Текст книги "Мельбурн – Москва"

– Наташка…..

– Денис, что с тобой? Тебе плохо?

На миг лицо Дениса исчезло с экрана, потом появилось вновь – он хохотал! Хохотал, как сумасшедший, пытался что-то сказать, махал рукой, но его вновь начинал душить смех.

– Все нормально, Наташка. Вводя информации, можешь включить жаргонный фильтр, так ХОЛМС будет быстрей работать.

Не поняв, я переспросила:

– Жаргонный фильтр?

– Чтобы при анализе отделить смысловую информацию от эмоциональной. Видишь ли, в России сейчас от избытка эмоций часто используются жаргонные слова и их сочетания, не несущие смысловой нагрузки. Без фильтра ХОЛМС будет анализировать ситуацию в течение суток, а так ты получишь результат уже часов через восемь. Да, еще… гм… постарайся без необходимости подобные слова не повторять.

– Я не совсем поняла.

– Извини, Наташенька, я просто хотел сказать, что воспитанные девочки таких слов не употребляют, разве только от избытка эмоций.

Я почувствовала себя дурой из дур – нет бы сразу вспомнить, за что воспитательница в детском саду обещала нам резать языки! Наверное, меня сбило с толку яркое разнообразие используемой ребятами лексики.

– Послушай, Денис, а что, этих ….плохих слов так много?

– Наш народ в высшей степени изобретателен. Ладно, включай фильтр, я тебе сейчас объясню, как это делается.

Под чутким руководством Дениса я включила фильтр, изменила параметры обработки информации и с учетом того, что в Мельбурне стояла глубокая ночь, пожелала ему приятных сновидений. Потом съела булку, выпила горячего молока, и села читать Булгакова.

Глава шестая

За книгой я крепко уснула. Разбудило меня скребущий звук и постукивание за окном, светящийся циферблат электронных часов высвечивал шесть тридцать утра. Я сползла с дивана и выглянула во двор – освещенный тусклым светом фонарей дворник в толстом ватнике очищал крыльцо и дорогу от навалившего за ночь снега, разбивая ломом слежавшуюся ледяную корку.

Я включила монитор и прочла выплывшую надпись:

ИДЕТ АНАЛИЗ. ПРЕДПОЛОЖИТЕЛЬНОЕ ВРЕМЯ ОКОНЧАНИЯ

РАБОТЫ 9.00

Термометр за окном показывал минус двадцать пять, со вчерашнего дня температура упала на семь градусов. В комнате было прохладно – очевидно, отопительная система не поспевала за колебаниями погоды. Я забралась под одеяло, решив еще немного подремать и теша себя надеждой, что анализ ситуации продлится до полудня. Но нет, ровно в девять прозвучал слабый сигнал, и на экране монитора высветилось:

АНАЛИЗ ЗАКОНЧЕН. РЕКОМЕНДОВАНО ПРОДОЛЖИТЬ РАБОТУ, ПРИЛОЖИВ ВСЕ УСИЛИЯ ДЛЯ УСТАНОВЛЕНИЯ КОНТАКТА С ОБЪЕКТОМ «МОНАХОВ».

Что ж, нужно было идти и выполнять задание. Натянув еще один свитер, так что куртка едва застегнулась, я замотала лицо толстым шарфом, оставив щелочку для глаз, и выплыла на улицу. Топать двадцать пять минут пешком по морозу не очень-то хотелось, я с завистью посмотрела на небольшую очередь, выстроившуюся у первой двери подъехавшего автобуса – сто первый, довез бы меня почти до места. Однако в том направлении мог ехать кто-то из вчерашних знакомых – кажется, школьники здесь ведут довольно свободный образ жизни, не связанный с режимом работы школы, – а лишних вопросов и незапланированных встреч мне следовало избегать. Поэтому я миновала остановку и, повернув направо, лишь на минуту замедлила шаг у одного из зданий на Веневской улице – где-то там, на четвертом этаже, обитала моя мама. Но пока мне никак нельзя было вступать с ней в контакт, следовало ждать разрешения ХОЛМСа.

