Текст книги "До полуночи одна минута"

Галия Мавлютова
До полуночи одна минута

© Мавлютова Г.С., 2021

© ООО «Издательство «Вече», 2021

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2021

До полуночи одна минута

Все действующие лица и события вымышлены,

и любое сходство их с реальными лицами и событиями

абсолютно случайно.

За ночь подморозило. Тротуары припорошило ледяной пылью. Мужчина среднего роста, среднего возраста и средней упитанности торопливой походкой направлялся в отдел полиции № 133, располагавшийся в старинном здании ещё с дореволюционных времён. Он прошёл мимо поседевших за ночь машин и уже ступил на крыльцо, как вдруг поскользнулся и едва не упал, но удержался.

– Костян, держись! – послышалось сзади.

Мужчина обернулся. К нему бежал его двойник. Весь в чёрном, включая ботинки и куртку, с бритым затылком и чуть покрасневшим от мороза носом.

– А-а, Слав, это ты, – сказал Костян и принялся чистить подошву ботинка о край ступени.

– Я, а кто ж ещё?

Они постояли, пошмыгали носами. Перед Новым годом грянул мороз. С непривычки было зябко и нервно. До вчерашнего дня в городе держалась плюсовая температура.

– Костян, слышь, а кто это?

Оба оглянулись и посмотрели на спешащую к отделу девушку в коротенькой курточке.

– Это? Это д-д-дура! – сказал Костян, чрезмерно напирая на букву «д».

– Почему д-д-дура? Симпатичная. Я бы сказал, влекущая, – запыхтел Слава, проводя указательным пальцем под носом, чтобы скрыть смущение.

Оба смотрели на девушку и ждали, когда она поравняется с ними. Высокая, белокурая, в джинсах в обтяжку и на высоких каблуках, девушка бросалась в глаза ростом и удивительной внешностью. Было в ней что-то детское и порочное одновременно. Заметив повышенное внимание со стороны мужчин в чёрном, девушка зацепилась каблуком о край тротуара и покатилась по обледеневшей дорожке.

– Я же сказал – дура! И точка.

Мужчины хмыкнули, резко развернулись и вошли в отдел. Девушка резво вскочила, и, отряхнув джинсы, продолжила утреннюю пробежку на каблуках. На ступенях крыльца она оглянулась. Утро началось неладно.

* * *

– Товарищ полковник!

– Я пятнадцать лет товарищ полковник! Не упрямься. Ну, куда её ещё девать? Она у штабных не прижилась, теперь к нам прислали, чтобы вакансию заполнить, а то ведь сократят. У нас же сокращение грядёт! Бери-бери, не сопротивляйся. А что ты против неё бастуешь? Интересная девица, ноги до ушей, модельная внешность…

Константин Петрович понял, что полковник над ним издевается, но внешне выглядит вполне лояльно, будто бы заботится о сокращении числа преступлений на территории района.

– Товарищ полковник!

– Да что ты заладил, полковник да полковник! Не спорь, Костя! Знаешь, я тут прихворнул, так что поедешь вместо меня на заслушивание.

В этом месте Батанову стало реально плохо. Значит, просьба о переводе смешной девицы в угонную группу была всего лишь прелюдией. Более тяжеловесная информация поступила позже. На заслушивание ездят исключительно начальники отделов. Болезни, отпуск и даже развод с женой во внимание не принимаются и уважительными причинами не считаются. Из отпуска вызывают, с больничной постели поднимают, с женой приходится мириться. Некоторые после заслушивания про развод забывают. Так и остаются семейными до конца своих дней. Батанов потёр правую сторону груди.

– Сердце – в левой стороне, – вежливо подсказал начальник отдела.

– Александр Николаевич! – почти взвыл Батанов.

– Да, не забудь подготовиться к заслушиванию. Документы у секретаря. Свободен!

