Текст книги "На задворках вечности. Часть II. В шаге от бездны"

На задворках вечности
Часть II. В шаге от бездны
Галина Раздельная

© Галина Раздельная, 2016

© Татьяна Мельничук, дизайн обложки, 2016

Корректор Юлия Полященко

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

Кочующая чёрная дыра покрывалась прозрачными дуговыми волнами возмущённых всплесков, рвущихся из её недоступных недр и удерживаемых в разы превосходящей их силой гравитации одного из самых сверхмассивных объектов во всех измерениях известных и неизвестных миров. Последнее время прожорливая дыра неплохо питалась, отчего всё больше полнела и прибавляла в весе. Всё чаще неконтролируемо вместе с поглощённой материей она всасывала в себя не только омертвевший мусор разрушенных физических и нефизических структур, но и чистую энергетику миров – сущности тех, кто в них жил, ими управлял, и перепуганные души высших обитателей Вселенных ещё долго пытались вырваться на свободу, не понимая, и не желая понимать, что оказались в рабстве, из которого всё ещё не существовало логических путей побега.

Недавно, минуя очередную Вселенную, дыра задела хвост случайно попавшейся на её пути спиральной галактики, полностью уничтожив более триллиона объектов разного характера. Поглотив за один подход такой объём кипучей живой энергии, она всё ещё не могла переварить сытную трапезу. Пленённые сущности метались в её чреве, постепенно слабея и всё больше уступая над собой контроль. На сей раз этот процесс изрядно затянулся, что немного забавляло и лишь малость расстраивало хозяина чёрной дыры.

– Угомонитесь уже, – шепнул Кочевник.

Его тихий голос металлическим грохотом обхватил всех новых невольников, заставляя тех скукожиться от всеобъемлющего чувства страха и беды. Постепенно необхватное чрево дыры начинало мирно и подавленно стихать. Какое-то время ещё раздавались отчаянные всплески, волнами отражающиеся на границах мрачной тюрьмы. Их становилось всё меньше, и после повторного приказа Кочевника наступила окончательная победная тишина.

Добившись полного, безоговорочного подчинения, Тёмный Кочевник невольно проникся зародившимся в нём подступающем раздражением. Требовалась весомая причина, чтобы заставить его чувствовать подобное недовольство самим собой, и не пленённые им в галактике существа выводили Кочевника из себя, хоть и они сыграли в этом свою мизерную роль.

Задумавшись, Владыка уже видел причину своего первопричинного гнева. Он знал, что никто и ничто (ну разве что только давно сгинувшие в небытие Создатели) не сможет прочесть его мысли, и всё равно не желал об этом думать. Тому была всего одна причина – он слабел, стремительно терял силу с каждым световым часом. Раньше это проявлялось в мелочах, затем – в незначительных проступках и, на первый взгляд, необоснованных неудачах, но Тёмный Кочевник догадывался, к чему всё приведёт. Он попросту не сможет существовать. И пускай сегодняшний пример, когда захваченные им пленники имели дерзость противиться, был лишь сравнительно мелким пустяком, Кочевник понимал – скоро, очень скоро, настанет день, когда ему не выиграть даже подобной битвы.

Сначала, ещё каких-то пару миллионов световых лет назад, такое заключение казалось ему парадоксальным и наигранным. Ведь с каждой порабощённой сущностью личные возможности Владыки возрастали. Сейчас же, когда количество невольников стремилось к бесконечности, могущественный, в большинстве своём всесильный, но, к сожалению, не бескрайний разум Великого Архонта всё чаще прорезался предательскими расколами и трещинками. Он уже не мог постоянно контролировать чёрную дыру. Его вместилище выбивалось из-под установленных для него правил и порой, как случилось недавно, вело себя непредсказуемо: самовольно сбивалось с курса, устраивало тошнотворные танцы энергии внутри себя, поглощало то, что не следовало, и выбрасывало то, что, напротив, имело для Кочевника ценность.

