Текст книги "Флот вторжения"

Сейчас Русси стоял напротив одной из таких дыр – трехметрового пролома. По-прежнему держа перед собой Священное Писание, он шагнул через пролом и вышел из гетто.

Обернувшись, Мойше сказал:

– Как стены Иерихона не смогли некогда удержать евреев, так и стены Варшавского гетто не удержат нас теперь. Господь освободил нас!

Толпа евреев снова радостно загалдела. Среди криков он слышал:

– Реббе Мойше! Реббе Мойше!

И чем дольше он слышал эти слова, тем приятнее звучали они в его ушах. В конце концов. Бог уже подал ему знак.

Кто-то в толпе все же засомневался:

– Возможно, Господь и освободил нас, но потрудился ли Он сообщить об этом нацистам?

Этого было достаточно, чтобы все встревоженно оглянулись на говорившего, в том числе и Мойше. Ведь кроме стен оставались еще пулеметные вышки на прилегающих улицах.

Похоже, одной мысли о немцах хватило, чтобы вызвать их, словно духов. Двое уже стояли перед Русси. Толпа позади Мойше резко начала таять.

– Мойше, возвращайся обратно! – нерешительно позвала жена.

Слишком поздно. Один из немцев – судя по остроконечной фуражке, офицер – сделал жест в сторону Мойше.

– А ну-ка, еврей, подойди сюда! – сказал он тоном, не допускающим возражений.

Его спутник, рядовой, был вооружен винтовкой. Русси снял перед офицером шляпу и с облегчением понял, что это армейский офицер, а не эсэсовец. Некоторые из таких людей были порядочными. И все же не выказать требуемого нацистами уважения было слишком опасно. Если бы Мойше шел по тротуару, он бы перешел на проезжую часть. Сейчас же он поклонился и сказал:

– Да, господин офицер. Чем могу быть полезен, господин офицер?

Мойше разговаривал на чистом немецком языке, который изучал на медицинском факультете. Он и здесь решил не рисковать и не злить немца, заставляя его говорить по-польски или на идиш.

– И что ты обо всем этом думаешь? – Офицер махнул рукой в сторону пролома стены.

Русси увидел по погонам, что перед ним майор: погоны были с вышивкой, но без звездочек.

Некоторое время Русси молчал, оценивая тон вопроса. Как и любая другая нация, немцы делились на тех, кто хочет слышать лишь подтверждение собственных мыслей, и на тех, кто спрашивает в надежде узнать что-то, чего еще не знает. И как везде, первый тип немцев значительно преобладал над вторым. Безопаснее всего было отделаться общей фразой, произнесенной вежливым тоном.

Да, безопаснее, но Мойше вдруг понял, что не может больше выносить такую рабскую форму безопасности – ни с этим немцем, задающим вопрос еврею и задающим так, словно ответ имеет для него какое-либо значение, ни с кем-либо другим. Мойше поднял Библию, которую держал в руках:

– Я воспринимаю это как знак того, что Бог нас все же не забыл.

Рыжеватые брови рядового, глядевшие из-под каски, от злости сомкнулись. Однако майор медленно и задумчиво кивнул:

– Возможно, ты прав. Чтобы выскользнуть из наших рук, вам потребовалась бы Божья помощь.

– Я это знаю.

Русси и не старался скрыть свою желчность. Когда мир повернулся вверх тормашками, едва ли покажется странным, если узник откровенно выскажется перед своим тюремщиком.

Немецкий майор снова кивнул, словно думал с ним одинаково.

– Знаешь ли ты, еврей, что те, кто бомбил эти стены, не люди, а существа из иного мира? Русси пожал плечами:

– А так ли это важно нам, запертым здесь? – Он полуобернулся и подбородком указал на гетто. – И почему это должно волновать вас, немцев? Вы назвали нас недочеловеками. Какая разница между недочеловеками и Существами из другого мира?

– Какая разница? Я тебе скажу, какая. По всем сведениям, ящеры довольно уродливы, и их можно отнести к недочеловекам, однако воюют они как сверхлюди.

– По всем сведениям, русские тоже так воюют, – сказал Русси. Само нахождение по другую сторону от стены гетто придавало Мойше мужества.

