Текст книги "Ты и я"

21.05.1964. Сегодня вечером пришла ко мне Лена Степанова, моя уже бывшая лучшая подруга, которая бросила меня, как ненужную вещь, ради мальчишки из нашего класса Саши Петрова. Нет, я ничего против него не имела – встречайся ради бога, но она это сделала так нарочито, так подчеркнула, что я абсолютно ей не нужна и дружбы-то уже никакой нет, что теперь я даже не знаю, как с ней общаться. Она стала проводить время в компании девчонок, которые нравились всей этой троице: Петрову, Грачёву и Ромке Орлову, у них там бывали какие-то вечеринки; хоть бы раз меня позвала. Нет, я ей там не нужна. Я ещё тогда думала: почему меня к ним на вечеринку не позовёт Ромка, он ведь знал, что мы с Ленкой очень близкие подруги? Ромка всегда ко мне хорошо относился, и всегда по-дружески. Он, вообще-то, нейтрален к нашим девчонкам, я учусь с ним с первого класса и никогда не замечала, чтобы его хоть кто-нибудь заинтересовал. Я думаю, в том, что меня не звали, виновата сама Ленка, она просто не хотела, чтобы я там присутствовала.

Так вот, она вдруг пришла ко мне. Я очень удивилась: столько её не было, и тут… А она как-то виновато сказала:

– Сегодня взяла свой дневник, перечитала, и так захотелось вспомнить старое.

Мы пошли с ней гулять; шёл дождь. И как-то незаметно мы стали говорить о том, как всё получилось, что мы разошлись. Это был решающий разговор, хотя и не первый: раньше как-то неумело начинали, ничего не получалось. Ленка сказала, что во всём виновато то, что мы не могли найти себе дело, стало скучно друг с другом, но я знала, что это не так.

И сегодня высказала всё до конца:

– Вот ты говоришь, что не было дела. Но разве это главное? Только не перебивай. Ты же мне сама как-то сказала: «Мне тебя мало». Кто же спорит, встречайся ты с кем хочешь; но я стала тебя раздражать, ты даже перестала ко мне приходить. Помнишь, на Масленицу я к тебе зашла, а тебя не было дома? Я встретила тебя с девчонками на катке, спросила: «Почему меня не позвала?», ты ответила: «Вот ещё, потащусь я к тебе». Сказала так небрежно и тут же забыла. А я-то не забыла. И вот теперь… Ты прочла дневник, захотела вспомнить старое, пришла ко мне; а завтра тебе будет весело, всё забудешь. Но не всегда ведь можно вернуть прошлое, не всегда. И нужно ли его возвращать?

Странно: она не обиделась. Да и чего было обижаться; она с этим согласилась — правда, старого не вернёшь. Слишком много было обид, много слёз.

Но где-то в душе я всё-таки её простила. Дружить мы, может, так крепко больше и не будем, но восстановить хорошие отношения можно. Тем более что я почувствовала: что-то у неё не заладилось в жизни, а опереться, кроме как на меня, как оказалось, не на кого.

М. Ч.: Ленка уедет из нашего города после летних каникул, в начале занятий в десятом классе. Уедет недалеко, в Мытищи – её отец переведётся туда на работу. Вроде рядом, но это совсем другой мир. Я приезжала к ней на вечера в школу и просто так; мы бродили по её новому городу, обсуждали жизнь, о чём-то снова мечтали, но постепенно между нами вырастала стена отчуждения. За Ленкой стал ухаживать парень из её нового класса, и в конце концов они поженились, родили двоих детей и до сих пор живут вместе. Лена закончила филологический факультет МГУ, стала работать редактором в какой-то газете, писала стихи и рассказы, где-то печаталась. Мы не виделись лет сорок и ничего не знали друг о друге, как вдруг она разыскала мой новый адрес и телефон и позвонила мне; теперь мы иногда перезваниваемся, поздравляем друг друга с днём рождения. Один раз я даже заманила её на нашу встречу одноклассников.

Вера Измайлова уйдёт из школы после девятого класса, поступит в техникум, наши дорожки разойдутся; я даже не помню, встречались ли мы потом. Может, пару раз?

