Текст книги "Святой из тени"

Глава 13

Еще до сошествия чудес на сестру Эладора знала, что этот город – живой. Гвердон волочился от эпохи к эпохе, зализывал шрамы, сжевывал струпья, выживал как мог. Эладора стояла в толпе, собравшейся у Палаты Закона, вместе с газетчиками и кликушами, с гонцами, которые помчатся на площадь Мужества к дельцам и спекулянтам, как только объявят вердикт. Толпа напирала, добавляя к противной утренней жаре еще и давку. Кто-то оттолкнул ее, бок пронзила боль – полученные в Кризис раны полностью не излечились. Она поддалась толпе, и ее оттеснили от Палаты. Чтобы спокойно переждать, она забралась на какое-то крыльцо. Сверху нависал закопченный козырек – наследие от сальников, до наступления перемен здесь был их сторожевой пост.

В поисках жареного среди скопления шастал журналист с блокнотом в руке. Выискивал доступную мишень, такую, как она. Эладора вжалась в проем, избегая внимания. Ей не хватает словесной легкости парировать вопросы, на ней проклятие честного исследователя. Если спросят о данном судебном слушании, она выложит как на духу. По закону у любого, кому в Гвердоне принадлежит «дом или домовина», есть право голоса. Всеобщее голосование было одним из завоеваний Келкина; в предыдущие правления избирательное право определялось посещаемостью церквей Хранителей. Но закон писали не для чудотворного архитектурного извержения, и возможно, что юридически Новый город не считается Гвердоном. Если судьи решат против Келкина, то промышленные либералы проиграют выборы. Кто-то более опытный в обхождении с прессой, такой как Абвер, сумел бы и пошуметь, и поизворачиваться, но не Эладора.

К счастью, журналист засек в толпе Перика, а Перик только и рад отвешивать комментарии. Он даже раскраснелся, стараясь перекричать гул толпы, и Эладора услыхала обрывки его ответов. Говорил он о безопасности, о том, что барыжников следует поддержать по необходимости – ради защиты Гвердона. Подчеркивая свои суждения, он указывал на полуразрушенную Палату Закона. Гвердонский верховный суд соседствовал в Палате с городскими архивами, пока колокольную башню не уничтожили взрывом бомбы, и тогда архивы сгорели.

Эладора знала, что взрыв устроили подручные гильдии алхимиков, покровителя этих самых барыжников. Знала и то, что колокольня Палаты Закона некогда стала тюрьмой для дремлющего Черного Железного Бога, и алхимики замыслили перековать чудовищное божество в божью бомбу. Она знала столько, что не смела открывать рта. Перик, не посвященный в тайное знание – да и любое знание вообще, – как ручей бурлил полуправдой и лозунгами.

Некоторые части Палаты пожарным удалось спасти, и город уже приноровился к ее новому виду. Теперь остатки архивов распространились в соседние здания – в клетушки адвокатских приемных и норы письмоводителей. Спасенные записи слушаний и вердикты сваливали шаткими кипами в каждом доступном углу. Сам суд размещался на дальнем от взрыва конце четырехугольника Палаты и уцелел, но покои Справедливости и Милосердия уничтожены напрочь. Судьи перенесли свое «святилище» на ближайший постоялый двор, и Эладора подозревала, что эта временная переделка отныне продолжит существовать в веках. Не сказать, что с особенными удобствами для заседателей, но суд работал, и город продолжал жить.

Это ее обнадеживало. Как бы ни вышло сегодня, город продерется через перепутье. Келкин вмешается и отыщет прямую дорогу.

Двери суда отворились. Толпа насела вперед, потом подалась назад – стражники осадили народ. В давке Перика разлучили с журналистом. Напоследок он прокричал еще одно заявление, размахивая руками, как утопающий в море тел. Справедливость и Милосердие, потея под церемониальными масками, прошагали по газону дворика по направлению к своей гостинице. Позади них зал слушаний изливал поток законников, жалобщиков, писцов и зевак.

Палата Закона была набита до отказа. Келкина пока не видно, но он обязан быть в центре потока.

