Текст книги "Без крестной феи"

Глава 9

Валера Володин посмотрел на часы. Время близилось к полудню. Работать ему сегодня до трех – так велело начальство. Еще оно велело закрыть всю незакрытую документальную отчетность. Разобраться в кабинете, где у него частенько бывал беспорядок. И после трех часов пополудни он мог быть свободен.

Валера печально вздыхал, слушая указания. Ворчал, что работы на два дня и он не Золушка. Но печаль его была наигранной, и ворчал он, отвлекая начальство. Чтобы не нагрузили еще чем-нибудь. Чтобы не бросили кому-нибудь в помощь. Чтобы он с утра до трех попросту отдохнул, посидел за компьютером и прошел очередной уровень любимой игры. Он мог себе это позволить, поскольку все давно сделал: и отчетность закрыл, и в кабинете разобрался. Теперь мог поиграть, покурить и снова поиграть.

Жена ему велела купить все по списку, который вручила еще вчера утром. Но только сегодня после трех, чтобы продукты не лежали в холодильнике у него в кабинете.

– Сам знаешь, где работаешь. – Она театрально передернулась и сделала страшные глаза. – Я не хочу, чтобы наши продукты там были, Лерик! Их нам с тобой потом есть.

То, что он каждый день кладет в холодильник, который стоит у него в кабинете, контейнеры с обедами и употребляет их потом, жена благополучно опускала. Конечно, он закупил все еще вчера. Продукты по списку, плотно упакованные в пакеты, лежали в рабочем холодильнике, мирно урчащем в углу его кабинета. И ему не придется сегодня давиться в магазинных очередях, торчать в пробках и проклинать судьбу.

А почему? Правильно! Потому что он обо всем позаботился заранее. Он предусмотрителен и мудр. Или мудр, а потому предусмотрителен.

Валера улыбнулся старому клену, о чей ствол опирался, докуривая вторую по счету сигарету за утро. Через несколько секунд он запустил окурок в урну, поправил на плечах теплую куртку, повернулся к двери, и тут его окликнули.

Он просто замер на месте, боясь поворачиваться и мечтая о том, что ему послышалось. Он не ждал никого сегодня в «гости». Его отделение на прием не работало.

Тогда кто?!

Валера медленно повернулся, снова поправил куртку на плечах и недоуменно уставился на парочку молодых людей. Они были живыми, но выглядели встревоженными.

– Что хотели, молодые люди? – Валера осторожно скрестил два пальца на правой руке, за спиной. – Мы сегодня не работаем. Если кто-то преставился, в соседнее отделение.

Девушка передернулась, как давеча его жена. Всем телом! Как если бы через нее пропустили ток. Только если у жены это вышло наигранно, эта не играла. Ей было жутко, по-настоящему, без притворства, и это Валеру насторожило: жди проблем! Не просто так она здесь появилась.

А так девушка была симпатяшкой: кудряшки, зеленые глазищи вполлица, губки алые, пухлые. И фигурка ладненькая. Только веяло от нее какой-то неприкаянностью, будто она была никому не нужна.

Но это он философствовал. Имел такую черту: порассуждать о своих «пациентах» – какими они были при жизни, как себя вели и что делали.

Парень рядом с ней очень сильно сутулился. Распрями он спину и расправь плечи, сразу стал бы выше и интереснее. А еще стрижку не мешало бы ему поменять, и выражение лица с подозрительного на приветливое. Был бы тогда сносным партнером для зеленоглазой девчушки. А так – не пара они. Совсем не пара.

– Нам надо взглянуть на девушку, которую нашли в парковой зоне на лыжне несколько дней назад, – произнес парень хорошо поставленным голосом. – Вы позволите ее опознать?

Валера стукнулся лбом о дверь, с ручки которой соскользнула его рука.

– Что за ерунда? Ее же опознали!

– Кто? – черные ресницы девчушки заметались вверх-вниз.

– Ее жених. Был сегодня рано утром и даже документы подписал.

– И точно зафиксировано, что это Александра Витебская? – недоверчиво сощурился сутулый малый.

– Совершенно точно, – не хотел сдаваться Валера и пускать их внутрь, хотя имени не помнил. – Что-то еще?

– Да. – Парень зашагал вперед, прямо на него, волоча за рукав девчушку.

– Что? – Валера встал в дверях, широко расставив ноги и собираясь защищаться.

– Взглянуть, – остановился парень сантиметрах в сорока от него.