Нина Большакова тоже уйдёт из школы после девятого класса, никуда поступать не будет, пойдёт работать. Я её встречу через год на улице, она уже выйдет за кого-то замуж, будет ждать ребёнка; Нина была на год старше меня, ей к этому времени уже исполнилось восемнадцать лет.

28.05.1964. Всё по-старому. Кто-то что-то рассказывает, приносит скверные или хорошие новости. Разные надоевшие разговоры, встречи, мысли…

А мальчишки нашего класса злятся. Злятся сильно! Они вдруг внезапно поняли, что «прошляпили» наших девчонок. Учились-учились восемь лет и не обращали на нас внимания, а теперь вдруг проснулись. Раньше не придавали этому значения, а теперь отношения стали обостряться. Не удивлюсь, если в один прекрасный момент произойдёт стычка ребят из девятого «Б» класса нашей школы и девятого «Б» второй. Впрочем, думаю, нет, наши мальчишки не будут отстаивать свои права силовым методом, у них более действенный способ – они всегда рядом, каждый день с нами. А пока злобно наблюдают, как наши девчонки хихикают с ребятами второй школы, передают записочки, назначают свидания; остановить этот поток невозможно. Это всё и меня веселило бы, если бы не было так грустно.

Девчонки второй школы настроены более агрессивно, они ещё пытаются что-то спасти. Всякое нападение со стороны противника пресекается, как пресекаются и побеги из оккупированного девчонками лагеря мальчишек. Связь с внешним миром прекращена. Это на себе испытала Зоя, когда попыталась вызвать Андрея из класса для разговора. Её туда не допустили, встретили с таким отпором, что пришлось ретироваться: нечего, мол, тебе тут делать. У девчонок второй школы своё преимущество перед нами – они тоже со своими ребятами рядом каждый день, кроме двух дней в неделю практики на заводе. У наших же ребят ситуация лучше, они и на практике рядом.

Но течения времени не остановить! Это понимают и наши мальчишки, и их девчонки; практика сделала своё дело, и они пожинают её плоды. Теперь ребята нашего класса терпеть не могут ребят второй школы, а их девчонки просто ненавидят нас.

Наши шипят и говорят всякие обидные вещи. Раньше это бы нам не понравилось, а теперь мы только усмехаемся. Ха-ха, мальчики! Вы нами не дорожили, а теперь кайтесь. И они каются.

Грач, Сашка Грачёв, почему-то злится на меня; это самый добродушный парень нашего класса, и тот рычит: «Страмота!» У него это выражение крайней презрительности. При нас теперь ребята насмехаются над второй школой. Сева Раскин, он самый язвительный из наших ребят, всё время с какими-то намёками, такими тёмными, неуловимыми. Он это может! И тем не менее все они ходят и делают вид, что им всё равно. Но разве это можно скрыть?

– —

04.06.1964. Сегодня сидим с Ленкой на черчении и стали вспоминать. Начала я:

– Помнишь осень? Квадрат, Профиль, Цветочек? Давно это было! «Не ты ли потерял авторучку?» Помнишь?

Ленка грустно рассмеялась.

Я повернулась к Володьке Некрасову и сказала:

– Не ты ли потерял авторучку?

Он не понял:

– Какую авторучку?

А я говорю:

– Неужели ничего не помнишь? Эх ты!

– Я никакой авторучки не терял, – и снова уткнулся в чертёж.

Странно! Для одних людей что-то проходит бесследно, а для других это же самое остаётся навсегда. Конечно же, он не помнит, как осенью мы показывали ему мальчишку из второй школы, который понравился Ленке. Володька разыграл нас, сказал, что именно этот и хотел с Ленкой познакомиться, подошёл к нему и что-то сказал. Ленка испугалась, вся покраснела, а Володька просто спросил у него: «Не ты ли потерял авторучку?»; а потом признался нам, что разыграл. Больно надо было ему Ленку с кем-нибудь из «чужаков» знакомить! Так давно и так недавно.

