Текст книги "Вопль плоти"

Он был ошарашен до такой степени, что долго не мог прийти в себя. Разные мысли роились у него в голове, запутывая его окончательно. В самом деле, что за странные покровители у него вдруг объявились? Что от него, собственно, хочет эта загадочная дама в коляске и что от неё вообще можно ожидать? Почему она им заинтересовалась? Он гол, как сокол, в обществе абсолютно не занимает никакого положения.

Взмокший от волнения, он подошёл к окну и с завистью проводил взглядом отъезжающего гостя. Затем он потными руками нащупал в кармане приятно шелестевшие купюры, только что чудом ему доставшиеся. Не приснилось ли ему всё это? Такой крупной по тем временам суммы он, к стыду своему, никогда ещё не держал в руках. Он лихорадочно принялся подсчитывать, на какой срок хватит ему этих денег, чтобы, по крайней мере, безбедно просуществовать.

Что ж, на три-четыре месяца ему, пожалуй, хватит. Но тут же Дмитрий опомнился и принялся резко критиковать себя, как это он частенько делал, когда сильно зарывался. «Идиот! Совсем с ума спятил! Может, мне в руки счастье плывёт! Нет, я лучше действительно пущу эти деньги по назначению. И потом, мне всё равно надо обновить свой гардероб».

Впрочем, он чуть отклонился от намеченного плана. Справедливо рассудив, что никто ничего не узнает, он приобрёл в комиссионном магазине сносный костюм за три тысячи рублей, одну тысячу с лёгким сердцем отправил матери в деревню, остальные отложил себе на карманные расходы.

Глава третья

Два года назад у Лизоньки Кудрявцевой умерла мать от туберкулёза, с тех пор она жила вдвоём с пьяницей-отцом на окраине города, в мрачном деревянном полуразвалившемся бараке, в котором, кроме них, обитало ещё десять семей. Собственно, столетний барак этот давно уже был списан, но ещё, как ни странно, не снесён, как, впрочем, это часто бывает.

Местная власть не могла, да и не хотела заниматься вплотную подобным ветхим жильём. Зато сами чиновники жили решительно на широкую ногу, всю окраину города запрудив роскошными особняками. Можно только догадываться, каким образом это им удавалось при довольно скромных окладах.

Наполовину сгнивший барак, где жила Лизонька, и ещё несколько десятков подобных строений ночью приобретали зловещие очертания, подле таких домов вечно околачивался пьяный сброд и разные деклассированные элементы. Жильцы побаивались в поздний час высунуть нос на улицу.

У нашей юной героини была одна заветная мечта, которую она тщательно скрывала. Она потихоньку вот уже два года, как с отчаяния поменяла прежний образ жизни, копила деньги, намереваясь пустить их в очень важное дело. Мечта эта, собственно, была более, чем прозаическая.

Проще говоря, бедная Лизонька хотела снять в городе более или менее сносную квартиру, для себя и Дмитрия, так как в мечтах своих она давно уже видела себя в роли его жены: нежной, любящей, преданной, заботливой. Несомненно, такой она и была бы, если бы и впрямь её мечта осуществилась, и её ненаглядный «рыцарь печального образа», такой умный, талантливый и красивый, но страшно невезучий, сделал бы её своей женой.

О, большего счастья для себя Лизонька и не желала! Бедная девушка усердно откладывала какие-то жалкие гроши на призрачное это счастье. Она вбила себе в голову, что Дмитрий холоден к ней, особенно в последнее время, не потому, что не любит её, просто он не видит в ней полезной для себя перспективы. Он, скорее всего, не предлагает ей руку и сердце, потому что у неё нет совсем никакого состояния.

Про него самого и говорить нечего.

В самом деле, что за партия – оба нищих! Другое дело, когда у неё вдруг появляются денежки, тогда наверняка, утешала она себя, её ненаглядный «рыцарь печального образа» посмотрит на неё совсем другими глазами.

Лизонька старалась не думать о том, в какой трагической ситуации она находится, и что теперешний её образ жизни самый, что ни на есть жалкий и убогий, и, несмотря на её иллюзии, совершенно ничего не изменится в лучшую сторону.

