Текст книги "Ты и я"

– —

11.04.1964. Сегодня снова возвращалась из музыкальной школы с Надеждой Кулагиной. Пока шли к автобусу, я ей стала рассказывать, как я люблю наш класс, а она сказала, что таких хороших отношений, как у нас, в их классе нет. Разговорилась о своих ребятах; я, конечно, навострила уши. Говорю, вот на одном станке работали с Бежиным и Юровым, что они собой представляют?

Надежда ни о чём не заподозрила, стала рассказывать:

– По-моему, Бежину нравится наша Ампилова, а она такая вертихвостка!

Вот-те раз! Этого я не ожидала. Как можно равнодушнее сказала:

– На него это вроде не похоже. Парень на вид серьёзный.

– Да, в общем, я не знаю, особо не интересовалась. Мне до них как-то нет дела.

Где-то в душе я стала осознавать, что это может быть и правдой. Такая обида внутри стала подниматься! Получается, как будто бы обман; он ничего не говорил, не обещал, а словно обманул. Как же всё глупо! «Он смотрит, он не смотрит…», а в дураках остаюсь я. Рассказала Вере, но она не поверила.

– Ерунда! Зачем же тогда ему сюда приезжать на Масленицу? Торчал тут несколько часов. Оставался бы со своей Ампиловой, гулял бы по Второй Балашихе. Зачем приезжал в каникулы? Один! Если у него там девчонка, что ему тут делать? И потом, он же с тебя глаз не сводит. Я, что ли, слепая? Или это такое раздвоение личности? Никому не верь. Просто он ещё не понял, как к тебе подкатиться. Ты тоже тот ещё фрукт! Я помню, как ты на Масленицу столбом стояла, будто тебе ни до чего нет дела.

Утешила! Никакой я не фрукт, я просто такая. Сам выбирал, пусть сам и придумывает, как из положения выходить, а то всё я да я! Но во мне уже обида поселилась, я перестала верить его взглядам, и эта обида мне была нужна. А Вера своими словами всё повернула обратно; значит, нужно опять надеяться. А я уже не хочу!

Как у Пушкина:

 
Быть может, всё это пустое,
Обман неопытной души!
И суждено совсем иное…
 

Я бы теперь смотрела на него со злостью, а так… Лучше бы Вера меня не утешала.

– —

15.04.1964, среда. Вчера случилось что-то непонятное. Я закончила работу, от нечего делать стала слоняться по цеху; народ разбрёлся, был перерыв; ребята из второй школы уже пристраивались к своим станкам работать. Девчонки пошли в буфет, а я поднялась наверх в классы. И на моём столе, прямо на том месте, где я сижу на теории, лежал цветок. Правда, это был цветок, сорванный в нашем цехе – у нас на окнах стоят кадки с растениями, – но это не важно. Кто это сделал? Я выскочила из класса и стала разглядывать тех, кто работал внизу. Может, кто-нибудь не выдержит и я пойму, кто это был. Перед нами в этом классе занятий ещё не было.

Все работали опустив голову, никто на меня не взглянул, чтобы посмотреть на мою реакцию. Может, этот цветок просто положили на первый попавшийся стол? Я ведь сидела за первым от входа столом. Андрей не дрогнул и на меня не взглянул, смотрел на крутящуюся деталь. Я решила дождаться, когда деталь остановится; остановилась, но Андрей головы не поднял. До других ребят мне никакого дела не было. Этого секрета мне не разгадать; остаётся только надеяться, что это был Андрей.

– —

18.04.1964. Я простудилась и заболела, четыре дня провалялась дома. Родителей дома нет, папа снова в командировке в Алма-Ате на несколько дней, а мама месяц назад уехала в ФРГ. Она туда ездит примерно раз в год; раньше уезжала на месяц, а теперь на целых три, у них там какие-то заказы у фирмы Круппа.

А я валяюсь дома и даже не знаю, какие лекарства пить. Когда лежишь и болеешь, никаких хороших мыслей в голову не лезет. Забегал Петька после школы; он мне не поможет, я ведь ему ничего не рассказываю. Поболтали о повести Василия Аксёнова «Звёздный билет». Прекрасная вещь, напечатана в журнале «Юность»; очень похоже на нас. Так и хочется, как главные герои, после окончания школы пуститься вместе в путь осваивать жизнь.