А что у меня? Всё то же… Неизвестная определённость или определённая неизвестность. И то и другое плохо. В понедельник и вторник хожу на завод, а в среду – к Зое; полная решимости, прошу узнать, что же у Андрея в голове происходит. В среду и четверг жду: Зоя может встретиться с ним в школе только в эти дни, так как в пятницу и субботу у неё самой практика на фабрике, в школе она не бывает. К вечеру четверга окончательно трушу и мечтаю, чтобы она не подходила и не разговаривала; мчусь к ней сказать, что ничего спрашивать не нужно. А когда узнаю, что она его не видела, мне становится ужасно пусто: опять неделю ждать. И снова жду…

Ждать! Я никогда не задумывалась, какое это ужасное слово – «ждать». Я уже боюсь с ним встречаться на практике, обхожу стороной. Наверное, это выглядит глупо, как будто я специально сторонюсь его, но ничего не могу с собой сделать. Он видит, что я нарочно его избегаю, и это постепенно приводит к полному развалу того хорошего, что намечалось раньше.

Написала когда-то: «Если я теперь знаю, как ты ко мне относишься, значит, я счастлива?» Может, это и было моей ошибкой – поверить во всё это? Может, может… Это всё предположения, а правда? Правда остаётся тайной, правда молчит. Почему я покорилась слову «ждать»? Для чего? «Волны судьбы: куда вынесут, туда вынесут» – не знаю, кто это сказал. А я не хочу покоряться! Но как бороться? С чем? Была ли мною допущена ошибка, с которой нужно бороться? А по ночам снится одно и то же… И это уже надоело: проснёшься, а вокруг ничего не происходит. А вдруг кто-то тоже считает дни, которые остались; их так мало.

– —

11.06.1964. Я понемногу начинаю во всём разбираться и с ужасом чувствую: что-то не так. Хотя я и хотела, чтобы в этом дневнике была радость, но, видно, мне как всегда не везёт. Словом, по порядку.

Зоя всё-таки поговорила с Андреем, опоздала я всего на один день. В четверг я вдруг ясно поняла, что зря просила Зою что-либо ему передавать: если бы хотел, давно бы подошёл, а так выходит – я сама навязываюсь.

В пятницу вечером я к ней пришла. Зоя сказала, что договорилась с Андреем, он приедет в воскресенье часам к двум и встретит нас на Октябрьской улице, мы там будем прогуливаться. Но он не приехал. Я, честно говоря, тогда даже не расстроилась, так как порядком перетрусила из-за разговора с Зоей.

Но из всего происходящего я вывела заключение: я не терплю, когда надо мной смеются, такого человека начинаю презирать. Зачем передавать дурацкие приветы, говорить, что я нравлюсь, а когда нужно просто подойти и что-нибудь сказать или приехать и встретиться – исчезать? Вернулась домой, посидела, подумала, а потом разозлилась; пришла к Зое и попросила передать ему, что он дурак. Зоя пыталась остудить мой гнев: вдруг у него что-то произошло. Потом я передумала и попросила вообще не встречаться с ним и ничего не спрашивать. Мне всё равно, что он ей соврёт.

В понедельник – на практику. Я так боялась того мига, когда мы должны были встретиться, но он на практику не пришёл; не было его и во вторник. Что же случилось? Может, с этим и связано, что он не приехал в воскресенье? Может, я зря и злилась?

А в общем, пятнадцатого и шестнадцатого июня схожу в последний раз на завод и больше его не увижу. И не надо!

– —

16.06.1964. Вспомнила стихотворение Анны Ахматовой:

 
И скупо оно, и богато,
То сердце… Богатство таи!
Чего ж ты молчишь виновато?
Глаза б не глядели мои!
 

А мои глаза глядели, замечая твои взгляды. Взгляды, и только… И молчание… «Чего ж ты молчишь виновато?» Или не хочешь говорить?

Ну вот и всё. «Жизнь – сложная штука!» – говорит Ленка. А я говорю: «Смешная жизнь!» Комедия любопытства… Вот и всё!

 
А если закончатся эти дни,
Впереди бездонное лето;
Останутся только листья одни,
Шаги, затихшие где-то.
Ходить и думать лишь об одном:
О перекрёстке в конце пути,
Но улицы наши идут параллельно,
И трудно их встречу найти.
Но всё же должны же пути сойтись —
Мир построен на перекрёстках.
Без геометрии обойтись
В любви очень-очень непросто.
 

Это уже я сама сочинила. Трудно найти встречу двух параллельных улиц, невозможно. Геометрия есть геометрия.

