Автор книги: Галина Глазырина
Жанр: Культурология, Наука и Образование
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 9 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Совокупный анализ историй о военных победах, изложенных в рассказах о походах Ингвара и Свейна, позволяет составить четкое представление о врагах, против которых выступают герои саги. Это не обычный противник, с которым воины-скандинавы всегда умели сражаться. Это противник иного рода – духовный. Он многолик, и его трудно распознать. Он может обратиться чудовищем-великаном, но вера помогает угадать в нем дьявола, а молитва – отвратить его от христиан. Он может насылать язычников с дьявольским огнем, чтобы погубить защитников веры, но оружие, освященное епископом при отъезде из Руси, все равно оказывается сильнее. Он может угрожать подобием символа веры (образа распятого Христа), но вера в Господа и Его покровительство даже при несопоставимости противостоящих сил все равно приведут христиан к победе.
Позиция автора, отчетливо проявляющаяся в батальных сценах саги, заставляет вновь вернуться к вопросу о соотношении сюжетов об Ингваре и Свейне в составе текста и отметить ряд особенностей. 1. Хорошо заметная тенденциозность в переработке фольклорных сюжетов, входящих в Поход Ингвара, выглядит ослабленной в сопоставлении с единой идеологической направленностью эпизодов Похода Свейна. 2. Неустойчивость терминологии для обозначения противника в первом рассказе, когда «местные жители» становятся «язычниками», контрастирует с последовательным и единообразным отождествлением врага и язычника во втором. 3. Немаловажна и насыщенность текста терминологией. В Походе Ингвара слова «язычник» и «языческий» употреблены всего лишь пять раз, в то время как в Походе Свейна отмечено семнадцать случаев их использования. Все эти признаки свидетельствуют о том, что рассказ о походе Ингвара не включал такого количества «христианских» элементов и перерабатывался, вероятно, под давлением направленности рассказа о Свейне. Можно предположить, что рассказы о двух походах на каком-то этапе их бытования существовали как независимые друг от друга сказания и были соединены в одной саге потому, что они хорошо дополняли друг друга, а их содержание отвечало художественной задаче автора.
Этот материал позволяет сделать и более общий вывод. Сходство батальных сюжетов Похода Ингвара о хитроумных боевых приемах скандинавов с аналогичными рассказами в «Пряди об Эймунде» и «Саге о Харальде Суровом Правителе» дает основания полагать, что целый ряд дружинных устных сказаний, восходящих, очевидно, к первой половине XI в. (периоду наиболее интенсивных варяго-византийских контактов, а возможно, и к более раннему времени – X в.), был переосмыслен и переработан под влиянием христианской тенденции более позднего времени.
Принцип дихотомического деления персонажей произведения по признаку веры – христиане и язычники – четко прослеживается и в тех двух эпизодах Похода Ингвара, в которых рассказывается о зимовках отряда в период плавания по реке в городах Цитополе, где правит Силькисив (И‑3), и Гелиополе, у его правителя Юльва (И‑5). Каждая из этих историй в отдельности производит впечатление вполне достоверного повествования, что стало основой для серьезных поисков исследователями исторических аналогов по крайней мере для второго из них в других источниках[267]267
Larsson 1983. S. 99; Larsson 1987; Larsson 1990a. S. 58–78, 84–95; Маркарян 1998; Маркарян 1999. С. 21–22.
[Закрыть]. Однако при их сопоставлении рассказы о гостевых остановках отряда оказываются сходными: их композиционная структура следует единой модели, а мотивы, составляющие их, подобны.
