Текст книги "Лесная колдунья"

Галина Гордиенко
Лесная колдунья

Глава 1
Прощание с домом

Василиса домыла посуду и вышла на крыльцо. Августовское солнце мягко пригревало, и семнадцатилетняя девушка с наслаждением подставила лицо под ласковые лучи. Села на ступеньки и замерла, тоскливо рассматривая знакомый с раннего детства двор. Сердце сжалось, к глазам подступали злые слезы: неужели через день-другой она всего этого не увидит?

Растущие под окнами яркие осенние хризантемы; пышные кусты сирени, служащие границей участка; шиповник у крыльца; пламенеющие над дровяным сарайчиком гроздья рябины…

Василиса вытерла мокрые щеки: когда-то она сама принесла из леса хрупкие саженцы рябины. И сирень посадила, и шиповник, и цветы. И сама за ними ухаживала. Теперь же придется расстаться с ними. Надолго.

Отца и младшей сестры сейчас нет, никто не мешает подумать и решить наконец – ехать или не ехать в город. Василиса до сих пор колебалась.

Конечно, она прекрасно понимала: здесь делать нечего. Окончила школу, пора подумать о будущем, не она первая, не она последняя расстается с домом. Почти все выпускники крошечной школы уезжали в «большой» мир, работы в лесничестве на всех не хватало. И мама хотела, чтобы она, Василиса, получила высшее образование.

Василиса непроизвольно оглянулась, будто могла сквозь дверь увидеть большую фотографию под стеклом. На ней совсем юная мама – только-только вышла замуж – весело улыбается, и глаза ее полны ожиданием счастья.

Синие-синие глаза, удивительно яркие.

Лельке повезло, ей такие же глаза достались. Мамины. А у нее, у Василисы, светло-карие, почти желтые.

Мало ей рыжих волос!

Василиса досадливо поморщилась: мама никогда не верила, что в местной школе ее девочки смогут получить нужное образование. Особенно сейчас, когда в старших классах должна изучаться информатика, а в их лесничестве нет ни одного компьютера.

Да и преподавать некому, если уж честно. Ни книг нужных в маленькой библиотеке, ни справочников.

Уже заболев, мама настояла, чтобы отец съездил в город, купил спутниковую антенну и компьютер. Она даже заставила его продать старинную брошь, сохранившуюся в семье невесть с каких времен. И специалиста папа из города привез, тот помог подключиться к Интернету.

Василиса снова сморгнула непрошеные слезы: институт – это, конечно, неплохо. Но жить несколько лет в чужой семье? В незнакомом городе? Пять лет, по сути, не видеть родные леса и чистой веселой речушки Росной? Не собирать ягоды, грибы, забыть об охоте и рыбалке? Бросить отца и Лельку?

Девушка удрученно покачала головой: еще неизвестно, смогут ли они без нее. Все-таки в последнее время она заменяла Лельке мать, да и хозяйство на ней, отец почти дома не бывает, он же лесник.

Василиса нежно коснулась пальцем колючей ветки шиповника, разросшегося прямо у крыльца, и помрачнела: ее волновали не только отец с Лелькой. Как она сама будет чувствовать себя в городе? В жизни никуда не ездила дальше райцентра.

Василиса вытерла повлажневшие ладони о футболку.

Папа говорил: людей в городе – тьма. Как деревьев в лесу. Или муравьев в самом большом муравейнике. А если верить компьютеру, то в Петербурге живут несколько миллионов человек, настоящий кошмар, в голове не укладывается…

У них в деревне всего шестнадцать семей, и Василиса никогда не считала, что это мало. Почти под сотню человек выходит. Здесь все друг друга знают.

В городе же, по словам папы, все совершенно по-другому. Даже люди, живущие в одном доме, частенько не здороваются. Могут и в лица соседей не знать. Странно в городе.

