Электронная библиотека » Гарриет Хэпгуд » » онлайн чтение - страница 3


  • Текст добавлен: 23 сентября 2016, 17:10


Автор книги: Гарриет Хэпгуд


Жанр: Зарубежная фантастика, Фантастика


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Шрифт:
- 100% +

– Хочешь узнать кое-что забавное о Шрёдингере? – спросил Грей, отдавая мне книгу и вставая.

– Хочу.

– Он был несравненным ходоком по бабам, – оглушительно заявил Грей. – Всю Австрию переимел!

Зычный хохот доносился с лестницы, пока дед спускался в магазин.

Я все же вернулась к книге, пытаясь уяснить, как две противоположности могут одновременно быть правдой. Джейсон был моим Шрёдингером. В коробке оказались мы – секрет, нечто особенное, чего никто не мог отнять или испортить. Но мы были вместе несколько недель, и в коробке возникла новая мысль: я захотела, чтобы он во всеуслышание заявил на меня права.

Прежде чем выйти из книжного магазина, я пошла в отдел биографий и просмотрела все о Шрёдингере и его похождениях. Грей оказался прав.

Не понимаю, как папа каждый день пересиливает себя, чтобы войти в книжный и работать.

Но когда я, крутя педали, поехала в Холкси вдоль побережья, мне стало легче. Воздух медом ласкал кожу, и вскоре в мире остались только солнце, небо и море. Иногда попадались придорожные пабы и кладбища, но я замечала их краем глаза и прибавляла скорость, пока они не сливались в мутное пятно. Соленый воздух наполнял легкие. С наслаждением дыша полной грудью, я снова становилась маленькой, не думая ни о Томасе, ни о Грее, ни о Джейсоне.

Через несколько минут впереди показались старые дома – окраина Холкси. Книжный стоит с приморской стороны деревни, и вывеску «Книжный амбар» можно увидеть и из космоса: огромные неоново-розовые буквы бледнели в солнечном свете, но все равно вывеска броская, как сам Грей, и некоторое время остается на сетчатке, даже когда опустишь глаза.

Я была футах в пятидесяти от магазина и ехала с хорошей скоростью, когда вывеска пропала. Вот я моргнула – и ее нет.

Сердце учащенно забилось, а ноги замедлились, но ненамного – меня словно что-то притягивало вперед. Тридцать футов. Там, где должны быть буквы, зиял открытый космос. И на этот раз я не говорю о пространстве, пустоте, отрицательном числе, квадратном корне из минус, блин, семнадцати – я имею в виду буквально космос. В небе была дыра там, где должно быть небо.

Двадцать футов. Я в полумиле от моря, 52,96 градуса северной широты – и миллиард световых лет от Земли. Это не временнóй телескоп, это Хаббл какой-то!

По краям дыры, где небо из черного становилось снова голубым, зудела все та же телевизионная «каша», которую я уже дважды видела. Что там физичка говорила о тоннелях во времени, – что изображение в них будет искаженным? Да оно кристально четкое!

Мне стало дурно от ужаса, но я не могла остановиться и машинально крутила педали. Потому что – вот блин, вот блин – комната Грея, дневники Грея, книжный магазин Грея. Чем бы это ни было – а это еще какое о-го-го, раз вчера я видела прошлое лето, а сегодня нате вам дыру, через которую сияет Млечный Путь! – это наверняка имеет отношение к Грею. А Грей умер. Значит, это имеет отношение ко мне…

В десяти футах, инстинктивно сжав руль велосипеда, я начала сворачивать на тропинку, ведущую к морю. Я наклонилась, входя в поворот, который делала миллион раз и куда быстрее. Но сейчас я отчего-то знала: добром это не кончится.

Я слишком резко вывернула руль, и меня занесло. Скверно. Обливаясь потом от страха, я попыталась удержать равновесие, вильнув вправо, но переднее колесо наткнулось на камень, провалилось в рытвину, и я, не усидев в седле, шмякнулась на дорогу, скользя по инерции вперед. Локоть встретился с землей первым – руку пронзила острая боль. Бедро будто ожгло огнем – я проехалась на боку несколько футов, оставляя на дороге кожу. Меня остановила живая изгородь, но велосипед рвался дальше, таща меня за попавшую в педаль ногу. Вывернув щиколотку, велик наконец бросил меня и, закрутившись, с грохотом рухнул, оставив меня одну.

Вторник, 6 июля (позже)
[Минус триста восемь]

В живой изгороди я пролежала целую вечность, глядя в небо. Из кустов мне было видно только небо, настоящее небо, оказавшееся все же на своем месте, бескрайнее, безоблачное, ярко-голубое и очень, очень далекое.

Спустя миллион лет я посмотрела на часы и поняла, что они накрылись: жидкокристаллические цифры беспорядочно мигали. Мобильный тоже не реагировал, как я ни давила на кнопки. Но я все равно не теряла времени зря – я кожей чувствовала каждую секунду, потому что

Господи,

Блин,

Ох,

Как больно!

Сердце рвется от боли. Я хочу Джейсона. Хочу маму, которую никогда не знала. Я хочу Грея. Хочу!

– Эй! – неуверенно позвала я дрожащим голосом. – Э-эй!