Лицо рядового опять нахмурилось, но майор стойко перенес насмешку. С почти английской рассудительностью он произнес:

– Проблема с ящерами куда серьезнее.

«Хорошо, – подумал Мойше. – Если таинственные ящеры когда-либо появятся в Варшаве, евреи гетто будут открыто приветствовать их». Но как бы ни велика была сейчас его отвага, Русси не высказал свои мысли вслух. Вместо этого он спросил:

– А как вы, господин майор, относитесь к происходящему?

– Мы пока еще решаем, как именно к этому относиться, – ответил майор.

– До сих пор я не .получил никаких приказов.

– Понятно, – сказал Русси.

На войне немец, не имеющий приказов, действует столь же решительно, как и с ними, ибо немецких солдат беспрестанно учили захватывать инициативу, где и как только можно. В политических же делах немцы, не имеющие приказов, были столь же беспомощны, как младенец, отнятый от груди. Они боялись сделать шаг в каком-либо направлении.

– Значит, у вас нет приказов препятствовать нашему выходу из гетто? – спросил Мойше.

– Именно так, – подтвердил майор глухим голосом человека, на долю которого за слишком короткий срок выпало слишком много. – Когда на территории Польши ящеры устраивают базу, у вермахта есть более серьезные заботы, чем вы, евреи.

– Благодарю вас, господин майор, – выдохнул Русси.

Собственная искренность его озадачила. Еще через мгновение она разозлила Мойше: с какой стати он должен благодарить этого нациста за то, что тот соизволяет разрешить ему поступать согласно законному праву?

Однако последующие слова немца остудили его пыл:

– Думаю, ты проявишь благоразумие, если вспомнишь, что СС всегда больше всего заботите вы, евреи. Будь осторожен.

«Будь очень осторожен, – казалось, говорили холодные серые глаза молчаливого рядового. – Будь очень осторожен… выскочка».

– Мы научились быть осторожными, – сказал Русси. – Иначе сейчас мы все были бы мертвы.

Его заинтересовало, как майор отреагирует на эти слова. Но тот просто кивнул, как на любое неоспоримое утверждение. Рука майора поднялась и вытянулась в нацистском приветствии:

– Хайль Гитлер!

Русси не мог заставить себя ответить так же. Однако офицер говорил с ним как человек с человеком, а не как хозяин с рабом. Поэтому Мойше сказал:

– Да убережет вас Господь от ящеров, майор. Немец снова кивнул, на сей раз резко, повернулся по-военному кругом и зашагал прочь. Рядовой поплелся за ним. Немцы оставили Мойше Русси в польской части Варшавы, за пределами гетто.

– Мойше, ты в порядке? – позвала Ривка из-за стены.

– Я в порядке, – ответил он, удивляясь собственному голосу. Потом повторил уже громче:

– Я действительно в порядке.

То, что он стоит средь бела дня на запретной территории, пьянило Мойше, как водка.

Ривка несмело перешла через воронку от бомбы и встала рядом с мужем по другую сторону стены.

– Они говорили с тобой и ничего тебе не сделали? – Она была удивлена не менее самого Мойше. – Может, они почувствовали, что через тебя действует Бог?

– Может, и так, – сказал Мойше, обнимая жену за плечи.

Еще час назад он смеялся над мыслью о том, что он, Мойше, бывший студент-медик, который ел свинину, когда припирала нужда, может сделаться пророком. Сейчас он думал об этом иначе. С библейских времен Бог не слишком часто вмешивался в дела избранного народа. Но когда еще Его народ находился в такой опасности?

«Но почему, – думал Русси, – Бог выбрал именно меня?» Мойше встряхнул головой.

– Кто я такой, чтобы вопрошать Его? – воскликнул он. – Да исполнится Его воля.

– Уже исполняется! – с гордостью сказала Ривка. – Через тебя.

***

Света в аудитории «Мемориального центра Миллза и Петри» не было: с того времени, как авиация ящеров начала налеты на районы Среднего Запада, электричество подавалось с перебоями. Тем не менее темный зал был забит до отказа мужчинами и парнями из поселка Эштон, а также беженцами вроде Сэма Иджера и Остолопа Дэниелса.

Иджер несколько дней не менял одежды, ни разу не стирал ее и не мылся сам, но, когда он увидел, что большинство мужчин выглядят точно так же, ему стало несколько легче.