Василиса нервно одернула себя: глупо так настраиваться. И заранее пугать себя. Тем более жить придется не у чужих людей, а у родной тетки, сестры умершей матери. И Санкт-Петербург не самый плохой город в мире.

Василиса угрюмо улыбнулась: бабушка оставила на ее имя комнату в коммунальной квартире, пусть небольшую, но все же…

Она уже несколько лет пустует, тетка писала – необходимо делать ремонт. И звала к себе: мол, Василисе для начала нужно адаптироваться, лесничество – это не многомиллионный город. Мол, поживет у них, а потом, года через два-три, если очень захочет самостоятельности…

На голову опустился слегка тронутый позолотой березовый лист, и Василиса нервно вздрогнула: интересно, как ее встретят? Письма – письмами, а жизнь – жизнью. У тетки и своих детей двое, зачем ей лишняя головная боль?

Василиса сердито фыркнула: да еще гостья из такой глухомани! Наверняка тетка думает – совершенный дичок приедет.

И вдруг рассердилась: ну и не ошибается! Она, Василиса, действительно дичок. Подумаешь!

Василиса бросила угрюмый взгляд на проселочную дорогу, петляющую среди пышно разросшегося орешника. Других изб с крыльца и не разглядеть, крыши теряются в густой листве.

Где-то лениво залаяла собака и тут же подавилась собственной зевотой. Ветер принес с болот звук выстрела, кто-то из соседей бил уток. С реки тянуло прохладной свежестью.

«И чем плохо у нас? – грустно подумала девушка. – Компьютер есть, в Интернете можно найти все, что угодно, я бы запросто могла учиться экстерном, так нет, папа против…»

Василиса неприязненно вспомнила старую преподавательницу математики – уговорила-таки отца! Убедила, что старшей дочери нужно обязательно учиться в институте. Грех, мол, такой талантище в землю зарывать.

Это про нее, Василису! И с чего Людмила Иннокентьевна взяла только?! Если бы не Интернет…

На плечо Василисы с размаха шлепнулась бесцеремонная Кара. Девушка вздрогнула от неожиданности и вскрикнула:

– Опять ты со своими когтями! Тысячи раз говорила – я не насест! Прямо как медом тебе намазано.

Она стащила слепо жмурящуюся на солнце сову. Пристроила на коленях и привычно проворчала:

– Спать днем положено, ясно, нет? Ты же ночная тварь!

Кара не возражала. Василиса перебирала перья доверчиво жмущейся к ней птицы и грустно говорила:

– Придется тебе в лес вернуться. Мышей, правда, и здесь хватает, в сарае их полно, да без меня тут делать нечего. Запросто снова подстрелят. – Она погладила птицу. – Думаешь, кто-то возиться с тобой захочет? Вот уж нет. Ты, дорогуша, не та птаха. Не любят тебя. И мне сколько раз влетало, и папе, что подобрали да вылечили. Хорошо – в деревне никто за это время не умер…

Кара недовольно запыхтела. Нахохлилась, напыжилась, стала похожа на шар.

– Ладно-ладно. – Василиса усмехнулась. – Сама знаю, что глупости. Но ведь не докажешь. Темной птицей тебя считают, колдовской. Мол, хуже черной кошки…

Василиса занесла сову в сарай, где хранилось сено. Стряхнула с руки и расстроенно сообщила:

– Уезжаю я скоро, Кара. Далеко уезжаю. И надолго.

Кара сделала круг над ее головой и хрипло закричала.

– Может, в самом деле тебе лучше в лес податься? Папа с Лелькой не выгонят, понятно, но и защитить не смогут. – Василиса тяжело вздохнула и неохотно признала: – Меня-то здесь побаиваются, сама знаешь…

– Васька, ты где? Папа тебе билет купил! На поезд! На завтра!

Взъерошенная Лелька пулей влетела в кухню и возбужденно заплясала вокруг застывшей старшей сестры.