Народ по бокам расступился – в ее сторону ковыляло страшное чудовище, источая могильный смрад. Если оно бы не горбилось, то рогатая голова с лошадиной мордой возвышалась бы над Эладорой на восемь футов. Царь Упырей, Великий Крыс Гвердонский. Рядом поспешал его оратор и писарь – молодой человек с ворохом бумаг.

Желтые глаза остановились на Эладоре. Сознание упыря скользнуло по ее разуму – и было это, словно кто-то прошелся по ее могиле. Крыс остановился, и толпа, лившаяся из зала, потекла вокруг него, как река обтекает валун. Писарь размял горло с видом, будто вот-вот готов отрубиться, но тут же заговорил. Старейшим упырям неприятно говорить по-человечьи, но они способны заставить других произносить слова вместо них. Она припомнила, как это кошмарно, и забеспокоилась, хватит ли строгой умственной закалки Рамигос, чтобы отгородиться от приказов Крыса. Упырь, однако, вежливо ограничился специально предназначенным оратором:

– МИСС ДАТТИН. ДОБРЫЙ ДЕНЬ.

Крысу она обязана жизнью; упырь вынес ее из гробницы. Город обязан упырям многим; шли слухи о неведомой подуличной войне между упырями и ползущими. «Вот настоящая родня Джермаса Тая, – подумалось Эладоре, – поклоняющиеся чертям колдуны-черви, а не она».

– Владыка Крыс. – Эладора склонила голову. Надеялась, не заметит, как она утыкается носом в платочек, хотя и знала, что ему все равно. – Вижу, сегодня в суде вы торжествовали.

– КЕЛКИН ВЫИГРАЛ. АКТ О РЕФОРМАХ УСТОЯЛ. НОВЫЙ ГОРОД БУДЕТ ГОЛОСОВАТЬ.

– Так же, как и город подземный, – отметила она. Крыс пожал плечами, и с его боков, напоминающих горные склоны, каскадом сошли хлопья плесени.

– Я ПОДДЕРЖУ КЕЛКИНА, ЕСЛИ ОН МЕНЯ ПОСЛУШАЕТСЯ, А МОЙ НАРОД БУДЕТ СЫТ. – При этом он оскалил зубы, острые и охристые, с палец Эладоры длиной.

Вдруг он резко понюхал воздух у ее лица, попробовал на вкус ее дыхание. Желтые глаза сощурились, и душу опять проняло поступью по могиле, в этот раз сильнее – корку ее рассудка роют, буравят когтями. Она отодвинулась назад, нащупывая свои зачатки волшебных умений, чтобы возвести ментальный барьер, как учила Рамигос. Но чувствовала, что старейшему упырю пройти сквозь него – раз плюнуть. Однако он остановился и наклонил чудовищную голову набок.

– ОТ ТЕБЯ ПАХНЕТ ЗАНЕБЕСЬЕМ. – Старейший упырь сам вроде некротического полубога; в Кризис он сумел выследить Карильон и попытался ее убить и тем самым нарушить связь с Черными Железными Богами. Эладора уже паниковала – чего он в ней унюхал? В гробнице, под заклятием Джермаса она была своего рода запасной святой взамен Карильон, и после ей снились кошмары о том, как упырь проползает в окно, как эти когти вскрывают ей глотку, а зубы рвут ее мертвую плоть.

Наконец до нее дошло, что он наверняка уловил остаточные веяния от общения с матерью.

Мысль о том, как мать пожирает огромный монстр из земных недр, для Эладоры тоже не в новинку. Но это подлая мысль, и она отогнала ее.

– Я ищу господина Келкина. Где он?

Упырь засмеялся, и толпа опять расступилась: неожиданно каждый, кто находился с одного бока от Эладоры, сделал шаг в направлении Замкового холма, а кто стоял с другого бока – шаг вниз, к Новому городу. Старейшина раздвинул всех психической силой, расчищая прямой путь от Эладоры до Келкина.

На мгновение толпа затихла, только смешок упыря прерывал тишину.

Зардевшись, Эладора рванула по раскрытой перед ней дорожке. Келкин с изумлением смотрел, как помощница спешит к нему, потом заметил упыря и посуровел.

– Идиотская тупость! – зашелся он, и она понадеялась, что Келкин так выругал Крыса, а не ее. О норове старого политика слагали легенды. Он придвинулся к ней и грубо ухватил за руку. – К «Вулкану», – гаркнул он, словно она – извозчик.

