Текст книги "Лунный зверь"

Глава 2

Ветры добры и могущественны. Не будь их, жизнь обитателей леса стала бы сущим мучением. Ветры приносят звуки и запахи, которые говорят лисам обо всем – о наступлении поры любви, о подстерегающей опасности, о том, где скрывается добыча, когда ожидается дождь. По звукам и запахам лисы распознают деревья, кусты и травы, мир для них прежде всего море звуков и запахов. А каждый ветер – это милостивое божество, скалы и деревья тихонько нашептывают его имя, им вторят воды рек и озер. Ветры – дыхание жизни, без них она так же невозможна, как без солнца и луны. Далеко-далеко, на краю земли, в мифической стране, именуемой Запределье, стоит целый лес полых деревьев. Ветры носятся между их иссохших стволов, ночуя в глубоких дуплах. Такова их обитель, дворец ветров.

Дул Завывай, белый ледяной ветер, в конце дня на землю спустилась холодная тьма. Все предметы обрели острые углы, и то, что было мягким, стало вдруг хрупким и ломким. Как и всегда в пору владычества Завывая, в животах лис словно терлись мелкие камешки и легкие их горели.

Стояла ночь, и О-ха неспешно проделала обязательный ритуал, сопутствующий выходу из норы, – эти тщательно продуманные действия помогали лисице удостовериться, что снаружи ее не подкарауливает враг, и обеспечивали сохранность жилища.

Она лизнула нос и подставила его холодному дуновению, проверяя силу и направление ветра. Ветер принес множество запахов, каждый из которых лисица мгновенно распознавала. Запахов человека и собаки среди них не было. Вскоре О-ха уверилась в том, что выходить можно, и высунулась наружу.

Промерзший насквозь мир замер в оцепенении. Вскоре после поры любви установилась настоящая зима, точно совокупление лис послужило сигналом для разошедшейся стужи. Залитые лунным светом деревья едва слышно вздыхали. Лисица завертела головой, вновь принюхиваясь к запахам и прислушиваясь к звукам, что принес в своих прозрачных руках Завывай. А потом она проворной рысцой устремилась краем чащи в свой, открытую пустошь.

Луна кралась по небу вслед за лисицей, заливая все вокруг призрачным светом. Еще когда О-ха была лисенком, мать рассказывала ей, что в луне живет душа солнца. Давным-давно, в самом начале мира, не было ни дня, ни ночи и первые жители Земли, исполины, подобные великому А-О, двуполому лису-лисице, и волку Сен-Сену, двигались во тьме, ориентируясь по звукам и запахам. Свет был им не нужен. Люди в то время не вышли еще из Хаоса Моря. Однако они послали гиганта Грофа подготовить Землю к их прибытию, наказав ему создать свет, – ведь люди, с их убогим слухом и чутьем, не в состоянии охотиться во тьме. Гигант разверз могучей рукой толщу Земли и извлек оттуда огненный шар, который назвал Солнцем. Этот шар он забросил на свод небес, но бросок был так силен, что душа Солнца вылетела из тела. Душа эта – призрак Солнца – получила имя Луны. С тех пор она по пятам за Солнцем следует вокруг Земли.

Сен-сен и А-О, звери-исполины, поняли, зачем Гроф создал яркий свет: это нужно было людям, чтобы выслеживать и убивать их. Они попытались расправиться с гигантом, но тщетно. Гроф оказался неуязвимым – ведь он был создан не из плоти и крови, а из людской веры и мог исчезнуть, лишь когда люди разуверятся в его существовании.

О-ха вышла на проторенную лисью тропу, ведущую из Леса Трех Ветров в Поле Вьючных Лошадей. Множество других, менее важных лисьих и барсучьих троп пересекало этот древний путь, но О-ха ни разу не свернула: целью ее была вода, и она следовала к ней кратчайшей дорогой.

Поступь лисицы была легка и бесшумна. Время от времени О-ха останавливалась и оборачивалась, но не для того, чтобы всмотреться, не подкрадывается ли сзади враг (ведь подобно всем лисам, О-ха обладала слабым и ненадежным зрением), а для того, чтобы вслушаться. О-ха обогнула фермерский дом, используя как прикрытие канаву, шедшую по краю обширного сада. До нее доносился запах железа, издаваемый проволочной изгородью. Примерно в полумиле, по дороге, идущей к дому, шел человек. Завывай принес его запах.