А однажды отец, к которому после смерти матери она сильно привязалась, поздним вечером, когда дочка уже собиралась спать, ввалился домой в стельку пьяный. Не один, а с каким-то моложавым подвыпившим мужчиной.

С виду ему можно было дать лет сорок, он был ещё достаточно привлекательным и, по всей вероятности, чистоплотным, о чём свидетельствовали тщательно отутюженные брюки и белоснежный носовой платок, выглядывающий из кармана модной рубашки.

Красили гостя его чёрные аккуратные усы и весёлые серые глаза, которыми он беспрестанно подмигивал вышедшей из своей комнаты Лизоньке. Она видно сразу пришлась по душе мужчине. Он протянул ей свою широкую тёплую ладонь и с добродушной улыбкой немного задержал её тонкую руку в своей.

Когда Лизонька, ничего не подозревая, удалилась в свою комнатушку, отделённую от отцовой тонкой перегородкой, мужчина что-то шепнул плохо соображавшему в этот момент её отцу. Тот промычал в ответ что-то невразумительное, затем согласно закивал головой, крякнул по-утиному и боком-боком, шатаясь, вышел в коридор, притворив за собой дверь.

Между тем гость, осклабясь, с похотливым блеском в глазах, решительно распахнул дверь в комнату Лизоньки.

Чувствуя себя хозяином положения, он сгрёб растерянную ошеломленную девушку своими грубыми ручищами, подмял под себя и, не обращая внимания на её отчаянные крики, пытался сделать своё гнусное дело. Отчаяние придало бедной Лизе силы. Она ловко вывернулась из кольца потных мужских рук и больно укусила насильника в ухо. И гость, пошатываясь, ушёл восвояси.

Потом, несколько протрезвевший отец, маленький, плюгавый, стоял на пороге и, мигая мутными глазами, виновато, как побитый пёс, смотрел на плачущую дочь. В руках у него шелестели купюры, которые он тут же собирался спустить в ближайшем киоске.

Лизонька часто потом задавала себе вопрос, почему она тут же не сбежала от отца? В этой страшной ситуации ей, как ни странно, жалко было не только себя, но больше всего своего пропащего папашу.

Конечно, на него бывало, когда он порядком «наклюкивался», накатывало такое настроение, что он слезно просил у дочери прощения.

Он робко присаживался к ней, брал её маленькие ухоженные ручки в свои и, размазывая по щекам сопли и слюни, причитал, как баба:

– Ох, Лизуха! Ёли-мотали! Негодяй я! Сгубил на хрен твою молодую жизнь… молчи… молчи… знаю, что в душе ты меня, старого дурака, ни за что не простишь! И поделом мне! Слава Богу, что мать наша не дожила до этих позорных дней! О, господи, тварь я последняя! Недостоин я мельтешить на этом свете! А всё из-за них, этих проклятых бумажек, да моей глотки лужёной. Ну ладно, я человек конченый, мне подыхать пора, а ты, мой цветочек, за что страдаешь!

После такого часто повторяющегося монолога он облегчённо вздыхал, и, не снимая дырявых ботинок, заваливался на бок. А Лизонька, добрая душа, вовсе не винила отца, наоборот, она всячески его опекала и жалела, хоть бы раз из её губ вырвались слова упрёка, что он фактически живёт за её счёт и что именно он своими беспробудными пьянками и загнал в гроб её бедную всегда молчаливую, покорную мать.

Лизонька с её доброй душой и благородной натурой, чистой возвышенной любовью к Дмитрию, в глубине души отчётливо понимала, что она, бедная девушка, без всяких связей, или, как говорят, волосатой руки, имея за душой лишь среднее образование и хронического алкоголика-папашу, никогда не сможет заработать на приличный угол?

Да на такой работе с мизерной зарплатой, разорвись она хоть пополам, до конца жизни никогда не получит нормальных денег на человеческое жильё. И что же, так и прозябать до могилы в этом мрачном сыром склепе, где, собственно, и подхватила чахотку её несчастная мать.

