Текст книги "Сама по себе. Поток сознания"

Глава 11

– Тёма, ну и как тебе картошечка с подливкой и скумбрией?.. Ага, и мне нравится. Вот так теперь и будем… Нет, не дорого, но вкусно и полезно, как доктор Шубин говор… Мало ли, что уже слышал! Повторенье – мать ученья. Кстати, а то, что перечитываешь Гайдара в третий раз, разве не учишь?.. Ну да, конечно, просто информацию в Космос передаёшь, а то, может, с первого-то раза зацепилась за какую-либо галактику и не дошла… Ага, утешение кла-асное. Но ладно, пока ты космос информируешь, пошла я кое-что… для людей, а то, поди, ждут-не-дождутся… Да шучу я, шу-чу. А вот то, что на полтора часа меня ни для кого не будет, не шутка, и если что, прикрой, пожалуйста… Вот и мерси.

Привет, мой золотой, не застоялся? И голова не болит? То-то смотрю – включился с первого раза, а то иногда взбрыкиваешь. Давай-ка сейчас вот чем займемся… Ладно, ладно, ворчун старый, я займусь, а ты только записывай то, что сегодня ночью в голову впорхнуло… влетело, залетело. Что-либо одно? Ну, тогда оставим впорхнуло… впорхнула мысль о сострадании. Ты знаешь, иногда ночью отличные мысли влет… впархивают в отдохнувшую голову, вот и сегодня. Но сначала заглянем в Нет и посмотрим: нет ли от Чижова весточки?.. Усёк смешинку: в Нет и нет ли? Не усёк, а я… Итак… так-так-так. Ага, есть:

«Да я и сам иногда удивляюсь… Спасибо! Чижов».

А чему он удивляется-то? А-а, моему восторгу от его «Бабочки»: «Антон, читала с неизменным удивлением и радостью, что смогли – вот так!.. Благодарю.» Ну что ж, пусть удивляется, а мы с тобой – к «бабочке», которая впорхнула в меня ночью. Говоришь, бабочки не летают ночью? Зато мой Опп прилетает, когда… Кто такой? А он, Компуша, вроде тебя, но только дюже всезнающий, наглый и всё спорит, спорит! Да ладно, ты тоже всезнающий, но не споришь, а вот он… но зато своими сомнениями помогает развивать темы и, надеюсь, не ревнуешь? Ну и хорошо, тогда пишем:

«Слушай, Опп! А, может, врачи уже и научились вырывать, выжигать…» Нет, дружок, сотрём вырывать-выжигать, а напишем «удалять нерв сострадания и жалости? – размечталась я как-то, уже собираясь спать. – Зажить бы без него споко-ойненько!» И дальше у нас зацепится диалог: он предложит удалить этот нерв быстро и даром у своего знакомого хирурга, а я испугаюсь: «Не-ет, подожди, надо подумать!» И спрошу: «А как же тогда и жить-то, не сочувствуя жертвам терактов, войн, землетрясений?» Но он ничего не ответит и только его тёмно-синющие глаза мелькнут прямо передо мной. «Молчишь? – спрошу. – Конечно, жертвам терактов и землетрясений я хоть издалека могу сочувствовать, но тем, кто рядом, помогугу…» Ой, Комп, стирай второе «гу»… И что он мне – на это?.. И что ж он мне… и что ж ему я?.. Что-то уже устала, пойду кофе заварю.