Таблица 4
Структура рассказов о зимовках отряда Ингвара
При кажущейся правдоподобности эпизодов И‑3 и И‑5 использование автором художественного приема параллелизма, который проявляется не только в построении их по одной композиционной модели, но и в том, что они включены в текст в сходном лексическом оформлении, существенно снижает возможность того, что эти рассказы содержат достоверную историческую информацию. Вместе с тем устойчивость структурообразующих элементов в этих сюжетах дает основания полагать, что сама схема их композиции и набор мотивов, составляющих ее, едва ли были случайными и что темы, затронутые в них автором, имели для него немаловажное значение. Как и в сюжетах об использовании Ингваром военных хитростей, в эпизодах зимовок автором саги проводится четкое разграничение между христианами-скандинавами, из которых состоял отряд, и язычниками, жившими в городах, в которых они оказывались. Дифференциация была настолько важна для автора, что он в каждый из этих эпизодов вводит практически идентичные детали: города, в которых повсюду видны следы жертвоприношений; проживание скандинавов изолированно от местного населения, недопущение в их жилое помещение никого из местных жителей, кроме самого правителя этого города и людей, приближенных к нему, и упоминание о том, что в отсутствие свеев их зал запирался; распоряжение Ингвара о недопустимости контактов с язычниками, чтобы никто не был смущен их убеждениями, наконец, запрет на общение с местными женщинами, которые, следует думать, также были язычницами. Если в группе военных эпизодов противопоставление было прямолинейным и выражалось на уровне общих понятий «христианин/свой» – «язычник/чужой», то в рассматриваемых здесь эпизодах оппозиция усложнена и более конкретизирована: во враждебном языческом окружении, от которого свеи-христиане вынуждены отгораживаться и которое представляет опасность для них, особо выделяется одна группа – женщины, от которых исходит особая угроза для воинов и которые в конце концов стали причиной гибели большинства из них.
Рассказ «Саги об Ингваре» о гибели экспедиции свеев от эпидемии, возникшей в их войске после того, как некоторые из них провели ночь с языческими женщинами (эпизоды И‑12, И‑13[268]268
Этот эпизод сохранился в пергаменной рукописи AM 343a (А) и во всех бумажных списках, восходящих к ней.
[Закрыть]), весьма лаконичен и непосредственно связан с предшествующим ему рассказом о сражении, которое Ингвар по просьбе Юльва дал Бьёльву, его брату, и победил, но Юльв, увидев, как воины Ингвара берут себе богатую добычу, обратил свое войско против своего бывшего союзника (И‑11). Ингвар побеждает и этого противника, несмотря на неожиданность такого поворота отношений с ним: при помощи разбросанных по земле колючих шпор его воины останавливают вражеский отряд, а противник предполагает, что против него было применено колдовство. После этого к лагерю, который был занят войском Ингвара, пришло множество женщин. Далее в саге рассказывается:
«Ингвар велел остерегаться женщин, как самых ядовитых змей. Но когда наступил вечер и войско стало готовиться ко сну, женщины пришли к ним в лагерь, а та, которая была самой знатной, приготовила себе постель рядом с Ингваром. Тогда рассердился он [, и взял] из-за пояса нож и ударил ее в гениталии. А когда воины увидели, как он поступил, принялись они прогонять от себя этих недобрых женщин, но были некоторые и такие, кто из-за дьявольского колдовства не противился их ласкам и [они] легли с ними. А когда Ингвар услышал об этом, то ликование от серебра и веселье от вина вылились в большую скорбь, потому что утром, когда они осмотрели свое войско, восемнадцать человек оказались мертвыми. […] Но в их войске стала так быстро распространяться болезнь, что умерли все лучшие люди, и больше людей скончалось, чем осталось в живых. Ингвар также заболел…»
В предсмертных словах, обращенных к своим ближайшим сотоварищам, Ингвар объясняет, что болезнь эта послана отряду свыше:
После смерти Ингвара оставшаяся часть отряда добирается до Свитьода.
Данный эпизод неоднократно подвергался анализу в историографии. Нужно отметить прежде всего, что в качестве основного сюжетообразующего элемента этой истории отмечался факт эпидемической болезни, которая привела к трагедии, а не общение с женщинами, которое стало причиной заболевания. Так, Дж. Шепард обратил внимание на то, что по источникам как легендарного, так и исторического характера прослеживается ряд упоминаний о гибели экспедиций викингов от различных эпидемий[270]270
Shepard 1984–85. P. 244–245.
[Закрыть], и привел несколько примеров из различных памятников.
1. По Саксону Грамматику, одна из групп воинов, возглавляемых Рагнаром Лодброком в походе против бьярмийцев, погибла в результате вспышки болезни[271]271
Saxo. IX. Iv. 22–25.