Уловив предупреждение, лисица залегла на влажном дне канавы и принялась наблюдать за домом; все ее тело тихонько вибрировало. Вокруг было тихо, но все же, уловив легчайший, далекий звук, она решила, что разумнее будет немного подождать. А возможно, она ничего не услышала и не почуяла – тревожные звуки и запахи были неуловимы даже для лисицы; однако неодолимое внутреннее ощущение заставило ее насторожиться. Для того чтобы выжить, дикому зверю мало чутья и сообразительности – необходимо слушаться инстинктов. О-ха всегда беспрекословно повиновалась приказам своего внутреннего голоса. Она знала – они важнее голода и жажды. В отличие от людей, лисица никогда не шла на поводу у собственных желаний. Желания могли подождать. И теперь, когда она ощутила тревогу, ей хотелось лишь одного – стать совершенно незаметной.

Наконец она убедилась, что опасаться нечего, и продолжила путь к пруду.

О-ха свято блюла верность традициям и теперь не забывала совершать по дороге один из важных ритуалов. Ритуал этот – оставление меток, – как правило, редко упоминается не только в благовоспитанном лисьем обществе, но даже и в разговорах между супругами, хотя добросовестно исполняется во многих жизненных ситуациях. Почти бессознательно О-ха время от времени помечала свой путь мочой. Если здесь вдруг окажется А-хо, он поймет: подруга проходила этой тропой совсем недавно.

О-ха ощущала, как промерзшая трава слегка покалывает ей лапы, и с тоской вспоминала о Запасае, осеннем ветре, о сочных плодах и вкусных грибах, что появлялись и исчезали вместе с ним.

Вдруг на одной из боковых лисьих троп она услышала шорох знакомых шагов, таких же легких, как и собственные. До нее донесся аромат, от которого, как и всегда, по телу ее пробежала приятная дрожь. Лисица замерла в ожидании, и вскоре из посеребренных инеем травяных зарослей вышел рыжий лис.

– А-хо, – с упреком сказала она, – ты почему выскользнул из норы втихомолку? Почему не разбудил меня?

– Ты так сладко посапывала. Жалко было будить. – Лис склонил голову набок. – А я был в саду, думал, может, крысу поймаю. Да только они уже сожрали все паданцы и теперь сидят по своим норам. А ты куда?

– К пруду. Пить хочется.

– Смотри, осторожнее. В твоем положении…

– Без тебя знаю.

– Смотри, осторожнее, – повторил лис и исчез в траве, лишь темная шуба его мелькнула на проторенной тропе, ведущей к их норе.

А О-ха двинулась по залитым лунным светом равнинам. Вдалеке глухо ухнула сова, и Завывай разнес ее крик над полями и лугами.

Человек, запах которого лисица учуяла раньше, теперь оставил дорогу и шел через поля, прямо к лисьей тропе. О-ха слышала, как промерзлая земля скрипит под подошвами его сапог. То и дело спотыкался он о комья смерзшейся грязи и сердито лаял себе под нос.

О-ха скользнула в заросли травы и припала к земле, ожидая, пока человек пройдет мимо. Он должен был пересечь ее тропу, незаметную человеческому глазу; целое облако запахов окружало его, и самым сильным среди них был запах дробовика. Лисицу защищала темнота, а человек, похоже, был не в себе, – люди, которые встречались ей в эти ранние предутренние часы, частенько чувствовали себя не лучшим образом. Но все же ей вовсе не хотелось, чтобы он открыл пальбу. Звуки и запахи, извергаемые ружьем, напоминали о грозе, об оглушительных раскатах грома, ослепительных вспышках молнии, о деревьях, которые на глазах превращались в обугленные пни. Когда вокруг творится такое светопреставление, трудно сохранить спокойствие и ясность рассудка. И даже если пуля не заденет тебя, со страху можно потерять голову и наделать глупостей.

Человек прошел всего в нескольких футах от нее, распространяя вокруг удушливый запах дыма. Он нетвердо держался на ногах, то и дело спотыкался и наконец растянулся во весь рост. Дробовик задребезжал по камням, и О-ха затаила дыхание, ожидая, что из ружья вырвется столп пламени, а грохот пробьет в тишине ночи рваную дыру. Но ничего не было – ни шума, ни огня.