Нет, ты понимаешь, Комп, если по совету Оппа всё же удалить нерв сострадания, то что ж получится? Тогда на всех и на всё будет нап-ле-вать? А как же быть с тем, что приобреталось из книг… с идеями гуманизма? И дальше надо будет написать об этом, а в конце обязательно вот что: «И когда удалим нерв, то в голове-то пустота образуется, – прогрущу я»… Ну, что ты подчеркнул «прогрущу»! Мало ли, что нет такого слова, а я оставлю. И следом: «Ага-а-а, – вдруг услышу отдалённый голос моего спорщика…» Почему, отдаленный? Ну, наверное, потому, что уже начну засыпать. Слушай, не перебивай ерундой, дело – к финалу, а ты… ведь финал – штука сложная, пиши, пока не забыла: «Удаля-ят… уже и удаля-яют, – еще более размыто пропоёт Опп, и я тоже почти запою: «А если не удаля-ят… а если не удали-им мы-ы… и те, и другие… и третьи, четвёртые, пятые…» Комп, ну что ты, в считалочку играть надумал? Вовсе и не так было! Как, как… Просто он улетел. Почему-почему… Да потому, что всегда вот так… нежданно-негаданно прилетает, улетает, а посему ставлю точку и прощаюсь с тобой аж до девяти вечера. Куда-куда… В антикварный магазин хочу сбегать, там икона Николы Чудотворца продаётся, посмотрю на неё еще раз… Ага, может и куплю.

– Конечно, дороговато, Тёма. Четыреста пятьдесят долларов! Но ведь – девятнадцатый век!.. Да ты приглядись: вот здесь из-под девятнадцатого даже и семнадцатый проглядывает… Ну вот, я ж и говорю. А краски какие! Да и письмо тонкое, в Интернет заглянула прежде чем покупать: писали такие иконы старообрядцы из Ветки… Ну да, в Белоруссии. Краски у них именно таких оттенков были, да и клейма на золотой подложке написаны, видишь, как светятся из-под красок?.. Ну, ты не веришь, а в Нете об этом пишут… да, в Интернете… Ну, я ж тебе и говорю, что краски засветились особенно после того, как почистила икону. Столько ж на ней всего было! И грязь, и копоть, свечной воск… Вот и хорошо, что хотя бы в принципе одобряешь… Нет, у тебя Христос стоит, а Никола пусть напротив меня, в зале… Кстати, ты ужинал? Ну и молодец, что сам сообразил… Нет, «Вести» смотреть не буду, если что интересное высмотришь, то расскажешь… Ну да, а я опять – «за свой компьютер», почитаю кого-либо.

Но прежде надо поздравить Алинину с днём рождения. И поздравим, Крмп, простенько, вяло, без выдумки. Да потому, что все думки улетели с Оппом. Ну, может и не все, но голова сегодня какая-то уставшая и ленится что-то придумывать. Итак: «Галочка, дорогая! В этот светлый день, хочу поздравить с самым великим Вашим талантом – Добротою. Здоровья Вам и, – самое главное! – оставаться такою же всегда!» И еще надо что-либо

прочирикать Венедикту Немову на его рассказы, которые вчера… Но мобик запел. Что ж так поздно Витька звонит?

– Ой, думала что-то случилось, а ты… И тебе спокойно ночи… Вот и молодец, что топишь свою железку… Догнал аж до восьми градусов? Не задохнись от жары-то… Да у нас никаких новостей… Вот-вот, то же, что и у тебя… Рассказать что-либо весёленькое?.. Ладно, слушай анекдот… ага, из Интернета, но прежде… Знаешь, что такое навигатор?.. Да это прибор для машин придумали, он и у детей моих есть, по Европе с ним ездили, задавая этому навигатору конечную точку приезда, к которому и указывал дорогу… Ну да, молодцы учёные. А теперь – не о Европе, а о России. В глухой деревне, возле дома, на лавочке сидят две бабки и вдруг крутой внедорожник едет, объезжает лужи, врубается в куст, цепляет угол дома, забор, тот валится, а дальше – овраг, перед которым тормозит и одна из бабок говорит: «Во, Мань, ишшо один приперси!» А та отвечает: «Ну да, ишшо. И тоже, нябось, с ентой навигаторой ехал». Смешно?.. Ага, и я… Ну вот, опять ты сразу – о заброшенных деревнях… Ну да, лучше на сон грядущий посмейся да ложись. Пока, до завтра, спокойной ночи.

