Текст книги "Ты вернешься!"

Глава 10

1987

– Эрин, что с тобой происходит? – Георг перехватил меня неподалеку от границы поместья.

– Я чего ты взял, что со мной что-то происходит? – вздрогнула от неожиданности его появления, хотя он подходил, нисколько не прячась, и я должна была его услышать издалека. И еще пришлось подавить вспыхнувшее недовольство от того, что он осмелился требовать от меня ответа.

– Брось, Рин, я же знаю тебя всю жизнь. Ты ходишь с каким-то задумчиво отсутствующим видом. Весь совет стаи промолчала, практически огрызаешься на всех, кто обращается к тебе. Почти каждый вечер в одиночку покидаешь территорию стаи, возвращаясь под утро…

– Ты смеешь следить за мной? – мигом оскалилась я.

– Рин, ты чего? Я – хилиарх-сарг Курта, моя прямая обязанность знать кто, куда и как перемещается по нашей земле и уж тем более – пересекает границы! – Георг смотрел на меня уже с настоящим беспокойством. – Что с тобой, Рин? Неужели тот случай с Рахам так… – он запнулся, понимая, что подбор слова тут может нести угрозу для него. – Взбудоражил тебя, что до сих пор не обретешь внутренний покой? Ты же знаешь, что мне ты можешь рассказать все.

К своему стыду как раз о ситуации с Рахам я эти дни не слишком-то вспоминала, точнее – совсем позабыла, занятая совсем другими мятежными мыслями.

– А тебя не беспокоит странность всех обстоятельств того происшествия?

– Нет. Рахам уничтожены, и что бы они там ни замышляли – этому не бывать уже. Они прошлое, а Курта не склонны оглядываться, мы всегда смотрим вперед, желая новых побед, – с явным пренебрежением к побежденным ухмыльнулся Георг.

– А если это вообще были не Рахам?

– А кто, Рин? Были в округе только они и мы. Теперь только мы. До территории другой ближайшей стаи – сотни километров. Ни от кого из них не пришло вызовов или возмущений по поводу судьбы Рахам, значит, не было у них удаленных союзников. И наши разведчики уже несколько лет не ловили чужих лазутчиков поблизости.

– Не ловили не значит, что их не было, – пробормотала я, хмурясь и возвращаясь к прежним мыслям. Действительно, чего уже думать и рассуждать о тех, кто разгромлен и почти перестал существовать.

– То есть, ты каждую ночь рыщешь за пределами нашего поселения в поисках возможной угрозы? – с тревогой заглянул мне в лицо Георг, которого, видимо, осенило, пусть и неправильно. – Одна, Рин?

Я глянула в глаза другу и не нашла в себе сил солгать.

– Нет. Это всего лишь то, что продолжает беспокоить меня, Гера, – осмелилась честно признаться.

– Тогда что?

– Скажи… – поколебавшись, я решилась говорить прямо, это ведь Гера. – Ты ощущал когда-либо влечение настолько сильное, что не мог бы с этим справиться или хотя бы перестать все время думать о… о его причине.

– У меня нет от тебя тайн и, случись со мной такое, ты бы узнала, – пожал друг широкими плечами. – Но я немного не понял. Зачем тебе справляться с этим? Этот самец в паре?

– Нет, – я скривилась от внутреннего дискомфорта, но все же призналась. – Точнее я не знаю этого. Он не Курта.

– Хм… А кто тогда? И как ты с ним…

– Я не хочу об этом говорить! – резко оборвала я его.

– Ну хорошо, хоть и совершенно непонятно, и теперь станет и меня беспокоить. В любом случае, я думаю лучшее лекарство от сильного влечения – поддаться своим желаниям, ведь запреты их только разжигают, особенно кого-то вроде тебя, Рин. Ты будущая прима Курта, любой свободный самец будет счастлив, пожелай ты его приблизить. Неужели предмет твоего интереса против стать твоим партнером?

Снова это вечное – ты прима, Эрин, любой будет счастлив… Но я ведь еще и просто женщина, самка… Вот почему начала думать об этом сейчас? Раньше ведь делить себя между статусом и личностью в голову не приходило.

– Нет. Это я… считаю не слишком адекватным испытывать тягу к нему.