До площади Мужества всего один короткий переход, но когда они прибыли в кофейню, старик дышал загнанно. Среди юного состава промышленных либералов здоровье Келкина было предметом вечных пересудов. Обычно его энергичность не имела границ, но хоть он и рычал сердитые приказания попутным порученцем, стоило пересечь площадь, как начальник обмяк и поморщился, и тяжело усаживался в кресло, когда они прошли в его дальнюю комнату.

– Единогласно, – прокряхтел он. – И полпенни на взятки тратить не пришлось. Вот что значит подкованные стряпчие. Так какого дьявола тебе надо? Какого ляда я распинался, будто каждый оборванец из Нового города проголосует, раз ты не там и не уговариваешь их проголосовать за МЕНЯ?

– Я… тут такое… то есть мы… – В завихрении мыслей Эладоры слова натыкались одно на другое.

– Ба? Дело в Спайке? Он тоже на тебя жаловался. Если не сработаетесь, поставлю тебе в пару другого. Вот. – Он стащил листок с перегруженного стола, оценил, передал ей. Список, несколько имен подчеркнуты. – Вот эти работают по Новому городу. Переговори с ними, может, они тебе подойдут. И давай за дело.

– Я не насчет Нового города. Я насчет ма… насчет церкви.

– Хранители. Так, и что? – Теперь Келкин полностью сосредоточил на ней внимание.

– Я, э-э, встретилась за ужином с матерью. Мхари Воллер там тоже была. – При упоминании ее имени у Келкина дрогнуло веко, но он не прерывал Эладору. – И был… не уверена, знаете вы его или нет…

– Синтер, – отрубил он. – А теперь давай, поживее.

– Воллер намекала… вообще-то больше, чем намекала, будто воссоединяется с партией Хранителей. Они объединяются в коалицию, готовят п-пакт. Они даже говорили о вас, о вашем возвращении в святое лоно.

– А в обмен – изгнание всех чужих верований.

– Похоже на то. Они хотят с вами встретиться.

Келкин фыркнул.

– Благословил ли их патрос? – спросил он.

Эладора пожала плечами:

– Не знаю. Я спросила у Синтера, но…

– А, без разницы, что там Синтер тебе наплел. Такого вероломного, как он, даже я не встречал. Этому подонку впору принимать ставки на скачках, а не служить священником.

Сейчас, когда Келкин указал на это, Эладора заметила сходство. Синтер – распорядитель у стойла охромевших богов и взнузданных святых. «Он пытался заведовать и мной», – сказала тогда ей Алина.

– По смежному вопросу – что ты об этом думаешь? – Келкин дал ей другой документ. Пергамент замечательной выделки лучился внутренним светом, украшен узорчатыми письменами и тяжел от восковых печатей. Из рук самого патроса. Эладора развернула его. Это было уведомление о том, что Хранители закрывают трупные шахты под своими церквями. Веками город соблюдал тайный договор между Хранителями и падальщиками-упырями. Хранители отдавали упырям большинство умерших, а в обмен упыри надзирали за подземной темницей, где содержались чудовищные прислужники Черных Железных Богов.

Наступил Кризис, те прислужники вышли на волю и были уничтожены Помойным Чудом. Отныне в договоре нет надобности, но суть соглашения далеко не только в выплатах упырям.

– Что… что они будут делать с покойниками, если не отдавать упырям? – спросила она.

Келкин побарабанил тростью по столику.

– О том и речь! Городские боги слабы, так как церковь недокармливает их субстанцией людских душ. Если же она вернется к старому обряду, если будет отдавать им осадок ото всех верующих покойников, то скоро боги осознают свою божественность и заявят о ней! И долго ли придется ждать, пока Гвердон не превратится в Ульбиш или Ишмиру?

– Вчера вечером за ужином моя мать демонстрировала свой… духовный дар.

Келкин понизил голос, и в нем была нотка нерешительности, лишь раз звучавшая прежде.

– Ну ладно. Нужно в этом поплотней разобраться. Я пошлю за тобой, когда понадобишься. А сейчас – берись за работу.

– Что я должна ответить ма… леди Воллер?

– Пока не отвечай. Если они снова свяжутся с тобой, скажи, что переговорила со мной, и все. Я не знаю, то ли это затевает Воллер с кучкой чокнутых сафидистов, то ли сам патрос ставит спектакль. – Несмотря на жаркий день, он поворошил огонь в камине и уставился в пламя.

Даже по опасным, сомнительным улицам Эладоре проще пробираться в одиночку, чем под несносные колкости Абсалома Спайка в его утомительном темпе. Она шла удобным шагом, неспешно углублялась в Мойку. Летняя жара разгоняла тени, и заодно разводила невероятную вонь: стоки, смывы уборных и алхимические отходы смешивались в гадостное ведьмино варево. Улицы почти пусты в послеполуденном зное.

Она опять взглянула на список келкинских волонтеров. Одно имя уже попадалось ей при совсем иных обстоятельствах. После Кризиса всех, кто был связан с Карильон и прочими ключевыми фигурами, разыскивали в ходе секретного расследования ловцы святых из городской стражи. Эладора припомнила бесконечную череду имен – знакомых или услышанных впервые. Такие имена, как Шпат, Крыс, Хейнрейл, Роша, Алина, Синтер и остальные, запертые подальше, чтобы о них не думать.

Одной из косвенных сообщниц Карильон была упырица по имени Барсетка.

У Эладоры была одна идея, такого рода, что воплощать ее не больно хотелось. Идея незваным гостем переминалась на задворках сознания. Попыткам подавить не поддавалась. Эладора пробовала запереть и ее, чтобы больше об этом не думать, но мысль глубоко запустила крючья – ее не сдать в архив прошлой жизни. Нездоровая, противная, грязненькая задумка, ей она вовсе не нравится – но и уйти никуда не уйдет.

Эладора выбирала дорогу, руководствуясь морским ветерком и открытыми местами, где не такой дрянной воздух, пока на краю площади Агнца не отыскала дверь со значком промышленных либералов. Дверь не заперта, в прихожей темно и стоит благостная прохлада. По невысокой лестнице она поднялась в общий зал. Возле стен тут свалены разукрашенные декорации, и запачканный занавес опущен над маленькой сценой. Буфет, в это время закрытый. Ряд столиков, в основном голых, хотя кое-где кипами лежали предвыборные плакаты, которым полагалось быть расклеенными по стенам Мойки. Также здесь полагалось собираться шумной толпе волонтеров, но зал пуст, за исключением пары старушек.

– Я Эладора Даттин, – представилась она, – я ищу Барсетку.

Первая старушка не повела ухом, только нарочито принялась разбирать стопку листовок. Вторая вязальной спицей ткнула на дверь сбоку от сцены.

– Спасибо.

За дверью ряд гримерных. Все, кроме одной, открыты. Эладора постучала.

– Прошу, входите, – проговорил голос, одновременно напевный и гортанный, словно зов потерявшегося ребенка из глубокого подземелья. Таких чудных упырей, как Барсетка, Эладора еще не встречала; лицо скрыто вуалью, когти тщательно подстрижены, и платье без единого пятнышка, хотя упыри если и утруждаются прикрыться, то носят рвань и могильные саваны.

– Я Эл… – начала Эладора, но Барсетка перебила:

– Эладора Даттин! Привет! Я видела, как вы утром говорили с владыкой Крысом. Из-под зала суда мне все было слышно. Знаменательный сегодня день. Конечно, куда им супротив господина Келкина, но здорово все-таки добиться своего, как положено по закону… ой, где мои манеры? Предложить вам чего-нибудь перекусить?

– Умм, нет, благодарю, – сказала Эладора. Всем известно: упыри едят падаль, предпочтительно трупы, богатые осадком души, то есть остаточной духовной энергией.

– У меня еда с поверхности! – похвасталась Барсетка, доставая жестяную банку с печеньем. Эладора воздержалась. Желудок до сих пор бурлил от запахов снаружи – и от этой перенасыщенной духами комнаты. – Чем я могу вам послужить, мисс? – спросила упырица.

– Господин Келкин попросил меня провести кампанию в Новом городе. Я начала работать с Абсаломом Спайком, но, кажется, мы с ним друг другу не подходим. А вас рекомендовал господин Келкин. – На самом деле она понятия не имела, кто подготовил этот список помощников для работы в округах Нового города, но польщенная Барсетка всплеснула руками и подбоченилась. – Мне бы хотелось, чтобы вы сопроводили меня по участкам, где вы проводите агитацию.

