Текст книги "Интим не предлагать, или Новая жизнь бабушки Клавы"

– Непорядок.

– Не то слово! Этот непорядок мне всю жизнь изувечил. Через него я дома лишился, пенсии. Да что там пенсии – семьи.

– Разберемся…

Февраль в этом году не уставал удивлять снежными бурями и лютыми ночными морозами. Впрочем, в тесной гостиной Митричева особняка о том мало печалились. Хозяин на улицу практически не выходил. Разве что ради спортивного интереса. Перетащил патефон с кухни, устроил любимую игрушку у печки. Крутил своих танкистов с утра до ночи, прерываясь на просмотр новостей. В доме появился старенький телевизор, презентованный Николаю благодарными клиентами.

Да и вообще жильцом своим Митрич был доволен, насколько он мог быть чем-то доволен в этой жизни. Ворчал, конечно, хотя больше для порядка. На то и хозяин. А так – грех жаловаться. Николай с утречка за продуктами сгоняет. Приготовит завтрак. Простирнет, подметет. Потом на подработку свою ускачет. Вместе с Шариком. Весь день где-то шастают. А Митрич не в обиде – тихо дома, никто нервную систему на прочность не испытывает.

Вечером почаевничают и разойдутся по своим углам. Николай за рюмочкой-другой, глядишь, утюг или бритву электрическую починит. Шарик от печки ни на шаг. Но чует все за стеной. Побрехивает на прохожих.

Все спокойнее.

Ему тоже новая жизнь по вкусу пришлась. А кому не придется? Целый день рядом близкий человек. И приласкает, и в обиду не даст, и накормит. Будку за домом выстроил – всем окрестным псам на зависть. Шарик и рад бы новые хоромы обжить, да жалеет его хозяин, дома держит, пока зима. Но с весны выпускать обещал. А слово он держать умеет. Об этом и беспокоиться не стоит.

Мечты, как пелось в доносившейся с противоположного конца улицы песне, сбывались. Оставалось только справляться с поступающими радостями.

Шарик справлялся неплохо. В свободное от забот, связанных с сопровождением хозяина, время он предпочитал соседство с печкой. Или с кокеткой Мэри из трехэтажного коттеджа. И с Митричем отношения приближались к уровню приятельских. Старик почти прекратил свое нытье и вечное бухтение. Снисходил порой до сахарной косточки или вчерашнего пончика. Выделил Шарику половик для лежки. И время от времени вел с собакой долгие беседы о видах на урожай и смысле жизни. Планы Митрича по поводу освоения пришедшего в запустение участка не могли не впечатлять. Даже далекий от садово-огородных премудростей Шарик отчетливо представлял масштабы работ, главные роли в которых, само собой, предоставлялись Николаю. Весна, а за ней и лето обещали быть насыщенными и продуктивными.

Единственное, что беспокоило новоиспеченного Шарика, это забота о сохранении выпавшей на его долю широкой и ослепительно приятной белой полосы. Вот если бы удалось умереть прямо на ее белоснежной середине! В один день с хозяином. А лучше – в один час. Нет, Шарик не стремился к смерти. Просто всеми силами старался, чтобы полоса получилась бесконечной. Для себя и для Николая. Ну и для Митрича, конечно, тоже ведь человек. Дом-то его. И печка тоже.

«В сердце необитаемом снова любовь поселится…» – с воодушевлением подпевал далекому Антонову Николай, ремонтируя скошенную-перекошенную Митричеву калитку.

Поток неторопливой и вполне комфортной жизни захватил и его. Он даже пить меньше стал – неловко как-то напиваться до потери пульса на безвозмездно отведенной жилплощади. Да и перед работодателями неудобно: многие от его перегара нос воротят. Отказывают опять же. Не доверяют. И правильно делают – на пьяницу надеяться опасно.

