Текст книги "Заговор против Гитлера. Деятельность Сопротивления в Германии. 1939-1944"

Пий XII как будущий посредник

Теперь о плане, подготовленном и реализованном группой Ганса Остера при широкой поддержке и руководстве со стороны Людвига Бека, который был, безусловно, наиболее серьезным и важным из всего сделанного оппозицией в тот период; при этом следует отметить, что тогдашняя обстановка весьма благоприятствовала реализации этого плана.

Вместе с Донаньи, опираясь на поддержку со стороны Бека, Остер разработал план по привлечению в качестве посредника для переговоров между оппозицией и западными державами одного из самых влиятельных и авторитетных людей в Европе. Речь шла о только что избранном папе римском – Пие XII. То, что Остер, Донаньи и Бек были все трое протестантами, ничуть не мешало их замыслу[57]57
  Сам Остер был сыном священника, а вот личная религиозная привязанность Донаньи была усилена его женитьбой на сестре известного и уважаемого пастора Дитриха Бонхоффера.


[Закрыть].

Действительно, если бы они были католиками, им могли бы поставить в вину попытки укрепить таким образом позиции своей церкви. С какой стороны ни посмотреть, выбор Ватикана в качестве посредника был плодом серьезного и всестороннего анализа, основанного на предельно реалистичной оценке ситуации. В течение нескольких столетий не было главы Ватикана, судьба которого была столь тесно связана с Германией, как Пий XII. Когда будущий папа – тогда архиепископ Еугенио Пачелли – был в 1917 году назначен нунцием в Мюнхен, он сразу же продемонстрировал такт и здравомыслие в ходе переговоров о возможном посредничестве Ватикана и лично папы римского в налаживании контактов между «центральными державами» и Антантой. С 1920 по 1929 год он был нунцием в Берлине. Будучи с 1930 по 1939 год государственным секретарем Ватикана, он уделял столько же времени вопросам, связанным с Германией, сколько всем другим вопросам, входившим в его компетенцию. Его осведомленность в германских делах была столь велика и сама тематика столь ему близка, что, став главой Ватикана, он оставил эти вопросы исключительно в своей личной компетенции[58]58
  В своем сообщении в германский МИД, направленном 13 марта 1939 года, посол Германии в Ватикане Диего фон Берген писал: «Из достоверных источников стало известно, что все вопросы, связанные с Германией, папа оставил за собой». Вернувшись из Ватикана, кардинал Мюнхена фон Фольхабер сообщил своему политическому советнику монсеньору Нехауслеру, что новый папа просил передать наилучшие пожелания и приветствия, что он просил продолжать поддерживать с ним контакт и подробно информировать его об обстановке в Германии, а также что «все вопросы, связанные с Германией, он оставляет в своей компетенции».


[Закрыть].

На любом посту в Ватикане Пачелли показал себя настоящим королем дипломатии – благоразумным, сдержанным, заслуживающим доверия и твердо стоящим на почве реальности. Одним из тех, кто восхищался его дипломатическими талантами, был премьер Пруссии Отто Браун, который вел переговоры с Пачелли, когда тот был нунцием. Как свидетельствует Браун, можно было получить «эстетическое удовольствие», наблюдая за тем, с какой «твердостью и гибкостью ума» будущий папа отстаивал интересы Ватикана[59]59
  Эта положительная оценка тем дороже, что Браун, с кем Пачелли вел переговоры в 1929 году о заключении конкордата, имел репутацию политика очень твердых взглядов и убеждений, здравого и рассудительного, который всегда ясно и четко выражал свою точку зрения и называл вещи своими именами.


[Закрыть].

Пачелли имел репутацию человека, обладающего холодным и трезвым рассудком и критическим умом; он испытывал буквально физическое отвращение к любым преувеличениям и искусственному сгущению красок. Внешне он казался недоступным, холодным и сдержанным; скорее всего, в глубине души он был очень одиноким человеком, не подверженным внешнему влиянию; все решения предпочитал принимать, лишь все тщательно продумав и взвесив. Поэтому, наверное, он предпочитал твердо отстаивать именно то, в глубинной правоте чего был искренне убежден.

