Текст книги "Подвенечный саван"

– Не думайте, что мы выдумываем, – зашептал он быстро и вдруг начал совать свернутый лист бумаги в один из пакетов с покупками. – Все, чего мы хотим, это обратить ваше внимание! Пробудить в вас бдительность!

– Вы – это ваша жена и вы? – Саша кивком подбородка велел ему убираться с дороги.

– Мы – это общественность, гражданин Лавров! – взвизгнул Игорь Васильевич уже за его спиной.

Саша вошел в подъезд, дверь хлопнула, замочек щелкнул, и стало так тихо, что он чуть не запел от радости. Он всегда пел, когда радовался. Некрасиво, фальшиво и чтобы никто не слышал.

На свой третий этаж пошел пешком. У двери нарочно долго возился с ключами, старательно прислушиваясь к звукам из Машкиной квартиры. Но там было тихо. Очень тихо. Отвратительно тихо! Думать о том, чем вызвана такая тишина, не хотелось.

Он вошел к себе, захлопнул дверь, скинул ботинки и понес пакеты в кухню. Быстро разложил все по полкам холодильника и шкафов. Швырнул на подоконник свернутый лист бумаги, который всучил ему Игорь Васильевич. Скомкал пакеты в комок и сунул в нижний ящик шкафа у окна. Там уже гора была этих шуршащих шариков. Каждый раз, выходя из дома в магазин, забывал брать с собой. Потом добавлял, вернувшись, к остальным. И почему-то не выбрасывал. Почему?

Саша глянул на часы над обеденным столом, почти половина второго. Успеет пообедать, сварить очередную порцию кофе и отправиться следом за Машкой, на загородную прогулку.

Лавров поставил сковороду на огонь, быстро очистил и нарезал в нее три картофелины размером с его кулак, накрыл крышкой. Нарезал свежих огурцов, колбасы, открыл банку зеленого горошка. Кофейник уже нагревался.

На улицу он вышел в половине третьего. Привычно огляделся. Машкина машина по-прежнему на стоянке. Балконная дверь открыта. Штора отдернута, обнажая черную дыру Машкиной гостиной. Никакого движения в обнажившемся проеме балконной двери.

Лавров вымыл стекла машины, сел за руль, начал полировать панель. Без пяти три они вышли из подъезда. Маша в тех же стильных брючках, черном свитере, с той же строгой прической. То, что она не растрепана и не переодета, Лаврова порадовало. Фигура в обтягивающей водолазке шагала рядом, одной рукой придерживая Марию за талию, второй размахивая с такой интенсивностью, будто решила взбить воздух в крепкую пену.

Не придирайся! – одернул себя Лавров. Она собирается за него замуж. И может прожить с ним долго и счастливо, и даже нарожать ему таких же крепких и мускулистых детишек. И фамилию они все вместе станут носить – Филиченковы. И ничего с этим уже поделать нельзя. Потому что Машка смотрит на этого крепыша с обожанием. А она это умела! В смысле, обожать!

Впившись в лицо крепыша, Лавров не нашел в нем никакого сходства с осужденным на пожизненный срок Игнатом Владимировичем, расстрелявшим в упор его друга более десяти лет назад. Игнат Филиченков был высоким, худым, с узким морщинистым лицом, запавшими серыми глазами, губастым ртом, огромными залысинами. Этот был…

Этот был хорош, со вздохом признал Лавров. Красивое лицо, красивая фигура, мягкие губы, мягкий голубоглазый взгляд, шикарная темноволосая шевелюра. Хорош, стервец. Неудивительно, что у Машки крышу сорвало через девяносто дней знакомства.

Молодые люди подошли к ее машине, расселись. Машка успела подмигнуть Лаврову, когда устраивалась за рулем. Это порадовало. Значит, помнит их уговор. Не одурела окончательно от голубоглазого красавчика.

Со двора они выехали с интервалом в три минуты. Пропустив впереди себя три машины, Лавров прочно держался у них в хвосте до самой «Загородной Станицы».