На сцену поднялся человек средних лет в военной форме, лицо у него было мрачным. Шум в толпе разом прекратился, словно щелкнули выключателем.

– Благодарю вас за то, что вы откликнулись на наш призыв, – произнес военный. – Прошу встать и поднять правую руку.

Иджер и так уже стоял; собравшихся было больше, чем сидячих мест. Он поднял правую руку, сжав кулак. Человек в форме продолжал:

– Повторяйте за мной: «Я» – и дальше ваше полное имя…

– Я, Сэмюэл Уильям Иджер, – повторял Сэм, – гражданин Соединенных Штатов, подтверждаю, что восьмого июня тысяча девятьсот сорок второго года добровольно вступил в качестве рядового в регулярную армию Соединенных Штатов Америки на время продолжения настоящей войны на условиях, предписанных законом, до тех пор пока не буду демобилизован; и выражаю согласие принять от Соединенных Штатов вступительную премию, жалованье, довольствие и обмундирование. Я торжественно клянусь…

Здесь хор голосов чуть сбился, поскольку несколько человек произнесли:

– Подтверждаю, что буду верно служить Соединенным Штатам Америки, что буду храбро сражаться против их врагов и подчиняться приказам Президента Соединенных Штатов и приказам командиров, в соответствии со статьями и пунктами военно-судебного кодекса.

Лицо Иджера растянулось в широкой улыбке: понадобилось вторжение с Марса или из того чертова угла, откуда эти ящеры явились, чтобы в конце концов его взяли на военную службу.

– А когда нам дадут оружие? – прокричал кто-то из толпы.

Суровый сержант, что находился на сцене и руководил призывом, – его фамилия была Шнейдер – развел руками:

– Рядовой, мы не располагаем таким количеством единиц оружия, чтобы вооружить сразу всех. У нас нехватка обмундирования и многого другого. Мы создали армию, чтобы воевать за пределами нашей страны, а сейчас это инопланетное дерьмо высаживается у нас на заднем дворе.

– Угу, – тихо произнес Остолоп Дэниелс. – Они и в прошлую войну устроили ту же штуку: нагребли людей прежде, чем дали им, из чего стрелять.

– Прошу вас разделиться на две очереди, – сказал сержант Шнейдер. – Здесь встанут ветераны Первой мировой войны, там – все остальные. Давайте, ребята, и запомните, что вы теперь в армии: за ложь по головке не погладят.

Дэниелс вместе с большинством пожилых мужчин в аудитории встал в очередь к столу, за которым сидел молодой человек в чине капрала. Иджер направился в более длинную очередь к другому столу, занятому самим Шнейдером. Сэм подозревал, что Остолоп и другие ветераны первыми получат винтовки. И это было вполне справедливо. Ветераны лучше знали, как с ними управляться.

Очередь, в которой находился Сэм, двигалась намного медленнее. Он болтал с новобранцами, стоявшими рядом. Обсуждалась последняя речь президента Рузвельта, призывавшая к решительному сопротивлению.

– Да, президент умеет ввернуть фразу, – согласился парень впереди Иджера. – «Эта планета – наша, эта страна – наша. И никому не отобрать их у нас, да поможет нам Бог».

– Именно так он и говорил! – с восхищением произнес Иджер. – Как ты запомнил все слово в слово?

– Я – репортер, профессиональная привычка, – ответил парень. Ему было около тридцати: острое лисье лицо, тонкие усы, ярко-голубые глаза и рыжеватые волосы, гладко зачесанные почти к самому темечку. Журналист протянул руку:

– Меня зовут Пит Томсен. Я из «Рокфордского курьера».

Иджер пожал протянутую руку и представился. То же сделал человек позади него – лысый мускулистый парень по имени Отто Чейэ. Он сказал:

– Я как раз направлялся на цементный завод в Диксо-не, когда эти твари взорвали его на моих глазах. Поэтому я пришел сюда.

Толстым и коротким указательным пальцем он осторожно потрогал глубокую рану на макушке.

Наконец Иджер очутился перед сержантом Шнейдером. Тот оторвался от бумаг, чтобы заточить перочинным ножом карандаш, затем записал имя и дату рождения Иджера.