В десять я подошла к ставшему мне почти родным второму подъезду дома на Изюмской улице. Дверь была прикрыта, но не заперта – в ожидании Андрея Юля, как и предупреждала, заблокировала замок, – поэтому я вошла почти бесшумно и сразу же услышала доносившийся из закутка консьержки звонкий мальчишеский голос:

– А куда я пойду? Холодно, я здесь Андрея подожду.

Приблизившись к двери, я разобрала слова в негромком журчании Юли:

– Монахов, блин, если ты у меня будешь тут орать, пойдешь отсюда на….

Мне стало приятно оттого, что после вчерашних наставлений Дениса отдельные слова родного языка уже не казались чужими и загадочными.

– А я не могу тихо, у меня голос такой, – ответил мальчик, правда, чуть приглушив тона, – дай поиграть, а?

– Хрен тебе! Заткнись или вали в школу.

– У нас же тест сегодня, забыла? Мать убьет, если два получу. Дай поиграть, а? Что тебе, жалко?

Я потянула ручку двери, и оба на мгновение настороженно притихли. Увидев меня, Юля искренне обрадовалась и даже расцеловалась со мной на европейский лад.

– Молодец, что пришла, сейчас Андрей будет. Принесла ему iPad?

– А он нашел мне квартиру?

– Да найдет, это ерунда.

– А чего, у тебя тоже iPad есть? – бесцеремонно вмешался в нашу беседу Монахов.

Круглая скуластая мордашка его была наполовину закрыта длинными волосами, из-под которых выглядывали оживленно бегающие темные глаза. В полумраке закутка консьержки мне было не оценить размера их зрачков, но, судя по неестественно возбужденному поведению мальчика, он здесь был давним клиентом.

– Монахов, ты свалишь отсюда или нет? – оборвала его Юля. – Попробуй только мне здесь воздух испортить. Нажрется сухарей с чесноком, потом в классе с ним сидеть невозможно, – пожаловалась она мне, – учителя и то терпеть не могут.

– Я сегодня сухарей не ел, – пробурчал он. – Холодно же, я лучше здесь посижу.

– Да пусть сидит, жалко что ли? – я с равнодушным видом пожала плечами и спросила у Монахова: – Это ты видел, кто учительницу убил?

– Да ничего он не видел, – фыркнула Юля, – у него вообще мозги не в порядке.

– Все я видел, блин! – возмутился он, взмахнул рукой и вновь повысил голос. – Я что, дурак? Один мужик зашел, потом еще наш директор приходил. Тот мужик, наверное, и убил.

– Кого убил? – в дверях стоял Андрей с перекинутой через плечо сумкой.

– Да пургу он гонит, Андрюша, не слушай.

Андрей присел боком на краешек стола и, примостив рядом с собой сумку, повернулся к Монахову:

– Гони, давай.

Он, видно, настолько заинтересовался, что даже не спросил меня про iPad и, вопрос за вопросом, вытянул из Монахова информацию с профессионализмом следователя, имеющего многолетний опыт работы со свидетелями. Мне оставалось лишь сидеть и слушать.

По словам паренька, дело обстояло так. В конце ноября Юля сломала руку, и в течение какого-то времени было неизвестно, кто и как будет распределять товар – никому кроме Юли Андрей не доверял. В тот день Монахов, которому уже стало невмоготу, забежал к тете Фирузе узнать, нет ли у нее немного дури – иногда Андрей вместо денег расплачивался с ней товаром, а она потом сбывала порошок местной шпане.

Консьержка сначала притворилась, что не поняла – продавать наркоту несовершеннолетним ей было боязно, это не то же самое, что сбывать дурь взрослым алкоголикам, за деток можно загреметь по полной. Она протирала полы в вестибюле подъезда и попросила его помочь – вылить в туалет ведро грязной воды. Потом напоила чаем с печеньем и, наконец, сжалившись, продала пакетик дури, но велела возле дома не курить, замахала руками и сказала: «Иди, иди, далеко иди».

Однако Монахов не выдержал – выйдя из подъезда, рванул направо и присел на корточки между забором и засыпанной снегом машиной. Руки у него посинели от холода, пальцы слушались плохо, но он все же скатал шарик, торопливо сунул его в полость папиросы и затянулся.