Имелось у них в городе такое заведение, на любой вкус, на любой кошелек. Тут вам крытый и открытый бассейны, рестораны и кафе, гостиницы и кемпинги, площадки для танцев и закрытые танцзалы, куда частенько приглашали знаменитостей. И теннисный корт даже имелся. Место было посещаемым, и всегда тут бывало многолюдно. Поэтому молодую пару Лавров потерял почти сразу. Пока искал место на стоянке, пока расплачивался с парковщиком, Машка с хахалем своим уже куда-то улизнула. Не обходить же все бары и рестораны по очереди! Их тут десятка полтора. Да и войти и ничего не заказать, Лавров не любил.

Он побродил по красивым аллеям. Постоял у пруда, покормил черствой булкой, купленной там же с лотка, жирных уток. Потом зашел в боулинг, понаблюдал за игрой, выпив пол-литра безалкогольного пива. Вернулся на стоянку. Машина соседки была на месте. Уже неплохо. Значит, отдых продолжается.

Опустив стекло со своей стороны, он откинул сиденье и решил подремать. Минут сорок дремал. Может, больше, как-то не уследил за временем. Потом вдруг вздрогнул от какого-то резкого хлопка и очнулся.

Время катилось к вечеру, солнце умчалось на запад, оставив за собой длинные тени от зданий и деревьев. Машин на стоянке осталось совсем мало. Машкина была все еще в соседнем ряду. Он выбрался из машины, потянулся, прошелся метров десять в одну сторону, потом назад, разминаясь. Поежился от неожиданной прохлады, хлынувшей из ближнего леса. Не обманул прогноз. Последний день был солнечный. Завтра холод, потом снег.

Вот тогда узнаете, подумал Лавров с мимолетным раздражением, рассматривая шумное семейство, бредущее к своему внедорожнику.

Мама была высокой и красивой. В нарядном спортивном костюме, кроссовках, белокурые волосы перетянуты спортивной повязкой. Она шла грациозно рядом с папой, улыбаясь его словам, которые он шептал ей на ухо. Папа тоже был высоким, но заурядной внешности, тоже в спортивном костюме, в руках по сумке. Двое детишек – шумных, активных, нарядных. Семья шла к машине, обсуждая меню воскресного ужина. Время от времени они со смехом вспоминали неудачи какого-то Макса на беговой дорожке. Максом оказался один из нарядных детенышей. Принявшись сердито огрызаться, он от них поотстал. Потом, заметив, что Лавров за ними наблюдает, неожиданно показал ему язык. Саша пожал плечами и полез в машину.

Черт с ними, решил он, поднимая стекло и включая печку, чтобы противный озноб не сотрясал тело, делая его слабым. Семейка на отдыхе! Прямо рекламный ролик, а не семейка! А мальчик-то… Мальчик при всей их нарядности и успешности семейной воспитан дурно.

Тут в его окошко коротко стукнули. Он приоткрыл дверь, высунулся наружу, почти не видя в сгустившихся сумерках, кто стоит перед ним, и тут же дикой силы удар обрушился на его обритый череп…

Глава 2

Прежде чем открыть глаза, Лавров подумал, что торопиться ему никуда не нужно. Он не работает нигде. Он уже несколько недель не заводит будильник, щелканье которого ненавидел пуще щелканья затвора пистолетного. Какого же хрена он все время просыпается так рано?! Изо дня в день! Каждое утро! Как на дежурство!

Он завозился, устраиваясь поудобнее. Подивился тому, как страшно болит голова. Попытался вспомнить причину, не вышло. Подумал, что вчера, наверное, дико надрался, раз ничего не помнит и так болит башка. Шумно втянул носом воздух, поморщился. Воняло отвратительно. Он что же, мало того что вчера устроил оргию, так еще и устроил ее дома?! И какие-то бабы переговариваются. Точно! Притащил вчера к себе проституток, надрался с ними, нагадил в квартире, теперь вот как следствие головная боль, вонь.

– Ну что, очнулся?

Голос, больно уткнувшийся ему в висок острым гвоздем, показался знакомым.

– Кажется, нет, – робко шепнула одна из проституток.

– Очнулся, очнулся, я же вижу, – радостно произнес все тот же знакомый, острый, как гвоздь, голос. – Водички ему подайте, милая.