Для Остера и его сторонников помимо личных качеств папы ничуть не меньшее значение имело и то, что он действительно благожелательно относился к немецкому народу и искренне желал ему добра, что создавало хорошую почву для успешного сотрудничества. И в этом оппозиция совершенно не ошиблась. В июне 1945 года, пройдя сам через то, что у других вызвало бы сильнейший антинемецкий настрой, Пий XII отвечал яростным критикам немцев, что на своем личном опыте убедился, «сколь много ценного и хорошего есть в этом народе». Позже, на церемонии утверждения фон Галена на только что созданном посту кардинала, он сам поднял его с колен, прошептав ему при этом: «Боже, защити Германию».

Однако утверждения о том, что папа Пий XII был «прогермански настроен», будь то в своих взглядах или в той политической линии, которой он придерживался, совершенно не соответствует действительности и противоречит фактам. Столь же ошибочно искать немецкие корни в тех культурных и духовных ценностях, которым он был привержен. Они скорее уходили корнями во французскую почву.

Выбор его кандидатуры в 1917 году на пост нунция в Мюнхене объяснялся как раз тем, что взгляды Пачелли расценивались не как прогерманские, а как прямо противоположные. Монсеньор Пачелли, которому тогда было 41 год, в то время был секретарем государственного секретаря Ватикана Пьетро Гаспарри. Тогдашний посол Англии в Ватикане сэр Генри Говард охарактеризовал будущего папу как человека во всех смыслах слова очень полезного для союзников и «единственного человека в Ватикане, которому можно полностью доверять».

Сэр Генри и его семья были убеждены, что курия Ватикана отправила Пачелли в Мюнхен в «церковную ссылку», чтобы он был подальше от Ватикана и чтобы таким образом устранить влияние Антанты и проантантовские симпатии в высших сферах «священного престола»[60]60
  Дочь сэра Генри Джесси Говард писала своему племяннику Францу фон Рекуму в письме, датированном 10 декабря 1950 года, в частности, следующее:
  «Монсеньор Пачелли, каким мы его знали, придерживался абсолютно просоюзнических взглядов. Он даже был постоянным читателем газет «Таймс» и «Темпс». Все в Ватикане относились к этому отрицательно и были исполнены решимости удалить Пачелли из Рима. Им это удалось, поскольку Бенедикт XV не был слишком умен и им в значительной степени управляла клика Ватикана. Пачелли, в значительной степени вопреки своему желанию, был направлен нунцием в Мюнхен».


[Закрыть].

Что же касается того, каковы были истинные намерения Третьего рейха по отношению к католической церкви, то у папы на этот счет уже давно не было никаких иллюзий. Надежные источники сообщили ему о высказываниях Гитлера во время его выступления перед будущими руководителями молодежных подразделений СС, обучавшимися в специальном центре подготовки в Сонтхофене. Гитлер кричал, что, если католическая церковь посмеет стать у него на пути, он раздавит ее «как гадину»[61]61
  Один из молодых эсэсовцев, проходивших обучение в этом центре, будучи католиком, счел своим долгом рассказать о высказываниях Гитлера; спустя несколько дней, как сообщалось, он «выпал» из поезда вместе со своим товарищем, придерживавшимся аналогичных взглядов.


[Закрыть].

Собственные источники Остера заверили его в антинацистских настроениях папы. В то же время сами нацисты лишь отдаленно догадывались об этом. В принципе трудно сказать, каким было их отношение к новому главе Ватикана. Его любезность, дипломатичность и осмотрительность резко контрастировали с бурным темпераментом и резкими высказываниями его предшественника, поэтому казалось, что иметь с ним дело было гораздо легче[62]62
  «Пий XII, – писал бывший заместитель государственного секретаря Ватикана кардинал Тардини, – был по натуре кроток и даже робок и застенчив. У него не было характера бойца. Этим он отличался от своего выдающегося предшественника».


[Закрыть].

