобные
Библейскому Авелю.
За что, почему, из-за кого, из-за Сталина?
 
 
Звёздный иней, принтером размноженный
На поверхности листа А4,
Сотру резинкой, нарисую карту дорожную
С маршрутами жизни счастливой.
 

Вкус сушёного урюка

 
Коллапс, жара и стрессы.
Жизнь продолжается с натужным интересом.
И в отрицательных зарядах
Пытаюсь отыскать всё то, что радует.
 
 
За много лет я вылезла из брюк,
Надела платье, заплела косицу.
Ромашковое поле часто снится
И вкус сушёного урюка,
 
 
И дети в лунной ночи на полатях,
И весь животный мир на огородах,
И переходы
от борща к занятиям,
Всему тому, что было в обиходе.
 
 
Но, может быть, всё это только сон
И стон души от разных неурядиц —
Стою у зеркала, перебираю пряди
И слушаю, в ушах тоскливый стон.
 
 
Реально – еду, как всегда, в метро,
И рифмы трогают своей избитой формой.
А новая реформа на платформе,
Там девочка-японка, в кимоно?
 
 
Нет, домино —
рисунок на футболке
И солнце, как японке
без него?
В груди, на полке —
маленькое солнце,
Как оберег от страшного всего.
 
 
А у меня – луна, ночное небо
В одном из ящиков, в сплетенье солнечном.
Пишу стихи хвалебные и хлебные,
Они – на чёрное и белое заточены.
 
 
Вокруг меня народ, я – в мнимом
одиночестве. В дорогах длинных
и порой коротких
Мы все плывём
в одной трухлявой лодке.
И только лучик солнца в окоём.
 

21.06.2021

О влюблённых в самом деле

 
На улице старинной, на Неглинной,
в ажуре светотеней тополиных,
На лавочке небесно-синей,
бомжует весь всклокоченный, в сединах,
С глазами цвета ягоды маслины,
в плаще помятом и довольно длинном,
Испачканный землёй и ржавой глиной,
Сегодня, в XXI век,
Без крова, без защиты Ч е л о в е к.
 
 
Он, видно, был недавно в магазине,
держал в руках потёртую корзину.
В корзине хлеб, два огурца, и пиво,
и крупная, с бочком помятым, слива.
И бомж на лавке расстелил газету
с изображением летящей вниз кометы.
Похоже было, бомж кого-то ждал,
достал из пачки сигарету
И закурил, затяжкой наслаждаясь,
и кольца выдымил играя.
Счастливые минуты предвкушая.
 
 
Тут появилась женщина под стать:
Голубоглазая, в сиреневом с оборкой платье.
Бомж к ней: «Ну сколько можно ждать?»
И что-то продолжая лепетать,
понять бы.
Она в ответ: «А может, целый век,
я – женщина, я тоже человек».
И села рядышком, в ажуре теневом,
Достала из пакета чебурек.
Теперь на лавочке они сидят вдвоём
(сценический эффект) —
 
 
И бомж, обняв свою родную, милую,
сказал: «Прости, меня, подружка Лилия,
Сегодня я не мыт и в глине я,
Такая нынче жизни линия.
Ты не франтиха, я не франт,
Но я достал на праздник провиант:
Вот пиво из Крыма с “Пивоварни Ант”,
Вот вобла и в коробочке салат…»
 
 
Бумажные стаканчики в руках —
В них пиво в нежно-белых пузырьках.
«За нас, – сказал, как лещ сушёный, бомж, —
Мы пьём за нас за праздничным столом».
 
 
Он сливу из корзины достаёт —
Своей любимой сливу подаёт.
«Спасибо, милый», – очень, очень тихо
Шепнула седовласая бомжиха.
 
 
Исчезли тени, и ажур пропал…
В баллоне пива на один стакан.
Любимой бомж Есенина читает.
И вдруг на фразе «…роща золотая»
Их страж порядка с лавки прогоняет.
 
 
Забрав остатки пиршества, бомжи,
Обнявшись, вместе по дороге шли.
Был тёплый вечер, тополя шумели
О счастье их – влюблённых в самом деле.
 