Где-то забулькала вода. «Милая» хлопочет, сообразил Лавров. Потом на лицо его упало несколько капель живительной влаги, затем вода коснулась губ, он жадно глотнул, раз, другой. И открыл глаза.

Картинка была смутной, плыла и корчилась перед глазами, но «милую» в белом халатике он рассмотрел. И тут же ужаснулся.

Ролевые игры! Они обожрались вчера с кем-то и устроили ролевые игры! И мужик со знакомым голосом тоже в белом. Хотя на роль доктора он ни черта не тянет. Скорее на опера. Пропитого, побитого жизнью, как старая шляпа молью, прокуренного и странно похожего на Женьку Заломова – его бывшего коллегу.

– Ну че, безработный? Доигрался в частного детектива? – съязвил острый Женькин, точно его, голос. – Получил по кумполу?

– Ты-ы?! – протяжно выдохнул Лавров.

– Я-а-а-а… – передразнил его Заломов и ощерил желтые прокуренные зубы. – Как ты, бродяга?

– Башка трещит. Я где? В больничке, что ли?

Лавров сообразил уже, что девушка в белом халатике с грустным милым лицом никак не может быть проституткой, которую он вчера приволок к себе в дом, чтобы затеять с ней ролевые игры. И Женьке ни к чему в халат рядиться. Он не из таких затейников. Он обычный.

– В больничке, в больничке, – поддакнул Женька, поставил локоток на коленку, подпер подбородок с вчерашней щетиной. – Доставила «неотложка» из «Загородной Станицы». Сначала наши подумали, что запил ты, загулял. И нарвался на какого-нибудь ревнивого мужа или любовника. Потом анализ доктора взяли, нет, говорят, трезв как стеклышко. В машине сидел с пробитым кумполом. Весь в крови… Вещей никаких нет. Значит, никуда уезжать не собирался. Думаю, пасет кого-то наш профи. Правильно я догадался?

– Не совсем. – Лавров попытался приподняться на локтях, но его будто к простыням пришили, тело даже не колыхнулось. Он перепугался. – Я хоть не парализован? Чего-то ноги не двигаются?

– С вами все в порядке, – пискнула девчонка в белом халатике. – Сильное сотрясение, шишка на голове. А так…

– А в остальном, прекрасная маркиза, все хорошо, все хорошо, – пропел прокуренным голосом, сильно смахивающим на голос Утесова, Женька. – Ладно, Саня, ты говори, что помнишь, я запишу, заяву там накатай и…

– Иди ты, Жэка, к черту. – Лавров слабо улыбнулся. – Какая заява? О чем ты? Тебе нужно?

– Мне? – Его палец с желтым ногтем уткнулся в поношенный джемпер. – Мне нет. Начальству нужно. Чтобы, говорит, никому не повадно было на наших сотрудников нападать. Даже на бывших. Так чего?

– А ничего. Упал я. Споткнулся в темноте, упал, – начал сочинять Лавров версию для начальства, оскорбившегося за него. – Еле до машины добрался. Там меня «неотложка» и подобрала.

– Чего метешь-то, Саня? – Женька с радостью захлопнул папку, где собирался записывать показания пострадавшего. – «Неотложки» у нас по автомобильным стоянкам не ездят пострадавших подбирать. Ты мне вот лучше скажи…

– Ты мне вот лучше скажи – где мои шмотки? – Лавров выпростал из-под одеяла голую ступню, повертел ею. – А еще лучше притащи их мне, и мы с тобой домой ко мне поедем. Посидим, как раньше.

– Это бы хорошо… – мечтательно произнес Жэка, почесав заросший кадык. – Только ведь на службе я, брат. Понедельник нонче. Что начальству скажу?

– А скажешь, что пострадавший капризничает. И говорить, скажи, станет только в домашних стенах.

– О! Это вариант! Я всегда говорил, что в твоем лице наш отдел лишился таких мозгов… Таких мозгов!

– Вам нельзя шевелиться! – пискнула «милая» в белом халатике.

