Текст книги "Танго с призраком. Милонгеро"

Ни морщин не видно.

Ни седины.

Ни…

Ни ее самой?!

Тони едва не ахнула, схватившись за горло. Но пальцы не отрывались от клавиш. И она видела, видела, как золотистое стекло внезапно темнеет, как становится воронкой в другое измерение, как искажается лицо дамы, как хватается она за горло… и зеркало падает на туалетный столик.

А женщина оседает вниз.

И лицо у нее белое. И безжизненное. Что бы ни обитало в старинном зеркале, оно просто выпило даму до дна.

И вот картинка меняется.

Теперь в комнате служанка. Плотненькая такая, улыбчивая, она наводит порядок… видно, что жившую тут даму ей не особенно жалко. Она даже прикидывает к себе какие-то драгоценности, примеряет… не ворует… или?!

Одно из колец она прячет за корсаж платья. Так надежнее, карманы и проверить могут, а в бюстгальтер не полезут. Наверное.

И добирается до зеркала.

Берет его в руки, вертит, крутит… пожимает плечами… безделушка! А где его футляр? Вот, лежит рядом, надо убрать безделушку, но не рождена такая женщина, что не посмотрит в зеркало. Даже если рядом есть большое. Даже если она что-то решила украсть.

И она смотрит.

В этот раз зеркалу требуется куда как меньше времени. Видимо, потому, что оно имеет дело не с магичкой. С обычным человеком, не слишком одаренным.

Одно движение… и служанка оседает у туалетного столика. А зеркало падает в приготовленный для него бархатный футляр – и тот закрывается.

Никто и не заподозрил неладное.

И картинка меняется снова.

В этот раз дама средних лет садится у зеркала. По-хозяйски, увесисто, даже грузно… столик протестующе скрипит, когда на него наваливаются объемной грудью, но у такой не забалуешь. Еще и руками опирается.

И несчастная мебель замолкает.

Лучше не бунтовать. А то вообще на помойку выкинут. Сломают и выкинут.

Дама перебирает безделушки, которых в этот раз подозрительно мало, морщится, кривит губы…

Вот она доходит до футляра и достает из него зеркало. Взгляд…

И музыка обрывается каким-то совершенно жутким аккордом. А Тони сползает с банкетки на пол.

Голова кружится – просто убийственно! Хоть бы кто догадался про нюхательные соли! О-оо-оо…

* * *

Сеньор Пенья и тан Фуэнтес действовали, не сговариваясь. Сначала они были откровенно удивлены. Когда девушка прошлась по комнате, словно лаская старую мебель.

Когда она присела перед клавесином.

И когда заиграла…

Вот тут побледнел уже тан Фуэнтес.

– Эту песню любила бабушка. Откуда она знает?

– Какую?

– Мой любимый, я твоя, я твоя, навсегда…

Сеньор Пенья пожал плечами, расписываясь в своем невежестве, и тан Фуэнтес взмахнул рукой. Не сильно, чтобы не встревожить Тони.

– Она очень старая, это еще бабушкиной молодости песня, сейчас ее почти никто и не знает…

– Понятно. Наверное, она… в трансе.

Тан Фуэнтес посмотрел удивленно.

– Вот… так?

– У нее по-разному проявляется, – пояснил сеньор Пенья. – И так, наверное, тоже.

Несколько минут.

Это Тони казалось, что прошли часы и часы. А на самом деле песня длилась всего несколько минут. А потом прозвучал какой-то жуткий аккорд – и девушка начала падать со стула.

Падать, словно подрубленная… сеньор Пенья успел первым. Реакция у него всяко была лучше, чем у тана Фуэнтеса.

– Тони! То есть… ритана Лассара!

– Воды, – слабо попросила Тони. – Мне дурно…

С этим недугом отлично умел справляться тан Фуэнтес. Нашлись мигом и нюхательные соли, и слуги примчались с горячим шоколадом, и просто шоколад принесли на тарелочке, наколотый, и всякие сладости…

После первого глотка Тони зажмурила глаза покрепче. А после второй чашки порозовела, отогрелась – и с хищным интересом пригляделась к сладостям.

Но про дело не забыла.

– Тан Фуэнтес, скажите, ваша бабушка ведь любила антиквариат?

– Да.

– Вот… если вы будете так любезны и дадите мне от туалетного столика футляр синего бархата, вот такого размера, – Тони показала на пальцах примерно локоть, – а в нем лежит зеркало в оправе из слоновой кости. Вот его. Только заглядывать в него не надо.

