Текст книги "Дела земные"

Зима слишком длинная

Глава первая

За окном минус двадцать четыре. Пасмурно. Все пластиковые, стеклянные, металлические предметы и поверхности в помещении холодные. Присутствие холода и себя в нем постоянное. Повсюду! Женские глаза с тоской блуждали по офису. От стола к столу. От лица к лицу. В помещение негромко звучали слова песни с тридцатилетним стажем:

 
Такого снегопада,
Такого снегопада
Давно не помнят здешние места.
А снег кружил и падал,
А снег кружил и падал,
Земля была прекрасна,
Прекрасна и чиста…
 

Проникновенные слова песни проникли в женскую душу, задели за живое.

– Что с тобой?

– Зима слишком длинная.

– Нет такого понятия. Три месяца зима. Три месяца осень. Три месяца лета и вечная весна, – женский голос пропел последние два слова.

Женщина, перечислявшая природные явления, сладко и со вкусом потянулась. Она присела прямо на стол и возвышалась над коллегой, сидевшей на стуле. Открылись постороннему взору подмышки. Платье в этих местах влажное. Пахнуло невкусным. Женщина, сидевшая за этим же столом на стуле и сетовавшая на зиму, затаила дыхание и вместе с ним великое удивление. Разве можно потеть так в холодном помещении?

– Ты сидишь на холодной столешнице. Простынешь, – заметила она и зябко передернула плечами.

– Ни за что, – задорно ответили сверху. – Мне приятно. Остываю снизу даже. Никакой работоспособности из-за этого.

– Тебе не холодно в ажурных чулочках? – спросила сидящая на стуле женщина.

Две пары женских глаз рассматривали черные ажурные чулки, обтягивающие округлые колени.

– Не чувствую. Ноги на морозе немеют. Главное, красиво дойти до машины, ведь из нее Петечка на меня смотрит.

Невкусно пахнущая женщина перевела взгляд на обтянутые серыми гамашами колени сотрудницы, сидящей на стуле. Шершавые, неприглядные катышки на трикотаже явно просматривались глазом.

– А тебе не жарко в гамашах? Хотя что я спрашиваю! У тебя нос синий и руки синие. Похоже, ты умерла и не знаешь об этом.

– Я о себе думаю и беспокоюсь.

– А ты перестань. Подумай о других. Какой они тебя видят, интересно ли им быть рядом с тобой?

Мирный и доброжелательный голос невкусно пахнущей женщины бил пощечинами.

– А мне нехорошо рядом с тобой. У тебя подмышки мокрые и…

– Дур-ра ты, дур-ра троекратная… – Невкусно пахнущая женщина старательно себя обнюхала. – То дух бабий. Заводной дух. Петечка его обожает. Потом он пополам с дезиком.

Женщина в гамашах молчала. На нее с теплой грустью посмотрела сотрудница.

– Эхо-хо-нюшки… Завести тебя некому… – И, покачав головой, она спустилась со стола. – Без обид? – спросила.

Женщина в теплых гамашах кивнула в знак согласия, украдкой потрогала столешницу в том месте, где только что сидела сотрудница. Теплое.

Женщине тридцать девять лет. Рост метр восемьдесят. Сутулая. Размер ноги тридцать девять. Женщина с тоской разглядывала свои ноги. Обувь на них зимняя, на сплошной подошве. Ноги – это проблема всей ее жизни. Нижняя часть тела, как у негроидных женщин, была неестественно, на ее взгляд, крупной и тяжелой. Вскинув голову, она быстро оглядела ладненькую, правильно скроенную фигурку сотрудницы, удаляющейся к своему рабочему столу. Хорошенькая!