Но ее слабый писк потонул в деловитой Женькиной суете, слабых стонах пострадавшего Лаврова и оглушительном скрипе пружин больничной койки, это Саша поднялся лишь с пятой попытки. Кое-как выбравшись на улицу, они поймали такси и поехали к Лаврову домой.

– Тачка моя где? – Он потрогал тугую повязку на голове.

– Отогнали ребята. У твоего дома. – Жэка со вздохом инспектировал содержимое своего кошелька. – Денег нет ни черта после выходных.

– Дочка в гости приходила? – догадался Лавров.

– Она самая, – кивнул Заломов.

Как и положено старому оперу, Заломов состоял в разводе. Какая нормальная женщина станет терпеть больше десяти лет постоянное отсутствие мужа дома, его вечные посиделки с пацанами, прокуренный до хрипоты голос, простуженный от чертовой работы взгляд? Если только она не в здравом уме, тогда да, надежда еще может быть. А так…

А так, как и полагалось нормальной здравомыслящей бабе, жена его оставила еще лет пять назад. Ушла, не взяв с собой ничего и плюнув на порог его маленькой квартирки.

«Чтоб тебе, Заломов, пусто было!» – пожелала она напоследок.

Он не возражал. Понимал, что с ним и правда невозможно. Хозяйство велось без него. Дочь росла тоже без него. В постели он…

Да он до нее еле добирался!

С женой они потом практически не общались. Дочка навещала. В последнее время все больше из-за финансовой необходимости.

– Чё, Саня? Может, сразу заехать, взять чего-нить? – Женька покрутил зажатой меж пальцев пятьсотрублевкой.

– Может, и взять. Жратвы у меня полно, – тут же вспомнил он про вчерашний свой поход в магазин. – Так что закуска есть. Меня пускай до подъезда, а ты там сам уж… Что-то башка трещит, Жэка, не по-детски…

Машкиной машины на стоянке перед домом не было. И балконная дверь была закрыта. Значит, на работе стрекоза. Лавров поднялся на третий этаж в лифте. Ноги держали совсем плохо. Открыл дверь, вошел в квартиру и тут же с городского телефона набрал ее рабочий номер.

– Добрый день… – тут же защебетал незнакомый голос, рассказал и про банк, и про отдел, куда Лавров попал.

– Мне Астахову можно?

– Секундочку…

Девица прикрыла трубку ладошкой, но он все равно отчетливо слышал, как она зовет Машку к телефону. И Машкин голос слышал, что-то невнятно отвечающий.

– Простите, а кто ее спрашивает? – спросила щебетунья.

– Лавров.

Саша поморщился от боли в голове. Может, доктора все же ошиблись и ему проломили черепушку? Или занозу какую нападавший оставил в его башке! Огромную такую, острую как гвоздь. Что же так болит-то?

– Да, – ответила Машка сердито. – Саня, ты?

– Я.

– Ты где вообще?

– Сейчас дома.

– А был где?

Машка говорила чужим натянутым казенным голосом. Понятно, при исполнении! Кругом подчиненные. Да еще этот, как его, Володя, где-то рядом.

– Вчера был там, в «Станице», тебя потерял из вида почти сразу. Но не уезжал, решил посидеть, подождать, и…

Он запнулся. Признаваться, что получил по башке, как лох последний, было неловко. Он для Машки всегда был героем.

– И что? – прозвучал в ухе допросный Машкин голосок, как ему показалось, зазвеневший дикой обидой.

– И кто-то меня вырубил, Маш, – решил он не врать.

Вдруг ей кто-нибудь уже сообщил? Она с Володей своим вернулась на стоянку, а там происшествие. Могла и узнать. Врать незачем.

– Что значит вырубил! – повысила она голос. Тут же чем-то громыхнула, потом протопала куда-то с трубкой и прошипела со злостью: – Что значит вырубил?!

– По башке меня чем-то огрели. Очнулся в больнице.

Лавров еле стянул с ног туфли, прошел в комнату, прилег на диван, прикрыл глаза. Дневной свет, хоть и не такой яркий, как вчера, делал глазам больно.

– А сейчас ты дома?

– Да.

– А как ты туда попал, Лавров?! – заверещала Машка. – Тебе же наверняка лежать надо!