– Да кто же он такой, чтобы тебя мучили такие сомнения? Не человек же… – хохотнувший Гера осекся, нарвавшись на мой взгляд, выдавший с потрохами. – Э-э-м… Да уж… Хотя… Тогда и вовсе нет проблемы, Рин. Люди для нас – быстро приходящие в негодность партнеры. Слишком хрупкие, лишены нашей выносливости и ненасытности и так быстро стареют. Зачем себе что-то запрещать, испытывая проблемы с неутоленным влечением, если достаточно ему поддаться и вскоре утратить естественным путем из-за разочарования. Поверь мне, данное средство работает безотказно.

– У тебя были человеческие партнерши? – удивилась я.

– Рин, да у всех молодых самцов, хранимых Луной, они бывают! – рассмеялся Георг. – При наших-то аппетитах и стервозности самок своего вида это неизбежно. Никто просто об этом не распространяется, ведь подобные связи мимолетны и редко становятся чем-то запоминающимся. Вот поверь, совсем небольшое время спустя ты тоже с трудом сможешь вспомнить свои нынешние волнения насчет целесообразности связи с человеком.

Я усмехнулась недоверчиво. Что-то сомневаюсь, учитывая дикий трепет, который то и дело накрывал и окутывал меня подобно жаркому плотному одеялу, стоило позволить себе вспомнить о сексе с человеком. Рус. Его имя. Его запах, действовавший на меня подобно дурману весеннего гона. Его взгляд, пугающе голодный и греховный даже для меня, хранимой Луной. Его манера не прикасаться, нет – захватывать собой и для себя, беспардонно, будто не подозревая о возможности получить отказ или вовсе поплатиться жизнью за такую дерзость, хотя был предупрежден. И его свирепое обладание, то как он брал меня, неистово вливая в меня собственное вожделение и дикое удовольствие, как не смог ни разу ни один из моих прежних партнеров, и отчего меня выбросило в пространство наслаждения неизведанной мощи. Да, это было лишь краткое ошеломившее мгновенье, но после него весь мой прошлый секс и удовольствие от него будто выцвели, потеряв и намек на насыщенность и реальность.

Всю последнюю неделю я ничего не могла поделать с собой. День еще как-то переживала, а с наступлением ночи в голове словно начинал звучать тоскливый призывный вой, волочащий к своему источнику как на неразрывном канате. Я обращалась и бегала, бегала, стремясь избавиться от этого притяжения, но неизменно то и дело обнаруживала себя у границы проклятого пустыря. Отказывалась даже смотреть в сторону убогого логова моего случайного спасителя и любовника, но вид одинокой фигуры у окна жег и жег невыносимо мои глаза и разум. Он каждый раз был там. Ждал, как и прокричал в момент моего ухода. Стоял, сидел, смотрел в темноту, будто и не нуждался в пище и отдыхе.

А я бесилась, желая то рвануть к нему и глотку перегрызть за это мучительное, подчиняющее меня, МЕНЯ! притяжение, то в прыжке сбить на пол, обратиться и принять его в себя, сходу рухнув в лютое пламя, что подавляемое гудело внутри.

– А говоришь у тебя нет от меня тайн, – фыркнула и с легким упреком глянула на Георга, уже приняв решение.

– Глупости, Рин, это не тайна, а тема, не стоящая внимания всего лишь, – отмахнулся презрительно Гера.

– Ладно, я рада, что поговорила с тобой об этом, – кивнула я ему. – Увидимся ближе к утру или завтра днем.

– Может, мне все же стоит сопроводить тебя? – мигом подобрался друг.

– Вот уж нет, еще я к любовнику под охраной не бегала, – отмахнулась я и рванула бегом. – Занимайся своими прямыми обязанностями, Гера.

Конечно, я была на все сто уверена, что Георг не посмеет ослушаться меня, но все равно, сама не понимая почему, хорошенько путала следы и даже оставив накидку у приметного камня, переплыла несколько раз реку по дороге к проклятому пустырю. Но только выбралась на высокий берег, обратилась и встала на две ноги, и понеслась вперед что было сил, позволяя телу делать то, чего требовала взбудораженная душа.

Рус сидел на подоконнике, откинув голову и прикрыв наверняка уставшие просеивать тьму глаза. Я бесшумно запрыгнула к нему, как и в прошлый раз, и тут же нарвалась на его прямой и ничуть не сонный взгляд. Серая ртуть радужек мгновенно полыхнула лютым темным пламенем, Рус вдохнул, радостно вскинувшись, но я тут же закрыла ему рот ладонью.