Да, вот и всё! Сначала я рассчитывала на шесть дней, когда я смогу его увидеть. Потом оказалось: осталось только четыре. А на самом деле – только два, но и эти два дня прошли без него. Нужно было только полчаса подождать, когда придут ребята, но девчонки потащили меня домой, вырваться было невозможно. Полчаса! Неумолимое время!

Была бы моя воля, я сегодня же уехала бы в Полтаву. Скорее туда, зализывать раны рядом с моей подружкой Наташкой. Но, к сожалению, ещё две недели учёбы в школе, а там – как получится. Родители со мной и братом собираются в отпуск на Волгу. Вот и всё!

Он теперь, наверное, тоже ушёл в прошлое, как ушли Игорь из нашей «эстетической» группы, куда мы с Ленкой ездили в Москву на занятия, или Лёня Михеев, мальчишка из тринадцатой школы, который пытался ухаживать за мной. Они оба мне говорили: «Хорошая ты девчонка!», а я смеялась. А он ничего не говорил, только молчал и прошёл. Прошёл мимо, как и они.

Я помахала рукой нашему мастеру Щукину и сказала: «Прощай, мой третий дом – завод!» И мой вымытый станок засверкал, прощаясь. В последний раз выпила газированной воды из нашего автомата в цехе, отдала пропуск в проходной – и всё!

Ленка нагадала мне по картам: если я Андрея увижу, будет мне счастье. Значит, его не будет, не увижу.

Когда ещё я сяду писать дневник? А вдруг я ещё его встречу? Ерунда! Это всё. Это прошлое. Спектакль закончился, занавес опустился.

– —

28.07.1964. Прошёл месяц, лето уже в разгаре. Я только что вернулась из Васильсурска, через день уезжаю в Полтаву; пока решила что-нибудь записать в дневник. Васильсурск – это такой город на Волге. Возвратилась мама из Германии, у родителей отпуск, и мы поехали туда – там живёт тётя моего отца, баба Нина.

Уезжали мы на теплоходе «Казбек». В Химки приехали за два часа до отхода, делать было нечего, и я пошла играть в волейбол с ребятами. Познакомилась с ними – они, оказывается, все работают на «Казбеке», и в результате я подружилась с тремя из них. Толя учится в училище в Астрахани, здесь проходит практику; Олег закончил десятый класс, устроился на теплоход подрабатывать; Рафка – такой смешной и трогательный мальчишка, закончил восьмой класс, тоже что-то делает на теплоходе, он на подхвате. У всех или родители, или родные здесь же, на теплоходе, и работают. Великолепные ребята. Мы всё время, когда они были свободны, ходили вчетвером. «Твои телохранители», – говорил один мальчишка с теплохода. Все они были из Астрахани, с ними было просто и весело. Олег собирался после одиннадцатого класса приехать в Москву и поступать в физико-технологический институт, это очень серьёзный институт, один из ведущих по физике. Но и Олег был серьёзным парнем, он хорошо играл на гитаре и пел совершенно необыкновенные песни, непохожие на то, что я слышала до сих пор. Он меня и познакомил с творчеством Булата Окуджавы, до этого я даже не слышала этого имени. Сказать «потряс» – это ничего не сказать. Окуджава меня сразил, сразил и своими стихами, и песнями:

 
Когда мне невмочь пересилить беду,
Когда подступает отчаянье,
Я в синий троллейбус сажусь на ходу,
В последний, в случайный…
 

Олег переписал мне на магнитофонную катушку все песни Окуджавы, которые у него были, и подарил. Этот ценный подарок мы потом с Петькой и ребятами послушаем, магнитофон у нас дома есть. Жалко, я не умею играть на гитаре, но Сева Раскин умеет и Витя Зиновьев. Найдётся кому играть, а петь будем все вместе.

Мы плыли по Волге четыре дня, пока не прибыли на место; грустно было расставаться. Мы обменялись адресами и договорились: когда они пойдут обратно в Москву, я их встречу на пристани. Это будет двадцатого июля.