Набирает обороты ускорение

1

 
Тушино, Сходненская, Нелидовская чистая,
На зеркальном асфальте жёлтые листья,
Деревья в пышном осеннем наряде.
Заря, заряд – еду в парк «Зарядье» —
В новую московскую аорту.
Сегодня мне вполне комфортно,
Но во всём минусы и плюсы,
Вспоминаю гостиницу «Россия» с грустью,
Пролетаю новые станции,
Слава богу, без сигуранцы[22]22
  Тайная политическая полиция в монархической Румынии в 1921–1944 гг. Здесь имеется в виду московская полиция.


[Закрыть].
В Москве новодел повсеместный,
А что будет через полвека, интересно.
 

2

 
Думаю,
Ни станций мелькания, ни гуда
Колёсного не будет,
Просто закроем глаза —
И окажемся за…
Далеко от цивилизации, в за-хол-устье,
Для желанной любовной грусти…
Или наоборот – у райских ворот,
Или в «Райском саду» Эрнеста Хемингуэя
На Французской Ривьере.
 

3

 
Столетие не первое набирает обороты ускорение.
Вот во времена Дон Кихота
Рыцари – на лошадях.
Романтике сегодня – крах.
 

4

 
Ускорение опережает время —
Потери, потеря
Знакомых впечатлений.
Душевное тление,
Без сумасшедшей радости.
Иные синтетическая пища,
Синтетические сладости.
Отравленным воздухом город дышит.
Исчезают природные храмы,
Но живы, пока живы мы, как ни странно,
Приспособились, как тараканы.
И все немного не в себе.
Недовольные блеют: «Б-е-е-е…»
Транспорт с наполнением – в прострации,
Но мелькают станции…
 

5

 
Уменьшается население.
Пробуждается новое поколение,
Которое мутировано,
Без сочувствия, но вполне мирное,
Красивое, как на подбор —
В мире мутированном, другом.
Почти электронные мыслители,
Они – «Мира жители».
У них Родина – вся Планета.
Глобализация века,
Поэтому необходимо ускорение,
Не до гнетущих впечатлений,
А дивных… Беречь время? —
Для наивных…
Ускорение со временем!
 

6

 
Остановка на «Пушкинской»
Продолжительное время.
Лица – недобродушные —
Скопление,
Заряд,
Напряжение —
Теракт?
Терпение, терпение, терпение.
Все ждут,
Через пятнадцать минут
Налажено движение,
Уже без торможения.
 

7

 
Снова вспомнила Дон Кихота, Дульсинею,
Любовь, а как быть с нею
Лет через пятьдесят?
Взгляд во взгляд,
На ходу заряд,
Искры —
Дитё готово – выскочило…
Какие тут соловьиные рулады,
Когда все дороги ведут к аду…
 

8

 
Дети в инкубаторах —
Дети Планеты без отца и матери —
Карлсоны,
карлсоны,
карлсоны.
Они летают, проказят в детской фазе,
Немного разные —
Белые, жёлтые, красные,
Лупоглазые, узкоглазые, —
Они раздирают на части Фрекен-бок…
Бог празднует хаоса срок.
С эмоций, добродетели,
любви и знаний собран оброк
сто процентов,
без свидетелей…
В плаценте
«Колобок»
Выпекается на солнце,
На самом донце…
 

9

 
Выхожу на станции «Охотный Ряд»,
При параде —
В спортивном наряде,
С рюкзаком в руке,
Иду в сторону, к Москве-реке,
В парк «Зарядье»…
 

Поэмки дорожные

В метро

 
Почему стоим, опять задержка,
до «Черёмушек» длинный простой.
Все привыкли, спокойно сидят в ожидании
случая кармы иной.
 
 
А черёмуха голову крýжит,
слезит глаза.
Ужас – из баллончика, ужас.
Но без баллончика нельзя.
Вот такая ассоциация, других нет.
В третьем столетии года двадцатого
Билет
Постоянный – в один конец.
Проблемы растут, решения отсутствуют,
давит корсет —
Пандемийной спиралью мы все повержены,
Завтра кто-то проводит всех.
 
 
Следующая станция – «Ленинский проспект» —
Респект,
К площади Гагарина,
Космос исправит.
На Марсе, Луне вчера побывали,
Оставили следы и микробы оставили.
Атас!
Летите, планеты, от нас
подальше.
Ничего хорошего с нами не будет.
Кроме космического сбоя,
Кроме грубой фальши
И поцелуя Иуды —
Заблудье.
 