– Мы ни о чем не будем говорить! – приказала, подкрепив это импульсом своей ментальной силы, однако и тени покорности не засекла в глазах парня. Как моя сила примы могла совершенно не работать с ним?

Рус дернул головой, освобождаясь от моей ладони на своих губах и перехватывая за запястье и, без всякого предупреждения, завалился на бок с подоконника внутрь помещения, увлекая за собой. А я подчинилась, я подчинилась, даже и не подумав сгруппироваться при падении. Оказалось, что он перетащил свою лежанку, которую наверняка пришлось чинить после прошлого раза, прямо под окно. Едва мы упали на нее, он опрокинул меня на спину, накатываясь сверху, вклиниваясь между моих ног, вынуждая их широко развести для него, и с хриплым голодным стоном столкнул наши рты в жестком ранящем поцелуе.

Молниеносно забываясь, оглушенная диким ревом освобожденного, так долго сдерживаемого желания, я обняла его, обвивая руками и ногами, желая сразу же в себе. И тут же опомнилась, уронив все конечности и отпуская, испуганно замерев в ожидании крика боли.

– Верни все как было! – прорычал Рус, размыкая наш поцелуй лишь на секунды. – Нахер мне твои поблажки и осторожность не нужны!

И новый поцелуй, еще более жгучий, как будто наказывающий за неверие в его способность выдержать, соленый от крови, разжигающий мою чувственную жажду до неизведанной прежде грани.

– Я тебе кости переломаю, если забудусь, чокнутый! – выдохнула и выгнулась, запрокидывая руки и вцепляясь ими в край лежанки. Уж лучше пусть страдают доски, чем он.

– Заживут! – огрызнулся Рус и прошелся жалящими поцелуями по моей шее и ключицам, а жадными ладонями не лаская – вылепливая, шаря, по моему телу, а я себя под этими отнюдь не нежными касаниями ощущала чем-то пластичным, покорно плавящимся, меняющимся под него, под то, чтобы принять бешеный поток его вожделения и наслаждения.

– Слишком долго! – толкнулась бедрами, усиливая давление его твердой плоти в мой живот и выдохнула уже не слишком соображая о чем я: о том, как медленно восстанавливаются люди или о том, что он медлит, когда так нужен мне внутри.

– Подождешь. Я же ждал, – огрызнулся Рус, и захватил ртом сосок, притер горячим языком к зубам, сжав в пятерне мои вторую грудь.

Жаркий импульс, порожденный им, был таким мощным, что меня выгнуло, естественно снося парня с моего тела. Рус плюхнулся на бок рядом, едва не рухнув с лежанки и рассмеялся, хрипло и так искренне ликующе, что и я не смогла не улыбнуться.

– Пипец, ты охеренно сильная! – парень воспользовался моментом для того, чтобы сорвать через голову свою футболку и сдернуть до колен шорты вместе с трусами. Плюхнулся на спину и дернув ногами, отправил остатки одежды в свободный полет и мигом опять на меня навалился. – А внутри так сжимала, что я чуть не рехнулся от кайфа.

– Что-то ты тогда не торопишься повторить удачный опыт, – упрекнула я. – Я хочу тебя!

– А я реально долбанулся на всю голову, а не просто хочу, – хохотнул Рус, накрыл ладонями теперь обе мои груди, сжал, сдвинул и уткнулся в ложбину, мягко толкаясь в мой живот и разжигая все больше. – Но сначала ты мне скажешь свое имя, и пообещаешь, что не сбежишь раньше, чем у меня даже член упасть успеет.

Я окаменела и закипела одновременно от такой его немыслимой дерзости. Диктовать мне условия! Ярость яркой вспышкой обожгла разум, но тело впитывало все новые ласки, желая только больше и больше, остановка была просто немыслима. Не сейчас, ни в коем случае. И похоть легко одолела ярость, желание побороло гордость, а жадное предвкушение – самую суть моей натуры.

– Мое имя – Эрин, нахальный ты человек! – хотела зарычать, но вышло уж скорее мурлыканье. – И я не исчезну, когда все закончится. Прежде прибью тебя за дерзость.

– Эри-и-ин! – протянул-выдохнул Рус, скользнув по мне чуть ниже и добравшись своими не поцелуями – жадными захватами рта – до моего задрожавшего живота. – Это теперь нашей фишкой будет, а, детка?

– Что? – в моей голове пустело-пустело, становилось легче-жарче-ближе-ближе к солнцу с каждым его новым касанием, нещадящим сжатием и оглаживанием ладоней, скольжением языка.