С ужасом осознавая абсурдность и двойственность своего положения, она нередкими бессонными ночами орошала подушку слезами.

Глава четвёртая

Целую неделю отец, мрачный, шатался вечерами по городу в поисках собутыльников и ни с чем возвращался назад. Лизонька была этому рада.

Смертельно усталая от опостылевшей работы в ресторане, где она была практически на побегушках, она находила ещё в себе силы делать генеральную уборку в доме.

Ей хотелось хоть как-то скрасить их убогое жилище, да и на дворе стоял уже сентябрь, не за горами зима, надо было подумать, как утеплить продуваемое всеми ветрами шаткое жилище. Впрочем, она больше заботилась об отце. Сама же была уверена, что недолго задержится здесь. Она усердно скребла скрипучие дощатые полы, под которыми всё время что-то попискивало, шуршало, скорее всего, это допекали мыши, когда хозяев не было, они без всякой маскировки смело выходили наружу и атаковали все столы, тумбочки, шкафы. В квартире постоянно витал зловонный запашок.

А ещё Лизонька никак не могла избавиться от тараканов, сначала тут хозяйничали рыжие, а потом они незаметно ретировались, когда она разложила кругом отраву. Но на смену им пришли более крупные, тёмно-коричневые. Эти полчища отвратительных тварей просто не давали житья.

А с окнами в доме вообще были проблемы, с годами они, как и сам барак, пригнулись к земле так, что каждый, кому не лень, проходивший мимо, разбивал стёкла. Чтобы хоть как-то скрасить обстановку, Лиза приобрела недавно изумительной голубизны шторы – это её был любимый цвет – и дешёвую китайскую картину, на которой был изображён пруд, а подле него – влюблённая парочка.

Лизонька всячески экономила деньги, и мы повторимся, для чего она это делала. У неё была единственная цель в жизни – выйти замуж за Дмитрия, а для этого ей были нужны деньги, которых никто ещё не отменял.

Перед сном она, причесав отросшие за лето до плеч пышные соломенного цвета волосы, не знавшие никакой краски, улеглась было в постель, но ввалился с утра пропадавший отец и с ходу сообщил:

– Ну, дочурка, завтра жди молодого голубя! Приглянулась ты, видать, богатому жельтмену. Сказал, что он из благотворительного общества и хочет помочь таким бедным, как мы. Не упусти его, женишок что надо.

Он довольно потёр руки. Лизонька подняла свои выразительные зелёные глаза и усмехнулась, показывая свои хорошенькие, мелкие, как у мышки, зубки.

– Ой, папа, скажешь тоже! Все они противные и, по правде говоря, мне никто не нужен.

Отец пристально посмотрел на дочь, найдя её похорошевшей и привлекательной.

– Всё одно то, всё одно, но ты, девка, не скажи, всё ж – таки мужики…

Он не договорил фразу, страшно побледнел, стал задыхаться, лицо затем приобрело у него синеватый оттенок.

Лиза стремительно подбежала к отцу, расстегнула ворот рубашки, уложила его на кровать, дала ему таблетку валидола. Такое с ним не впервой, когда он добирался до спиртного и доходил до кондиции, а в последнее время он вообще стал резко сдавать.

Приведя отца в чувство, Лизонька принялась утешать его:

– Ты, наверное, папуля, расстраиваешься, из-за меня.

Не переживай, прошу тебя. Я, папа, вообще скоро перееду отсюда.

При этих её словах отец, хоть и был в стельку пьяный, встрепенулся, испугавшись не на шутку.

– А как же я, девка? Меня куда ты денешь, ёли-мотали?

А Лизонька, пройдя на кухню, чтобы покормить отца, улыбалась при мысли, что совсем скоро она преподнесёт Дмитрию приятный сюрприз. У неё наконец-то есть достаточная сумма для того, чтобы они поженились и сняли уютную квартирку.