– Н-но…

Тан Фуэнтес был искренне удивлен.

Тони не подходила к столику! Да и не лежало там сейчас ничего! Он лично все сгреб в ящики столика! И футляр там точно был, просто мужчина его не открывал – зачем?

Но откуда об этом знает девушка?

Нет, не понять…

– Ритана Лассара…

– Именно в это зеркало смотрели женщины перед смертью, – уже совсем другим тоном сказала Тони. – Дайте его сюда, пожалуйста.

Тан Фуэнтес повиновался. Молча и безоговорочно. Поверил он сразу. Кое-какие способности ему от бабушки достались, и он отлично видел: Антония не врет. Ни на секунду.

Лучше дать ей эту гадость… действительно, бабушка регулярно что-то такое покупала. И даже хвасталась. Но в тот день…

Что же было в тот день?

Конечно!

Бабушка не могла ему ничего рассказать, потому что он был в отъезде! Это потом он узнал и о ее смерти, и о покупке… о покупке вообще от управляющего, просто увидел крупную сумму в расходах, когда проверял счета, и спросил.

Управляющий сказал про зеркало, но разве до безделушек было мужчине?

Тан Фуэнтес протянул девушке футляр, выкопав его из-под старых вееров, коробочек с косметикой и еще какой-то пакости, и замер рядом.

– Это… оно?

Тони усмехнулась.

Вот в другом состоянии она бы никогда не решилась так поступить. А сейчас – могла.

Когда бесшабашность кружила голову, когда сидела глубоко внутри сила Ла Муэрте… разве она боится смерти?

Смерти нет! Есть Ла Муэрте, а это нечто совсем другое. Не окончательное небытие, а новая дорога. Надо только сделать шаг.

Или – посмотреть в зеркало.

Тан Фуэнтес даже не оскорбился, когда Хосе Мануэль схватил его за руку и рванул к себе. Оттаскивая от некромантки.

Убирая от зеркала.

Чутьем старого травленого волка он понял, что эта безделушка смертельно опасна. И не хотел еще одной смерти. Опять же, а гонорар кто заплатит?

Тони? Ей грозит опасность?

А тут еще посмотреть надо, кто опаснее – девушка или безделушка. Вот сеньор Пенья поставил бы на девушку – и не прогадал.

Тони медленно вытащила зеркало – и сразу же развернула к себе стеклом. Пробежала пальцами по завиткам оправы. Прихотливым, изящным… ее вырезал настоящий мастер.

Злой мастер.

Вроде бы цветы.

Но вот мелькнули клыки.

Вот проскользнула среди цветов змея.

Вот и символы смерти…

И все это так искусно вплетено в рисунок, что и заметить-то не сразу удается.

А вот и само стекло. Его тоже делал искусный мастер. Оно так и притягивает взгляд, пальцы… да что же случилось?! Почему раньше оно спало и никого не убивало, а потом… вот так?!

Впрочем, Тони уже знала ответ.

Магия.

Его разбудила магия пожилой дамы, которую та невольно рассеивала вокруг себя. Она ведь жила за счет магии, обычные люди столько не живут. Вот и…

И ударило.

И вот оно… опять!

Тони ощущала стекло, как… как ворота. Куда? Неизвестно. Но… ей это и не надо.

Просто когда к ней потянулись щупальца, она позволила себе ослабить контроль над силой Ла Муэрте. И не выпустить ее даже, а скорее…

Сила Богини воззвала к богине.

Этого оказалось достаточно для зеркала.

* * *

Сеньор Пенья схватил аристократа за руку, да так и замер. Сил двинуться не было.

Потому что по комнате стал распространяться… холод? Да, что-то очень похожее. Померк свет, потускнели краски, защекотал уши вкрадчивый потусторонний шепот…

Ты наш, ты мой, иди сюда…

Страшно было до мокрых штанов. Если Хосе Мануэль и держался еще, то на одной силе воли. На чем там держался тан Фуэнтес, ему было и неинтересно. Не обгадиться бы.

Жуть жуткая!

Другого слова тут и не подберешь. И жуть, и кошмар, и тьма кромешная. Нестерпимая жуткая тьма. Та самая, которая подстерегает за порогом поздно ночью.

Та самая, которая выползает из древних гробниц, касается щеки своими ледяными щупальцами, шепчет на ухо, затягивает…

Та, которая была ДО первого огня, зажженного человеком. Бездонная, безбрежная, бесчеловечная…

Именно она сейчас царила в комнате.

