Текст книги "Коллекция недоразумений. Принцип матрёшки"

– Мам, да ладно тебе! У всех моих ребят машины, у тети Наташи машина… Что мы, всех не заберем?

– Я сначала снова обзвоню всех, – твердо сказала мать, – а потом будем решать.

– Тогда зачем ты у меня сейчас спрашиваешь?

– Мне просто показалось, ты забыл.

Егор расстроился. Неужто он так легко читается? Мать, конечно, женщина мудрая, но раньше за ней не замечалось способности к чтению его мыслей. Надо быть повнимательнее, если он не хочет втянуть и ее в этот кошмар. Ей в ее возрасте это совсем ни к чему.

– Мамуля, все будет, как ты хочешь. Я могу сам позвонить всем, если тебе это сложно. Давай?

– Я сама, – тихо сказала мать.

Ну конечно, для нее это – возможность еще на какое-то время продлить свою заботу об отце.

– Спасибо, ма, ужасно вкусно. Хочешь, я помою посуду?

Марта Оттовна одарила его взглядом императрицы, которой последний из ее подданных предложил выпить вместе пивка, и не сочла нужным отвечать.

– Ладно, понял. Я тогда пойду, посижу в кабинете, можно? Нужно все подготовить.

– Ну конечно, можно, Егорушка, – укоризненно пожала плечами мать. – Что ты спрашиваешь?

И Егор с облегчением отправился в кабинет, стараясь не слишком спешить.

Для начала он действительно аккуратно выложил на стол все содержимое ящиков стола. Стопка папок и отдельных документов оказалось довольно внушительной. На всякий случай Егор еще раз мельком проглядел все бумаги, ничего не понимая в схемах, таблицах, графиках и описаниях каких-то исследований. Ничего нового к тому, что он уже знал, разумеется, не добавилось.

Рядом он положил отцовский ноутбук, тоже еще раз просмотрев папки на рабочем столе. Как и ожидалось, и здесь ничто не имело отношения ни к каким «экспериментам 2Х».

Тогда он начал методично пересматривать содержимое книжных полок, выдвигая передний ряд книг и старательно обшаривая рукой пространство за ними: найти второй том на самом виду он не надеялся.

Книжные полки занимали целых полторы стены кабинета – от пола до самого потолка, – поэтому поиски заняли целый час. Егор уже в полной мере ощущал усталость целого рабочего дня плюс час водительской деятельности да еще плюс час сыскной.

Впрочем, может быть, усталость была просто результатом бесплодности всех усилий: второго тома нигде не было.

Он только сейчас понял, какие отчаянные надежды возлагал на сегодняшний вечер, и на него навалилось опустошение.

Что будет, если найти книгу так и не удастся? Достаточно ли ему той информации, которую он уже имеет, чтобы навсегда изменить свое отношение к отцу? Или пройдет некоторое время, и его организм откажется все это помнить и как-то осмыслять? Тогда все вернется на круги своя, он снова будет продолжать считать, что его отец был исключительно порядочным человеком, и, возможно, только изредка…

Он сполз по боковой стенке стола на пушистый темно-шоколадный ковер, и тут ход его тоскливых размышлений прервался: в поле его зрения внезапно попала какая-то бумажка, лежавшая под правой тумбой стола.

Егор подивился – как это мать в воскресенье ухитрилась пропустить столь вопиющий непорядок? – и, поленившись вставать, на карачках подполз к столу и вытащил бумажку. Она была явно старой, сложенной в несколько раз и заметно потертой на сгибах.

Егор развернул бумажку и обнаружил на ней написанный рукой отца странный список:

«Стасов

Фарид

Цепцов

Кунша

Олег

Маманя

Лепшин

Капитан

Рома

Лухов

Василич

Давид

Теркин

Скрипач

Кулемин

Алексей

Кот

Верховой

Санитар»

Некоторые имена показались Егору смутно знакомыми. Около пяти из них – Олега, Капитана, Давида, Верхового и Санитара – были старательно изображены маленькие могильные крестики.