– Зачем?

Валера взглянул на часы: двадцать минут первого. Если вдруг обнаружится, что утренний визитер ошибся, и документы им были подписаны ошибочно, то это грозит…

Да ничем ему лично это не грозит! Он вызовет звонком Горелова и передаст ему с рук на руки эту сладкую парочку – пусть разбирается.

– Мы хотим убедиться, что не произошло ошибки, – слабым голосом вставила девчушка и тут же спряталась за сутулую спину своего спутника. – Простите нас. Но могла произойти ошибка, и я виновата в ней. Человек сейчас сидит в тюрьме из-за этого. Возможно, хороший человек.

– Так. – Валера почесал шею под воротником толстой рубашки и не сдвинулся ни на сантиметр. – Быстро и по пунктам: кто, когда, что за ошибка? Рассказываете мне всю правду и ничего, кроме правды. И только тогда я, возможно, позволю вам войти.

И началось! Девчонка несла такую пургу в течение десяти минут, что у него закружилась голова, и он прервал ее громким криком:

– Стоп!

Она тут же замолчала.

– А теперь отвечай на мои вопросы. Точно, быстро и без лишней воды.

– Ага, – закивала она, заставив заплясать кудряшки, выбившиеся из-под шапки.

– Ты видела, как подозреваемый тащил в парк поздним вечером девушку, которую потом обнаружили мертвой?

– Да.

– Но обнаружили ее в другом парке.

– Так.

– И днем раньше, как оказалось.

– Да-а-а… – протянула она и всхлипнула. – Я ошиблась. А Горелов не спросил. Не уточнил дату. А сегодня утром по радио, когда сказали…

– Это я уже слышал. – Валера снова почесал шею: кожа зудела, то ли от нервов, то ли от нового порошка, которым жена постирала его рубашку. – То есть девушку, как ее там…

– Александру Витебскую, – услужливо подсказал парень зеленоглазой малышки.

– Да, Витебскую вы видели живой и невредимой уже после того, как на лыжне нашли труп?

– Получается, так, – она неуверенно глянула и шмыгнула носом. – И мы хотели бы убедиться, что я ошиблась, а тот человек, которого арестовали, не виноват.

– Мы все в чем-то виноваты, – философски изрек Володин и с тоской глянул в серое небо, обещающее через пару часов сильный снегопад. – Все, без исключения. И если его арестовали, значит, он имел неосторожность побывать не в том месте не в то время. Ладно, идемте, молодые люди…

Разумеется, в три часа пополудни его рабочий день не закончится, нечего и надеяться. И все его тайные приготовления не имели никакого смысла, потому что в погибшей девушке свалившаяся ему как снег на голову Мария Нестерова неожиданно опознала свою подругу по детскому дому – Татьяну Иващук. Она потребовала немедленно это зафиксировать и вызвать Горелова.

Нет, сначала она шарахнулась в обморок, Валере пришлось приводить ее в чувство посредством ватного тампона, смоченного нашатырем. Потом она прорыдала минут двадцать, а после уже принялась выдвигать свои требования. Хотя…

Конечно, он лукавит. Ничего она не выдвигала. Просила слабым голосом, без конца всхлипывая и сотрясаясь всем телом, и то и дело повторяла про важную примету, по которой и опознала тело подруги.

– Это только у нее такое родимое пятно. Только у Тани. Второго такого нет…

Родимое пятно она обнаружила, попросив перевернуть тело погибшей девушки. Но Валера подозревал, что она ее и так опознала, едва взглянув. Как бы не было обезображено лицо, она узнала подругу: по рукам, ногам, груди. А когда уж родимое пятно под левой лопаткой обнаружилось, тут уж все сомнения отпали.

– Так что, Валентин, ускоряйся. Мой рабочий день не резиновый, – проворчал он, дозвонившись до Горелова в десять минут третьего. – Работаю до трех и ухожу.

– Хорошо, – произнес Горелов таким усталым и несчастным голосом, что Валере его даже на какой-то момент сделалось жалко. – Ты там оформи все, как положено, а я подъеду и заберу их для дачи показаний. Как теперь с подозреваемым поступить? Сейчас адвокат развопится. Бумаг надо кучу оформить, чтобы его выпустить, а никого уже на месте нет. Твою же мать, а!..

Горелов вошел в кабинет Володина без десяти три. Быстро просмотрел бумаги, поблагодарил Валеру, уже одетого в куртку и шапку и нетерпеливо топтавшегося на пороге, и пригласил ребят на выход.