– Представляешь? Завтра в город поедешь! Поездом! Настоящим! Счастливая какая! И место, папа сказал, хорошее, нижнее! Значит, получается, и верхнее есть, да? Это как? – скороговоркой сыпала Лелька.

Василиса положила ложку на стол и вопросительно подняла глаза на отца.

– Купил, Вася, купил. – Прихрамывая сильнее обычного, отец подошел к столу. Неловко сел и виновато улыбнулся.

Василиса не смогла ответить улыбкой. Лицо ее горело от волнения, сердце сбоило, в висках стучало. Больше всего хотелось убежать в свою комнату и запереть дверь.

А еще лучше – в лес.

Чтобы никого не видеть и не слышать!

– Чего уж теперь. Ехать так ехать. Решили же. Пойми, я матери обещал, что выучу тебя. – Отец сгорбился, отошел к окну. Махнул рукой и глухо пробормотал: – Знаешь ведь, не по ней жизнь здесь была. Глушь, мол. Из-за меня мирилась.

Лелька притихла и с тревогой уставилась на мрачные лица домашних. Она не понимала их.

Десятилетней Лельке казалось: Василисе страшно повезло. Санкт-Петербург же! Новая интересная жизнь! Тетя, дядя, двоюродные брат с сестрой. Чем плохо? Радоваться нужно!

Отец угрюмо закончил:

– Через себя переступала. И ничем не помочь ей было. Горожанкой родилась, горожанкой жила, горожанкой ушла от нас…

– Но я при чем, пап? Я-то все здесь люблю, – невнятно пробормотала Василиса, с усилием глотая слезы.

– Знаю, Вася, знаю. Но и ты пойми, никто не гонит тебя насовсем. Захочешь – вернешься, – устало сказал отец. – Институт только закончи. Как мать хотела. Чтобы шанс появился строить жизнь, как пожелаешь. – Он грустно усмехнулся. – Да и мир посмотришь. Хоть будешь знать, из чего выбирать!

Василиса упрямо передернула плечами, не ответив ни словом. Она смотрела в окно, и привычный вид родного подворья заставлял сердце болезненно сжиматься.

Отец тяжело поднялся и неохотно буркнул:

– Город – дерьмо, конечно. Ни лесов рядом нормальных, ни рек, ни живности. Все загублено на корню. Зато там люди, Васенька! Другие люди, понимаешь? Совсем другие. Ты от них что-то взять сможешь.

Василиса недоверчиво хмыкнула. Отец с досадой бросил:

– Тут большей частью, сама видишь, кто – темнота. Многие и читать-то едва умеют. Книгу в руках не держали, им и не нужно. – Он махнул рукой. – Самогон вечно глаза застит! Лучшие – лесом промышляют. Ничто их не трогает, ничто не интересует. Пустые людишки! – Голос отца дрогнул. – Тяжеловато первое время придется в городе, верно. Но привыкнешь, деваться-то некуда. Да и знаешь примерно, чего ждать. По рассказам моим, по книгам, да и Интернет опять же…

Василиса молчала, опустив голову. Лелька снизу всматривалась в хмурые лица. Ей вдруг стало жаль старшую сестру. Лелькины губы подрагивали, светлые брови составляли одну ломаную линию, она едва сдерживала слезы.

Отец бросил на Лельку внимательный взгляд. Улыбнулся и преувеличенно бодро воскликнул:

– Ну, выше нос! Все будет хорошо, вот увидите. А теперь – ужинать! – Он заговорщически подмигнул младшей дочери. – Потом собираться начнем. Завтра-то с рассветом выйти придется, чтобы к поезду успеть, всего две минуты стоит. К шести утра к станции подъехать нужно…

Поспешно придвигая к столу стулья и помогая сестре накрывать на стол, Лелька жадно спросила:

– Па, а что Васька с собой возьмет? Книги, да? По математике? Другие какие учебники?