Он не успел порыться в памяти, чтобы выяснить происхождение знакомых фамилий и прозвищ, как в дверь позвонили. С досадой бросил взгляд на часы: ровно восемь.

Черепанов, как всегда, вкатился в прихожую уютным огромным клубком, пахнущий морозом и всякими автомобильными запахами, с несколько виноватой улыбкой на круглом раскрасневшемся лице. Он расцеловался с Мартой Оттовной, тряхнул руку Егору и – видимо, чтобы скрыть понятную неловкость в общении с ними, – начал шумно возмущаться:

– Вот скажите мне, на хрена козе баян? На кой черт мне было покупать эту псевдоспортивную дребедень с миллионом лошадей под капотом, если больше десяти километров в час по Москве все равно не проедешь?!

– Да ладно прибедняться, дядя Виталик, – улыбаясь, возразил Егор. – Свой кайф-то вы все равно имеете. Шикарная машина – крутой мужик…

Разумеется, Марта Оттовна повела Черепанова пить чай и питаться после многотрудного рабочего дня. В привычно уютной кухне Егора немного развезло: день и вправду оказался непростым. Да и в обозримом будущем упрощения существования как-то не предвиделось…

Наевшийся до потери подвижности Черепанов решил, что пора и честь знать, и с трудом оторвал себя от стула:

– Ладно, друзья мои. Вам отдыхать надо, мне отдыхать надо… Давайте с делами покончим, и я поехал.

В отцовский кабинет Марта Оттовна не пошла, кинув на Егора виновато-просительный взгляд. Тот ласково улыбнулся ей и предложил:

– Дядя Виталь, мы ведь сами справимся, правда? Мама пока посуду помоет…

– Конечно, конечно, – засуетился Черепанов. – Чего нам там всем троим толкаться? Мартуш, мы быстро, да?

Они начали складывать отцовские папки в принесенную Черепановым с собой сумку.

– Дядя Виталик, скажите мне, как у отца столько папок дома накопилось? – тоскливо вопросил Егор. – Что ему на работе не работалось?

Черепанов, деловито запихивая очередную стопку бумаг в уже и так изрядно растолстевшую сумку, пояснил:

– Так тут ведь много того, что у него еще с прежней работы осталось. Тогда же компьютеров не было, все на бумаге… А он всегда был сумасшедшим трудоголиком – вот и продолжал работать дома. Во всяком случае, я так думаю…

– А зачем вы тогда эти папки берете? – изумился Егор. – Если они не про ваши институтские дела?

Черепанов грустно усмехнулся:

– Понимаешь, Егор, даже вы с Мартой Оттовной, боюсь, не представляли себе, какие у отца были мозги. Тут же наверняка тысячи идей, до которых у него руки не доходили. Жалко будет их просто похоронить…

Он осекся и внимательно посмотрел на молчащего Егора.

– Ёга, ты, надеюсь, не думаешь, что я собираюсь их присвоить?

Егор вздрогнул и отстраненно помотал головой:

– Да ладно вам, дядя Виталь… Я вовсе не про это думал.

– А про что? – испытующе глянув на него, поинтересовался Черепанов. – Про что задумался, служивый?

Егор встряхнулся и торопливо проговорил:

– Да так, все ерунда. О своем, о девичьем. Махните рукой. Так что вы говорили?

– Я говорил, что попробую убедить наших начальников все это к делу приспособить, – раздельно и четко произнес Черепанов. – Так, чтобы отец всюду значился в качестве основного автора. Что-то, может, издать получится. Опять же какие-никакие деньги матери могут перепасть…

Егор пожал плечами:

– Какие там деньги… Да и матери они – как зайцу апельсины. Ей, наверно, приятнее будет, если издать получится под именем отца. Это, пожалуй, да… Но, впрочем, делайте, как знаете. Вы всю эту вашу кухню лучше меня понимаете.

Черепанов молча кивнул и запихнул в последнюю оставшуюся в сумке щель отцовский ноутбук.

…Перед уходом Егор заглянул к матери, которая сразу после отбытия Черепанова скрылась в спальне.