Понемногу ему полегчало. В целях экономии он погасил папиросу, чтобы докурить ее позже, и уже собирался выбраться из своего убежища, когда увидел подходившего к третьему подъезду мужчину в синей куртке, а следом за ним… шел директор школы. Вряд ли ему было дело до ученика седьмого класса Монахова, маловероятно даже, чтобы он знал его в лицо – директора этого назначили только с нынешнего учебного года, – но мало ли что! И мальчик теснее прижался к стволу дерева, побоявшись выйти из тени.

– В котором часу это было? – требовательно спросил Андрей.

– Откуда я знаю, блин?

– Не знаешь – товар сегодня не получишь.

Угроза была серьезная, и Монахов начал вспоминать:

– Ну… у нас была физкультура шестой урок, потом в раздевалке с пацанами побазарили, потом я сюда пришел. Ведро вынес, чай пили, пока тетю Фирузу уговаривал, потом курил немного.

– Пол четвертого где-то?

– Наверное. Может, больше, откуда я знаю, блин?

Стоя за деревом, Монахов видел, как мужчина набрал код, а когда дверь открылась, пропуская его внутрь, следом вошел и директор. Мальчик успокоился, но перед тем, как выбраться из своего убежища, решил махнуть рукой на экономию и докурить погашенную папиросу. Пока балдел, подошел парень с сумкой, вошел в подъезд, но вскоре вышел, вытащил из кармана сотовый телефон и начал названивать. О чем и с кем он говорил, Монахов не разобрал, донеслось только «нет дома». Потом парень ушел, и почти сразу один за другим вышли директор и мужчина в синей куртке. Директор оглянулся по сторонам, мужчина что-то сказал ему, и директор торопливо зашагал в сторону школы, а мужчина пошел в другом направлении.

– Ну и что из этого? – снисходительно спросил Андрей. – Он мог приходить к кому-нибудь в гости, с чего ты взял, что это он убил?

– Ну… не знаю. По его виду показалось. Я больше ничего не знаю, я потом домой пошел. Можно мне теперь товар взять?

– Бери и катись подальше.

Юля отсыпала дозу, сунула Монахову пакетик, и он мгновенно исчез.

– Говорю, он всегда врет, – она брезгливо повела плечом.

– Может, и не врет, – подала я голос.

Андрей взглянул на меня, чуть прищурив глаза.

– Принесла iPad?

– А ты нашел нам квартиру? – ответила я вопросом на вопрос.

– Найду. Ладно, потом, сейчас мне надо пару минут мозгой шевельнуть, – он сосредоточенно сдвинул брови и начал чертить пальцем по столу.

Подождав немного, я решилась спросить:

– Интересно, а кто же все-таки убил?

Взгляд Андрея просверлил меня насмешкой.

– Что, очень хочешь узнать?

– Интересно же.

– А мне неинтересно, но слупить бабло с него, наверное, будет можно.

– С кого? – оживилась Юля.

– Короче, иду я завтра к директору, говорю, что это я видел его в тот день и час – в смысле, как он заходил в подъезд.

От удивления у меня чуть язык не отнялся.

– Погоди, но в подъезде ведь не одна квартира! Правду этот мальчик Монахов сказал – директор мог просто зайти к друзьям.

– Ага, как же! К друзьям он бы на своей тачке подъехал. И потом, какая разница – убил, не убил? Может, он к своей бабе тайком пришел, а в это время как раз училку и убили. Начнут выяснять, как и что, мало ли – она ведь в его школе работала, может, он ее трахал, а потом убил за то, что она жене грозила пожаловаться. Ему надо, чтобы в его делах копались? Да он лучше сто раз заплатит!

– Не боишься? – неуверенно спросила Юля.

– Чего мне бояться? Меня из школы выперли, я теперь в колледже учусь, ему не подчиняюсь.

– А если он тебя пошлет?

– Меня? Пусть попробует, я ему аргументы приведу – его там видели? Видели. Пацана, которого забрали, скажу, тоже видел – зашел, сразу вышел, никого убить бы не успел.

– Он скажет, что его там не было, – возразила я, – а ты просто ему мстишь за то, что он тебя выгнал из школы. Поверят ему, а не тебе.