Александр Николаевич, не глядя на Батанова, набросил шинель и выскользнул из кабинета. И поминай, как звали. Константин Петрович потёр левую сторону груди. Точно – сердце в левой стороне. Забыл, где оно находится. Ничего, в управлении заставят вспомнить про все органы. После заслушивания можно будет по памяти пересчитать все косточки, включая тридцать две на одной кисти. И ведь каждая имеет своё название. Батанов чертыхнулся, вспомнив, что ему почти насильно добавили в группу по борьбе с угонами ещё одного оперативника. Точнее – оперативницу, ту самую, что свалилась утром на дорожке перед крыльцом. Константин Петрович вздохнул и побрёл на второй этаж. Перед глазами рисовались картины, написанные кистью клиента психиатрической больницы. Батанов ездил туда не так давно по оперативным делам. Доктор продемонстрировал ему шедевры изящной живописи. После той экскурсии Батанова три дня мутило. И сейчас замутило, как будто он снова попал на выставку в психбольницу.

* * *

Алина Кузина осмотрела рабочую каморку. Стол, стул и табуретка. На столе – стационарный компьютер первого поколения. На стене – деревянные полки с карточками учёта. На подоконнике чайник и пустая чашка. Негусто. В скучном и сером пространстве от тоски быстро взвоешь. Алина вздохнула. Всё идёт наперекосяк. Жизнь явно не удалась. Скоро Новый год. Город погрузился в праздничную суету. Магазины и бутики зазывают яркими огнями, предлагая ненужные товары втридорога; повсюду лезут в глаза нарядные пакеты, коробки, яркие ленточки, фольга, мишура. Люди выглядят, словно слегка помешанные. Бегут, спешат, задыхаются…

Алина сердито фыркнула. А у неё незадача. С кем встречать Новый год? С мамой скучно. Поели, помолчали, послушали президента и легли спать. Вот и весь Новый год. С друзьями? Так друзей нет. Ни одного. С подругами можно кофе попить, но просидеть с ними новогоднюю ночь целиком представляется абсолютно немыслимым занятием. Впрочем, можно встретить Новый год на работе. Нужно попросить, чтобы поставили в график, и всё – проблема решена. Так ведь не доверят, скажут, молодая ещё, неопытная… Нет, с таким предложением высовываться нельзя. Не поймут. Ничего не поделаешь. Ах, если бы поставили дежурить, то-то оперативники обрадовались бы. Они не любят дежурить по праздникам. Новый год для них – святое. Алина покусала губы. Не срастается. Во-первых, она простой учётчик, аналитик, во-вторых, мама обидится. У неё тоже с подружками неважно. Какие-то они обе с задвигами. Ни друзей хороших, ни подруг. Каждая сама по себе. Психологи говорят, если не скучно наедине с собой, это признак самодостаточности. Вряд ли… Отсутствие дружеских связей – скорее признак самовлюблённости. В любом случае мужчины останутся обездоленными. Женщины просидят по домам в одиночестве, все такие самодостаточные, а мужчин бросят на самотёк.

Алина засмеялась. Смех прозвучал грустно, но громко и, гулко ударившись эхом по потолку, испуганно затих. Девушка инстинктивно сжалась и подавила вздох. Нечего вздыхать. Надо работать. Счастье женщины в труде. Если на работе всё хорошо, значит, и в любви повезёт. Женщины-карьеристки на жизнь не жалуются. Мужчины, мужья, женихи – от бога, а работа, квартира и образование напрямую зависят от усилий конкретной девушки. Алина поморщилась. Пока что из вышеперечисленного есть только образование, и то полученное с маминой помощью. На работе двойственное положение. Оперативники не доверяют Алине. На задержания с собой не берут. Спрашивают только карточки учёта, а она, как библиотекарь, раздаёт их под роспись, а после собирает по кабинетам. За дверью послышались приглушённые голоса. Алина прислушалась.

– Передай это дело вон этой, ну, супераналитику!

– Кузиной, что ли?

– Ну да!

– Да от неё толку, как от козла молока…

– Она не козёл. Она – девушка. А зачем тебе её толк? Пусть бестолочь. Не нам же с этим делом возиться? Руководство спросит, где оно, мы и укажем адресок.

– Ладно, посмотрим, – пробурчал недовольный голос.