Она сидела на кровати и смотрела в окно, за которым все еще мел снег. Егор подсел к ней и обнял за плечи. Марта Оттовна как-то по-детски уткнулась носом ему в шею и затихла. Он легонько погладил ее по стриженому затылку и начал едва заметно покачивать.

Они просидели так, наверное, почти полчаса, и у Егора стала уже затекать спина, изрядно уставшая еще во время утренней операции, но тут мать заговорила:

– Знаешь, многие женщины, когда теряют мужей, думают о том, что без них жить не смогут. Денег будет не хватать, помогать будет некому – гвозди там забивать или еще что-то… Я знаю, что я без него смогу. Он, конечно, со мной носился как с королевой – это правда. Но я смогу. Я просто не знаю, с кем я буду так разговаривать. У меня никогда никого ближе не было. Вот Зойка говорит, что есть вещи, которые она с нами обсуждать может, а с мужем – нет. А у меня всю жизнь было наоборот. Ты знаешь, я Зойку очень люблю, и Наташку тоже, но есть вещи, о которых с ними я говорить не могу, а с ним могла…

Егор ощутил какое-то болезненное похолодание в сердце: его в этом списке маминых близких людей вообще не оказалось. Странно. Ему казалось, что они всегда были с матерью очень близки – разумеется, настолько, насколько ей это вообще позволялось аристократически-немецким воспитанием. Оказалось, для матери все было совсем не так? Да уж, сколько нам открытий чудных… Многовато их, этих открытий, приходится на последние дни. Отца у него, выходит, то ли вовсе не было, то ли был, но совершенно иной, чем Егор привык считать… Мать всю жизнь находилась от него намного дальше, чем он предполагал. Дальше что? Выяснится, что он – усыновленный ребенок? Или еще что-нибудь в этом роде? Ведь, как выяснилось, все не таково, каким кажется… Да и он сам, получается, то ли туп от природы, то ли ненаблюдателен до неприличия, раз все это стало для него таким сокрушительным сюрпризом. Может, его именно это больше всего выбило из колеи, а вовсе не необходимость пересматривать свое представление о некогда страстно любимом отце? Придется еще и об этом на досуге подумать…

Егор осторожно отстранил мать от себя и начал разминать затекшую спину. Марта Оттовна, естественно, взволновалась:

– Спина болит? Растереть?

– Мамуль, успокойся, она просто затекла. Тебе чайку согреть?

Мать решительно встала.

– Сейчас я сама все сделаю. Ты будешь?

– А у тебя мой любимый, с лотосом, есть?

Марта Оттовна укоризненно глянула на сына и вышла из спальни. Егор направился за ней, по дороге размышляя о том, могла ли все-таки мать знать об эксперименте.

…Когда восхитительной формы чашка со столь же восхитительно заваренным чаем уже исходила перед Егором ароматным паром, его вдруг словно по темечку шарахнуло: он вспомнил про список из-под отцовского стола и метнулся из-за стола в коридор к своей сумке, едва не опрокинув чай. Мать изумленно смотрела ему вслед.

Стоя в коридоре, Егор судорожно перелистывал «Эксперимент 2Х», сверяясь со смятой бумажкой с фамилиями. То, что список состоит из имен, фамилий и прозвищ участников эксперимента, он понял еще на кухне, но сейчас он пытался проверить, соответствовали ли могильные крестики тем персонажам книги, которые к концу первого тома покончили с собой.

Марта Оттовна вышла в коридор и настороженно позвала его:

– Егор, все в порядке?

– Да, мам, в порядке, не волнуйся, пей чай. Я сейчас, – нетерпеливо пробормотал Егор, шелестя страницами. Он никак не мог отыскать в книге никакого намека на самоубийство Давида, помеченного, как и другие, в списке крестиком. Остальные четверо до конца первого тома явно не дожили: кто-то полез в откровенно безнадежную драку, после которой уже не выжил, кто-то выпрыгнул из окна… Смерть Давида не обнаруживалась.