– Ой, с удовольствием. – Барсетка повела Эладору через зал обратно на улицу. – Заглянем в пару мест здесь, на Мойке, а потом отправимся до Нового города.

Перед напором упырицы было не устоять. По пути Барсетка то и дело отставала, чтобы налепить плакат или содрать вывеску «города вперед», а потом вприпрыжку нагоняла Эладору, или обгоняла, чтобы обращать встречных прохожих, выкрикивая, что голос, отданный за промлибов, – это голос за будущее Гвердона. Процветание продлится впредь, а все нелады исправятся.

В университете, у одной из Эладориных подруг – состоятельной девушки по имени Люсиль – был щенок, и Барсетка напоминала эту восторженную собачку. Щенок пропал через пару недель после того, как Эладора переехала в дом профессора Онгента на улице Желаний.

Вспомнив об этом, она отметила, что Мирен недолюбливал эту собаку. Животное всегда огрызалось и рычало на него. Вспомнив об этом теперь, она легко объяснила исчезновение щенка.

Она заставила себя сосредоточиться на непрерывном щебете Барсетки. Байки упырицы о народе Нового города примерно соответствовали изысканиям самой Эладоры. Около половины жителей – уроженцы Гвердона и пригородных краев, а остальные спаслись от Божьей войны, отыскав знаменитый нейтральный город без богов. Эладору интересовали вторые. Необходимо выяснить, как проголосуют новоприбывшие. Когда она объяснила это Барсетке, упырица увлеченно кивнула.

– Ой! Да вам же надо поговорить с Аликом. Он из новых. Он поможет. Сюда!

Барсетка привела ее к большому полузаброшенному зданию на нижней Мойке. В ближайшей церкви звонили колокола Святого Шторма. Тон благовеста не тот, что раньше; после Кризиса колокола заменили. Барсетка прошмыгнула за дверь, Эладора осталась бродить вокруг высаженного во дворе огородика.

На нее глазели с верхних этажей. Она улыбнулась, но стоило присмотреться к людям попристальнее, как их лица исчезли.

Женщина зрелого возраста показалась из двери – не той, куда прошла Барсетка. Вроде бы в накидке жрицы Хранителей, но без церемониальных ключей. Одна кисть у нее чудовищно искривлена, выгнута наподобие драконьего когтя.

– Я Джалех, – сказала она, – а это мой дом. Вы не похожи на ищущую укрытия. – Женщина вгляделась в Эладору и беззвучно зашептала молитву – и Эладора почувствовала, как ее коснулось дуновение духовных сил. Похоже на колдовское взывание.

– Быть может, я и ошиблась, – произнесла женщина. – Видимо, в прошлом вы служили богам инструментом.

– Я только жду Барсетку, – сказала Эладора. Под испытующим взглядом Джалех ей стало не по себе. Неприятно, что даже от короткого общения с матерью остался различимый след, который и Крыс, и эта священница моментально почуяли.

Немолодая женщина отмахнулась своим когтем.

– Богам ведомы те из нас, кто ступал на ту сторону. Те, кто хотя бы недолго оказывался за гранью, меняются навсегда. Если побывать в том месте… то потом легче туда вернуться, даже совершенно другой дорогой. – Джалех, глядя на Эладору, поцокала языком. – Есть ли у вас проводник, дитя? Тщательно ли вы подготовились? Лучше сознательно выбрать свой путь и уверенно идти по нему, чем брести наобум.

– Я н-н-не знаю, о чем вы говорите. – Это не совсем искренне – кое-какие слова Джалех несли смысл. Святые используются богами как инструменты в материальном мире – точки согласованности, так однажды назвал их профессор Онгент. Когда божество создаст или обнаружит точку связи между мирами, то другой бог, по идее, тоже сможет ею воспользоваться. Эладора сообразила, что, наверно, сама является тому доказательством – в прерванном обряде под Могильным холмом дед соорудил из нее канал для Черных Железных Богов, при этом у нее получилось призвать Хранимых. Она твердо решила заняться этой темой. Переговорить с Рамигос, заполнить мозг фактами, железной определенностью – и не оставить места, где мог бы угнездиться страх.

