Текст книги "Святой из тени"

Однако вскоре он дважды заметил одно и то же лицо. За ними следят. Извращенная насмешка – они в Гвердоне меньше пяти минут, а их прикрытие уже вылетает в трубу. Мало похоже на городской дозор – те не морочились бы слежкой, а без затей схватили бы их и отколотили дубинками: будут знать нелегалы, как пробираться в город, не отмечаясь на Чутком.

Он попробовал просчитать, не могли ли это быть другие агенты Ишмиры. С ними не предполагалось вступать в контакт еще неделю, но если бы здешней сетью распоряжался он, то взял бы новичка под наблюдение пораньше и присмотрелся бы к его благонадежности. Вот только он не верил в такую проницательность новой службы обеспечения разведкорпуса.

Значит, это кто-то еще.

– Сынок, – прошептал он Эмлину. – Пригни голову. – Мальчик то и дело озирался, подавленный столпотворением и городским гамом.

Шпион пропустил Эмлина на несколько шагов вперед себя. Он высматривал людей, высматривавших мальчишку. Вон там. Седая женщина в длинном облачении. Очень похожем на те жреческие рясы, которые они только что сбросили. Священница Хранителей? Она ускорилась, поравнялась с Эмлином. Поймала его за руку.

– Подожди, – произнесла она, – не надо убегать.

– Убегать? – эхом отозвался Эмлин, играя недотепу. Шпион согласно одобрил.

– Я видела, как ты сходил с лодки. Ты приплыл с острова Статуй.

– И что с того? – сжимая кулаки, взъерошился мальчишка.

Шпион вмешался:

– Что беспокоит вас, добрая матушка?

– Вы не захотели проходить проверку на Чутком. Вы отмечены войной, не так ли? Дайте взглянуть. – Она повернула Эмлина лицом к себе, и шпион увидел, что ее левая кисть когтиста, чешуйчата, непропорциональна предплечью. Быть может, неудачное волшебное превращение или шрам Божьей войны. – Никаких следов я не вижу, – проговорила она, – но вы побывали на войне, это так?

– В Северасте, – ответил шпион. Надо сказать, ответил честно. Во многих других краях тоже, но изменил его именно Севераст.

– Я Джалех, – сказала жрица. – У меня найдется местечко, где вам пока можно остановиться. Нищий Праведник не даст в обиду своих. Скажите, как вас зовут?

Сангада Барадин утонул. Икс-84 сейчас в спячке. А шпион верил в свою удачу.

И взял обыкновенное имя. Гвердонское, первое попавшееся:

– Меня – Алик.

Глава 5

На прием в посольство Эладора явилась поздно. Удивительно, что явилась вообще, проведя четыре часа в управлении промышленных либералов. Пальцы перепачканы чернилами, в горле саднит от бесконечной говорильни на встречах. Она сходила домой и переоделась в вечернее платье, но потребовалась вся сила воли, чтобы после этого выйти за дверь, а не рухнуть на кровать и пропасть для всего мира.

После заседания совета Келкин коротко и хрипло выступил перед своими сторонниками, объявив, что пришло время признать: Новый город станет их спасением, как служит пристанищем для многих других. Когда он превознес работу Эладоры по обследованию и нанесению на карты Нового города, она снова скукожилась. Рискованная ставка на парламент на основании неоконченного отчета выбила ее из колеи, но что она могла возразить? Келкин бросил кости – обратного пути ни у кого из них нет.

В штате Келкина она занимала достаточно высокую позицию, и отсутствовать на приеме будет невежливо – хайитяне очень чувствительны к вопросам протокола и этикета, – но один круг по залу, и можно покинуть вечер. Для начала, однако, ей надо пройти через вестибюль. Внутри змеилась очередь – посол лично здоровался с каждым гостем. Эладора стала в ряд ожидающих знакомства и была признательна за место у большого открытого камина. Вопреки теплому вечеру за окном в представительстве Хайта холодина. По старому зданию гуляют сквозняки, но это не объясняло стылость воздуха. То ли особые чары воспроизводят тут промозглый климат Хайта, то ли стража из нежити неведомо как вытягивает из холла тепло.