Женщина смело поставила локти на холодный стол. Включила компьютер, набрала уже запомнившийся сайт знакомств, открыла почту и нашла в ней вопросы относительно себя на бланках, которые необходимо заполнить. ФИО, дата и год рождения, образование – эти строки заполнила четко и бегло. Шатенка, брюнетка, блондинка? Холодные руки выхватили из сумки складное зеркальце. Она шатенка. Цвет глаз? В зеркальце отразилось лицо пожилой женщины, об этом красноречиво говорили гусиные лапки от уголков глаз к вискам. Зеркальце маленькое и отразило только глаза да брови под свисающей отросшей челкой неопределенного цвета. И тут женщина поняла, что доподлинно не помнит цвет своих глаз. Знает, что карие глаза. Общепринятое слово. Шоколад тоже карий, а сколько оттенков.

И молочный он, и горький, и черный, и в крапинку, если с орехами. Женщина захотела шоколада. Рот наполнился слюной, кажется, сейчас она капнет прямо на холодную столешницу и застынет от холода. Женщина непроизвольно сглотнула, видимо, громко.

– Ты не завтракала сегодня, наверное, потому и мерзнешь. – Сотрудница со странным именем Павлина снова обратила свое внимание на «снегурочку» за соседним столом. Кивнула в сторону комнатного градусника. – На градуснике двадцать пять. Комфортная для офиса температура.

Лариса, «снегурочка» в гамашах, встала и потрогала градусник. Он показывал озвученную цифру.

– Градусы комфортные, а градусник холодный.

– Естественно. Температура человека тридцать шесть и шесть, разница есть?

– Мне шоколада хочется, – сама не ожидая этого, Лариса выдохнула из себя желаемое и представила, как бы она сейчас с легким хрустом откусила кусок от шоколадной плитки. – Нестерпимо.

Павлина посмотрела на синие губы коллеги, желающей шоколада, и поверила.

– Петечка! Павлина хочет шоколада. Очен-но… – с придыханием проговорила она, губами касаясь телефона. Лицом и телом показывая невидимому Петечке якобы возникшее неудержимое желание отведать шоколада.

Вскоре небольшая комната на четыре стола с компьютерами наполнилась ароматом чая с мелиссой. Минут через двадцать в офисе появился Петечка. Мужчина доставил шоколад.

– Мне некогда, моя радость. Приятного всем аппетита.

Петечка источал холод зимы одеждой, голосом и глазами – мужскую любовь. Руки выдавали мужские желания.

– Ух, я тебя вечером-то… Да после шоколада… – мечтал вслух мужчина.

Павлина небольшого роста. Ее не стало видно за фигурой Петечки. Шевельнулись полы дубленки ниже пояса Петечки, это шаловливые ручки Павлины ухватились за мужской ремень и как можно крепче прижали себя к любимому.

– Чего такой грустный, Ларчик? – загремел голос Петечки над головой любимой женщины.

– Зима слишком длинная.

Не голос, а холодное дыхание зимы услышал в ответ мужчина. Придавил теснее подбородком голову любимой женщины к своей груди, та мило пискнула в знак признательности. Мужчина о чем-то размышлял, плавно покачиваясь из стороны сторону.

– Павлуша! Пригласи в гости к нам Ларису. Я друга позову.

– Зачем? – скрипнул голос Ларисы, похожий на заиндевевшую ветку.

– Просто так.

– Не хочу просто так. Как у вас хочу, чтобы тепло было.

Скорее всего, сказанное вырвалось нечаянно, так велико было женское возмущение от созерцания двух прижимающихся друг другу разнополых тел.

– Так кто ж против! Дерзай! Все в твоих руках, – ответил мужчина.

Он знал Ларису даже больше и дольше, чем свою нынешнюю возлюбленную. Знал ее мать, отца, бабушек, слышал о дедушках. Отец не жил с матерью почти с рождения дочери. Мать до сих пор одна. Заведующая детским садом двадцать с лишним лет. До занимаемой должности шла тернистым путем, но цель ее была достигнута. Городок маленький, молодежь подрастает быстро и смещает пенсионеров с их должностей. Пенсионерка в лице Ларисиной мамы была, словно холодная гранитная скала. Столько было нацарапано кляуз, а холодной гранитной скале хоть бы что. Стоит на своем посту, исправно исполняя свои обязанности, источая красивым лицом холодное спокойствие и довольство собственным положением. К дочери и матери исправно забегала каждый божий день после работы или во время рабочего дня с баночками, наполненными поварами пищеблока детского сада. Откроет дверь родительского дома, увидит старость в рваном халате и младость рядом, за нее державшуюся, постоит у порога, взвинчиваясь изнутри пониманием неправильности собственного поведения, изольет гнев на якобы обличающих ее в этом самых близких и родных людей и уйдет в свой дом, как в неприкасаемый бункер. Не дай бог, кто зайдет и оставит там свой след! Его немедленно сотрут половой тряпкой, и ручку дверную вытрут, и половичок подъездный пропылесосят. Последующее проветривание обязательно.