[Закрыть]. Исследователи полагают, что это легендарная история, являющаяся отголоском рассказа о судьбе погибшего от дизентерии отряда, который исторический персонаж Рагнар (Регинхери письменных памятников) вел на Париж в 845 г. Эта информация находит подтверждение в «Франкских анналах» под 845 г., где говорится, что предводитель норманнов Рагемар, совершивший осквернение храма, умер от чумы, которая распространилась в его войске[272]272
McTurk 1991. P. 82; Saxo: Davidson-Fisher. Vol. II. Р. 157. Note 44.
[Закрыть].
2. Другое известие касается болезни, посетившей русов во время набега на южные земли. Житие Василия Нового в рассказе о походе русов на Византию упоминает, что те из них, кто выжил в столкновении с византийским флотом, стали жертвой распространившейся среди них дизентерии и лишь немногим удалось спастись[273]273
Веселовский 1889. С. 68.
[Закрыть].
3. Последний из трех примеров, приведенных Дж. Шепардом, почерпнут из Ибн Мискавейха. Арабский автор дает пространное описание похода русов на город Берда’а на реке Кур(е) и последовавшем захвате ими города в 943–944 гг. Он утверждает, что опирается на информацию очевидцев. Ибн Мискавейх называет в качестве основной причины болезни, распространившейся среди русов, неумеренное поедание ими фруктов, к которым они не были привычны. Атаки мусульман привели к существенным потерям среди русов, войско которых и так уже сократилось от болезни, поэтому русам пришлось уйти из Берда’а по реке на лодках. Дж. Шепарду рассказ Ибн Мискавейха кажется достоверным, хотя и окрашенным политической благосклонностью к Бувейхидам, и он видит в нем надежное свидетельство заболевания экспедиции викингов именно в том районе, куда направлялся отряд Ингвара.
Дж. Шепард высказывает предположение о том, что сам автор «Саги об Ингваре» или один из его информантов знали о викингской экспедиции на Каспий в 943–944 гг. и связали либо спутали ее с экспедицией Ингвара XI в. Это предположение, полагает Дж. Шепард, невозможно полностью опровергнуть. Равным образом, замечает он, нет никаких положительных свидетельств того, что другие детали экспедиции 943–944 гг. вошли в «Сагу об Ингваре»[274]274
Shepard 1984–1985. P. 245.
[Закрыть]. Эти два похода скандинавов – один, засвидетельствованный Ибн Мискавейхом, и второй, отразившийся в рунических надписях, полагает Дж. Шепард, а также и другие исследователи, сопоставимы по характеру и месту назначения, и нет причины, по которой их судьбы не могли быть сходными[275]275
Larsson 1983. P. 102; Shepard 1984–1985. P. 245.
[Закрыть].
Тем не менее, по мнению Дж. Шепарда, приведенные упоминания не настолько структурированы, чтобы отражать литературный топос, который авторы саг могли бы использовать в своих рассказах как модель для построения нового сюжета. Поэтому автор полагает, что есть достаточно оснований считать, что реальный поход Ингвара, засвидетельствованный руническими надписями в Швеции, действительно закончился трагическим образом, и в подтверждение этого приводит дополнительные данные. Он специально останавливается на замечании Е. А. Мельниковой о том, что рунические надписи практически нигде прямо не говорят о том, что люди Ингвара были убиты[276]276
Shepard 1984–1985. P. 246. Только в одной надписи использован оборот verða drepinn – «быть убитым» (Мельникова 1977. С. 94–95 [№ 62]; Мельникова 2001а. С. 322–323 [№ 7.4].
[Закрыть]. Анализ лексики камней Ингвара, в которой доминируют нейтральные глаголы deyja, andask, farask (по сравнению с обычными для рун глаголами drepa и falla), по мнению Дж. Шепарда, подтверждает предположение о том, что отряд Ингвара, скорее всего, действительно погиб от болезни[277]277
Shepard 1984–1985. P. 246–247.
[Закрыть].