Наконец-то прибежали Вера и Нина, сказали, что только что видели Бежина и Кругликова у нас, в Третьей Балашихе. А я тут болею! Хорошо, что девчонки меня не забывают. К понедельнику нужно выздороветь!

– —

22.04.1964. В понедельник Максим и Андрей пришли первыми, около половины двенадцатого, и залезли наверх на лестницу. Стоят и смотрят с площадки. Я убрала станок, пошла причёсываться. Мне Нина говорит: «Пойдём наверх залезем, там ребята». Я подняла голову: они стояли наверху и смотрели на нас. Как всегда, в меня вселился чёрт: я специально сначала пошла в раздевалку, потом подошла к мастеру Щукину, поболтала. Смотрю, Кругликов начинает спускаться по лестнице, а Андрей тянет его за руку и говорит что-то наподобие «Стой, пока стоишь».

Почему-то я подумала: они ждут, когда я туда пойду. И решила: вот назло буду тянуть время, пусть ждут. Но не выдержала, взяла тетрадку и пошла. Андрей стоит наверху, смотрит и смущённо улыбается. Когда я стала подниматься по лестнице, Максим вдруг пошёл к ней – видно, собрался спускаться. Андрей стоит, уткнулся в перила – мол, хоть убей, не сдвинусь с места. Максим остановился уже на лестнице с какой-то каменно-хитрой рожей и стоит смотрит. Когда я поравнялась с ним, вдруг не выдержал, как фыркнет – и побежал вниз. Потом остановился, снова оглянулся и смотрит.

А я уже ни на кого не гляжу, отвернулась, вся внутри замерла. Андрей тоже не посмотрел, уткнулся в перила. А может, и посмотрел, я не видела. Когда я прошла мимо, и он пошёл вниз, так ничего и не сказал. Вошла я в пустой класс, рассмеялась и подумала: «Да, Кругликов тебя выдаёт».

– —

23.04.1964. День трагикомедии. Два удара в один день. Что же будет дальше?

Сегодня, когда я выходила из столовой после уроков, встретила Зою Званцеву из второй школы, она учится уже в десятом классе. Зоя – соседка и знакомая Нины Большаковой, через неё мы и познакомились. Знакомство было шапочным, просто как-то гуляли втроём – я, Нина и Вера Измайлова, встретили её. Оказывается, Зоя хорошо знает Андрея, они ведь учатся в одной школе.

Мы с ней поздоровались и разошлись, как вдруг она окликнула:

– Маша! – Я подошла. – Тебе привет от Бежина.

Я остолбенела от неожиданности:

– С чего бы это?

– Да я не вру. Мы как-то разговорились, Андрей сказал, что на практике ходят втроём девчонки, описал их, это были вы. Я спрашиваю: «А кто из них тебе нравится?» Он сказал, что ты, и просил передать привет.

– Может, ты ошиблась?

– А кто ещё из вас троих Маша?

Наверное, у меня был такой растерянный вид, что Зоя озабоченно спросила:

– Что с тобой? Ты влюблена в него?

Несколько секунд я помолчала, а потом решилась:

– Зоя! По-моему, не просто влюблена, я его люблю.

– Бог мой! А он?

– А он, я думаю, нет. По крайней мере мне об этом ничего неизвестно. Только, прошу, ему не говори. Просто передай привет.

– Не переживай, я всё устрою. Можешь на меня положиться.

Я вдруг вспомнила ту историю, когда девчонки знакомили его с Жанкой:

– Мне кажется, Андрей не из тех людей, кому нужно что-то устраивать.

– Посмотрим…

Домой я летела как на крыльях. А тут ещё нужно было ехать в музыкальную школу в Первую Балашиху. Еду в автобусе, вижу – Андрей стоит на остановке. Впервые его встретила, когда он возвращался из школы. Проехать до своего дома ему предстояло три остановки, а мне ехать дальше. Он с каким-то парнем был и меня увидел. Встали сзади меня, а я замерла и даже не могу обернуться, не говоря о том, чтобы поздороваться; прямо онемела. Рядом со мной освободились два места, я села, а он только хотел сесть, как влезла какая-то тётка. Тогда он прошёл вперёд и сделал вид, что незнаком со мной. Как пустое место. Что-то сказал парню, но явно не обо мне, хотя тот обернулся и с интересом посмотрел на меня. Я думала, что Андрей хоть раз обернётся, но он этого не сделал. Вышел из автобуса и не оглянулся. Я так обиделась и сразу подумала, что Зоя просто меня обманула.