Один Шарик принимал его как есть. Похоже, любил даже. Доверял. Верил. Оттого еще хуже становилось Николаю под вечер. Пить или не пить? Вон ведь как псина смотрит. Эх, псина-псинушка, ну как тебе объяснить? Самое главное, что в объяснениях ты не нуждаешься. А понимаешь более любого человека. И принимаешь. И никуда от этого понимания с принятием не деться. Но и вино не отпускает. Эх, была бы у Николая воля!

А ведь была когда-то. Только давно это было. Потом эмоции взяли верх. За ними – алкоголь. Или сначала алкоголь. Или сначала потеря жены. Наверное, все-таки потеря.

– Нашел оправдание, – ворчал он, понимая всю бесперспективность своего ворчания, – недаром считают нас, алкашей, изворотливыми и хитрыми существами. На все пойдем ради собственного благополучия. То бишь рюмки-другой.

Странно… прежде он на философию сил не тратил. Ему и без философии прекрасно жилось. Прекрасно ли? «Вечно молодой, вечно пьяный» – как в песне поется? Нет уж, до прекрасной прежней Николаевой жизни как до луны. И захочешь не полетишь. Да и не хотелось.

Теперь он был нужен. Несчастному скандалисту и склочнику Митричу, настроившему против себя родных и знакомых. Кинутому на произвол судьбы и сварливой соседки Шарику. Неумелому автолюбителю Ромке-старшему. Требующему внимания и заботы старому дому. И еще двум дюжинам образовавшихся на фоне удивительных перемен клиентов.

Мечты сбывались, как и пророчил известный автор и исполнитель с белорусскими, как поговаривали, корнями. Сбывались и плавно переходили в новые. Карапузов – дай ему Бог здоровья – всерьез занялся Николаевыми документами. Выяснил, что бывшему прапорщику и воину-интернационалисту выделена благодарным государством неплохая пенсия, дожидающаяся адресата на банковском счете. Нашел его семью, выяснил причины и последствия крутого жизненного поворота. Взялся восстанавливать справедливость.

Николай воспрянул духом. Пенсия ему уж точно не помешает. Можно обновить летнюю кухню в саду благодетеля. Просторное помещение вполне подходило для жилья одинокого и не претендующего на пентхаус отставника с собакой. Печка там добротная. Закуток для спальни вполне подходящий. Окна в сад выходят. И чердак яблоками пахнет. Почти как в родительском доме. С такой благодатью ни одна квартира не сравнится, пускай сын с невесткой не переживают. Появится у Николая паспорт, он у Митрича пропишется, тот обещал. А в благодарность свозит старика на Нарочь.

Пускай хоть раз в жизни море посмотрит. Море не море, но впечатлений должно хватить. А заодно и Ромкиного сивку-бурку обкатают.

– Вот потеплеет, и до ума доведем внедорожник, – рассуждал проклюнувшийся в душе оптимист. – Там работы дня на три осталось. Максимум – на недельку. Как раз к моей пенсии поспеет. Бензин поставлю, сам Ромка вряд ли сподобится, всю жизнь на мели сидит наш кандидат. И малыш с нами поедет. В люке своем – глядите-ка, еще один танкист нарисовался. Развелось нас… И Шарик. Хотя нет, весной не поедем. Ромку в люке том до ангины доведем, не простит мамаша. А летом палатку с собой прихватим. Удочки. И маму Риту возьмем, чтоб не скучала. Так и быть! И Карапузова, если с работы отпустят. Эх, хорошая поездка получится! Со всех сторон полезная.

«Три танкиста, бр-хр-хр, три веселых х-х-х… друга…» – подпрыгивал на ухабах страдалец-патефон.

– Экипаж машины боевой! – верещал, отчаянно перевирая мелодию, Ромка-маленький из люка.

– Дурдом «Ромашка», – закатывала глаза мама Рита.

– Нормально идет, – со знанием дела кивал Ромке-старшему Николай.

– Хр-хр, – вносил свою лепту в оживленную атмосферу поездки спящий за задним сиденьем Шарик.

– Не довезу, – хмурил брови Митрич, заботливо удерживая патефон.