Будучи государственным секретарем Ватикана, Пачелли часто сглаживал острые углы и не давал разгораться конфликтам, вызванным слишком откровенными и резкими высказываниями его начальника, который делал их подчас весьма бурно и эмоционально. Так, именно это ему удалось после неосторожных и просто неподобающих замечаний, сделанных тогдашним папой паломникам из Германии. С другой стороны, Бонифацио Пинатти, посол Италии в Ватикане, слишком преувеличивал, называя Пачелли «кардиналом, предпочтительным для Германии».

Нет оснований считать, что Берлин поддерживал кандидатуру Пачелли на должность папы. Немецкий посол в Ватикане Диего фон Берген был проинструктирован «учитывать известное отношение бывшего кардинала Пачелли к Германии и национал–социализму», когда тот будет выступать с протокольным приветствием в связи с вступлением папы в должность. Ему были даны указания, чтобы это приветствие «не было особенно теплым».

Посол, однако, подчеркнул, что после смерти Пия XI «безусловно наблюдается уменьшение напряженности» между Германией и Ватиканом и что это «вселяет надежду на то, что разногласия и различия во взглядах между Ватиканом и Германией будут в конце концов преодолены».

Письмо, уведомляющее о вступлении его в должность, которое новый глава Ватикана отправил в официальный Берлин, было, как отмечал Берген, «значительно более дружественным», чем аналогичное послание, направленное Пием XI президенту Германии Эберту в 1922 году.

В подобных обстоятельствах нацистские руководители меньше всего могли предположить, что новый папа рискнет проводить ту линию, которую предложила ему оппозиция. Оглядываясь назад, можно утверждать, что решение папы сотрудничать с оппозицией было делом действительно из ряда вон выходящим. Поскольку на такой шаг пошел человек, которого считали «слишком большим дипломатом», единственным объяснением этому, наверное, являлось то, что Пачелли почувствовал наступление такого исторического момента, который дает уникальный шанс для государственного деятеля предпринять необходимые действия.

Для работавшей в условиях глубокой конспирации оппозиции помимо личных качеств и убеждений нового главы Ватикана было крайне важно и то, что он лично знал некоторых лидеров оппозиции, особенно генерала Бека и адмирала Канариса. Пачелли разделял страсть генерала и адмирала к верховой езде и время от времени совершал с ними по утрам прогулки верхом.

Особенно важным для оппозиции было то, что группу, искавшую контактов с Ватиканом, возглавлял Бек. Судя по всему, во время верховых прогулок Пачелли видел и Остера, но считал последнего всего лишь подчиненным Канариса, который сообщал лишь то, что считал нужным адмирал.

Таким образом, Пий XII получил возможность составить представление об оппозиции, ее взглядах, а также характере и масштабе деятельности, то есть о том, сколь важную роль она играет внутри Германии; это он довел до сведения англичан. Речь шла не просто об уверенности в честности и искренности намерений обеих сторон. Пий XII был реалистом, его долгий жизненный опыт выработал в нем привычку смотреть на вещи критически и с изрядной долей скептицизма; у него также выработалось особое чутье на то, что политически осуществимо, а что нет. Он не хотел тратить время на изучение тех планов, какими бы привлекательными они ни были, если не было реальных оснований, гарантирующих их осуществление.

Господин из Мюнхена

Наконец, для оппозиции было очень важно, чтобы тот, кому она поручила бы передать в Ватикан свои предложения, был там хорошо известен и находился на хорошем счету. Никому хотя б на миг не приходило в голову рассматривать в качестве кандидата нунция Ватикана в Берлине архиепископа Чезаре Орсениго – об этом не могло быть и речи по определению. Ведь архиепископ имел репутацию профашистски настроенного, «мягко» относящегося к национал–социализму; поэтому доверять такому человеку подобные поручения было бы делом весьма сомнительным.