Ой, уже почти двадцать два? Итак, пишем несколько строк Немову:

«Венедикт! Ценно в ваших рассказах то, что в обычном видите «искорку высшего смысла.» А дальше? А дальше процитирую из него же, польша… в смысле, польщу ему: «Рассказываете о замеченном трепетно, вызывая сочувствие «к немому кино реальности» и слова, валяющиеся у всех «под ногами», наполняете звучанием». Как ты думаешь, Комп, приятно будет ему прочитать такое? Ну, тогда и о миниатюре брошу несколько слов: «А что касается «Загнанный в угол», то… Когда-то близкий мне поэт написал такие строки:

 
И первой доброты сияние в глазах,
и первое немое состраданье,
возникшее внезапно, как гроза,
и озарение на лике диком,
подобное мерцанию растений,
и вдруг над головой замеченное солнце,
и небо синее и чистое, как ласка,
и белое свеченье облаков…
И зверь двуногий,
припавший к жарким травам
с рыданьем первым,
уже не зверь, а человек…
 

А посему думается так (да и Вам, наверное, тоже.): падшие люди просто необходимы (как бы это ужасно не звучало), ибо должны вызывать сострадание, а оно – мерило человеческого в Человеке. С добрыми пожеланиями!»

И сколько до сна осталось? Почти тридцать минут. Целая тихая вечность!.. мои дорогие минуты, когда я уже никому не нужна, так что отпускаю тебя, дружок, и почитаю Блока, но по традиции еще раз загляну в Прозу, нет ли от кого?.. Ну, конечно от Алининой: «Как же мне сегодня Вас не хватало! И каким-то семнадцатым чувством Вы поняли это. Спасибо, моя милая!» А теперь, дружок, отдыхай, набирайся сил для наших «новых и главных свершений». Спасибо, и я наберусь. Только всё же это – не самое главное в моей жизни. Ну да, конечно, умник ты мой, главное – дети, внуки, и слава Богу, что сегодня с ними ничего не случилось, не приключилось… ну, конечно, и с тобой.

Глава 12

– Вот мы и позавтракали… Ну да, Тём, ты – удобный муж, в еде не капризничаешь, вот и к моим мюсли еще немного и привыкнешь… Ага, Малышева советует есть не то, что вкусно, а то, что полезно… Ну, раз сёмга полезней, то иди и купи… Мало ли, что дорогая, зато полезная… Не будешь дорогое «зато» покупать? Ну, тогда привыкай к мюсли окончательно, да и Нет утверждает… Кто такой? А это, мой муж архаичный, Интернет так зовут, сокращенно… Вот тебе и а-а. Ой, мобильник распевается, наверное, братец…

– Слушаю, Ви, слушаю… Всё в целости-сохранности Натали доставила?.. А на этот раз котлеты из курятины со свининой, поэтому и вкусные… Да ты что, уже кончили набор в типографии?.. А что Белинский4242
  Виссарион Белинский (1811—1848) – русский литературный критик.


[Закрыть] говорил о твоём романе?.. Вот и верь Виссариону, что заиграет он всеми гранями, раз ты всю жизнь на него положил… Нет, Ви, а Тёма уже ничего не пишет… Да не будет он писать даже рассказы!.. Ви, ну, как его заставлять, он же не маленький… Ладно, сиди у своей горящей печки, лакомись тем, что Натали привезла и мечтай… Ну, конечно, о Нобелевской4343
  Нобелевская премия по литературе – престижная награда, ежегодно вручаемая Нобелевским фондом за достижения в области литературы.


[Закрыть] паремии!.. Пока, пока.

– Тёма, привет от Виктора… А твой привет в следующий сеанс связи передам… Да он каждый раз всё скажет да скажет, что б заставляла тебя писать… Ну, что ты всё? кому это нужно, да кто читать будет? Будут, если интересно напишешь… Ну, если не хочешь… Да, конечно, ты уже написал семь книжек, так ведь это ж сколько лет прошло!.. Вот-вот, почти двадцать. Но ладно, раз тебе нечего сказать людям, то я пойду к Ком… к компьютеру, похоже, что только теперь и разговорилась, ибо раньше некогда было… Ну как почему некогда? Семья, дети, работа, Карачев, дача, дети, работа… Слушай, давай не будем о том, что – и у тебя, мол… А потому не будем, что когда ты садился писать, то я почти всё на себя брала… Ну хорошо, пусть будет по твоему… пошла я. Ага, к Комп… к компьютеру.