В самом деле, лексика рунических надписей на «камнях Ингвара» в основном включает нейтральные глаголы, констатирующие скорее сам факт смерти, нежели конкретизирующие, как именно погибли воины, что определенно говорит об исключительном характере завершения похода. Неясным все же остается вопрос о том, насколько соответствует действительности приведенный в «Саге об Ингваре» рассказ о гибели отряда, в котором информация об инфекционной болезни соединена с мотивом о губительности общения христианских воинов с языческими женщинами. Рассмотрим более подробно группу источников, освещающих события 40-х гг. X в.
О состоявшемся в 944/45 г. походе русов на каспийский город Берда’а[278]278
Исследователи по-разному датируют этот поход. Наряду с 944/45 г. (Дорн 1875. С. 302; и др.) Называется также 943 г. (Arne 1932; Половой 1961; Kendrick 1968. P. 162. Note 2).
[Закрыть] и судьбе, постигшей его участников, повествует целая группа памятников X–XIII вв., среди которых один армянский и ряд восточных источников[279]279
Сводка и характеристика источников даны в работе: Коновалова 1999. С. 223–225.
[Закрыть]. Характер сообщений в них различен – от лаконичного упоминания о событии и его исходе до пространного изложения всех перипетий противостояния местных жителей и иноземцев, которое принесло первым победу и обернулось погибелью для вторых. Остановимся только на той линии сюжета, которая характеризует взаимоотношения русов и жителей Берда’а, в частности на описании обстоятельств гибели воинского отряда русов, и рассмотрим самые существенные источники для анализа данного вопроса.
Текст I. Наиболее раннее сообщение имеется в «Истории агван» армянского историка Моисея Каганкатваци (вторая половина X в.), который, по мнению исследователей, мог быть очевидцем описываемых им событий[280]280
Каганкатваци. С. 275–276. См. также: Флоровский 1927. C. 175–186.
[Закрыть]. По словам Каганкатваци, воинов погубили женщины, отравив их. Из текста неясно, как именно это было сделано; заметим, однако, что дать отравленные продукты или питье можно только хитростью.
Текст II. Арабский автор X в., Мутаххар ибн Тахир ал-Мукаддаси, кратко упомянувший об этом же событии в своей шеститомной энциклопедии «Книга творения и истории», писал: «Они [русы] владели Берда’а [в течение] года, и они совершали грехи над мусульманами, позорили их женщин, чего не делал раньше никто из людей язычества. И убил их великий и всемогущий Аллах посредством холеры и меча»[281]281
BGA. 1894. T. IV. S. 66. Перевод Т. М. Калининой. Иной, более литературный перевод этого фрагмента опубликован В. М. Бейлисом: Бейлис 1969. С. 309.
[Закрыть]. В этом источнике холера, погубившая русов в Берда’а, не что иное, как кара Аллаха язычникам, осуществлявшим насилие над мусульманами. Однако показательно, что и ал-Мукаддаси отмечает болезнь наряду с военными победами мусульман как причину гибели русов.
Текст III. Пространное и детальное изложение сюжета встречаем в труде «Книга опытов народов и осуществления заданий» арабским писателем Ибн Мискавейхом (вторая половина X в. – 1030 г.), который, основываясь на рассказах очевидцев, пишет о том, что народ «рус» захватил г. Берда’а в Азербайджане, чинил там грабеж и насилие. Согласно Ибн Мискавейху, победить русов помогло «одно обстоятельство, благоприятное для мусульман, а именно то, что русы, пришедшие в Марагу, ели здесь, сколько угодно им было, фрукты, которых в этих местах много разных сортов, в результате русы стали болеть и мор свирепствовал среди них. […] Многочисленное их войско стало уменьшаться вследствие этой болезни. […]». В бою полегло много русов, включая их предводителя, а остальные закрылись в городе. Длительная осада Берда’а и продолжавшаяся среди воинов болезнь заставили немногочисленных оставшихся в живых русов покинуть страну. «Так Бог избавил от них мусульман», – завершает свой рассказ об этом событии Ибн Мискавейх[282]282
Цит. по: Флоровский 1927. С. 179–181.
[Закрыть].