Человек, громко сопя носом, втягивал в себя морозный воздух. Потом он тихонько заворчал и с трудом поднялся на ноги. Нагнулся, нашаривая что-то на земле. О-ха слышала, как он поднял свой дробовик и хрипло гавкнул на луну. Потом он выпрямился, хотя голова его моталась туда-сюда. Человек отряхнулся, опять отрывисто гавкнул и побрел через поля.

О-ха сталкивалась с людьми довольно часто, но, как правило, они-то и знать не знали, что встречались с лисицей. От природы людям дарован острый глаз хищника, заменяющий им тонкий нюх, но со временем их инстинкты ослабли, и они разучились использовать свое зрение. Много раз, завидев человека, проходившего мимо, лисица замирала в испуге, уверенная, что ее заметили, но тревога оказывалась ложной. По ее мнению, люди, эти удивительные создания, были слишком поглощены собственными мыслями и беспокоились о чем-то недоступном пониманию лис. Если человек шел один, на лице его застывало странное рассеянное выражение, глаза были устремлены к какой-то невидимой точке, а вокруг носилось облако внушающих страх запахов. Если же людей бывало несколько, они так озабоченно перелаивались, что казалось: перевернись мир – они и ухом не поведут. Убивали они тоже как-то непонятно – зачастую отнюдь не для того, чтобы утолить голод или утвердить свое право на территорию, нет, их побуждали пролить кровь какие-то загадочные причины. Порой они превращали убийство лис в пышное зрелище, а порой убивали их втихомолку, без лишних свидетелей.

Лисице самой доводилось убивать почти каждый день. Однажды ей даже случилось устроить настоящую резню. Как-то раз они с А-хо проникли в птичник с цыплятами и перерезали всех его обитателей. Тогда кровавый туман застлал ей глаза, а удары собственного сердца глухо отдавались в ушах. О-ха так распалилась, что ей стало жарко в пушистой шубе, но она хватала и хватала все, что еще двигалось. Это было жестоко, но не бессмысленно. Просто на этот раз им повезло и охота оказалась на редкость удачной. Закончив бойню, они захватили с собой столько цыплят, сколько смогли унести, и убрались восвояси прежде, чем явился фермер.

О-ха прекрасно понимала: без убийства не проживешь и при случае надо убивать как можно больше, про запас. Поэтому поведение людей вовсе не казалось ей противоестественным, однако понять их мотивы она не могла.

Приблизившись к пруду, лисица обнаружила, что поверхность его затянута ледяной коркой, которая на морозе посверкивала и искрилась. Она потыкала лед передней лапой, проверяя, насколько он прочен. Пробить лед ей не удалось, однако можно было полизать его. Но прежде лисица исполнила ритуальную песнь: «О вода, дающая жизнь, вода, тело великого А-О, лиса-лисицы, вышедшего из первобытной тьмы, очисти мой дух». Когда обряд был окончен, лисица, ни на секунду не ослабляя бдительности, принялась лизать лед, пока не утолила жажду. Все ее чувства были настороже. Нельзя расслабляться, нельзя пропустить звук или запах, говорящий об опасности. Чтобы выжить, приходится быть внимательной, невидимой, неуловимой.

На середине пруда, в окружении зарослей заиндевелого тростника, виднелся маленький островок. Там стоял птичник, и О-ха знала – сейчас в нем спят утки. Ну, долго им спать не придется, решила лисица. Она повернула голову в сторону фермерского дома, навострив одно ухо. Дом тонул в темноте, но она чувствовала людской запах и даже различила, как люди храпят в своем логове. Повода для тревоги не было. Ночь дышала покоем.

О-ха так долго смотрела на птичий домик, что он расплылся у нее перед глазами, – как и все лисы, она не могла сосредоточить взгляд на неподвижном предмете. Влекомая инстинктом, она скользнула на лед. Он потрескивал под ее лапами. Фермеры воображают, что на островках посреди пруда их утки в полной безопасности, но лисы отлично плавают. К тому же люди забывают, что лед делает жилище птиц доступным для любого хищника.