– Да нет, – усмехнулся отец, наблюдая за привычной суетой дочерей, – книг в городе и без того хватает. Там библиотек полно.

– Тогда платья, да? И шубу? Валенки она тоже возьмет?

– Что сочтет нужным, то и возьмет. Деньги я вашей тетке уже отправил. Так что необходимое она Васене прямо там и купит. А тащить с собой… – Отец ласково потрепал Лельку по голове. – Кто знает, что сейчас в городе носят? Может, лишь брюки…

– Только брюки? – ахнула Лелька, вытаращив на сестру большие синие глаза. – Слышишь, Васька? – Лелька обернулась к отцу. – А платье чем плохо?!

Василиса невольно рассмеялась. Отец проворчал:

– Ну что ты ко мне пристала? Я знаю? – Он пожал плечами. – Может, и платья таскают. Я давно в городе не был. Как вашу мать похоронили. Последний раз ездил – так молодежь больше в джинсах да легинсах ходила…

Василиса поставила на середину стола блюдо с нарезанным хлебом, щедро положила в полные тарелки по паре ложек домашней сметаны и села. Отец посмотрел на младшую дочь и насмешливо хмыкнул:

– Рот-то закрой, Лелишна! И за борщ принимайся, остынет. Чего раньше паровоза забегаешь? Всему свой срок. Вот приедет Василиса на каникулы летом и все тебе самым подробнейшим образом изложит. И про то, что в Санкт-Петербурге носят, и про сам город…

– Почему только летом? – возмутилась Лелька. – А зимние каникулы?!

– Захочет, приедет и на зимние, – не стал возражать отец. – Только вот как добираться до деревни будет со станции-то?

– А лыжи?!

– Ну, если только на лыжах… Долго молчать Лелька не умела. Уже доедая борщ, спохватилась:

– Па, а как же Васька без охоты своей любимой проживет и без леса? Где она травы-корешки собирать станет?

Отец промолчал. А Лелька даже ложку выронила, так ее взволновала последняя мысль:

– И кто нас с тобой лечить будет? Что ли, старая докторша из Сосновки? Своими таблетками?

– Да ну тебя, Лелька! – сердито воскликнула девушка, озабоченно посматривая на помрачневшего отца. – Травы я вам оставлю. С инструкциями. К каждому сбору свою бумажку приложу. Так что и без меня справитесь. – Она заставила себя рассмеяться. – Да и с чего вам болеть-то? Лоси здоровые… Сравнение с лосем Лельке совсем не понравилось. Девочка украдкой покосилась на свое отражение в оконном стекле и обиженно проворчала:

– Так уж и лоси! Просто я… не всем же костями греметь! – и жарко вспыхнула.

Десятилетняя Лелька сильно переживала из-за своей мнимой полноты. Крепенькая, коренастая, невысокая, с двумя туго заплетенными светлыми косичками… Рядом со старшей сестрой девочка казалась себе неуклюжей и толстой.

Василиса Лелькиных переживаний не заметила, спокойно проговорила:

– С охотой, думаю, и там неплохо. Папа мне уже рассказывал. Лишь лицензию иметь нужно, так у меня есть. А дату я сама потом поставлю. Папа все документы выписал, понимаешь? Лесник все-таки…

Лелька радостно воскликнула:

– Здорово!

Василиса поставила перед младшей сестрой чашку с чаем:

– С травами сама учись разбираться. Я в твои годы из леса не вылазила, а ты все в куклы с Машкой играешь. Взрослеть пора.

– Да уж, – вздохнул отец, – пора. Только силой к лесу не привяжешь, можешь зря не стараться, Васена. Не лесной человек Лелишна, не наш.

– Ну вот еще, – мгновенно надулась Лелька. – Как это – не «наш»? Думаете, мне ваши драгоценные травки и корешки выучить слабо, да? – И девочка сердито закричала: – Вот увидишь, Васька, как домой вернешься! Я еще получше тебя врачевать стану! Поняла, нет?