Привет, моя радость! Давай-ка вначале заглянем в Нет… нет ли от кого привета-ответа? Ага, привета нет, а ответ… от Венедикта Немова:

«Галина, ну просто-таки абсолютно с Вами согласен! И еще добавил бы: падшие люди просто необходимы человечеству! И потому необходимы, что одному Богу известно: не окажемся ли на их месте и сами? С благодарностью и уважением!»

Ну что, Комп, начинать день с благодарности и уважения не так уж и плохо, да? Вот и начнем. Но с чего? Открою-ка свою «Копилку» и поищу чего-либо для переделки, переработки, редактирования, переписки… не-е, все эти глаголы – не то, особенно это «писки», а посему напишем так: для переосмысления. Интригующе и солидно. Чего добру залёживаться или вовсе пропадать? Не-е, «пропадать» оставим в покое, безысходность какая-то в этом глаголе, а вот «залёживаться»… Есть в этом хоть хиленькая, но перспектива. Итак, вот это попробую переосмыслить.

«Моему внуку Платошке год и десять месяцев. Я выношу его на балкон, открываю окно, ставлю на табуретку. Он стоит ти-ихо, не шевелясь и, вцепившись ручонками в подоконник, смотрит вниз, провожая взглядом проходящих людей, крадущегося черного кота.» Помню, помню всё это! Как будто и не было двух лет, а только вчера… «Чувствую, чтобоится. Но не отстраняется, смотрит вниз до-олго, молча!.. а потом поднимает взгляд… как раз голубь пролетает, следит за ним, пока тот не скрывается за соседней крышей, оборачивается ко мне и в глазах – удивление: что, мол, это было? Почти пою: „Платошенька, это птичка пролетела и скрылась. Никудышная, плохая птичка! Улетела от Платоши!“ И мы понимаем друг друга. Потом опять, не вертясь и не крутясь, смотрит вниз на проезжающую машину, а когда та скрывается за углом, поднимает голову на белые-белые…»

Нет, здесь надо цвета добавить, чтоб ярче было, тогда он и заметит их, а если только белые…«на распластанные в голубом небе белые-белые с розоватыми крылышками облака, разводит ручки в стороны и словно говорит зачарованно: во-о, мол, смотри какая красота! А я опять: «Да-да, Платоша, да-а, красиво-то как!»

По ритму плоховато и чего-то не хватает. Напишу так: «Да-да, Платоша, да-а, мой маленький, красиво-то как!» Тогда он еще шире разводит ручки и опять…» Нет, здесь не подходит «опять», это слово словно рубит предложение, надо более мягкое «снова». А, впрочем, лучше так: «Тогда он, лопоча что-то своё, шире разводит ручки, оборачивается ко мне и всем личиком кричит: смотри!.. мама, мама приехала! И впрямь, из машины выходит дочка и тут внук выкрикивает: «Маа, маа!» Да так радостно!» Дважды – радостней, радостно. Да и вообще, последняя фраза – лишняя. Но нужна же смысловая точка! А если так закончить:

«И тут внук выкрикивает свое первое и единственное слово: «Маа, маа!»

Вот такой мир вдруг открылся Платошке, моему годовалому внуку с балкона пятого этажа… да и не только ему, но и мне с его участием».

Комп, вроде бы неплохо получилось, а?.. Правда, с переосмыслением что-то хиленько, но так ведь… Ладно, пойду заварю кофе, а уже потом что-либо поправлю… поелику больше люблю редактировать, чем писать.

– Тём, ну пожалуйста, не надо опять под кофе – о революции, Ленине4444
  *Владимир Ленин (1870—1924) – революционер, лидер большевистской революции, глава советского правительства (1917—1924).


[Закрыть]!