– Да меня не он выпер, а прежняя наша директорша, вредная старуха была! И еще я скажу, что вы обе были со мной и тоже все видели.

– Я к нему не пойду, – испугалась Юля.

– Да не надо, я просто про вас двоих скажу – он сразу штаны намочит. Три свидетеля – это не один. Не бойтесь, девчонки, будете в полном шоколаде.

По лицу Андрея я видела, что он настроен решительно и ничьих советов слушать не намерен, но все же попробовала возразить:

– Это шантаж, он может заявить в полицию.

– Ха! Я приду к нему в кабинет и буду говорить с ним без свидетелей. Пусть докажет – если ему, конечно, захочется что-то доказывать.

– А вдруг он действительно убийца? Тогда он тебя может запросто прикончить.

– Где, у себя в кабинете? Я с ним под забор на случку не пойду, будем на месте рассчитываться.

– Сколько ты нам заплатишь за поддержку? – успокоившись, деловито спросила Юля.

– Десять процентов, – он повернулся ко мне, – дай мне твой номер мобильного на всякий случай.

Спорить с ним дальше не имело смысла. Я наобум продиктовала набор цифр – не называть же было мой австралийский номер. Сунув в карман свой телефон, Андрей помахал нам рукой и исчез. Я тоже собралась уходить, и Юля жалобно заныла:

– Посиди немного, Вика, мне скучно! Галину мать социальный педагог достала, она ее сегодня в школу отправила, я совсем одна! Поможешь мне товар по пакетам рассыпать.

Конечно, мне только этого не хватало – дурь на дозы раскладывать! Отговорившись необходимостью искать квартиру, я распрощалась с девочкой Юлей и поспешила домой. Голова готова была лопнуть от нагромождения противоречивых мыслей. Стоит ли верить рассказу Монахова? Трудно сказать – мало ли какой бред мог возникнуть в мозгу накурившегося анаши мальчика. Но этот Андрей каков, а? Такой юный и уже законченный аферист – такое придумать! Интересно, решится ли он в действительности пойти к директору или блефует?

Скинув ХОЛМСу данные, я прибрала на кухне, пропылесосила ковер в комнате и приготовила себе яичницу с ветчиной. Поев, села за компьютер, написала и отправила отчет Грэйси с Сэмом, а потом вдруг почувствовала, что меня знобит, и начинает першить в горле. Пытаясь перебороть болезнь, я забралась под толстое одеяло, укуталась с головой и начала размышлять. Постепенно в голове моей сформировалась собственная версия убийства Анны Григоренко.

Начать с того, что в подъезде, где жила Анна, сбывали наркотики. Наверняка ей знакомы были все действующие лица, – большинство ребят, в том числе Андрей, Юля и Монахов, учились в школе, где она работала. Исходя из этого, напрашивалось предположение, что убийство Анны было каким-то образом связано с наркобизнесом – возможно, она что-то узнала или заподозрила, поэтому ее убрали, как опасного свидетеля.

Часа через два ниточка моей мысли была прервана скрипучим сигналом, напоминавшим визг свиньи на бойне. Я неохотно выбралась из-под одеяла, побрела к компьютеру. На экране монитора красным цветом отчаянно мигало ОПАСНОСТЬ. Первой моей мыслью было стукнуть компьютер чем-нибудь тяжелым – так, чтобы эта чертова машина прекратила визжать. Потом меня опять охватил озноб, и, забираясь обратно под одеяло, я поняла, что окончательно заболела.

С утра градусник за окном показывал минус тридцать, а на старом ртутном термометре Сергея Денисовича, который я сунула себе под мышку, серебристая полоска доползла до тридцати восьми и пяти, поэтому мне пришлось смириться с мыслью посидеть пару дней дома. Развалившись на широком диване, я маленькими глотками пила горячее молоко и, забыв обо всем, упивалась рассказами Лескова. Когда же дочитала историю Несмертельного Голована, то опять начала думать об Анне Григоренко.

О какой опасности и с чьей стороны предупреждает меня ХОЛМС? Юля продает свой товар друзьям и одноклассникам почти открыто, поскольку вся местная полиция у Агафона в кармане. Я – всего лишь одна из ее приятельниц, потенциальная клиентка, и для местных воротил наркобизнеса интереса не представляю. А Анна? Какую конкретную опасность для них могла представлять учительница Григоренко?