– Поняла-поняла, – улыбнулась девушка. Встала и обреченно бросила: – Ну что, пойдем собираться?

Младшая сестра в ответ лишь восторженно завизжала. Опрокинула стул и опрометью вылетела из кухни.

Лельке до сих пор не верилось, что завтра Васена уедет в город. Одна! На поезде! На нижней полке! Через леса и поля! В сказочный город Санкт-Петербург!

Папа рассказывал: там до революции русские цари жили. Машины там в восемь рядов по дорогам движутся, а еще и тротуары есть. Для пешеходов. Там музеи, театры, дворцы, парки и детские площадки в каждом дворе. А людей – тысячи и тысячи, а то и миллионы…

Лелька разочарованно сопела: ну и сестрицу Бог послал. Несчастье, не сестра. Ничегошеньки с собой брать не хочет, хоть что говори.

Костюм свой охотничий уложила да дурацкое – подумаешь, тульское! – ружьишко. Еще травами разными и корешками чуть ли не половину рюкзака набила. А на остальное и не смотрит, будто не нужно ей.

Нет, зачем Ваське в городе травы?! Папа говорил, там аптеки на каждом углу, где все-все лекарства есть. Самые настоящие лекарства, не самодельные. И даже травы разные продаются в специальных коробочках. А на коробке – картинка. Например, ромашка нарисована. И написано, как ее заваривать.

Лелька сердито смотрела на старшую сестру: тоже, сборы называются! Ничего интересного. Лелька совсем другого ожидала, когда шла помогать.

Девочка тяжело вздохнула, она не понимала упрямства сестры. На Васькином месте она бы…

Васька же – тьфу! Из одежды ничего и брать не стала. Какие-то старые поношенные бриджи в рюкзак сунула, из маминых перешитые, да парочку длиннющих свитеров, мама еще вязала.

Ну к чему, к чему они в городе? А на красивое крепдешиновое платье, что на прошлый день рождения подарили, Васена и не глянула. Лелька несколько раз в рюкзак его подложить пыталась.

Девочка раздраженно сдвинула светлые брови: вот ведь упрямая! Древнюю отцовскую рубаху, чуть ли не до колен, взяла – сказала: сойдет вместо халата, а на платье приличное – ноль внимания. В городе, мол, такие не носят.

Ну, с чего взяла, а? Мало ли что в книгах напишут? Так всему и верить?!

Лелька возмущенно следила за сестрой: и финку свою жуткую сунула! И звездочки, что Коська обучил швырять, не забыла. И все это – вместо нарядного, совсем нового платья!

Не дурочка разве?

Лелька забралась с ногами на кровать сестры и угрюмо следила за сборами. Наблюдая, как Василиса бережно упаковывает звездочки, она лишь плечами пожала: зачем?

Историю металлических звездочек Лелька прекрасно знала: Коськин подарок. Как и финка.

Два года назад это случилось. Старшая сестра Коську Нарышкина своими травами на ноги поставила. Парень тогда едва живым из армии вернулся. На границе где-то служил. С Чечней и Грузией.

Совсем плохой пришел, мать отчаялась, думала – потеряет. И кровью кашлял, и рука после ранения у Коськи почти не действовала. То-ощий – жуть.

Васена много времени на него потратила. Даже ночами дежурила у его постели. Это когда Коське совсем плохо было. И вылечила-таки!

Коська, как выздоровел, две зимы с Васеной занимался и одно лето. Зачем только – непонятно. И Васена, дурочка, согласилась.

Ох и гонял же Коська ее! Как сидорову козу. Лелька не раз их в лесу выслеживала. До сих пор помнит, как сестра с завязанными глазами на тонюсеньком бревнышке над речушкой выплясывала да от веток, что Коська в нее швырял, уклониться вслепую пыталась. Пока в воду не свалилась. А Коська еще и наорал на нее. Мол, равновесие плохо держит и внимания ни на грош.