Правда, она ещё не знает, куда девать совершенно неприспособленного к жизни отца, всё больше впадающего в детство. Вряд ли Дмитрий обрадуется перспективе жить втроём. Нет, наверное, лучший вариант, чтобы он остался здесь. Может, этот чёртов дом когда-нибудь всё же снесут и выделят им, наконец, хорошую квартиру. А пока она будет просто наведывать отца и заботиться о нём по-прежнему.

На следующий день, вечером, в дверь тихонько постучали. Несколько заинтригованная словами отца, сказанными накануне, Лизонька открыла дверь. На пороге стоял молодой черноволосый, смуглолицый человек, с живыми серыми глазами из-под тёмных стрельчатых бровей.

Незнакомец был одет в дорогой светлый костюм, и вообще его приятная наружность выдавала в нём человека знатного происхождения и, как это сейчас принято говорить, благородных кровей.

Однако нашу героиню, имевшую до этого дело с простыми грубыми мужчинами, нисколько не смутил необычный вид гостя, резко контрастирующий с жалкой обстановкой в доме. Она раз и навсегда дала себе зарок: ни в коем случае никем не увлекаться. Сердце у неё открыто только для незабвенного Дмитрия.

Она подчёркнуто сухо пригласила гостя пройти к столу, где наготове уже стояла простая кружка с чаем и тарелка с испечёнными ещё с утра замысловатыми крендельками с маком. Чего-чего, а печь всевозможные кондитерские вкусности Лизонька была большая мастерица, и этому непростому искусству она научилась от матери.

Она села напротив смущённого парня, положив на колени тонкие, с красивым изгибом руки. А чтобы он, не дай Бог, не подумал, что он ей как мужчина интересен, она сурово сдвинула у переносицы свои чёткого рисунка русые брови и в буквальном смысле учинила ему допрос. Откуда он родом, кто его родители, где проживает и чем занимается? И зачем он вообще явился сюда?

Молодой человек, на которого, заметим, яркая внешность Лизоньки, весь её нежный облик, которого не могла скрыть напускная суровость, произвели большое впечатление, попросту обалдел, глядя на неё, и долго не мог подобрать нужные слова. Более всего он робел оттого, что девушка прекрасно знала о цели его визита.

Как ни странно, но уже через полчаса Лизонька и пришедший молодой человек легко и непринуждённо беседовали в спокойной обстановке как старые знакомые. Лизонька узнала, что парня зовут Арсений, что он – сын известного ректора одной из академий, где он и сам учится, что у них есть шикарная квартира в центре города и что в их дом вхожи многие местные крупные чиновники.

Его ответы подчёркивали их классовое неравенство, однако Лизонька не показывала виду, а, напротив, старалась держаться независимо. Она передёрнула узкими плечиками и насмешливо протянула:

– Странно, ей – Богу, всё это слышать. Если у вас такой знатный папа, и вы, как это сейчас модно говорить, принадлежите к высшему свету, каким образом тогда забрели в наше захолустье? Или дамочки вашего круга вас игнорируют?

Арсений нервно прихлебнул из кружки уже остывший чай, поискал глазами салфетку, и, не найдя её, выразительно посмотрел на Лизоньку:

– Благодарю вас за прямоту, но, поверьте мне, у меня к вам серьёзные намерения. Вы, вероятно, и сами не подозреваете, какой вы прекраснейший цветок, вы созданы совсем не для такой жизни! Я спасу вас, Лиза! – с пафосом воскликнул осмелевший гость, вперив в девушку свой горящий взор.

Он всё больше воодушевлялся, глядя на Лизу, тогда, как она презрительно окрестила его про себя «папенькиным сынком». « У него, вероятно, за душой нет ни гроша, всё папочка выдаёт!» Тем не менее, Лизонька находила в нём довольно остроумного собеседника, несмотря на всю витиеватость его речей.

Сама она вовсе не казалась ему такой уж простолюдинкой, как полагала. Напротив, её начитанность, широта кругозора, колкие реплики, которые она беспощадно отпускала в адрес известных в городе людей, возвышали её в глазах Арсения.