Алина похлопала глазами. Нехорошо подслушивать. Это нечестно. С другой стороны, не подслушай она, как узнала бы, что о ней говорят сотрудники отдела. Один голос принадлежал Косте Батанову, второй – Славе Дорошенко. Оба из угонной группы. Внешне их не отличить, они, как два брата-близнеца, и оба крутые, как гора Эверест в квадрате. Разумеется, Алине хотелось, чтобы в словах «угонщиков» слышались нотки восхищения красотой и умом необыкновенной девушки Алины Кузиной, но, увы, мужчины к галантности и комплиментам явно расположены не были. Они разговаривали на суровом мужском языке. И пусть. Пусть говорят. Зато ей достанется безнадёжный «глухарь». Впервые доверят важное мужское дело. Наверное, угнали иномарку какого-нибудь олигарха, вот опера и разнервничались.

Алина ещё раз осмотрелась. Почти голые стены, чайник без воды и скучный компьютер. В полиции нет Интернета. Выход в социальные Сети запрещён. Официально разрешены серверные вылазки по службам и ведомствам. Оно и правильно. Нечего зависать на чужих постах. На просторах Сети умных мыслей мало. Нынче все чужими пользуются. Никто не хочет напрягаться.

* * *

Алина потрогала ушибленную коленку. Больно. Ничего, до свадьбы заживёт. Нужно успокоиться. Тогда дело лучше пойдёт. Лейтенант Кузина уже неделю корпела над созданием картотеки ранее судимых по угонам. Карточку туда, карточку сюда…

Кузина едва успела разобрать стопку новых требований информационного центра, как в дверь постучали.

– Занята? – спросил Константин Петрович Батанов, сурово сдвигая брови.

Алина знала, что Батанов добр, как богомолец на послушании, но тщательно скрывает, считая доброту ужасной слабостью, не достойной настоящего мужчины.

«Не поздоровался, – подумала Алина, – хам он и есть хам, каким бы добреньким ни прикидывался. А ещё начальник!»

– Да, Константин Петрович. Занята.

Она аккуратно сложила стопочки карточек, края ровненькие, как по ниточке, протянутые. С операми надо построже. Иначе с землёй сровняют. Алина хмурилась и ждала, что ещё выкинет Батанов. Не поздоровался – раз. Сейчас начнёт «глазки» строить – два. С «глазками» ничего не выйдет. Пусть других поищет. Думает, если начальник, так и здороваться с личным составом незачем. Ни к чему лишние хлопоты. Ну, лень Батанову всякий раз здравия желать, кому попало. А попалась сегодня на его пути Алина Юрьевна Кузина. Учётчик и аналитик в одном лице. Неудачница и бездельница. Как считает оперсостав отдела, девушка не на своём месте. Бог с ними. Пусть, что хотят, то и думают. Это издержки коллективного сознания.

– Ты что, не в настроении? Не ушиблась? – спросил Батанов.

– Я не ушиблась. Мне не больно. Моё настроение вас не касается. Вы же по другому поводу пришли, товарищ капитан? Слушаю вас!

Кузина уставилась на Костю сверлящим взглядом. Она не узнавала себя. Такая милая девушка, с лёгкой раскосинкой в глазах, с летящей походкой – и вдруг налетела на хорошего и доброго парня в чёрном камуфляже. Батанов покраснел от негодования.

– Ты чего взъелась? Давай работай! – Он повернулся на пятках, но задержался и проговорил сквозь зубы: – Возьми в канцелярии дело. Тебе расписано.

И ушёл. Алина смотрела на дверь, мысленно пытаясь высказать всё, что она не смогла сказать вслух. Батанов не из тех, кому можно наговорить гадостей. Он начальник. Маленький, но начальник. А маленькие – они хуже больших. Навредят так, что всю жизнь будешь изжогой мучиться. Кузина погрозила двери кулаком, помахала руками, разгоняя злость, и побрела в канцелярию. Там её ожидала ещё худшая напасть. Недаром говорят, хочешь нажить врагов – иди к женщинам.

* * *

В канцелярии Алину не любили, её там вообще с трудом переваривали. Когда она приходила за документами, коллектив канцелярии в полном составе вставал с рабочих мест и уходил в запойное чаепитие. Женщины пили чай с удовольствием, сладострастно причмокивая и шурша фантиками, и искоса, но нагло поглядывали на Алину, давая понять, что она пришла не вовремя. Кузина крутилась, как уж на сковороде, роясь в регистрационном журнале и делая вид, что ничего не происходит. Покопавшись с четверть часа в бумагах, лежащих на барьере, она уходила с пустыми руками.