У Ибн Мискавейха несколько иная, чем у ал-Мукаддаси, версия гибели отряда русов – эпидемия желудочной болезни, вызванная перееданием фруктов, диковинного продукта для жителей северных стран. Однако эта эпидемия, очевидно, результат хитрости, мысль о применении которой, согласно автору, была ниспослана свыше. Это следует из текста, в котором рассказ о болезни, спровоцированной фруктами, предваряется фразой о том, что предводитель мусульман Эль-Марзабан, заметив перевес в пользу русов, решил обратиться к хитрости и уловкам. По-видимому, фрукты, которые послужили причиной заболевания, были предложены русам либо, что также вполне вероятно, русы просто никем не были предупреждены об опасности, связанной с их чрезмерным употреблением.
Описанная группа памятников, а также ряд других восточных источников, повторяющих эти сообщения, традиционно привлекаются при изучении событий, завершивших поход русов на Каспий в 40-х гг. X в. У исследователей не возникло сомнения, что в них идет речь об одном и том же факте противостояния местного населения отряду русов. Все приведенные сообщения можно отнести к единой исторической традиции (назовем ее восточной, с учетом условности отнесения к ней сочинения Каганкатваци), основанной на показаниях очевидцев или близких к ним по времени других источников. Обращает на себя внимание тот факт, что при безусловном совпадении основного содержания рассказов, отдельные детали в финальной части повествования существенно меняются от источника к источнику.
Сюжет, включенный в «Сагу об Ингваре», в целом ряде композиционных элементов перекликается с материалом восточных памятников, за исключением одного, центрального для саги момента – источника болезни. В «Саге об Ингваре» значительная часть отряда норманнов гибнет от эпидемии, охватившей воинов после того, как они провели ночь с языческими женщинами[283]283
О том, что это язычницы, в тексте упоминалось раньше. – YS. Bls. 17.
[Закрыть]. Упоминание в тексте о «дьявольском колдовстве» этих женщин наводит на мысль о том, что их приход следует воспринимать как хитрость: болезнь была наслана на отряд норманнов умышленно.
В изложенных ранее сюжетах можно вычленить основные композиционные мотивы, присущие восточным и скандинавскому рассказам (сюжетообразующие мотивы, т. е. формирующие структуру сюжета, обозначены заглавными буквами, конкретизирующие мотивы – строчными).
Таблица 5
Сюжет о гибели отряда воинов в восточных источниках и «Саге об Ингваре»
Анализ текстов свидетельствует о том, что в группе восточных источников мотивы присутствуют в разных сочетаниях, и не во всех памятниках имеется их полная совокупность. В саге представлены те же сюжетообразующие мотивы, что и в восточных памятниках. Сопоставление же конкретизирующих мотивов обеих групп показывает, что в ряде случаев имеются существенные отличия.
В мотиве А важным является противопоставление сторон по конфессиональному признаку. В первой группе памятников мусульмане, т. е. сторонники правой веры с точки зрения авторов арабских источников, обособлены от русов-немусульман. В «Саге об Ингваре» скандинавы-христиане противопоставлены язычникам. Мы имеем дело с единой антиномией, но выражена она как точка зрения, исходящая из разных лагерей: с одной стороны, из лагеря мусульман, с другой – из лагеря христиан. И в том и в другом случае оценка событий дается теми, чья система взглядов в данном памятнике или группе памятников считается верной.
Мотив Б в восточных памятниках объективно констатирует причину всего случившегося (тексты I, III): для истребления врага была применена хитрость. В саге же произошедшее объясняется «дьявольским колдовством», и это – оценка события, происходящая из лагеря скандинавов. Однако и в этом случае (с оговоренным ранее допущением для «Саги об Ингваре») очевидно целенаправленное применение хитрости для истребления отряда норманнов.