– А мы тебе взамен этой рухляди бумбокс с динамиком купим, – успокаивал его сосед, Ромка-старший.

– С твоей-то зарплатой только бумбоксы налево и направо раздаривать, – вернулась к любимой теме его жена. – Не верьте вы ему, Константин Дмитриевич.

– Кто это Константин? – удивился Николай. – Это Митрич, что ли?

– Плохо, как я погляжу, – кривила губки мама Рита, – вы своего домовладельца знаете. Митрич да Митрич, а все остальное будто бы и значения не имеет! Ох и черствые вы, мужики! Что сухари прошлогодние. Он вообще в курсе, – обратилась она к старику, – что вы женитесь первого числа?

– Ну дык… – смутился Митрич.

– То есть как женится? То есть кто женится? – Николай растерянно оглядел присутствующих. С Шариком все было предельно ясно: их отношениям с Мэри упорно препятствовал хозяин красотки. Ромка-старший вряд ли на второй брак сподобится, ему бы первый пережить. Ромке-младшему рано еще. Сам Николай до этой темы еще не дошел. Стало быть…

– Ну старик…

– Ой, да не факт еще! – отмахнулся Митрич, едва не уронив своего отчаянно хрипящего любимца. – Познакомились только. Преувеличиваете, Маргарита.

– Если самую малость, – дернула плечиком та. – А вы в курсе, что Алевтина Павловна платье белое купила? И тридцать бутылок водки? Думаете, зря?

– Торопится твоя Алевтина Павловна! Ну и баба! Два раза в кино сходили. Три – в поликлинику на процедуры. Ну у калитки пару разков постояли. Хоть ты в монастырь уходи!

– Дела… – почесал затылок квартирант. – Выходит, скоро мне от ворот поворот укажешь? Мог бы предупредить.

– Ну че прицепился? – возмутился Митрич. – Да я скорее Алевтину эту за поворот пошлю, чем вас с Шариком. Мы ж экипажами просто так не разбрасываемся.

– Женщинами тоже, между прочим… – поджала губки мама Рита.

– И зажили, «песня в том порука, нерушимой, дружною семьей…» – невпопад горланил из люка Ромка-маленький.

– А ведь у нас практически четыре танкиста получились, – удивился своему неожиданному наблюдению Митрич. – И собака. Хоть кино снимай!

– Жаль, Карапузов не смог присоединиться.

– Да ну его, этого зануду. В танк столько сажать и не положено.

– Здорово получается! А мама у нас за киношную Марусю сойдет. Хорошо, что взяли ее.

Взрослые замолчали враз, думая о чем-то своем. Ромка-старший, улыбаясь своим мыслям, следил за дорогой. Мама Рита поправляла макияж. Митрич думал о свидании с Нарочью и о предстоящем походе в парикмахерскую, запланированном на выходные после поездки. Надо бы по-модному постричься, не старый еще. Может, сложится у них с Алевтиной. Хозяйка в доме не помешает. А можно к ней перебраться. Вариант. Или сначала яблоки поснимать? Перезреть могут…

Николай прикидывал, куда податься ему с Шариком, если Алевтина Павловна все-таки добьется своего. Разве что с сыном мириться.

– И то дело, – вздыхал во сне Шарик, привычно считывая хозяйские мысли. Лично он против перемирия ничего не имел. Танкисты и в мирное время неплохо живут. Особенно если целым экипажем…

«…а все хорошее и есть мечта…» – вдруг ожил приемник, до последнего считавшийся членами экипажа всего лишь элегантным дополнительным антуражем к шикарному внедорожнику.

– Хр-р-р, – оценил торжество зарубежной электроники и отечественного оптимизма спящий Шарик… Белая полоса его жизни простиралась за горизонт четкими свеженанесенными на шоссе штрихами, щедро одаривая любимых и дорогих ему людей и животных новыми мечтами и надеждой на их исполнение.