На сей раз опасения оказались напрасными. Женщины несказанно обрадовались, увидев Алину, и, разом отставив чашки, всем коллективом бросились к барьеру, разделявшему оперативный состав и канцелярский люд на две половины. Хотя, бывало, эти половины сближались, что случалось чрезвычайно редко. Всего два раза в год. Десятого ноября и Восьмого марта. В День полиции и День женской солидарности против всего человечества. Алина никак не могла понять, против чего решили солидаризироваться женщины всей страны, пока не догадалась, что они объединяются ровно на один день против мужского шовинизма, впрочем, не отдавая себе в этом отчёта. Все остальные дни года канцелярия и оперативная составляющая отдела пребывали в состоянии холодной войны с изредка перемежающимися мирными передышками.

– А-а, Кузина! А мы тебя ждём! – радостно вскричала самая старшая из женщин канцелярии.

Крикунью звали Марья Петровна. Пегого цвета, неопределённого возраста; то ли ей за семьдесят, то ли за сорок. Раз на раз не приходится. Сегодня Кузиной повезло. Марья Петровна выглядела сорокалетней, симпатичной и с кудряшками.

– Здравствуйте! – улыбнулась Алина, понимая, что совершает ошибку.

Не нужно было улыбаться. Это ни к чему. Лишнее это. Она здесь чужая. Здесь трудно прижиться. Надо ждать, пока всё здесь станет своим. И эта ужасная Марья Петровна, и не менее ужасный Батанов, и все-все-все. А пока они выглядят на одно лицо. Что поделать – режим секретности.

– Вот, держи! – торжествующим тоном произнесла Марья Петровна. – А тут распишись.

Алина, не глядя, подмахнула подпись.

– Благодарю, – сухо сказала она, стараясь не смотреть в глаза Марье Петровне, но та норовила уловить взгляд девушки.

– Если не поймаешь – уволят!

Алина не обернулась. Она знала, что так и будет. Ей поручили дело, чтобы был повод для дисциплинарного взыскания. Кузина давно знала, что говорят у неё за спиной; дескать, занимает чужое место, инициативу не проявляет, службой не интересуется. Уходит домой ровно в шесть, как будто в канцелярии работает. Алина злилась, но ничего не могла сделать. Она пыталась понять, чем занимаются мужчины, с чего начинают рабочий день, чем заканчивают, но ничего не поняла, а наблюдения за мужским поведением завели её в тупик. Так и просиживала Кузина целыми днями в своём закутке, стараясь определить для себя, что же ей нужно в этой жизни. Больше всего Алину злило, что оперативники не замечают её дивную красоту. Она ведь красавица. Так почему они даже не пытаются добиться её расположения? Вопрос…

* * *

В детстве Алина посещала кружок танцев и всегда была уверена, что красиво ходит. Не так, как все. Вот и сейчас Кузина вышагивала по коридору, как учили на уроках танцев, пребывая в уверенности, что идёт красиво, как по подиуму. Со стороны всё выглядело иначе: стараясь быстрее добраться до кабинета, Алина как цапля, выкидывала поочередно ноги. Вообще-то Кузиной было страшно. Она точно знала, что не справится с заданием. И никто с ним не справится. Оно и мужчинам не по плечу. Алина чуть не заплакала по дороге, но потом спохватилась. Только этого не хватало. Все ждут, когда она расхнычется и станет жаловаться на судьбу. Не дождётесь! Кузина резко свернула направо. В углу, за железной дверью, находился кабинет Константина Петровича Батанова. У него секретная работа, ему положена отдельная дверь. Здесь всё строго. Сигнализация, барьеры, вертушки.