– —

28.04.1964. Нет, Зоя не обманывала. Я рассказала о встрече с ней Нине Большаковой, та всё разузнала. Зоя подтвердила, что он действительно передавал привет, но я всё равно была очень обижена на него, даже видеть его не хотела. Потом успокоилась, стала анализировать: может, он просто растерялся? А может, моя неприступность его оттолкнула? Ведь я сама первая показала, будто бы не знаю его. Стояла как истукан, нет бы просто поздороваться и поговорить. А то я его обвиняю, а сама первая сделала вид, что мы незнакомы. Как же мне тяжело с самой собой!

М. Ч.: Небольшое отступление.

После этого разговора мы с Зоей вдруг подружились. Она очень мне нравилась: красивая, необыкновенно женственная, она была старше меня не только по возрасту, но и по жизни вообще. Сама Зоя была из очень простой рабочей семьи, мама её не работала, отец, по-моему, выпивал; был ещё младший брат. В семье вечно какие-то трения. Она мне ничего не рассказывала, я догадывалась сама, когда приходила к ним в гости. Квартира была небогатая, видно было, что денег не хватает. И при всём этом Зоя обладала каким-то необыкновенным свойством излучать тепло и сострадание к другим людям. В силу своего социального бытия Зоя вращалась в кругу так называемой шпаны Третьей Балашихи. Она встречалась с кем-то из их лидеров, поэтому имела какую-то незримую власть над людьми. При всей её женственности характер у неё был твёрдым. Она не боялась ничего, могла разговаривать и даже несколько повелевать кем угодно. У Зои была какая-то притягательная магия, так что все, с кем она общалась, в общем прислушивались к ней. Меня она в свою компанию не вводила – видно, понимала, что эта компания будет мне чуждой.

Зоя тоже привязалась ко мне. Я видела, что она хочет дружить, тянется к моему дому, я ведь была такой рафинированной, немного тургеневской девушкой из весьма интеллигентной семьи. Родители мои были высокооплачиваемыми специалистами, ездили в командировки за границу, дом был полон книг. В общем, мой дом был совсем другим миром для неё, и она тянулась к нему, понимая, что вряд ли где-то ещё она столкнётся с таким. Мне же было всё равно, из какого она мира, в нашей семье было не принято разделять людей по общественному положению. Я никогда не задумывалась, дружу ли я с высокоинтеллектуальным человеком или с совсем простым, важно было только, порядочен он или нет. Мама моя влюбилась в Зою с первого взгляда, наконец-то она увидела подружку, с которой можно было спокойно отпускать меня куда угодно. Зоя приходила к нам нечасто, но когда приходила, то всегда приносила какой-нибудь небольшой подарочек моему младшему брату, которому тогда было шесть лет. Они с моей мамой любили посидеть за чашкой чая и поговорить о жизни; я в этом не участвовала, меня считали слишком некомпетентной для их серьёзных разговоров.

В девятом классе встречались мы редко, я немного стеснялась делать шаг ей навстречу: я проговорилась и думала, что Зоя может просто посмеиваться надо мной, но она была искренна и действительно хотела мне помочь. После летних каникул встречаться стали ещё реже – Зоя училась уже в одиннадцатом классе, нужно было как-то заканчивать школу. И тут на нашу дружбу обратили внимание девчонки из моего класса, они моей привязанности к Зое не одобрили. Наша вездесущая троица: Татьяна Баринова, Татьяна Леонтьева и Светка Осокина – встала на дыбы. С Бариновой с десятого класса по одиннадцатый я сидела за одной партой, и ей было легче всего начать разговор со мной о Зое. Оказывается, они про неё знали много всего плохого: и что она водится не с той компанией, и что она меня затянет в омут разврата, и что я с ней пропаду. Леонтьева мне всё время пыталась рассказать, как она встречалась с Зоей в весьма неприличной обстановке. Я, правда, не стала спрашивать, как сама Леонтьева в этот момент попала в эту неприличную обстановку.

Не знаю, было ли хоть что-нибудь из этого правдой, но со мной такие разговоры было вести бесполезно – я всегда сама знала, как мне поступать, кого выбирать в друзья. Только посмеивалась. Наша дружба продолжалась ещё весь мой десятый класс, потом Зоя закончила школу, и мы не виделись с ней около полугода. Когда же осенью я встретилась с ней, оказалось, что она успела за это время выйти замуж, и как-то само собой получилось, что мы перестали видеться.