Именно она… оно… изливалось из зеркала в руках некромантки.

И сеньор Пенья уже готов был закричать и побежать, когда Антония нанесла свой удар. И ее глаза блеснули черным серебром.

Не светлым, нет…

Черным. Словно клинок ударил под покровом ночи, но при этом так и оставался серебряным. Губительным для нежити и нечисти.

Чистым и ярким.

Молния?

Гром?

Досадные и ненужные спецэффекты, право слово. А вот когда из светлых глаз бьет поток силы… вроде бы и ничего не поменялось в комнате, но в то же время изменилось – всё. Словно сама реальность сделала оборот и встала на место.

И сеньор Пенья даже не осознает, что его пальцы до боли сжимает рука аристократа. Потому что девушка смотрит в зеркало.

Потому что зеркало в ее руках начинает… рассыпаться на составляющие.

Песочком осыпается оправа, белым, мелким крошевом…

Золотистыми осколочками скользит из сведенных судорогой пальцев само зеркало. Мелким стеклянным порошком, почти изначальным песком. Почти…

Больше оно никому вреда не причинит.

И последним, замыкая этот круг, скользит из пальцев Антонии металл. Расплавившийся в ее ладонях.

Капает тяжелыми тягучими каплями, прожигает ковер на полу, а Тони даже не чувствует никакого неудобства. Здесь и сейчас – это НЕ она.

Это Ла Муэрте смотрит через ее глаза. И не одобряет увиденного.

Что бы ни было в зеркале, это не Её творение. Нет, не богиня к этому причастна. Это чей-то другой разум, злой, жестокий… может, это зеркало как раз с ТОГО континента, откуда приходил дракон.

Может быть и такое.

Тони сейчас над этим не задумывается.

Она все-таки теряет сознание, падая носом в блюдце с шоколадом. И последней мыслью у нее почему-то проскальзывает: «Испачкаюсь…»

Так, собственно, и произошло.

Глава 5

– Творец!!!

Сеньор Пенья и покрепче выразился. Тан Фуэнтес подумал, да и поддержал достойную компанию парой соленых боцманских фраз.

Выругался покрепче, выдохнул, еще раз выругался.

– Оно… ушло?!

– Кажись, да…

Сколько из Хосе Мануэля не вылезал уличный мальчишка с его говорком? Ох, долго…

– Что с ней?

Сеньор Пенья оказался храбрее товарища по несчастью. Подошел, приподнял голову Тони, кстати, подвинул ее от шоколада, хотя кончик носа Тони уже в нем испачкала. И щеку тоже. Натуральный шоколад тает быстро…

– Жива. Обморок.

– С ума сойти… а что это было?

– Придет в себя, так и расспросим, – приходил в себя сеньор Пенья. – Полагаю, не зря я ее привез?

– Нет, не зря. Это уж точно. Но это была некромантия?

– Не знаю. Пусть ритана Лассара сама объясняет, – красиво отмазался сеньор.

Тан Фуэнтес вздохнул, позвонил в колокольчик и приказал принести еще шоколада. А сам потянул из кармана нюхательные соли.

Да, надо приводить девушку в чувство. А там и расспросим.

* * *

Сарита сидела в библиотеке, листала гербовник, думала.

Брат Теобальдо подкрался тихо и незаметно, словно кот, на мягких лапках.

– Ритана Дюран?

Знал он про Карраско, знал, но отчетливо понимал, что после всех дел Освальдо Сарита с ним дела иметь не захочет. Вот и называл ее по девичьей фамилии.

Сарита подняла на него растерянные глаза.

– Брат Теобальдо…

– Вам нужна помощь, ритана? Верно?

– Верно…

– Расскажете, в чем дело?

Ритана кивнула. И честно пересказала всю информацию, которой с ней поделилась словоохотливая парикмахерша. Брат Теобальдо задумался.

– Ритана Дюран, это странно.

– Странно?

– Вы не беседовали об этом с ританой Лассара, верно?

– Верно.

– Антония уверена, что ее мать умерла при родах, – брат Теобальдо не выбирал слова. Иногда это так позволяет экономить и время, и силы, и главное, нервы окружающих, что даже удивительно.

– При родах? Но… она не говорила, что Даэлис была беременна, – растерялась Сарита.

– Она не говорила – или вы не спрашивали?

Сарита задумалась.

– Она… пожалуй, она говорила о ребенке так, словно что-то знала. Мальчик, обладает силой… а вот что Даэлис была беременна – не говорила.