– Женаты? – спросил он.

– Нет, сэр. Разведен, – ответил Иджер. – Дети есть?

– Нет, сэр.

Шнейдер сделал пометку, потом спросил:

– Род занятий?

– Игрок в бейсбол, – ответил Иджер, и его ответ заставил Шнейдера поднять голову. – Я играю, точнее, играл в составе «Декатур Коммодора». Вон там мой тренер.

Сэм указал на Остолопа Дэниелса, который уже отстоял в своей очереди и теперь разговаривал с другими ветеранами Первой мировой.

Сержант почесал подбородок.

– В каком положении играли? Питчер?

– Heт, сэр. Полевым игроком, преимущественно левым.

– Гм… Значит, здорово умеете бросать мяч?

– Да, сэр. На свою руку не жалуюсь, – без ложной скромности ответил Иджер.

– Отлично! – сказал Шнейдер. – Думаю, вы сумеете швырнуть гранату дальше, чем большинство солдат.

Сержант черкнул карандашом, затем указал в направлении Остолопа.

– Присоединяйтесь к тем ребятам. У нас есть немного гранат, и мы подвезем еще, если, конечно, ящеры не расстреляют грузовики. А теперь идите – Следующий! – громко позвал сержант.

Иджер довольно нерешительно приблизился к группе людей, где находился Дэниелс. В этой команде он был зеленым юнцом, оказавшимся среди видавших виды ветеранов, многие из которых имели брюшко, лысину или седые, волосы. Они вдруг узнали, что в них снова нуждаются.

***

В воздухе что-то быстро пронеслось, и Давида Гольдфарба охватила тревога, едва он отметил это движение. Он припал глазами к окулярам бинокля, долго всматривался и наконец облегченно вздохнул.

– Всего лишь чайка, – сообщил он довольным голосом.

– Какой породы? – с интересом спросил Джером Джоунз.

События нескольких минувших дней превратили его в страстного наблюдателя за птицами.

– Одна из черноголовок, – с безразличием ответил Гольдфарб, чей интерес к пернатым начинался и оканчивался домашней птицей.

Он сидел на шатком складном стуле в нескольких футах от кромки утесов Дувра, там, где берег Англии уходит прямо в море. Наверное, четверть века назад здесь тоже сидел наблюдатель с таким же биноклем. Может, даже на таком же допотопном складном стуле, представляющем собой деревянную раму, обтянутую парусиной. Сидел и пристально смотрел на противоположный берег в надежде засечь вражеские «цеппелины». Только таких полевых телефонов во время Первой мировой войны еще не могло быть.

Когда он высказал эти мысли вслух, Джером Джоунз засмеялся:

– Вероятно, стулья сохранились с тех времен. Бумаги нового образца еще не обошли всех чиновников. – Он вновь засмеялся, но уже невесело:

– Как и бланки этих паршивых «Отчетов о чертовщине».

– Я же тебе говорил, что с радаром все нормально, – сказал Гольдфарб.

– Ну говорил, – нехотя согласился Джоунз. – Но если ты и дальше будешь талдычить свое «я же тебе говорил», то в один прекрасный день сделаешь несчастной какую-нибудь симпатичную девчонку.

Взгляд Гольдфарба переместился на то, что недавно называлось радарной станцией, которую теперь заменяли наблюдатели, вооруженные всего лишь полевыми биноклями. От станции осталась груда развалин. Хорошо, что, когда в радар угодила ракета ящеров, Дэвид там не дежурил.

По всему побережью Англии происходило одно и то же: везде, где находился действующий радар, появлялась ракета и выводила его из строя. Это означало только одно: вражеские ракеты наводились на цель по радарным лучам, даже по коротковолновым, которые стали применяться недавно и о которых джерри понятия не имели.

– Кто бы подумал, что ящеры могут оказаться намного сообразительнее, .чем немцы?! – воскликнул Гольдфарб.

– Радио передает, что мы сшибли над Лондоном два самолета ящеров, – с надеждой заметил Джоунз.

– Это хорошо, – отозвался Гольдфарб. – Только вот сколько самолетов потеряли мы? – спросил он.

– Комментатор, не сообщил счет матча, – ответил Джоунз. – По соображениям военной цензуры, разве не понятно?