Алина с трудом пробралась через металлические прутья, хотя они выглядели мирными и безопасными. Постовой подмигнул, мол, проходи-проходи, мы не кусаемся. Алина подтянулась и стала ещё выше. Постучала, потом дернула на себя тяжёлую дверь, но та не поддалась. Кузина немного поборолась с неповоротливым чудовищем, но бесполезно: дверь оказалась сильнее. Кругом тишина, ни звука, ни шороха. Как на том свете. Вдруг кто-то рывком рванул дверь на себя, и Алина тяжело ввалилась в кабинет Батанова. Кузина густо покраснела. Напрасно боролась с тяжёлым металлом. Дверь открывалась легко и в противоположную сторону. В небольшом помещении стоял густой запах табачного дыма, казалось, здесь только что курил косой десяток прожжённых курильщиков. Но это был обман. Здесь курили когда-то давно, много и в затяжку. Сейчас закон никто не нарушает, но запах стоит крепко, как основной жилец и старый постоялец.

В кабинете полумрак. В низком кресле прикорнул немолодой мужчина. Один глаз полуоткрыт, второй спрятался: то ли спит, то ли притворяется. Костян сидел в начальническом кресле с высокой спинкой. На стене портрет президента в морской фуражке. Стены синие. Стильно выглядит. Недавно вошли в моду чёрно-синие тона.

– Константин Петрович, а что я должна с этим делать?

И Алина подала ему на вытянутых руках пухлый том в обложке коричневого цвета.

Оперсостав обращается к маленькому начальнику по имени, и только одна Кузина обязана называть его по имени и отчеству.

– В смысле? – удивился Батанов.

От Алины не укрылось, что его удивление было притворным.

– В смысле – с делом. Вот с этим. – Она мотнула головой, демонстрируя коричневую папочку.

– Работай! Работать надо. И смыслы сами найдут тебя, – глубокомысленно изрёк Батанов и повернулся к мужчине, сидящему в кресле.

– Слышь, Степаныч, какие опера нынче пошли: спрашивают, что им делать, какие-то смыслы ищут, – ухмыльнулся Батанов и подмигнул Степанычу.

– А где опера? Эта, что ли, – опера? Это целая опера, а не опера. Костя, так это она теперь будет угоны раскрывать? С такой далеко пойдёшь, если полиция не остановит. Тебя с должности турнут, если ты на угоны таких оперов ставить будешь!

Алина со злостью посмотрела на Степаныча. Кто этот человек, что ему надо? Не стесняясь, хамит в лицо девушке. Женщине. Хотя, как говорит Батанов, в полиции нет женщин и девушек, есть только сотрудники.

– Степаныч, так это ж не опер. Она – оперэсса! – заявил Батанов, явно глумясь над Алиной.

Она стояла чуть поодаль от мужчин с папкой на вытянутых руках. От обиды что-то дрогнуло в ней и из папки посыпались неподшитые листы бумаги. Алина бросилась поднимать рассыпавшееся в прах дело. Батанов и Степаныч молча наблюдали. Во время унизительной сцены раздался оглушительный звонок. Мощный аппарат сотрясался от трезвона. Батанов выдержал паузу и осторожно снял трубку:

– Батанов.

Алина собрала бумаги и выпрямилась. Внутри ярким пламенем горела обида. Слёзы собрались у края век, словно размышляя, вылиться потоком или немного подождать. Подождать. Немного. Алина загнала слёзы поглубже и подальше. Нельзя, чтобы мужчины увидели, как она плачет.

– Степаныч, ты посиди тут, а я в дежурку сбегаю. Там проверяющие нагрянули!

Батанов исчез, забыв о существовании Алины Кузиной. Она постояла, недоумевая, что ей делать дальше: выйти или дождаться Батанова, затем повернулась к выходу. На пороге запнулась и резко обернулась.

– Степаныч! Так что же мне делать с этим? – воскликнула она, вкладывая в слова как можно больше нежности и отчаяния одновременно, рассчитывая растопить этим коктейлем суровое мужское сердце.

– Кому Степаныч, а кому Виктор Степанович! – отрезал обладатель сурового сердца.

– Виктор Степанович, ну, подскажите! Что, вам жалко, да? – заныла Алина, полагаясь на интуицию.

В эту минуту ей казалось, что именно этот мужчина одним словом способен разрешить все её проблемы. Он с виду невзрачный, смешной, но Батанов перед ним заискивает.