 
Вот такой пессимизм без надежды,
Без улыбки раскосых сощуренных глаз,
Не измерит его ватерпас[23]23
  Измерительный прибор.


[Закрыть].
 

23.04.2021

Под знаком SOS

 
Жан близорук, с прищуром глаз,
Он носом водит по строкáм,
Он далеко не Карабас,
Он нежная печаль векам.
 
 
Он капли слёз ронял всерьёз
Над образом Джульетты милой.
В тени сусальных старых грёз
Ромео взгляд возник орлиный…
 
 
И я в метро, я – Карабас,
И здесь вокруг всё куклы
На ниточках незримых. Глаз
ищет их в пространстве смутном.
 
 
Здесь Арлекины все в печали,
Здесь изначально, без сюжета,
Свободно стук колёс встречали
Абстракции с холста мольберта…
 
 
Да, Год культуры. Да, всё прекрасно,
И фуга шума безопасна.
В вагонах длинных всё пассажиры,
На лицах мины, глаза – инжиры.
 
 
Кто спит угрюмо, а тот – в мобильном,
Тот с видом умным играет с Джинном,
А кто стоит, согнувши спину,
Расставив ноги, сидит детина.
 
 
А рядом тётя читает руны,
А на обложке вода и дюны.
А кто-то просто немило смотрит,
А кто-то милостыню просит.
 
 
Он «кто-то» – дядя с одной ногой,
Он там, в Афгане, служил с лихвой,
Вот отслужился, в коляске едет,
А был служивым и не был беден…
 
 
Под стук колёс в жизни короткой,
Под знаком SOS в цветных обёртках,
На остановках кто-то выходит,
На остановках кто-то заходит.
 
 
Ступни упадка… Привыкли вроде
В сквозном порядке, как при погоде,
Когда всё пасмурно и солнца ждать
Пока напрасно, но надо жать
 
 
На все педали. Вот я и жму
В своих сандалиях, всё по уму —
В музей Булгакова, к святым поэтам,
И дождик капает в разгаре лета…
 

Поэмки о любви

Выдержки из эссе Дмитрия Пэна[24]24
  Дмитрий Пэн, поэт, эссеист, новеллист, профессиональный критик, историк и теоретик русской литературы. Член Союза российских писателей.


[Закрыть] «Возрождение лирического “Я” и “Он” русской поэзии: свежесть дальних веяний на волнах сюрреального вдохновения (Галина Богапеко)» http://www.relga.ru/Environ/WebObjects/tgu-www.woa/wa/Main?textid=7256&level1=main&level2=articles

Читаем! Свежее дыхание вдохновения на дальних волнах так волнующе близко! Так шоколадно-каштаново ароматно!

Поэтесса зачаровывает магией имён столь звучных и блистательных, что в их хоровод не просто эрудиции, но высокой учёности и подлинной образованности, скромно потупляя взор, сделал бы свой шаг и самый послушный ученик всех возможных отцов-инквизиторов. Но и благородная искренность своего, не заёмного поэтического слова, естественность, спонтанность самогó поэтического чувства обволакивают читателя в унисон глубинным ритмам самóй природы вне чудес магии. Особо близко принимаешь к сердцу имена тех, кто раскрывал свои дружеские объятия и на заре твоей туманной юности брал под опеку покровительственного слова своего дружеского круга и твоё литературное отрочество.

«Неизменно чувствуешь главное: с тобой беседует (тебе открывается) добрый, щедрый, поэтически остро чувствующий человек, точнее – сердце женщины. Женщины сильной и слабой, понятной и загадочной» – так отозвался о поэзии Галины Богапеко Кирилл Ковальджи.

Отзвуки и звуки всемирного, но такого российского и до боли советского «бессмертья и бездомья» услышал в поэзии Галины Лев Аннинский, член жюри литературной премии «Ясная Поляна». Известнейший литературный критик Лев Аннинский о поэтическом слове Галины Богапеко авторитетно заключает: «“Первоначальный устой бытия”. Кирилл Ковальджи, который открыл поэтический путь, подняв литературный шлагбаум журнала “Юность” перед дебютными шагами многих дарований, категоричен в фольклорно звучащей формуле своего вердикта о поэтическом слове Галины Богапеко, самом истоке поэтического слова популярной поэтессы. И вердикт этот лаконичен и не подлежит апелляциям: “Это живое!”»