Коровой обозвал!

Лелька грустно вздохнула: Васена и до занятий с Коськой была худенькой, в чем только душа держалась, а тут совсем отощала. Кожа да кости остались. Так в деревне про нее говорили. И тени под глазами появились.

Папа сколько раз от этой каторги ее отговорить пытался, да разве Василису переспоришь? Упрямая!

После той беготни по лесу она сильно изменилась. Даже походка другой стала. Как по льду Васька ходит. Водой перетекает – глазу не уследить. Коська своей матери тогда сказал: «Васене цены нет, самородок».

При чем тут самородок, это же камень? – Лельке непонятно. Подумаешь, драться немного научилась! Ладно бы чему доброму.

Лелька невольно фыркнула: к тому же и не дерется Васена совсем. Разве только с самим Коськой. Так то и на драку не похоже.

Лелька сколько раз видела: летают вокруг друг друга, и всех дел. Как танцуют. Смотреть забавно и не страшно.

Вот мужики в деревне по пьяни бьются – это да. Лельку как-то даже стошнило от отвращения.

А Коська Нарышкин этим летом опять куда-то подался. Сказал, что, раз смерть отступила, нечего ему в деревне делать. Как мать ни уговаривала, не остался. Собрал свой рюкзак и был таков. Опять на свой Кавказ, наверное, поехал. Мало ему досталось.

Матери Коська заявил: места ему те полюбились. Горы до сих пор снятся, звезды над ними гроздьями рассыпаны, яркие, колючие, нездешние.

И быстрые речки – вода студеная-студеная. Бежит по камням, звенит колокольчиками, от нее зубы ломит.

Девочка удивленно покачала головой: глупая Васька и без Нарышкина занимается! Чтобы не забыть. Лельке сказала – форму потерять не хочет. Коська якобы строго-настрого тренироваться велел. И самой нравится.

Вот чудачка! Вся на пот исходит и все равно не бросает.

Лелька снова сдвинула тонкие бровки и хмуро покосилась на сестру: ну почему Васька не как все люди, а? Еще и рыжей уродилась – с ума сойти!

Лелька насупилась: в деревне говорили – рыжие волосы от нечистого. Она, Лелька, конечно, в сказки не верит, но…

Лучше бы у Васьки волосы оказались другого цвета. Любой бы подошел, только не этот, почти огненный.

И с глазами бедной Васе не повезло. В деревне смеются – мол, тоже рыжие. А на самом деле – Лелька лично проверяла! – они карие, с золотистыми крапинками, вовсе не рыжие.

Сколько раз Лельке приходилось свою единственную подругу за подобные разговоры колотить да за косы таскать, не передать. И все без толку. Чужие рты не закроешь.

Боятся Васену в деревне. Хотя как заболеют серьезно – моментом к ней бегут. С мелочишкой какой – к докторше Марии Павловне в Сосновку, а с чем серьезным – только к Васе.

И все равно недовольны. Вот люди! То старую Степаниду побаивались, она всю округу травами пользовала, а как Степанида померла, так Ваську стали бояться.

Лелька незаметно сморгнула с ресниц вдруг выступившие слезы: зачем только Василиса знахарству училась? Травками да корешками голову себе забивала? Ладно бы с пользой для себя…

Лелька грустно усмехнулась, вспомнив про Кару. Сова стала последней каплей. Как Васька ее подобрала да вылечила, вообще от нее шарахаться стали.

Сова, мол, птица темная, и где это видано, чтобы она за человеком, как собачонка, таскалась? Даже днем, когда всем нормальным совам спать положено. Нечисто, мол, тут.

Опять-таки, рыжие волосья к чему? Бог, он шельму метит…

Дураки!

И папа сказал – дураки.

Не везет Васене. Может, и хорошо, что она в город едет.