– Ты меня слышишь? Все в твоих руках, – повторил мужчина.

– Будто у меня дел дома нет, – ответила Лариса и отвернула бледное от злости лицо к зимнему окну.

Мужчина и женщина еще повозятся в дубленке, и она его отпустит. Он уйдет размашисто и шумно. Она повернется к Ларисе восторженным лицом.

– Чего мужикам перечишь? Один вред от этого.

– Я так, как ты, не могу.

– А как я?

– У-тю-тю, у-тю-тю! – изобразила Лариса поведение коллеги. И тут же вспомнила величавость походки Павлины, всегда высоко поднятый подбородок, вздернутый и совсем не курносый носик.

– Через «у-тю-тю» ты получила желаемый шоколад, не выходя на мороз.

– Это ты получила.

– Для тебя.

– Хватит вам, – зашуршал фольгой от шоколада сотрудник, занимающий самый дальний стол у стены рядом с кулером.

Молодой человек имел внешность пуделя или Макаревича в юности.

Его слабость – жилетки. Столько их у него, что и сам не знает. Под глаза, под ботинки, под клетчатую кепку, для весны и осени, для выхода в светское общество. Только где сейчас можно найти светское общество, да и какое оно…

Лариса смотрит оттаявшим взглядом на шоколад в руках «пуделя». Это совсем другой шоколад, не тот, что принес Петечка.

– Это тебе. Держи, – с легкой задоринкой в голосе произносит «пудель».

Он ростом ниже Ларисы. Молодой человек уже мысленно представил себе чудесные изменения в облике и сердце холодной сотрудницы, как она посмотрит на него благодарным взглядом, как поцелует в щеку. Причем губы у нее будут теплые, глаза добрые, как у его парализованной бабушки.

– Рояль в кустах, – удивляется Павлина.

Вмиг расплылись и куда-то исчезли фантазии «Макаревича в юности».

Пахнуло холодом зимы от замершей женщины.

– Я думал, одной принесли, а другой нет.

– Не обращай внимания.

Лариса грызла и жевала шоколад.

– Ты общаешься с нами, как шоколад грызешь, – изрек сотрудник в адрес Ларисы. – Как можно грызть шоколад! Его согреть во рту надо, он сам в тебя потечет.

Павлина тронула за руку Ларису.

– Тебе долить чаю в чашку?

Лариса почувствовала отвращение к голосу Павлины, затем к ней самой. Отвращение отразилось на лице холодной женщины. Павлина испугалась и беспомощно посмотрела на «Макаревича в молодости». Приниженный Ларисой парень в жилетке тут же стал защищать Павлину, как и принято у мужчин.

– Долить в чашку?! У нее бокал такой же большой, как она сама, и с лошадью.

В комнате установилась зловещая тишина. Даже зиму стало слышно за пластиковыми пакетами окон. Холод обволакивал каждого из сидящих за общим столом людей.

– Значит, я – как лошадь, – холодно и печально проговорила Лариса, обращаясь к зимним окнам.

– Нет конечно. Брыкаешься, как лошадь, дело не в дело, зубы скалишь не по делу, – парень ринулся исправлять ситуацию. – Ты старше меня и старше Павлины, а учиться тебе надо у нее.

– Чему? Мужиков менять?

Павлину, как хлыстом, ударили эти слова И без того прямо сидящая женщина выпрямилась.

– И этому тоже. Так до своего мужика и доберешься.