А вскоре и так быстро летящее время наступающей крымской весны 2022 года распахнуло передо мной глянцевую обложку навеянной творчеством Сальвадора Дали книги. Определимся сразу, что самое главное в предлагаемом нами эссе – приближение к границам творчества нашей поэтессы. Галиной Богапеко создан мир и определён его герой. И всё это осуществлено как итог внутреннего и закономерного историко-литературного развития поэтессы, признанного мастера, профессионала, представителя профессионалов творческого пера сáмой высокой пробы! Определено главное, исторически верное направление последующего развития, движения как такового, литературного пути.

И в самом дальнем приближении критик здесь – читатель и друг. Это прежде всего. Мир и слово поэтессы он принимает, основываясь на презумпции их первородной самодостаточности, верности произнесённых словесных формул, изначально отметая возможные сомнения. Иначе и не представить. Только так можно воспринимать поэта и его творчество. С такими мыслями и чувствами приближаться даже к отдалённой черте границ мира поэта.

Галина Богапеко не импортирует сюрреализм, не переносит его на российскую почву и не прививает ко древу российской словесности. Галина Богапеко организовала нам своей книгой интереснейшую встречу культур, под обложкой этой книги испанский гений любезно протягивает нам руку дружбы и предлагает для развлечения и к услугам свою трость. Не отталкивайте этой дружественной руки, даже если тяжести пути вы спокойно преодолеваете и без помощи искусственных подпорок. Вы не станете в этом случае кошмаром из видений маэстро. Вы вступите в интересный и плодотворный диалог.

С рожденья Адама

 
У меня, у менял серебра и у кошки линялой
Нет седла – оседлать рысака и судьбину упрямо.
И с рожденья Адама,
И с момента зрелого яблока в райском саду
Я иду по ступеням, давно по ступеням с базара,
Я устала, устала, а ноги идут и идут.
 
 
Я б лакала, как кошка, из молочной реки Сенегала,
Я б носила кольцо и в ушах, и в носу, на губе.
Я б по Африке вместе с жирафом шагала,
Обвенчалась с природой и забыла б совсем о тебе…
 
 
Но картины Шагала и сны в голубой оболочке,
Гениальный абсурд обожаемого Дали,
Незабвенны до смерти Пушкина страстные строчки
О любви, о любви, о любви,
О бессмертной любви.
 

Гала – Дали

Из книги Г.П. Богапеко «Стихи, навеянные творчеством Сальвадора Дали»

1

 
О Гала, падшая с небес,
Жизнь пронеслась в греховной скачке.
Ты – падший ангел – женский бес,
И твой конец предельно мрачен.
 
 
И ваш мистический союз —
Грехопадение святое.
Вы всё получите от Ноя:
И свой ковчег, и жизни груз.
 
 
Ты выдвигаешь ящики свои,
Они пусты, а кости ждут покоя.
Всё нажитое счастье – свет и горе —
От мойр, владычиц всей твоей судьбы.
 

2

 
Гала была мадам Элюар,
Стала сеньорой Дали.
Сменив один на другой будуар,
Влетела в объятья любви.
 

3

 
Говорят, что их встреча
предначертана
на небесах?
Тогда легенды шли о гуслярах,
Которые штамповкой хрусталя
Извáяны мастеровым примерным,
И в антикварных лавках чудеса
Светились, ждали коллекционера.
 
 
Другой расцвет, другая эра и другая вера —
Во вседозволенность в искусстве, сексе и манерах.
Но так ли? Были времена – читай Бодлера
«Цветы зла»:
«Опять путём греха, смеясь, скользит душа».
 

4

 
Бурная жизнь, в греховном скольжении…
Дали любил Гала? Любовь – в смещении.
Нарцисс любил в Гала своё отражение,
Но был для неё идеальной мишенью.
 