«Посол – Ольтик Эревешич, – припомнила она, – смотрелся так, будто ему полагалось напялить шкуры и размахивать секирой, а не цедить шампанское из фужерчика, едва заметного в громоздкой лапе. Князь-воин из далекого, варварского прошлого Хайта. Для своего поста молод, лет на пять старше Эладоры, зато одержал уже уйму побед. Ордена и знаки отличия украшали его бочковидную грудь, повествуя о гордой воинской карьере, а железный браслет выше локтя предсказывал его благородное будущее».

Пока очередь постепенно приближалась, она рассмотрела фамильный герб на навершии меча и цепочку, стянувшую обручье, чтобы оно налезло на здоровенный бицепс Ольтика. Такое обручье обозначает одного из оберегаемых, высшей посмертной касты расслоенного хайитянского общества.

Отпрыска одного из их великих Домов, наследника родовой раки.

Как раз когда подошел ее черед пообщаться с послом, из толпы выскользнул доверенный служитель и прошептал Ольрику сообщение. Послу пришлось наклонить квадратную голову, прислушиваясь к подручному, и Эладора разобрала слова «третий секретарь». Задержка ей не претила – нежась в тепле у камина, она снова прихлебнула шампанского. Вдруг случится чудо – и ее на весь вечер избавят от разговоров о политике. Их кампания длится пока четыре часа, а она уже чувствует себя разбитой.

– Мисс Даттин, – прогремел посол. – Прошу прощения. Кажется, мне необходимо кое-что подписать – и это несмотря на то, что первый секретарь в совершенстве умеет подделывать мою подпись.

– Разумеется, милорд. – «Ага, – обрадовалась Эладора, – один разговор уже избегнут. Продолжай в том же духе и скоро вежливо откланяешься». Посол одной рукой обхватил ее ладони.

– Я хочу в двух словах обсудить с вами мои предложения парламенту. Вы знаете, что на уме у господина Келкина, и ваш совет будет бесценен. Пожалуйста, не уходите, пока мы не побеседуем.

– Непременно, милорд. – Ей даже удалось улыбнуться, пускай и зря. Он уже рассекал толпу, устремляясь в закрытую часть посольства. Эладора немного помедлила у теплого камина, потом спустилась по мраморной лестнице в главную бальную залу.

Хрусталь массивных золотых люстр отражал свет тысячи свечей. По-видимому, никто в посольстве не слыхивал о газовом освещении или эфирных лампах. Зал уже набит битком, несмотря на то, что очередь за Эладорой тянулась до входных дверей. Она тут же заметила нескольких парламентариев – каждый в сопровождении бригады помощников и прихлебателей. «Как мать-утка в окружении выводка утят», – подумалось ей сперва. Задним умом лучше бы поменять сравнение на «линейный корабль, в окружении флотилии канонерок и тендеров», но мысль о пушистых утятках, попискивающих в парламенте, развеселила ее, к тому же она уже разделалась с первым бокалом.

Она двинулась по краешку толпы, держа на примете фуршетный столик у дальней стены. Еще бокал, полный круг по залу – и можно отправляться домой.

Через шесть шагов ее перехватили.

– Эладора! Идите к нам! – Это Перик. Раскраснелся, плещет притворным обаянием. Его обступали барыжники. Она выделила нескольких мужчин и женщин в дорогой одежде, все носили реторту-с-глазом – золотую эмблему гильдии Алхимиков – покровителя барыжников. Ни один не сиял добродушием. Не успела она улизнуть в толпу, как Перик схватил ее за локоток и ловко выдернул на середину круга. Попалась.

– Вот, Эладора – подлинный творец великого замысла Келкина, – прокаркал Перик. – Она специалист по Новому городу. А там, никаких сомнений, так и снуют активные избиратели. Так и вижу, как они прибывают на своих богами проклятых плавучих гробах, тощие, как скелеты, чокнутые, как святые, размахивают бюллетенями и выкрикивают…

Она попыталась перебить его:

– Я помогала составить план. Не стану брать ответственность за…

– …выкрикивают: «Мы проехали весь мир, чтобы отдать голос за Келкина! Голосуй за Келкина – и ты проголосуешь за…» – а, собственно, за что? Что теперь отстаивает этот, извините, политик? – Перик актерски пожал плечами. – Он пятнадцать лет высмеивал нас, мол, мы – коробейники и паршивые лоточники, торгуем вразнос честью Гвердона, и еще обвинил в том, что это мы довели город до беды. Мы, те, кто построили флот! Мы, те, кто всем подарили процветание!