И возблагодарим Господа, что ящеры пока не пытались высадиться здесь.

– Это всего лишь маленький остров.

Гольдфарб мысленно представил земной шар и вдруг осознал, какой же маленькой должна выглядеть Англия из космоса.

– Не такой уж маленький, чтобы удержать ящеров от бомбардировок, – с горечью произнес Джоунз.

– Посмотри-ка туда! – воскликнул Гольдфарб, указывая направление.

Они с Джоунзом направили полевые бинокли на движущиеся в небе пятнышки. Те перемещались в южном направлении.

– Думаю, это наши, – сказал Гольдфарб. – Отправились к гнезду ящеров во Франции.

. – Ящерицы у «лягушатников». – Джоунз засмеялся собственной остроте, но быстро умолк. – Кто знает, сколько этих храбрецов вернется назад со своей прогулки. Говорят, орудия ящеров похуже зениток над Берлином.

– А меня больше занимает, наносят ли и джерри удары по ящерам? – Тут Гольдфарбу пришла в голову новая мысль:

– Если и наши и их самолеты одновременно пытаются атаковать ящеров, продолжаем ли мы по-прежнему лупить друг по другу?

– Надеюсь, что нет! – воскликнул Джоунз. – По-моему, это сущий идиотизм.

– Конечно, – согласился Гольдфарб. – Я тоже так думаю. – Он рассмеялся, но несколько натянуто. – Впервые за все эти сумасшедшие годы я не желаю немцам побыстрее отправиться к дьяволу.

– Немцы – все же человеческие существа. Поставь их рядом с марсианскими чудищами, и я знаю, кого выбрать, – сказал Джоунз.

Гольдфарб что-то проворчал в ответ. Он упрямо не хотел делать каких-либо уступок нацистам и полностью соглашался с едким замечанием Черчилля, что, если бы сатана объявил Гитлеру войну, он бы устроил предводителю нечистой силы радушный прием в палате общин. Но колкости быстро забылись. Сейчас весь мир оказался лицом к лицу с таким дьяволом, которого и вообразить не мог. Перед лицом германского вторжения Британия пошла на альянс с Россией, потому что Германия худа хуже большевиков. Если же ящеры еще хуже Германии, означает ли это появление новых альянсов?

Ход его мыслей прервал вражеский самолет, с пронзительном звуком пронесшийся совсем низко, на уровне верхушек деревьев.

Гольдфарб схватился за телефон и завертел ручку так, словно от этого зависела его жизнь. Тем временем над ними промелькнули еще несколько самолетов ящеров, летевших на северо-восток. Свой доклад он выкрикивал сквозь завывание их моторов.

– Если эти сволочи летят на Лондон, они будут там через минуту, – с горечью произнес Джоунз, когда Гольдфарб положил трубку.

– Эскадрилья наших истребителей может быстро подняться в воздух, – не очень уверенно ответил напарник.

– Может, – согласился Джоунз. – Да только нашим не догнать их самолетов. До сих пор лучшей тактикой было маневрировать в воздухе и наносить удар, когда ящеры полетят назад.

Они молча следили, как вражеские бомбардировщики исчезают вдали.

– В Кембридже я немного изучал историю, – продолжал Джоунз. – Знаешь, в древности византийцы обычно позволяли арабам беспрепятственно проникать в Малую Азию, а затем поджидали их на обратном пути вместе с добычей.

– И это давало результаты?

– Иногда. Но византийцам и самим доставалось.

– Что ж, нам тоже досталось. Надеюсь, мы сможем выстоять, – сказал Гольдфарб и добавил:

– Выбирать-то все равно не приходится.

Джоунз не ответил. Гольдфарб ковырял пальцем в ухе, пытаясь избавиться от звона. Не помогало – моторы у самолетов ящеров были слишком громкими. Гольдфарб прикидывал шансы на удачу британских ВВС и одновременно жалел, что сам не сидит в кабине «спитфайра». Однако в летный состав его не взяли. Оставалось утешать себя мыслью, что он делает все, что в его силах, засекая вражеские бомбардировщики.