Джалех снова изучающе уставилась на Эладору и забормотала молитву. Потом вздохнула, покачала головой и сказала:

– Как найду Алика, сразу его пришлю, – и убралась в свое ветхое пристанище. Эладора опять осталась одна, ей было неуютно. Ребенком Эладора подхватила лихорадку и едва не умерла; мать сутки напролет сидела у ее постели, ухаживала и следила, при этом практически не замечая саму дочь. Смотрела с безжалостной решимостью, словно Эладора была лишь равниной, на которой материнская воля сошлась в бою с лихорадкой. Что-то от той стали имелось также и во взгляде Джалех.

Спустя короткий срок Барсетка прискакала обратно, ведя за собой непримечательного мужчину. Самый обычный, средних лет, он нес скатанные в рулон плакаты и ведерко клейстера. Загар подсказывал, что мужчина провел много времени в землях солнечнее Гвердона. Зато голос у него мягкий, на удивление приятный, со смешливой ноткой – ей это показалось очаровательным. Сунув плакаты под мышку, он обменялся с ней рукопожатием.

– Это Алик, – сказала Барсетка. – Он вызвался нам помочь, а сам, не прошло и месяца, как прибыл из Севераста, и я подумала – он как раз тот, кто вам нужен. Алик, Эладора Даттин – одна из ближайших советниц господина Келкина, а еще она ученая, и высокородная дама, и…

– Я всего лишь хочу узнать о видах Нового города на будущее, – пресекла ее Эладора.

Он ухмыльнулся:

– Я здесь давно не бывал. До сих пор не выучил улицы. Но готов предоставить вам свой свежий взгляд.

– Спасибо.

– Минутку, – проронил он, затем повысил голос: – Эмлин! – Бледный мальчишка, худой как швабра, появился из тени дома. Почему-то он напомнил Эладоре о Мирене.

Алик по-отцовски положил мальчику ладонь на плечо.

– Я сейчас займусь делами, хорошо? Есть важная работа. Сумеешь сам пока тут о себе позаботиться?

Мальчишка кивнул.

– И тетя Анна будет ждать тебя вечером к ужину. Если я еще не вернусь, найдешь к ней дорогу?

– Найду.

– Да прольет Нищий Праведник свет на твою тропу. – Алик дал сыну несколько медяков и отправил домой. С дурацкой улыбкой на лице смотрел, как убегает мальчишка.

От дома Джалех Эладора повела их троицу вдоль порта к черте Нового города.

– Давайте начнем с улицы Семи Раковин, – попросила она Барсетку.

– Это скверная часть Нового города. Наши ребята ходили туда вербовать, и на них напали, – предупредила упырица, но препираться не стала. Она изменила повадку: припала ниже к земле, порой ускоряясь на четвереньках. Сняла перчатки и расправила лапы с острыми когтями. Она перескакивала из тени в тень, рыча на каждого, кто обращал лишнее внимание на пару идущих позади людей.

Со своей стороны Эладора проверила пистолетик, спрятанный в сумочке. Он позвякивал об обломок меча, который дал Синтер.

– Вы приплыли из Севераста как беженец? – спросила она Алика.

– Не сразу. Сперва я ездил в Маттаур. Повезло – раньше я торговал и уже знал кое-кого в Гвердоне. Я сумел договориться о провозе. – Вздохнул. – Другим повезло меньше. Тысячи остались брошены. Выжившие в Северасте бросались в воду за каждым кораблем, умоляли увезти их от Божьей войны.

– Барсетка сказала, вы сами вызвались помогать. Что привлекло вас в промышленных либералах?

Алик на миг призадумался, взвешивая слова.

– Вы что-нибудь знаете про раскол?

– Он положил начало войны между Северастом и Ишмирой, верно? – Она читала известия о нем, но это мало что значило. Любые новости о Божьей войне воспринимались как бред безумца.