– Девушка, а скажите мне вот что. – Степаныч прищурился. – Зачем вы в уголовный розыск нанялись?

Алина поняла, что Степаныч ёрничает. В уголовный розыск не берут по найму. Алину Кузину прислали по разнарядке из ведомственного университета. Она не одна такая. Всего по районам разбросали двадцать девчонок. Сколько на курсе было, столько и распределили по отделам. У кого была волосатая лапа, тех взяли в главки и управления, у кого не было – тех в отделы, в отделы, в отделы. Землю месить. Так шутили преподаватели в университете. Впрочем, сначала Кузину отправили на штабную работу и в другой отдел. Но там она не прижилась. Теперь в оперативники зачислили. А что делать – не сказали.

– А что не так? – парировала Алина.

– Да всё не так, – вздохнул Степаныч, – могла бы на подиуме выступать. Ноги за деньги показывать. Нынче много желающих посмотреть на такую красоту. Ногатую…

– На подиуме свои звёзды, им и без меня тесно, – отшутилась Кузина и подошла поближе к Степанычу.

Тот поспешно отодвинулся вместе с креслом, не вставая с него.

– Ну, ладно, ладно, – примирительно улыбнулся Степаныч, – тебе поручили дело, ты и занимайся им. Ты теперь – оперуполномоченная!

– Да уж, – поникла Алина.

– Упала намоченная, – заржал Виктор Степанович.

– Упала утром, ещё подумала – не к добру, – согласилась Кузина.

– А ты вот что сделай: напиши рапорт своей рукой, дескать, выделите мне в помощь наружные силы, и подпиши у начальства бумагу. Они тебе выделят подсобную силу. Правда, перед Новым годом с постами сложно, но вдруг повезёт.

– А можно обойтись без него? – с надеждой в голосе спросила Алина.

Она не могла представить, каким образом подпишет у начальства разрешение на выделение наружного наблюдения. Этим делом занимаются мужчины. Они знают, куда направить пост, как с ним работать, а она – нет. Алина Юрьевна Кузина ещё многого не знает.

– Не-а, – простодушно осклабился Степаныч, – тебе не справиться без подсобной силы. Знаешь, как раньше их называли?

Алина молчала. Она не знала. На лекциях по оперативно-розыскной деятельности она смотрела в окно и мечтала о предстоящей любви. В голове витали романтические грёзы. Тогда казалось, что всегда будет так: лекции, преподаватели, конспекты и рефераты, но не бывает ничего вечного на земле. Романтика закончилась. Не прошло и года, как Алина Кузина столкнулась с суровой действительностью в лице Степаныча и Костяна.

– Не знаю, – протянула она. В голосе прозвучало сожаление.

Напрасно она обратилась к этому старикану. У него же на лице написано, что он из ума выжил. Нужно было подумать самой. Может, чего-нибудь и сообразила бы.

– Их называли просто – Николай Николаевич. НН. Это же так просто! А ты не знала? Эх!

В этом «эх!» слышалось много чего: и сожаление о прошедшей жизни, и воспоминания о погонях, схватках и поединках. Степаныч крепко задумался. Наверное, погрузился в боевое прошлое. Вновь наступила тишина. С улицы неслись неясные звуки: где-то далеко то ли пели, то ли ругались.

– Иди-иди, девушка, напиши рапорт, доложи по инстанции, да и ноги в руки, сбегай к руководству, чтобы даром время не тратить. А то будет твой рапорт кваситься в канцелярии месяца два. Время дорого! А ты его теряешь. Упустишь – потом не наверстаешь. Руководство – тоже люди. Они ж не звери. Подпишут.

Кисло улыбнувшись, Алина вышла из кабинета. Степаныч явно хочет подвести её под монастырь. Такие документы подписывают только начальники. Оперативники не имеют права входить в кабинеты высокопоставленных руководителей. С другой стороны, он так искренне советовал, разговаривал, как с родной дочерью. Рапорт ещё нужно составить, да так, чтобы в нём было законное обоснование. У кого бы спросить, как этот рапорт пишется? В канцелярии, может, и подскажут, но нарочно запутают. В этом мире каждый за себя. Здесь не задают вопросов. Ответы ищут сами, и каждый по одиночке. Служба такая.