В течение трёх часов они весело болтали о современных нравах, насмешливо говорили о поп– музыке, высмеивая некоторых совершенно безголосых, но с богатым карманом певцов. Незаметно их беседа затянулась за полночь. Наконец, Лизонька, уставшая и откровенно позёвывавшая, всем своим видом дала гостю понять, что ему пора её оставить наедине с собой.

«И почему тот, кто мне интересен, этот противный Дмитрий никогда со мной так задушевно не беседовал, как вот этот парень!» – с сожалением подумала она.

Арсений нехотя поднялся и медленно пошёл к выходу, он уже плотно прикрыл дверь за собой, но буквально через минуту распахнул её и с умоляющим видом пригласил Лизу поужинать с ним завтра в ресторане. В ответ на его слова она не сдержалась и прыснула со смеху. Ей показалось забавным, что профессорский сынок приглашает её провести с ним время именно в то заведение, где она вот уже несколько лет работает на побегушках.

Впрочем, ей нечего было стыдиться, гость хоть явно заинтересовался ею, в ней почти не вызывал каких-то теплых ответных эмоций.

Да и вообще, когда она мысленно сопоставила Арсения и Дмитрия, то сравнение это было явно не в пользу первого. Обожаемый ею человек имел куда более броскую внешность, в этом плане с Дмитрием вряд ли кто мог сравниться. Он и ростом был, кстати, выше, и плечи у него шире, чем у Арсения. Когда он ими поводил эдак небрежно, то Лизоньку сразу бросало в жар, а про глаза его и говорить было нечего. Это поистине женские глаза на мужественном лице. Синие, как небо, глубокие, как озеро, они, словно магнитом, притягивали к себе.

Ну а, кроме того, Дмитрий, как и она, был очень беден, значит, они в какой-то степени подходят друг к другу.

О, господи! Как она по нему ужасно соскучилась! Через два дня она обязательно с ним встретится и, наконец-то, решится намекнуть на их будущую совместную жизнь.

А сейчас, решила она, надо хоть немного поспать, ибо девичья красота – это капризная дамочка, напрямую зависимая от того, выспалась ты, или нет.

С этими приятными мыслями она переоделась в новенькую голубую рубашку и с наслаждением юркнула в кровать, окунувшись в свежевыстиранное бельё.

Глава пятая

Все эти дни голова у Дмитрия, переполненного эмоциями, была забита главным образом предстоящей встречей с загадочной женщиной в коляске: что его ждет, в самом деле? Любопытство прямо-таки распирало его. Одно было ясно, как день, что его жизнь наверняка круто изменится в связи со знакомством с этой знатной госпожой.

Два дня назад он наконец-то выбрался в родное село Свиридовку, где осталась его мать. Ровно год, как он не бывал в отчих краях, а чувство было такое, словно он отсутствовал здесь, по крайней мере, несколько лет. Селеньице их, где ещё десятка два лет назад жизнь буквально била ключом, сейчас окончательно вымерло. Собственно, тут доживали свой век одни старики.

Ветхие дома, кое-где наглухо заколоченные за неимением хозяев, казалось, ещё более согнулись под тяжестью лет, кругом витала неописуемая глубокая тоска и запах смерти. Старики болели и умирали в полном одиночестве, и порой тела их, не замеченные никем, долго оставались непогребёнными, разнося вокруг удушливый смрад.

С тяжёлым сердцем Дмитрий распахнул дверь их убогой хатёнки – она стала ещё более приземистой, а окна с полуоторванными ставнями наполовину вросли в землю. Мать лежала на кровати и глухо стонала. При виде сына она с трудом приподнялась и, щуря свои выцветшие слезящиеся глаза, – когда-то они, как у сына, были пронзительно синие, – печально сказала:

– Совсем я, сыночек, сдала, негодна ни на что! Вчерась еле-еле добрела за водой, на крылечке посидела, видать, ветром-то и продуло, никак, господи, не оклемаюсь. Вот и скотина во дворе вся передохла.

Она тихо заплакала, прижавшись к расстроенному сыну.

Дмитрий всегда был благодарен матери, что она, несмотря ни на что, сумела их с сестрёнкой выучить. С болью всматриваясь в резко исхудавшее родное лицо, сплошь изборождённое глубокими морщинами, он с горечью подумал о том, что будь он сам состоятельный, обязательно перевёз бы мать в город.