На середине пути О-ха остановилась и взглянула вниз. Чья-то расплывчатая тень уставилась на нее из-под дымчатой корки льда. Лисица вздрогнула и словно зачарованная застыла на месте. Тень подо льдом не давала ей двинуться. Она приковывала взгляд О-ха. На лисицу смотрела тень из давних времен. Она была совсем рядом, и в то же время неизмеримое расстояние разделяло их. Но пристальный взгляд призрака подо льдом обещал скорую встречу.

Наконец тень отпустила О-ха, и та поспешила к своей цели.

Стоило ей вступить на островок, утки почувствовали близость хищника и забеспокоились. Лисица бесшумно обошла вокруг птичника, проверяя передней лапой, не треснет ли где сломанная доска. Затем она так же тщательно обследовала крышу; утки все это время встревоженно переговаривались на своем языке. О-ха тщательно осматривала дюйм за дюймом, голод обострял все ее чувства. Густой красный туман застилал ей глаза, наполнял ноздри, и нестерпимое желание, разгораясь в глубине живота, подкатывало к самому кончику языка.

«Только бы мне найти щелочку, самую малюсенькую щелочку, – твердила она про себя. – И уж я туда проберусь».

Рот ее был полон слюны. В мозгу метались кровавые мушки. Казалось, даже дыхание ее стало острым, как стебель осоки.

Утки волновались все сильнее. Они шумно захлопали крыльями, но О-ха знала – ей нечего опасаться. Нос лисица держала по ветру, а чутко настороженные уши ловили малейший звук, свидетельствующий о приближении человека. Старый фермерский пес Джип доживал последние месяцы. На своем веку он повидал пятнадцать зим и пятнадцать лет и так одряхлел, что почти совершенно оглох, а нос его мог уловить лишь запах мясной тушенки.

О-ха продолжала осматривать птичник. Она тронула лапой засов, так как знала – каким-то образом эта штука мешает войти в заветную дверь, но то, как действует эта железяка, было выше разумения лисицы. В конце концов она поняла, что придется уйти ни с чем.

– На этот раз вам повезло, – прошептала она, чувствуя, как рассеивается красный туман перед глазами. – Только я еще вернусь. Когда-нибудь они наверняка забудут про эту железяку или доска подгниет. Вот тогда и посмотрим.

Одна из уток громко закрякала. Лисица не понимала утиного языка и не знала, был это крик испуга или насмешка. Странные они создания, эти домашние звери и птицы, вверившие свои души людям. Для вольных обитателей лесов их поведение зачастую загадка.

Внезапно со стороны фермы раздался какой-то шум. Словно вдалеке что-то с грохотом ударилось о стену, и в ночи глухо разнесся человеческий лай, вырвавшийся разом из нескольких глоток.

О-ха затаилась. Прижавшись к стене птичника, она лихорадочно соображала, как поступить – броситься наутек через пруд, в поля, или переждать здесь, пока тревога не уляжется. Спасаясь бегством, она должна будет соблюдать осторожность: стоит поддаться панике и помчаться очертя голову, оступишься и провалишься в ледяную воду. Луч света, направленный с берега, выхватил из темноты птичий островок. О-ха сжалась в тени домика, на волосок от предательского луча.

Сердце гулко колотилось у нее в груди, она ждала, что вот-вот выстрел разобьет тишину и отправит ее в Дальний Лес – место, где оказываются после смерти все достойные лисы. Там их встречает любовь друзей, уважение врагов, там нет злобы и ненависти.

Однако выстрела не последовало. Лисица еще долго лежала недвижно, словно примерзнув к земле. Лишь струйка пара от ее дыхания таяла в морозном воздухе. Где-то пискнула мышь, видимо, попавшая в когти совы. Луна скрылась за тучами.

Глава 3

О-ха долго выжидала, прижавшись к стенке птичника; наконец все стихло: утки угомонились, людской лай смолк. В такой холод фермеру, конечно, не слишком хотелось покидать теплую постель и отправляться на поиски ночного вора. Летом лисице наверняка пришлось бы туго.