Наконец на одной из последних страниц мелькнуло нужное имя, но спустя пару минут Егор с удивлением обнаружил, что до конца первого тома Давид добрался в целости и невредимости. Что же он делал в отцовском списке?

– Егорка, чай стынет, – позвала из кухни Марта Оттовна, и Егор с усилием оторвался от книги. Он сунул ее обратно в сумку, надеясь, что мать, выходя в коридор, не заметила, чем именно он был занят. К расспросам по этому поводу он был совершенно не готов.

Выпив остывший чай и поболтав с Мартой Оттовной о каких-то малозначительных вещах, Егор сослался на усталость и пошел спать.

Впрочем, это только называлось, что он пошел спать. На самом деле он прекрасно понимал, что сон в ближайшие часы ему точно не светит.

С одной стороны, список явно подтвердил то, что эксперимент – это реальность: кто же будет конспектировать подобную литературу?! Никакого иного смысла составлять этот список у отца, по всей видимости, быть не могло.

С другой стороны, список только еще больше все запутал. Было абсолютно непонятно, почему отец использовал те имена и прозвища, которые были в книге. Решил на всякий случай зашифровать список? От кого? У них в доме действительно никто никогда по чужим бумажкам не лазил. Даже когда Егор был совсем маленький, родители спрашивали у него разрешения взять что-то на его столе. Им никогда не приходило в голову залезть к нему в портфель или в карманы. И если даже мать стучала, прежде чем войти в отцовский кабинет, то уж совсем немыслимо было представить себе ее втайне читающей какие-то отцовские бумаги.

Или в книге были сохранены настоящие имена участников эксперимента? Вообще идиотское предположение. Или не идиотское? Кто их знает, этих писателей…

Возможно, просто сработала многолетняя привычка отца держать в тайне все, что касалось его работы на Лубянке, которая на самом деле располагалась вовсе не на Лубянке?

Может, конечно, и так. А может, есть еще какое-то объяснение, которое Егору сейчас в голову даже и не приходит – а между тем оно-то и есть настоящее. Ну, не приходит – значит, не приходит. С этим ничего не поделаешь.

Как в этом списке оказался Давид? Вполне возможно, конечно, что он покончит с собой во втором томе. А если не покончит? Будет ли это означать, что в действительности человек, выведенный под именем Давида, с собой покончил, но автор «Эксперимента 2Х» по какой-то причине решил этот факт в книге обойти молчанием?

Как ни странно, ни до чего не додумавшись, Егор умудрился-таки довольно быстро уснуть. Снился ему какой-то лысый мужик, отнимающий у Егора список и твердящий при этом «Все не так, как ты думаешь». Когда лысому удалось список заполучить, он начал, хитро посматривая на Егора, зачеркивать одно имя за другим и писать над ними какие-то обычные фамилии – Иванов, Петров, Степанов… Егор во сне понял, что никогда больше не сможет прочитать настоящие имена, и отчаянно, навзрыд, как маленький, заплакал…

В своей, как всегда, не слишком серьезной обиде Машка продержалась чуть больше полутора суток: утром в среду она позвонила и совершенно радостным голосом спросила:

– А ты сегодня что делаешь, хирург?

Егор не был уверен, что на этот раз Машкина незлобивость его порадовала точно так же, как обычно. Возможно, он предпочел бы, чтобы она подулась еще немного. Или даже не очень немного – примерно до того момента, пока его изыскания завершатся. Но поскольку он даже приблизительно не представлял себе, сколько эти изыскания могут продолжаться, то счел за лучшее ответить в тон:

– Людей режу.

– А до скольких ты их собираешься сегодня резать?

– Пока все не закончатся.

Машка озадачилась:

– В смысле, пока все человечество не отреставрируешь?

– Ладно, матушка, кончай острить. У тебя есть конкретные предложения?

– А что, у меня когда-нибудь их не бывало? – надулась Машка. – Конечно, есть. У меня даже новости есть. Я хоть людей и не режу, но тоже кое-что могу.