Лелька с любовью посмотрела на старшую сестру, озабоченно стоявшую над полупустым рюкзаком, и предложила:

– Хочешь, свои сережки золотые подарю? У тебя таких нет, а в городе наверняка носят. Возьми, а? – Лелька немного подумала. – Или цепочку на шею возьми мамину. С янтариком. Папа разрешит. А то поедешь – деревня деревней…

Василиса улыбнулась и отрицательно замотала головой.

– Ни за что! Не ношу я золота, ты же знаешь. Тяжелый металл, давит на меня. Пусть лучше тебе останется, ты безделушки любишь.

– Любишь не любишь, могла бы и потерпеть, – проворчала Лелька. – Опозоришь нас перед родственничками. Прямо голодранка из глухой деревни!

– Ну и пусть – из деревни, – засмеялась Василиса. – И даже – из глухой. Правда ведь, глупо на правду обижаться.

– В чем же ты поедешь, Вась? – жалобно протянула девочка, рассматривая тоненькую фигурку сестры в мешковатой домашней рубахе. – Город все-таки. И в поезд сядешь…

– В чем поеду? Не знаю пока. Наверное, к чему привыкла, в том и поеду. В чем в лес хожу.

– Что?! – возмущенно закричала Лелька, мгновенно забывая о своей недавней жалости. – В своих тертых-претертых замшевых штанах и обычной футболке?!

– Ну и что? Чем плохи мои бриджи? Сама знаешь, из дедовых перешила. Такой выделки замшу еще поискать. А удобные – не представляешь. Как вторая кожа на мне, я их и не замечаю.

– Кожа, – язвительно протянула Лелька. – Издеваешься, да? А как на тебя наша тетка посмотрит? И эти… как их… двоюродные брат с сестрой? Как на дикарку? – Лелька презрительно хохотнула. – В дедовских штанах в облипочку, над которыми вся деревня смеется, и в футболке! Да еще с дурацким ружьишком за спиной!

Василиса пожала плечами. Лелька, помолчав, мрачно поинтересовалась:

– Может, ты и на ноги свои лесные бахилы наденешь? Из кожи, а? Что вы на пару с Коськой весной сварганили? Бесшумненькие? Они же тоже, ты хвасталась, удобные. – И она ядовито передразнила: – Вторая кожа!

– Ты права, – улыбнулась Василиса. – Надену. Чудо что за полусапожки у нас получились.

– А новые кроссовки как же?! – взвыла покрасневшая от негодования Лелька.

– С собой, наверное, возьму. Раз уж папа потратился. А хочешь, тебе оставлю? Размер у нас один…

– Не надо, – зло посмотрела на сестру Лелька. – Мне папа такие же купил. – Она убрала в шкаф отвергнутое крепдешиновое платье и обернулась к сестре. – Представляю, как тебя в городе встретят! Явишься туда чучело чучелом. Хорошо, если сразу обратно не отправят!

– Не переживай. Отправят – поеду. Если решу, что так лучше. – Василиса сузила глаза. – Если же сочту нужным – останусь. Папа слово маме дал. И его нужно сдержать. – Девушка тоскливо вздохнула. – Вот окончу институт и стану свободной. А может, лесником сюда вернусь, как папа. Увидим…

В эту ночь, последнюю в родном доме, Василиса почти не спала. Вечером они с отцом вдруг надумали истопить баню. Кто знает, когда в Питере удастся толком помыться?

В городе пусть и коммунальные удобства, но все не то. Горячую ванну принять, конечно, приятно, зато попариться…

Понятно, и в Санкт-Петербурге настоящие бани есть, но ведь не бесплатно же. А лишних денег у Василисы в городе не будет. На стипендию не слишком пошикуешь, а папа много высылать не сможет, ему Лельку поднимать. Да и какая у него зарплата? Одни слезы.

Василиса с Лелькой долго, как последний раз в жизни, парились и намывались, отводили душу: когда еще встретятся?