– Не нужны мне мужики. Сама могу себе шоколад купить.

– Конечно, сама. Только, кроме самостоятельности, есть еще и другое.

Общение, дружба, желание делать приятное другому человеку. Такое поведение – пример окружающим. Тебе хорошо, ему хорошо, значит всем хо-ро-шо, – ласково протянул последнее слово «Макаревич в юности».

Громыхнул ящик стола, на котором появился исписанный лист. В сумку полетели женские мелочи. Взвизгнул ошпаренный скоростью замок. Пронзительный взгляд Ларисы прошелся по парню.

– Лошадь пошла искать другое стойло.

Под общее молчание раздосадованная женщина дошла до двери.

– Удила закуси.

Дружелюбный совет, к сожалению, не достиг ушей Ларисы. Она сама понимала, что надо остановиться, перестать злиться на всех и на холод.

Взять себя в руки. Только челюсти, шею, скулы сковал нервный спазм. Он был у самых губ и не давал набрать воздуха полной грудью.

Еле дошла до дома. Злость и ярость на холод, на лед под ногами напрягали тело до боли. Она шла и бубнила слова, оправдывающие ее в глазах бывших коллег. Опираясь руками о стены дома, чтобы не упасть, дошла до своего подъезда. Испачкала перчатки. Поправила ими выбившиеся волосы из-под капюшона, испачкала лицо. Кто-то здоровался с ней, она отвечала.

Сосед осведомился о ее состоянии, вызвался проводить.

– Уйди, – бубнила она со стальными нотками в голосе, уходя широкими мужскими шагами. Сосед проводил ее удивленным взглядом.

Войдя в квартиру, Лариса привалилась к стене прихожей без сил. Вот оно, ее спасение. Ее квартира. Ее панцирь. Ее бункер. Ватные ноги подгибаются, и женщина сползает спиной по стене. Закрывает глаза. Ничего не желает слышать и чувствовать. Ноги вытянулись по полу, заняли почти всю прихожую.

– Лошадь пришла в свое стойло, – кривая усмешка исказила лицо молодой женщины.

Она ударила пяткой о пол. Еще раз, еще. Этого ей мало. Стукнула кулаками о пол, ударилась головой о стену. Больно. Прислушалась к затихающей боли, дождалась ее исчезновения и заснула. Сосед послушал через дверь происходящее в чужой квартире. Не понравилось. Собрался было позвонить, но все стихло.

Глава вторая

Проснувшись, женщина открыла глаза. Плечо, рука, спина окоченели.

Поразмышляла об этом и почему она на полу. Закряхтела, свалилась набок, встала на корточки и поползла в комнату к дивану. Именно поползла, и смешно ей не было. На диване удобнее. Разделась и снова погрузилась в сон, в котором наслаждалась шоколадом.

– Твоему организму магния не хватает. Тот, кого обуревает желание есть шоколад, нуждается в магнии. – Мама Ларисы вздохнула. Она зашла к дочери без предупреждения, имея ключ. – Где-то я читала об этом. Лучше бы ты мужика богатого вместо шоколада захотела! Ты всю жизнь у меня ненормальная. У людей дети как дети… Надеть из твоей одежды ничего не могу, все большое, даже обувь. Идти возле тебя на улице странно, будто ты мать, а я твоя дочь. Громадина, в папашу своего и его мамочку выродилась вся.

Мама Ларисы прошлась взглядом заведующей по телу дочери. Прошлась туда-сюда, вдоль дивана, на котором возлежало это большое и так раздражающее тело.

– Гулливер… – Она закатила глаза от возмущения. И вот ужас! Сквозь стекло плафона люстры просвечивала пыль и засохшая муха в ней. С заведующей случился профессиональный столбняк.

– Как ты живешь? Заросла паутиной! Что молчишь, корова?

– Мама… Ты говорила о магнии и моем организме.

– Насрать мне на твой организм. Ему скоро сорок лет будет. Справится сам.