– И что же ты можешь? – спросил Егор, не отрываясь от очередной истории болезни, которые у него обычно скапливались в совершенно неприличном количестве, прежде чем он сгребал себя в охапку и с мучительным усилием усаживался писать. Вот интересно, хоть кто-нибудь из врачей поступает по-другому?..

– Не слышу подлинного любопытства в голосе. Ау! Ты что там делаешь? Прямо от операционного стола, что ли, разговариваешь? – требовательно поинтересовалась Машка.

– Ну, не то чтобы прямо от него… Но, в общем, недалеко. Машка, не морочь мне голову! Говори, что хотела, и не сбивай меня с пути истинного. Я только-только заставил себя за истории болезни сесть, а тут ты со своими предложениями руки и сердца.

– Не надейся! – засмеялась Машка. – Зачем ты мне сдался?

– Да?! – наконец-то удивился Егор. – А что ж ты тогда со мной, таким бестолковым, возишься уже полгода?

– Да мне вообще муж ни зачем не сдался, – беспечно пояснила Машка. – Поэтому и ты тоже. Ну ладно, я не о том. В общем, я сегодня на работе такое забабахала! Наш тимлид честно признался, что от меня такого ожидал не раньше, чем через годик. И наши решили, что у меня сегодня должно быть очередное посвящение.

Егор уже знал, что «тимлид» – это всего-навсего начальник отдела в Машкиной фирме. Почему-то их начальникам не нравилось называться так прозаично, и они использовали английский вариант, который еще на слух звучал хоть как-то приемлемо, но когда Машка писала это слово в эсэмэсках, смотрелось оно, прямо скажем, весьма дико. Тем не менее, общий смысл Машкиной тирады был совершенно ясен. Далее должно было последовать приглашение поучаствовать в каких-нибудь их специфических программистских (хотя Машка рьяно и возражала против того, что она занимается программированием, считая свою работу чем-то совершенно особым и на простой человеческий язык непереводимым) обрядах. А поскольку один раз он с Машкой уже обошелся не очень по-человечески, то отказаться еще и сегодня было бы совсем уж неудобно.

– Хорошо, я понял. Без меня посвящение будет ненастоящим и вообще категорически нерадостным. Во сколько мне надо быть у тебя и что от меня требуется помимо присутствия?

– Фу, как неромантично, – обиделась Машка. – Я понимаю, что с ваших небесных медицинских высот все это кажется ерундой, но для меня это все-таки правда праздник. Я ведь и сама не думала, что смогу.

– Ладно, ладно, Машунь, прости. Но, может, действительно нужно что-то привезти? Или вы вообще не в офисе посвящаетесь?

– Ясное дело, не в офисе. Или ты думаешь, что обряд посвящения состоит в разбивании монитора об голову посвящаемого? – съязвила еще не вполне отмщенная Машка. – Мы пойдем в «Улитку» – помнишь, рядом с моим офисом? Мы там как-то с тобой были. Подъезжай где-нибудь к семи. Сможешь?

Егор ответил, что сможет, и с некоторым облегчением отключился. Для него было не слишком приятным открытием, что, оказывается, Машка все-таки способна вызывать у него раздражение. Утешало только то, что в последние дни раздражало его практически все. Может, спустя какое-то время все вернется на круги своя, и он снова начнет воспринимать ее именно так, как она заслуживала, – то есть с умиленным юмором, как очаровательную шаловливую субретку без претензий, но со своеобразным утонченным шармом?

…Ему даже хватило времени купить Машке букет ее любимых гербер и припарковать свой джип довольно близко от входа в кафе. Правда, выяснилось, что спешил он совершенно напрасно: вся компьютерная компания отсутствовала. Он на мгновение приподнял брови, потом решил, что это даже к лучшему, и сел за самый маленький столик у окна. Строгая девушка совсем не официантского вида незамедлительно возникла рядом с ним, держа в руках меню сногсшибательного оранжевого цвета. Егор отрицательно мотнул головой и неожиданно для себя самого попросил принести большой стакан апельсинового сока – видимо, по аналогии с цветом меню.