– Я и лежу. – Он зачем-то похлопал ладонью по дивану.

– В стационаре, Лавров! В стационаре надо лежать! – И она начала ныть и учить, учить и ныть, как это она любила делать, воспитывая его.

– Маш, не ори. Голове больно.

Лавров приоткрыл глаза, услышав суету в прихожей. В комнату сунулась заросшая щетиной Женькина рожа. Рожа довольно улыбалась. Значит, купил то, что хотел. Может, даже сэкономил. И у начальства отпросился. Чего ему еще так светиться-то?

– Саня, так я там похлопочу? – шепнул он.

Лавров согласно кивнул.

– Может, мне отпроситься, Саша? – вдруг предложила Машка.

– Зачем?! – Он не понял.

– Ну… Ухаживать за тобой стану.

– Ага! А потом мне твой мачо еще раз по башке врежет? – пошутил Лавров.

Как оказалось, неудачно.

– Ты так говоришь, будто это он тебя ударил! – возмутилась соседка. – «Еще раз»! Думай, что говоришь, Лавров!

– Ну… Извини, – нехотя произнес он, хотя извиняться из-за какого-то хлыща с буграми мышц ему не очень хотелось.

– Ладно, принимается, – шмыгнула Машка носиком. – Чего купить после работы? Пожелания какие-нибудь есть?

– Ничего не надо. Я вчера все купить успел. Да и Женька что-то принес, – прислушался Лавров к активному грохоту с кухни.

– Да знаю я, что может принести твой Женька! – фыркнула Машка почти весело. – Не обожритесь там, господа!

– Ладно тебе, – хмыкнул Лавров и тут же спохватился. – Ты лучше расскажи, как отдых твой вчера? Удался? Я что-то так быстро вас из вида потерял. Куда вы сквозанули-то, Маш?

– Ох, и не спрашивай. – Она странно хихикнула.

– Что такое? – Ее хихиканье ему не понравилось. Противное какое-то, виноватое, как у опростоволосившейся девчонки.

– Володя заказал отдельный кабинет в одном из ресторанчиков. Кухня шикарная, интерьер тоже. Все началось так красиво. Прекрасное вино. Шампанское. Кстати, он кольцо мне вчера подарил. А потом… – Она неуверенно запнулась.

– А потом? – поторопил ее Лавров, свешивая ноги с дивана.

На пороге комнаты стоял Женька с полотенцем на плече и зазывал его на кухню, размахивая руками.

– А потом я… Я ничего не помню. Напилась. Представляешь! – Она снова противно хихикнула.

– Маша! Маша, как это?! – Лавров неуверенно шагнул, пол комнаты раскачивался под ногами корабельной палубой. – Ты же всегда аккуратно пьешь!

– Всегда. А тут… – Она вздохнула, цыкнула на кого-то, кто сунулся в дверь ее кабинета. – А тут расслабилась, Саня. Сама не помню как!

– Много пила?

– И да, и нет. Но вырубило, представляешь! Володя даже перепугался. Водой мне в лицо плеснул, чтобы разбудить.

– Ты уснула?

– Да, – покаялась она. И тут же заныла. – Так стыдно, Саша! Он мне кольцо подарил, а я как поросенок!

– Так, погоди. – В разбитой голове не складывалось ни единой логической картинки, все как-то глупо громоздилось и наскакивало одно на другое. – Но ты же была за рулем! Как ты вообще могла пить?!

– Не знаю, – буркнула она недовольно. – Навеяло. А за руль я не села. Мы на такси возвращались. А сегодня рано утром Володя мне машину перегнал.

– Ты что же, Володю уже и в страховку вписала?! – прошипел Лавров, закатывая глаза.

– Она у меня без ограничения! Не начинай, Лавров. В общем, так… – Она вдохнула, выдохнула, еще и еще раз, а потом подвела черту. – Замуж я за него все равно пойду. Нравится тебе или нет, но пойду. А то, что я вчера напилась… так это от счастья!..

Саша не поленился, сходил в прихожую, положил телефонную трубку на аппарат, чтобы не разбить ее о стену. По дороге в кухню, где уже напевал Жэка, стало быть принял соточку, завернул в ванную.