Краткая характеристика погибшей, которую друг Дениса с Петровки скопировал из дела об убийстве, рисует ее, как человека, всецело поглощенного своей личной жизнью и мало интересующегося делами посторонних. Она много работала, потому что одинокой женщине нелегко содержать семью. Помимо основной нагрузки в школе вела платные дополнительные занятия, имела частных учеников и зарабатывала неплохо – во всяком случае, могла со вкусом одеться, дать возможность сыну посещать платные секции, а незадолго до своей гибели совершила дорогостоящее для скромной учительницы путешествие по Европе. Ни с кем из коллег не ссорилась, но и не была дружна, ученики не испытывали к ней ни особой любви, ни неприязни.

Стал бы подобный человек вмешиваться в темные дела, творящиеся в подъезде? Для чего ей это делать – выполнить свой гражданский долг? Но в России, где самому государству на все наплевать, а полиция работает на преступников, понятие гражданского долга весьма расплывчато. Возможно, и остались еще где-то дон-кихоты, но Анна к ним явно не принадлежала. Тогда почему?

Около трех часов дня с моего ноутбука послышался сигнал скайпа. Не подумав, я автоматически включила видео, и Грэйси увидела меня в ночной рубашке.

– В чем дело, Натали, ты больна?

– Ерунда, немного простыла и решила поваляться.

Я поспешно отключила изображение, но было поздно.

– У тебя, наверное, высокая температура, скажи правду, Натали! – настаивала она с такой страстью в голосе, будто моя правда могла что-то изменить. – Ты не выходишь из дому?

– Только небольшой кашель, – соврала я, – не выхожу, потому что сильный мороз, а чувствую себя превосходно.

– У деда в шкафу на кухне целая аптечка, – вылез на экран и подключился к беседе Денис, – если температура, выпей жаропонижающее. Там и от насморка есть, и от кашля, читай инструкции. Ты можешь вызвать врача, у нас врачи приходят на дом, ты в курсе? Тебе дед наверняка говорил, для него это предмет национальной гордости – ведь у вас в Австралии и с температурой сорок нужно ехать в больницу.

Эх, мне бы сейчас домой, в австралийское тепло – и с температурой бы до госпиталя пешком дошла!

– Во-первых, у нас таких морозов не бывает, когда нос из дома не высунешь, – ответила я, как можно веселее, – во-вторых, не можешь ехать в больницу – вызови семейного врача или «Скорую». Но я действительно в порядке.

– Привет, Натали, жаль не могу тебя увидеть, – на экране возникло улыбающееся лицо Сэма, и сердце мое ухнуло в глубокий омут, – но раз ты в порядке, то вкратце доложи обстановку.

– Мое здоровье тебя, по-видимому, не волнует, – я приложила все усилия и сделала свой голос холодным, как налипшая на стекле лоджии ледяная корка.

Сэма улыбнулся еще шире.

– Почему же? Но я ведь опытный сыщик – пока Грэйси с Денисом охали да ахали, я проанализировал ситуацию и понял, что болезнь твоя не смертельна.

– И, значит, меня можно вновь впрягать в работу?

Мне хотелось лишить свой голос всех эмоций, но Сэм уловил прозвучавшую нотку обиды и весело хмыкнул:

– Конечно, а для чего еще мы живем?

Подавив желание поднести к экрану и сунуть ему под нос градусник, я доложила об угрожающей надписи на экране и своих размышлениях, а под конец так увлеклась, что осмелилась самоуверенно заметить:

– Возможно, в работу ХОЛМСа закралась ошибка – ведь на московском компьютере Дениса стоит старая версия.

Из-за спины Сэма послышался обиженный голос Дениса:

– Причем здесь старая или новая версия? Вероятность ошибки везде одинакова, а в новой версии лишь расширены возможности анализа при вводе информации на английском языке. Хочешь – работай с новой двуязычной версией, она стоит у тебя на ноутбуке.

– Да, кстати, – заинтересовался Сэм, обычно не вникавший в нюансы моей работы с ХОЛМСом, поскольку полностью доверил это Денису, – а почему Натали работает со старой версией?