Возвращаюсь к записям:

Я теперь надеюсь, что всё-таки нравлюсь ему. С чего бы ему мне приветы передавать? Чего я жду? Жду, когда он подойдёт сам. Жду Первого мая. Вдруг этот день, как и шестое ноября, станет счастливым днём!

В понедельник, как всегда, на завод. Я Андрея всегда жду к двенадцати часам; мой станок стоит у самой раздевалки, и он всегда проходит мимо меня.

В этот раз Андрей смотрел на меня с каким-то виноватым видом. Интересно, передала ли Зоя ему от меня привет? И вообще ходил вокруг да около, словно что-то хотел сказать. Я пошла в кладовую за мелом для занятий, а он работает как раз напротив кладовой; зашла, закрыла за собой дверь. В кладовой был Юра Привалов, парень из их класса, что-то выбирал на полке. Вдруг входит Андрей. Увидел Привалова и замер. Я почему-то отвернулась и тихо засмеялась, Андрей покраснел и двинулся к полкам. А Юра Привалов всё не уходит, ищет какой-то инструмент. От нечего делать Андрей тоже стал что-то искать; наверное, думал: «Что бы там взять?» Наконец нашёл: нужны проверочные кольца. Посмотрел на них, повертел и ушёл, а колец не взял.

Так разговор и не состоялся. А может, мне это всё показалось? Но глаз он от меня точно не отрывал. Я просто чувствовала этот взгляд всё время, пока не ушла на занятия.

– —

03.05.1964. Вот уже и май, и до летних каникул остался пятьдесят один день. Давно ли я возвращалась после лета из Полтавы и переживала: какая несправедливость, все остаются, а я уезжаю. У меня в Полтаве много друзей, а самая главная подружка – Наташка, очень по ней скучаю. Шла в школу второго сентября и не знала, что кто-то будет сидеть впереди меня на лекции, о ком я буду думать и даже плакать. А год прошёл! И я не жалею ни о чём. Всё так и нужно!

Наверное, всё прекрасно. Я же говорила, что все предпраздничные и праздничные дни для меня счастливые. Когда-то мне хотелось повторить день шестого ноября, а теперь это двадцать девятое апреля. В этот день во второй школе был праздничный вечер. Нина Большакова хотела пойти на него с Зоей, я не собиралась. Мы долго ждали Зою, чтобы она провела на вечер Нину, и, не дождавшись, пошли гулять.

А на следующий день Зоя зашла ко мне и рассказала следующее: двадцать девятого она столкнулась в школе с Андреем и спросила у него, идёт ли он на вечер. Он ответил, что нет, ему там делать нечего. Тогда Зоя спросила:

– А если я приеду с Машей, пойдёшь?

– Да, пойду.

Зоя не смогла мне передать сообщение раньше, поэтому она решила зайти сначала за Ниной, а потом за мной, чтобы всем вместе поехать во вторую школу, но нас дома не застала, мы её не дождались.

По её словам, Андрей пришёл на вечер. Зоя мне сказала: «Он так ждал, так ждал; пришлось соврать, что ты плохо себя чувствуешь и поэтому не приехала». После этого Андрей сразу ушёл.

И почему мне вечно так не везёт! Как только может случиться что-нибудь хорошее, тут же что-нибудь мешает.

А первого мая мы пошли на демонстрацию. Утром шёл дождь, но потом погода разгулялась. Мы шли колонной до Первой Балашихи, где всегда стояли трибуны; орали песни, веселились. Люблю я демонстрации! И вообще люблю Первое мая и Седьмое ноября. Это праздники! Мы всегда почти целым классом ходим на эти мероприятия, хотя никогда никто нас не заставлял. Несём какие-то транспаранты, поём песни; кричим ура, когда проходим мимо трибун. После трибун колонна распадается, мы складываем транспаранты в ожидающую нашу школу машину и разбиваемся на мелкие компании; гуляем в парке в Первой Балашихе, а потом идём в сторону нашей Третьей до первой ближайшей остановки, откуда в этот день отправляются автобусы к нам. Вокруг царит веселье, настроение праздничное. А теперь для меня это ещё и возможность лишний раз увидеть Андрея: их школа обычно проходит первой, мы много позже.