– Я… я… – заикнулась Эладора. Находчивость в стычках никогда не была ее сильной стороной. Она окинула взглядом зал, ища от кого-нибудь выручки, ища способ выбраться и желая провалиться сквозь пол.

Перик не замолкал:

– Келкин осудил нас за то, что мы подвергли город опасности и пренебрегали правопорядком, а сам голосовал против сальников! Голосовал против…

– …чрезвычайных мер, – вполголоса прошипел другой барыжник. Барыжники настолько тесно переплелись с гильдией Алхимиков, что стали буквально одним целым, а именно алхимики создали чудовищных сальников.

Этими сальниками предполагалось прирастить недоукомплектованный состав городского дозора, и за считаные дни Кризиса они полностью заменили собой стражу. Но оказалось, людям не по нраву быть под «защитой» сборища жутких психованных восковых отливок, у которых наблюдалась занятная привычка – за любое незначительное нарушение исступленно забивать виновных ножами. При Кризисе чаны для перетопки были разрушены и погребены в дебрях Нового города.

– Он голосовал против наших чрезвычайных мер по противодействию Кризису. Зато когда подмял под себя чрезвычайный комитет, вот тогда показал нам, что значит пренебрегать законом и правопорядком! Уже полгорода одичало. Никакого порядка, только прихоти преступных главарей, никакого закона, кроме закона ножа! Вот вам работа Эффро Келкина, вот что люди вспомнят, когда пойдут к избирательным урнам!

Эладора прикусила язык. Она – одна из немногих, кто достоверно знал, что происходило во время Кризиса, и принесла клятву сохранить это в тайне. Взамен она беспомощно подбирала слова и нашла лишь избитое:

– Господин Келкин верит в гостеприимность нашего города и в то, что народ Нового города в долгосрочной перспективе укрепит Гвердон и сделает его сильнее. Мы проведем кампанию на основе… на основе…

– …душещипательных россказней и чужестранных богов. А если право голосовать распространится на Новый город – кстати, такую заявку надо тщательно проверить на законность – тогда я с радостью усажу промлибов в любые кресла, какие им удастся занять. Ведь за каждое выигранное в Новом городе парламентское место они проиграют два места в старом! Народ доверил Эффро Келкину выход из Кризиса, а он не сделал ничего! Он дал городу скатиться к безвластью, а теперь отпустил вожжи даже чрезвычайного комитета! Мы плывем по течению!

– Перик, – прервала его немолодая дама. – У мисс Даттин пустой бокал. Сходите и принесите ей полный.

Ее спасительница просунула морщинистую руку Эладоре под локоть и отвела в сторонку от кружка барыжников.

– Вы должны простить Перика. А вообще-то… нет, не должны. Он – скотина.

Эладора распознала в женщине Мхари Воллер, старшую советницу Гвердона. Воллеры были одним из почтеннейших в городе семейств, в значительной мере благодаря исконной политической дальновидности и примыканию к победителям в любом из конфликтов. При первом избрании в парламент Мхари выдвигалась промышленными либералами, но перед падением правительства Келкина переориентировалась на начинавших тогда барыжников. «Ее отец, – вспомнила Эладора, – был теократом, и несколько поколений назад они, есть мнение, верно служили сгинувшим королям Гвердона – а может быть, даже Черным Железным Богам».

Воллер сняла два фужера шампанского с проносимого мимо подноса.

– Впрочем, в неправоте его не упрекнуть. Мы с Эффро знакомы очень, очень давно, и я могу определить, когда он совершает ошибку. Тридцать лет назад его просчет состоял в чрезмерной суровости, и это стоило ему правительства. Теперь ему выпал второй шанс, но он упустил его из-за излишней мягкости.

Эладора нахмурилась:

– Вы говорите о каменной хвори? – Тридцать лет назад город охватила моровая напасть, превращающая плоть в камень. Тогда Келкин управлял парламентом, и по его приказу безжалостно приводились в исполнение насильственные меры сдерживания, карантин и даже, согласно бытовавшим слухам, зачистка окрестностей заражения путем поджогов, совершенных якобы его агентами. Любого с едва проступившими симптомами под дулом ружья загоняли в лагерь. Сотни погибли в волнениях. Затем гильдия алхимиков отыскала лечение, и в одну ночь Келкин из спасителя города превратился в монстра.