– Я решил, – откуда-то сбоку объяснил Денис, – что ей лучше работать на моем компьютере, где стоит старая версия, а не на ее ноутбуке – так надежнее и, к тому же, быстрее. В России, где вся информация поступает на русском, нет смысла использовать двуязычную версию и тратить в четыре раза больше времени на обработку и анализ.

– Поскольку ты получила предварительное указание на опасность, прерви пока все контакты со своими наркоманами, – добавил Сэм таким суровым тоном, что у меня шевельнулась слабая надежда на то, что его тревожит моя безопасность.

– А что мне делать?

– Ждать, пока ХОЛМС закончит обработку и даст дальнейшие рекомендации.

– И поправляйся, – озабочено пискнула из-за его плеча Грэйси.

Сэм чуть отпрянул, чтобы освободить ей место, и я, невидимая ими, инстинктивно вытянула шею, пытаясь разглядеть, насколько у моей подруги за время нашей разлуки вырос живот. Мне это, однако, не удалось – Денис бесцеремонно отодвинул свою жену от экрана.

– Погоди, Грэйси, Сэм прав.

– Приятно слышать, – хмыкнул тот.

– Ты, Сэм, тоже погоди. Натали, сделай вот что: скопируй всю информацию на свой ноутбук, где стоит новая версия, и продублируй результат. Проверим, чтобы уже не было сомнений. И всегда теперь загружай информацию на оба компьютера, пусть работают параллельно.

Закончив разговор, я немедленно взялась за работу, но поначалу отыскала в аптечке Сергея Денисовича аспирин и проглотила две таблетки, а потом, наплевав на саднившее горло, озноб и гудящую боль в голове, открыла свой ноутбук.

То ли работа помогла, то ли за день, безвылазно проведенный в теплой квартире, организм мой пересилил болезнь, но вечером, когда я ложилась спать, температура упала до тридцати семи и исчезла ломившая виски и затылок головная боль. За два дня болезни я полностью скопировала информацию на свой ноутбук, запустила вторую версию программы и сбросила килограмма три, поскольку запасам консервов, сделанным Сергеем Денисовичем перед отъездом, пришел конец, а чистить картошку мне было лень.

На третий день утром меня разбудил ударивший в глаза луч солнца. За окном слышался мерный стук капели, а прибитый к наружной раме уличный градусник показывал плюс два. В комнате стояла невыносимая духота – несмотря на оттепель, батарея оставалась столь же горячей, как и в лютый мороз. Подбежав к окну, я открыла форточку, и в лицо мне пахнуло пьянящей душу свежестью. Неужели весна? ХОЛМС продолжал работать, и новых рекомендаций от него пока не поступило, однако сидеть дома и ждать, когда за окном такая погода, не было сил. Тепло укутавшись, я перекинула через плечо свою неизменную школьную сумку и побрела на улицу.

Под ногами хлюпала грязь. Денис однажды упомянул, что в России в снег на дорогах подмешивают какие-то химикаты, чтобы не было гололедицы. Две смуглые черноглазые дворничихи очищали тротуар, сгребая мутную жижу к краю дороги, и я вдруг подумала о консьержке Фирузе и ее дочери. По предположению ребят, они в одночасье сорвались с места и уехали, но ведь таджички нигде в России официально не были зарегистрированы, случись с ними что – кто стал бы их разыскивать?

Из-под колес проехавшей мимо машины смачным фонтаном брызнула грязь, я отпрянула и глубоко угодила левым сапогом в кучу потемневшего снега. Желания пройтись по весенним улицам у меня сразу поубавилось, но возвращаться в духоту квартиры хотелось еще меньше. Я выбрала третий вариант – дошла до автобусной остановки, купила в аккуратной синей будочке проездной билет и села в распахнувший двери автобус номер двести восемьдесят четыре.

В салоне народу было мало. Я удобно расположилась у окошка, примостив сумку на коленях, и приготовилась объехать Бутово вкруговую – на третий день после своего приезда в Москву мне по совету Сергея Денисовича уже привелось совершить на этом маршруте подобное турне.