Выходили они все вместе.

– Спасибо, – пожал Валентин протянутую Валерой руку и скорбно глянул: – И с наступающим.

– И тебя.

– Да-а… – протянул Горелов и покосился на молодых людей, застывших у его машины. – Чую, праздник у меня удастся.

Валера кивнул и пошел на стоянку. Свою машину он завел ровно в пятнадцать ноль-ноль и выезжал на забитый транспортом проспект с легким сердцем. Как ни старалось провидение ему подгадить, он все успел. И времени до новогоднего застолья еще уйма. Он даже подремать успеет, чтобы не свалиться в половине первого в кровать, разочаровав своих домашних.

Горелову, конечно, не повезло. Опрос свидетелей под протокол – час, как минимум. Потом надо будет что-то с подозреваемым решать. Горелов сказал, у того адвокат матерый, проблемный. Надо будет освобождать из-под стражи, а это метаний часа на два. Хорошо, если Валентин к бою курантов дома окажется.

Ну… У Горелова своя служба, а у него своя.

Навигатор послушно провел его дворами, минуя все пробки. Возле дома Валера парковался уже через тридцать семь минут. Это был рекорд для тридцать первого декабря. Он был крайне доволен собой и своей предусмотрительностью.

И лишь, помахав рукой жене, выглянувшей с балкона, он вспомнил.

Продукты! Продукты для новогоднего стола, плотно упакованные в пакеты, так и остались лежать на полках холодильника, мирно урчащего в углу его кабинета.

Глава 10

Он ненавидел праздники. Особенно такие, как затянувшиеся новогодние. Кто придумал отдыхать так долго? Зачем? От чего?

Гриша Рогов хмуро глянул на громадные кучи мусора, только что привезенные. В рабочие дни столько мусора горожане не производят, только в праздники. Он мог бы сосчитать, во сколько раз возрастает количество произведенных отходов с каждого микрорайона, если бы был силен в математике. А так он просто констатировал, что до хрена. Складывалось ощущение, что горожане не отдыхали, не праздновали, а соревновались друг с другом: кто больше произведет дерьма за эти выходные.

Рогов навскидку определил, что из-за трех только что отъехавших машин и двух предыдущих работы ему будет на три часа, никак не меньше. Это почти до обеда. В будни он управлялся за час.

– Вас бы всех… – прошипел он зло и двинулся к своему старому бульдозеру.

Вообще-то, на полигоне имелась и другая техника: новая, современная, с хорошей изоляцией. В кабине совершенно не воняло, и сиденье было удобным, приятно амортизировало под его немалым весом. Но технику эту Гриша не особенно любил, называл ее «белошвейкой». Удобно – да, но заморочено. Панель вся сияет и светится, как елка новогодняя. Он половины функций не изучил до сих пор, а начальник грозился ему экзамены устроить. Может, потому и не нравилось ему на ней работать, что он не использовал ее в полную силу? И времени поэтому тратил в разы больше? Черт его знает!

Старый, громыхающий, провонявший до последнего винта бульдозер был его любимым напарником. С ним он сроднился уже давно, его втихую и использовал, когда руководства не было поблизости. Вообще-то, его давно списали. Даже солярки на него не выделялось, но Рогов изыскивал возможность его заправить. И в выходные дни, такие, как сегодня, работал только на нем.

Он влез в кабину, задраил окошко, завел мотор, подождал, пока прогреется, и через пятнадцать минут двинул старую тяжелую машину на самую огромную кучу мусора.

Старичок пыхтел и надрывался на высоких оборотах, но работу свою делал исправно. Тяжелая машина, хорошая. Гриша через час пятнадцать даже принялся насвистывать, поняв, что управится раньше обеда и у него даже будет время посмотреть телик.

Новогодние программы он любил. Это единственное, что ему нравилось в праздники. Показывали старые комедии, мультики из его детства, концерты с любимыми исполнителями, многих из которых уже не было в живых.

В кармане на груди заворочался мобильник. Гриша приглушил мотор, достал телефон, глянул: звонил племянник Вовка. Непутевый оболтус – сынок брата. Вечно попадал в какое-нибудь дерьмо и сидел на мели. К нему напрашивался иногда – в мусоре порыться, что-то находил, отмывал, продавал. Гриша был не против. Жалко, что ли! Лишь бы начальство не видело.