Машка со своими программерами появилась только через полчаса. За это время Егор успел выпить весь свой сок, наслаждаясь собственной усталостью, которая не позволяла возникать измучившим его вопросам. Он даже не стал звонить Машке, чтобы уточнить, не перепутал ли он чего-нибудь и не чествуют ли ее в каком-то другом месте.

Когда человек пятнадцать самого разного возраста и вида, но преимущественно мужского пола ввалилось в зал, освещенный только новогодними гирляндами лампочек, кафе сразу перестало казаться уютным. Стало шумно, весело – и все равно как-то раздражающе. Машка тут же вытащила его за один большой стол, который официанты мгновенно организовали из четырех маленьких, и начала знакомить с теми, кого он еще не знал по предыдущим вылазкам на Машкину территорию.

Народ у них в компании работал в целом очень симпатичный, без обычного для компьютерщиков некоего нездешнего тумана в очах и плохо скрываемого презрения ко всем, кто не отличает апдэйт от апгрэйда. Егор как раз одно от другого отличал не очень, хоть и регулярно слышал эти варварские термины от Машки. Но поскольку он все-таки был нормальным современным мужиком, частенько гуляющим по интернету и вполне прилично владеющим теми возможностями компьютера, которые ему были нужны, то совсем уж белой вороной он себя в этом обществе не ощущал – тем более что поговорить с этими ребятами можно было далеко не только о компьютерах.

Самым интересным для него персонажем среди этой братии был Сергей, который не считал нужным баловаться английским названием своей должности, а звался просто техническим директором: его очевидное профессиональное превосходство никаких дополнительных подтверждений не требовало.

В свое время Егор попытался выяснить у Сергея суть его работы и был восхищен кратким ответом «Я задаю вопросы». Оказалось, что человек, умеющий задавать правильные вопросы – это самый главный человек в процессе тестирования компьютерных программ. Когда Егор заинтересовался темой задавания вопросов, Сергей весьма элегантно ушел от разговора о своей работе (потом выяснилось, что в Машкиной фирме действует какой-то режим секретности), но предложил продемонстрировать, что такое хорошо поставленный вопрос, на любом другом примере. Поставленный им вопрос – «Зачем ты работаешь хирургом?» – на целый вечер выключил Егора из происходящего.

Сначала он попытался дать вполне банальный ответ: «Потому что мне нравится эта работа». В ответ последовало: «Во-первых, это не про „зачем“, а про „почему“, а во-вторых, совершенно непонятно, чем именно она тебе нравится». Дальше на протяжении нескольких часов Егор раз за разом отыскивал Сергея, всегда пользовавшегося большим спросом в Машкиной компании, и предлагал ему все новые и новые варианты ответов. Всякий раз Сергей неумолимо их отклонял, безупречно логично обосновывая свои возражения.

В результате Егор забрался в такие глубины собственного сознания, о наличии которых до того момента даже и не подозревал. По ходу дела ему пришлось отказаться от нескольких убеждений и пересмотреть свои взгляды на некоторые вещи. В результате отыскать ответ, который бы Сергей счел достаточно точным, Егор так и не смог, но сам вопрос оказался действительно сокрушительным. Выяснилось, что существует даже специальное (разумеется, английское) название для такой деятельности.

Егор еще тогда искренне позавидовал умению задавать такие вопросы – и уж тем более необходимым оно показалось ему сейчас. Может, и правда рискнуть и рассказать все это Сергею? Вдруг он найдет вопросы, на которые Егор сможет ответить даже при наличии столь скудной информации?

Егор искоса глянул на Сергея, который подбросил своим подчиненным какую-то логическую задачку и теперь, от души веселясь, наблюдал за их отчаянными потугами ее решить. Вряд ли ему захочется сейчас вникать в чьи-то страдания и формулировать нужные вопросы. Или захочется?

В этот момент Сергей, перегнувшись своим длинным узким телом сразу через несколько стульев, рассматривал очередное решение на салфетке, которую ему победоносно протянул незнакомый Егору страшно серьезный толстячок. Сергей скептически прищурил один глаз, поджал губы и посмотрел на толстячка так, что тот сразу приуныл и забрал салфетку.