Убедившись, что ферма вновь погрузилась в сон, О-ха поднялась и по льду вновь направилась к берегу. Она окоченела и в ярком лунном свете чувствовала себя беззащитной. Утки, заслышав шорох ее лап, вновь принялись громко призывать на помощь. Вдалеке, гремя цепью, без устали рвался Джип. Мать О-ха, О-филл, хорошо знала этого пса. Она не раз рассказывала дочери истории об овчарках, которые гонялись за ней, когда она пыталась пробраться на ферму. Правда, Джип, сторожевой пес, даже когда был в расцвете сил, никогда не любил убивать.

– Однажды я отправилась на ферму, а Джип в тот день, как назло, разгуливал без цепи, – рассказывала О-филл окружившим ее лисятам, среди которых была и О-ха. – Только я подкралась к плетеной кроличьей клетке и хотела перегрызть прутья, он тут как тут! Ясное дело, я бросилась прочь, точно кошка, которой подпалили хвост. – При этих словах детеныши дружно рассмеялись. – А Джип мчался за мной по пятам. Тогда он был в лучшей своей поре, силен и крепок. А я со страху совсем одурела и кинулась к амбару, где работали люди. Ну, понятно, они меня окружили: куда ни сунься, не дают проходу, смотрят на меня и гавкают по-своему. Джип загнал меня в угол, оскалился – того и гляди, разорвет. А люди точно с ума посходили, визжат, вопят. «Велят мне тебя прикончить», – пробурчал Джип. Он, ясное дело, на меня злился. Еще бы, по моей милости он попал в глупое положение. Да, в глупое, потому что Джип не из тех, кто любит проливать кровь. Я сразу поняла это. Стоило взглянуть на его морду. Убийцы так не смотрят. Но люди науськивали его, и он должен был со мной расправиться, чтобы не осрамиться перед хозяевами. Я пыталась увернуться, но он схватил меня за горло. И вдруг подбросил в воздух, легко, точно соломинку. Я грохнулась на землю как раз около открытых ворот и, понятно, помчалась в свой. А Джип крикнул мне вслед: «Смотри больше не суйся сюда, лисье отродье! Я тебя предупредил, в следующий раз так легко не отделаешься!» Уж конечно, мне его слова не указ, – продолжала О-филл. – Совалась на ферму и буду соваться. А как же иначе. Но с Джипом я больше не сталкивалась. Собаки ведь тоже разные бывают: те, что сторожат ферму, шутить не любят и дело свое знают, да только проливать кровь без нужды им не по душе. А есть еще другие, охотничьи, – вот те сами не свои до крови, особенно лисьей.

О-ха пересекла заледенелую поверхность пруда, миновала чужой и оказалась в своем – здесь она была в относительной безопасности.

Ее неудавшийся набег на птичник занял много времени, и небо над полями уже начало светлеть. О-ха выбрала одну из лисьих троп и двинулась по ней в сторону восходящего солнца. Пройдя пару сотен ярдов, лисица остановилась и принюхалась.

Мясо! Она ощутила пронзительный запах мяса!

Стоило Завываю донести этот дивный аромат до ноздрей лисицы, все ее чувства словно вспыхнули. Она свернула с тропы и пошла прямиком через поросшую ежевикой пустошь, к зарослям терновника, возвышавшимся посреди скошенной травы. Горностай, в роскошной зимней шубе, зашипел на нее, брызгая слюной, когда она приблизилась к входу в его лабиринт подземных коридоров. Лисица была не настолько голодна, чтобы связываться со столь свирепой добычей, к тому же ветер обещал нечто более аппетитное. Она сразу распознала запах, принесенный Завываем: кролик – вот что это было. Кролики во множестве водились здесь, в полях, и, разумеется, это было известно О-ха, однако сейчас она ощутила запах раненого или недавно убитого зверька. Конечно, тут многое было неясно, и лисица не забывала об осторожности.

Она приблизилась к проволочной изгороди, за которой паслись на мерзлой траве коровы. О-ха знала, что эти громадины обладают кротким нравом и бояться их нечего. Тем не менее она помедлила, прежде чем проскользнуть под проволокой. До нее донесся отчетливый запах стальных капканов. К тому же только глупцы суются в незнакомое место, не размышляя.