Более Архонт не мог беспрепятственно разгуливать тенью своего сознания во всех уголках миров. Стоило ему покинуть кочующую дыру и отойти на приличное расстояние, как его силы мучительно истощались. Чем дальше Кочевник уводил свою сущность от вместилища – главного источника собственной энергии, – тем беспомощнее становился. Дошло до того, что ему не удавалось не только сохранять прежние возможности в соседних со своей реальностью мирах, но и даже в своём собственном доме. Он более не мог быстро усмирять рабов. Те всё чаще и чаще пытались вырваться, освободиться. Его вместилище буквально распирало, подташнивало от заточённой и подчинённой энергии. Если у его пленников получится пробиться, образовавшиеся джеты – выбросы сжатой плазмы и прочих крупиц разрушенного пространства – пронзят всё на своём пути. Но, что куда сильнее беспокоило Кочевника, это буквально уничтожит его самого. Такая потеря силы отбросит его на одну ступень с существами низших измерений, если и вовсе не убьёт, лишит подлинного бессмертия, неуязвимости перед всеми опасностями мироздания, и подобные перспективы нисколько не улыбались привыкшему к безраздельной и, зачастую, импульсивной власти Владыке.

Тёмный Кочевник развеял дурные мысли, погрузившись во всё чаще посещавшие его далёкие воспоминания. Подумать только, ведь когда-то он и не мечтал о торжестве всевластия и даже не допускал помыслов, в которых он станет подобным ужасом миров. Его путь начинался иначе. Кочевник не был уверен в том, как долго уже тянется эта жизнь, но в памяти его разума сохранились сюжеты зарождения первых фундаментов молодого, ещё не обретшего очертаний мироздания, отчего напрашивался вывод, что было ему практически столько же лет, сколько и существующему порядку, а, может быть, он был немного моложе и своих Создателей. Как бы там ни было, но Кочевник как никто иной мог поведать о вечности.

В отличие от большинства вышестоящих обитателей Вселенных он, как и все представители его немногочисленной расы – Архонтов, ни разу не перерождался. Его вместилище – исключительная кочующая чёрная дыра – была столь же особенна и столь же невообразимо стара, как и он сам. Едва почувствовав самого себя, Тёмный Кочевник начал выполнять заложенные в его сознании функции – он делал то, для чего был создан – наводил порядок, уничтожая и давая возможность появляться чему-то новому. Кочуя между мирами и измерениями, он перемешивал материю, строительный материал, выступал катализатором для будущих Вселенных и никогда ранее не порабощал высшие расы. Это было запрещено Создателями. Уничтожая что-либо, Кочевник, не задумываясь, по крупицам отсеивал чистую энергию жизни, чтобы та могла переродиться и ступить на новые пути эволюции разума и души. Так он и поступал, и не одна Вселенная пронеслась перед ним в мучительных рождениях и благостных, освобождающих дух, смертях. Это продолжалось достаточно долго, пока сам Кочевник не потерял счёт увиденным мирам, а их отличия, весомые и не очень, не слились для него в однообразную размытую карикатуру, без контуров и красок.