И вот я в Васильсурске и наполнена очарованием этого города. Он расположен на слиянии Волги и Суры. Дом бабы Нины стоит на высокой горе; возле калитки лавочка, на которой можно сидеть и наблюдать окружающую тебя красоту. А красота просто неописуемая. Так бы жила и жила здесь, навсегда забыв все тревоги, все огорчения, все заботы. Внизу виден как на ладони город, вернее городок. Он небольшой, но такой русский, такой старинный! Большая пыльная площадь, днём почти безлюдная, вокруг маленькие магазинчики и административные двухэтажные здания, рядом пристань, а дальше во все стороны разбегаются частные домики с садами. За пристанью – Волга. Она здесь делает крутой поворот, и вот эта дуга реки и за ней до горизонта поля с перелесками создают образ просто чего-то нереального, сказочного. И зачем жить в какой-то шумной огромной Москве, когда вот тут и сосредоточено то, что составляет душу русского человека, только здесь это можно понять и ощутить?

Я подружилась с одной девчонкой моего возраста, Ирмой. Она меня, конечно, не могла понять: ей хотелось попасть в Москву, жить там, она мечтала о большом городе, собиралась после школы поехать учиться в Москву. Мы с ней по вечерам бегали купаться на Суру – до Волги идти было дальше. Тёплая вода, звёзды на небе, плеск волны; можно было купаться вообще без купальников, вокруг никого не было. Часто мы ходили в санаторий на танцы, это было развлечением всех горожан. Танцы устраивались на открытой веранде, иногда играл оркестр, иногда музыка звучала из громкоговорителя; молодёжи было много, кавалеров тоже. Ирма была красивая девушка, очень неглупая, мне с ней было интересно.

Когда мы только приехали, баба Нина стала стелить постели, а потом и говорит: «А никто не хочет на сеновал?» Я всегда была авантюристкой и сразу заявила: «Я хочу, я хочу». Сеновал был на чердаке, наверх вела приставная деревянная лестница. Я забиралась туда и сладко засыпала под запах сена, каких-то цветов и чириканье птичек.

Утром на сеновал проникал луч солнца и будил меня. В доме все ещё спали, кроме бабы Нины. Она готовила в печи пшённую молочную кашу, ставила передо мной миску с клубникой и чашку холодного, из погреба, молока. Какое же это было счастье!

С ребятами «Казбека» я встретилась. Теплоход приходил ночью, пришлось сидеть на пристани и ждать – он опаздывал на два часа; я дождалась. Ребята обрадовались, но чувствовалось, что они уже немного позабыли меня: новые люди, новые знакомства. И всё-таки было приятно их всех увидеть. А Рафки не было – он остался в Астрахани, в Москву на теплоходе не пошёл, встретила я только Толю и Олега. По-моему, больше всех обрадовался Толя; Олег был чем-то озабочен, поздоровался и куда-то убежал. Мы с Толей проболтали все двадцать минут стоянки, потом наконец появился и Олег, извинился – мол, дела, – но теплоход уже отчаливал. Я помахала им рукой и пошла домой, понимая, что больше никогда их не увижу.

М. Ч.: С Толей мы осенью написали друг другу пару писем, он рассказывал о своём училище, а потом наша переписка заглохла естественным путём. Олег с горизонта исчез; приехал ли он в Москву и поступил ли в МФТИ, я не знаю. Наша с Ирмой дружба продолжалась много лет. Повидаться нам больше не привелось, но мы писали друг другу пространные письма, как будто просто сидели рядом и разговаривали. После окончания школы она уехала учиться в город Горький, теперь Нижний Новгород, поступила в институт. Много позже, когда мы обе вышли замуж, переписка постепенно прекратилась.

В Москву мы возвращались поездом. Через день я уже снова уезжаю. Сколько всего нужно будет рассказать Наташке в Полтаве! Она в это время ездила в Одессу к родственникам, так что впечатлений и у неё и у меня будет ворох. Ну всё, теперь оставляю мой дневник до осени!

Глава вторая

М. Ч.: Лето всегда заканчивается, нужно мчаться в школу. И вот ты приезжаешь, полная всяческих надежд, а тебя ждёт много всего нового. Обнаруживаешь, что некоторые из твоих одноклассников, с которыми ты училась все эти годы, ушли из школы – кто-то в техникумы или ПТУ, кто-то просто работать, а на их место пришли другие. В десятом классе нас объединили с бывшим девятым «В» классом, от которого осталось только десять человек. Новые люди, новые интересы; как мы уживёмся? Оказалось, что очень просто; ребята и девчонки очень хорошие, сразу нам приглянулись. А на производственной практике сплошные огорчения: работать с ребятами из второй школы стали в разные дни. Из-за этого и записи в дневнике начинаются с пессимизма.