Я всё время высматривала его в толпе и увидела. Он стоял с Кругликовым в тёмно-сером костюме и белой рубашке, весь такой нарядный, и явно кого-то ждал. Я покраснела как рак, а он водил глазами по проходящей толпе, увидел меня и тоже покраснел, а Максим толкнул его в бок. К ним из толпы вынырнул Серёжка Юров, посмотрел на меня, тоже толкнул Андрея в бок, и ребята двинулись за нами. Мы шли втроём – я, Нина и Вера; свернули в парк, они тоже. И тут их окликнула Жанка Чернова. Откуда она только взялась! Я оглянулась на неё, она уже подхватила Андрея под руку и что-то стала ему говорить. Их компания повернула обратно, а мы с девчонками немного прогулялись и отправились к автобусной остановке. Я ужасно расстроилась! Опять неудача.

Но как только мы вышли из парка, я увидела Андрея, он стоял один; куда делись Жанка с его ребятами, я не знаю. Всё равно всё было испорчено: Андрея окликнул какой-то его знакомый – может, он его и ждал, – и они быстро пошли впереди нас. Андрей не оглядывался, а мы шли поодаль, весело смеялись, и я делала вид, что мне ну просто очень-очень весело. Где-то мы их обогнали, в это время к остановке подошёл автобус. Девчонки заспешили, подхватили меня, и в последний момент я всё-таки оглянулась. Андрей смотрел нам вслед; я встретилась с ним глазами, хотела кивнуть головой и улыбнуться, но в этот момент девчонки втащили меня в автобус, двери захлопнулись, и мы покатили домой.

Нина после демонстрации встретила свою знакомую. Они обменялись несколькими фразами, и Нина потом рассказала, что её знакомая стояла рядом с ребятами и слышала, как они переговаривались, когда же пройдёт наша школа. Значит, ждали.

Теперь я сижу дома и философствую. Если я теперь знаю, как ты ко мне относишься, значит, я счастлива? Раньше я думала: мне ничего больше не нужно, как только знать, что я тебе нравлюсь. А теперь я это вроде знаю, но мне этого мало.

Я почему-то решила, что ты подойдёшь ко мне после демонстрации, а ты не подошёл. Это было обидно и непонятно. И мне опять нужно чего-то ждать. Ждать, ждать, но теперь уже по-другому. Теперь я знаю: что-то произойдёт.

Смешно! Ждать и знать, что тебе небезразлично, жду я или нет. Знать, что ты дожидался меня на демонстрации. Когда идёшь мимо трибуны, вокруг тебя огромная толпа. Каждый человек в толпе ищет и ждёт кого-то. Приятно думать, что ты тоже в этой толпе ждёшь меня; видеть, как ты идёшь и не оборачиваешься, но знать, что думаешь обо мне, за тебя оборачиваются твои друзья; смотреть тебе вслед. А потом самой идти впереди и не оглядываться, а за меня оглядываются подруги. Поменялись местами. И ты смотришь вслед. А что-то всегда мешает нам наконец сказать друг другу какие-то слова.

Завтра иду на завод. Так хочется повидаться! От кого-то услышала, что они будут теперь работать с двух часов; значит, видеться будем редко. Что будет дальше? Записываю последнюю фразу на последней странице дневника, тетрадь закончилась. Нужно сходить в магазин и купить новую, жизнь ведь не заканчивается. А эту пока спрячу подальше, может, потом как-нибудь почитаю. До свидания!

М. Ч.: И действительно, внутри толстой тетради была ещё одна, прикреплённая к основной скрепкой; я сначала и не заметила. Она была тоньше и без обложки – наверное, та потерялась. А плюс к этому, как я говорила, ещё куча отдельных листиков и писем. Судя по некоторым датам, это более поздние записи. Поэтому продолжаю читать во второй тетради:

12.05.1964. Новый дневник обещала себе начать с радости. Ну что же! С радости, так с радости. Ставлю снова на обложке первые буквы моего девиза: М. Л. М. С. (Мечтать, любить, мечте сбываться!) и две буквы – А. Б. (Андрей Бежин). Итак, здравствуй, мой новый дневник. Засекаю время – 16 часов 20 минут. Поехали!