Замолчал. Странно. И, кажется, не обиделся. Ну да, я же не в первый раз ему – об этом, привыкать стал, как и к мюсли. Ну что, анекдот за это рассказать, который уже – Виктору? Может, улыбнётся… Нет, не буду, а то опять засомневается и… а, впрочем, попробую, из любопытства.

– Тем, хочешь анекдот о навигаторе?

– О ком?

– Да не о ком, а о чём. О навигаторе, который дорогу водителям указывает.

Плечами дернул.

– Ну, тогда слушай. Глухая деревня. У дома на лавочке сидят две бабки и вдруг внедорожник едет…

– А как он туда смог проехать, в глухую-то деревню?

– Ну как, как… Проехал! Это ж анекдот.

– Анекдот, не анекдот, но реальность подсказывает…

– Так будешь дальше слушать, али как?

Опять – только плечом… Бросить, не рассказывать? Ведь почти точно знаю: выдавить из него улыбку не-по-лу-чится! И все ж:

– Ну вот… И вдруг внедорожник едет…

И рассказываю то, что по мобильнику – Виктору, но вдруг слышу:

– Во-первых, легковая машина в деревню проехать не смогла бы.

Блин!

– Тём, но это ж анекдот! А все анекдоты строятся на…

– И всё равно. Какая-то правда должна быть и в анекдоте.

– Там и есть какая-то: деревня, бабки на скамейке…

– А во вторых…

Господи, ведь знала же!

– А во-вторых, бабки не могут знать, что такое навигатор.

О-о! Где моя куртка? На балкон!.. Смотри кофе не расплескай!.. Ядва, не зря же мой муженёк совсем один остался, ведь с такой занудой разговаривать не-воз-мож-но! Лучше – с Компом, с Нетом, с Оппом… Остепенись!.. Нет, даже в кофе горечь от него попала… Уймись!.. Хорошо, сейчас, только вдохну глубоко… ой, воздух-то какой!.. Вот и молодец… И всё ж пойми, нет у меня больше сил душевных опровергать и опровергать его вечные сомнения, нету-у-у-у-у!.. И всё ж успокойся, это ты от Компа обалдела, а на него и… Да нет, не только… Да знаю, знаю. Когда твой сын в очередной раз в Польше, ты всегда вот так… Ну да… но чем успокоиться-то?.. Расстанься со своим Компом и пройдись по проспекту… Нетушки! Мне Платошку еще раз отредактировать надо… Потом, после прогулки… А вообще ты пава, уже больше недели никуда не выходила… Вот-вот, а то выйдешь и заблудишься… Ладно, так и быть, пройдусь.

Здорово идти навстречу солнышку! Пригревает… может, и лицо чуть подзагорит. Конечно, идти вдоль оврага – впечатлений особых не нахватаешь, но зато тихо, машины туда-сюда не мечутся и воздух обалденный! А вон кошки греются на теплотрубах… а вдруг и Зуза моя с ними? Тёма говорил, что сюда её занес, вот теперь каждый раз и высматриваю её, высматриваю. Кстати, надо о ней хотя бы миниатюрку написать… и назвать «Всё о Зузе». Нет, неинтересное название, надо еще какое-то… Во, лучше так: «Бездуховная кошка или всё – о Зузе»… А вон на тех трубах всю осень мужик жил, матрац на них валяется, ворох лохмотьев, скарб из пластмассы, а теперь… Умер, поди. Сколько раз Тёме говорила: поставьте на общественной Палате вопрос о богадельне для бомжей, нельзя же так! В таком большом городе и приюта для бездомных нет. Но так и не поставил… Сейчас на проЧпект выйду, по дамбе пройдусь и впечатлений наберусь! А вот и первое. Тусовку беспризорные собаки устроили под смотровой площадкой и сколько ж тропок натоптали!.. Им сюда и жрать приносят, плошек-то столько валяется. Во какой мордатый пёс сидит, и даже с ошейником, видать, тут ему интересней, чем дома. Ну да, ведь здесь – свои собратья по перу… по виду, вот и веселей. Кажется, мобик в сумке пищит.