– Я советовала Эффро не терять из виду главное, говорила, что его лекарство окажется хуже болезни. Утверждала, что алхимики найдут выход. Но было поздно. Скажи ему что-нибудь, до того как он принял решение, и он послушается тебя. Но заставить его передумать, когда он уже устремился к цели? Невозможно. – Воллер с присвистом вздохнула. – Но одного у Эффро не отнять: у него наметан глаз на таланты. Приходите работать ко мне.

Эладора подавилась шампанским.

– Простите?

– Вы Тай до мозга костей. Этот город у вас в крови, – сказала Воллер. – Приходите работать ко мне. Я найду вам применение.

Эладора растерялась.

– Э-э, я в огромном долгу перед господином Келкином, и я намерена проработать с ним, по крайней мере, до конца этих выборов.

Воллер цыкнула сквозь зубы.

– Это капитану положено тонуть вместе с кораблем, а не штурману. Если станете дожидаться, поражение Келкина замажет и вас. Оставаясь с ним, вы лишь преданная глупышка. Соскочите сейчас и станете доброй помощницей, предупредив его о том, что он гонит на убой свою партию, а вы уходите от тех, кто не ценит ваших мудрых советов.

– Вы и Перику рекомендовали поменять хозяев?

– Нет, я обозвала его идиотом – ему надо было ждать истечения срока полномочий чрезвычайного комитета. – Воллер глотнула вина. – А он опять сыдиотничает, если перебежит назад к барыжникам. Им еще около года будет нужен Келкин у власти – пускай люди забудут о том, что Кризис, по сути, они и вызвали. Перескакивать от промлибов к барыжникам – все равно что прыгать с горячей сковородки и клясться в верности тому, кто поставил ее на огонь.

У Эладоры закружилась голова.

– Но вы же сами из барыжников. Отчего вы так говорите?

Воллер улыбнулась:

– Происходят перемены. Зреют иные силы. Обдумайте мое предложение, юная леди, и сегодня больше ни слова о политике. Мы и так наедимся ею по горло в следующие недели. – Она как следует отхлебнула вина.

– Если вы извините меня, леди Воллер, то посол Хайта просил меня с ним побеседовать, и мне пора узнать, не освободился ли он.

– Разумеется. Подумайте, пожалуйста, над моими словами.

Эладора помянула хайитянского посла как предлог, но ее осенило, что это и впрямь неплохая идея. Она перекинется словом с послом Ольтиком и покинет эту вечеринку. Если поторопится, то успеет домой до полуночи, то есть, отдавала она себе отчет, довольно рано, если учесть грядущие недели. Да и что эта Мхари Воллер вообще знает?

Как по Эладоре, здесь слишком людно, слишком политизированно, а к тому же еще и слишком много дармового вина.

Она пересекла паркет главной бальной залы, улыбаясь и кивая каждому улыбчивому лицу. Увернулась от журналиста из «Гвердонского Обозревателя», который попытался расспросить ее о падении Севераста; ускользнула от троицы знакомых промлибов – те разглагольствовали о торговых договорах, нависнув над несчастным хайитянским купцом; разминулась с пьяным распутником-жрецом от Хранителей. Затем задержалась, чтобы обменяться парой фраз с адмиралом Вермейлом, погруженным в разговор с послом Лирикса. Здесь Эладора целиком на мели. Ей мало что известно про Лирикс, кроме историй о драконьих преступных сообществах, враждовавших с бесноватыми богами посреди сказочных джунглей. Посол страны чудес салютовал ей бокалом шампанского и рокотал насчет морской болезни.

– Две недели на переправу, и все из-за требований вашего флота идти в составе конвоя. Задержки целиком на вашей совести, адмирал.

Вермейл пожал плечами:

– У нас не хватает катеров сопровождения, и поскольку до войны рукой подать, то задержки неизбежны.

Посол поднял хрусталь.

– По воле богов драконы палят как грешников, так и честный люд, без разбору. – Это старое лириксианское присловье, некогда означавшее «не вини меня, лучше взгляни, что творят боги», но в наши дни отсылавшее к разбойным семьям Джирданы, что укрепляли контроль над торговыми путями Лирикса.

Вермейл представил ее послу, и при упоминании имени Эладоры глаза того замерцали: алчно и по-змеиному.

– Мисс Даттин. Ваше имя достигло ушей моего прадедушки. Вы историк? Поедемте со мной на Джирдану, и на островах я познакомлю вас с тем, кто помнит прошлое на тысячу лет!

– Крайне польщена, мне очень интересно, но, э…

Вермейл вмешался:

– Обязанности мисс Даттин препятствуют ее отъезду из города в обозримом будущем. – Он шепнул ей на ухо: – Вас будут спрашивать о Кризисе. Не говорите им ничего.

Она второпях отошла.

В вестибюле ни следа посла Ольтика. Его замещал первый секретарь представительства, сухопарый и до того бледный, что поначалу Эладора не поняла, жив ли он. Даэринт какой-то там? Или какой-то Даэринт, нечто хвастливо-почетное, ей уже и не вспомнить после трех бокалов вина.

Оглянувшись на бальную залу, она увидела Перика, приковавшего к себе внимание, и решила, что продолжать вечеринку тоже не вариант. Прежде она уже посещала посла вместе с Келкином либо другими членами черзвычайного комитета. Его кабинет далее по коридору, после дубовой двери. Рядом, как ей помнилось, должна стоять скамейка. Может, там она сможет подождать, пока посол не пойдет обратно.

Шум веселья стихал позади, в пустом административном крыле посольства стояла мавзолейная тишина. На медные дверные таблички нанесены нелепо усложненные чины, так любимые хайитянами, а руны отмечали посмертную касту их обладателей. Заместитель секретаря по торговле, молитель. Помощник таможенного смотрителя, неусыпный. Она нашла дверь, за которой проход в приемную посла Ольтика, и та была открыта.

Она прошла туда, отыскала скамейку и присела, скромно сложив руки. Закрыла глаза и немного расслабилась. Прием вымотал ее сильнее, чем последняя неделя работы над докладом по Новому городу. Она позволила мыслям отвлечься.

Червячные пальцы обвили ей шею, голос мертвого деда зашипел из-под золоченой маски. Зябкость посольства сделалась сырым холодом семейной усыпальницы, где ее держали в плену во время Кризиса.

Эладора поперхнулась и выпрямилась на сиденье. Никого. Свидетелей ее потери самообладания нет, вот и прекрасно. Она выудила это воспоминание, сложила как бумажный лист и запихнула так глубоко, как смогла, мысленно навалив на него тяжелую стопку обитых тканью учебников истории. Постаралась успокоить рванувшее вскачь сердце. Дедушка умер; он умер двадцать лет назад, а потом опять – десять месяцев как это произошло. Так или иначе, его определенно, неопровержимо нет.

Здесь на стене карта. Выцвела и безнадежно устарела, что делало ее еще притягательней для исследователя истории. Город посередине – это Старый Хайт, в сотне миль к северу от Гвердона. Хайитянская Империя – мертвенно лиловая – расползалась в глубь материка на север и запад. На северо-востоке она облегала подножие ледяных гор сплошь до самого Варинта. На юге карта в лиловых точках и крапинах. Точки – заставы и торговые поселения. Крапины – земли, завоеванные Хайтом за прошедшие века, когда имперские неживые легионы и волшебные клинки были непобедимы.

В лиловом имелись разрывы. Например, Гвердон, в южном преддверии Хайта – щепотка пахотных земель с вассальным городом-государством. Остров Лирикс к востоку, а у его побережья гряда мелких островков под именем Джирдана, логово драконов и разбойников. А южнее: Ишмира, Маттаур, Севераст – старинные торговые города. Была бы карта точной, все три закрашивал бы красный, а не лиловый, цвет крови солдат Хайта, которые гибли, а потом гибли снова в дюжине войн на тех берегах.

Хайт представал тут едва ли не на пике развития, покрывая почти половину карты. В наши дни Хайт просто пятно: исконные земли, Варинт, да несколько крепостей. По-прежнему мощная сила, но несокрушимой ее не назвать.

Была бы карта точной, Гвердон изображался бы на ней ярким серебром, с серебристыми путями торговли, расходящимися во все четыре стороны и за края карты к Архипелагу, неся с собой чудеса расцвета алхимии. Мертвецы Хайта могли до конца времен неусыпно стоять в своих бесконечных шеренгах, но у живых жителей Гвердона нет времени ждать. Всегда пора заключать новые сделки.

«И, – с грустью подумала Эладора, – будь карта точной, сейчас был бы виден огонь и слышались вопли».

Приближались шаги. Это один из неусыпных охранников посольства. Она и до этого видела шествующих мертвецов, но их лица – никогда. Этих созданий не допускали на улицы Гвердона без предварительного разрешения дозора, и выходить им позволялось строго в масках. Некогда стража решила, что гвердонский люд ужаснется при виде ходячих скелетов. Старинный закон отжил свое, как эта карта, – в наше время в городе есть куда более страшные вещи. Тем не менее она не сразу подавила дрожь, когда скелет подошел к ней. Отвисла челюстная кость.

– Прошу прощения, вам нельзя здесь находиться. Возвращайтесь на прием, – произнес он замогильным голосом. Твердо, но уважительно взял ее мертвыми пальцами под руку, помог встать с лавочки и сопроводил к двери.

– Что происходит? – спросила она.

Череп не взглянул на нее.

– Произошел несчастный случай. Возвращайтесь к гостям, там вы будете в безопасности.

В глубине прохода кто-то из охраны поднял тревогу, послышался новый шум и топот бегущих ног. Зычный бас Ольтика. Но тут мертвец захлопнул перед ней дверь, и она осталась одна в тишине мавзолея.

Утром в кабинете Келкина «стоял дурдом». Эладора гадала, откуда взялись все эти люди – перевозбужденная орда, вызванная в наш мир волшебным словом «выборы». После нескольких минут без внимания она отловила пробегавшего писца и узнала, что Келкин завтракает в «Вулкане». Эта кофейня была частым пристанищем и фактически служебной конторой Келкина, когда его оппозиционный голос сиротливо звучал в парламенте, где властвовали барыжники. После возвращения к управлению городом путем чрезвычайного комитета ему понадобился настоящий кабинет со всякими роскошными излишествами, наподобие дверей. Захаживая в «Вулкан» сейчас, как подозревала Эладора, он скорее показывал себя горожанам, чем взаправду занимался делами.

А у нее полно дел, но сначала требовалось переговорить с Келкином.

Прибыв к «Вулкану», Эладора обнаружила, что келкинская свита заполонила всю кофейню и выплеснулась на улицу. Младшие писцы и консультанты жонглировали бумагами, пока мимо них гуртовщики гнали свиней на рынок на площади Мужества. Очередь на прием огибала квартал. У двери стоял стражник, отваживая обычных посетителей кофейни, но другой приближенный помощник Келкина увидал ее у входа и жестом пригласил внутрь.

– Он в дальней комнате, – сказали ей. – Проходите. Десять минут.

На пути ей попалась доктор Рамигос. Эладора кивнула и, проталкиваясь, двинулась дальше, но Рамигос окликнула ее.

– Ты выполнила упражнения, которые я назначила?

– Мне пришлось идти на прием к хайитянам.

Рамигос фыркнула:

– Истинный адепт непоколебимо сосредоточен и безраздельно посвящен своему деянию. Не существует различий между заклинанием и заклинателем – оба становятся одним целым, единой стихией вне времени, меж небом и землей. Есть ли здесь место посторонним мыслям?

– Э-э… нет.

– Ну а тогда, – женщина улыбнулась, слегка наморщив темную кожу, – берись за работу.

Келкин сидел все за тем же столиком, который резервировал за собой здесь полвека. Как обычно, заваленным бумагами, грязными тарелками и побурелыми чашками из-под кофе. К бумагам на дне крупнейших из стопок не обращались десятилетия. Эладора содрогнулась при мысли о самых древних кофейных чашках и сдержанно присела напротив старого политика.

На любезности времени у Келкина не бывает.

– В новом парламенте будет двести восемьдесят два места или около того, разница с прошлыми выборами в сорок восемь мест – и все эти места, кроме двух, за Новым городом и нижними кварталами. Нам нужно завоевать каждого тамошнего засранца и удержать большинство прежних избирателей, и то едва наскребем достаточно, чтобы вступить в коалицию.