Сегодня ребята из второй школы работали с десяти утра, поэтому из проходной должны были выйти после обеда в четыре часа. Я побежала к Нине Большаковой, чтобы уговорить её сходить со мной к проходной; ребята теперь стали выходить из северной проходной, которая рядом с моим домом. Там недалеко остановка, где они садятся в автобус и едут во Вторую Балашиху, а я живу в ближайшем переулке. Мне очень хотелось попасться Андрею на глаза, чтобы он понял, где я проживаю. Я не знаю зачем, но…

Пришла к Нине домой, а там трагедия: Нина поругалась с мамой, обе сидят и ревут. Мой приход немного разрядил ситуацию. Мама ушла на работу на завод, но я не смогла уговорить Нину пойти со мной. Тем более вдруг пришла Верка Измайлова, она только что писала контрольную по химии. У нас такое бывает: пишем после уроков контрольные, если на уроках получили двойку. Вера была злая-презлая, начала на меня кричать – иди, мол, сама, нам твои проблемы не нужны. У Веры отвратительный характер, мне общаться с ней иногда очень тяжело. У неё всегда все виноваты в её бедах, признавать свои ошибки не может. Никогда не знаешь, что она выкинет в следующий момент; может что-то пообещать сделать, а потом всё сорвать, полагаться нельзя. И очень любит приврать. Ну и ладно! Оставив Нину в слезах, а Веру – в злости, я отправилась к проходной одна.

Рядом с проходной находится хлебный ларёк. Я купила хлеб и стала расхаживать туда-сюда, чтобы сделать вид, будто иду домой, когда ребята выйдут. Сначала появилась группа ребят без Андрея, и я уже не могла больше болтаться около остановки без дела и привлекать внимание. Решила уходить, как вдруг проявился и Андрей с Максимом и Сергеем Юровым. Я увидела его и засмеялась, а он тоже вдруг так по-доброму засмеялся мне в ответ, глаза его просто засветились от радости. Я пошла дальше к дому, прижимая к груди хлеб, зашла за угол и стала ждать, когда мимо пройдёт автобус.

Не знаю, видел ли Андрей меня из автобуса; по крайней мере будет представлять, где я живу. Настроение было великолепным. Уже весна, появились зелёные листочки; всё такое молодое, весёлое и пахнет счастьем.

Вчера мы в цехе играли в настольный теннис. Ребята откуда-то притащили теннисный стол и поставили его около лестницы, ведущей на второй этаж, где расположены классы по теории. Я не играла: я плохо играю и не хотела выглядеть дурой. Играли на вылет и наши девчонки, и ребята из второй школы; Андрей играл лучше всех, выбить его не удавалось никому. В какой-то момент он на секунду оторвался от игры и глянул на меня, я показала ему большой палец – мол, молодец. Он засиял от радости, засмеялся и стал играть ещё лучше. Так и играл, пока не кончился перерыв и не нужно было начинать работать.

Мне приходилось то и дело отходить от стола, где играли: я была дежурной и должна была положить мел к доске, намочить тряпку, вытереть доску, поэтому я то появлялась, то снова уходила. Нина оставалась наблюдать, а потом сказала мне:

– Как только ты появлялась, он краснел; как только уходила, снова становился нормальным.

Я это и сама видела, но приятно, когда подтверждают другие. Мы с Ниной стояли с той стороны стола, где он играл. Я то и дело спрашивала у Нины: «Сколько времени?»; она не успевала отвечать, отвечал Андрей: «Двенадцать». Через некоторое время я снова спрашивала: «Сколько времени?», он снова отвечал, не переставая играть; и так несколько раз. Это был такой только нам понятный разговор; для других он ничего не означал, а для нас – многое. При этом мы глупо улыбались друг другу, пока Нинке это не надоело – она вмешалась и сказала Андрею: «Не тебя ведь спрашивают». Он замолчал, разговор был закончен. Ну Нинуля, ну подружка! Кто тебя тянул за язык?

М. Ч.: Прочитала этот эпизод в дневнике, и в памяти всплыли слова из песни барда Александра Дулова:

 
И ни о чём, и ни о чём
Наш разговор, наш разговор,
Для нас с тобой одних заметный,
Чудесный вяжем мы узор
Из лёгких слов – простых и светлых…
 

Мне тогда казалось, что больше ничего и не нужно: просто видеть, просто встречать, просто улыбаться друг другу, говорить какие-то ничего не значащие слова и понимать, чтó они на самом деле означают. Мне нравилось в нём всё, абсолютно всё! И его серые глаза, внимательно следящие за мной, и его румянец на щеках, то и дело вспыхивающий, когда он волновался; я думаю, это было особенностью его организма – часто краснеть. И его абсолютное равнодушие к попыткам нашей троицы, двух Татьян и Светки, вечно знакомить его с какой-нибудь девчонкой, что вызывало у них раздражение и непонимание.