«По театрам да музеям походишь позже, когда потеплеет, а то сейчас, того и гляди, нос отморозишь. Пока же, если скучно, сядь в автобус и по кругу, по кругу. В автобусе топят, тепло, поглядишь, какие в России дома в новых районах. Хотя, конечно, за настоящей красотой в центр нужно ехать, в старые переулки».

Думаю, он был прав – автобус тогда долго кружил по новым районам, но замысловатая архитектура построек не произвела на меня особого впечатления. Несмотря на старания российских архитекторов, дома в Бутово с Мельбурном не сравнить. Теперь я приготовилась вновь прокатиться по тем же местам, но автобус поехал прямо и остановился напротив зеленого забора с широко зияющим проломом.

– Станция Бутово, конечная остановка, – объявил по селектору водитель.

Конечно же, я перепутала направления и поехала в обратную сторону – сказалась многолетняя привычка к левостороннему движению. Можно было на том же автобусе вернуться обратно, но – непобедимо человеческое любопытство! – меня заинтриговала зияющая в заборе огромная дыра, в которую при мне уже пролезло несколько человек. Выбравшись из автобуса, я подошла к пролому, заглянула за неровный его край и увидела железнодорожные пути, к которым вела тропа, протопанная на слежавшемся снегу от самого пролома.

Я пролезла в дыру и двинулась было по тропе вслед за группой людей, но меня остановил рев поезда. Впрочем, остановил он только меня – остальные, наоборот, бросились вперед. Толстая женщина, замыкавшая шествие, хладнокровно перетащила сумку-тележку через массивный рельс прямо перед носом надвигавшегося на нее состава.

Моя нервная система в прекрасном состоянии, но подобное зрелище, признаюсь, вогнало меня в дрожь. Я растерянно оглянулась – неужели здесь нет более безопасной дороги? Мост, действительно, был – у другого конца платформы. Далеко, конечно. Тем не менее, не решившись следовать примеру бегущих через пути отважных соотечественников, я по платформе двинулась к мосту, и тут в меня почти врезался высокий подросток.

– Вика! Круто, что я тебя встретил!

Я не сразу узнала Сашу Ларшина. Неподдельная радость, светившаяся в его глазах, меня ошеломила – неужели наше шапочное знакомство в закутке у Юли могло пробудить в нем при встрече столько эмоций?

– Здравствуй, Саша, как дела?

Пальцы моей правой руки при этом автоматически нащупали в кармане кутки и нажали кнопку диктофона – следовало мне с ним встречаться или нет, но это произошло, и никуда не денешься, а Ларшин – один из «фигурантов» расследования. Теперь вообще никогда не буду выключать диктофон.

– Слушай, – зачастил он, – Юлька говорила про тебя Агафону, что ты крутая девчонка. Будешь разносить? Она тебе звонить пробовала, там какая-то тетка отвечает, твоя мать что ли?

– Ну, в общем-то, наверное, – я промямлила нечто невразумительное, потому что не могла же, действительно, знать, кто отвечает по номеру, который я наобум назвала Юле и Андрею. Сашу мой ответ интересовал мало, из его сбивчивых объяснений я, в конце концов, выудила основную нить, и ситуация обрисовалась мне следующим образом.

Прежде ребята, особенно те, кто жили на другой стороне линии или приезжали на электричке, получали у Агафона товар прямо по дороге в школу и расплачивались с ним тут же на месте. Никто особо не вмешивался, пока поведение накурившихся ребят на уроках не стало переходить всякие границы – сонное состояние периодически сменялось взрывами агрессии, они становились неуправляемыми, у них отмечались провалы в памяти, а зрачки очень уж явно не реагировали на свет. В конце концов, группа родителей забила тревогу, и, во избежание осложнений, Агафону намекнули, что нужно «соблюдать приличия».

Он понял, полные сумки теперь приносил и оставлял под лестницей моста. Затем их «случайно» находил и уносил проходивший мимо Андрей. Он был уже достаточно взрослым, чтобы ему можно было доверить получение денег за товар, но еще несовершеннолетним, так что уголовной ответственности за распространение не подлежал – в крайнем случае, сказал бы, что ничего не знал о содержимом, нашел сумку, зашел в подъезд посмотреть. Вряд ли оперативники стали бы связываться – не героин же, в конце концов, анашу каждый третий курит.

