Текст книги "Стальная Крыса. Золотые годы"

Глава 5

Как только мы оказались на борту лайнера, которому выпала честь доставить нас в Феторрскорию, эйфория от последнего представления Великого Гриссини испарилась. Мы так и не решили одну из серьезнейших проблем. Должно быть, Анжелина увидела мой злобный оскал. Она попыталась меня развеселить, но ничего путного из этого не вышло. В моей черепной коробке плясали мысли о свинобразах. Да разве могу я допустить, чтобы исчезло одно из этих чудесных созданий, даже будь оно в моем распоряжении?

– Что скажешь о бокале шампанского перед ланчем?

Из моего пересохшего горла вырвался хрип, и Анжелина похлопала меня по руке.

– Да, милый.

– Тогда – в «Звездный бар»!

Тут пискнуло сигнальное устройство коммуникатора и засветился экран.

– Ну конечно, – фыркнул я и состроил кислую мину своему отражению в зеркале. Это было несложно – я как раз причесывался. – Сейчас нам прочтут нуднейшую лекцию о применении спасательных средств.

– Ошибаешься, – возразила подошедшая к экрану Анжелина. – Это от Джеймса. Ниже все подробности. Он договорился, чтобы нас встретили, как только пройдем таможню. Некто Игорь, владелец грузовика. Игорь знает, куда нам надо ехать. Еще Джеймс желает удачи и всего наилучшего.

Она нажала кнопку принтера, и машина выдала распечатку.

– Он подготовил для нас полное расписание.

– Наш мальчик! – с любовью и воодушевлением отозвался я. – А сейчас – шампанского!

«Звездный бар» вполне оправдывал свое название. Потолочным сводом служил огромный хрустальный купол, за ним раскинулась космическая тьма в желтую крапинку. Впрочем, я очень сомневался, что в корпусе звездолета прорубили окно только для того, чтобы пассажиры имели удовольствие посмотреть на космос. Нет, это был фокус, и не из плохих. Мы попивали шампанское и строили планы. Я делал заметки на листе с посланием от Джеймса. Если звездолет не выбьется из расписания, а законы космической механики позволяют на это рассчитывать, мы прилетим на Феторр всего за день до открытия циркового сезона. Свинобразье ранчо примерно в пятистах километрах от космопорта, еще двести километров до Феторрскории. Если и успеем, то впритык.

– Твоя правда, но что поделаешь?

– Ничего. А потому давай отложим тревоги на потом.

Я сунул лист в карман, осушил бокал и отодвинул бутылку.

– Надо извлечь из полета максимум пользы, то есть постоянно упражняться. Без похмельной дрожи в руках.

– А как же стаканчик перед сном?

– Это святое. Я не намерен записываться в абстиненты.

Дни проходили быстро. Я упражнялся, пока мои пальцы не приобрели змеиную изворотливость. В последние дни перед отлетом Анжелина взяла на себя все покупки. Тогда я не осознавал, сколь хлопотное это дело, – все мое внимание было отдано фокусам. Однажды она появилась из спальни, когда я отрабатывал очень сложную карточную манипуляцию.

– Ну, как тебе? – спросила она.

Я обернулся:

– Ух ты!

Карты порхнули во все стороны. На Анжелине был настоящий шедевр швейного искусства – сногсшибательное алое платье с высокими разрезами на бедрах, глубоким декольте и облегающее везде, где только можно. Я бросился обнять ее, но застыл как вкопанный от ласкового удара кулаком в челюсть.

– А тебе не кажется, что для женщины в моем возрасте оно слишком много открывает?

– Ты в самом подходящем возрасте! – воскликнул я. – Ты шикарная и желанная, и любой зритель мужского пола, достигший половой зрелости, будет пялиться не на меня, а на тебя. Я уже слышу шипение перегретых оргонов[2]2
  Оргоны – гипотетические частицы живительной космической энергии, питающей, по мнению известного психоаналитика Вильгельма Рейха, нервную систему человека (сравн. «ци» и «прана» из цигуна и йоги).


[Закрыть] в зрительном зале.

– А изумрудная тиара – это не чересчур?

– В самый раз. Подчеркивает твою осиную талию.

– Не уверена. – Она проделала перед зеркалом изящный пируэт. – Может, лучше зеленый цвет?

– У тебя есть еще наряды вроде этого?

– А как же!

– Доставь мне удовольствие! Давай устроим дефиле.

Я отложил карты, пододвинул кресло, зажег сигару, налил себе бокальчик белого вина. Анжелина запаслась костюмами для всех фокусов. Зеленый – в пару бурому, как ржавчина, окрасу нашего предполагаемого свинобраза. Черное с красным платье – чтобы ассистировать, когда я буду показывать карточные фокусы. Полуночно-черное – для левитации. Мы чудесно провели время, пока гонг не возвестил начало обеда.

В подобном духе истекли последние дни полета. Пока я пестовал в себе таланты фокусника, супруга доводила до совершенства наряды. Мы хорошо питались, прекрасно высыпались, и я позволял себе лишь бокал-другой вина за обедом.

Мы уже знали, что по прибытии на место назначения свободного времени у нас почти не будет. А значит, надо избежать лишнего стаптывания подметок и распихивания локтями остальных пассажиров. Иными словами, меня ждала дружеская встреча с корабельным экономом.

Им оказался слащавый тип с привычкой то и дело вытирать влажные ладони и скалить в улыбке белоснежные зубы.

– И чем же я могу служить вам, дорогой сэр?

– Советом насчет багажа. Если мы уложим чемоданы заранее, вы возьмете на себя их выгрузку?

– С превеликим удовольствием.

– Значит, если вы получите наш багаж вечером накануне прибытия, ничто вам не помешает выгрузить его в первую очередь?

С этими словами я сунул ему пятьдесят кредитов.

– Сэр, считайте, что это уже сделано. Даю слово, вам не о чем беспокоиться.

– Тогда, если не возражаете, я попрошу вас о дополнительной информации. С кем бы мне поговорить, чтобы мы с супругой получили возможность первыми покинуть этот гостеприимный корабль?

– Со мной, сэр. Высадка пассажиров – в моем веде– нии.

В его потливой ладошке исчезла вторая банкнота.

– Судя по всему, вы часто летаете этим рейсом. Не поделитесь ли опытом ускоренного прохождения через таможенный контроль?

– Как кстати, сэр, что вы завели об этом речь! Мой кузен – сотрудник таможни в космопорте, и я…

У меня основательно полегчало не только в кармане, но и на душе. И я отправился в каюту собирать вещи.

Встреча с бесстыжим взяточником дала плоды – мы первыми сошли по трапу, первыми преодолели таможню, где царил любезный кузен нашего мздоимца, и получили свой багаж нетронутым и непросвеченным. У выхода нас дожидался коренастый субъект в промасленной и мятой спецовке, державший лист бумаги с надписью: «Мистюр Догрыз». Я помахал рукой, и он приблизился.

– Это вы – Догрыз?

– Это я – ди Гриз. С кем имею честь?

– Игорь. Поехали.

Я свистнул, и багаж последовал за нами, а мы – за Игорем на пыльную и дымную улицу. Анжелина фыркнула:

– Мне не нравится это место. А еще мне не нравится наш односложный приятель Игорь.

– Боюсь, вся планета такая. Тут первую скрипку играют добыча природных ресурсов и тяжелая промышленность. Ты разве не заметила в последнем письме Джеймса легкий тон отчаяния?

– Заметила. Пошли поглядим, на чем нас собираются везти. О-о!

И правда, о-о! Нас ждало огромное, обшарпанное, грязное кубовидное нечто о четырех колесах. Когда-то его, несомненно, по ошибке покрасили в розовый цвет. На боку я с трудом прочел под слоем грязи: «Грузоперевозки Игоря. Куда захочешь, туда и доставим».

Я надеялся, что это не пустые слова. Игорь открыл дверцу и затолкал в кузов наш багаж. Потом по лестнице забрался в установленную наверху кабину. Зарычал, залязгал двигатель, выхлопную трубу стошнило зловонным черным дымом. Мои слезящиеся глаза увидели, как из кабины вынырнула рука, приглашающе махнула нам один-единственный раз и снова исчезла. Мы залезли в кабину, уселись на обшарпанное, залатанное сиденье, уставились в грязное ветровое стекло. Где-то внизу скрежетали шестеренки. Грузовик дернулся, затрясся и наконец с грохотом покатил вперед.