Обо всем понемногу
Рассказы

Мамин день

– «Сегодня мамин праздник, сегодня мамин день», – напевала Маша давнюю детскую песенку, вытягивая из гипермаркета тележку с провизией. – Да будет так! Давно пора, между прочим. А единственная горячо любящая доченька не сподобится никак!

Теперь сподобится. К празднику она начала готовиться неделю назад. Вымыла квартиру чуть ли не до блеска. Сменила тюль на окнах. Пересадила цветы в новенькие кашпо.

– И зачем столько хлопот? – удивлялась мама. – Подумаешь, праздник. Сядем рядком, поговорим ладком. Телевизор посмотрим. Подружкам позвоним.

Маша загадочно улыбалась, продолжая свою маленькую революцию. Все дело в том, что восьмого марта у мамы был день рождения. В этом году юбилей – шестьдесят. Значимая дата. Ее роднулечка лишь сейчас отважилась выйти на заслуженный, как принято говорить, отдых. А до того почти сорок лет отдала пятой детской поликлинике.

Мамины пациенты до сих пор забегали на огонек со своими проблемами. Кому консультация нужна, кому – рецепт от затяжной простуды. На улице раскланивались. В общественном транспорте место уступали. Уважаемый в городе человек. Врач высшей категории. Кандидат медицинских наук. Почетный донор.

Вот только в личной жизни не сложилось. Давным-давно. Встретился на мамином пути красивый, сильный и умный. И затерялся на бескрайних просторах Вселенной. Оставив недоумение в душе и Машу под сердцем. Бывает. И винить по большому счету некого. То ли характерами не сошлись, то ли не поняли друг друга. Поди теперь разберись.

Маша составляла всю личную жизнь мамы. И собиралась ее составлять еще долго. Потому как и у нее не сложилось. Муж ушел через три года после свадьбы. Даже ребеночка не оставил. Все оттягивал куда-то. То диссертация. То выгодный зарубежный контракт. Хотя «на обратной стороне Луны» ребеночка завести сумел-таки. В кратчайшие сроки. Возможно, и не одного. Только Маша переключилась на более достойные объекты наблюдения.

Защитилась. Перевелась из своей поликлиники на университетскую кафедру. Занялась наукой. Теперь вот до докторской доросла. Какая уж тут личная жизнь! Ей и так хорошо. С мамой. И с кафедрой.

Профессор Калинкин смешал ее карты за один день. Просто вошел. Просто познакомился. Моложавый. Подтянутый. Обаятельный. Энергичный. С хорошим чувством юмора.

– Скажи прямо – сексапильный! – закатила глазки ее соратница и приятельница Любаша. – Шона Коннери так напоминает…

Маше профессор Калинкин Шона Коннери не напоминал. Да и не сложилось бы у нее с этим самым Шоном. Но девичье сердечко, несмотря на отсутствие тревожных сигналов, забилось сильнее. Да и как не забиться: помимо того, что новый проректор оказался ее референтом на защите, он вполне подпадал под категорию перспективных женихов. Та же Любаша после ухода профессора выложила тщательно скрываемую (не иначе как для себя припасала) сенсацию – Калинкин не женат.

– Может, давай свои эксперименты свернем на время, – делилась далеко идущими планами заведующая лабораторией, – и предложим новенькому свои услуги. С нашим-то опытом! Да мы его за пару недель до ЗАГСа очаруем.

– А делить как будем? Двоеженство пока у нас не вводили, – съязвила Маша.

– А на кого Бог пошлет! – махнула рукой хроническая оптимистка. – И, чур, без обид! Один настоящий мужик все лучше, чем полное их отсутствие! Чуть что – будешь у меня свидетельницей!

– А чуть что – ты у меня!

Заговор удался: через три недели профессор увлекся анализом ДНК и почти не выходил из лаборатории. Машина докторская почти лежала у нее в кармане. Ко всему прочему, Сергей Сергеевич оказался приятным собеседником, ненавязчивым джентльменом и любителем длительных прогулок на свежем воздухе.