04.09.1964. «Вот и всё, и конец назначен», – не помню, откуда эти слова. Назначен уже давно… И о прошлом мне будут напоминать только этот дневник и песня Ады Якушевой, в которой такие слова:

 
И с протянутыми руками
В этой каменной стране
Я бы навек превратилась в камень,
Чтобы ты поклонялся мне…
 

К счастью, эту песню никогда не передают по радио, даже мелодия меня не будет тревожить; а дневник? Дневник я спрячу в самый дальний угол и буду читать его только один раз в году, шестого ноября – в первый счастливый день всей этой истории.

Всё закончилось… Немного грустно; нет, не немного, а очень-очень грустно, обидно до слёз. А виновата я сама – не могла правильно во всём разобраться, не всё поняла.

Смешно, как легко люди могут испортить настроение, даже сообщая приятное. Сегодня я узнала, что Андрей часто приезжал сюда летом. А я в это время была далеко-далеко. Может, это и неправдоподобно, но так хочется верить, что он приезжал из-за меня. Но это значит… это значит… Это означает ужасное: я потеряла своё счастье! Я его прошляпила. Может, это и не настоящее счастье, но счастье! Мама говорит: «Не расстраивайся, всё пройдёт». Конечно, рано или поздно всё пройдёт, но я всегда буду знать: счастье-то я потеряла. Что я вытворяла в прошлом году, стыдно вспомнить! И если одни ошибки проходили стороной, другие оставались. Но была одна-единственная, после которой уже ничего нельзя было вернуть.

Как же я была зла! Конечно, он проходит мимо, а я такая необыкновенная! Да, в общем, виноваты оба: мы просто не поняли друг друга, оба глупо что-то ждали. Ждали, что кто-то начнёт первым. Да что толку писать об этом, всё прошло и не вернётся никогда. Нас разделило лето.

Работаем мы теперь в разные дни недели, так что и эта ниточка порвалась, увидеться не удастся. А каждый год шестого ноября я буду перечитывать дневник.

– —

30.09.1964. Сегодня мне шестнадцать лет. Я взрослая, получу паспорт, стану полноправным гражданином СССР. Но в моей жизни это пока ничего не меняет.

Сегодня я решила попытаться увидеть Андрея. Хоть я и дала себе зарок не общаться с ним после того, как он не приехал тогда в июне на встречу со мной, но не видеть его совсем очень тяжело. Весь сентябрь я говорила себе: слава богу, они теперь на практике работают в пятницу и субботу, а мы в понедельник и вторник, встречаться не будем. Очень хорошо. С глаз долой, из сердца вон! Я даже к Зое ещё не забегала после моего возвращения из Полтавы, она, наверное, обиделась, решила, что я её забыла. А я не могу с ней видеться – боюсь, что моя решимость лопнет как мыльный пузырь.

Сегодня всё же не удержалась, пошла к проходной. И всё-то я знаю: и в какие дни они работают, и из какой проходной выходят; вот так зарок! Выходят они через главную проходную, но это ещё лучше: там рядом магазин, из него можно наблюдать.

Ждала-ждала, думала, что они раньше вышли, как вдруг выскакивает Юров и сразу в магазин. Только его не хватало! Пришлось незаметно ретироваться. Иду мимо, ругаю себя, а в это время и все остальные из проходной выходят. Меня не заметили и пошли к конечной автобусной остановке, а я пошла к «Рабочему посёлку» – остановке, которая около моего дома. Думаю: «Нет, сегодня тебе не удастся от меня улизнуть! Я решила тебя увидеть, и я это сделаю». Поеду-ка к моей Надежде.

Подошёл автобус; ребята сидели сзади, а я прошла вперёд. Кругликов весело замахал мне рукой – мол, привет. Я ему тоже приветливо помахала и заулыбалась, а Андрею сухо кивнула головой. Он, конечно, сделал равнодушный вид, хотя покраснел, и отвернулся. Впереди сидела Аня Максютина, девчонка, которая в прошлом году училась в нашем классе, теперь ушла, поступила в техникум. Она живёт во Второй Балашихе, мы раньше занимались вместе в музыкальной школе, на занятиях по хору всегда втроём с ней и Надеждой сидели рядом; я, по-моему, об этом уже рассказывала. Она увидела меня, позвала, и я села около неё.