Выбор пал на немца, который, как казалось, идеально подходил для этой роли. Им был 41–летний Йозеф Мюллер, мюнхенский адвокат, который длительное время был одной из ключевых фигур в сопротивлении, которое оказывала католическая церковь Германии нацистскому режиму, пытаясь противостоять постоянному давлению, которое на нее оказывалось. Мюллер являлся видным деятелем Баварской народной партии до того, как она была распущена в 1933 году, и был близок к Генриху Гельду, последнему премьер–министру Баварии времен Веймарской республики. Всю свою смекалку в деловых и юридических вопросах, все свои связи и знания он отдавал служению католическим учреждениям и организациям, которые находились в настоящей нацистской осаде. Епископы, женские монастыри, монашеские ордена и религиозные журналы обращались к нему с последней надеждой, чтобы получить помощь и добрый совет. Мюллеру часто ошибочно приписывают то, что он был другом и политическим советником влиятельного мюнхенского кардинала фон Фулхабера, хотя сам Мюллер никогда на это не претендовал. У него, однако, были очень тесные отношения с тем, кто на самом деле занимал это положение, – с монсеньором Иоганном Нехауслером, являвшимся политическим референтом (экспертом и помощником по политическим вопросам) Фулхабера. Мюллер был советником Нехауслера, который его очень высоко ценил, и они виделись практически каждый день.

Как говорили, у Мюллера были настолько близкие отношения с Еугенио Пачелли, что в свою бытность государственным секретарем Ватикана будущий понтифик лично венчал Мюллера во время церемонии бракосочетания последнего, проходившей в склепе собора Святого Петра. Бракосочетание действительно проходило именно там, однако церемонию венчания проводил другой священнослужитель. К счастью для Мюллера, о том, что венчание вел именно Пачелли, говорили столь часто, что к этому стали относиться, как к непреложному факту, и именно это позволило Мюллеру избежать казни в последние дни Третьего рейха[63]63
  По мнению Мюллера, эта «басня» спасла ему жизнь, поскольку нацисты рассчитывали использовать его в качестве заложника для оказания давления на Ватикан. На самом деле церемонию венчания проводил Нехауслер.


[Закрыть].

Однако бытовавшее преувеличенное мнение о тесных отношениях Мюллера с папой было не так уж далеко от истины. Мюллер не только оказывал услуги католическим учреждениям и организациям в Германии; его также часто приглашали для оказания помощи руководители религиозных орденов, штаб–квартиры которых были расположены в Риме. Причем приглашал его и лично Пачелли, бывший тогда государственным секретарем Ватикана; с ним Мюллер познакомился и находился в определенном контакте, когда тот был еще нунцием Ватикана в Мюнхене. Именно Мюллеру было поручено «вразумить» кардинала Вены Иннитцера, когда этот политически наивный священнослужитель, который более чем кто–либо из его коллег был не от мира сего, позволил ввести себя в заблуждение прожженному цинику Гитлеру во время захвата Австрии (аншлюса). Пачелли также попросил Мюллера посетить практически всех австрийских епископов и объяснить им, к каким опасным и поистине бедственным последствиям для церкви приведет установление контроля Третьего рейха за католической епархией. Для того чтобы придать этим поездкам максимально религиозный характер, Мюллера сопровождал тот или иной представитель церкви, в частности аббат Меттена, монсеньор Нехауслер или отец Иоганн из монастыря в Эттеле.

Также время от времени Пачелли просил Мюллера изложить свои взгляды на основные направления внешней политики Гитлера[64]64
  В 1936 году Мюллер предупредил, что в этой политике наметился опасный устойчивый крен в направлении, ведущем к войне; он повторил это предупреждение в 1938 году, подчеркнув при этом, что война начнется с молниеносного нападения Германии на выбранную жертвой страну.


[Закрыть].

Йозеф Мюллер родился в крестьянской семье в Баварии; его происхождение оказывало существенное в ряде аспектов влияние на его жизнь и профессиональную деятельность. Он обладал острым и хорошо подвешенным языком; его ум был живым и очень подвижным, поэтому в разговоре Мюллер часто перескакивал с одной темы на другую. Было время, когда его поистине неистощимое жизнелюбие вызывало даже некоторую опаску со стороны окружающих; с годами, правда, этот «недостаток» поубавился. На Первую мировую войну он ушел добровольцем, воевал на передовой в пехоте, был командиром взвода. В политике был жестким и прямолинейным, настоящим политическим бойцом, вышедшим из народа. От имени подобных людей на словах действовали нацисты, претендуя на обеспечение их интересов, поэтому они чувствовали себя крайне неловко и раздраженно, когда именно «люди из народа» становились их политическими противниками. Мюллера часто называли «буйвол Джо», однако этот «псевдоним» объяснялся совсем не тем, что Мюллер обладал какими–то гигантскими размерами, как пишут некоторые авторы, или что он родился в деревне Оксенфурт, название которой можно перевести с немецкого как Буйволово.