Я не знаю, верховодил ли он в своей троице друзей; по-моему, у них всё было на равных, хотя они все трое были абсолютно разными. Серёжка Юров был трепач и весельчак, любил поговорить с нашими девчонками. Максим – медлительный увалень, спокойный как слон, смотрящий на всех девочек с некоторой снисходительностью. Андрей – молчаливый, уверенный в себе, очень независимый.

13.05.1964. Схожу с ума. Ничего не происходит, а так пусто. Вчера Верка Измайлова притащила фотографию Андрея, маленькую, которую делают для пропуска на завод. Откуда она у неё? Верка сказала, что к ней на практике подошёл какой-то парень, отдал фотографию и сказал: «Тебе велели передать». Вот уж удар так удар! Она повертела фотографией передо мной, посмеялась, торжествуя, и спрятала в карман. Верка, конечно, сволочная девчонка, врать может лучше любого, у неё, что называется, не заржавеет; но, может быть, в данный момент и не врёт.

Я бросилась к Нинке, попросила: пусть она у Зои уточнит, отдавал ли Андрей фотографию Верке и что это вообще означает. Не могу я сама с Зоей говорить на эту тему – мне кажется, она будет смеяться надо мной. Но Нина не смогла сходить к ней, опять были какие-то проблемы дома. Они часто ссорятся с мамой, никак не могут жить в мире, Нина потом всегда прибегает ко мне и плачет. Так что ей было не до меня. Настроение паршивое. Не понимаю, зачем Вере нужно издеваться надо мной; она же знает, что я буду переживать.

До лета так мало осталось; начнутся каникулы, все разъедутся, я отправлюсь в свою любимую Полтаву к бабушке. И хотя там у меня замечательная подружка Наташка, всё равно буду грустить и думать, что осенью всё изменится, может мы и не увидимся больше. Думать об этом невыносимо.

– —

15.05.1964. Ну Верка, ну Верка! Всё-таки совесть в ней проснулась. Она пришла ко мне сегодня и сказала, чтобы я не расстраивалась, она всё мне наврала. Никто ей фотографию не давал, просто на практике наш мастер Щукин собирал дневники у ребят второй школы, чтобы отметить посещение, Вера была недалеко от стола. Щукин взял дневник Андрея, и из него выпали фотографии для пропуска. Мастер собрал их, а одной не заметил, Верка потом потихоньку подобрала её и решила меня разыграть.

– На, держи, – она протянула мне фотографию, – мне она не нужна.

Иногда я задумываюсь: чем я её так раздражаю? Такое впечатление, что она постоянно пытается со мной соперничать. То и дело от неё ждёшь каких-нибудь гадостей. Вечно наговорит, что Андрей с неё глаз не сводит, что он ей передаёт приветы через других девчонок, а когда насладится триумфом, обязательно признается, что всё выдумала. Я уже и не очень обращаю на её слова внимание, но она опять что-нибудь выкинет – и сидишь, не знаешь, правда это или нет. Верка, конечно, не моя близкая подруга, я больше сошлась с Ниной. Просто когда Ленка Степанова стала встречаться с Сашей Петровым и отошла от меня, образовалась пустота, мне нужно было к кому-нибудь примкнуть. Я даже не помню теперь, как вышло, что я стала дружить с Ниной и, соответственно, с Верой, просто вдруг стали гулять вместе, а там уже и все секреты мои открылись.

Теперь у меня есть фотография Андрея, правда добытая незаконно, но я об этом никому больше рассказывать не собираюсь. Зато можно иногда на неё глядеть и радоваться.

Кругликов Андрея выдаёт с головой, да и Андрей себя тоже выдаёт. Как только я прохожу мимо, Максим толкает его в бок, Андрей краснеет и смущается. Но, похоже, сдвинуться с места не хочет или не может. Я иногда думаю: в чём дело? Может быть, я сама слишком высокомерно себя веду? Я ведь тоже люблю изобразить неприступность; это мой самый большой недостаток, очень мне мешает. Я любительница показать равнодушие, лишь бы никто меня ни в чём не заподозрил, а то вдруг уроню своё достоинство. Чтоб оно пропало, моё достоинство! А может, просто я настолько влюблена, что теряюсь перед ним, смотрю на него как кролик на удава и тупею?