– Агнеш, слушаю… Да ты что!? И сколько ж украли?.. На машину аж! Вот тебе и Европа. А с Глебом что?.. Живой. Ну, слава Богу! Ой, сердце-то как забилось!.. Да, конечно, жалко, но, слава Богу, что с ним-то ничего не… Да, да, Агнеш, скоро домой приду, перезвоню и подробней расскажешь.

Вот и набралась впечатлений на проспекте Ленина… нет, на Петропавловском, скоро ли окончательно переименуют?.. Ох, Глеб, Глеб, ну как же ты так? Да разве можно деньги в гостинице оставлять!.. хоть и европейской, ведь люди везде одинаковы… Как купола то соборные на солнце блестят… Поди, страдает мой Глеб сейчас, а я ни-ичем не могу помочь. Позвонить? Так он всегда злится, когда к нему – с сочувствием… Зайти в магазин, купить кефира, сайку? Но до кефира ли теперь? А, впрочем…

– Да знаю уже, Тём, Агнешка по мобильнику… Ага, рано или поздно это должно было случиться… Да ладно, чёрт с ними, с деньгами, хоть самого-то не тронули, может, от границы за ним следили, что б… А чем ему поможем?.. Но эти же твои двести тысяч у Гали в обороте, и едва ли Глеб захочет половину… Ну, спроси, когда вернётся, спроси.

Нет, Комп, сегодня не могу с тобой писать. Да потому, что Глеб из головы не идёт и вообще… поэтому загляну в Прозу, Самиздат, может потом и… Ага, в Прозу сегодня пожаловало… раз-два, три… двенадцать, а в Самиздат? Двадцать один… и тоже без отзывов, так что, Компуша, пишем мы с тобой не мемуары, а мимо-ары. Ну, что ж, наше писательское дело такое… Да шучу я, шучу… грустно шучу, по-чёрному. Наше графоманское дело такое: главное – самовыразиться, а будут ли читать выраженное? Но поелику сейчас выражаться не могу, то хотя бы почитать того, кто уже… И кого? А почитаю-ка для утешения Гришу Булыкина:

 
Порочной девочкой, полуодетой,
волнующей лишь старцев и детей,
весна полна обманчивых страстей,
а зрелость ждет законченности лета;
но Лето, как неверная жена,
пришедшая на тайный праздник плоти,
чтобы с любым испить себя до дна
и распрощаться, не тая зевоты;
и Осень принимает, как вдова,
стареющая в сумерках до срока,
на час любви, на месяц-два морока, —
алеет томно мертвая листва.
Зима – приют для точного ума,
она в ладах лишь с неподложным чувством,
все страсти превращая в груду льда,
с жестоким, но – бесхитростным искусством.
 

Ну, вот… истинное всегда утешает. Но почему? Наверное, невольно впархиваем туда, где наши маленькие земные беды в какой-то мере растворяются во Всеобщности Красоты. Вычурно? Но пусть остаётся.

Глава 13

Как снежинки то хороводятся! И такие лохматые, пушистые. Влево, вправо, вверх тычатся, но на землю ни-икак не хотят. А на фоне ивы плакучей как распорхались! Во всю прыть. Красиво. Если б еще и музыку!.. А вот и поставлю диск. Моцарта4545
  Вольфганг Амадей Моцарт (1751—1796) – Австрийский композитор и музыкант-виртуоз.


[Закрыть]… Ну, вот, теперь и совсем сказка!.. Ох, только б у Глеба «всё хорошо было»! И чем бы еще от него отвлечься? Писать что-либо сегодня не могу, а вот читать… Привет, Комп, давай-ка почитаем, но кого?.. не подскажешь? Нет, только список выбросил, – выбирай, мол, сама! Так, так… А, пожалуй, Александра Богомазова и почитаю, когда-то понравились его стихи, а сейчас – прозу с интригующим названием «Творчество – это…». И что это за «это»?