Управляя колоссальной энергией, скрытой в совершенном пытливом уме, он не прекращал тянуться к новому, изучая все, что попадалось ему на пути. Только наука, в любом своём проявлении, только светлая, никогда не гаснущая искра знаний могла удерживать его разум от томительной тоски вечности. Жизнь стала для него предсказуемой, наука же – никогда. Перспективы знаний ширились и всегда оставляли в себе место для неразгаданных возможностей. Осветишь одну тайну – и её сразу же вытеснят другие, ещё покрытые мраком невежества домыслы, которым только предстоит вырасти до аксиом. Но и этот конвейер тайн мироздания от мира к миру приходил в упадок. Постепенно, шаг за шагом, Тёмный Кочевник полностью познал глубины своей сущности, докопался до большинства таинств пройденных Вселенных. И лишь приняв всё, что было ему доступно, Кочевник понял, насколько жестоко с ним обошлись Создатели. Они дали ему жизнь длиною в вечность, без возможности разорвать связь с вместилищем, без возможности хоть когда-нибудь постичь иную судьбу. Бесконечное монотонное, связанное цепями существование уже давно наводило на него тоскливую меланхолию, но, осознав, что в дальнейшем ничего не изменится, и ему до скончания времени придётся бродить между мирами, выполняя однотипную, законсервированную в установленных пределах работу, Кочевник впервые ощутил на вкус, что такое затаённая, бродившая в нём многие годы злоба. В те мгновения, потеряв самообладание, он невольно сделал то, чего не делал прежде – свернул с проложенного Создателями пути, позволив чёрной дыре самовольно пуститься вдаль. Нарушив выжженный в его разуме маршрут, Кочевник ожидал чего угодно: предупреждения, безмолвной расплаты, уничтожения, но то, что последовало дальше, удивило ещё не состоявшегося Владыку куда сильнее его фантазий. Ответом от Создателей было немое равнодушие.

С тех пор вместилище Кочевника так и не вернулось на прежний путь. Некоторое время Владыка еще опасался появлявшегося в мыслях красочного наказания, но его не последовало – ни тогда, ни в дальнейшем, когда он преступил ещё один запрет и начал порабощать сущности, впитывая в себя их силу, ни сейчас, когда он намеревался зайти ещё дальше и обрести истинное всевластие и бессмертие – стать равным Создателям, равным высшему разуму, который только могло представить его развитое воображение.

Подобные планы посещали тщеславные, дальновидные помыслы Кочевника и раньше. Конечно же, он хотел приблизиться к Создателям. Однако, сколько бы живительной энергии он ни впитал, сколько бы сущностей ни пленил, это хоть и давало ему непостижимую, не имеющую аналогов силу, но не позволило главного – покинуть границы доступных измерений, освободиться от чёрной дыры, не теряя при этом её энергии, и взобраться выше черты пределов – в неизвестные никому миры Создателей. А теперь ещё и начинались проблемы с его вместилищем. Чёрная дыра деформировалась, близилась к угрожающей нестабильности, расширившись до размеров гигантского галактического мегакластера. В мироздании существовали карликовые Вселенные, которые уже давно были меньше неё чуть ли не вдвое. Таскать такой груз на своих плечах Кочевнику становилось всё труднее, и в какой-то момент Владыка практически смирился, поверив, что не найдёт решения, как облегчить свою ношу и не утратить накопленных сил. Он отказался от поиска заветных знаний, пустил свой разум на самотёк в настоящий хмельной, неконтролируемый загул, посвятив праздные дни философско-мазохистским забавам, примитивному физическому насилию и глупому разврату. Миллиарды световых лет он просто развлекался, играя судьбами своих рабов, а порой и целыми мирами. Именно в этих суетливых или, напротив, неспешных часах ковалась его нынешняя чёрствая, всем неудовлетворённая, холодная и в то же время страстная личность. В них он полностью утратил последние остатки жалости, мораль его обрела угодные только ему каноны, ум обзавёлся тонкой, не лишённой своего очарования философией, а тоскующая душа помутилась ощутимым привкусом лёгкого сумасшествия. Тёмный Кочевник и сам не догадывался, как близко находился к безумию. Перегруженная энергией чёрная дыра пожирала, душила и отупляла своего хозяина не хуже, чем Владыка преображал в ничтожества порабощённых невольников. Впоследствии Кочевнику всё же удалось практически вылечиться, остепениться, увидеть и признать запущенные коррозии своего разума. Более он никогда не позволял себе терять равновесие ума, а разум держал под пудовым замком. Но длительные шальные годы всё равно оставили на нём глубокие рубцы, что послужило одной из причин, по которой в некоторых физических обличьях Владыки проскальзывала толика сумасшествия.