На самом деле Мюллер был довольно невысокого роста и не имел никакого отношения к деревне Оксенфурт, которая находилась в доброй сотне километров от того места, где он действительно родился, – Штайнвайзен, в Верхней Франконии. Что же касается его прозвища, то, как он сам вспоминает, так стали называть его, поддразнивая, школьные однокашники после того, как случайно увидели, как он управляет упряжкой, запряженной волами, – Мюллер таким образом подрабатывал, чтобы обеспечить себе возможность учиться в школе и получить среднее образование.

Его активная деятельность против нацистов в рядах оппозиции внутри абвера, а также его стойкость, когда он не выдал никого из своих товарищей и отказался признать вину за собой или кем бы то ни было другим в ходе более чем двухсот допросов, которым он был подвергнут после ареста весной 1943 года, говорят о том, что он обладал действительно железными нервами и чрезвычайно сильным характером. Именно поэтому он смог выдержать оказываемое на него мощное давление, которое сломило тех, кто обладал более хрупкой натурой, в частности Герделера, ставшего давать признательные показания. Он вызвал невольную тайную зависть и восхищение тех, кто его допрашивал; в официальном заключении, сделанном на основании его допросов, Мюллер был охарактеризован как «исключительно умелый, цепкий и хваткий человек, действующий в традициях иезуитской школы».

Подобная оценка может быть расценена как комплимент, поскольку в пособиях для сотрудников СС Общество иезуитов приводилось в качестве примера эффективной работы и верности долгу.

Доверенное лицо Пия XII

Помимо тесных отношений с папой и расположения с его стороны, Мюллер также имел много друзей и знакомых как во многих кругах Ватикана, так и во многих церковных учреждениях Рима. У него были весьма близкие и доверительные отношения с монсеньором Людвигом Каасом, бывшим руководителем германской Партии центра, а впоследствии попечителем собора Святого Петра; он был одним из немногих, у кого были ключи от личных покоев папы. Через Кааса Мюллер время от времени консультировал Ватикан по экономическим вопросам.

Однако наиболее важным было то, что в последнее время расширились и углубились отношения Мюллера с преподобным Робертом Ляйбером из Общества иезуитов, который являлся главным личным советником и доверенным лицом Пия XII.

Отец Ляйбер поступил на службу к будущему папе в 1924 году и оставался рядом с понтификом вплоть до самой его смерти, встречаясь с ним два–три раза в день, особенно когда папа находился в Риме.

Отец Ляйбер никогда не был личным секретарем папы, как об этом часто говорили; он не занимал какого–либо официального поста, но выполнял те задания и оказывал те услуги, о которых его просили.

В течение 34 лет он был правой рукой Еугенио Пачелли и, как и большинство тех, кто работал рядом с этим очень строгим и требовательным в человеком, беззаветно отдавал работе всего себя, трудясь исключительно добросовестно и упорно. Сменивший Пия XII Иоанн XXIII, должным образом оценивая труд отца Ляйбера, предложил ему красный головной убор кардинала, а Ляйбер, что было также характерно для него, от кардинальского сана отказался[65]65
  Насколько Роберт Ляйбер пытался всячески «откреститься» от того, что он являлся «обожателем его преосвященства», настолько же ему было трудно, с учетом занимаемого им положения, не вызывать пересудов среди членов ватиканской курии, большинство из которых были итальянцы, о его «прогерманском настрое». Ходили разговоры, что сразу после смерти Пия XII Ляйбер «вылетит из Ватикана». Однако все оказалось как раз наоборот; и новый папа Иоанн XXIII с присущим ему благородством в благодарность за верное служение, которому Ляйбер посвятил всю жизнь, предложил ему титул кардинала. Иоанн XXIII при этом также хотел, чтобы кардиналом стал представитель Общества иезуитов; поэтому он назначил на этот пост кардинала Беа после того, как Ляйбер взял самоотвод и попросил его на этот пост не назначать.