– Агафон с тобой поговорит, если ты ему понравишься, он тебе сразу заплатит, – возбужденно говорил меж тем Саша, – ему понравилось, как Юлька про тебя рассказала, что ты умная и взрослая. И что ты приезжая – ему больше нравится, когда приезжие. У нас до Андрюхи девчонка из Молдовы носила, Инга, потом у нее, блин, аборт был, ее мать в другой район увезла. Пойдем скорее, блин, а? Агафон тебе все расскажет, как делать. У нас уже три дня товара не было, Агафон кому попало носить не доверит. Мы просили, а он сумку забрал и пошел, б….ь.

Да, хорошенькая ситуация! Стать разносчиком и продавцом «дури» как-то не входило в мои жизненные планы. ХОЛМС велел мне прервать все контакты с этой компанией, поэтому следовало сразу и наотрез отказаться от предложенной «чести». И уйти, оставив разочарованного Сашу на платформе. Однако я начала тянуть время.

– А почему Агафон не хочет, чтобы опять Андрей носил? Он же нормально все делал.

Вылупив глаза, Саша какое-то время меня разглядывал, потом издал губами неприличный звук.

– Ты че? Как Андрюха понесет, его уже два дня, как поездом зарезало. Не видела что ли?

Он указал подбородком на противоположную платформу – там к столбу была пришпилена небольшая фотография, а к металлической ограде привязан букетик цветов. Разглядеть фото на таком расстоянии я не могла, но сердце у меня оборвалось.

– Как… как это случилось?

Сашка равнодушно пожал плечами.

– Товарняком зарезало, той ночью товарняк здесь в два километра стоял, не обходить же, и на мост переть тоже, блин, не охота. Он залез, а поезд, блин, тронулся – даже лица, блин, не осталось. Сегодня хоронят. Так пошли к Агафону?

К гибели Андрея Саша относился, кажется, не более, чем к неприятной помехе, вызвавшей дефицит анаши. Вновь уходя от ответа, я мягко попросила:

– Потом, ладно? Меня это вообще перевернуло, хочу сходить на похороны, он далеко живет… жил?

– Да зачем тебе, блин?

– Просто так, хочу.

– Ну… ладно. А потом сразу к Агафону.

– Так далеко отсюда дом Андрея?

– Тут, на Мелитопольской, через мост перейти и направо. Только давай быстрее.

Закрытый гроб стоял во дворе, вокруг толпилось много народу, в основном подростки. Мне не составило труда остаться среди них незамеченной, потому что нынешние и бывшие одноклассники Андрея явно не были знакомы друг с другом и говорили мало – гибель товарища ошеломила их, выбила из колеи. Соболезнования матери, стоявшей у гроба в черном платке, выражали в основном взрослые.

Незаметно подойдя к ним, я встала рядом, но старалась не слушать – пусть диктофон записывает, и ХОЛМС анализирует, мне же, хотя я и не любопытствовала от нечего делать, а вела расследование, подслушивание в такой момент казалось кощунством. Однако, несмотря на все попытки отключиться, обрывки фраз доходили до моего сознания.

– За день только приходил в школу, с ребятами в коридоре говорил, – полная женщина с выбившимися из-под шапки кудрявыми волосами, по-видимому, учительница, стояла рядом с матерью и вытирала глаза, – я еще подошла, спрашиваю: «Как ты, Андрей, нравится в колледже? Хорошо тебе там?» А он смеется: «Так хорошо, как в школе, мне нигде не будет, хочу сходить к новому директору, попроситься обратно». И, правда ведь, ходил к нему, мне ребята сказали. Не знаю даже, что тот ему ответил, не успела спросить.

– Теперь-то уж что, теперь без разницы, что бы ни ответил, – вздохнула смуглая женщина, в которой несвежая кожа и ранние морщины под глазами выдавали заядлую курильщицу.

Мне стало не по себе – я-то ведь знала, с какой целью Андрей приходил к директору школы. Мать смотрела на всех лихорадочно блестящими возбужденными глазами, казалось, она еще до конца не осознала случившегося и говорила о сыне, как о живом: