Текст книги "Сексуальная жизнь в Древней Греции"

В следующих главах мы ознакомимся с гомосексуальностью греков более детально. Здесь же мы должны остановиться на том факте, что греки владели удивительными знаниями о двойной природе пола человеческого существа уже на стадии эмбриона и имели представление об андрогинной идее жизни. Поэтому в греческой истории можно встретить немало представлений, уходящих корнями в двойственную природу пола человеческого существа и отдельных богов.

В Аматусе на острове Кипр поклонялись двуполому божеству, его культ подразумевал, что молодой человек раз в году должен был лечь на ложе и имитировать женщину в процессе родов. Такой обычай присутствовал в культе Ариадны, которая высадилась с Тезеем на Кипре и, по поверью, умерла при родах, так и не разрешившись от бремени, как передает историк Пеон, упоминавший также о боге с природой гермафродита – Афродитосе. Как пишет Макробий, его статуя изображала бородатого мужчину с женскими формами и в одежде женщины, однако с мужскими половыми органами; при жертвоприношении мужчины надевали женскую одежду, а женщины – мужскую. Чтобы понять этот обычай, нам придется подробнее остановиться на образе гермафродита.

В четвертой книге «Метаморфоз» Овидий дает наиболее подробный рассказ об удивительно прекрасном мальчике, к которому в пятнадцать лет воспылала любовью Салмакида – нимфа источника того же названия в Карии; против его воли она затащила его в воду и принудила к соитию; не желая вовек быть разлученной с возлюбленным, она умолила богов обратить их сплетенные тела в одно тело. По воле Гермафродита Гермес и Афродита сделали так, что каждый, погружавшийся в этот источник, выходил из него двуполым, полумужчиной, полуженщиной, существом с женским характером. Весьма вероятно, что подсознательные представления об андрогинном происхождении людей, а также влияние восточного культа андрогина могут быть связаны между собой. Подобное распространение восточных представлений часто наблюдается в Греции; можно вспомнить об обмене одеждами на греческой свадьбе. В Спарте, например, невеста надевала мужской наряд, на острове Кос жених, так же как и жрецы Геракла и он сам, носили женское платье. В Аргосе каждый год проводился праздник, на котором мужчины и женщины менялись одеждами, этот праздник назывался Гибристика, и о нем мы будем говорить дальше.

Мифологические исследования подтверждают тот факт, что представление о двуполых богах возникло в глубокой древности и не было результатом так называемого упадка, хотя ни Гомер, ни Гесиод не пользуются названием гермафродит, а впервые оно встречается у Теофраста (Характеры, 16). Он упоминает, что одно или несколько изображений Гермафродита находились внутри дома и на пятый и седьмой день месяца украшались венками, из чего мы можем предположить, что четвертый день был посвящен Гермесу и Афродите и в соответствии с Проклом был особенно приятен для любовных утех. Таким образом, в Гермафродите можно видеть существо, порожденное андрогинной природой жизни, воплощенной в художественный образ, которому поклонялись как доброму духу дома и частной жизни более, чем предмету общественного культа. Поэтому мы ничего не знаем о святилищах и храмах Гермафродита; только в аттическом деме Алопеке было нечто подобное, возможно, просто часовня. Однако значение Гермафродита для пластического и художественного искусства громадно. После IV в. до н. э. помещения частных домов, гимнасий и бань были украшены статуями или картинами с изображениями Гермафродита обычно в образе цветущего юноши с роскошными женскими бедрами и мужскими гениталиями. Особенно красивы изображения спящего Гермафродита, которые сохранились до наших дней; изящно раскинувшись в полной красоте своего женско-мужского облика, Гермафродит лежит на ложе с пышным покрывалом, закинув руки за голову. Этот тип был особенно популярен, как показывают многочисленные репродукции: самые красивые находятся теперь в галерее Уффици во Флоренции и на вилле Боргезе в Риме, другие – в термах-музее в Риме, в парижском Лувре и в петербургском Эрмитаже. По этой причине его культовые образы редки; один был изваян Поликлетом Старшим в Риме, а копия хранится в Берлинском музее. Гораздо более распространены изображения Гермафродита в его наиболее чувственном виде. Можно упомянуть Гермафродитовы формы Эроса, Диониса, сатиров и часто Приапа. В Риме и Афинах можно было видеть рельефы с изображением танцующих гермафродитов. Гермафродиты часто изображались на статуях с поднятыми краями одежды, чтобы привлечь внимание к напряженному члену. Красивая стенная роспись в Помпеях показывает Гермафродита в праздничном одеянии, а Приап держит перед ним зеркало.

Еще более эротичны с точки зрения современных представлений крайне непристойные изображения сношения Гермафродита с Паном или сатирами. То тут, то там Эрос похотливо скидывает свои одежды, а сатир не менее похотливо трогает руками его прелести либо сливается с ним в объятии в процессе совершения полового акта.

Другим божеством с чертами Гермафродита был Левкипп, в чью честь праздновались Аподисии (праздник раздевания), которые происходили в Фесте на Крите. Левкипп вначале был девушкой, которую по просьбе ее матери богиня Лето превратила в юношу. Такую историю рассказывает Антонин Либерал, добавляя, что жертвоприношения совершались в Фесте богине Лето Фитии (создательнице), поскольку именно она добавила девушке мужские органы, и что перед брачной ночью молодожены укладывались на ложе, по сторонам которого были изображения Левкиппа в женской одежде, который имел женские формы, но мужские гениталии. Название праздника, возможно, произошло от раздевания деревянной статуи на этой церемонии; нетрудно представить себе, что именно должны были делать будущие жених с невестой, если вспомнить то, что мы знаем о проституции в храме.

Эти странные обряды можно встретить и в комедии. От комедии Менандра «Андрогин, или Критяне» осталось очень мало, но двойное название позволяет заключить, что в нее входили сцены с участием гермафродитов, тем более что в отрывке невеста в бане играет определенную роль. Цецилий Статий также написал «Андрогина». Когда спартанский царь Клеомен одержал победу над аргивянами, женщины под предводительством Телесиллы подняли руки вверх и спасли город. В память об этом событии праздновали Гибристики, на которых мужчины и женщины менялись одеждами. Чтобы увеличить население, были разрешены браки между зрелыми женщинами и периэками (низшее сословие свободных граждан, не имевших политических прав). Но поскольку последние, как считалось, не могли дать полноценного потомства, то женщины, как рассказывает Плутарх, перед тем как лечь с ними в постель, накладывали фальшивые бороды. Такой же обычай существовал на острове Кос, где молодые женатые мужчины получали своих жен, будучи одеты в женское платье; жрецы приносили жертвы Гераклу, также в женских одеяниях. В Спарте (Плутарх. Ликург, 15) невеста ждала жениха в мужском одеянии, то есть в гиматии и сандалиях и с коротко остриженными волосами.

Все существующие попытки объяснить эти и подобные обычаи кажутся мне неверными. Я убежден в том, что они предоставляют нам новое подтверждение концепции об андрогинном происхождении жизни, которая коренилась в подсознании греков.

Афродисии, праздновавшиеся по всей Греции, конечно, не вызывали восторга официальных властей, но тем популярнее они были. Как следует из названия, они посвящались Афродите, которая допускала проституцию и гетер. И действительно, Плутарх ясно показывает, что, по крайней мере, в поздние времена название «афродисии» сопровождало ту невоздержанность, в которую впадали моряки после длительного плавания по морю без женского общества.

Истинным праздником гетер был Афродисийский праздник на острове Эгина, которым заканчивался праздник в честь Посейдона. Здесь Фрина разыгрывала знаменитую сцену, описанную Афинеем: «Но именно Фрина выделялась особенной красотой своих интимных мест. В других местах нелегко было увидеть ее обнаженной; она носила облегающий короткий хитон и не пользовалась общественными банями. Но во время Элевсинских мистерий и на Посейдониях на глазах всей Эллады она обычно сбрасывала свой гиматий, распускала волосы и заходила в море; Апеллес ваял с нее изображение Афродиты Анадиомены».

Афродисии, как можно понять, праздновались в наиболее чувственной и эротичной манере в шумной Коринфской гавани, при смешении языков, где, по упоминанию Алексида, проститутки даже справляли собственные праздники, посвященные Афродите. Разумеется, такой праздник длился всю ночь до утра, и гетеры, эти «дети Афродиты», заполняли улицы шумными толпами. Подобный ночной праздник назывался Паннихиды и стал любимым обозначением для гетер. Они же, «почти голые в тончайших праздничных одеждах», выражаясь словами Евбула, «продавали свое расположение за малую плату, которую каждый мог себе позволить без всякого колебания».

Праздник Афродиты Аносии отмечался в Фессалии и, возможно, содержал элементы гомосексуальности, поскольку туда не допускались мужчины, и, хотя подробности туманны, мы знаем наверное, что там происходили эротические бичевания.

Дружелюбный и доброжелательный Гермес, который находился постоянно в состоянии влюбленности, имел сравнительно мало посвященных ему праздников в Греции; с другой стороны, память о нем закреплена была в так называемых гермах, или колоннах. Эти каменные колонны имели изображения тщательно высеченной головы Гермеса, других божеств и фаллос.

После вышесказанного легко понять, что немногочисленные праздники в честь бога Гермеса имели эротическую подоплеку. Однако почитаемый греками Гермес представал в виде мальчика, расцветающего чистейшей мужской красотой. Вспомним строки из «Одиссеи», в которых Гомер рассказывает о том, как, прибыв на остров Кирки, Одиссей отправляется обследовать окрестности, чтобы узнать, обитаема ли эта земля. По пути он встречает Гермеса (но не узнает его) «в образе юноши, с девственным пухом на свежих ланитах, в прекрасном младости цвете»[44]44
  Пер. В.А. Жуковского.


[Закрыть]. Не случайно поэтому на праздниках, устраиваемых в честь Гермеса, самый красивый и яркий эфеб должен был нести на плечах барана по всему городу. Об этом рассказывает Павсаний, добавляя, что этот обычай сохранился в память о событии, когда Гермес таким же образом спас город от эпидемии. Барана затем приносили в жертву или отпускали за городские стены, и он уносил с собой все грехи целого города, который таким образом очищался. Этот обычай известен повсеместно, но для нас важно, что барана должен был нести самый красивый мальчик города.

На острове Крит проводился праздник в честь бога Гермеса, который напоминал римские Сатурналии. Отношения между господином и слугой переворачивались с ног на голову; хозяин превращался в раба, который имел право даже побить хозяина, в этот день также снимались все эротические запреты.

Нам также известно о посвященных Гермесу праздниках, на которых проводились спортивные состязания мальчиков и юношей; больше неизвестно никаких подробностей, но они вряд ли отличались от обычных состязаний во время спортивных игр. О том, что Гермес, так же как и Геракл, Аполлон и музы, был покровителем гимнасиев, едва ли стоит напоминать; гимнасии украшались многочисленными статуями Эрота, но особую дань уважения отдавали Гермесу. На острове Самос проводились Элевтерии в его честь в память о политическом акте освобождения, которое началось как обязательство любви между двумя мужчинами и часто приводило к всплеску героизма и истинного патриотизма в Греции. Практически ничего неизвестно о празднике в честь Гиласа, который проводился жителями Киоса на Черном море; но есть сведения, что этот праздник также сопровождался гомоэротическими обрядами. Гилас был красивым мальчиком, которого Геракл любил больше всего на свете. Он сопровождал героя в походе аргонавтов; однажды, когда он пил из источника, его затащили под воду нимфы, которые пылали к нему неодолимой страстью.

То же самое можно сказать о праздниках на материковой Греции. Из массы материала мы выбрали лишь то, что представляет особенный интерес для нашей работы. Мы не ставим своей целью достичь полноты описания, так как эта тема неисчерпаема. Известны, например, и другие праздники, перечислять которые означало бы лишь повторять уже сказанное.

Глава IV
Театр

Огромное значение для знакомства с бытом людей наряду с праздниками и праздничными обрядами имеют театральные представления. Ясно, что при описании греческого театра мы должны выделять интересующую нас тему – тему взаимоотношений полов в Древней Греции; в любом случае сохранившиеся до наших дней драматические произведения являются очевидным свидетельством культуры общества. Наша задача, следовательно, будет существенно ограничена: мы остановимся лишь на том, какие представления с эротическим содержанием можно было показывать публике в Греции. В то же время мы подчеркнем, что то, что немногим кажется явлением единичным, знатокам представляется обычным делом, а именно, что на греческой сцене гомосексуальная составляющая любовных отношений ни в коей мере не замалчивалась и не подавлялась, но, наоборот, играла очень важную, если не сказать определяющую, роль; поэтому она здесь будет либо упомянута, либо описана в деталях.

До наших дней полностью сохранилось семь трагедий Эсхила, семь – Софокла и девятнадцать – Еврипида. Сначала мы обсудим не их, но те отрывки, которые сохранились во фрагментах. Полностью сохранившиеся произведения этих авторов настолько хорошо известны, что гораздо интереснее обсудить малоизвестные фрагменты.