Наконец, обдумав все «за» и «против», лисица подлезла под проволоку; она двигалась быстро, но по-прежнему осторожно. Лишь изредка она переходила на рысцу. По ее убеждению, бежать во весь опор стоило лишь в крайних случаях. Лисицу выручают не быстрые лапы, а умная голова, – так учила ее мать.

Вскоре О-ха оказалась в зарослях терновника, земля здесь была прочерчена цепочками кроличьих следов. Кролика она увидела сразу. Он не шевелился, кровавая полоса пересекала его горло.

Зверек попался в ловушку – проволочную петлю, которая душит свою жертву. Чем отчаяннее метался кролик, тем крепче сдавливала его горло петля. Пытаясь освободиться, он лишь приблизил свой конец. О-ха заметила, что вся кора внизу у ближайшего дерева ободрана, – так яростно кролик колотил о ствол задними лапами.

О-ха лизнула нос и подставила его дуновению Завывая. Потом она опустила голову и неспешно двинулась вперед. Прежде чем приняться за кролика, она дважды прошлась мимо, так чтобы ее тень накрыла добычу, – таков лисий ритуал очищения падали. Покончив с ритуалом, она впилась челюстями в сочную плоть, пытаясь вырвать кролика из ловушки. Но проволочная петля слишком туго затянулась вокруг шеи зверька. Как ни дергала лисица добычу, ее усилия остались тщетными.

Поняв, что освободить кролика из ловушки невозможно, О-ха придумала другой выход – прогрызла шкуру у него на боку и принялась поедать мягкие свежие потроха. Зарыв нос во внутренности кролика, она ощущала, как желудок ее с радостью принимает каждый новый кусок.

Пир был в самом разгаре, когда до ушей лисицы донесся какой-то шорох из гущи зарослей. Благоухание крови и потрохов по-прежнему наполняло ее ноздри, поэтому запаха она не почувствовала. Но звук заставил ее оцепенеть, припав к земле. Одно она знала точно – это не человек. Слишком легка, слишком бесшумна поступь. Несомненно, к ней приближался четвероногий. Возможно, небольшая собака, барсук или рыжий соплеменник.

Барсуков она не боялась, хотя они намного превосходят лис в силе. А вот если это собака, дело хуже. Дыхание О-ха тревожно участилось, она быстро прикидывала, как лучше удрать.

Внезапно сверху раздался резкий скрежет, и лисица подняла голову. Это кричала сорока, усевшаяся на одну из ветвей терновника. Птица с важным видом переступала по ветке. Странно было, что такое небольшое существо производит столько шума. Потом сорока остановилась и тут же расплылась перед глазами лисицы, превратившись в черно-белое пятно. Вдруг ноздрей О-ха достиг запах лиса – старого лиса. Несколько мгновений спустя из зарослей действительно вышел седой лис – он на ходу облизывал свою серую морду. В тех местах, где шуба его была еще не тронута сединой, мех казался намного темнее, чем мех О-ха. Голова старого лиса выглядела слишком большой и несоразмерной туловищу.

– А-магир! Ты меня напугал! – воскликнула О-ха.

Старый лис смерил ее недружелюбным взглядом. Когда-то в молодости А-магир был закоренелым шалопутом – бродягой, скитающимся из леса в лес, цыганом лисьего племени. Сейчас он вел оседлую жизнь, правда не упускал случая заявить, что глубоко презирает сидунов, лис-домоседов, которые весь свой век торчат около собственных нор.

– Напугал? – проворчал А-магир. – Да будет тебе известно, лисы ни при каких обстоятельствах не должны пугаться. Они должны сохранять трезвый ум. Должны знать, что было в прошлом и чего ожидать в будущем.

Он приблизился к О-ха и бесцеремонно толкнул ее:

– Отойди-ка. Думаю, этот кролик придется мне по вкусу.

А-магир был известен своим легкомыслием и безалаберностью, и, конечно, не ему было учить ее уму-разуму. Он прославился тем, что однажды среди бела дня забрел на главную деревенскую улицу и пересек ее, не обращая ни малейшего внимания на людей, что вовсю таращили на него глаза. Лишь когда над самым ухом лиса загудел автомобиль, он соизволил заметить, что вокруг люди, и бросился прочь. А-магир был на редкость крупным лисом, и далеко не всякая собака решилась бы с ним связаться.