В мотиве В восточный (текст I) и скандинавский источники сходны в том, что основным агентом, осуществлявшим задуманную хитрость, которая привела к гибели отряда, являлись женщины. Другое дело – каким образом они добились поставленной задачи. В восточных источниках назван яд, предложенный женщинами русам; он преображается в саге в плотский контакт между женщинами и воинами, повлекший за собой смертельную болезнь. Необходимо пояснить, что в «Саге об Ингваре» мотив воздержания от близких контактов с языческими женщинами возникает трижды. Два раза Ингвар, наложив запрет на общение с язычницами, сумел удержать своих людей от беды, но на третий раз она их настигает. Тернарность включения мотива в текст усиливает ощущение предопределенности трагедии свыше, ее неотвратимости. Это дополнительно подтверждается введением в сюжет мотива Е.
Мотив Г называет причину гибели воинов – болезнь, хотя она определена в источниках по-разному: яд в армянском источнике (текст I), фрукты в арабском источнике (текст III), колдовство в «Саге об Ингваре».
Мотив Д при его смысловом совпадении в восточных и скандинавском сюжетах (предводитель русов/норманнов погибает) имеет существенные отличия в деталях. У Ибн Мискавейха (текст III), вскользь упомянувшего о гибели предводителя войска русов во время боя, этот мотив не получает развития, а следовательно, неизвестно, распространилась ли на него болезнь, как на других воинов, или нет. В саге гибель Ингвара является кульминацией первой части произведения, поэтому в этом источнике мотив детализирован. Среди прочих деталей следует отметить, что имя предводителя отряда русов не названо ни в одном из восточных памятников. Для Ибн Мискавейха, отметившего то, что он погиб, имя не было существенным. В саге же Ингвар – центральный, а следовательно, поименованный персонаж.
Воплощение мотива Е во всех трех текстах (II, III, YS), где он отмечен, сходно: гибель отряда была предопределена свыше. Существенное различие в интерпретации этого мотива в том, что, так же как мотив А, он контекстуально детерминирован. Мусульмане считают, что это наказание, посланное Аллахом русам за их грехи. Автор «Саги об Ингваре» проводит мысль, что это необходимое испытание прочности веры христиан-скандинавов, и в частности их предводителя Ингвара.
Наконец, полное единодушие источников в представлении мотива Ж: часть отряда русов/скандинавов благополучно покидает место, где совершилась трагедия.
Итак, элементы структуры восточного и скандинавского вариантов сюжета идентичны. Мотивы а, б и е при совпадении по сути проявляют контекстуальную детерминированность, будучи оформлены согласно точкам зрения противоположных сторон. Мотивы в, г и д, также идентичные по существу, различаются в деталях. Значительное количество совпадающих элементов в памятниках, относящихся к разным национальным традициям, достаточно убедительно свидетельствует, что в них разработан один и тот же сюжет. Различия в трактовке отдельных элементов обусловлены особенностями его трансформации в каждой национальной традиции.
Прежде всего принципиально различен характер рассмотренных произведений. Группа восточных памятников может быть охарактеризована как исторические сочинения, сообщения которых о событиях 944/45 г. были зафиксированы вскоре после них и основаны на показаниях очевидцев, рассказах современников либо иных (устных или письменных) источниках, которым в высшей степени был присущ традиционализм содержания.
Древнеисландская «Сага об Ингваре» принадлежит к нарративным памятникам иного типа. Ее содержание, что характерно для Исландии того времени, представляет собой сплав литературного материала с устной традицией. Указания на то, что рассказы об Ингваре бытовали в устной форме, имеются в самом произведении: в саге приводятся имена информантов Одда Сноррасона, на основе рассказов которых им, вероятно, был создан не дошедший до нас латиноязычный текст произведения[284]284
См.: Глазырина 1999б. С. 51–52.
[Закрыть]. Анализируемый сюжет был сохранен именно в устной традиции, о чем свидетельствует тот факт, что ни в древнескандинавской литературе, ни в западноевропейских источниках (в частности тех, которые получили широкое распространение в средневековой Европе и благодаря своей популярности на континенте стали известны и в Исландии) сюжет о гибели отряда при сходных обстоятельствах неизвестен.