– Вы знаете, куда нам надо? – спросил я, стараясь не кривиться при виде унылого ландшафта.

– Угу, – ответил Игорь. Или что-то вроде того.

– Мы едем в Лортби? На свинобразью ферму «Бекон и иголки»?

Очень нескоро дождался я от Игоря утвердительной фонемы. Затем последовала целая речь:

– Грязь возить – вдвойне платить.

Я решил, что это следует перевести примерно так: если вы намерены погрузить в мое транспортное средство нечистоплотное животное, вам следует учесть, что и без того возмутительно высокая плата будет удвоена.

В свою очередь я невнятно буркнул, и на сем наш разговор окончился. Постепенно и с великой неохотой фабрики, дымовые трубы и закопченные стены уступили место невзрачным пустошам. В основном болотистым, декорированным свалками обочинам дороги. Мы с Анжелиной попытались завести легкую беседу, но из этого ничего не вышло. Оставалось лишь подскакивать и качаться на сиденье и отупело разглядывать чахоточные пейзажи. Спустя несколько часов, а может, веков мы свернули с шоссе и разухабистым грейдером миновали дорожный знак, который гласил: «Бекон и иголки». Его дополнял не слишком отвратительно намалеванный геральдический свинобраз. Надпись под ним предупреждала: «Нарушителей права частной собственности расстреливаем на месте».

Ободренный сим посулом теплого приема, я дождался, когда грузовик остановится, и сполз на землю. Со стоном потянулся и направился к большому приземистому строению. Когда я отворял дверь, звякнул колокольчик, и сидящий за столом человек поднял голову. Телосложением и манерами он был ровня Игорю. Я хотел сказать «Доброе утро!», но вовремя одумался и лишь хмыкнул. Он точно так же хмыкнул в ответ.

– Нужен свинобраз, – сказал я.

– Туша? Или разделанный?

– Зачем мне труп? Я приехал за живым свинобразом. Целым и невредимым.

Это застигло его врасплох, и лоб избороздили непривычные морщины. В конце концов он выдал:

– Живьем не продаем.

– А сейчас продадите.

Я катнул к нему по столу монету в сто кредитов. Он ее сцапал и буркнул:

– Противозаконно.

– Я этот закон отменяю.

Вторая монета покатилась следом за первой.

С чудовищным усилием улыбка исказила его гранитные черты. Он с шумом поднялся на ноги и направился к двери. Снаружи ждала Анжелина, ее глаза метали молнии.

– Еще минута в обществе Игоря, и я бы его прикончила. И в налитых кровью глазках я читала взаимную любовь. Его счастье, что нам нужен водитель. У тебя все готово?

– Искренне надеюсь, – ответил я с натужной бодростью. – Я повстречал еще одного балагура, он отведет нас к свинобразу.

Предвкушая встречу с этим чудесным существом, я снова повеселел. Мы не должны забывать, что свинобразы вместе с человечеством покоряли звезды, защищали нас и кормили. Эти гибриды, потомки смертоносно-колючих дикобразов и могучих кабанов, настоящие красавцы.

– Ах, – сказал я, входя в хлев и оказываясь лицом к морде с гигантским хряком.

У Анжелины дрогнули ноздри. Она не разделяла моей любви к свинобразам.

– Поистине, я вижу свинью моей мечты!

При виде нас хряк вздыбил рыжеватые иглы, крошечные глазки сердито заблестели. С клыка скатилась капля слюны.

– Фью-фью-фью, – тихо позвал я. – Ах ты, славная хрюшечка!

Я просунул руку между прутьями решетки и почесал его за ушами. Он загремел иглами, довольно заурчал. Свинобразы обожают чесаться, а до затылка им не достать. Анжелина уже видела меня за этим занятием и никак не отреагировала, зато свинмейстер выпучил глаза и побагровел, как при закупорке коронарной артерии.

– Берегись! Это убийца!

– Не сомневаюсь. Но он суров лишь с теми, кто этого заслуживает. Для всех остальных, то есть для прогрессивного человечества, свинобразы – верные, надежные и даже почтительные друзья. Хо-орошая свинка, – сказал я, любуясь огромной зверюгой.

Ужасно не хотелось уходить, но время поджимало. Как ни красив этот кабан, он не годится для циркового номера. Нам нужен актер поминиатюрнее.