[Закрыть].

Хотя Ляйбер был немцем, выходцем из Бадена и ему нередко приходилось заниматься вопросами, связанными с Германией, в постоянный круг его обязанностей германская тематика не входила. Ляйбер соединял в себе ощущение мягкости, уступчивости, даже слабости с умением ненавязчиво, гибко и «упруго» отстаивать свою точку зрения. Это был очень живой и утонченный человек; в его доброй улыбке читалась вселенская мудрость, и в то же время она носила оттенок беззлобной насмешливости и легкого, едва уловимого сарказма. Отец Ляйбер, хотя он был бы, наверное, последним, кто бы с этим согласился, напоминал в известном смысле уменьшенную копию своего августейшего руководителя – их основными качествами были сдержанность, даже замкнутость и благоразумная осторожность, которые были переплетены между собой; эта комбинация их качеств была следствием того, что им в течение длительного времени приходилось заниматься вопросами государственной важности. При этом, как ни удивительно, отец Ляйбер не раз ясно и четко говорил то, что думал, и называл вещи своими именами.

Посланец Остера

Когда Остер от имени адмирала Канариса пригласил Мюллера в Берлин, он был хорошо информирован о многочисленных контактах этого уроженца Баварии в Риме. Судя по всему, Остер самым тщательным образом прошелся по всей своей сети в поисках наиболее подходящей кандидатуры для посланца оппозиции в Ватикане; этот поиск он вел очень въедливо и напряженно. Мюллер был ему рекомендован берлинским адвокатом Этшейтом, который был другом и своего рода доверительным лицом Гальдера, а также Вильгельмом Шмидхубером, мюнхенским бизнесменом и офицером запаса, прикомандированным к абверу.

Мюллер, которому ничего не было известно о его новых начальниках, кроме их имен, был очень удивлен, когда при посещении им штаб–квартиры абвера на Тирпиц–Уфер его приняли Остер и Донаньи, а не Канарис, с кем у него и была назначена встреча[66]66
  Канарис, вероятнее всего, «появился на сцене» позднее. Характерно, что Этшейт рекомендовал Мюллера именно Канарису, а тот уже передал эту информацию Остеру. Действуя в своем традиционном стиле, Канарис предпочел «дергать за ниточки» из–за кулис, не обнаруживая себя открыто.


[Закрыть].

«Мы знаем о вас гораздо больше, чем вы о нас» – было первое, что услышал Мюллер от Остера. Остер продемонстрировал, сколь хорошо он осведомлен о неприятии Мюллером национал–социализма, о его долгих и серьезных усилиях по защите католической церкви от притеснений нацистов, а также о характере его контактов в Ватикане. «Центральное подразделение абвера, – раскрыл карты Остер, – является также центром военной оппозиции, возглавляемой генералом Беком». В случае согласия Мюллера стать офицером запаса абвера он автоматически попадет в ряды оппозиции. Его единственным начальником будет генерал Бек.