– Давай убирайся, – лязгнул он зубами и вновь толкнул О-ха. – Не заставляй меня ждать.

О-ха прикинула, как разумнее поступить. Конечно, она уже съела самые лакомые куски кролика. Только голова и лапы оставались нетронутыми. И все же этот кролик – ее добыча. Она собиралась припрятать его остатки и сказать А-хо, чтобы он пришел и доел их. А-магир грабил ее самым наглым образом – и прекрасно об этом знал.

О-ха прижалась к земле напротив старого лиса – уши торчком, лапы напряжены, как для прыжка.

А-магир, с ленцой сощурив глаза, взглянул на нее. Всем своим видом он выражал крайнее пренебрежение.

– Что, – зарычал он, – перечить мне? Больно молода. Ну-ка прочь или пеняй на себя! Знаешь, скольким лисам я задал трепку?

– Потом расскажешь, – фыркнула О-ха, донельзя разозленная бахвальством старого лиса.

Она понимала: если дойдет до настоящей драки, ей придется нелегко, – того и гляди, станет калекой, а то и вовсе расстанется с жизнью. А-магир меж тем принял воинственную позу. Сердце лисицы колотилось все сильнее. Внезапно, и как раз вовремя, она вспомнила…

Вспомнила и сразу подалась назад.

А-магир надменно вскинул голову:

– Что, одумалась? Так-то лучше. Не люблю драться с самками – вздорный народ. Гонору у каждой хоть отбавляй. Но я-то им не даю спуску.

Эта наглая речь заставила лисицу яростно ощетиниться. Как бы ей ни хотелось проучить зарвавшегося лиса, но приходилось думать о детенышах, которых она носила. Сейчас она не может рисковать, а если вступит в бой, наверняка повредит им. Лучше не связываться с этим фанфароном, ему ведь нечего терять.

– Если бы не детеныши… – проронила О-ха и выжидательно посмотрела на старого лиса.

Тот бросил на нее высокомерный взгляд:

– Хочешь сказать, что ты брюхата? Ну, мне на это наплевать.

– Чтоб ты подавился этим кроликом, – огрызнулась О-ха. – Конечно, тебе наплевать на чужих детенышей. Своих-то не имел. И своей О-могир у тебя тоже никогда не было. Надо же, ни одна лисица не позарилась на такого…

В глазах А-магира вспыхнул свирепый огонь, и О-ха, заметив это, осеклась.

– Вымой свою грязную пасть, ты, сидуха, – прорычал седой лис. – И не думай, что твое брюхо помешает мне научить тебя учтивости в разговоре со старшими.

Сорока соскочила на землю и теперь подпрыгивала туда-сюда в нескольких ярдах от лис.

– Учтивости в разговоре, уважать старших, – пронзительно проскрежетала она, передразнивая А-магира. – Ych glaube, ja![1]1
  Это верно, да! (нем.) (Здесь и далее примеч. пер.)


[Закрыть]

Взбешенная О-ха оскалилась.

– Заткнись, ты! – огрызнулась она на птицу.

А-магир прошелся мимо кролика, стараясь накрыть его своей тенью точно так же, как незадолго перед тем это сделала О-ха, и впился зубами в заднюю лапу зверька. О-ха отошла немного в сторону и принялась сокрушенно наблюдать, как наглый лис пожирает мясо, столь драгоценное в суровую пору, когда дует Завывай. Наконец это зрелище ей наскучило, она встала и ленивой походкой направилась восвояси.

– Эй ты! – с набитым ртом крикнул ей вслед А-магир. – Сегодня будет охота. Собаки уже заливаются, сам слышал. Так что побереги свой хвост.

Охота!

Холодок пробежал по спине лисицы. Следовало поблагодарить А-магира за предупреждение, но она не была уверена, что он сказал правду. Может, по его мнению, это на редкость удачная шутка – заставить ее во весь опор мчаться в нору, пока он без помех насладится кроликом. Вместо того чтобы бежать, она принюхалась. Полизав лед на пруду, О-ха не вполне утолила жажду и теперь, наевшись мяса, вновь захотела пить. Река была слишком далеко. Лисица пыталась припомнить, где еще можно напиться.