Лишившись полюбившихся ощущений спящего разума, Кочевника ещё долго надламывала зависимость. Без разгульного наркотика его попеременно преследовали злость, паника, отчаяние. Смирение же наступило относительно недавно и сменилось затяжной тоскливой пустотой. Тот короткий период был единственным, когда Владыка оставил в покое как своё вместилище, так и заточённые в нем структуры. Это существование походило на небытие, но смертью его назвать было трудно. Как бы Архонт ни пытался, разъедавшая изнутри тревожная пустота не отпускала его старую душу. За какие бы мысли он ни ухватывался, они не могли удержать рассеянное внимание, завладеть разумом, побудить подлинный интерес. У Кочевника всё никак не получалось придумать, для каких целей ему существовать, но и не жить было невозможно.

Желания вернулись к нему не сразу. Их породили сплетни, коими редко дышали пустынные миры. Всё чаще до ушей отрешённого Архонта стали долетать обрывки разговоров, и суть этих пересудов медленно раздувала в разуме Владыки искорки потухшего любопытства. Через пытки и угрозы, через лесть и притворство, сотней иных способов Кочевник раз за разом выслушивал подобные сплетни. Глупые, наивные, бодрые, испуганные, самонадеянные или затравленные голоса разных рассказчиков схожими словами повторяли ему порой совершенно непохожие истории – на то это и сплетни, чтобы обрастать ложью. Но было в рассказах и нечто общее – все они касались одного предмета – осколка-носителя.

Ещё до того, как его надежды подтвердились, Тёмный Кочевник уже догадался, о каком именно носителе шла молва. Не таком, что нередко попадались ему на руинах разбитых цивилизаций. Этот осколок был не просто образцовым. Подобных ему не создавала ни одна цивилизация миров и не могла создать. Это был абсолютный тайник, идеальный, по-своему умный, но главное – в нём оставалось то, что могло скрываться в его гранях. Тёмный Кочевник не обманулся, посчитав, что столь уникальный носитель может хранить только уникальную информацию. Когда же он узнал, что с его помощью в одной из Вселенных было совершено то, что по представлениям высших обитателей миров совершить нельзя, Архонт понял: знания, зашифрованные в носителе, – сакральны, а в его случае – ещё и спасительны.

Заинтересовавшись реликвией, Тёмный Кочевник сразу же попытался найти её привычными методами – телепатией, но вскоре столкнулся с проблемой – осколок был неподвластен ему во всех смыслах и не реагировал на сознание Владыки, что ещё сильнее распалило волю Архонта. Не разобравшись до конца, ещё только предполагая и надеясь, что этот носитель именно тот, о котором когда-то так безрезультатно грезил его ещё молодой ум, Кочевник с небывалым воодушевлением ощущал давно забытый энергетический подъём и иссохшую без глотка стремлений жажду. По силе это откровение равнялось новому рождению, мощному стимулу двигаться дальше.

Однако, как бы ни была велика воля Владыки, всё, что ему удалось, – это выяснить, что носитель обрёл пристанище в одном из миров, попав в руки глупой бессмертной девки, управляющей долговечной звездой. Не медля, тень сущности Кочевника устремилась к нижестоящим мирам, разыскав владелицу реликвии. Он нисколько не видел в ней соперницы – обычная однополая бессмертная сущность, представительница древней расы вышестоящих существ, на редкость сильная, красивая, но всё же простая, такая же простая, как и безликая вереница ей подобных. Удивительно, что реликвия предпочла именно её. Но не это послужило толчком для возникшей ненависти Владыки. Увидев, что осколок был передан ещё более ничтожным созданиям, чем она, Тёмный Кочевник пришёл в ярость. Именно понимание того, что величайшая реликвия доступных измерений добровольно подчинялась полусмертным, дряхлым червям, высвободило накопившуюся с годами лють. В смятении гнева Кочевник обрушил на систему Красной Звезды всю доступную ему силу, но, к его счастью, его вместилище находилось далеко и энергии оказалось недостаточно для уничтожения. В то мгновение он ограничился только предупреждением, лишь позже осознав, какую глупость мог совершить.