– Странно. Минуту… где-то я видел семейный молитвенник.

Сарита послушно подождала ту самую минуту. Пока брат Теобальдо открывал его, пока они вместе смотрели на даты смерти…

Даэлис Серена Лассара.

Антонио Мигель Лассара.

И дата смерти. Одна на двоих.

– Мне соврали? – уточнила Сарита.

– Да как сказать, – задумался брат Теобальдо. – Возможно, в чем-то и не солгали. А может, и наоборот. В любом случае надо бы поговорить с этой дамой. И уже не вам, ритана.

– Не мне?

– Брату Матео и брату Дуардо. Это по их части.

– Я тоже хочу знать, что она скажет, – уперлась Сарита.

Брат Теобальдо покачал головой, явно не одобряя такое упрямство.

– Моих слов вам будет недостаточно, ритана? Я поклянусь, что братья от вас ничего не скроют.

Сарита качнула головой.

– Брат Теобальдо, я знаю, вы меня поймете правильно. Если Анна Мария солгала мне сейчас и в этом, кто знает, в чем и когда она еще солжет? Уже вашим братьям? Может, если я буду с ними, то что-то пойму, как женщина? Да и я уверена, вы захотите расспросить сеньору Агуэда не у нее дома. И не у нее на работе, верно?

Брат кивнул головой.

Все верно. Он вообще собирался распорядиться привезти даму в Лассара. Или хотя бы куда-то в лесок вывезти. С женщинами – так. Лгать они могут даже на исповеди. А вот если начинают бояться, за себя ли, за других, мигом становятся сговорчивее.

Но часто начинают лгать еще более заковыристо. Может, и правда? Пусть ритана присутствует при разговоре? Глядишь, что-то и увидит? Женщина другую женщину лучше поймет, чем мужчина.

– Хорошо, ритана. Я поговорю с братьями. А что вы ищете? Петушиный герб?

Сарита протянула ему листок с шестью фамилиями.

– Я выписала всех. Но мне они… скажем так, я в курсе дела, я наслышана об этих фамилиях, кое с кем я встречалась… из этих семейств, я имею в виду. Они все приняты при дворе, и я была принята при дворе. И буду принята, если решу туда вернуться. Но… это другое. Я не представляю, кому из этих семейств могли помешать или понадобиться Лассара. Кому угодно, собственно…

Брат Теобальдо качнул головой.

– Ритана Дюран, я понимаю, возможно, вам солгали. Сделаем так. Вы поговорите с этой дамой еще раз. В присутствии братьев. Потом братья поговорят с ней в вашем присутствии. А потом посмотрите еще раз, что там… с петухом. С гербами и прочим.

– Хорошо, брат Теобальдо. Благодарю вас.

– Ритана, – брат выглядел очень серьезным. – Хоть люди и не всегда это понимают, долг Храма – помогать им. Вести, направлять, пока люди не смогут идти самостоятельно, служить опорой и поддержкой. Ритана Лассара, хоть и некромантка, верная прихожанка храма, и она это доказала, сделав шаг навстречу. Гадко будет со стороны храма отплатить ей черной неблагодарностью. Если в прошлом девушки есть какие-либо тайны, лучше, чтобы она узнала обо всем сейчас. Не потом, когда это будет угрожать ее здоровью или жизни.

А еще такие тайны должен знать Храм.

Некроманты, они, конечно, верные прихожане и хорошие люди. Некоторые даже очень хорошие. Но… мало ли что?

Мало ли кто?

Миром правят те, кто владеет информацией. И никак иначе. Брат Теобальдо это отлично знал. Просто не собирался озвучивать вслух некоторые мысли.

Впрочем, Сарита это тоже знала. Но считала оправданной платой за некоторую информацию.

Ей хотелось помочь Антонии. И она могла это сделать.

А еще…

Тони тогда и десяти лет не было. Сама Антония не могла сделать ничего плохого. Значит – это плохое совершил кто-то другой. И этот кто-то может быть сейчас рядом с Тони.

Лучше девушке заранее узнать об опасности.

* * *

Тони приоткрыла глаза.

Слабость во всем теле была ужасающая. Словно ее пропустили через мясорубку, потом то, что осталось, еще раз прокрутили и выкинули.

А еще…

Она почти ничего не помнила.

Только туман. Сначала разноцветный, яркий… нет, сначала были истории тех людей, которые умерли и их души затянуло в зеркало.