– Дядь, привет. – Вовка шумно двинул носом. – С прошедшими тебя.

– И тебя.

Гриша скупо улыбнулся. Какой ни скот, а все же родня. Вспоминает о нем хоть изредка.

– Я тут тебе подарков везу. Отец с матерью целую коробку собрали. Жратвы там. Свитер мать связала. Специально для тебя.

– Уже везешь?

В животе у Рогова заурчало в предвкушении вкусного обеда. Жена брата готовила великолепно. Брательник из дистрофика давно превратился в кабана.

– Ага… Уже почти приехал. Ты работаешь? А, вижу, в старой колымаге опять.

Племянник снова шумно засопел, видимо, выбирался из машины. Лишними килограммами его Господь тоже не обделил.

– Я коробку в дом занесу. И пороюсь, ок?

– Ройся, – позволил Гриша и завертел головой, пытаясь за грудой мусора рассмотреть машину племянника. – Только начинай с западной кучи. Там давно не тронуто. Туда я после обеда планирую.

Он снова завел старый мотор, позволил ему прочихаться, покапризничать и повел машину на очередную кучу.

Он видел краем глаза, как Вовка, облаченный в защитный костюм, с металлоискателем в руках двинул к западной стороне полигона. Там было не особенно много – привезли с трех микрорайонов в восемь утра всего две машины. Искать ему будет проще. В обед они вымоются под душем со специальным средством, уничтожающим почти все запахи, вместе сядут за обеденный стол, может, и попразднуют.

Гриша повеселел и даже пробовал петь, но через пару куплетов замолчал. Собственное пение угнетало даже его самого: ни слуха, ни голоса. У него, если разобраться, вообще не было никаких талантов, кроме как избавлять человечество от произведенных им отходов.

Родившаяся в голове мысль ему понравилась, показалась такой мудрой и правильной, что он даже счастливо рассмеялся, разворачивая бульдозер на сто восемьдесят градусов и намереваясь поехать в сторону западной стороны. Но, не проехав и десяти метров, Гриша резко затормозил.

Его племянник Вовка, согнувшись пополам, блевал прямо на угол его маленького казенного дома, которым Гриша дорожил, потому что жил в нем безвыездно. По этой причине у него не было смены, и зарплата в разы больше. Всех все устраивало, его тоже. И дом он содержал в чистоте, а Вовка…

Он заглушил мотор старого бульдозера, выпрыгнул из кабины на грязный снег и пошел к нему.

– Чего это тебя так разобрало? – спросил Гриша, останавливаясь за спиной племянника. – Перепил, что ли, вчера?

– Не, не пил, – замотал тот головой.

Вовка оперся ладонями в согнутые колени, тяжело задышал, а потом повернул к нему позеленевшее лицо.

– Вызывай полицию, дядя.

– Зачем? – Гриша насторожился. – Ты клад нашел? Хочешь поделиться с государством?

– Труп я нашел, дядь Гриша. Человеческий труп. Вызывай, не стой столбом…

Вовка напился спустя полчаса после приезда полиции. Как ответил на все их вопросы, так и уселся с бутылкой.

– Это баба, дядь Гриша, – бормотал он, выпивая, морщась и закусывая. – Молодая баба. Вся изуродованная! Кислотой, что ли, ее сожгли? Ни кожи, ни рожи.

– Как же ты понял, что это баба? – лениво поддерживал разговор Гриша.

Он сидел перед телевизором. Как раз началась любимая комедия, и ему было не до ужасов, которыми с ним делился племянник. Ему уже случалось находить здесь кое-что похожее, раза два или три, но давно это было, лет десять или пятнадцать назад. Он старался об этом забывать тут же, иначе в одиночестве сошел бы с ума. Старался забывать и посильнее злиться на человечество, которое не только мусор производило, но еще ухитрялось превращать в мусор друг друга.

Чудовища!

– Что ты сказал? – вскинул лобастую голову Вовка, уставившись на него мутными от водки глазами.

– Я это сказал?

– Да. Ты только что назвал кого-то чудовищами. Меня, что ли? – сальный от копченой рыбы рот Вовки сложился обиженной скобкой.

– Нет. Не тебя. Тех, кто творит зло, – ответил Гриша, как ему показалось, веско и емко. – Убить, сжечь кислотой и выбросить в мусор! Это каким надо быть чудовищем, Вовка?! Чтобы молодую женщину превратить в мусор?! Лишить ее права умереть по-своему, по-людски.