Он был сильно привязан к матери, так обычно бывает там, где рано лишаются отцов. Отец его был горьким пьяницей, однажды он просто-напросто не дополз до дома, замёрз прямо у калитки.

Мать работала простой дояркой, всю заботу о воспитании детей она взвалила на свои хрупкие плечи. Синеглазая красавица, с толстой русой косой, она так и не вышла во второй раз замуж, хотя женихов к ней сваталось немало.

– Мам, а ты получила мой перевод, я тебе деньги высылал?

Она покачала головой, а потом опять легла, заворачиваясь в старенькую шерстяную кофту.

– Озноб, будь он неладен, бьёт и бьёт, – пожаловалась она. – Нет, сынок, деньги я не получала, почта к нам ходит скверно. Да и на кой они мне теперь. Я уже развалюха, как эта старая кровать. Сама по магазинам не ходок. Спасибо соседке, она меня кое-какими продуктами снабжает. А ты, что, сынок, небось, работу хорошую нашёл? Зазря деньги не трать, не сори ими.

– Да, мама, мне круто повезло. Устроился в одну редакцию, там недурно платят, – не моргнув глазом, солгал Дмитрий, рассудив, что мать сейчас расстраивать нельзя. – Ты потерпи, мамуль, – продолжал он с деланным спокойствием, – мне, может, скоро квартиру дадут, тогда я тебя к себе перевезу.

Он ласково взял мать за руку, чмокнул в её провалившуюся щеку, затем, спохватившись, полез в сумку за пакетом с продуктами.

– Чуть не забыл. Я тебе, мамуль, такой классный сервелат купил, самый дорогой, помнишь, ты всегда мечтала попробовать такую колбасу!

В ответ она грустно покачала головой.

– Теперь я, сынок, не охотница до такой роскоши. Оставь лучше себе. Видишь, нет у меня ни одного зуба, лихоманка их побери! А ты деньги приберегай, с деньгами человек – хозяин-барин. Давеча я видела ужасный сон, будто Машенька вся в чёрном, как птичка, порхает надо мной. Господи, а вдруг нет её уже в живых!

Так и не заявлялась она к тебе? – Мать жалостливо запричитала, надрывая душу Дмитрия.

– О, горе мне! И за что мне такое наказанье господне! И умереть спокойно не дадут. Кто мне теперь глазыньки несчастные закроет?

– Мамуль, ты давай раньше времени не расстраивайся. Найдётся, я думаю, наша Машка! Просто она наверняка где-то загуляла. Правда, на неё это вовсе не похоже, но, когда человек приезжает из деревни и окунается в городскую жизнь, он порой теряет голову. Я сейчас, мамуль, с сыскным агентством поддерживаю связь, может, отыщем сестрёнку. А её фотографию я разослал по всем газетам.

Дмитрий с тяжёлым сердцем уехал от матери.

Собираясь на встречу к таинственной незнакомке, он дал себе слово после этого сразу же заняться поисками сестры.

Дом, где проживала важная особа, Дмитрий разыскал не сразу. Собственно, это был не обычный дом, а как бы целый дворец, окружённый со всех сторон вооружённой охраной. Дмитрий и предположить не мог, что в этом скромном городе с 200 тысячным населением есть такой царский особняк, куда и мышь не проползёт.

С дрожью в теле вошёл он в вестибюль, где его встретили двое бритоголовых мужчин, похожих на героев боевика. Они смерили его с головы до ног взглядом, в котором он без труда прочитал презрение и высокомерие, так барчуки смотрят на бедных холопов. В переполненном гостями огромном зале, гудевшем, как улей, чего он никак не ожидал, на него присутствующие сразу обратили внимание. Буквально отовсюду на него уставились любопытные глаза. Он неуклюже, как медведь, поворачивался, не зная, куда девать глаза и руки от смущения. Он и предположить не мог, что произведёт такой фурор.