Мы пошли дальше, оставлял позади настороженных свиноматок с поросятами, минуя сотни неуемных пятачков и тысячи острых игл. Когда свернули за угол, я ахнул и замер. Передо мной в загоне стоял самый очаровательный подсвинок на свете. Добродушно блестели глазки-пуговки, дыбом стояли тонкие иглы. Самочка побежала на мой зов, стуча копытцами, и захрюкала от удовольствия, когда я почесал, где нужно.

Мы быстренько поладили с ее хозяином. В его руки перешло еще несколько сотен кредитов, в мои – кусок веревки. Свинка спокойно приняла поводок и послушно засеменила перед нами к машине.

– Чудо-свинка, – сказал я. – Назовем ее Глорианой.

– Это в честь кого же? – вмиг насторожилась Анжелина. – Одной из подружек твоей юности?

– Да бог с тобой! Это имя из легенды, из мифологии. Глориана – богиня скотного двора, ее часто изображали с поросенком на коленях.

– Ты выдумал!

– Ну что ты!

– Джим ди Гриз, если бы я не знала тебя так хорошо, приняла бы за скрытого зоофила.

– Маленьким я дружил с этими симпатичными зверушками.

– Сейчас ты большой, так что изволь держать свои симпатии в узде. И вообще, поехали-ка в цирк.

Я выдвинул из кузова сходни, и Глориана бодро взбежала по ним. Из кабины кузов просматривался через оконце, и я поглядывал на нашу покупку. Но Глориане было не занимать самообладания, и вскоре она уснула.

О том, как мы добрались до Феторрскории, рассказывать особо нечего. Бывают впечатления, которые лучше поскорее выбросить из клеток памяти, развеять, как страшный сон. Когда мы пересекли городскую черту, наше настроение подпрыгнуло… по крайней мере, чуточку приподнялось. Уже в сумерках мы добрались до цели – большого здания. Игорь сбросил в сточную канаву наш багаж и скривился при виде семенящей мимо Глорианы.

– В кузове свинячье пу. Еще двадцать кредитов.

Я заглянул в кузов и отрицательно покачал головой:

– Нет пу, нет и кредитов.

И вручил ему оговоренную сумму.

Он медленно сосчитал деньги, убрал в карман. Затем его чело пробороздили глубокие складки. Очевидно, мышление не входило в число его привычных занятий.

– Я вижу пу. Плати.

– А я не вижу пу, и ты не увидишь денег.

Он замахнулся гранитным кулаком и ринулся вперед. Анжелина улыбнулась:

– Моя очередь, если не возражаешь.

Ответить я не успел. Анжелина махнула ногой и врезала Игорю по лодыжке. Пока он падал, она сомкнула руки и треснула его по шее. Он восхитительно шмякнулся оземь.

Пока он, исторгая грязные ругательства, поднимался на ноги, я указал на грузовик и предупредил:

– Езжай отсюда. А то хуже будет.

Я слегка надеялся, что Игорь не уймется. Он оскорбил мою обожаемую Анжелину, а я такие штучки прощаю нелегко.

Не я один испытывал по отношению к нему подобные чувства. Краем глаза я заметил рыжеватое пятно. Глориана, встопорщив иглы, метнулась вперед. Игорь взвизгнул и запрыгал на одной ноге, держась за лодыжку, по которой ударил острый бивень. А затем, нечленораздельно ругаясь, поспешил вскарабкаться в кабину. Фургон исчез в ночи, увозя Игоря с полными карманами моих денег.

Глориана, довольная собой, уже рылась в мусорном баке у двери. Я нажал на кнопку под табличкой: «Колоссео. Вход для работников сцены». Дверь со скрипом отворилась, появилась усатая физиономия.

– Че надо?

– Здесь находится «Большой бигтоп»?

– Ну.

– В таком случае, добрый человек, отвори дверь шире. Перед тобой не кто иной, как Могучий Марвелл собственной персоной!

– Ты опоздал.

– Я никогда не опаздываю к благодарной публике, которая очень скоро будет взирать затаив дыхание на Могучего Марвелла. Дружище, веди нас в наши покои.

Обладатель усатой физиономии повел нас в недра «Колоссео». Мы с Анжелиной шли рука об руку, Глориана семенила сбоку, следом катился багаж. Все предвещало мне начало новой эффектной карьеры.