– Дядь, ты прямо философ, – уважительно хмыкнул Вовка и поднял очередную рюмку. – Давай, за мудрость. Скоро до тебя менты придут. Станут маршруты проверять.

– Какие маршруты? – Гриша перевел взгляд с Вовки на телевизор, где как раз любимый смешной момент показывали.

– Маршруты мусорщиков. – Вовка задрал подбородок, по которому стекала капля водки. – Они же должны знать, откуда тебе такой подарок приплыл.

Маршруты, которыми ездили машины, сваливающие отходы на его полигоне, были ему известны, да. Но это не значило, что они не могли их поменять по собственному усмотрению. Об этом он и заявил майору, который ввалился в его домик ровно через час.

– А номера машин? Они у вас имеются?

Майор сильно промерз и отчаянно тер рука об руку, пытаясь согреться.

– Конечно, имеются. Все в журнал записываю. У них там свои, конечно, правила. За ними через спутник наблюдают: куда свернули, где остановились. А у меня по старинке: приехал – я записал. Хотя мои записи никого уже не интересуют, – с сожалением причмокнул языком Гриша Рогов.

– Почему же? Вы мне существенно облегчите задачу, Григорий, если позволите взглянуть.

То, что он обращался к нему на «вы» и оценил его труд, Гришу подкупило. Он даже предложил майору чаю. Тот не отказался и грел озябшие ладони о большую металлическую кружку. Листал его журнал, пил чай и грелся.

Вот тоже работа собачья, подумал Гриша, исподтишка посматривая на майора. Тот же мусорщик, только еще страшнее. Он-то мусор сгреб, утрамбовал и управился. А майору теперь ночей не спать, искать и разбираться: кто же мог человеческую жизнь так нагло оборвать? Кто посмел превратить молодое здоровое тело в мусор?

– А неизвестно, кто она? Как погибла? – спросил Григорий Рогов, провожая майора на улицу.

– По сохранившимся внешним признакам и документам в ее сумочке, предположительно, это Витебская Александра, пропавшая еще до Нового года.

– О как! Родственники искали?

– В том-то и дело, что никто ее не искал. Дверь никому не открывала, на звонки не отвечала. Никто ее не видел. – Майор с тоской глянул в сторону мусорных развалов, где уже сворачивались его коллеги. – Ее опознал бывший жених в одном из невостребованных и неопознанных трупов еще тридцать первого декабря. Потом уже другой человек опознал в том трупе свою подругу. А тело Витебской вдруг обнаруживается здесь. Ничего, ничего не понимаю! И где находилось тело, если привезли его сегодня утром?

– Не факт, – неожиданно мотнул головой Гриша Рогов.

– В смысле? – Майор, уже прошагавший метров пять, остановился и вернулся к нему.

– Ее могли привезти сюда когда угодно, и необязательно на мусоровозе. Могли ночью просто привезти на чем-то и по-тихому подбросить.

– Но тело не было повреждено бульдозером. Вы же трамбуете черт знает как и…

– Запад не трогал с тридцатого декабря, – оборвал его на полуслове Гриша. – Юг с севером закультивировал до пятого января. С пятого – восточная часть полигона. А на западную часть планировал после обеда переехать. Там подъезд неудобный, всегда его оставляю на потом. Да и мусорщики не особо любят туда выгружать. Подъезд неудобный…

– То есть та часть, где было обнаружено тело, не обслуживалась техникой с тридцатого декабря? Я правильно вас понял?

Лицо майора стало серым, когда Гриша согласно кивнул.

– Твою же мать! – простонал он едва слышно. – То есть тело могло попасть туда в любой день с тридцатого декабря по сегодняшнее утро?!

– Так точно, – настороженно глянул Рогов. – А это плохо или хорошо, товарищ майор?

– Это, Григорий, никуда не годится, – признался тот после непродолжительной паузы. – Это уводит следствие в такие дальние дали, что…

Гриша был целиком и полностью с ним согласен. Найти того, кто оставил на свалке тело молодой женщины, будет почти невозможно.

Почти…

Он вдруг кое-что вспомнил и хотел озвучить, но вовремя остановился. Да и майор был уже далеко – не орать же ему в спину, не бежать следом. А вдруг то, о чем он подумал, окажется пустотой? Чего языком молоть, выставляя себя на посмешище? Он сначала кое-что проверит сам. Убедится, что может помочь, тогда уж и постучит в дверь нужного кабинета. А пока молчок.