А потом…

Потом, кажется, было само зеркало.

И туман.

Сначала яркий, красочный, а потом черный, страшный, липкий… жутковатый и затягивающий…

Тони дернулась, словно ее током ударило. Кажется, ее тоже туда… затянуло?!

Нет.

Она лежала на диване, в комнате. И воняло вокруг нюхательными солями. И потолок был с лепниной. И подушка под щекой мягкая и уютная… нет, если бы она умерла, такого не было бы. Это уж точно…

И два встревоженных лица рядом.

– Тан Фуэнтес. Сеньор Пенья.

Мужчины переглянулись – и обозначили улыбки. Кажется, все неплохо? Их узнали, с ними разговаривают. Остальное?

Утрясется.

– Антония, врача вызвать?

– Ритана?

Тони попробовала качнуть головой. Та отозвалась болезненными спазмами в висках.

– Н-нет… что случилось?

Мужчины переглянулись.

– Вы не помните? – тан Фуэнтес осторожно прощупывал почву.

– Помню… зеркало помню. Смерти помню. А потом… нет, не помню. Что-то было?

– Было, – поежился сеньор Пенья. – Ох, как было.

– Что именно?

Что?!

Вот то самое… как описать эту жуть? Лучше и не начинать, не то приснится, потом не проснешься. Сеньор Пенья и не стал пересказывать. Ограничился коротким:

– Зеркало у вас в руках рассыпалось.

– Вообще рассыпалось? – удивилась Тони.

– Туда ему и дорога, – подвел итог тан Фуэнтес. – Дрянь такая!

Тони даже не сомневалась в этом. И насчет дряни верно, и насчет дороги…

– Я… я не знаю, что именно произошло. Мне было плохо.

– Не переживайте, – тан Фуэнтес, видя, что девушка растерялась, присел рядом, на диван, погладил ее по плечу. – Вы умничка, Тони. Вы нашли эту дрянь, а я даже и не подозревал. А ведь мог бы и сам посмотреться. Или подарить что-то внучке… она хотела взять несколько вещей на память о бабушке, просто приехать не могла, у нее служба при дворе.

Тони моргнула. Кивать было больно.

– Я вам должен. И признаю свой долг, и поверьте, деньги – это только часть его. А теперь давайте попробуем вас посадить и напоить горячим чаем.

Тони моргнула еще раз.

– И сладости? У меня есть апельсиновый мармелад с корицей.

А вот про это сеньор Пенья не должен был знать. Но разведка у него работает просто отлично. Тони моргнула еще раз, мол, она не против.

– А еще есть булочки с кремом. И рогалики с орехами.

У благородной ританы заурчало в животе. Мужчины переглянулись, улыбнулись – и принялись осторожно поднимать Тони и усаживать.

Ясно же все! Что бы ни случилось… сила иногда ведет себя непредсказуемо. Особенно, если маг не обучен ничему. Но в данном случае все и неплохо.

Зеркало мертво. Почему-то хочется употребить именно это слово. И смести осколки. И закопать их на кладбище, лучше всего – под порогом Храма.

Антония жива и невредима.

А что объяснить толком ничего не может… ну и ладно! Главное – не объяснения, а результат. А он как раз есть. И не надо лезть туда, куда не пускают. Может, там и так тесно!

* * *

Дома Тони ждал Эрнесто Риалон.

– Что сегодня случилось?

Сеньор Пенья посмотрел на некроманта. На Тони, которая хоть и стояла без подпорок, и даже почти не пошатывалась, но выглядела все равно бледновато. Опять на некроманта.

И сделал шаг к входной двери.

Второй… еще пару шагов…

– Стоять! Я жду ответа!

Сеньор Пенья бросил умоляющий взгляд на Тони. Как-то ему умирать не хотелось. И книгу в издательство обещали взять, как он допишет. И жизнь, считай, только началась…

Тони не подвела.

– Эрнесто, ничего страшного не случилось. Правда.

– Тебе было плохо, – обвиняющим тоном заявил некромант.

– Мне сейчас часто бывает плохо. А тут… я случайно свою силу применила. Вот… наверное, поэтому.

До двери остался один шаг.

– Я чуть с ума не сошел, когда почувствовал…

А вот это вовсе уже слышать ни к чему.

– Как именно ты почувствовал? – заинтересовалась Тони. – Ты за мной следил?

Сеньор Пенья положил руку на дверную ручку. Ну…

– Нет. Я просто ощущаю, когда тебе плохо. Мне тоже больно… вот здесь.