Василиса натерла свои и Лелькины волосы кислым молоком. Прошлась по рукам и ногам пучком запаренного чистотела. Потом сестры тщательно полоскали волосы в отваре крапивы.

Нет, мыло у них, естественно, в доме есть, как и шампуни. Но от них какие волосы? А после простокваши да крапивы они пышные и блестящие.

После бани Василиса почти до самого утра возилась на кухне. Решила натушить побольше картошки с мясом. Пусть хоть неделю у отца голова не болит.

Василиса и не заметила, как ночь пролетела. Едва запели петухи, как отец запряг лошадь, не хотелось Василисе сегодня ехать в уазике.

Другое дело – когда лежишь на дне повозки, а над тобой высокое небо, и гудят от ветра в вышине корабельные сосны. И запахи кружат голову: пахнет сеном, свежей листвой, медовыми травами и нагретой на солнце песчаной дорогой.

К станции подъехали за сорок минут до прибытия поезда. Отец занес рюкзак в единственное помещение деревянного здания – тут и касса, и комната дежурной, и «зал ожидания» – две лавки вдоль стены.

– Пап, а там, в поезде, как? – волновалась Лелька. – Можно я с вами в вагон зайду, просто посмотреть?

Отец натужно улыбнулся:

– Не получится. Поезд две минуты стоит, а то и одну, если опаздывает. Как бы Василисе на ходу прыгать не пришлось.

– Ага, а тебе, значит, можно?! Так не честно! Отец ответить не успел, раздался гудок. Он вздрогнул от неожиданности и подхватил рюкзак.

– Какой вагон-то, Алексей? – крикнула дежурная.

– Четвертый!

– Не беги, он прямо здесь и будет. Поезд двигался с оглушающим грохотом, не только Лелька, но и Василиса зажмурилась. Раздался лязг, четвертый вагон с надписью «Екатеринбург – Санкт-Петербург» действительно остановился напротив.

Открылась дверь. Василиса легко вскочила на ступеньку и протянула руку за рюкзаком.

– Я с тобой зайду, – почему-то испуганно сказал отец.

– Некогда провожающим! – гаркнула тучная проводница, закрывая собой проход.

Поезд сразу же тронулся. Василиса неотрывно смотрела на своих, сердце щемило. Она только сейчас поняла, что действительно уезжает.

Вот отец взмахнул рукой и неловко побежал за вагоном. Лелька трусила следом, спотыкаясь и размазывая по лицу слезы. Василиса больно прикусила губу, чтобы не разреветься при посторонних.

Ей не десять, как Лельке!

Проводница смерила пассажирку угрюмым взглядом: из-за девчонки пришлось вставать ни свет ни заря, единственная села на этом полустанке.

– Первый раз в город едешь? – буркнула она, открывая дверь в узкий коридор.

Василиса кивнула, во все глаза рассматривая вагон и спящих на полках пассажиров.

– Вот твое место, – указала проводница на синий кожаный диван, на нем – ни одеяла, ни подушки, ничего. – Белье брать будешь?

– Нет. Мне… спать не хочется. Я лучше в окно посмотрю. Мы ведь к вечеру приедем?

– Да. К семи часам. Чай тоже не будешь?

– Попозже, если можно.

– Ладно, подойдешь, как захочешь. – Проводница вдруг коснулась Василисиной косы и удивленно пробормотала: – Ишь, как огонь!

Василиса раздраженно отпрянула: неужели и в городе ей будут все время напоминать, что она рыжая?! Бросила случайный взгляд в окно и тут же забыла обо всем.

Крошечная станция, где она села в поезд, давно исчезла, вдоль железной дороги стеной стоял лес, вот он расступился, открывая взгляду небольшую деревеньку…

Василиса села, неотрывно глядя на мелькающие за окном картины, и с горечью подумала, что долго теперь не увидит родных мест, что-то ждет ее впереди…