– Ты станешь мне грозить, а у меня от этого окончательно будет башню сворачивать, – пробормотал Рус в кожу на внутренней стороне моего бедра. – Мммм… Девчонок тут не пробовал, но тебя, княжна моя, прямо сожрать хочу, аж трясет всего.

Моим ответом стал только протяжный стон, переродившийся в крик. Неумелый, будто не ведающий о нежности, но немыслимо алчный, он не дарил мне наслаждение – требовал его получать и делиться с ним. И я… подчинилась. И сгорела.

Глава 11

1987

Эрин-Эрин-моя княжна Эр-р-р-и-и-ин! Даже имя ее звучать может изменчиво. Как грозное рычание, от которого губа задирается сама-собой в зверином оскале, или как ласковое мурлыканье, от какого рожу растягивает в лыбе.

Девушка, от которой меня уносит, разматывает просто в хлам, в ничто вообще! Никогда со мной такого не было. Никогда я не мог бы даже нафантазировать себе такого. Оно, вот такое, в моей башке, не особо сложно в смысле околобабских движняков устроенной, не уместилось бы. Это самое, что со мной твориться стало с ее появлением. Я ее только на руках-то пронес после драки и рядом поспал, а ушла – и будто куска какого-то жизненно важного стало не хватать. Трахнул ее всего разок – и вовсе все херово стало, даже начал всерьез за свои мозги опасаться. Сроду в мистическую похабень не верил, а тут пришлось, все ведь своими же глазами видел, и сразу мысль – а вдруг княжна не только член мой собой заворожила стоять на нее насмерть, но и в мозги дурные забралась и сожрет их, высушит похотью нещадной. Подумалось и тут же похрен, даже весело стало – а пусть себе жрет и сушит, лишь бы возвращалась за этим.

Неделю последнюю как и не жил – болел. То лихорадило всего, как в горячке, стоило только вспомнить, как это было с ней, в ней. То тоской крыло, ожиданьем, тяжко, беспросветно, без хоть проблеска желания с этим в себе бороться.

А она пришла, и бабах! – ядерным взрывом мозгов моих золото-солнце глаз среди ночи, радость до уссачки прям, как у щенка глупого толстолапого, что хозяйку свою родненькую-одну такую на всем белом свете дождался, а следом все по-взрослому – похоть лютая, до слепоты и потери дыхания.

Эрин обняла и, правда, чуть не переломала, но только опомнилась и отпустила, и меня аж подклинило от потери. Сразу мало стало, опять этого контакта, когда между нами ни миллиметра, ни капли воздуха друг без друга захотелось адски.

Эр-р-р-и-и-ин-Эрин-моя Эрин! Глазами сверкает, силой своей то и дело шарашит, а мне она уже как новая доза бешеной похоти. Не отталкивает, не пугает, а точно наоборот – к ней со всей дури швыряет. Грозит, а сама гнется, течет пылающим шелком кожи нежнейшей под лапами моими и между ног по морде наглой, которой терся об ее жару мокрую. Целовал, хапал, бедра тиская, удерживая; вдыхал, языком и пальцами лез, дурея от аромата и вкуса неизведанного, но сразу, с первого нюанса моего заветного, такого, что другим просто немыслим. А по самому как ток высоковольтный пустили – за малым не гудел, как те провода, а членом уже доски под собой мог крушить запросто.

Не-знаю-не-понял-не-в-состоянии уже был, кончила ли Эрин, я ведь эгоистичная скотина и сам перся зверски от того, что творил такое непотребство сладко-соленое-дурманное впервые в жизни. Но терпеть больше сил не стало, когда ее затрясло и прогнуло. Меня самого заколотило, аж зубы залязгали, как у голоднючего кобеля. Взвился на колени, ствол сжал и на нее прям упал, направляя себя сходу куда надо. А там – пекло нежнейшее погибельное. Жарко, тесно, мокро, членом в рай, где встречают как если бы вечно ждали. Впиливался в нее по самый корень, врезался так, что наверняка у обоих по синяку на лобках светит, а все недостаточно чудилось. Сатанел прям, а все мало-мало, полное безумие, хоть собой напополам мою княжну пропаши, а потом так чтобы и срослись, уже чтоб одно-единое целое – ничем не раздерешь.

– Не смей! Не закрывай глаза! Рук не убирай! – ревел ей чокнувшися от похоти чудовищем. – Смотри! Смотри и обнимай!