Некромант коснулся груди.

Сеньор Пенья выскользнул за дверь и словно растворился в пространстве. Вот так… не убили? Отлично! А с Фуэнтеса он свою долю еще стрясет!

Никуда тан не денется, заплатит как миленький.

* * *

Тони подошла поближе к Эрнесто, посмотрела ему в глаза.

Внимательно. Не так, как раньше. Бывает ведь, что смотришь, а бывает – что видишь. И это совсем-совсем разные взгляды. Когда ты просто подошел, поглядел, или мимо прошел, или… да столько есть взглядов, поверхностных, скользящих, вроде бы и правильных, а вроде и нет…

А вот сейчас она смотрела внимательно.

По-настоящему.

Когда не на поверхности скользишь взглядом, когда стараешься проникнуть внутрь. И то, что она видела….

– Эрнесто? – чуть дрогнул голос девушки.

Тан Риалон сделал шаг назад.

Ах, как же ему хотелось обнять Тони! Прижать к себе, не отпускать, подхватить на руки, расцеловать и спрятать от мира….

И если он так сделает – он ее потеряет. Эрнесто даже не сомневался.

– Прости. Я не хотел, чтобы так получилось. И тебя это ни к чему не обязывает.

– Но я… ты…

– Тони, не надо. Пойми, ты не отвечаешь за мои чувства. Никак. Мы выбираем сами. Любить или не любить, дать чувству расцвести или убить его в зародыше, ждать или не ждать ответа, открыться или потаить все в себе. Понимаешь?

Тони медленно кивнула. Она понимала.

– Вот. Я свой выбор сделал. Я позволил себе полюбить. Я позволил себе быть неосторожным. Я. Не ты.

– Не я…

– Я знаю, что ты меня не любишь. И ни на чем не настаиваю. А теперь и ты знаешь, что я буду рядом с тобой. Всегда.

– Всегда?

– И снова – я ни о чем не прошу. Я не стану вмешиваться в твою жизнь, если ты мне этого не позволишь. И… если захочешь выйти замуж, – тут дрогнул голос даже у Эрнесто, есть пределы прочности и у некромантов, – я не стану тебе мешать. Никак. Моя любовь тебя ни к чему не обязывает. Только меня.

Тони качнула головой.

– Нет… Эрнесто…

– Нет, – поднял руку некромант. – Сейчас не надо ничего говорить, прошу.

– Но я…

– Ты меня не любишь. Тебе сейчас неловко. Неудобно. Я все это понимаю… Тони, прошу тебя. Не надо. Не принимай решения сейчас, хорошо?

– Х-хорошо…

– Я вернусь завтра, и мы все обсудим. Когда ты все обдумаешь.

– Я… да.

Эрнесто сделал шаг назад – и аккуратно прикрыл за собой дверь. Дошел до мобиля и почти рухнул на заднее сиденье. Завести бы мобиль, уехать, но сил не было. Сердце колотилось в груди, словно от бутыли вина, голова кружилась, и руки были ледяными.

Нелегко дается благородство. Даже некромантам.

* * *

Альба Инес лежала в палате.

Одна.

Совсем одна… если не считать растущего внутри нее комка жизни…

Жизни. Да, жизнь кончена.

Кому она теперь нужна – такая?

Забегала Паулина, но быстро ушла. Принесла каких-то конфет, апельсинов… говорит, сама еще слаба, но это она, конечно, врет! Вот Альбе плохо. А Паулина… что с ней будет?

Подумаешь, поболела немного?

Встала, да и пошла…

Антония заходила один раз. И то Альба ее не видела. Она как раз спала, поэтому вкусности от Тони ей передали уже потом. После пробуждения.

Вот еще – стерва!

Что мешало Антонии прийти позднее? Не умерла бы Альба, вот еще не хватало! А от ребенка избавиться удалось бы! Так ведь нет!

Не дала!

И теперь внутри Альбы растет гадкий крохотный комок. А потом он будет все больше и больше, расползется фигура, придется кормить грудью… Альба видела такое у подруги.

Бэ-ээээ…

Все эти вены, молоко, которое капает, бессмысленная мышиная мордочка… а она улыбается. Словно в этом существе есть нечто хорошее…

Альба, конечно, хвалила и мать, и ребенка, и восхищалась, и улыбалась, и умилялась… и боролась с желанием удрать и вымыть руки. Пакость, тьфу!