Неужели так ничего и не произойдёт и мы «счастливо» расстанемся на летние каникулы?

– —

19.05.1964. Ого, уже девятнадцатое! Скоро лето и экзамены по музыке – я же в этом году заканчиваю музыкальную школу. А завтра писать сочинение по «Герою нашего времени» Лермонтова.

Я опять валяла дурака. Наверное, мне хотелось как-то расшевелить Андрея, но, по-моему, делала ещё хуже. В понедельник на практику ребята пришли рано и стали играть в настольный теннис. Ленка к ним тоже присоединилась, а я нарочно пошла к нашим ребятам-слесарям, они там гантели для Володьки Некрасова делали. Я подошла, встала так, чтобы могла видеть Андрея, и стала смеяться с ребятами, весело болтать; хотела посмотреть, как он прореагирует. Мне показалось, что он злится. Андрей отошёл от теннисного стола, пошёл к станкам, а я в этот момент как раз направилась к столу, как будто нарочно дожидалась, когда он уйдёт.

Завтра Зина обещала передать ему привет от меня. Что будет дальше?

М. Ч.: У нас в Балашихе была прекрасная музыкальная школа. Я сначала четыре года занималась с учительницей дома, а потом поступила туда и четыре года проучилась в ней. Должна была учиться пять лет, но прошёл слух, что мы будем заканчивать десять классов, а не одиннадцать (был сначала такой проект, но он не осуществился, мы всё же так и проучились одиннадцать лет), и я решила бросить музыкальную школу – в последнем классе нужно готовиться в институт. Моя преподавательница, когда это услышала, пришла в ужас; собрали педсовет в музыкальной школе, вызвали моих родителей, ведь я у них была лучшей ученицей. В общем, договорились, что я за четыре года пройду пятилетний курс, тем более что я перед этим уже четыре года занималась дома. На том и порешили. Я на уроках сольфеджио перешла в другую группу и оказалась там вместе с девчонкой из второй школы Надеждой Кулагиной, как раз из девятого «Б», где учился и Андрей. Это меня с ней сблизило, хотя я ни словом не обмолвилась о моих «шкурных» интересах. А кроме того, мы вместе сидели на занятиях по хору, потом вместе возвращались домой; она выходила из автобуса возле второй школы, где и жила, а я проезжала ещё три остановки до своего дома. Постепенно мы сдружились.

Надежда станет моей самой большой подругой в жизни. Она ни разу не предаст меня, ни разу не откажет, если я попрошу о помощи. Это настоящий мой друг. Она привязалась ко мне так, как, пожалуй, никто в жизни ко мне не был привязан. Надежда сразу стала считать, что она должна меня охранять ото всех напастей, это её миссия, иначе я что-нибудь сделаю не так, несмотря на то что в нашей двойке верховодила я. Я была более начитана, знала и интересовалась гораздо большим, чем она, к моменту начала нашей дружбы, поэтому она с радостью стала тянуться за мной во всём. Семья у неё была простая, как и у многих в моём окружении, город ведь был заводской и фабричный, тем не менее её родители посчитали своим долгом отправить её учиться в музыкальную школу, хотя это было и не бесплатно. Она хорошо играла на фортепьяно, интересовалась музыкой; я затянула её в свой мир театров, консерваторий, музеев, и мы с наслаждением ездили в Москву и посещали всё, что могли посетить. В одиннадцатом классе обе увлеклись математикой, участвовали во всевозможных олимпиадах, ходили на подготовительные курсы. Поступали, правда, в разные институты, но, как потом оказалось, получили одну и ту же профессию; помню, даже практику проходили на одном и том же предприятии. В общем, Надежда была моим самым верным спутником по жизни. Маму мою она обожала. К своей собственной маме Надежда относилась несколько отстранённо, у неё не было близких отношений с ней, поэтому она любила приезжать к нам домой и во всём советоваться с моей мамой, она её так и называла: «Моя вторая мама». Когда Надежда впоследствии выходила замуж, я, конечно, была свидетельницей на её свадьбе, а мои родители – почётными гостями и сидели во главе стола рядом с родителями жениха и невесты.