Вышли мы с ней вместе, она живёт недалеко от моей подруги. Я посмотрела вслед автобусу: оглянется Андрей или нет? Оглянется или нет? Он оглянулся в последний момент, когда автобус уже стал поворачивать за угол. Аня тоже смотрела вслед автобусу.

– Хороший он парень, – сказала она.

– Кто? – спросила я равнодушно.

– Андрей Бежин. Ребята говорят, настоящий друг, для других всё что хочешь сделает, а вот для себя… За ним половина девчонок второй школы бегает, а он всё лето ездил в Третью Балашиху, его там видели. Не знаешь, к кому? – она хитро посмотрела на меня.

– Нет, не знаю, я на всё лето уезжала в Полтаву к бабушке.

– Я их видела с Зоей Званцевой, они стояли разговаривали. Ты с ней вроде дружишь? Вряд ли он приезжал к ней. У неё Степан Хромов; хочу посмотреть, кто бы осмелился с ним соперничать. А во второй школе завтра вечер, я хочу сходить, а ты?

– Не знаю, если Надежда позовёт…

На этом мы расстались, а я с колотящимся сердцем побрела к подруге. Нужно и к Зое всё-таки забежать, а то я выгляжу просто непорядочным человеком: раньше всё время у неё торчала, а теперь после приезда вот уже месяц прошёл, а я ни разу не зашла.

– —

02.10.1964. Я всё-таки пошла с Надеждой на вечер. Пересилила себя, захотела поставить все точки над i, хотя понимала, что опоздала я с этим вечером на пять месяцев – нужно было двадцать девятого апреля на него идти, а мы в тот день с Зоей разминулись, и на вечер я не попала.

Мы пришли позже на полчаса; когда вошли в зал, шёл уже концерт. Первым, что я увидела, был удивлённый взгляд Андрея. Я не знаю, чего я ожидала от этого вечера, но я ужасно хотела, чтобы он меня пригласил танцевать. И тут в меня опять вселился чёрт. Еще когда шёл концерт, мы с Надей прошли вперёд; Андрей с Витей Колесниковым, это парень из одного с Зоей класса, оказались прямо сзади нас. Когда-то Витя пытался со мной познакомиться, даже приглашал на свидания. Уже этой осенью он меня отловил, и мы с ним долго говорили. Я ему объяснила, что ничего между нами быть не может, он как-то легко с этим согласился и сказал: «Тогда будем дружить».

Поэтому я спокойно повернулась к нему, заулыбалась, как старому знакомому, а на Андрея ноль внимания. И весь вечер танцевала с Мишей Загорским, это одноклассник Андрея, мы познакомились на практике в прошлом году. Друг на друга с Андреем мы не смотрели; он два раза приглашал танцевать каких-то девчонок, но ко мне так и не подошёл. Я валяла дурака: весело смеялась с другими, когда он оказывался рядом в танце, громко разговаривала. Когда же мы с Надеждой уходили, Андрей с Максимом Кругликовым пошли за нами. Я с Надеждой остановилась и стала ждать автобус; ребята стояли у остановки на противоположной стороне – им в другую сторону; а автобусов всё нет и нет. И смотреть друг на друга совсем не хотелось. Потом Андрей что-то сказал Максиму – видимо, ждать надоело или надоело стоять напротив друг друга, – и они вдруг пошли пешком. Оглянулся только Максим. А ведь идти им до дома предстояло три остановки.

И чего я добилась? Смешно: неужели когда-то был прошлый год? Завтра наконец схожу к Зое, пора и совесть иметь.

– —

03.10.1964. Только что вернулась от Зои. Долго перед ней оправдывалась и извинялась, что не приходила раньше. Она на вечера в своей школе редко ходит, я её там никогда не видела. Ей это неинтересно; у неё есть парень, и он уже давно не школьник.