– Откуда ты знаешь, какой высоты дерево? – поинтересовался Сергей. – Я тебе об этом говорил?

Вот мне бы сейчас такой вопрос, подумал Егор. Чтобы сразу стало ясно, где я что-то сам нафантазировал. Может, все-таки рискнуть?

Потом он танцевал с Машкой, тщетно пытаясь выяснить, в чем же все-таки состоит сам сакральный процесс посвящения (кстати, не просто посвящения, а Очередного Посвящения), пил кофе, поскольку начинала сказываться дневная усталость, молча слушал офисные байки программеров – и все это время краем глаза наблюдал за Сергеем, стараясь найти подходящий момент для обстоятельного разговора. Попутно он упорно пытался решить, что же именно рассказать Сергею и как все это получше зашифровать. С одной стороны, он категорически не был готов рассказывать все как есть, а с другой – сильно сомневался, что сумеет скрыть что-либо от человека, умеющего задавать точные вопросы.

В конце концов программеры сочли, что пора начинать торжественную церемонию, и усадили Машку что-то писать. Сами они собрались в дальнем углу зала и оживленно что-то обсуждали. Сергей, которого наконец-то оставили в покое, сидел и задумчиво что-то жевал. Егор не выдержал и подошел к нему, так и не определившись с конструкцией предстоящего разговора.

– Привет. Молодежь решила порезвиться самостоятельно и перестала лазить по баобабу?

Сергей так же задумчиво перевел на него глаза:

– По какому баобабу?

– Как – по какому? По тебе. Патриарх сидит в сторонке и думает о высоком…

– Обидеть хочешь? Дедушкой обзываешь?

– Нет, что ты. Уважение проявляю. Разве не ты у них вождь, патриарх и главный идеолог?

Сергей усмехнулся и закинул в рот очередную порцию орешков.

– Слушай, по-моему, тебе чего-то надо. Ошибаюсь?

Егор чертыхнулся про себя (что-то в последнее время практически всем удавалось читать его мысли) и скорбно потупился:

– Надо. Хочу напомнить, что пациентом хирурга может оказаться любой. Хочешь иметь личного хирурга?

– Предпочту личного секретаря, и пусть он при необходимости ищет мне хирурга. Ты можешь не темнить?

Егор, конечно, еще немного бы потемнил, но было совершенно очевидно, что это ничего не изменит, и он с размаху кинулся в ледяную воду:

– Как ты считаешь, если некий человек проводил эксперимент, в ходе которого испытуемые должны были убивать людей, этого человека можно считать убийцей? Он ими не руководил, приказа им сам не отдавал, но эксперимент организовывал. Он – убийца?

Сергей внимательно посмотрел на Егора непроницаемыми серыми глазами, что-то для себя решил и ответил:

– А это смотря как ты понимаешь слово «убийца». Решишь, что убийца только тот, кто убивает своими руками, – значит, тот человек не убийца. Решишь, что убийцей можно считать любого, кто заинтересован в чьем-то убийстве, – тогда он убийца. Но тогда убийцы и все те, кто жил во время Великой Отечественной войны. Они же все хотели, чтобы немцев убивали. И половина полицейских. И еще кто-нибудь.

Егор несколько опешил от такого поворота.

– То есть как захочу, так и будет?

– А как же иначе? Это, брат, такое слово, которое… В общем, это ведь не факт, а оценка. Если мы, конечно, не про уголовный кодекс говорим. Солдат убивает – а он вроде как не убийца, а герой. Бандит убивает – он злодей и убийца, – флегматично ответствовал Сергей, не переставая наблюдать за лицом Егора. Видимо, лицо в данный момент ему сообщало значительно больше информации, нежели сам Егор.

– Хорошо, пойдем дальше. Кого-то попросили об эвтаназии. Попросил человек, который точно знает, что жить ему осталось несколько дней. Ничего нового фармацевты за это время не придумают. Чудо будет или нет – неизвестно, а ему нестерпимо больно. Ты даже представить себе не можешь, как ему больно. Тот, кого попросили, – друг, и он соглашается. Он – убийца?