– Вы опоздали, – произнес другой голос.

Я обернулся:

– Те же слова изрек цербер у вашего портала. А вы?..

– Харли-Дэвидсон. Со всеми вопросами – ко мне.

Он вошел в артистическую уборную, и мы пожали друг другу руки. Харли-Дэвидсон был высок и черняв и в наряде инспектора манежа выглядел щеголем. Все, начиная от блестящих черных сапог и заканчивая еще сильнее блестящим черным цилиндром, выдавало прирожденного артиста.

– Надеюсь, вы стоите своих афиш, – сказал он.

Я тоже на это надеялся, потому что, придумывая афиши, полностью расстреножил фантазию.

– Еще бы!

Я пытался излучать шарм и пробуждать положительные эмоции.

– Последний наш факир пил горькую и пропускал почти все выступления.

– Уверяю вас, я с младых ногтей не прикасаюсь к спиртному. Позвольте представить Анжелину, мою жену.

Он, как истинный актер, поцеловал ей руку.

– А это – Глориана.

Харли-Дэвидсон одобрительно посмотрел на свинку, но от поцелуя воздержался.

– Мне нравится, когда в номерах участвуют животные. Это стильно. Вы знакомы с Великим Гриссини? У него есть несколько фокусов наподобие ваших.

– Так вы его знаете? Это мой наставник. Я ему обязан всем, что умею.

– Приятно это слышать. Гриссини – профессионал высочайшей пробы. Ну что ж, до начала еще часа два. Располагайтесь, отдохните. Если что понадобится, не стесняйтесь, зовите коридорного.

– А где тут ближайший ресторан? – спросила Анжелина. – Мы давно не ели.

– Увы, ни одно из окрестных заведений я рекомендовать не берусь. Но возле вашего телефона лежит список фабрик-кухонь, они доставляют вполне приличную еду…

– Харли, че ты от меня прячешься? – прогрохотало, как вулкан. – Есть разговор.

В комнату вошел человек примерно моего роста, но как минимум вдвое шире в плечах и талии. Он был наголо обрит, с вислыми черными усами. Казалось чудом, что одежда на нем не лопается от малейшего движения. Мышцы бегали и сплетались в узлы диаметром с древесный ствол. Его предплечье было толще моего бедра. Я видел этого человека на фотографиях и афишах и сразу узнал его. Ради него-то мы и преодолели бесчисленные световые годы.

– Подумать только! – воскликнул я. – Вы не можете быть никем иным, кроме знаменитого на всю Галактику Пьюссанто! Поистине, встреча с вами – великая честь для меня. Я – Могучий Марвелл.

Я шагнул вперед и протянул руку. Он подал только два пальца, и это было вовсе не чванство – три его пальца я бы попросту не обхватил. Я энергично пожал, но с таким же успехом можно пожимать арматурные прутья. Красные глазки богатыря моргнули, на лбу пролегли морщины.

– Че, правда? Слыхал обо мне?

– Вам поют оды в самых дальних звездных системах.

На его лице промелькнула хиленькая улыбка, – видно, грубую лесть он принял за чистую монету. Но к Харли-Дэвидсону повернулся с прежней гримасой на физиономии.

– Че это ради сторожа меня не выпускают?

– А того ради, что тебе запрещено покидать город. И учти, каждый кредит на взятки, без которых не удалось бы спасти тебя из кутузки, вычитается из твоего жалованья.

– Но тута же скучища!

– В городе – тоже.

– Все вранье! Напраслина!

– Ну конечно! Да знаешь ли ты, сколько свидетелей пришлось подкупить, чтобы держали язык за зубами? Ты и раньше выкидывал такие номера, и сколько раз!

– На меня напали!

– Что я слышу?! Двадцать восемь сталеваров напали на одного лысого клоуна? Трое сейчас в больнице, а когда прибыла полиция, все до одного, без малого три десятка, лежали в отключке.

– Да я же пошутил только.

– В последний раз предупреждаю! Еще одна подобная выходка, и ищи новый цирк.

Харли, видать, был не робкого десятка. Уж не знаю, смог ли бы я вот так отчитывать монстра вроде Пьюссанто. Секунду-другую я даже ожидал кровопролития и разрушения. Пьюссанто напрягся: бицепсы вздулись, вены под кожей извивались, как змеи. Потом он пробормотал что-то не слишком приличное, круто повернулся и вышел.