– Еще одно достоинство – и я тебя задушу, – процедила сквозь зубы поверженная соперница. – Надо же – себе на беду пригрела змею на груди. Ну, Машка, погоди! Я тебе устрою свадебку. Да с сюрпризом…

– Сама предложила: без обид, – напоминала ей Маша день ото дня, всерьез опасаясь за собственную безопасность. – Никто никому не навязывался. Само собой все сложилось. Да и до свадьбы еще не близко. Может, он к тебе переметнется. А может, на секретаршу свою западет. Между нами кроме милых задушевных бесед и не было ничего. Пока…

– Давай уж без намеков, – картинно всхлипывала безутешная Любаша и возвращалась к выполнению должностных обязанностей. – Подумаешь, профессор! Да тут недавно академик забегал…

Познакомить маму с Калинкиным Маша решила именно восьмого марта. Она искренне верила, что мамино счастье заключается в ее благополучии. Видный жених для мамы станет приятным сюрпризом. Так уж повелось: Машино счастье – мамино счастье. И наоборот.

Она подобрала момент и пригласила Сергея Сергеевича в гости:

– Я лимонник фирменный испеку. Мама курицу с грибами приготовит. Знаете, у меня чудесная мама! Наша коллега, к тому же…

– Не хотелось бы навязываться, – смутился седовласый Машин избранник, – может, в ресторан нагрянем? И маму пригласим!

– Ну уж нет! Вы просто обязаны оценить ее кулинарные способности. Мама недавно на пенсии, готовит в охотку. За сорок лет успела соскучиться.

– Почему за сорок?

– А потому что в один прекрасный момент у нее отбили любовь к кулинарии. С тех пор приходилось все праздники в общепите справлять. Теперь вот наверстываем упущенное…

– И все-таки…

О, она не собиралась выпускать из рук птицу своего долгожданного счастья! Потом сама себе не простит. Не говоря уж о маме. Она просто обязана порадовать ту. Хотя бы в день рождения! Преподнести самый важный и самый дорогой подарок – счастье любимой дочери. На блюдечке с золотой каемочкой.

Да будет брак! Пусть не по любви – по элементарному расчету. Будущий доктор наук не может ошибиться в расчетах! Все одно к одному – умный, красивый, интеллигентный. Референт к тому же. Разве что не академик. Но не факт – академиками, между прочим, не рождаются.

Что еще? Да многое! Маше было хорошо с Сергеем. Просто гулять. Просто корпеть над пробирками. Просто говорить. Просто слушать. Похоже, все давнишние представления о любви с возрастом принимают иные очертания и симптомы. Когда-то она определяла серьезность чувств по мурашкам, ни с того ни с сего вдруг появляющимся где-то под коленками. Насекомые неслись вверх, стремительно размножаясь по пути. В течение долей минуты эта холодящая окрестности стихия достигала солнечного сплетения и так же стремительно превращалась в тугой горячий комок. Затем следовала молниеносная потеря сознания. Переход в невесомое состояние. Взрыв эмоций. И возвращение к реальности. Сильной. Яркой. Уверенной в себе. И в нем…

– Подумаешь, симптомы, – уверяла себя Маша, заканчивая последние приготовления к визиту дорогого гостя, – случилось-то раза три. И все три – без толку. До замужества лишь однажды дошло. И то на короткий период. Не надо нам коротких. Нам бы раз – и навсегда. Для себя. И для мамы. Вот любушка моя обрадуется! А вдруг до ребеночка у нас дойдет… голова кругом. А вы – симптомы…

Маша прислушалась к шуму за стеной – мамины подруги пришли за час до назначенного. Как, впрочем, всегда. Никак не наговорятся, кумушки.

– Оно и к лучшему, пускай созревают до главного подарка, – шептала Маша, украшая салаты и заливное перед подачей на стол. – Там уж им не до бабских сплетен будет! Небось опять свою любимую «Иронию судьбы» вспомнят. И запоют в три голоса: «Горько!» В принципе, я не против.