Французский берег проступал на горизонте низкой угрюмой полосой. Гольдфарб поднес к глазам бинокль. Франция приблизилась. Три года назад тот берег служил для Англии щитом. Потом с пугающей неожиданностью щит пал и превратился в базу для нанесения ударов по самому сердцу Англии.

Гольдфарб вздохнул:

– Идиотский мир, по-другому не скажешь.

– Да уж. – Джоунз поглядел на часы. – Скоро придет наша смена. Когда освободимся, не двинуть ли нам в «Белую Лошадь»? То, что они называют «лучшим пивом», к настоящему пиву, разумеется, никакого отношения не имеет. Зато там всегда можно поглазеть на Дафну, можно даже попытаться запудрить ей мозга.

– Почему бы и нет?

– Иногда есть за что благодарить ящеров, – сказал Джоунз. – Если бы они не разнесли радарную установку, мы бы ковырялись с ней дни напролет вместо того, чтобы волочиться за юбками. Радар по всем статьям – замечательная штука, но только после юбки.

– Верно, – согласился Гольдфарб. – Гляди, а вот и Рэг со Стивеном подходят, так что давай сматываться.

Поднимаясь со складного стула, Джоунз спросил:

– Слушай, не одолжишь мне десятку?

Гольдфарб пристально посмотрел на товарища. Р ответ Джоунз улыбнулся нагло и самодовольно. Гольдфарб вытащил бумажник и передал другу десятифунтовую бумажку.

– Если бы ты вел себя с Дафной столь же нахально, как сейчас со мной…

– С десяткой в кармане, может, и сумею.

– Ладно, пошли.

Война продолжалась. Точнее, за эти несколько безумных дней войн стало две, но жизнь тоже продолжалась. Гольдфарб быстро пробежал глазами свой отчет, а затем вместе с Джеромом Джоунзом поспешил в направлении «Белой Лошади».

***

Каждый раз, когда «ланкастер» неуклюже подпрыгивал и отрывался от взлетной полосы, держа курс на Германию, Джордж Бэгнолл думал: «Может быть, я лечу навстречу своей смерти». Теперь же, в боевом вылете на позиции ящеров, он был почти уверен в этом. Да, в небе над Германией тоже витала смерть, но она была случайной: от зенитного снаряда, прошивающего самолет насквозь, или от ночного истребителя.

В полетах против ящеров смерть не была случайной. То был третий вылет Бэгнолла во Францию, и он уже видел это своими глазами. Если ящеры выбрали твой самолет, они обязательно его собьют. Ускользнуть невозможно: стрельба по ракетам оказывалась дохлым делом.

Бэгнолл бросил взгляд на Кена Эмбри. Лицо пилота осунулось, на скулах натянулась кожа, рот превратился в бескровную полоску. Этой ночью они летели низко, слишком низко, чтобы возиться с кислородными масками, поэтому лицо Эмбри было полностью открыто. Полет на большей высоте делал их более заметной целью. Королевские военно-воздушные силы дорого заплатили за этот урок.

Им повезло дважды, даже трижды, если считать ту жуткую свалку в небе над Кёльном в ночь, которую все называли не иначе как Ночь Высадки Марсиан. Но сколько еще продлится их везение?

– Странное ощущение, когда летишь не в эскадрилье, – признался Эмбри.

– Там мы представляли бы из себя стаю связанных уток, которых сшибают одну за другой, – сказал Бэгнолл.

Первая же атака на ящеров, в которой, по счастью, их самолет не участвовал, обернулась жутким побоищем, и это заставило командование спешно изменить тактику, чего раньше бортинженер и представить себе не мог.

Атаки рассредоточенных самолетов, летящих на малой высоте, давали лучшие результаты, нежели массированные налеты на больших высотах, поскольку, в отличие от немцев, на ящеров численность противника впечатления не производила. Бомбардировщик Бэгнолла уже дважды возвращался в Англию из таких полетов.

– Пять миль до вхождения в район цели, – сообщил по внутренней связи штурман.

– Спасибо, Элф, – сказал Кен Эмбри.

Впереди от земли начали отрываться огненные стрелы вражеских орудий. Бомбардировщики с полным боезапасом на борту взрывались один за другим, освещая ночную тьму, словно громадные оранжевые хризантемы. Этим зрелищем можно было бы восхищаться, если бы каждый такой «цветок» не означал гибель множества людей..