– Вроде того. Обе страны поклонялись тем же самым богам – Царице Львов, Облачной Роженице, Благословенному Болу. Но их в Ишмире глубоко затянуло войной, а мы проходились только по краешку. Непричастными не были, но, в общем-то, и не воевали. – Они стали подниматься в Новый город по одной из многих витых лестниц. Шесть месяцев назад тут были причалы алхимиков, и суда со всего света приходили сюда закупать устрашающее оружие. Ныне останки тех доков под полусотней футов наколдованного камня, и алхимикам приходится отгружать товар в обычному порту возле людной Мойки. Через каждые пять минут Алик останавливался и клеил предвыборный плакат на любой незанятый участок стены. Дюжина Келкинов взирала сверху вниз на Эладору.

За работой Алик разговаривал:

– А потом боги сошли с ума. Не все разом. Вы наверняка слышали рассказы о чудесах на востоке, о новых святых и уродливых чудищах. Старый уклад начинал рушиться – но трудно сказать, что именно было нарождавшимся безумием, а что чехардой обычных событий. По-моему, боги – наши боги, в Северасте – первыми увидали, что надвигается. И Раскол был их попыткой себя уберечь. Они попробовали разломиться надвое, отделиться, а не оставаться частью зараженного целого. Некоторые из них не сумели. У других получилось. Какое-то время у нас были две Царицы Львов. Но та, что из Ишмиры, оказалась сильней – и не знала пощады.

– Профессор… Он… Один профессор из университета однажды сравнил богов с горящим лесом, а души людей – с деревьями. Выходит, Раскол был вроде пожарной прогалины? – Ей нравился этот разговор. Отчасти потому, что она никогда не удалялась от Гвердона и сама не сталкивалась с Божьей войной, но в основном из-за восхитительной ереси, которую они оба высказывали. Говорить о богах как о квазиприродных силах или феноменах, которыми можно манипулировать, еще столетие назад грозило темницей и смертью на костре – а во многих, менее терпимых, краях, чем Гвердон, запрещено до сих пор. Даже величайшие тайны можно разгадать, классифицировать, одомашнить… А еще этот разговор очень, очень бы разозлил Эладорину матушку, что добавляло пикантности.

Алик кивнул:

– Похоже на то. Но прогалина оказалась не расчищена. Выражаясь вашими словами, над Северастом по-прежнему веяли искры. Противоборство началось на небесах, а потом захватило и царство смертных. И город сгорел. – Его руки работали быстро и точно.

Он разгладил плакат, отступил и полюбовался на проделанный труд.

Они обошли одно здание, отмеченное знаком Хранителей. Снаружи стояли немногочисленные прихожане, среди них ходили священники в рясах, раздавали милостыню и осеняли благословеньями. И заодно выдавали бумажные банты – цеплять на одежду в поддержку церкви на выборах.

Тут же стояли охранники в старомодных доспехах. Они злобно скривились на Барсетку, та зашипела и перебралась на другую сторону улицы. Эладора двинулась за ней, но Алик взял ее за руку и подвел поближе к толпе.

Здесь, прямо на улице, горела жаровня. Очередной жрец подкинул полено на угли и завел молебен сафидистов. Он воздевал руки и призывал Хранимых Богов снизойти к пастве и даровать им свою милость. Лицо пылало экстазом, глаза светились и пучились, когда он молил о богоявлении. Он тянул руки к самому огню, на коже даже вздулись волдыри, но ничего не случилось. Боги не ответили на молитву. «А моей маме ответили», – подумала Эладора. Но Алина Хамбер, та, что была их величайшим воителем, не просила о занебесном благе – ее выбрали наугад в захудалой деревне, будто на нее упала случайная искра. «Наши Хранимые Боги – придолбаны наглухо. На инстинктах, на рефлексах, и ни одной мысли наперед».

Алик прошептал:

– У Хранителей таких храмовых миссий с полдюжины. Суп и хлеб новообращенным. Для тех, кто спасся от Божьей войны, самое то – добрые боги вместо бешеных. Но боги Севераста были нам друзьями и родными; не всякий готов их отвергнуть.

Он указал назад, и с этой высоты на холме перед ними раскинулся весь Гвердонский залив целиком, со шхерами и крепостями, с гаванью, до того заполненной кораблями, что казалось, будто город растекся по воде на милю вперед.

– Если прогалины оказалось мало, чтобы отделить богов Севераста от безумия Ишмиры, то океан, наверно, должен помочь.