– Вы станете работать с Хранителями против алхимиков? – изумленно спросила она. Келкин положил полжизни, ломая ярмо церкви Хранителей.

– Я войду в коалицию с ползущими, если заставит повестка дня. Церкви нечего делать в политике, хватит уже. Их поддержка с гнильцой, как трухлявый пень, но народ все равно за них голосует из-за… – Он махнул рукой, словно отказывался рассуждать, зачем кому-то так поступать. – Нет, с церковью как с политическим субъектом у нас покончено, но еще одни выборы они потянут, особенно в гонке против алхимиков.

– На вечере в посольстве, вчера, – начала Эладора, а потом спохватилась. Ей не хотелось упоминать о предложении Воллер, пока она не наберет сведений и не составит о нем свое мнение.

– Так что в посольстве? – бросил Келкин, раздраженный заминкой.

– Б-барыжники галдели, будто вы совершили ошибку, объявив скоропалительные выборы. Говорили, вы будете наказаны за то, что не решили городские проблемы, пока имели в подчинении чрезвычайный к-комитет. – Она тщательно выбирала слова и тон, поскольку занимала странное положение в организации Келкина. Она молода и неопытна, зато принадлежит к той горстке людей, кто знал, что происходило во время Кризиса, и в том ее ценность.

– Верней, наказан за то, что не прибрал за ними бардак. – Келкин пожал плечами. – Правильно пугают. Если нам предстоит новый парад страшилок, наподобие Кризиса, его свалят на меня, и мы проиграем. Но выборы уже через шесть недель. Если за шесть недель город не рухнет у нас на глазах, то мы победим. – Он щелкнул пальцами. – Довольно. Мне нужно, чтобы вы поработали с Абсаломом Спайком. Раньше он обстряпывал наши дела в Мойке, а теперь пусть обеспечит нам победу в Новом городе.

– Поработала? – откликнулась она. – Над чем?

– Выявите в Новом городе таких прощелыг, какие железно доставят избирателей к урнам, и узнайте, сколько денег они с нас возьмут. Займетесь предвыборной кампаней, девушка. Честными взятками.

– Я собиралась готовить выдержки по прецедентам насчет свободного города. – Акт о Свободном городе, проведенный Келкином почти сорок лет назад, гарантировал практически всенародное право голоса в черте города Гвердона. Это краеугольный камень любого замысла по привлечению избирателей Нового города, поэтому остальные партии, вероятно, начнут сутяжничать, доказывая, что Новый город на самом деле не является частью Гвердона. Дело, в общем-то, безнадежное, но если тяжбу не отклонят, то Келкин и промышленные либералы будут разбиты наголову. Эладора не хотела так рисковать, а еще это редкая оказия применить ее академические познания на политическом поприще.

Келкин хмыкнул:

– Отдадим вопрос Перику. Стойте, нет, он сдриснул, и этой ходячей сопли никому не жалко. Передайте дела… – Он неопределенно крутанул рукой, – тому, с башкой как морковка, у него еще борода облезлая. Передавайте и ступайте, ищите Спайка.

Она кивнула.

– И, кстати, кресло заведующего кафедрой истории в университете придется кому-то занять к началу учебного года.

Она застыла. Речь шла о кресле профессора Онгента, вакантном после его смерти.

– Этого следует ожидать, – осторожно проговорила она.

– Не кокетничайте. Если хотите усадить вашу задницу в то кресло, вместо этого… – Он двинул ногой по потрепанному креслу кофейни, на котором она сидела. – То это можно устроить. Добудьте мне голоса тех чудиков и получите причитающееся.

На выходе ее затолкали полдюжины посетителей, пытающихся привлечь внимание Келкина. На площади около «Вулкана» сгрудились горлопаны, торгаши, протестующие. За ночь улица разукрасилась, как весенняя поляна: каждая стена и фонарный столб обросли плакатами. Народ кричал ей; кто-то вложил в руку листовку, потом еще и еще.

Лихорадочно возбужденный, драчливый, город ожил, как никогда после Кризиса.

Она почти позабыла, как меньше года назад эту площадь осаждали чудовища.

Как по сточным канавам текла кровь, а небеса обуяли мстительные, гневные боги.