– Ну и рожа! – ахнул он своему отражению в зеркале.

Бледные щеки, обметавшиеся губы, голова перебинтована, в центре лба под бинтами угадывалась громадная шишка. Саша выдавил немного зубной пасты на щетку, чуть поерзал ею по зубам, прополоскал рот, умылся, высушил лицо полотенцем и пошел в кухню.

Жэка смастерил незатейливый салатик из огурцов, помидоров, лука и оливкового масла. Нарезал толстыми ломтями сыр и колбасу. Накромсал хлеба. В тарелке оказался только салат. Все остальное валялось на разделочной доске.

Варвар! Холостяк! Старый опер! Какая с него сервировка.

– Что ты как дикарь, Жэка? – проворчал Лавров, перекладывая сыр с колбасой в тарелку. – Ведь не на скамеечке же в парке! – И снова добавил: – Дикарь!

– Че, Машка разозлила? – догадливо подмигнул Заломов и сноровисто налил по стопке. – Слышал, слышал ваш разговор. Че она? Чудит?

– Замуж собралась! – фыркнул Саша, не став врать и отнекиваться. Жэка был своим и многое знал.

– Опять?! – вытаращился Жэка сквозь слезу, пробитую только что опрокинутой рюмкой. – В который раз уже?!

– В третий!

Саша, морщась, выпил. Не потому что хотелось. Потому что верил, что станет лучше.

– Во дура, а! – почти с восхищением выдохнул Заломов, схватил кусок колбасы, закинул в рот. – Вот скажи, Саня, почему все бабы дуры, а?! А Машка твоя особенно!

– Она не моя, – слабо возразил Лавров, привалившись к стене в любимом своем уголочке.

– А вот и зря, что не твоя! – Жэка похлопал себя по карманам. – Блин, сигареты купить забыл.

– И хорошо. Нечего у меня тут дымить. – Лавров прислушался к головной боли. Кажется, чуть стихла. – И вообще… Когда здоровьем займешься, Жэка? Ты же молодой еще, по сути, мужик. А выглядишь…

– Ты не моя бывшая жена, чтобы мне нотации читать, – обиделся вдруг Заломов и, не предлагая Лаврову, выпил в одиночестве. Зажевал огурчиком, поморщился, потом проговорил, приложив к груди растопыренные ладони: – Понимаешь, Саня, я такой, какой я есть! Я другим не могу быть! Не могу, понимаешь! Мне комфортно в моей шкуре! Кому-то она не нравится, кого-то не устраивает, дурно пахнет, не стильная, а мне в ней комфортно! Она полностью меня устраивает. А что касаемо здоровья…

Лавров вовремя прикрыл свою рюмку ладонью, потому что Жэка частил, наливая еще по одной.

– Что касаемо здоровья, Саня… Так что здоровым буду, что болеть стану, помирать мне все равно в мой час. Как он пробьет, так и помру, Саня. Ну, давай за здоровье, что ли, в душу его мать…

Лавров больше пить не стал, обрадовавшись, что боль отступила. И сколько Жэка его ни уговаривал закрепить успех, он не поддался. Ему нужны были трезвые мозги к Машкиному возвращению. У него неожиданно появились к ней вопросы. Нехорошие, неприглядные, которые ей точно не понравятся. Но он все равно их ей задаст.

Как-то все так…

Новый ухажер ее со странной фамилией. Потом этот ее отдых, закончившийся конфузом. Он вот опять же схлопотал. А за что? Он не верил в совпадения. Считал их всегда происками. Чьими? А это пускай они там на небесах разбираются, кто шалить изволит. Просто не верил и все.

Жэка пил почти не пьянея. Рассказывал о последних новостях. С него взял честное слово, что вспомнит все до мелочи, до минуты, что предшествовали нападению на него. Лавров пообещал вспомнить, хотя и не забывал. Он отлично помнил великолепное нарядное семейство, возвращающееся к машине после активно проведенного выходного дня. И мальчишку помнил, который ему язык показал. И он вот оклемается немного и вернется на ту стоянку. И потреплет нервы охраннику. Не мог тот ничего не видеть. Какой он, к черту, тогда охранник?!