Мы болтали о чём угодно, только не о том, что интересовало меня. А Зоя молчала, как партизан на допросе. Всё-таки я не выдержала:

– Аня Максютина видела тебя с Андреем летом. О чём вы говорили?

– Слава богу! Я думала, ты никогда не спросишь.

И вот что она поведала:

– Он несколько раз приезжал, пока со мной не встретился. Спросил:

– Ты давно не видела Машу?

– Она уехала на всё лето, теперь до сентября.

– Когда осенью её увидишь, передай от меня привет.

– Ты мне надоел со своими приветами. Я с тобой договариваюсь о встрече с Машей, ты не приезжаешь, в какое положение ты меня ставишь?

– Я в тот день не смог – моего отца увезли в больницу с приступом, операцию делали. Мы с матерью и братом две недели дежурили у отца по очереди, я даже на практику не смог сходить; договорился, меня отпустили.

– Извини, я не знала. А сейчас отец как себя чувствует?

– Теперь всё нормально. Так передашь привет?

– Почему ты сам не можешь подойти и поговорить? Что за ребячество?

– Можно подумать, с ней можно поговорить. Она же как ёж: чуть сделаешь шаг – выставляет свои иголки.

– На себя посмотри. Два сапога – пара; надоели вы мне. Ладно, передам.

Вот такой разговор состоялся между Зоей и Андреем. Ну я и дура! Нет бы раньше к Зое прийти и поговорить! Тогда бы я на вечере ваньку не валяла и в автобусе бы по-другому себя вела. Сказать себе самой было нечего. Спасибо, Зоечка, за информацию. Такой идиоткой я себя давно не чувствовала. Сама всё испортила!

– —

09.10.1964. Часто-часто вспоминаю прошедшие дни, и становится грустно: всё это уже было, и ничего не вернёшь. Ленка говорила: «То, что, мы теряем, дороже того, что находим». Не знаю, так ли это, ведь неизвестно, что будет впереди, и кажется, что потерял самое дорогое и нужное. А потом понимаешь, что всё было пустое, пусть даже сначала нужное, не пустое, но новое лучше.

Ленка уехала седьмого сентября, за лето мы успели с ней помириться. Теперь она живёт с родителями в Мытищах, приезжает иногда по субботам и воскресеньям, но уже далека от меня, от нас всех. У неё появились новые знакомые, новые привязанности, а здесь её забыли.

Петька, мой старый дружище, как-то сказал про неё: «Много пытается, а добивается ли, не знаю». Неужели и обо мне так можно сказать? Я ведь тоже всё время пытаюсь восстановить старое; но не всё можно восстанавливать, иногда это невозможно. Я сама понимаю: глупо пытаться что-то снова начать, между нами лето!

Для чего существует лето? Сколько раз для меня оно являлось концом всего, но и началом нового. Это всегда какой-то рубеж, через который всё время нужно снова переходить. А что оно теперь означало?

Уже осень! Снова дорогие сердцу дожди, мокрые улицы. Нужно выбросить всё из головы. «Потерянное, которое дороже нового». Дороже ли? Пока, наверное, да, иначе не писала бы этих строк.

Сегодня Ленка приехала ко мне, и пошёл первый снег. Это было так прекрасно! Мы гуляли с ней, пошли во Вторую Балашиху к Надежде, а снег всё шёл и шёл. Потом она уехала, а я затосковала: счастливый день кончился. Наверное, с начала начать ничего нельзя; наделаешь глупостей, а потом не знаешь, как распутать.

Ленка как-то сказала: «Часто бывает так, что два человека хотят подойти друг к другу, но мешает гордость. А иногда её нужно пересилить, чтобы не находиться в неизвестности». Это, конечно, правда, но не могу же всё делать я сама!

– —

18.10.1964. Я всё-таки рассказала Надежде об Андрее, о моём к нему отношении. Долго я скрывала это, не хотела лишних разговоров, но с каждым днём мы с ней становились всё ближе и ближе. Как-то незаметно Надежда стала очень дорогим для меня человеком. Ленка, конечно, всегда была первой моей подружкой, но то предательство и её отъезд как-то отодвинули Ленку на второй план, а я так нуждалась в друге! И я его нашла. Мне повезло в жизни: не всем удаётся найти такого человека, который за тебя пойдёт в огонь и в воду. Надежда была такой.