Многие дамы в декольтированных платьях, с распущенными искусственными волосами, украшенными бриллиантами, бросали на него изредка восхищённые взгляды. Но хотя его импозантная внешность на прекрасный пол произвела большое впечатление, он никогда ещё не чувствовал себя так неловко, как в этом изысканном обществе. Здесь он был просто белой вороной.

Гости то и дело переглядывались, перешёптывались, он, грешным делом, подумал, что люди, вероятно, судачат по поводу его дешёвого в сравнении с другими костюма. При этой мысли кровь бросилась ему в лицо. Но, слава Богу, внимание скучающих гостей переключилось на хозяйку этого большого богатого дома. Она вкатилась в зал на своей коляске, поддерживаемая с двух сторон двумя мужчинами, очевидно, это были её личные охранники.

Сзади военной походкой вышагивал мэр города и её супруг Игорь Петрович. А когда коляска остановилась посередине зала, Игорь Петрович, несмотря на свой внушительный вес, молодцевато, как петушок, подскочил к своей супруге, величаво на всех поглядывающей, и довольно мило поцеловал у неё сначала одну белоснежную ручку, с прозрачными пальцами, потом другую. Затем он поспешно, но с тактом отошёл в сторону, и Дмитрий сразу понял, что муж тут лицо второстепенное, пребывающее в тени своей красавицы-жены, властный взгляд которой заставлял трепетать самые робкие сердца у гостей.

Именно она, вот кто здесь был главный, только вокруг неё, как вокруг солнца, всё и крутилось.

К нарядной имениннице, в ослепительно белом платье, открывающем по-девичьи тонкую восхитительную шею, то и дело как-то раболепно подходили, смешно подпрыгивая, гости и, поздравляя её с днём рождения, говорили ей почти одинаковые комплименты. Словно все накануне старательно зубрили одно и то же: « Ах, какая вы сегодня очаровательная! Ослепительно прекрасная! С вами никто не может сравниться! Вы самая красивая женщина в этом городе!» И так далее и тому подобное.

Один подвыпивший низенький господин, с выпуклыми глазами, как у лягушки, подойдя к ней, как-то вдохновенно выкрикнул: «Перед вами, о, наша бесценная госпожа, я падаю ниц!» Коротышка и впрямь растянулся у её неподвижных вытянутых ног, прикрываемых до самых щиколоток платьем и, к всеобщему одобрению, стукнулся звучно лбом о натёртый до блеска паркетный пол.

Наблюдательный от природы Дмитрий, сиротливо стоявший в сторонке, тотчас усвоил, что собравшееся здесь общество, всячески восхваляя достоинства хозяйки дома, по крайней мере, не нарушает два железных правила. Никто не упомянул, сколько же, в самом деле, виновнице торжества стукнуло лет. Как позже выяснилось, госпожа Сажина болезненно воспринимала всё, что касалось её возраста.

Второе, ни у кого не поворачивался язык даже случайно обмолвиться насчёт её увечных ног, даже находясь в стороне от неё, когда она не могла ничего расслышать, никто не смел и заикаться об этом. Из всего этого можно было сделать вывод, что в общем-то те, кого она пригласила, в большой степени зависели или от неё, либо от её супруга. Иначе, с какой бы стати они преклонялись и расшаркивались перед ней, доходя до самоунижения и порой – абсурда.

Внезапно Дмитрий услышал, как одна гостья, – пожилая дама, с крашенными общипанными волосами, громко, на весь зал сказала:

– Дорогая Римма Васильевна! Я никем так не восхищалась, как вами, когда вы так прекрасно танцуете! Какая вы замечательная балерина!

– Римма Васильевна не только сама прекрасно танцует, – влилась в хор льстецов другая дама, что помоложе, с короткой стрижкой, – но она ещё превосходная учительница танцев. Это так благородно преподавать уроки балета.

Женщина в коляске снисходительно слушала похвалы окружающих и никого не обрывала. Затем она с сияющим лицом обернулась к своему мужу. Тот быстро отдал команду работникам, и вскоре огромный стол буквально ломился от всевозможных закусок и дорогих вин. Гости, уже не церемонясь, уплетали всё за обе щёки.