Бэгнолл ждал, когда одна из огненных стрел подожжет их «ланк». Пока это не произошло, но…

Хлопнув себя кулаком по бедру, Эмбри закричал:

– Вы видели такое?! Черт бы вас подрал, вы это видели?} Одна из ракет прошла мимо цели! Кому-то из наших удалось увернуться!

Действительно, одна из ракет продолжала набирать высоту, пока не взорвалась, и взрыв ее произвел не меньше впечатления, чем фейерверк в День Гая Фокса. Эмбри быстро опомнился:

– Но попаданий все равно слишком много.

– Приближаемся к объекту, который, судя по виду, принадлежит ящерам,

– сообщил из своей кабины, расположенной в нижней носовой части самолета, Дуглас Белл.

– Наводящий, начинаем заход на бомбометание. Дайте направление.

– Держитесь чуть-чуть на запад, в направлении вон той чертовщины. Не знаю, что это такое, но явно внеземного происхождения.

– Понял. Держу чуть на запад, курс прямо на объект впереди, – повторил пилот.

Всматриваясь через иллюминатор, Бэгнолл тоже видел на горизонте огромную башню. Более всего она походила на беременный небоскреб. Даже знаменитый американский Эмпайр Стейт Билдинг в сравнении с нею показался бы спичкой. Такое сооружение не имело никакого отношения к французскому сельскому пейзажу.

Башня была не единственной. Бэгнолл предположил, что это космические корабли пришельцев. Ящеры продолжали размещать окрест все новые и новые башни. А нападать на сами космические корабли означало явную смерть. Пока никому не удалось их уничтожить и никому не удалось вернуться после такой попытки.

Наводчик, хотя и был человеком смелым, отнюдь не стремился расстаться с жизнью.

– Если можно, сэр, чуть на запад, градуса три или около того, – попросил Дуглас. – Я думаю, что это танкодром, о котором сообщали разведчики. Как вы считаете?

Эибри и Бэгнолл оба наклонились вперед, чтобы взглянуть на цель. Ясно было одно: внизу находится нечто большое, имеющее упорядоченную структуру. Если это не немецкого происхождения, тогда оно должно принадлежать ящерам. «Если это все же объект немцев, – подумал Бэгнолл, – что ж, тем хуже для джерри». Бортинженер вскинул глаза на Эмбри и встретился с его взглядом. Пилот кивнул и сказал:

– Думаю, вы правы, наводчик. Приступайте!

– Очень хорошо, – повторил Белл. – Курс прямо, прямо – – Его голос усилился до крика:

– Начинаем бомбардировку!

От бомб, стремительно полетевших вниз, к цели, фюзеляж загремел и застонал.

Бэгнолл подумал о несчастных французских крестьянах. Как бы там ни было, они ведь союзники, ныне страдающие под двойным ярмом: нацистов и ящеров. Ктo-то из них может погибнуть в этой бомбежке, а она сейчас единственная надежда на их освобождение.

«Ланк» зашатался в воздухе. Бэгнолл ощутил ужас, думая, что самолет подбили. Но это была лишь качка, вызванная взрывающимися бомбами. Обычно они падали, когда самолет находился на две-три мили выше.

– Все! Можно убираться.

Эмбри развернул самолет по направлению к Англии.

– Мистер Уайт, дайте нам курс для возвращения домой.

– Пока следуйте точно на север; я уточняю, – сказал штурман.

– Понял: строго на север. Знать бы, сколько наших приземлится вместе с нами, – произнес Эмбри.

«Знать бы, удастся ли нам самим приземлиться», – подумал Бэгнолл.

Зелено-желтые трассирующие пули проносились мимо кабины – слишком близко, чтобы чувствовать себя комфортно. Вместе с ракетами ящеры обладали потрясающими осветительными снарядами. Эмбри бросал «ланкастер» резкими зигзагами, от которых у всего экипажа стучали зубы.

– По правому борту истребитель! – крикнул хвостовой стрелок. – Нас не видит.

Вся слюна, которая еще оставалась Бэгнолла во рту, мгновенно высохла, когда он посмотрел направо. Однако самолет, еще чернее, чем ночная тьма, принадлежал не ящерам. То был всего лишь (всего лишь!) «Фокке-Вульф-190». Он помахал крыльями перед «ланком» и умчался со скоростью, о которой британскому бомбардировщику нечего было и мечтать.