– И часто он так? – спросил я, когда атмосфера слегка разрядилась.

– Увы, слишком. Как закончим сезон, он получит расчет. Хватит с меня возни с этим двуглазым циклопом. – Харли-Дэвидсон мрачно посмотрел на Глориану. – А ей лучше не пакостить в коридорах.

С этими словами он вышел. Анжелина затворила двери, села и сказала:

– Фу-ух!

– Присоединяюсь.

Она улыбнулась:

– Добро пожаловать в шоу-бизнес.

Глава 6

Судя по всему, в старом городе намечался шумный вечерок. Это я понял, миновав пост охраны неподалеку от нашей уборной. Мое внимание привлекли шеренги экранов. На экранах горели прожектора, освещали площадь у парадного входа. Там царила суета, начиналось много всякого интересного. Шоферы отворяли дверцы машин и отдавали честь пассажирам. Из всевозможных транспортных средств появлялись шикарно одетые пары. Чего там только не было – крылатого, колесного, гусеничного. А одна хитроумная штуковина даже прыгала. Все это пахло внушительными деньгами. Сей запах я учуял сразу. Он и удивлял, и радовал. На Феторре мы до сих пор видели только грязное подбрюшье индустриального мира: копи, плавильни, фабрики – и сажу, сажу, сажу. Но все это означало солидные банковские счета для немногих везунчиков, покоривших вершину социальной пирамиды. Иными словами, нашим взорам явился старый добрый капитализм с обнаженными клыками и когтями. Минимум – для большинства на дне, максимум – для меньшинства на плаву. Однако все раздумья об экономической несправедливости испарились, когда я вернулся в уборную и обнаружил Анжелину. Она придирчиво изучала себя в зеркале.

– Зеленый костюм! – вскричал я. – Безупречный, шикарный, невероятный. О, дайте мне облобызать эту богиню шарма.

Вполне ощутимый толчок ладонью в грудь остановил мой страстный порыв.

– Позже. Я полчаса убила на макияж и не позволю, чтобы ты его размазал.

– А можно я его размажу потом?

Ответом мне было крайне отрицательное «фи». Только теперь я заметил, что тени на ее веках необычно густы. Черные брови ярче очерчены и круче изогнуты. А на щеках рдеют румяна.

– А ну-ка, Джим, садись гримироваться. Не забыл, чему я тебя учила?

– Сажусь, сажусь.

Я сел перед зеркалом и наложил слой основы. И тут краем глаза уловил движение. Глориана устраивалась в своей корзине.

– С ней не было хлопот?

– Что ты, совсем напротив. Она была настоящей паинькой, пока какой-то оболтус не попробовал к нам вломиться. Малютка отреагировала быстрее меня. В один миг превратила его штаны в лохмотья, и он с визгом умчался по коридору. В награду она получила сэндвич с сыром и черными трюфелями и миску молока, а теперь отдыхает. Я специально надела зеленое, потому что этот цвет прекрасно гармонирует с рыжими иглами.

Время еще было – нам предстояло выступать под занавес первого отделения. Но мы так разволновались, что пошли за кулисы смотреть через дырочки в занавесе. Ряды и ложи были забиты до отказа – яблоку негде упасть. Пришлось посторониться – униформисты тащили тяжелые снасти Пьюссанто. Он открывал шоу.

– Марш отсюда, – приказал нам Харли-Дэвидсон, когда духовой оркестр сыграл туш. Он выскочил на сцену, навстречу восторженным аплодисментам.

– Дамы, господа и простые пеоны, мы рады приветствовать вас в «Большом бигтопе»!

Это вызвало новый, еще более мощный взрыв аплодисментов. Особенно усердствовал пролетариат на высокой галерке, отделенной от сливок общества прочной металлической сеткой. Инспектор манежа дождался, когда утихнут хлопки.

– Друзья мои, вам предстоит насладиться лучшими цирковыми номерами в Галактике. Оставьте свои заботы, целиком отдайтесь самому чудесному развлечению в освоенной Вселенной. Сегодня вас поразит таинственное волшебство Могучего Марвелла. Вас заворожат многообразные жизненные формы Гара Гуйля и его изумительной труппы уродов. С их чудовищной притягательностью сравнятся только красота и пластика Белиссимы и ее «Прыгающих балерин».