За входной дверью стоял мужчина, слегка наклоняясь к ней. Он вышел из своей квартиры и задержался. Конечно, слов, доносившихся из квартиры соседки, ему было не разобрать, но повышенный тон, раздраженность и женскую агрессию он улавливал. Воспринимала все это и Лариса. В выражении «материнская любовь» дочь еще в далеком детстве заменила слово «любовь» на «раздраженность». Научилась выхватывать из потока негодующих слов те, которые имели смысл. Научилась делать это виртуозно, чтобы не жгло душу и сердце. Школьные годы прошли и студенческие тоже.

Друзья и подруги этих лет обросли семьями, детьми, кое-кто и внуками.

Ее день заполнялся бессмысленным хождением на работу в офисы, меняющиеся со странной периодичностью, ночь – страхами и сравнениями себя с кем-то не в свою пользу, выходные – посещениями раздраженной мамы.

Мама Ларисы остановилась у окна. Подоконник оказался чистым. Женщина вздохнула с облегчением. Прямо за окном громоздилась новая высотка.

– Весь свет закрыли. Смотри теперь в стены. Местная власть задним местом думает и только о взятках. Представляешь, сколько они хапнули за разрешение на точечное строительство. – И вдруг она замурлыкала незамысловатую мелодию, лицо просветлело, взгляд заискрился. Сдернула шарф с шеи. Стала двигать шторы, собирая их в одинаковые складки.

– Включи свет. Ла-ла-ла.

Дочь не поняла или не расслышала.

– Включи свет сейчас же.

Дочь начала подниматься, но очень уж медленно, по мнению матери.

– Корова! – Мать сама включила свет и возвратилась к окну.

– Мама! Ты чего пришла?

– Ты у меня единственная дочь. Мама о тебе заботится. – Слова, произнесенные ласково и певуче, были обращены не к дочери, а к окну. – Иди сюда, доченька.

И тут же с ледяной настойчивостью в голосе, но с той же улыбкой добавила скороговоркой:

– Кому сказала, иди сюда. – Но передумав, произнесла с досадой: – Сиди уж.

Сев в кресло напротив дивана, мать набирала в грудь воздуха.

– Вот в кого ты у меня такая? Мужиков пруд пруди вокруг нее, она их не видит.

– Это не так, мама. Давно не так. Ты живешь в своем образе двадцатилетней давности.

Дочь вспомнила тот период из жизни мамы. Мужчин у мамы в то время было валом. Но все как-то гужом-гужом, да мимо. Зайдут в дверь раз-другой, выйдут и исчезают в неизвестном направлении. Мать, словно прочитав мысли дочери, воспылала родительским гневом.

– Тебе не нравится мамин образ жизни, зато тебе нравится сидеть в собственной квартире, нравилось каждое лето ездить на море. Нравилось, что холодильник всегда забит продуктами. Нравилось носить красивые шмотки и иметь не пустой кошелек. А кто поставлял тебе таких поклонников? Не помнишь. Если бы не была коровой, вышла бы за кого-то из них замуж.

– Они все женатые были, – успела вставить дочь.

Мать отмахнулась и продолжила:

– У тебя под носом живут два достойных образца. Балконы напротив.

Глаза в глаза буквально! Куда ты смотришь, дур-ра набитая! Ты меня в гроб раньше времени загонишь!

Глаза у заведующей замерли в одной точке. Видно, что человек соскочил с главной темы. Женщина направилась в прихожую. Там висит зеркало с подсветкой. Свое отражение в нем заведующей нравилось. В прихожую не попадает дневной свет, а вечернее освещение скрывает первые признаки женского увядания. На этот раз зеркало ничем женщину не порадовало.

Далее мать буквально вытащила дочь на балкон якобы подышать свежим воздухом. Смеялась, изображала игру в снежки. А увидев «неожиданно» мужчину на балконе соседнего дома, швырнула в его сторону снежный комочек. При этом успела ущипнуть уходящую с балкона дочь, чтобы вернуть ее обратно. Достойные мужские образцы взирали со своих балконов на женщин. К ним неожиданно присоединился третий образчик. Он-то и ответил быстро слепленным своим снежком. Номер три, назовем его так.