* * *

В каморке было прохладно. Алина поёжилась. Зябко или знобит – непонятно. В любом случае болезнь не прокатит. Поболеть не позволят. Ни руководство, ни обстоятельства. После болезни сразу отправят в распоряжение кадров. И тогда прощай, работа и карьера. Пока найдёшь новую работу, то да сё, мама с ума сойдёт. Она подошла к зеркалу. Смотрела и не узнавала себя. Она или не она? Не смотрит ли на неё какая-нибудь самозванка? Да, в зеркале она, это её отражение, просто Алина сегодня немного другая.

Кузина любила себя. Ей с детства нравилось наблюдать за волшебными превращениями: вот выросла на пять сантиметров, на десять; позже начались гормональные изменения, организм ломался, но Алине повезло. У неё всё изменилось в лучшую сторону. Из угловатого, но милого подростка она превратилась в изящную девушку с плавными движениями, и хотя лицо было немного удлинённым, но без острых скул. Алина часто смотрела на себя в зеркало. По ту сторону она видела незнакомку, немного странную, но удивительную, абсолютно непохожую на других девушек. Однажды у Алины произошел разговор с матерью – серьёзный и довольно неприятный. Мама как-то сказала, глядя на дочь:

– Ну, кто тебя возьмёт замуж с такими длинными ногами? Ты же не модель! Такая правильная, чистая. Боюсь я за тебя. Мужчинам нравятся страстные, темпераментные женщины, чтобы переспать разок-другой, и всё сразу забыть, выкинуть из головы. Или дурнушки, страшненькие, чтобы не изменяла.

– А на каких женщинах мужчины женятся, мама?

Алина смотрела на свои ноги и думала, чем они могут помешать замужеству?

– Мужчины женятся на страшненьких! – с горячностью уверяла мать. – Красивая жена – чужая жена!

Обе синхронно вздохнули. Алина вспоминала, что выросла безотцовщиной, а мать в миллионный раз наткнулась на мысль, что на ней так никто и не женился. Женское счастье обошло её стороной. Впрочем, вдвоём с Алиной они неплохо жили. Вполне обеспеченно. Алина хорошо училась – и в школе, и в университете; а недавно на работу устроилась. Мама была уверена, что дочь у неё получилась что надо: видная девушка, грамотная, способная. Не гений, но и не дурочка. Если кто полюбит, не пожалеет. На том разговор и закончился.

Алина вздохнула и отошла от зеркала. Придётся искать решение. Ведь выхода нет, никакого. Кузина сжала кулачки и заставила себя сесть за компьютер. В безвыходной ситуации нужно всё делать поэтапно. Сначала сесть за компьютер, пощёлкать клавиатурой и для начала составить хоты бы черновик рапорта. Потом можно сходить к Батанову, вдруг он сжалится и поправит текст? Он ведь должен подписать первым. Без его подписи рапорт считается недействительным. Алина повеселела. Где-то далеко, в кромешной тьме, забрезжил тусклый свет. И она с самозабвением застучала по клавиатуре, как по боевому барабану.

* * *

В предновогодье Степаныч зачастил в отдел. Ему нравилось опекать Алину, а она пыталась использовать его участие, чтобы наладить отношения с Батановым и оперсоставом в целом. И ничегошеньки у неё не получалось, хотя в присутствии Степаныча Константин Петрович вёл себя по-мужски, был корректен, не хамил и не подтрунивал над Алиной.

– До Нового года осталось три дня. Кузина, ты справишься? – сказал Батанов, размашисто расписываясь на рапорте.

Алина посмотрела в окно. Пожелтевший пластик, мутный вид, серое небо. Она почувствовала тошноту. Уже ничего не хотелось. Ни карьеры, ни будущего. Умеют мужчины испортить настроение перед Новым годом!

– Да справится она, Костян, справится! – пробасил Степаныч, катаясь в кресле по кабинету. Ему нравилось ездить в офисном кресле взад-вперёд, в его молодости не было таких. Степаныч с лихвой навёрстывал упущенные возможности.

– Степаныч! – поморщился Батанов.