Быстро остудив гнев и возвратившись к чёрной дыре, Владыка, нехотя, порадовался своему бессилию, ведь вместе с Солнечной системой он чуть было не испепелил и осколок. До сих пор Кочевник не понимал, что именно ищет, и не мог рисковать реликвией. К тому же, и без этого у него назревал главный вопрос – как ею воспользоваться? Он по-прежнему не ощущал осколок и не был уверен, что сумеет его увидеть.

Впредь не только осторожность, но и хитрость стали его спутниками. Вместо быстрого нападения на солнечную систему Красной Звезды Тёмный Кочевник избрал расчётливую запутанную игру, обо всех поворотах которой не знали ни его приближённые, ни, тем более, его пешки. Начал не потому что хотел истребления, войны, новых рабов, забав и ощущений. Затеянное им выгодно скрывало его настоящий замысел, и никто, ни Илтим-Кали, ни её жалкие друзья, ни гордый Антарес не догадывались об его сути. Сами того не понимая, каждый из них, словно по нотам, продолжали озвучивать написанные Кочевником для них аккорды, всё ближе подводя Владыку к цели.

Конечно, он допустил несколько второстепенных ошибок: недооценил живучесть расы илимов, не предвидел вмешательства Антареса и его метаний между предательством и дешёвой верностью, из-за которых Кочевник теперь временно лишился возможности находиться в его галактике, слишком понадеялся на расторопность илимских пешек, до коих он ещё доберётся, и пока что не решил, как относиться к прощальному подарку Илтим – её мутантам, перешагнувшим свою эволюцию. Кочевник был рад, заблаговременно позаботившись о таких, как они, и если бы его слуга убил и этих двоих, Владыке не пришлось бы сейчас тревожиться по пустякам.

Но в остальном он был доволен.

Ему уже доложили о том, что Красная Звезда покинула свою Вселенную и отправилась в множественные миры. Всё шло своим чередом, и Тёмному Кочевнику оставалось лишь незримо наблюдать и подталкивать своих дублёров в нужном направлении.

В его пьесе, как и в его жизни, начинался завершительный акт.

Глава 1

Горячая влажная слизь стекала между пальцев Энлиля, обволакивая изорванное лицо и уцелевшую руку жижей, состоящей преимущественно из запёкшейся крови, раздробленных костей, грязи и взорвавшихся внутренностей. Командир отхаркивал мерзкие солоноватые комки, с досадой рассматривая ещё недавно живую плоть и пытаясь упорядочить вновь разбушевавшиеся мысли. Это было не к добру. Мысли стоило контролировать. Возможно, Энлилю удалось бы быстрее успокоиться, если б не одно «но» – размозжённая плоть, в которой он беспомощно увяз, принадлежала ему. И наблюдение за тем, как всё твоё тело от ног до грудной клетки полностью уничтожено, а тебе самому ничего не остается, кроме как в очередной раз захлёбываться своей же рвотой, лишь сильнее спутывало неопытный, едва переродившийся разум.

Боль казалась невыносимой, нервной, натянутой, но Энлиль знал, что, если бы он мысленно не уменьшил её, ощущения превосходили бы нынешние в десятки раз и взорвали бы его уцелевший мозг. Это было то немногое, чему командир научился, – частично блокировать боль. Облегчить же чем-то ещё своё нынешнее состояние Энлилю было сложно.

Рядом незаметно появился Энки.

– Помочь? – поинтересовался напарник.

Командир ощутил, как от товарища начинала распространяться невидимая энергия, направленная на его регенерацию.

– Нет! – поспешно отказался тот. – Я должен сам.