Первый и второй образчики улыбались и комментировали происходящие действия. Все три квартиры, на балконах которых стояли мужчины, находились в стадии ремонта. Это явно просматривалось сквозь оконные стекла, на балконах громоздились пакеты с сухими строительными смесями, инструменты, покореженные ведра. Образец под номером три, вступив с женщинами в игру, создал непринужденную обстановку, и мужчины познакомились между собой.

Первым ретировался с балкона мужчина номер три. Неожиданно так, будто его сдуло ветром. Мама Ларисы даже вниз посмотрела, не так ли это. Как раз в их подъезд заходил мужчина, но он был одет и с пакетами.

Женщина жеманно поежилась, передернула плечиками, а таковыми они и были. Заведующая – женщина небольшая, даже маленькая. Чтобы казаться выше, всегда носила туфли на высоких каблуках, которые с великим облегчением незамедлительно сбрасывала под столом в рабочем кабинете и в прихожей дома. От неудобной и не по ее возрасту обуви ноги ныли. Только ножные ванны успокаивали измученные, задетые артрозом ноги пожилого человека. Шестьдесят один год. Как ни крутись, как ни разглядывай эту цифру, это возраст.

Ларисина мама возрастной себя не ощущала. Где-то так сорок, сорок два, ну, может быть, сорок пять, это для скептиков.

Образчик под номером один, видимо, ну очень осмотрительный мужчина, сразу среагировал на женское передергивание плечами. Жестами посоветовал им зайти в квартиру, изобразил больного в кровати с завязанным горлом и насморком. Погрозил даже пальцем, видя, что заигравшаяся старшая женщина не реагирует на его советы. Образец под номером два слал и слал прощальные воздушные поцелуи. Он явно не хотел расставаться с женщинами на балконе. Надо отметить, что первые двое мужчин не курили, тогда как третий пробыл на балконе ровно столько, сколько дымилась прилипшая к губе сигарета. За это время он успел в снежки поиграть, познакомиться с соседями. На забрызганном побелкой стекле его квартиры, одна за другой появлялись цифры городского телефона. Как только Ларисина мама увидела это, тут же помахала всем ручкой и затолкала замерзшую дочь в квартиру. Все в матери ликовало, ноздри трепетали, как у дикой самки во время охоты. Адреналин наполнил кровь благодатной силой. Она молода, она стройна, она красива. По ощущениям, конечно. Хотя стоит отметить, что у сегодняшних женщин трудно определить возраст с первого взгляда, а тут расстояние между домами приличное, да и зрение у мужчин раньше портится. И вообще они меньше живут.

– Учись! Пропащая. – Мать порылась в сумке, достала ручку, смятый чек из продуктового пакета, подошла к окну, и вовремя. Она успела сфотографировать глазами пять цифр номера городского телефона, прежде чем мужская рука небрежно стерла его мокрой тряпкой. На действия мамы дочь никак не отреагировала. Холод, как уже ясно, был ей противопоказан.

Заправившись адреналином, мать начала учить дочь тактике поведения.

Вкратце это выражалось в следующем: «Выжать и выбросить, если мужчина женатый. Стать ланью и его тенью, если в годах и разведен или развод намечается. Просто получить удовольствие и здоровье, если мужчина просто молодой человек». Выполнив свою миссию, мать засобиралась домой.

Спускаясь по лестнице, строгим взглядом осмотрела замусоленные временем стены, полы, окна подъезда, покачала головой и снова наполнилась ядом. Тут можно согласиться с человеком.

Ровно через сорок минут в квартире Ларисы раздался телефонный звонок. Мама. Больно пронзило натянутые нервы.

– Звонила?

– Тебе нет.

– Мужику с балкона, дур-ра.

Еще в школьные годы дочь слезно просила маму не называть ее этим словом. Сейчас слышать это уже не больно. Противно.

– Сейчас же позвони.

Дочь знала, что перечить нельзя.

– Пусть помучится.

– Поучи меня! Сейчас же позвони. За квартиру перестану платить. Зарабатывать надо, дорогая, а не спать, как корова.