Возникает вопрос о той среде, для которой этот рассказ был актуален и поэтому сохранялся в ней около двух с половиной веков – с середины X до конца XII в., от момента гибели русов в Берда’а до времени, когда рассказ об этом мог быть впервые зафиксирован в древнеисландской письменности. Сам сюжет в данном случае подсказывает, что он в первую очередь должен был бытовать в дружинной среде. Восточная традиция свидетельствует, что противниками мусульман, а следовательно, и носителями традиции были русы, в которых, вероятно, следует видеть дружину русского князя, включавшую отряды, сформированные как из его собственных воинов, так и из наемников-скандинавов. Развитие сюжета в Скандинавии указывает на особую роль собственно скандинавского элемента в его разработке.
Ясно, что можно говорить о существовании нескольких, по меньшей мере двух этапов в трансформации сюжета. На первом этапе, хронологически приближенном к самому событию, устные рассказы формировались вокруг беспрецедентного факта гибели значительной части войска не на поле брани, а от болезни. Как любой рассказ, они должны были определить имя героя, которое становится стержнем для образования сказания. Традиционно этим героем должен стать лидер – предводитель войска. Вопрос о предводителе погибшего в Берда’а войска русов уже был поставлен в литературе, и, хотя его имя не зафиксировано в восточной традиции, было высказано предположение, что им мог быть киевский князь Игорь[285]285
А. В. Флоровский заметил по этому поводу, что такому предположению противоречит упоминание Ибн Мискавейха о его гибели, которое не позволяет отождествить Игоря, погибшего, согласно летописи, во время сбора дани с древлян в 945 г., с предводителем отряда русов из Берда’а (Флоровский 1927. С. 183). Впрочем, неразработанность этой линии (мотив е) в восточной традиции может свидетельствовать о неточности сообщения Ибн Мискавейха. Во-первых, очевидцы событий, находясь в разных местах сражений и в разных отрядах защитников города, могли иметь различные, зачастую непроверенные сведения. Во-вторых, с их точки зрения, гибель предводителя войска – символ победы, и поскольку победа была одержана, то гибель вождя осознавалась как ее необходимый закономерный результат.
[Закрыть].
О том, что на первом этапе развития сюжета сказание формировалось именно вокруг имени Игоря, указывает соединение его впоследствии с другим циклом рассказов, возникших в Скандинавии и связанных с представителем местной знати Средней Швеции хёвдингом Ингваром Эймундарсоном, возглавившим поход в Восточную Европу в конце 30-х гг. XI в. В «Саге об Ингваре» приводится точная дата – 1041 г., когда скончался Ингвар Эймундарсон и закончился поход скандинавов[286]286
YS. Bls. 30. См. также с. 197 и коммент. 114.
[Закрыть]. Эту дату (или близкую к ней) трудно поставить под сомнение, поскольку прямым подтверждением ей служит воздвижение в Швеции на ограниченной территории вблизи озера Меларен (где формировался отряд Ингвара) более двадцати рунических камней в память о людях, погибших вместе с ним, именно в середине XI в.; только с этого времени в Швеции и далее на севере могли распространяться устные рассказы о предводителе этой экспедиции. Это начальный момент возникновения в Скандинавии устной традиции об Ингваре, которая развивалась в течение приблизительно полутора веков до момента ее фиксации в *vitayngvari, и второй этап в истории сюжета о гибели русов в Берда’а. Одноименность героев – русского «Игорь» (< др. – исл. Yngvarr) и скандинавского «Ингвар» – должна была стать основой для соединения двух различных устных традиций воедино на скандинавской почве.
Из сказанного ранее следует, что на первом этапе развития сюжета сказания об Игоре бытовали среди наемных норманнов русского князя, которые и донесли рассказ о гибели своих соотечественников, входивших в состав русской дружины, до североевропейского региона. Историческая память о событиях в Берда’а в 944/45 г. сохранила это сказание. Со временем актуальность исторической основы преданий сгладилась, а возникновение в Швеции другой серии повествований о новом герое, но носящем то же имя, создало возможность для их объединения.
И все же остается открытым вопрос о том, когда произошла трансформация сказания от повествования, близкого к рассказу, который сохранился в группе рассмотренных ранее восточных источников, к тому варианту, который зафиксирован в саге, – в период его бытования в дружинной среде либо существенно позже, на стадии создания «Саги об Ингваре». Доминирование в сюжете произведения дихотомии «свой – чужой», осмысленной в конфессиональном плане, позволяет считать, что свою окончательную форму сюжет получил именно в период оформления письменного текста. На это, в частности, указывает существенная роль, которая в сюжете отводится женщинам-язычницам, ставшим, согласно саге, причиной гибели отряда и самого Ингвара.