Это вызвало не только аплодисменты, но и пронзительный свист на галерке.

– А открывает наше сегодняшнее представление лучший среди отважных, стремительных и презирающих смерть. Позвольте представить вам подлинного титана, сильнейшего человека нашей Галактики и всех других галактик, неудержимого, незабываемого, невероятного Пьюссанто!

Инспектор манежа отошел в сторону, занавес раздвинулся и явил взорам публики борца – скользкого, блестящего от масла, перегруженного мускулами и, несомненно, источающего запах тестостерона. Со своего закулисного НП мы с Анжелиной видели его как на ладони – конечно, если этот фразеологический оборот применим к такой громадине.

– Высокоуглеродистая сталь! – возгласил Харли-Дэвидсон, и силач постучал прутом толщиной в палец и длиной метр по стоящей перед ним наковальне. После чего взял его за концы и положил на колено. Под охи и ахи зрителей он напряг мускулы, да так, что лопнула рубашка, и согнул стальной прут. Всем это понравилось, но еще больше им понравилось, когда он цапнул железяку зубами.

И перекусил пополам!

– А сейчас обратите внимание, – сказал Харли-Дэвидсон, когда утихли крики, – на веселых каменщиков. Они займутся своим делом, пока Пьюссанто будет вас развлекать.

Партер промолчал, зато с галерки на цирковых рабочих посыпались добродушные ругательства и советы. Пока Пьюссанто вершил свои подвиги, каменщики быстро замесили раствор и принялись возводить стену. Когда верхний ряд кирпичей лег вровень с их головами, снова раздался туш и к рампе вышел инспектор манежа.

– Настоящие кирпичи! Настоящий строительный раствор! Вы своими глазами видели, как возводилась эта стена. Она крепка, вернее, будет крепка через некоторое время. Мы не можем ждать, когда раствор затвердеет сам по себе. Видите, к нам выезжает машина? Это специальная техника, она применяется лишь в чрезвычайных обстоятельствах. Она укрепит эту стену у вас на глазах.

Вырвалась струя пламени, публика закричала и заахала. Облаченный в защитный костюм оператор гонял огонь вверх и вниз по стене. Когда он закончил, вышли два тяжеловеса с кувалдами и под грохот кузнечных молотов из оркестровой ямы взмахнули своими орудиями. На стену посыпались удары, но она осталась невредима.

Рабочие покинули сцену вместе с машиной и инструментами, Харли-Дэвидсон поклонился и тоже отошел. Свет померк, лучи юпитеров освещали только громадный силуэт Пьюссанто. Силач побрел к стене. В мертвой тишине постучал по ней пальцем и улыбнулся. Все утонуло во тьме, кроме стены и богатыря.

Он прошелся по сцене, повернулся спиной к зрителям и постоял в эффектной позе. Возбужденно рокотали малые барабаны, их дробь поднималась волнующим крещендо и вдруг оборвалась, вмиг уступив место гробовой тишине.

Пьюссанто опустил голову, раскинул руки и ринулся на стену, сгибаясь на бегу. И со всего маху врезался бритой макушкой в кирпичи.

Стена содрогнулась, пошла трещинами и рассыпалась. Под безумное ликование зрителей Пьюссанто смахнул с черепа кирпичную крошку и поклонился. Публика влюбилась в него без памяти, трижды вызывала на бис и, когда он задержался за кулисами, долго шумела и рукоплескала. Мы с Анжелиной поняли: сейчас что-то будет. И оказались правы. Это был экспромт.

– Пьюссанто вас слышит и понимает ваши чувства, – объявил инспектор манежа. – А потому, идя навстречу вашим пожеланиям, он исполнит небольшой оригинальный номер.

Силач, вместо того чтобы вернуться на авансцену, сошел по ступенькам в партер. Пожал несколько рук, вернее, позволил пожать его пальцы, довольно улыбался, когда его целовали красивые дамы. Потом возвратился в первый ряд и поклонился. И, кланяясь, схватил два привинченных к полу кресла. Одним могучим рывком выкорчевал их и вскинул над головой.