«Золотой мужик был Гришка. Водителем работал, жена, дети, в сарае – запчастей, как в автосервисе. Все ему говорили: «Счастливый ты мужик! Но однажды он взял и посмотрел в небо, и голова у него набекрень пошла…»

Ой, мобик…

– Да, Агнеш… Аж в польскую полицию звонила? Ну, ты даешь… Во как, даже трубку бросили. Ну конечно, хоть ты и полька, но кто такая для полиции?.. Да едва ли, едва ли найдут воров, хорошо хоть Глеб живым остался… Оливке всё рассказала? Молчала, молчала, а потом… Может, устами ребенка глаголет истина, что и вправду у него всё хорошо будет, как Оливча… Ну да, остаётся только ждать… Постарайся не волноваться… Да и мы… Пока.

Итак, что дальше с Гришкой было?.. Пробовали приятели спасти его, но… И каков же конец – делу венец, ведь далеко не всегда авторы справляются с этим самым венцом.

«А лучший его друг Серёга закурил древнюю индийскую трубку и задумчиво сказал: «В будущей жизни он станет одуванчиком, или листиком, или божьей коровкой». «А может, не станет», – грустно ответил я. Но Серёга посмотрел в клубы табачного дыма и медленно проговорил: «Станет, потому что творчество – это как снегоуборочная лопата: когда снег гребёшь ею – всё нормально, а когда перестал грести – такое начинается, что не знаешь во что и превратишься: или в одуванчик, или в божью коровку, или листиком осенним по белу свету зашуршишь».

Ну что, Компуша, прочирикать интересному автору что-либо?.. Раз советуешь, то пишем:

«Александр! Живут в Вашем Гришке и проклятие жизни, и любовь к ней, страстный взгляд вокруг и такой же – в небо, в котором, может быть, – а вдруг? а всё же, как последнее утешение? – будет что-то и для нас. Желаю Вам словами героя Вашего: «В одной руке – синицу, в другой – журавля!»

И не читается сегодня, и не пишется, – всё Глеб, Глеб. Чем бы еще отвлечься? По «Культуре» скоро… ага, «Академия» скоро. Тогда пойду, что-либо проглочу и – в Академию… Но блин, и есть неохота. А, впрочем, настрогаю-ка салатик из свежей капусты, и не растолстеть от него, и полезно, и вкусно с хлебушком-то «Днепровским»… только вот яблок нет, вкусней было бы. А теперь туда маслица нерафинированного немного и… Но ведь у сына иммунитет должен быть, такое с ним уже случалось, – раз белорусская таможня машину не отдала, а в другой – угнали…

– Тема, иди салатик проглоти пред обедом… Вместе с обедом?.. Как хочешь, а я – сейчас.

Так что иммунитет у сына какой-никакой, а должен быть… Иммунитет-то, может, и есть, но всё равно больно ему сейчас, больно.

И какой сегодня академик в «Академии»? Мацих Леонид Александрович. И об чём Александрович будет рассказывать?.. О женщинах. Изложит свой взгляд на них аж от грешной Евы… Ну да, Ядва, конечно, если уже в Библии женщина – соблазнительница добродетельного Адама, то как же мужикам, которые сильней нас, не отомстить за это? Поэтому и в демократической Греции женщины были рабынями, и в императорском Риме… а, впрочем, и теперь мы для них прежде всего – обслуга… как я такая-то. Мой-то как что, так сразу: я, мол, на даче больше тебя работаю! Ну да, больше, но я же – каждый день!.. на кухне, для него!.. Разве готовила б только для себя? Да никогда!.. Ладно, не заводись, что ж делать, если так исторически сложилось?.. Ага, исторически. Почти только мужики и были царями, правителями, католическими Папами… правили, воевали, революции устраивали, а женщины в это время с детьми от голода помирали… Не заводись, дальше слушай… Ну да, Леонид Александрович уже о женоненавистнических трактатах средневековья… про «Роман о розе» какого-то де Лорри… и, конечно, мужикам было удобно утверждать, что женщины – существа с природными дефектами, чтоб безоговорочно подчинялись им, не дефективным! И когда ж впервые хоть одна доказала, что и мы, как они? А только в тринадцатом веке, Кристина Пизанская… Ну так она при дворе короля воспитывалась, не то что ты… Овдовела в двадцать пять, и хоть с тремя детьми осталась, но написала в защиту женщин «Книгу о граде женском», потом на гонорары и жила… Молодчина!.. Но только через четыреста лет после неё… ну да, только в восемнадцатом веке, в Париже, стали появляться свободные женские салоны, а в России – в девятнадцатом, но у нас эмансипация бы-ыстренько пошла, уже через век террористки появились, революционерки-комиссарши в кожаных куртках с револьверами… Зато вы освобождения добились… Ага, теперь – «мы не рабы, рабы – не мы», теперь и на работе вкалываем, и детей тянем, и мужей… За что боролись, на то и напоролись… Вот-вот. В общем, отвлёк-развлёк меня академик Мацих и что теперь?.. А теперь всё ж позвони сыну… Нет, не позвоню. Агнешка просила не говорить, что знаем о его беде… Ну, тогда – на свой любимый балкончик сбегай… А вот на балкончик – да, постою, посмотрю на уже засветившиеся и вылупившиеся на меня окна, что напротив, подышу свеженьким воздухом, чуть-чуть разомнусь и…