Энки сдержанно пожал плечами. Оба они всё реже обращались к обычным словам, неосознанно переходя на телепатическое общение. Без продолжения ненужного разговора, наёмник тихо исчез, оставляя командира наедине с его привычной проблемой.

Успокоившись, Энлиль сосредоточенно застыл, отгоняя от себя весь ненужный шум. Некоторые вещи давались ему лучше, некоторые сложнее, нежели Энки, и регенерация входила в число последних. Сам он изначально ещё подсчитывал количество случаев, когда ему, как и сегодня, приходилось оставаться изувеченным по воле своего же разума, но, чем дальше удалялся тот день, когда Кали сотворила с ними всё это, тем реже Энлиль думал о статистике неудач. Теперь в состоянии полутрупа он находился куда чаще, чем в здравии.

С четвёртой попытки ему всё-таки удалось притянуть рассеянные частицы для построения своей плоти, возвращая их на прежние места. Пошевелив обретёнными конечностями, командир не спеша поднялся, давая себе обещание быть осмотрительнее при телепортации. Причиной его травм, как правило, становилось неудачное перемещение. Энлилю не всегда удавалось выбрать правильную точку прибытия, и иногда он оказывался разорван невидимой материей или энергией, соединяющей слои пространства, но чаще наёмника просто сталкивало с попавшимися при материализации телами. Он врастал или застревал в камне, телепортировался под землю, в воду, и уязвимая плоть, не защищённая энергетикой разума, моментально превращалась в мертвечину. Сегодня ему отчасти повезло – у него хотя бы оставалась голова на плечах. В случаях же, когда тело рассеивалось полностью, воссоздать его было куда сложнее.

Закончив с регенерацией, Энлиль недовольно оглядел самого себя. Что-то в их с Энки самовольном обучении не заладилось изначально. Повлияв на их эволюцию, Кали дала им не только толчок в развитии, но и поделилась с ними многим, что знала сама, но тех навыков, которые, несомненно, пригодились бы друзьям, в памяти их разума не оказалось. Им приходилось действовать вслепую.

С их последней встречи пробежало чуть больше двух месяцев. Едва очнувшись в покоях Канцлера, с первых секунд пробуждения и по сей день, как и Энки, Энлиль неизменно пребывал в борьбе со своими главным врагом – самим собой. Поначалу его обновившийся разум был милостив, оставаясь в беспамятстве. Но потом командир начал всё чаще сталкиваться с изменениями, проявлявшимися в той или иной форме, и уже не мог укрыться в темноте обморока. Его неконтролируемый, непонимающий своих пределов разум рвался во все стороны, что приводило к ужасным, непредсказуемым последствиям.

В первые дни нового существования ему и Энки пришлось пропустить через себя столько эмоций, сколько наёмники не испытывали за всю жизнь, и главной из них оказался страх. Энлиль боялся практически всего, что открывалось его мыслям, боялся копошащихся в голове и теле незаметных доселе ниточек энергии, но, главное, чего больше всего опасался наёмник, так это того, на что были способны эти ниточки, когда сплетались в энергетический ком и соскальзывали с невидимых округлых границ его разросшейся яркой души, устремляясь в слои пространства.

Подобные неконтролируемые выбросы энергии, из-за которых друзья невольно переломали все здания в окрестностях сената и убили десятки невинных, стали не последней причиной, заставившей Энлиля и Энки покинуть столицу и центр системы. По настоянию Хранителей наёмники перебрались на непригодный для колонизации спутник газового титана, расположенный на окраинах Солнечной системы.

Этот уединённый скалистый шарик погубил бы на своей поверхности любого, кто остался б в его спёртой, тяжёлой кислотной атмосфере дольше пары секунд, но, к удивлению наёмников, смертоносная среда нисколько не отразилась на их самочувствии. Лишь позже оба заметили, что им попросту не нужно было дышать. И не только это. Более наёмники не чувствовали надобности в пище, воде. Они не замечали разницы температур, не страдали от раздражителей, болезней, радиации. Правда, была усталость, осевшая в них с растратой энергии. Она исчезала, лишь стоило тем восполнить утрату, но, так как оба постоянно совершенствовали свои навыки, усталость окончательно загостилась в их телах и мыслях, доводя порой до изнеможения и физической смерти.