Переведя дух, Бэгнолл сразу же вспомнил то, о чем на время забыл, – с земли открыла огонь еще одна зенитная батарея ящеров. Один из снарядов попал в левое крыло «ланкастера», словно какой-то великан ударил кулаком по жестяной кровле. Языки пламени вырвались из обоих моторов на крыле. Бортинженер проделал в точности то, чему его учили. Секундного взгляда на приборную доску хватило, чтобы понять: эти «мерлины» больше не жильцы. Он быстро заглушил их, перекрыв доступ топлива.

Эмбри рванул рычаг и сморщился:

– Левые подкрылки застопорило.

– Нет гидравлического давления, – объяснил Бэгнолл, бросив еще один взгляд на приборы.

Он видел, как пилот бьется с управлением: «ланк», качаясь, пытался развернуться против ветра.

– Похоже, у нас небольшая проблема.

– Совсем небольшая, – кивнув, сказал Эмбри. – Поищите поле или дорогу

– Я попробую посадить машину. – Таким же спокойным голосом он продолжал:

– Уж лучше я сам выберу время и место для посадки, чем это сделает за меня самолет, не так ли?

– Вернее не скажешь, – согласился Бэгнолл. – Если поискать, мы почти наверняка обнаружим ровный отрезок шоссе. Хоть один плюс от войны – нам не грозит наскочить на «строен» какого-нибудь дядюшки Пьера.

Эмбри кивнул в знак согласия и громко произнес:

– Экипажу приготовиться к аварийной посадке. Мистер Бэгнолл, прошу выпустить шасси.

Правое колесо опустилось легко. Левое двигаться отказывалось. Бэгнолл опускал его, вращая рукоятку. Стрелок в нижнем отсеке доложил:

– Опустилось. Я его вижу.

– Одной заботой меньше, – заметил Эмбри, голос которого показался Бэгноллу нарочито бодрым. Затем пилот добавил:

– Если я не сбился со счета, до земли остается всего лишь две или три тысячи футов.

– Мы могли бы попробовать сесть чуть дальше, в Нормандии, где вдоль дорожного полотна тянутся живые изгороди, – с надеждой сказал Бэгнолл.

– Двумя заботами меньше. Вы намного облегчили мне задачу, Джордж.

– Рад стараться, – ответил Бэгнолл.

Шутить о том, что вот-вот им предстоит, было легче, чем просто сидеть и ждать. Вынужденная посадка поврежденного самолета на французское шоссе среди ночи, без посадочных огней была и без того трудным делом, чтобы еще предаваться унынию. Поэтому Эмбри сказал:

– Экипаж может выброситься на парашютах. После прыжка я постараюсь продержаться в воздухе одну-две минуты, чтобы дать вам шанс отлететь. Если вы намерены прыгать, дайте мне знать сейчас.

Внутренняя связь безмолвствовала, пока кто-то в задней части самолета не сказал:

– Вы сумеете приземлиться, сэр.

– Будем надеяться, что такое трогательное доверие оправдает себя, – сказал Эмбри. – Благодарю вас, джентльмены, всех и каждого, и да пошлет нам Бог удачу.

Он повернул рычаг, сбрасывая обороты двух уцелевших моторов.

Дорога, темно-серая линия, бегущая между черных полей, находилась совсем близко, почти на расстоянии вытянутой руки. Эмбри немного приподнял нос «ланка» и еще уменьшил обороты. Бомбардировщик с глухим ударом опустился на дорогу, однако Бэгнолл знавал в Суиндерби посадки и похуже. В наушниках шлемофонов раздались радостные крики.

Пока «ланкастер» замедлял ход, его правое крыло срезало телеграфный столб. Самолет качнулся вправо. Левое колесо шасси съехало с асфальта на землю и погнулось. Левое крыло треснуло в том месте, где в него попал снаряд. Упавший обломок зарылся в почву. Все части самолета застонали, как узник на дыбе. Бэгнолл опасался, что самолет может опрокинуться. Но этого не случилось. Хотя самолет и кружило, Эмбри сумел удержать бомбардировщик на шоссе.