Из произведений Эсхила, известных только по отдельным цитатам, здесь можно упомянуть трагедию «Лай», поскольку в основу сюжета положена любовь к мальчику. Она была первой частью тетралогии, которая принесла поэту победу и первый приз на 78-й Олимпиаде (467 г. до н. э.) в правление архонта Феагенида; другие три части назывались «Эдип», «Семеро против Фив» и сатирическая драма «Сфинкс».

К сожалению, от «Лайя» осталось лишь две значимые глоссы слов; и все же мы в состоянии кое-что уяснить относительно ее содержания. Любовь Лайя к мальчику Хрисиппу, прекрасному сыну Пелопса, стала причиной трагической судьбы несчастного царя. В соответствии с многочисленной традицией Лай считался в Греции родоначальником любви к мальчикам. Мы можем добавить, что Пелопс, отец украденного мальчика, проклял похитителя, и это проклятие, передаваемое из поколения в поколение, висело над сыном и внуками Лайя, пока, наконец, не пресеклось со смертью Эдипа, который после долгой жизни, наполненной несчастьями, был очищен от грехов высшими силами. Здесь следует остерегаться одной существенной ошибки, в которую впадают даже люди, близко знакомые с античностью. Отец наложил проклятие не потому, что Лай полюбил его сына и вступил с ним в интимные отношения, следовательно, не из-за противоестественности этих отношений с точки зрения современных понятий морали, под которыми понимают педерастию, но главным образом и только из-за того, что Лай украл мальчика и совратил его против желания отца: не извращенность сделала Лайя виновным, но насилие, которое он применил. Разумеется, насилие вообще является началом сексуальных отношений в примитивных обществах на ранних этапах его развития, и мы знаем, что совращение женщин и мальчиков в ходе религиозных церемоний продолжалось и в гораздо более высоко развитых обществах, но сексуальное насилие существует, и это очевидно, а вот применение жестокости осуждается и общественным мнением, и законами. В том, что причина виновности Лайя именно такова, можно убедиться, сравнив обычную процедуру похищения мальчика на Крите, о чем мы будем говорить позже.

Таким образом, мы видим, что особая тема трагедии Эсхила состоит в том, что царственный герой Лай был проклят, потому что нарушил общепринятую норму; он полагал, что ему дозволено совратить мальчика тайно, тогда как он мог открыто и свободно просить его у отца. Проклятие, наложенное на него, сыграло с ним злую шутку: судьба послала ему сына, появления на свет которого он так страстно желал, но именно от его руки он пал. Убийственная рука сына, ведомая слепой яростью судьбы, мстит за греховное надругательство, которое отец до этого позволил себе над свободной волей свободнорожденного мальчика. Однако смерти от руки собственного сына предшествует появление ужасного сфинкса; ведь Лай, чтобы освободить свой город от эпидемии, отправляется в Дельфы получить помощь или совет от бога света; на обратном пути он и встречает собственного сына, которого он не знал и кровавой жертвой которого стал. Внезапно проясняется тайный смысл хорошо известной загадки сфинкса: «Человек на заре жизни полон сил и радостных надежд, а на закате он – слабое и несчастное создание». Лай и был таким слабым несчастным созданием, а сын, который только что убил отца, был единственным человеком, который мог разгадать загадку. Всякий, кто не приемлет столь трагическое с современной точки зрения искусство и видит вину Лайя в его любви к сыну Пелопса, должен признать, что эта трагедия не для него.

В другом месте я говорил о широко распространенном мнении, будто в гомеровских поэмах нет и намека на педерастию и что только позже, в испорченный век, люди стали находить ее в произведениях Гомера. Эсхил в своей трагедии «Мирмидоняне» показывает, что тесная связь, существовавшая между Ахиллом и Патроклом, объяснялась не чем иным, как гомосексуальными отношениями, и эти отношения не возникли лишь в век испорченности, но существовали еще на заре греческой цивилизации. В пьесе содержался эпизод, когда Ахилл, смертельно оскорбленный Агамемноном, удаляется с поля битвы и утешается в своем шатре с Патроклом. Хор трагедии, представлявший мирмидонян, в это время убеждает его вернуться на поле битвы под началом Патрокла. Трагедия заканчивается смертью последнего и отчаянным горем Ахилла.

В сохранившихся фрагментах пьес Софокла часто упоминается любовь юноши и мальчика.