5

 
О Гала, любви искусительница!
Пронзив Дали лучом Юпитера,
Одев в броню рака-отшельника,
Единственной музой становится шельма.
Бог ей арбитр…
 

6

 
А время прошло, согласно вечности —
Одно мгновение,
Но сколько встреч,
Но сколько кадров, и знамений,
И извращения —
В любви, в искусстве и в самóм движении элиты —
художников, артистов, поэтов и примкнувших.
Их быт,
их секс, их увлечения,
их развлечения —
Заткните уши,
Опустите веки.
Все извращения в XX веке,
Как в зеркале кривом, как штамп
Безумства крайнего, бедлам,
время эклектики,
Свобода торгашам —
Всё в искажении эстетики.
 
 
На эту тему много споров,
Но мимо пронеслась Аврора,
На крыльях унося рассвет.
Она вернётся, спору нет.
 

7

 
И «прогоняя саламандр сомнений»[25]25
  В 1943 году в романе «Скрытые лица» Дали пишет посвящение: «Гале, которая постоянно была рядом, пока я писал, помогая, как добрая фея, моему душевному равновесию, прогоняя саламандр сомнений и придавая сил льву уверенности…».


[Закрыть],
Гала ваяла мирового гения
(«Когда б вы знали, из какого сора…»[26]26
  Строка А. Ахматовой.


[Закрыть])
И в жизни для Дали была опорой.
 
 
А время шло, согласно вечности —
Одно мгновение, потери, встречи…
Но мойра Лахесис[27]27
  Средняя из трёх сестёр-мойр (Клото, Лахесис, Атропос).


[Закрыть] проводит нить.
Превратности судьбы не отделить —
 
 
Старела Гала с дьявольской скоростью:
В почтенном возрасте красит волосы,
В итоге в парике от Эллен Вилле[28]28
  Ellen Wille, известнейший немецкий производитель париков.


[Закрыть].
Но как же не скрывать седины,
Коль чем старее, тем любвеобильней.
 

8

 
Любовных веяний не сосчитать.
Любовь Гала – Дали пошла на убыль.
Но Гала ещё в свои 75 во дворце Пуболь
Развлекалась с любовниками молодыми —
Платила картинами дорогими.
 
 
Но и Дали не было лихо
Благодаря стараниям Ти́хи —
Мойры-пророчицы.
Гала радеет, усердно хлопочет,
Находит певицу Аманду Лир,
В которую сразу влюбился Дали.
 
 
Так они в этот период и жили:
Гала любовникам дарила
Картины, машины, квартиры,
А Сальвадор утопал в объятиях Лир
И, вдохновлённый любовью, писал картины.
 

9

 
Мойра Атропос – жизни нить обрезает,
За горизонтом остались салоны…
Гала в восемьдесят семь лет умирает
В больнице города Барселоны,
А Зевс наблюдает.
 
 
В алом платье из шёлка, с драгоценной пуговкой,
В огромных солнечных очках (для элитной публики)
Покойная Гала на заднем сиденье кадиллака,
Уже в состоянии смертного мрака,
Едет в семейный склеп в Пуболе.
 

10

 
Небесные глубины голубые
И голубиное «вор» – чаянье унылое,
И теснота в раздувшейся гордыне,
И пульс Планеты на запястье хилом,
И жажда жизни на пороге длинном
Мгновения «ухода» в параллель.
 
 
Глоток «ухода» превратится в иней,
В тот миг завоет, ощетинясь, зверь.
Идиллия – в потустороннем мире,
Идиллия – в пастушьей голове,
Идиллия – в романах соловьиных,
Идиллия – иллюзия в судьбе…
 
 
Одни в сей миг из жизни уходили,
Другие – реквием играли на трубе…
 

Когда вальс Штрауса вдруг оборвётся

 
Спешу везде успеть, здесь, в середине августа.
В айфоне пишут: «Недоступна сеть».
Не знаю, огорчаться или радоваться,
Что я смогу тебя не вожделеть…
 
 
И в сумку убираю телефон,
И слышу шум вагонного полёта.
Я среди всех присевших здесь, но всё-таки
Вагон напоминал иллюзион.
 
 
Но каждый в нём в одном лице
был зритель и участник,
Подобно как в одном яйце —
белóк, желток, каркасик…
 
 
Здесь в разговорчивых потоках —
Обычное течение реки
в протоки,
Порой как перекаты в длинном кадре,
В замедленном, в котором ложь и правда
Одновременно суть свою рекли
 
 
О том, что жизнь спокойна и привольна,
О том, что войны правят бал Планеты,
О том, что богомолы не поэты,
О том, что нелегко сегодня в Стольной.
 