Звонок в дверь застал ее между гостиной и кухней. Не бросать же блюдо с заливным в прихожей. Пусть уж мама сама примет ее подарок. А там уж…

– Мамуля, открой, пожалуйста, – жалобно затянула она, внося кулинарный шедевр в комнату. – Наверное, это ко мне.

И подчеркнуто старательно взялась за установку блюда на праздничном столе.

Сердце подпрыгивало в груди целлулоидным мячиком на резинке. Вверх-вниз. Вверх-вниз. Как же приятно, оказывается, устраивать такие вот сюрпризы своим близким…

Она поставила заливное в центре. Немного подумала и сдвинула чуть влево. Подумала еще… И чего они там возятся так долго? Ну же… Ну…

– Девочки мои дорогие… – что-то в голосе мамы заставило Машу обернуться.

И забыть о заливном. Раз и навсегда.

В дверях стояла… Маша. Нет, не Маша, но очень похожая на нее девушка. Раскрасневшаяся, взволнованная. Потрясенная обрушившимся на нее счастьем. Но как же…

Маша растерянно оглянулась. Мамины подруги застыли группкой снежных баб прямо на диване. А мама… Изумленный взгляд вернулся к двери. Девушка светилась глубоким внутренним светом. Серебристые кудряшки чуть подрагивали на порозовевших ушках. Синие глаза лучились ярким северным сиянием. Мама… такая молодая, такая красивая… Такая счастливая…

– Я вам потом все объясню, хорошо? – прошептала мама, прижимая руку к груди стоящего рядом мужчины. – Да вы многое и сами знаете. Девочки, знакомьтесь, это мой Сережа. Тот самый… Да… Машенька, поди сюда…

Мой? Что значит «мой»?! И почему сразу «Сережа»? И почему «поди», когда не хочется…

– Машенька, ну же… Маша… Ну что же ты? Растерялась… Ну ничего. Ничего, я тебе все потом объясню. А пока вот познакомься – это твой папа…

Тысячи хлопушек в один момент разорвались совсем рядом. Оглушили. Засыпали легкомысленными разноцветными кружочками. Увлекли вверх. В тонущее в сумерках небо. Дальше. Еще дальше. К спящим в ожидании ночи звездам. В вечную мерзлоту Вселенной.

Самое время! Давно пора заморозить чувства, а заодно и мысли. Чтобы ничего не видеть, ничего не слышать, ничего не помнить…

Отец… папа… Сергей Сергеевич. А как же свадьба? Как же ребеночек? Как же мамин день? Как же их общее счастье? Такое понятное и такое близкое… А еще такое удобное…

– Простите, можно и мне подключиться? Даже неловко как-то, что ж ты, дядюшка, не предупредил, что мы в гости идем?

– Да я и сам толком не знал, что к чему, – раздалось в необъятных просторах Вселенной.

Тихий, до горечи знакомый голос. Сергей… Сергей Сергеевич… папа…

– Вы уж простите нас, Машенька как-то неопределенно выразилась. Я думал, женский день. Поздравлю, посидим часок, и Толик меня на дачу увезет. К друзьям. Мальчишник у нас, такое дело. А тут… Тут Марина… Мариночка… радость моя…

– Мариночка? Ну ты даешь, дядюшка! Не ожидал… Простите, девушка, шампанское куда поставить? И фрукты…

Маша с трудом опустилась на грешную землю. Ослепленный взрывом взгляд сфокусировался на серебристых висках. Прополз по четко очерченной скуле. Зацепил яркие, чуть прищуренные серые глаза, пухлые губы…

Под коленками заворочались муравьи. Один, второй, третий… Муравьиная армия готовилась к новой атаке. Опять промашка? Не может быть! В мамин день никаких неприятностей быть не может. В любом случае Маша этого просто не допустит. Толик? Что ж, пусть будет Толик. Им, муравьям, виднее. И почему это мамино счастье не может быть счастьем Машиным, раз уж наоборот срабатывает безотказно?

– Горько! – опомнились, наконец, подруги.