Зрители хохотали, глядя, как бледные от страха мужчина и женщина в поднятых силачом креслах судорожно вцепились в подлокотники и пытаются улыбаться. Под звуки труб раздвинулся занавес, и Пьюссанто, держа своих пленников над головой, взобрался на сцену. Повернулся и поклонился зрителям. И принялся подбрасывать кресла с людьми, как гири!

Вопя от ужаса, пленники совершали сальто и снова, подхваченные ловкими и могучими руками, летели вверх. Пятикратно продемонстрировав чудесную силу и координацию движений, Пьюссанто целыми и невредимыми опустил своих жертв на сцену. Девушка поцеловала его, зрители пришли в неистовство. Стоявший рядом со мной Харли-Дэвидсон закричал, но в оглушительном реве только мне удалось расслышать его:

– Пьюссанто! Ты заплатишь за эти кресла! Вычту из жалованья!

Униформисты вернули кресла в зал, а силач поклонился последний раз и ушел за кулисы.

Крики смолкли, и туш сменился унылым похоронным маршем. Его сопровождали пронзительные замогильные крики и маниакальный хохот.

Потускнели, а затем и вовсе погасли прожектора, а леденящие кровь вопли звучали все громче. Появилось одинокое пятнышко синеватого света, в нем стоял красивый мужчина в смокинге. Он поклонился зрителям и голосом, исполненным угрозы, проговорил:

– А вот и мы! «Межзвездное шоу уродов Гара Гуйля!» Прошу любить и жаловать!

Он отошел в сторону, и место под прожектором занял четверорукий зеленокожий артист в килте из шотландки и со спорраном, низко поклонился, достал из споррана маленький белый череп с крохотными рожками и подбросил вверх. Затем появился другой череп. Вскоре множество черепов замелькало в синеватом луче над ловким четвероруким жонглером. Выглядело это классно, и публика получила огромное удовольствие. Особенно когда уродец один за другим отправил черепа в зрительный зал. Из-за них дрались и, завладев и рассмотрев, поедали. Черепа оказались конфетами.

– Приветствую вас, дорогие друзья, приветствую! Нынче вечером я с вами. Я подарю вам трепет ужаса, дрожь отвращения и судороги экстаза! По всей Галактике собирал я доселе сокрытые от глаз почтеннейшей публики капризы природы, и вот они перед вами. Любуйтесь или содрогайтесь от омерзения, как пожелаете. В моей коллекции недоношенные недоумки и помешанные помеси, – возможно, вы о них слышали, возможно, они вам снились. Но если это были сны, дамы и господа, то сны кошмарные! Ужасающие наездники ночи! И человек-улитка!

Занавес стремительно раздвинулся, и резкий свет юпитера залил существо на сцене. В зале – возгласы, крики. По вполне понятной причине. Уродец был скрючен, изогнут в три погибели, наполовину скрывался в шипастой раковине. Напуганный шумом, он еще глубже забрался в свое укрытие и пустился в бегство. Вернее, медленно пополз по сцене, оставляя за собой полосу слизи. Он двигался в мою сторону, и я, глядя в дико выпученные глаза, попятился.

«Это не человек! Это робот из псевдоплоти!» – твердил я себе. Однако мне невыразимо полегчало, когда он повернулся и пополз в обратную сторону. Несомненно, создатель этой твари обладал самым извращенным воображением.

Затем публика весело приветствовала птицедевушку с недоразвитыми крыльями вместо рук и ороговелым клювом. Особенное оживление вызвал ее полет – она вспорхнула на несколько футов. Были и другие уродцы. Публике все это нравилось, а мне сии восторги немало поведали о нравах обитателей Феторра. Показалось, что отвратительное зрелище несколько затягивается, и все же я надеялся в глубине души, что оно никогда не кончится. Поскольку это с каждой минутой приближало меня к сценическому дебюту. Удастся ли завоевать симпатии зрителей? Теперь-то я знал, что` им по вкусу, но, увы, слишком поздно украшать свои номера кровью и слизью. Я мог предложить только фокусы, простые и чистые.

Следующие выступления миновали мое сознание. Я возился со снастями, гармошкой перебрасывал карты из руки в руку. Подошла Анжелина, ведя на золотой цепи Глориану, и, склонив голову набок, подозрительно посмотрела на меня.