Сколько сейчас? Двадцать один, да еще тридцать семь. По «Культуре» больше ничего интересного нет, а посему опять посидим с Компом… И над чем?.. Да, над чем… с такой замороченной головой? А-а, вот! Надо с Антоном Чижовым покончить… Да нет, не в том смысле, а понимаешь, как-то не поняли мы друг друга и переписка захирела… Конечно, он молодой, зачем ты ему?.. «И она смахнула набежавшую слезу». Да шучу я, шучу и просто хочу закончить эту главу «последними аккордами» нашего с ним виртуального общения, которое случилось после моей реплики на его «Одеколон, селёдка и поэт Пастернак4646
  Борис Пастернак (1890—1960) – русский поэт, писатель и переводчик.


[Закрыть]»: «Антон, не так важно, о ком Вы написали, а КАК! Браво, Антон!» И он тогда ответил: «Начинаю склоняться к тому, что не важно и о чём.))» «А вот этого, Антон, не надо, – ответила, – Посмотрите-ка на стрижей! Высоко-о, радостно трепещут в небе, а ведь им завтра-послезавтра лететь через Сахару и некоторым – на песок горячий, на песок…» Но потом прочитала еще один его рассказ, в котором он хвалил писателя Зюскинда4747
  Патрик Зюскинд (1949) – немецкий писатель и киносценарист.


[Закрыть]. И нашла в Интернете его «Парфюмера», начала читать… Совсем не интересно. Но дочитала… правда, по «диагонали» и написала:

«Антон, пожалуйста, объясните хотя бы в двух словах: что Вы нашли в „Парфюмере“? Ведь эта чистенькая, аккуратненькая, выстроенная умом, а не сердцем писанина, лишенная живого человеческого чувства, не стоит Вашей „Бабочки“! Бабочки, в которой бьётся и страдает теплое живое сердце! Если этим зачитываются там, на Западе, то – отчаяние.»

«Галина, это произведение Зюскинда сделано с точки зрения литературного мастерства прекрасно, ну а то, что в нём отсутствует русская душевность, так автор же – бош. Кроме всего и задачи такой им не ставилось, – быть горячим сердцем участником, – а просто – позиция постороннего наблюдателя. Народ такой!».

«Может быть, в оригинале Зюскинд и мастер, но в «Парфюмере» – мастеровитое ремесло и… скучно! А что касается «задачи такой не ставилось» позиция, мол, «постороннего наблюдателя»»… Нет, не согласна с Вами. Зюскинд просто развлекает читателя и холодный, как лягушка. Можете не отвечать, но заходить на Вашу страницу буду и, наверное, без комментариев, – чтобы не досаждать».

«Да заходите. Просто я думаю, что в писательстве сердце – не главное», и одним безруким сердцем много не сделаешь (проверено электроникой (с)».

«А, по-моему, Антон, только – сердцем.»