Тема соблазнения героя женщиной присутствует в целом ряде произведений древнеисландской литературы, в частности в житиях святых, проповедях, а также сагах. М. Кормак, которая проанализировала эти сочинения, высказала убежденность, что подобные пассажи могли возникнуть исключительно в клерикальной среде, подобной той, которая существовала в монастыре Тингэйрар в конце XII – начале XIII в.[287]287
Cormack 1991. P. 103.
[Закрыть] М. Кормак показывает, что эпизоды соблазнения героя женщиной и смущения дьяволом, различные по своей форме, одинаковы с точки зрения их функции в произведениях. Сексуальные отношения и женщина воплощают грех, в который дьявол пытается ввести героя произведения[288]288
Ibid.
[Закрыть].
В «Речах Высокого», одной из песней «Старшей Эдды», сохранившейся в «Королевском кодексе» («Codex Regius» 2365) второй половины XIII в., но восходящей к более раннему тексту, ясно выражен взгляд на женщину как на источник зла:
(84) Не доверяй
Ни девы речам,
Ни жены разговорам —
На колесе
Их слеплено сердце,
Коварство в груди их.
(113) Советы мои,
Лоддфафнир, слушай,
На пользу их примешь,
Коль ты их поймешь:
С чародейкой не спи,
Пусть она не сжимает
В объятьях тебя.
(114) Заставит она
Тебя позабыть
О тинге и сходках;
Есть не захочешь,
Забудешь друзей,
Сон горестным станет.
Образ «чародейки» (или колдуньи), упомянутой в «Старшей Эдде» в строфах 113–114, соответствует тому, как обрисованы «недобрые» женщины в «Саге об Ингваре»: пришедшие к воинам, они заставили их забыть многократные увещевания Ингвара о недопустимости общения с ними («Заставит она тебя позабыть о тинге и сходках», – сказано в «Старшей Эдде»); многие воины «легли с ними» (устами Одина – Высокого – автор «Старшей Эдды» предупреждал своего героя: «С чародейкой не спи, пусть она не сжимает в объятьях тебя»), и результатом этой ночи была гибель значительной части отряда: осуществилось то, что предсказывал Высокий, – «сон горестным станет». Можно полагать, что текст «Старшей Эдды» послужил своего рода образцом для разработки сюжета «Саги об Ингваре». Однако существенным различием этих двух произведений является отсутствие следов христианского влияния в приведенных строфах «Старшей Эдды» при явной доминирующей роли христианского мировоззрения в «Саге об Ингваре».
Один из выводов, к которому, проанализировав источники, приходит М. Кормак, заключается в том, что они являются «осознанной попыткой… исландских авторов XIII в. отождествить неподобающие сексуальные отношения с языческим прошлым»[290]290
Cormack 1991. P. 107.
[Закрыть]. «Сага об Ингваре» позволяет уточнить, что речь должна идти не только о «языческом прошлом», противопоставленном христианскому настоящему того времени, о котором рассказывается в произведении, но и о язычестве, сосуществовавшем с христианством на ранних этапах его упрочения.
Произведения такого рода, считает М. Кормак вслед за Дж. Джохенс[291]291
Jochens 1980.
[Закрыть], выполняли в древнеисландском обществе дидактическую функцию, в частности пропагандировали моногамный брак[292]292
Cormack 1991. P. 107.
[Закрыть]. Не отрицая подобного влияния, которое могли оказывать на слушателей или читателей средневековья рассказы о недопустимости «неподобающих сексуальных отношений» (смотри, например, строфу 115 «Речей Высокого»), я не вижу возможности ограничиться, как предлагает М. Кормак, такой интерпретацией этого материала. Мне представляется, что задача, которую ставил перед собой автор «Саги об Ингваре», вводя в свой сюжет этот материал, была более широкой.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