Конечно, О-ха знала наперечет все родники и ручьи в Лесу Трех Ветров и его окрестностях. Как правило, эти сведения передавались от матери к детенышам, но кое-что О-ха знала с самого рождения. Знания хранились и накапливались в памяти лисиного племени со времени Первобытной Тьмы, с той поры, когда мир только начинался. Лисы появились на земле намного раньше, чем большинство других животных, и, уж конечно, намного раньше, чем люди, хотя двуногие твари и воображают себя столпами творения. На глазах лис зародился Великий Горячий Ветер, Кле-ам, придавший миру окончательные очертания. Во времена Первобытной Тьмы лисам приходилось вступать в страшные битвы с другими существами, намного превосходящими их по силе и мощи, но из всех этих битв предки О-ха вышли победителями. Лисьи духи, духи славных героев лисьего племени, обрели бессмертие; невидимые, они обитают в своем и порой предстают перед лисами, попавшими в беду или потерявшими близких, чтобы сообщить им нечто важное или помочь советом. Вызвать лисьих духов нельзя никакими обрядами, но они сами чувствуют, кому необходимо их присутствие, и приходят к сломленным и растерявшимся. Таких несчастных особенно много после кровавых облав с участием собак, вероломных людских приспешников, помогающих уничтожать своих ближайших родичей – сначала волков, а теперь и лис.

Где бы ни оказались лисы, они могут выжить, лишь если обладают всеми знаниями, идущими из времен Первобытной Тьмы, знаниями, что хранятся в сагах, сказаниях и песнопениях лисиного племени.

Тайны Первобытной Тьмы лисы свято берегут в своей памяти. О-ха были известны все древние лисьи тропы, проторенные лапами многих поколений, все источники, где лисы издавна утоляли жажду. Петляя меж высоких трав, блестящих от оттаявшей на утреннем солнце изморози, она направилась к ложбинке примерно в четверти мили от Леса Трех Ветров, – там, в выемке скалы, часто скапливалась вода. Видневшаяся на юге скала была уже вся залита ярким солнцем. Маленькое углубление было до краев наполнено водой. Напившись, О-ха решила незамедлительно вернуться в нору.

Проворной трусцой она двинулась к дому. Когда она пробиралась вдоль канавы под мшистым склоном, Завывай принес ей предупреждение. На миг лисица замерла. А в следующее мгновение различила ужасающий рев охотничьего горна и далекие вопли собак.

– Держи! Лови! Рви рыжих бестий! – разорялись собаки на своем грубом диалекте.

Банда готовилась к травле.

О-ха встревожилась, однако сохраняла самообладание. Пока что охота была далеко от нее. Она даже не чувствовала запаха разгоряченных лошадиных тел. Правда, до нее донесся топот копыт по мерзлой земле, но, судя по всему, лошади лишь переминались с ноги на ногу. Раз скачка еще не началась, значит, охотники пока не видят жертвы.

Ей вспомнились слова А-магира: «Побереги свой хвост!»

Пожалуй, разумнее всего последовать его совету – не рисковать собственной жизнью и жизнью будущих детенышей.

Стараясь держаться в тени, О-ха направилась к густым зарослям, покрывавшим мшистый склон. Когда дело доходит до бега, лисы намного уступают гончим псам и в скорости, и в выносливости. Собаки куда сильнее. Лиса уже изнемогает, сердце ее готово разорваться, лапы подкашиваются, а собакам хоть бы что. У преследователей столько преимуществ, что даже удивительно, почему лисам зачастую удается спастись от собачьей своры. Лис выручает то, что они полагаются не на лапы, а на хитрость и смекалку. А гончие, хоть и быстры, сообразительностью, как правило, не блещут. Прежде чем пуститься в погоню, они долго мечутся из стороны в сторону, обнюхивая все вокруг, однако нередко выбирают неверное направление. На перекрестках звериных троп они всегда замедляют свой бег – смесь старых и новых запахов сбивает их с толку. К тому же лисы, проигрывая в силе, выигрывают в ловкости: они без труда перепрыгивают через высокие изгороди, балансируют на узких выступах над обрывами, проскальзывают в любые отверстия и используют все посторонние запахи, даже запахи машин, для того, чтобы сбить псов со следа. О-ха была в десять раз находчивее и изобретательнее, чем самая умная собака.