Это неудивительно для всякого, знакомого с личностью поэта. Великий трагик, чья красота воплощается в статуе из Латерана, которая изображает прекрасного мужчину в расцвете сил, еще мальчиком привлекал к себе внимание удивительной грацией и миловидностью. В танцах, музыке и гимнастических состязаниях ему не было равных, и корона победителя не раз венчала его чернокудрую голову. И когда греки готовились праздновать победу при Саламине, юношеский облик Софокла показался им настолько совершенным, что именно его они избрали солировать в танце мальчиков обнаженным и с лирой в руке (см. Аф., 1, 20).

Ахилл, блестящий герой «Илиады», изображен красивым мальчиком в пьесе под названием «Любовники Ахилла», которая, однако, могла быть сатирической драмой. Вероятно, сцена из этой драмы, сохранившейся в крохотных фрагментах, изображала Ахилла в пещере Хирона, знаменитого кентавра и наставника героев. О красоте мальчика можно судить по следующей строке: «Он бросал взгляды, которые ранили, словно меч». Более обширный фрагмент из девяти строк содержит сцену игры в снежки, которые тают в руках мальчиков. Можно высказать предположение, что Хирон здесь ощущает неосознанную тягу к мальчику. В конце концов Фетида забирает своего сына подальше от наставника. Сатиры принимаются утешать Хирона, который страдает от потери любимца. Возможно также принять за его любовников сатиров, которых изображает хор; можно предположить, что они, наконец, вынуждены удалиться «обманутые и унылые».

Троил, известный из «Илиады», утонченный сын Приама, красоту которого уже воспел трагик Фриних, является любовником Ахилла в трагедии Софокла под тем же названием. Все, что известно о содержании этой пьесы, это то, что Ахилл, выполняя гимнастические упражнения, случайно убил своего возлюбленного. Он так же страдает, как и Аполлон, случайно убивший Гиацинта, горячо любимого им мальчика, во время метания диска. Ахилл оплакивает его смерть; в единственной строке, сохранившейся от этого плача, Троил назван мальчиком, чей ум равен уму взрослого мужчины (Соф., фрагм. 562).

В основу сюжета трагедии Еврипида легла история Хрисиппа, юного любимца Лайя. В основе этой трагедии, названной по имени главного героя, Хрисиппа, лежал личный опыт самого поэта. Среди самых красивых мальчиков, которые в те времена привлекали внимание и вызывали восхищение на улицах Афин, был и некий Агафон, сын Тизамена. Это тот Агафон, которому Аристофан дает хорошо известную остроумную характеристику в комедии «Фесмофориазусы» и который играет важную роль в платоновском «Пире», тот самый Агафон, которого высоко ценил Аристотель как поэта-трагика. Его современникам он казался богом, сошедшим с небес и живущим на земле в образе смертного. Многие стремились завоевать любовь этого эфеба; Платон даже описал, как враждовали на почве ревности между собой Сократ и Алкивиад. Говорят, что даже циник Еврипид подпадал под власть этого удивительного человека; именно по этой причине он написал и воплотил на сцене образ своего героя – Хрисиппа. Если это предположение верно, а у нас нет причин в этом сомневаться, мы можем утверждать, что прототипом героя пьесы, Хрисиппа, был Агафон, а в роли Лайя поэт представлял себя. Теперь у нас есть утверждение Цицерона, из которого выясняется, что в основе пьесы лежит эротическое желание, ясно и отчетливо выраженное Лайем, который длительное время ухаживал за любимым мальчиком. Мы должны отдавать себе отчет в том, что это представление разыгрывалось на публике, которая была в курсе отношений между Еврипидом и Агафоном. В конце V в. до н. э. в Афинах известный трагик оказывал внимание прекрасному мальчику, который выделялся не только своей красотой, но и высоким интеллектом.

Разумеется, по нескольким фрагментам трудно судить о содержании пьесы. Еврипид также разделял повсеместно распространенное мнение, будто Лай был первым человеком, который ввел педерастию в Греции. Лай, кажется, также боролся против своей страсти, особенно если иметь в виду представления тех греков, которые в то время рассматривали любовь как болезнь, поскольку она смущает спокойствие души и, следовательно, ее можно одолеть средствами убеждения. Как Медея борется со своим чувством к Ясону, так и Лай сетует, что каждый знает, что значит поступать правильно, но не знает, что значит поступать плохо. Возможно, что пьеса заканчивалась смертью Хрисиппа, поскольку это все-таки трагедия; больше добавить нечего из-за скудости дошедшего до нас материала.