Золотые глаза полыхнули яростным пламенем, прожигая мне сердце навылет, Эрин обняла, как велел, не жалея, себе волю давая, и я тут же рванул на свободу за ней. Туда, наверх – в пропасть бездонную, в кайф мозговыносящий и боль от интенсивности близости. В оргазм, что душой своей могу поклясться, точно был наш общий. Вот так, теперь всегда только так.

На этот раз и вся вкуснота отходняка мне досталась сполна. Опустился мокрый, то и дело дергающийся от догоняющих волн кайфа на такую же Эрин, продолжая вжиматься между ее ног, не желая разъединяться и, рвано выдыхая; целовал ее лоб, веки прикрытые, собирал капли пота или слез на висках; вдыхал-вдыхал аромат общей испарины, волшебный запах-свидетель нашего удовольствия. Слушал и ее дыхание выравнивающееся, жмурился ловя затухающие кайфовые сжатия вокруг опадающего члена, не желая пропустить ничего, ни единой грани ощущений. Все мое, все мне, как и она сама.

– Как долго ты восстанавливаешься? – разбил охеренную сладость момента хрипловатый голос Эрин, и я в изумлении вскинул голову, напоровшись на требовательный солнечный взгляд.

– Ты что, не кончила? Но мне показалось…

– Оргазм был, – кивнула моя княжна. – Мне понравилось. И я хочу знать, насколько быстро ты сможешь снова, ведь должна уйти за час до рассвета.

Я засмеялся, дурак-дураком счастливый, поймал ее губы, поцеловал так, как у нас еще не было – смакуя вкус балдежный и без капли медной соли, нежность тонкой кожи, ответные толчки языка. Такое неторопливое, теплое блаженство, его мне тоже реально хотелось впервые в жизни. Не для того, чтобы девчонка не посчитала козлом бесчувственным – трахнул и отвалился, как клещ насосавшийся. Хотелось именно вот такой близости, прям выцеловывать, гладить, смотреть, не отрываясь, запоминая до последней крошечной родинки, глупости на грани сюсюканья шептать. Это как откат волны, что, уходя, перебирает, облизывает камешки нежненько вроде, но с обещанием, что вот-вот накатит обратно со всей страстной мощью огромного моря.

– Дай мне минут пятнадцать, – ответил, широко лыбясь и облизнул свои губы, догоняясь вкусом княжны на них.

– Этого времени человеческим мужчинам достаточно для восстановления? – Эрин отзеркалила меня, облизнув и пососав свою нижнюю губу, искушая поцеловать ее снова, что я и сделал.

– Продолжим так – и даже столько не понадобится, – фыркнул я, оперся на локти, приподнимаясь, чтобы полюбоваться всласть девичьим лицом. – Мне же двадцать один, княжна, а не сорок, и ты меня заводишь до невменоза.

– Двадцать один! – выдохнула она, спихнула-таки с себя и резко села, нахмурившись. – Совсем же щенок сопливый, и я тебя соблазнила.

– Эй, детка, я взрослый мужчина! И это я тот, кто соблазнял, а точнее – сходу в постель притащил, – шуточно возмутился я, тоже садясь и мигом пододвигаясь и обнимая так, что она оказалась сидящей между моих ног и в объятиях. Голову умостил на ее плече, а в лапы захапал обе груди, легонько затеребив напрягшиеся соски. – Чего ты так реагируешь-то?

– У хранимых Луной мальчик начинает считаться мужчиной только ближе к тридцати пяти годам. Так что, ты очень уж молод для меня.

– Потому что тебе уже есть тридцать пять? – хохотнул я и сжал мягкие холмики, кайфанув от этого действа и от того, с каким вздохом удовольствия отреагировала на мои тисканья Эрин.

– Мне шестьдесят два, дерзкий человек! И у меня мог бы быть сын или даже внук твоего возраста, если бы я взяла тебя своим первым любовником, и у нас могли быть в принципе потомки.

– Сколько? – офигел я от цифры озвученного возраста, но тут же это испарилось из мозгов, а перед глазами стало багроветь. – Первым? А сколько их всего было, а, княжна моя?

– Шестеро, – дернула она плечом, словно говоря о чем-то не имеющем особого значения. – Но человек ты у меня первый.

– И последний, поняла? – мой голос сломался, становясь каким-то рыком, а член встал колом за пару ударов замолотившего в бешенстве сердца.