«Для нас, – сказал Остер, – указания генерала Бека равносильны приказу». Мюллер, объяснил Остер, будет формально приписан к отделению абвера в Мюнхене, но никакой текущей работы по линии военной разведки он выполнять не будет, будет выведен из действующей иерархии командования, то есть не будет получать ни от кого никаких приказов. Ни Остер, ни Канарис не будут также давать ему задания «для вида», которые он не должен будет выполнять. Его единственная и главная задача заключается в том, чтобы установить через Ватикан контакты с Англией и постоянно их поддерживать; этот канал контактов имеет исключительно важное значение для оппозиции. Его назначение в абвер значительно облегчит Мюллеру необходимые передвижения. О том, насколько это окажется важным для него, Мюллер узнал позднее, когда ему стало известно об инструкции, направленной из высших органов РСХА, объединявшей все полицейские и специальные службы нацистской Германии, соответствующим госучреждениям в Мюнхене, в которой говорилось, что Мюллер не может получить разрешение на выезд из Германии без согласия РСХА. Об этом Мюллер узнал лишь после войны, когда один из его знакомых госслужащих подарил ему в качестве сувенира досьевую карточку, на которой была зарегистрирована эта инструкция. «Крыша» абвера, подчеркнул Остер, также поможет ему не попасть в лапы СД: «В этом случае СД до вас не доберется»; однако, конечно, все равно его миссия связана со значительным риском: «На войне многие должны рисковать своими жизнями. Мы рискуем своими ради достижения мира». В заключение Остер предложил заключить на взаимной основе доверительное соглашение: 1) Каждый ни на минуту не будет расставаться с мыслью: «Или Гитлер или мы!»; 2) если кого–либо из них поймают, он пойдет на виселицу один, не выдав никого из своих товарищей. Эта мужская договоренность была скреплена крепким рукопожатием.

Мюллер после этого был назначен обер–лейтенантом и приписан к отделению абвера в Мюнхене. Пришлось немало потрудиться, чтобы найти подходящие обоснования для откомандирования его в Рим, куда он должен был ездить в краткие командировки на постоянной основе.

Канарис сообщил своему непосредственному начальнику Кейтелю, что поездки Мюллера в Ватикан были необходимы для того, чтобы использовать контакты последнего в Ватикане для сбора информации о происходящем в Италии. Поскольку у Кейтеля всегда были сомнения о надежности итальянцев и подозрения в отношении их политики, это объяснение Канариса, что называется, попало в точку.

В абвере Мюллеру также указали на то, что он должен самым внимательным образом собирать информацию относительно настроя союзных держав по поводу заключения мира. В конце каждого своего сообщения Мюллер должен был размещать раздел «Текущие возможности по заключению мира»; именно содержание этого раздела передавалось для изучения Беку. В то же время наличие такого раздела было своего рода страховкой на тот случай, если это сообщение попадет во враждебные руки.

Очень важно точно выяснить, когда именно Мюллер прибыл в Рим и когда Пий XII согласился быть посредником для содействия заключения соглашения между официальным Лондоном и оппозицией. Ведшаяся в сентябре 1939 года польская кампания еще продолжалась, когда Мюллер начал свою работу в Риме и впервые встретился с отцом Ляйбером, для того чтобы заручиться согласием папы на предложение оппозиции. Он вспоминал, как они сидели вместе с монсеньором Каасом и Шёнхоффером в маленьком винограднике рядом с часовней в Кво–Вадис, расположенной в некотором отдалении от Аппиевой дороги, и обсуждали ход польской кампании, которая тогда стремительно разворачивалась. Мюллер навряд ли мог находиться в Риме по каким–то другим делам, поскольку, если бы он обратился за загранпаспортом не по линии абвера, ему бы его просто не выдали. Все, что он помнит об этом, возможно, самом драматическом периоде его жизни, говорит о том, что описываемые события не могли происходить позднее конца сентября 1939 года.

Однако, сильно противореча Мюллеру в этом вопросе, отец Ляйбер столь же убедительно и ясно вспоминал, что впервые он сообщил папе новость о прибытии Мюллера в Рим с соответствующим предложением от оппозиции, когда Пий XII находился в Ватикане, а не в своей летней резиденции в Кастел–Гандолфо. График личных передвижений и встреч папы неопровержимо свидетельствует, что в 1939 году он вернулся в Рим из своей летней резиденции не ранее 31 октября. Если бы отец Ляйбер узнал от Мюллера информацию о цели его приезда в конце сентября – начале октября, он никогда бы не стал ждать месяц, перед тем как сообщить об этом папе, – ведь важность этой информации была подтверждена и тем, что папа дал на сделанное предложение немедленный положительный ответ.