А если он не видел, то пацан, подпортивший спортивные показатели своему милому семейству, непременно что-то видел. Лаврова ударили буквально через минуту после того, как мальчишка высунул свой язык. Пацан точно что-то видел. Вычислить их адрес по номеру машины – ерунда. Номер машины скажет охранник. А если не скажет, то…

– О чем ты? – встряхнулся он, когда Жэка повторил свой вопрос.

– Бумага с фото у тебя откуда на подоконнике? – Жэка ткнул пальцем в сторону окна, за которым сегодня все казалось серым и невзрачным.

– Сосед вручил. – Лавров досадливо поморщился, вспомнив прилипчивого Игоря Васильевича.

– Зачем?

– Призывал к бдительности. Сказал, что раз я не работаю больше в органах, то должен работать теперь на него!

– Что, прямо так и сказал? – Женька рассмеялся, подбирая с тарелки последние огурцы из салата.

– Пусть не совсем так. Но решил, что я просто обязан приносить пользу обществу, разыскивая беглых преступников. И вручил мне этот вот листок. – Саня покосился на лист.

– Опоздал ты, Саня, с розыском-то.

– А я и не торопился, – пожал Лавров плечами. – Поймали?

– Сам попался. Да так, что не выбраться уже никогда. – Жэка вдруг зябко повел плечами, глянул на Лаврова совершенно трезвыми глазами, будто и не опорожнил в одиночку половину бутылки. – Ты что, даже и не смотрел в листок?

– Нет, а кто там? – Он дотянулся до листа бумаги, развернул и замер.

Ему не было нужды читать текст. Достаточно было взглянуть на фотографию. Это невзрачное неприятное лицо забыть было невозможно. Странно, что он его не узнал из рук Игоря Васильевича.

– Ты хочешь сказать, что он сбежал? – Лавров суеверно отшвырнул от себя ориентировку. – Из той тюрьмы не сбегают! Это какая-то… Какая-то туфта, прости, Жэка!

– Сбежал, Саня. Правда, ненадолго. – Жэка с сожалением посмотрел на дно пустой тарелки из-под салата, где в масле плавали три луковых кольца.

– Что значит ненадолго?! Поймали, что ли?

– Конечно! Тут такие силы были брошены на перехват, о-о-о! – Жэка подхватил со стола распечатку, глянул ненавидящими глазами в черно-белый портрет. – Сволочь!

– Как давно это случилось?

– Да почти сразу, как ты ушел.

– А чего мне не сказал?

– Так ты же ушел! – уел его друг.

Жэка свернул лист вчетверо, потом еще и осторожно порвал на мелкие части. Сложил горкой возле своего локтя.

– А поймали когда?

– Не поймали, Саша, а расстреляли! – Мощный палец Жэки с прокуренным желтым ногтем проткнул воздух над его головой. – Эту гадину расстреляли! А точнее, закидали гранатами в лесной сторожке, где он прятался.

– Ну а когда закидали-то?!

– Через три дня после его побега, – не без гордости заявил Заломов.

– А конкретнее?! – скрипнул он зубами.

– Ну-у… Месяц назад точно, как бы не побольше, – наморщил он лоб, пытаясь вспомнить. – Точной даты не могу назвать. Но уже прилично времени прошло.

Мысли у Саши снова стали путаться. Это из-за травмы, решил он. Опять картинка не складывалась. Теперь уже другая.

Как, скажите на милость, Игорь Васильевич мог видеть Игната Филиченкова у них во дворе, если его больше месяца назад расстреляли?! А жена его как могла его увидеть?! Сумасшествие какое-то!

Наверняка сорвали с доски объявлений эту бумагу с кричащим заголовком «розыск». Прочитали, перепугались. И давай примерять эту фоторожу на всякого подозрительного бомжа, что присел в их дворе на скамеечку. Ах нет! На качели! Ну, Игорь Васильевич, ну, блин…

Зря Жэка разорвал эту бумагу. Зря! Он бы завтра этому управдому ее на лоб пришпилил бы! Чтобы тот воду не мутил и к приличным гражданам не приставал с нелепыми предложениями. А то к бдительности он его призывал, понимаешь!