А теперь ей это предстоит испытать на себе. Только подруга-то замужем, а Альба… сейчас хоть и не старые времена, из дома ее никто не выгонит, но насмешек нахлебаться придется вдоволь!

Альба едва не застонала. Но скрипнула дверь, и в палату вошел ее отец.

– Папа, – хлюпнула носом Альба.

Адан Аракон укоризненно покачал головой.

– Глупая моя девочка. – И так это было сказано, что Альба мигом успокоилась. И все плохие мысли отбросила, и разжался тяжелый ледяной кулак, сжимающий внутренности. – Дочка, ну что ты творишь? Как у тебя только ума хватило на такое окаянство?

Альба шмыгнула носом раз, другой… и разрыдалась. Адан присел рядом с ней на край кровати, обнял дочку и принялся гладить по черным волосам. Пусть поплачет всласть.

Когда Тони ему рассказала… он долго думал. Потом сказал Розе, что Дженио оказался подлецом и негодяем, бежал, а Альба была ранена при его бегстве. Нет-нет, не опасно, но ей рекомендовали полежать немного в больнице.

И ты, дорогая, лежи. Тебе волноваться нельзя. А я пойду, схожу к дочке…

Еще год назад, случись такое, Адан Аракон мог бы принять тяжкое, но необходимое решение. Отослать Альбу куда-нибудь в деревню, пока не родит, отдал ребенка на усыновление…

А вот сейчас…

После Паулины, после Розы, после Антонии…

Оказывается, жизнь-то штука хрупкая. И не всегда все будет благополучно. А семья единством сильна.

Отказал бы он от дома Тони – погибла бы Паула. За ней – Роза. А теперь вот и Альба…

Вышлет он из столицы Альбу – так что же? Кому от этого будет лучше? И ребенок, который ни в чем не виноват… ну, отец – сволочь, так что же? В нем ведь и материнская кровь будет. Его, Адана, кровь…

Перебьетесь!

Не выгонит он дочку, и внука не отдаст! Араконом будет!

Адан успокаивал дочь, пока та не затихла, а потом заговорил.

– Альба, милая, бывает в жизни всякое. Это не хорошо и не плохо, это просто случается. Получился ребенок? Надо рожать.

– А как же я потом…

– Потом мы его на твою маму запишем. Будет Даэрон Аракон, в честь моего брата. Или Евгения Аракон… нравится?

– А… а я?

– А ты спокойно выйдешь замуж. Захочешь забрать малыша к себе – заберешь. Нет, так нам с матерью останется, утешением. Вы с Паулой из гнезда вылетаете, а нам что – веточки да скорлупки?

Альба представила себе эту картинку – как в гнезде сидят мама с папой и грустно смотрят на осколки скорлупы, и хихикнула.

– Пап…

– Вот, успокоилась? И не твори больше глупостей, тоже, выдумала еще – ребенка изводить!

– А фигура? А… репутация?

– С фигурой я тебе ничем не помогу, – развел руками Адан. – Будешь следить за собой, двигаться побольше, так и фигура хороша останется. А с репутацией решим. Не проблема. Только выздоравливай. И матери ничего не говори, ей и так плохо.

Альба закивала.

– Не буду. Пап, все правда будет хорошо?

– Обещаю, – сказал Адан Аракон.

Он действительно так думал. Чего врать-то?

Все будет хорошо. Были бы все живы и здоровы, а остальное наладится.

* * *

Тони в шоке опустилась в кресло. Потерла лоб.

– Ох ты ж…

– Да, я бы и похлеще сказал, – согласился Рейнальдо, вылезая откуда-то сверху. – Но Риалон заслуживает уважения. Железный человек.

– Что? – Тони была так ошарашена открывшимися обстоятельствами, что даже на призрака не обиделась. Подслушивал?

Вот и отлично, авось, разобраться поможет.

– Разве нет? Он тебя давно любит, это видно.

– П-правда?

Рейнальдо закатил глаза.

– Правда-правда. Тони, неужели ты не замечала?

– Нет…

– Понятно. Самые заинтересованные узнают последними.

Тони замотала головой.

– Подожди. Рей, ты хочешь сказать, что Эрнесто… он меня давно уже любит?

– Сколько я его знаю и вижу.

– И молчал.

– И ты бы на его месте молчала, – качнул головой. Рейнальдо. – Подумай сама, какая между вами пропасть?

– Какая? – нелогично разозлилась Тони.

– Возраст.

– Отец тоже был старше мамы. Это важно?