Отец Ляйбер говорил об этом столь убежденно и настойчиво – причем на протяжении восьми лет общения с автором – что, казалось, не было никаких оснований сомневаться в сказанном; однако целый ряд не менее убедительных свидетельств показал, что отец Ляйбер все же ошибся. Имеющиеся данные показывают, что предложение оппозиции впервые было передано примерно в те сроки, о которых говорил Мюллер, а ответ папы был получен в середине октября 1939 года. Тот эпизод в Ватикане, о котором с такой точностью вспоминает отец Ляйбер, вероятно, имел место на каком–то более позднем этапе уже начавшихся контактов.

Помимо свидетельств самого Мюллера, твердо придерживавшегося именно этих сроков, в распоряжении автора имеется также свидетельство следователя СД Вальтера Хаппенкотена, которое он огласил на суде над ним, состоявшемся в 1951 году. В ходе этого процесса выяснялась та роль, которую сыграл как обвинитель Хаппенкотен в решении ускоренных судов, отправивших на смерть Донаньи, Остера и Канариса, а также та информация, которую сообщил Хаппенкотен в ходе личных бесед с автором этой книги. Следует иметь в виду, что помимо того, что Хаппенкотен обладал исключительной памятью, он также крайне тщательно изучил в ходе расследования покушения на Гитлера в июле 1944 года захваченные документы оппозиции. Во многих аспектах он был лучше знаком с содержанием этих документов, чем те члены оппозиции, у которых они ранее хранились, или те, кто готовил эти документы за пять лет до этого. У Хаппенкотена не было никаких причин давать искаженную информацию по этому вопросу; наоборот, он был заинтересован быть как можно более точным.

Хаппенкотен подтвердил, что, согласно документам, первый визит Мюллера в Рим состоялся в конце сентября – начале октября 1939 года. Хаппенкотен обнаружил записку, написанную рукой Донаньи, в которой говорилось, что Мюллер вернулся в Германию из Рима 5 октября 1939 года.

Эта дата логична и с точки зрения происходивших тогда внутренних событий в Германии; ведь незадолго до этого – 27 сентября 1939 года – Гитлер объявил о своих планах наступления на Западе. Именно лишь в тот период, когда ОКХ был охвачен возмущением, протестом и бунтарскими настроениями, Бек и Остер могли иметь основания надеяться на то, что получение соответствующих заверений от Англии поможет подтолкнуть выступление против нацистского режима. Также именно в то время Остер принял решение перейти свой собственный Рубикон и сообщил о далеко идущих последствиях предпринятого им шага своему другу Сасу. Поэтому утверждение, что именно в это время он решил направить соответствующее предложение Англии через Ватикан, имеет основание.

Поездка Мюллера в Рим, кульминацией которой стало его возвращение в Берлин 5 октября 1939 года, имела целью провести зондаж среди ближайших помощников Пия XII. Вначале Мюллер встретился с монсеньором Каасом и спросил совета, как лучше выйти на понтифика. Бывший лидер германских центристов посоветовал ему сделать это через отца Ляйбера, который обладал тем безусловным преимуществом, что имел постоянный доступ к папе по всякого рода текущим вопросам.

Мы не знаем точно, когда Мюллер вновь посетил Рим; однако Хаппенкотен, основываясь на изучении архива Донаньи, указывает, что Мюллер вернулся в Рим 18 октября 1939 года. В этом же обнаруженном в архиве Донаньи документе говорилось, что папа согласился выступить в роли посредника, а также содействовать заключению мира «на благоприятных для Германии условиях», при условии что Гитлер будет отстранен от власти.

Весть о том, что Мюллер вернулся с добрыми новостями, стремительно распространилась в кругах оппозиции в Берлине и Цоссене. Через два дня об этом узнал и Гроскурт, который записал в своем дневнике 20 октября 1939 года: «Папа очень заинтересовался (стать посредником в заключении мира) и считает, что почетный мир возможен. Лично заверил, что не допустит, чтобы Германия вновь стала жертвой аферы, подобной той, что произошла в Компьенском лесу. Однако при обсуждении возможностей заключения мира неизменно твердым условием с его стороны является отстранение Гитлера». То воздействие, которое оказало на Остера и его окружение привезенное Мюллером сообщение, отразилось в том, что в докладной записке, подготовленной Остером и Донаньи две недели спустя, была сделана ссылка на начало переговоров через Ватикан.