Труднее же всего оказалось смириться с возросшими или видоизменившимися эмоциями. Порой они пропадали вовсе. Полное отсутствие эмоций, тем не менее, не было полным. Появлялось чувство всевластия, и, возможно, гордыни, опасное и предсказуемое, ведь оно побуждало друзей к эгоцентризму и последующему подтверждению через силу своей уникальности. Но схожее состояние длилось недолго и сменялось взрывом отходивших от сна эмоций, что вело к стыду и осознанию совершённых ошибок.

Если изнеможение ещё можно было терпеть, то несвойственные смертным существам яркие переживания подчас выбивали из колеи. Горечь, чувство долга, любви или дружбы из мелкой мороси перерастали в бурный ливень, ураган, и труднее всего было справиться с болью. Этот особый вид боли, что в прежней жизни отдавал лишь щемящим спазмом в груди, возникал теперь при соприкосновении с невидимой энергией. Стоило кому-то из них задеть товарища или нарваться на свой же пучок энергии, что недавно произошло с Энлилем, как пострадавший уже корчился в агонии. Страдало не тело, не простая оболочка, хотя чаще именно оно и оказывалось разорвано или испепелено. Оба уже давно догадались, что именно могло так болеть – душа – их израненные сущность и разум, но по привычке продолжали связывать болезненные ощущения лишь с телом.

Убедившись, что невидимые раны уже зарубцевались, Энлиль собирался вновь вернуться к практике. Мгновенная телепортация нравилась командиру. Невольно он сравнивал себя с пилотируемым крылатым кораблем. Летать он уже умел, но вот с приземлениями дела обстояли гораздо хуже. Вложенные в его разум знания уверяли Энлиля в том, что ему под силу пересекать миры, даже измерения, но пока что наёмник с трудом перемещался между двумя соседними спутниками, и каждое третье такое путешествие заканчивалось потерей головы. В такие мгновения, пытаясь спрятаться от боли, он без стыда начинал поносить Кали, но это не приносило облегчения. Наёмник до сих пор поддавался страху.

На что только надеялась Кали, вверяя им такую ответственность? До ускоренного скачка в эволюции оба они, как выяснилось, и понятия не представляли, что их ждёт, а те ожидания, которые, напротив, у них имелись после разговора с Канцлером, ни в какую теперь не шли с подстерёгшей действительностью. Энлилю было горько признавать свою недееспособность. Он и Энки честно старались побороть самих себя, но не могли превзойти того, чего не понимали, а не понимали они многого. Они догадывались, на что способны, но были не в состоянии воспользоваться этими способностями правильно, знали, с чем им придётся столкнуться, и не сомневались, что при таком уровне подготовки проиграют. А ведь пока друзья даже не заговаривали о неизбежном – приходе самого Тёмного Кочевника, о котором, благодаря подаренным Кали воспоминаниям, теперь были осведомлены гораздо подробнее, чем хотели. Пока что их скромной целью оставалось защитить Республику от рабов Владыки, армады которого уже толпились в тёмных окраинах галактики. Знали они и то, что его кочующее вместилище вскоре окажется достаточно близко к их Вселенной. С математической точностью умы друзей просчитывали возможные сюжеты такого появления, и все они неизменно вырисовывались фатальными.