– Ладно, возраст для вас, магов, не критичен. Его сила?

– Я тоже некромант…

– Ну… допустим. А еще ты любишь другого.

А вот это было не в бровь, а в глаз. Тони поникла.

– И это заметно?

– Что тебе нравился жених твоей кузины? Мне было, остальным вряд ли. Ты неплохо скрываешь свои чувства, да и маскировка помогает.

Тони коснулась щеки, благодаря чудотворные средства мастера Доменико. И тут же удивилась.

– Но Эрнесто… он же меня тоже с этим видит?

– Значит, ему это неважно.

– Разве такое может быть неважно?

– Как видишь. Есть такая поговорка, полюби меня черненькой, а беленькой всяк полюбит. Вот, считай, что Эрнесто тебя такой и полюбил. Нищей, страшной…

– Рей!

– Понял. Богатой и красивой. И исключительно из корыстных соображений.

В призрака метко прилетела подушка.

– Договоришься!

– Договоримся, – подмигнул Рейнальдо. И увернулся от второй подушки.

– Я… а что мне теперь с этим делать?

– Ну… не знаю. Общаться с ним, как раньше, ты не сможешь?

Тони качнула головой.

– Наверное, нет.

– Тогда я бы предложил его прогнать. Поганой метлой.

– Рей!

– Ну… если нет метлы, можно швабру взять. Она точно есть.

Тони пожалела, что у кресла было только две подушечки. А чернильницу со стола кидать опасно. Стены потом только перекрашивать. А то и половину мебели…

– Я тебя сама развею за такие советы!

– А что ты предлагаешь? – Рейнальдо преотлично играл роль «черного адвоката», убеждая Тони «от обратного». А то поди, начни ей говорить, что не надо гнать Риалона. Она ж тогда из противоречия может с ним расстаться. А не хотелось бы. Тони кто-то такой и нужен. Чтобы старше ее, чтобы основательный, чтобы настоящий…

Чтобы она на него опиралась, но мужская опека не перерастала в назойливое желание защитить и оградить. А такое частенько бывает.

За каменной стеной – оно же и в тюрьме, разве нет? Тони сникла.

– Не знаю. А что тут можно предложить?

– Ну… один вариант я предложил. Не подходит?

– Рей!

– Можешь сделать вид, что ничего не слышала. И не знаешь.

– Не смогу.

– Или сказать, что не можешь ответить на его чувства и предложить остаться другом дома. Ты ведь его никогда не полюбишь, верно?

Тони даже головой мотнула.

– Я не знаю…

– А чего тут знать? Ты же другого любишь!

– Люблю ли…

Тони впервые задумалась над этим вопросом. Вот раньше все было просто.

Вот ОН – принц из сказки.

Дженио…

А сейчас? Обычно в сказках жаба оборачивается принцем. А здесь наоборот – принц обернулся жабой. Гадкой и склизкой, хотя обычно это очень милые создания.

Любит ли она Дженио? Или просто хочет его, как красивую игрушку? Чужую игрушку? То, что никогда не получит?

Тони не знала.

– Я… Рей, я ничего не понимаю… я привыкла, наверное…

– К любви? – совершенно искренне удивился Рейнальдо. По его мнению, к любви привыкнуть было нельзя. Или это уже совсем другое чувство. Собственности там, принадлежности…

Но не любовь.

Не тот огонь, который делает живыми даже призраков.

Тони пожала плечами.

– Для меня все было просто и понятно. А теперь как-то размыто… Дженио оказался подлецом, хотя… может, его вынудили?

– Обстоятельства в жизни бывают разные, – ханжески согласился призрак. – Бывает так, что приходится и убивать, и грабить, и под чужим именем жить, мне ли не знать. Тут не угадаешь.

Тони кивнула.

– Правда, иногда это… нехорошо заканчивается. Тут надо точно знать всю ситуацию… ты говорила, он убил офицера?

– Н-не уверена. Жил по его документам, точно.

– А почему не жить под своим именем? Он же не нарушал закон? Или нарушал?

– Дженио – сеньор…

– И кому это мешает? Серхио Вальдес – тоже сеньор, но таны с ним общаются на равных, – недоуменно пожал плечами призрак. – Ритана Розалия, я так понимаю, из купеческой семьи. Но твой дядя на ней женился. Сейчас ведь нет такого жесткого разделения, как в мои времена. Да и в мои-то уже все было не так страшно, кто хотел, тот и женился, и замуж выходил, и при дворе бывал…