Жэка посидел еще с полчасика и засобирался.

– Не могу, Саня, начальство точно съест, если я даже к концу дня не явлюсь, – бубнил он, выдавливая зубную пасту из тюбика прямо в рот. – Сам знаешь нашу работу. Днем могу быть где-то. Но утром и вечером будь любезен появиться. Кстати, чего ты решил-то?

– Насчет чего?

Лавров маетно слонялся за Женькиной спиной, он ловил себя на мысли, что не хочет, чтобы тот уходил. Сейчас опять одиночество навалится, тоска задавит.

– Насчет нападения на тебя.

Жэка повернулся к нему с полным ртом белоснежной пены.

– Не было никакого нападения, Жэка. Так самому и скажи.

– Это я понял. Но ты ведь завтра туда поедешь, так? Станешь трясти охранника. Потом будешь искать тех, кто мог что-то видеть. И еще… И еще раз по кумполу схлопочешь. Что же я тебя не знаю, что ли! – фыркнул бывший коллега, разукрашивая каплями зубной пасты темный кафель его ванной. Согнулся над раковиной, бодро прополоскал рот.

– Если что нарою, сообщу, – не стал отнекиваться Лавров.

Они слишком долго служили бок о бок. Они слишком хорошо знали друг друга.

– Как? Не пахнет? – Жэка дыхнул Лаврову прямо в нос смесью запахов водки, лука и зубной пасты.

– Пахнет. Жвачку купи. А еще лучше лимончика пожуй.

– Ага, – кисло улыбнулся Заломов, влезая в свою поношенную куртку и ботинки. – А еще лучше его полностью сожрать, чтобы жизнь малиной не казалась. Ладно, брат, бывай, береги себя. И это… Не подставляйся больше, ладно?

Он ушел. Лавров вернулся в кухню. С брезгливой миной осмотрел следы их посиделок. Перевел взгляд на горку рваных клочков бумаги.

Филиченков сбежал! Нет, ну надо же! Как это ему удалось, интересно?! Из той тюрьмы не убегают. Ему кто-то помогал, ясно. Он сбежал и каким-то неведомым образом добрался до заброшенной сторожки в лесу. Конечно, ему помогали! И этот помощник, видимо, и сдал его, когда его приперли неопровержимыми доказательствами. Потому что в том лесу найти затерявшуюся избушку было невозможно. Тем лесом была непроходимая тайга.

А вообще-то Лавров был даже рад, что все так получилось. Ему всегда неприятны были мысли, что эта гадость где-то живет, пусть даже и в камере пожизненного заключения. Что она дышит, жрет, смотрит телевизор, может, читает книги, газеты, может, даже и улыбается. А Виталика Сухарева нет. Давно нет. И пацаны его, увезенные непутевой Маринкой в неизвестном направлении, совсем одни.

«Не ищи нас, Лавров, не найдешь, – сказала она на прощание. – Ты нас просто достал своей опекой!»

И он не нашел, как ни старался.

«Она могла выйти замуж, и ее муж усыновил пацанов, дал им свою фамилию, – решил тогда Жэка, он тоже помогал в поисках. – Надо искать ее следы, Саня».

Но ее следов тоже не нашлось, Маринка выполнила свое обещание. Он их не нашел.

А Филиченков продолжал жить, жрать, улыбаться, возможно, читать книги и журналы, строить планы. И это отравляло Сане жизнь. Еще и пацаны Виталика затерялись.

Теперь все иначе. Теперь он точно знал, что этой гадины нет на земле и она не дышит, не жрет и не улыбается. Если Заломов сказал, что убит, значит, так оно и есть. Надо будет завтра успокоить этих странных пенсионеров, решивших, что они видели именно Филиченкова на детских качелях в их дворе несколько дней назад.

Но это завтра. Сегодня он даже посуду мыть не станет, завалится спать. И разговор с Машкой подождет. В голове снова стала ворочаться огромная острая заноза, норовя изнутри выколоть ему глаза. Приняв две таблетки аспирина, Лавров, не снимая одежды, завернулся в плед и провалился в сон. Как в глубокую черную яму упал…