 
Я еду, и меняется окраска
И говор здесь присевших на мгновенье.
И город кажется притихшим не напрасно —
В вагон заходят люди в чёрных масках…
Терпение, терпение, терпение…
 
 
Вдруг телефон звонит, вновь сеть доступна,
Я знаю, это ты, я ожидаю тупо,
Когда вальс Штрауса вдруг оборвётся.
Всё то, что было, больше не вернётся…
И август завтра дождиком прольётся,
И прогремит грозой, закружит листопадом.
Ты позвони. Зимой. Нет, не звони, не надо…
 

Осенняя пора на кончике пера

 
Осенняя пора на кончике пера
Строкой легла ещё вчера,
В вечор – полупрозрачный,
Чистый, хмурый.
Вот-вот дорожные кресты
Всех перекрёстков и мосты
Задеты будут моей думой.
И платины отлив листвы,
Осины платья,
В пурпур войдёт,
И как не знать ей,
Что скоро и пурпур весь опадёт.
 
 
Так осенью глаза любимой
Зарю унылую отобразят,
И равнодушный взгляд во взгляд…
Нет единенья,
Всё в забвенье!
Разлука – осени творенье.
И лишь един разлук всех рок,
И пурпур осени – листок
Спадёт на хрупкий луж ледок,
Свершит разлуки той обряд,
Как смены времени черёд.
Уж взгляд вне взгляда —
поперёк.
 
 
Крест четырёх больших дорог —
Потери и награды —
Всё в крест —
Как в местный кузовок,
И горечь, и отрада.
Да, пурпур осени – листок
Спадёт на хрупкий луж ледок.
И мальчик по листкам пройдёт,
Сминая в лёд —
Пурпур и времени черёд…
 
 
Что ждёт его, какой обряд,
Весенний золотистый взгляд
И взгляд во взгляд лучистый?
Дай Бог!
Пусть вспыхнет его взгляд
Зарёвой искрой,
Тот первый, искренний и чистый
Невинности последний взгляд…
 

Поэмки-раздумья

Ахиллесова пята

 
Под вопросом —
солнце, свобода, космос.
Короста – прошлого, вирус – настоящего,
Крах – как предстоящее.
Пугалки СМИ – палкой по голове —
«Возьми вирус в себя, себе»…
В Индии не успевают сжигать трупы,
А у нас салюты
В честь 1 Мая.
Сердце – мает.
 
 
Вот и пустились поэты
Рождать куплеты
Из мифов и сказок,
Из сюжетов пресных и безобразных.
Пора бы и мне
Вспомнить Горького – «На дне»,
Проглотить пилюлю горькую
И перед классиками замереть в стойке.
Еду в метро до станции «Таганская»,
Напротив ребёнок лежит поперёк сидений,
Улыбается мне, как видению.
В солнечном пространстве мысли странствуют…
 
 
Образ священной коровы
В кафе «Му-Му» в дни скоромные.
Меню жизни всё становится скромнее.
На печке вздыхает Емеля:
Печь чудес не выдаёт,
Пандемия —
второй год,
И конца не видно,
Поплыла по третьему кругу вальсировать.
Образовала множество си́рот.
Майская пасха – бессильна.
 
 
Рушатся души, планы жизни.
Карантин строгий
Вновь на пороге.
Бог на рысаке
Смотрит свысока,
Подгоняет рысака,
Скрывается за облака.
Живые в панике, пока
не умрут,
не обретут
небо.
Сегодня победа за сербами,
Но и она им не в радость,
Не тот радиус.
 
 
Радуга бело-чёрная,
Графика утончённая —
Белая смерть в чёрном
Неподвластна учёным.
И на мифы плевать костлявой,
Шагает по миру лярва[29]29
  В древнеримской мифологии душа (дух) умершего злого человека, приносящая живым несчастья и смерть.


[Закрыть].
 
 
Под землёй стоны
(В крематориях сожжённых).
Во всём Ахиллесова пята,
И все потуги напрасны.
Сегодня в Храме суета,
завтра – Пасха.
 

01.05.2021