– Я ему телефонный номер свой на тетрадных листах написала большими цифрами, пусть сам звонит.

– Не ври матери.

– Да позвоню я, позвоню.

– Чтоб завтра новости уже были. Тебе не рожать, чего ломаешься.

– Противно.

– Не противно кошелек матери половинить!

– Будут тебе новости. Пока, мам.

– Сейчас как дам трубкой по голове! Положи трубку и набери его номер.

Дочь с опаской посмотрела на трубку. Рядом с аппаратом городского телефона лежала начатая плитка горького шоколада. На столе в кухне еще одна.

Похоже, что шоколад сделал свое дело, настроение Ларисы само по себе улучшалось. За окном темно. После быстрого душа тело перестало быть неприятно сухим. Банный халат сохранял влажное тепло. Ладонь смело погладила зиму за оконным стеклом. Женщина укладывалась в постель и знала зачем.

Снова вспомнила зиму за стенами дома, ситуацию на работе, написанное заявление на увольнение по собственному желанию. Но все отметается в сторону перед острым, как лезвие, стремлением ощутить внутри себя извечно желаемый, недосягаемый порой, манящий для представителя обоих полов оргазм. Искусственный он или настоящий, с присутствием партнеров обоих полов или нет, не важно. Важен только оргазм. Как хотите, но слово, именуемое наивысшим плотским наслаждением, на слух не-вы-но-си-мо. До смешного, до отвращения, до непонимания и отторжения. И это рычащая буква «Р». Не подходит оно, и все тут. Не то слово. Но другого нет…

Только полностью расслабившись, сосредоточившись на точке отправления, включив на полную катушку собственные фантазии, не стесняясь их, можно достичь желаемой цели. Расслабленный человек, отпустивший себя в страну чудес, прекрасен лицом и духом. Исчезают мирские передряги. Глаза закрыты, рот полураскрыт, руки теребят то, что нужно теребить. Грудь с набухшими вершинами покачивается из стороны в сторону под тканью ночной сорочки. Вздохи сменяют «ахи», которые переходят в короткий крик.

Приходит очередь для слез счастья, тихого и одинокого счастья. Женщина им наслаждается, его впитает подушка, которая будет долго им пахнуть.

Звонок в дверь заставил тело вздрогнуть, прижать колени друг к другу и испугаться, как будто женщина поняла, что за нею подглядывают. Стыд-то какой! Пусть это будет не к ней, не в ее дверь. Но он снова звонит. Как-то странно звонит. Глухо. Только бы не мама! Женщина, уже не заиндевевшая ветка за морозным стеклом, а горячая, с убыстренным сердцебиением, с взмокшими подмышками, босая, щелкнула замком. Никого.

– Добрый вечер, – мужской голос откуда-то сверху колыхнул тишину подъезда. – Я рядом с вами. Я на лестнице. Решил поменять перегоревшую лампочку.

– Зачем меня беспокоите? – Женщина подняла глаза на мужчину. – В мою дверь зачем звоните?

– Так не звонил я. Звонок мой расшатался. Укрепил. Проверил, пару раз нажал для этого.

– Понятно… Звонил ваш, а мне послышалось, мой.

– Это оттого, что дверь моя открыта. Прошу прощения за беспокойство.

– Нет, это я вас благодарю за беспокойство, теперь у нас будет светло в подъезде.

– Никто не промахнется, – неуместно ляпнул мужчина. Нельзя в ночное время разговаривать с женщинами полунамеками.

Женщина вся скукожилась. Глаза сощурила и посмотрела на лестницу, потому как мужчина ей не нужен вовсе, совсем и никогда.

– А-а-а… Кажется, поняла. Только ко мне вам дорога заказана.

Мужчина на лестнице оглядел подъезд.

– Вы кому это все говорите?

– Вам всем.

Женская рука захлопнула дверь.

– Вымрешь. – Мужчина вспомнил солидные ступни ног женщины. – Страус, – произнес он, мягко улыбаясь этому сравнению.