– Так ведь если ты решил, что убийца – любой, который заинтересован в чьей-то смерти, то человек, который просит другого помочь ему умереть – тоже убийца. Разве нет?

– Тогда получается, что этот самый друг убивать не хочет, в смерти больного не заинтересован, а совсем даже наоборот, потому что он этого больного любит изо всех сил, – и, значит, он эвтаназию совершает, но при этом убийцей не становится?

Сергею наконец-то надоело вести разговор втемную, и он, прищурившись, задал прямой вопрос:

– А ты вообще-то с какой целью интересуешься?

Егор предпочел уклониться от столь же прямого ответа:

– Погоди, я понять хочу… Ладно, пусть так. Значит, если я кого-то захочу считать убийцей, мне достаточно придумать какое-то свое значение слова «убийца» – и этого будет достаточно? Здорово! Не слишком легко получается?

Юношеский задор Егора не достиг намеченной цели, и Сергей снова скептически усмехнулся:

– Так придумать-то недостаточно. Если ты готов всегда употреблять это слово только в таком значении – тогда да. А если ты его просто на один раз придумал, так ты же сам-то знаешь, что пытаешься себя надуть. Думаешь, легче станет?

Егор заметил, что Машка заметила их довольно напряженный (во всяком случае, со стороны самого Егора) разговор и порывается встать. Он поймал ее взгляд и отрицательно покачал головой. Машка удивленно вздернула брови, но осталась на месте. При всей ее внешней легковесности она, тем не менее, умела улавливать весьма тонкие нюансы ситуации и умудрялась очень точно на них реагировать.

Он снова перевел взгляд на Сергея и уловил в его глазах какое-то странное выражение: немного сочувственное, немного пытливое, как у исследователя, наблюдающего за последними содроганиями вивисецируемого кролика. Особенно не понравилось Егору то, что Сергей даже не попытался придать своему взгляду какое-то более подобающее обычному ресторанному разговору выражение, поэтому он продолжил с некоторым вызовом:

– Хорошо, пойдем с другой стороны. Ты получаешь информацию о том, что в какой-то книге описаны… ну, скажем так, очень некрасивые события. И у тебя возникает подозрение, что в них участвовал твой знакомый, – а спросить у него, так ли это, нельзя. Как ты можешь узнать, твои подозрения обоснованы или из пальца высосаны?

– Очень просто. Как я понимаю, подозрения хоть какие-то почву под собой все же имеют? Тогда что тебе мешает поискать другие объяснения тем фактам, из которых твои подозрения родились?

– Допустим, я нашел эти другие объяснения. Как мне выяснить, какое из объяснений истинное?

Сергей вздохнул и вытянул свои длиннющие ноги поперек прохода между столиками. Официант, как раз в этот момент пробегавший мимо, ухитрился ловко перескочить через них, как будто бы всю жизнь тренировался преодолевать внезапно возникающие препятствия. При этом у него на лице не выразилось ни малейшего удивления или неудовольствия. Егор даже позавидовал и ловкости, и выдержке, и благосклонному отношению ко всему происходящему местного обслуживающего персонала и подумал, что у врачей подобное сочетание встречается только в американских сериалах на медицинские темы.

– Либо ты находишь некий факт, подтверждающий обоснованность подозрений и не имеющий никаких других объяснений, либо ты его не находишь, – терпеливо разъяснил Сергей.

Отлично. Вот сказал – и все сразу стало понятно. То, что имеются только такие варианты, и ежу ясно. Тому же ежу понятно, что если бы такой обвинительный факт нашелся, то и разговора бы не было. Неясно только, какие выводы следуют из отсутствия этого факта.

– И что мне делать во втором случае? – скептически вопросил Егор.

– Решать, как ты хочешь думать о своем знакомом. Хочешь думать хорошо – думаешь хорошо. Хочешь думать плохо – думаешь плохо.