Озадаченный Дмитрий ровным счётом ничего не мог понять. « Мама мия! Что тут происходит! Все, как заводные куклы, танцуют перед этой женщиной! Или тут все сумасшедшие! Ну какая, спрашивается, из неё балерина и учительница танцев!»

Он не удержался и тронул за плечо плешивого мужчину, соседа слева, шепнул ему на ухо:

– Как можно в её положении танцевать!

Мужчина явно испугался его вопроса, маленькие поросячьи глазки у него забегали по сторонам, он приложил палец к своим губам.

– Тс, глупец! Разве можно так неосторожно говорить! Разве вы не знаете здешних порядков?

Запомни, парень, хорошенько! Всё, что касается нашей хозяйки, не должно подлежать сомнению. – И он сурово поджал губы.

Неудовлетворённый таким ответом, Дмитрий, тем не менее, не задавал больше никаких вопросов. У него была проблема, о которой он раньше не подумал, собираясь в это высшее общество. Дело в том, что наш герой, выросший в простой среде, умел во время еды орудовать только ложкой и вилкой. А здесь, как назло, было такое изобилие еды и столько незнакомых блюд, что он не знал, с какой стороны к ним подступиться, боялся оконфузиться, а потому просидел весь вечер голодный.

Что касается Риммы Васильевны, по инициативе которой, как мы помним, он здесь и оказался, то она вначале абсолютно не обращала на новичка никакого внимания. Дмитрий же, словно зверёк из своего угла, молча наблюдал за этой женщиной, восхищаясь её аристократическими манерами, а главным образом, неумирающей вопреки её возрасту красотой.

Эта женщина его как будто магнетизировала, никто из присутствующих не мог сравниться с ней ни внешними данными, ни умом. Дмитрий любовался её точёными чертами лица, красиво очерчённым ртом, выразительными чёрными, как ночь, глазами, они, казалось, пронизывали насквозь всех, кто с ней общался.

Она и улыбалась-то чаще всего глазами, чуть раздвигая при этом губы, её нежный, без малейшего намёка на дряблость, подбородок, такая же упругая, неувядающая, белая, точно лебединая, шея сводили с ума нашего героя. Чувство безумной влюблённости в эту загадочную женщину усиливалось в нём с каждой выпитой рюмкой отменного вина.

Именинница бесспорно отличалась остроумием, иногда она позволяла себе небрежно подтрунивать над гостями, на что они, разумеется, не обижались. Именно она, и никто другой, задавала тон разговору за столом, будь он о политике, о кино, о звёздах эстрады, или касался скучной философской темы.

Например, она во всеуслышанье, по-женски капризно заявила, что ей как мужчина очень даже по вкусу премьер-министр Англии Энтони Блэр, и у неё есть заветная мечта однажды встретиться с ним и побеседовать, неважно о чём. Порядком уже осоловевшие от вина гости одобрительно зааплодировали ей. По всему было видно, что госпожа Сажина обожала шумные застолья, которые она, как выяснилось, частенько устраивала. Она любила быть в центре внимания и нисколько не уставала от тошнотворных однообразных комплиментов. Её уникальная способность подчинять своей воле всё, что к ней приближалось, не могла не вызывать у Дмитрия одновременно удивление и восхищение.

Надо отдать ей должное, она лучше других знала историю прошлых времён разных стран, и это было поразительно. Она сама придумывала всевозможные игры на проверку эрудиции у присутствующих. Например, на коротеньких бумажках писала разные вопросы, сворачивала листочки в трубочки. Каждый должен был вытащить вопрос и оперативно дать на него ответ. И только она одна без запинки и сразу на всё отвечала.

Казалось, в мире не было ни одного каверзного вопроса, на который она не знала бы ответа. Она даже знала о том, сколько было любовниц, скажем, у римского императора Августа. Дмитрий же, к своему стыду, о некоторых простейших вещах не имел вовсе представления.

И всё же он искренне недоумевал: зачем ей эта шумиха, эта парадность, показуха вокруг своего имени?