Константин Петрович заметно волновался. Ему всё меньше и меньше нравилась затея Дорошенко. Хотели, как лучше, а получается по-свински. Хотели подставить Кузину, чтобы её убрали с должности оперативника. По угонам работать некому, но и она не работник. С ней одни сложности. Знать бы, где упадёшь… В целом идея была неплохая, но в реальности всё складывается непросто. А если они сами подставятся? Всякое в жизни бывает.

– А чего сразу – Степаныч? Я вижу, что девушка старается, бегает туда-сюда, как волчок, а вдруг всё срастётся?

– Вдруг-вдруг, – продолжал кривиться Батанов, – а если не срастётся – мне секир-башку сделают.

– Да кому надо, – отмахнулся Степаныч, – все Новым годом заняты. Не до тебя будет.

Алина стояла в центре кабинета, мысленно удивляясь, как могут мужчины обсуждать её недостатки при ней? И всё-таки это так, они старательно и подробно обсуждают её, сладострастно обсасывая девичьи косточки, совершенно не замечая присутствия обсуждаемой.

– Я пойду, что ли, Константин Петрович? – сказала она, прерывая мужчин.

– Иди, Кузина, иди, работай!

На лице Батанова отразились такие нечеловеческие страдания, просто какое-то исполинское напряжение. У Алины сжалось сердце от жалости. Что же он так мучается-то из-за пустяков? Кузина впервые осознала, что карьера в жизни отдельно взятой женщины – цель абсолютно второстепенная. Это она ещё вчера сообразила, когда до Нового года оставалось целых четыре дня. Сегодня их уже три. Как быстро улетает время! Оно бежит и бежит стремглав, совсем забыв о людях, отставших от него. Сегодня Алина почувствовала, что не просто отстала от времени – она плетётся за ним по обочине. И вроде бы все совпадает с её мыслью, что карьера не главное, что всё забудется, и уж точно всё пройдёт, но нет, ничего не проходит даром. За всё нужно платить. Да ещё и доплату требуют.

Закрыв за собой дверь, Алина вспомнила, что не спросила Батанова, как быть с подписанным рапортом и что делать дальше. Возвращаться в кабинет начальника не хотелось. Алина представила две ухмыляющиеся мужские физиономии и содрогнулась от отвращения. В каморке, сидя за столом, Кузина долго вчитывалась в текст рапорта, пытаясь найти разгадку. Головоломка была ещё та. Нужно было сообразить, у кого первого подписать важный документ, чтобы получить желаемый пост.

Угонщики тем временем благополучно чистили район за районом. Сводки пестрели происшествиями, в которых перечислялись уникальные иномарки, угнанные вместе с дорогостоящей сигнализацией. Разнообразные телефоны руководства отдела буквально разрывались от трезвонов, прозвонов и дозвонов. Звонили сверху, снизу и даже из середины, требуя срочно разыскать, найти, подогнать, вернуть, конфисковать, чтобы хоть разочек взглянуть на ненаглядную игрушку. Руководство разводило руками и называло пароль «Кузина!». В течение суток Алина стала восходящей звездой отдела. Владельцы угнанных автомашин охотились за ней, вызванивали её через дежурную часть, поджидали у входа в отдел, вычисляли.

Кузина поменяла стиль, причёску, стала одеваться, как продавец галантерейного магазина. Не помогло. Её срисовывали по длине ног. Кто-то распустил слух, что у Кузиной ноги длиннее, чем у победившей красотки на конкурсе «Мисс Россия». Нечаянная «звёздность» не радовала, наоборот, пугала. Алина вздрагивала от любого шороха. Хотелось домой, под одеяло, свернуться бы в клубочек и сделать вид, что тебя не существует. Но путь домой был закрыт. Там мама. Она ведь спросит, почему дочь явилась домой в середине рабочего дня. И начнётся! Вновь зашумят старые песни о главном. Зачем пришла, почему не подумала раньше, где были мозги, куда смотрели глаза, на кого надеялась, лучше бы я тебя не рожала… В этом месте Алина выпускала на свободу две слезы. Не больше. На третьей останавливалась. Иначе польётся бурный поток, и его уже ничем не остановишь.