Не осознавая практически что творю, я завалил Эрин на бок, перевернул на живот и подмял под себя лицом вниз. Вклинился коленями между ее ног, вынуждая раздвинуть их для меня, и княжна подчинилась без малейшего намека на сопротивление. Загреб пятерней пряди цвета серебра, натянул и рыкнул:

– Прогнись! Пусти! Сейчас же!

И снова Эрин подчинилась, прогнулась, приподнимая бедра, оттопыривая роскошные ягодицы и открываясь для меня. А я вогнал себя в нее жестко, рывком, сразу до шлепка тел и болезненного ожога для обоих, вырвавшего вскрик Эрин. Я же только скрипнул зубами, враз рехнувшись и задохнушись от зверского вожделения. Замолотил, уничтожая уже новыми ожогами боли-сладости память о грубом вторжении.

– Рус, повтори, Эрин! Рус! – прохрипел, наклоняясь к ее уху, вышибая сладко-жгучий для моих голых сейчас нервов вскрик княжны каждым ударом бедер. – Рус! Кричать будешь мое имя! Поняла! Потому что ты моя-моя-моя!

Оргазмом сшибло внезапно, люто, как скоростным поездом, круша меня в хлам и разматывая, только слуха коснулось покорное на рваном выдохе «Ру-у-ус!», а член стало сжимать, вторя охватившей мою девочку дрожи.

Упал на нее, просунул руки под содрогающееся обманчиво хрупкое тело, спеленал всю собой, целовать куда попадал: затылок, за ухом, в изгиб шеи, не разбирая и бормоча без остановки, глотая слова, задыхаясь от стыда и счастья поровну:

– Прости-прости-моя-прости-моямояжизньмоя…

После лежали неподвижно и молча, пока буря, которая прошлась по нам только что, не угомонилась. Эрин пошевелилась, и я сразу поднялся, освобождая ее от своего веса. Не глядя на меня, она сначала села на краю лежанки, уставившись в окно с необычайно ярким диском Луны, пытающейся подражать своим цветом роскошным гладким прядям, рассыпанным по плечам моей княжны. Я поднял руку, желая провести по спине Эрин, но она вздрогнула и резко поднялась.

– Ты куда? – вскинулся я следом.

– Неправильно, – пробормотала она, вспрыгнув на подоконник и глянув через плечо. – Я позволяю тебе то, чего не должно быть.

Трындец просто, какая же она красивая! Тонкая, изящная, но веет от нее той самой волшебной мощью, в лунном свете кажется отлитой из живого серебра статуэткой. Невозможная просто, глазам от каждой черточки, каждого изгиба больно, больно оттого, что вот-вот она опять исчезнет, и я не смогу ее даже взглядом касаться.

– Ерунда, между нами может быть все! Все, что мы захотим и нам понравится. А тебе было хорошо только что, я это почувствовал.

Подался к подоконнику и провел по ее ногами ладонями от ступней к бедрам, находя на их внутренней стороне скользкую влагу. Это моя сперма, моя! Мое семя на коже моей женщины, и так теперь должно быть и будет.

– Ты не понимаешь, – Эрин посмотрела на меня сверху вниз, и мне почудилось – сейчас оттолкнет, но нет. – Я – будущая прима, подчинение для меня – это слабость и худший из пороков. Я должна была убить, как только посмел бы попытаться даже меня подмять под себя. А я этого не сделала. Я даже не захотела этого сделать. Я хотела, чтобы ты продолжал.

– И что? Я не знаю что такое прима, но видимо среди своих ты какая-то королевишна. Но здесь и сейчас ты моя, – поцеловал ее в лобок, не разрывая визуального контакта и кайфанул оттого, как дрогнули ее ресницы. – А я с потрохами твой, вот прямо с того момента, как на пустыре впервые увидал. А раз так, то все правильно, все, что между нами, как угодно, как хотим. Ты ли подчиняешься, я ли – да похрен глубочайше в моменте, главное – обоим, пипец, как в кайф. И не вздумай решить прекратить это!

– Не смей мне приказывать… Рус! – огрызнулась Эрин, наконец пихнув от себя в лоб и прыгнула в темноту, а я снова рванулся к подоконнику и перегнулся.

– Возвращайся! – велел, а не попросил в темноту, наверняка зля ее еще больше. – Возвращайся, Эрин! Я буду тут для тебя завтра и каждую ночь!