Впрочем, ещё оставалась сама Кали. По каким причинам и куда она так стремительно отправилась, наёмники были не в курсе. Любые размышления об этом незаметно для самих парней быстро затухали, словно натыкаясь на поставленный блок, запрещающий им даже заикаться на данную тему. Да и будь у друзей возможность подумать о своём божестве и её замыслах, вряд ли бы их волновал этот вопрос. Что действительно заботило их головы, так это грядущие события, ведь до возвращения Кали обоим предстояло выступить защитниками Республики. Но, наблюдая со стороны за собой и Энки, Энлиль прекрасно понимал: защитники из них никакие. Пока что вреда от наёмников было куда больше, нежели пользы. Если в ближайшее время начнётся настоящая битва, они скорее уничтожат себя самих, нежели помогут армиям Республики в войне. От таких перспектив становилось отвратно. Может, именно поэтому никто из них ни на минуту не мог остановиться, успокоиться и не стараться прыгнуть выше никчёмной головы. Прекратить метаться в своих глупых, безрезультатных стараниях. Обоим давно требовался отдых. Их израненные души не успевали заживать, а энергия – должным образом восстанавливаться. Разум же каждого всё чаще поддавался горячке сбивчивых мыслей, что влекло за собой ещё больше промахов и неудач.

Задумавшись об этом, Энлиль безмолвно застыл в прежней позе, отложив очередной скачок. Он направил всю доступную ему энергию не на то, чтобы совершить телепортацию, а для усмирения своего кричащего разума. Уживаться с этим неконтролируемым шумом ещё хоть немного командир был не в состоянии. Стопроцентного результата его поступок не принёс. В уплату за высвобождённую энергию поток мыслей не ослабел, хоть частично и попал в проложенные для него русла. С облегчением Энлиль окунулся в состояние, едва напоминавшее тишину, но для него она показалась спасительным дивным покоем.

Продолжая исцеляться тихо гомонящей тишиной, командир думал о том, о чём давно следовало подумать. Все прошедшие дни им так хотелось обуздать самих себя, что только сейчас он начинал понимать, насколько безрассудно и глупо друзья топтались на месте, не могли достигнуть устойчивой концентрации мыслей, во многом уступая в этом даже первым ученикам Хранителей, не говоря уже об их наставниках.

Но даже Хранители не были способны помочь наёмникам, ни в первые часы после пробуждения, ни сейчас. Находиться рядом с парнями было бы сродни тому, что находиться подле эпицентра взорвавшейся звезды. И пока они не научатся простому контролю, никто не будет в безопасности. Это Энлиль понимал и сам. Он уже знал, к чему приводят разгулявшиеся вольные мысли. Одна упущенная мыслеформа, один потерянный комок энергии преобразовывались в действие, а действие в результат. Хватит и того, что будучи здесь, в, казалось бы, идеальном для них месте, они уже стали причиной уничтожения нескольких спутников, обломки которых случайно были перекинуты ими на орбиту Аккада, отчего ещё не пришедшая в себя после вторжения столица столкнулась с метеоритной бомбардировкой. И это был не предел их реальных возможностей. Иногда, в редкие секунды забвения, когда разум Энлиля погружался в полусон, командир видел свой мир – обычную трёхмерную Вселенную в иных ракурсах, во всех её слоях и оттенках. Он видел соседние параллельные миры, непонятные реальности своего дома, далёкие отблески вышестоящих миров других измерений, и что-то подсказывало ему, что в его власти созидать нечто подобное, великое, необъяснимо прекрасное, как и в его власти всё это подкашивать и уничтожать. И от этого преследующий его страх ещё сильнее обволакивал юную и неопытную душу командира.

Масштаб. Вот что заставляло трепетать обоих. Масштаб, который невозможно было представить. Лишь соприкоснувшись с материей вышестоящих измерений, друзья поняли, как уютно на самом деле было жить в их простой, лишённой замысловатости трёхмерной Вселенной. Но их души рвались выше, за пределы привычных аксиом, туда, где они сами могли писать свои законы и существовать в своих рамках. И каждый раз подобный практически хаотичный чувственный порыв сулил неприятности, заканчиваясь в лучшем случае физической смертью, в худшем – очередной катастрофой.