Я ждала и ждала, но никто не вышел. Целый год я сознательно делала себя все меньше и незаметнее, и теперь меня вообще почти не видно.

Кое-как встав, я попробовала ступить на ногу. Щиколотка не сломана – я знаю, с каким хрустом они ломаются. В свое время Томас подначил меня спрыгнуть с пирса, и я три месяца проходила в гипсе, который он сплошь исписал бранными словами. Но все равно, елки, больно-то как! Я доковыляла до забора, прислонилась к нему и огляделась.

Напротив, через дорогу, на книжном висела ослепительная неоново-розовая вывеска, нормальная, как апельсин. Велосипед криво торчал из кювета, принимая пенную ванную в буйно разросшихся белых полевых цветах. Дохромав туда, я убедилась, что он почти цел: погнулось переднее колесо и соскочила цепь, но это ерунда, с которой можно справиться одним хорошим пинком. Вытащив велик из канавы, я, опираясь на него, попрыгала, вздрагивая от боли, к книжному.

Я так долго сюда не ходила, что теперь мне хотелось быть только здесь.

* * *

Дверь оказалась заперта – папа уехал в аэропорт встречать Томаса. Я не сразу справилась с ключом. В магазине было темно и тихо, зато запах ударил меня с размаху: бумага, старое дерево, трубочный табак и пыльные ковры. Дом.

Оставив дверь открытой, я, не включая свет, ощупью пошла между узкими стеллажами в маленькую, выложенную книгами пещеру. Лабиринт коридоров из стеллажей расходился во всех направлениях. Коробки, которые я собирала вчера вечером, составлены в углу, рядом с письменным столом, за которым возвышалось гигантское кресло Грея.

Я забралась в кресло – нога пульсировала болью – и попыталась не слушать назойливо-громкое неровное тиканье напольных часов, которые Грей отказывался отдать в починку. Я обыскивала стол, высматривая в полумраке аптечку. Верхний ящик был набит мелкими бумажками – ворох напомнил мне полевые цветы в канаве. Пошерудив в квитанциях и формах заказов, я нашла плитки шоколада, эфирные масла, жестянку с табаком и полупустой пузырек коричневого стекла. Очередное народное средство Грея – дед безгранично верил в гинкго билобу, зверобой продырявленный и примулу вечернюю. Я вытряхнула две пилюли и проглотила, не запивая, с трудом справившись с комком в горле.

Все болело. Ободранная о гравий нога выглядела ужасно – струпья сойдут лишь через много дней. В детстве, когда я падала, дед спешил заклеить ранку пластырем и поцеловать, чтобы быстрее зажило.

Я уронила голову на бархатную спинку, вдыхая запах Грея и едва сдерживаясь. Папа оставил магазин таким же, как он был, – пыльным и беспорядочным, святыней управленческой политики Грея («Я хранитель книг, а не счетовод!»). Гигантское кресло деда, в котором я совсем крошечная, стол, за которым он иногда писал свои дневники, дурацкие сломанные часы со своим «тик-так… тики-так… тики-тики-так». Навернулись слезы, и я уже ничего не видела. Покрытый пятнами бархат расплылся, как на экране ненастроенного телевизора, в бесцветную рябь – такую же я видела на улице перед тем, как грохнуться с велосипеда.

Тик-так.

Так-так.

* * *

– Только сделай покрасивее, – попросила я. Мы сидели на яблоне среди скользкой мокрой листвы. Попа замерзла, но Грей говорит, негоже отрываться от земли. – Никто не догадается, что это мы.

Сегодня десятый день рождения Неда, но он не пригласил ни меня, ни Томаса. Грей возразил, что мы почетные гости, а Нед нарвется, но я решила все равно украсть торт, а Томас предложил раскрасить лица, как делают бандиты.

– Знамо дело, – вытаращил глаза Томас. – Я еще тебе усы нарисую.

– Давай, – согласилась я. Мы с ним как-то никогда не спорили. Стало щекотно, когда он начал рисовать. – Значит, по сигналу: когда Грей закричит: «Проблема в квадрате…»

– Вбегаем мы, – закончил за меня Томас. – Го, открой глаза.

Когда я открыла глаза, Томас смеялся, держа в руке несмываемый маркер…

* * *

– …что случилось? Готти! Готти, открой глаза!

Папин голос прорезал темноту. Веки оказались неподъемно тяжелыми, будто приржавели. Я, должно быть, заснула и увидела сон о нас с Томасом, но в другой день, не в тот, когда он уехал…

Когда я открыла глаза, сон поблек и исчез. Я моргнула. Передо мной стоял папа.

– Я заснула. Уй-я… и с велосипеда навернулась, – сказала я в бархатное «ухо» кресла, показав свой бок.

Папа шумно втянул носом воздух – слишком шумно для оцарапанной ноги. Он не переносит вида крови и вздрагивает, стоит нам с Недом порезаться бумагой. Как он пережил мамину смерть, если там была кровь? Он тоже исчезал в тоннелях времени, ища ее?

Додумать я не успела: мысли разлетались, как осенние листья.

– Это тфой велосипед у входа? – спросил папа. Мой велик розовый, с корзиной и трещоткой на спицах, которая нашлась в коробке с хлопьями. Не знаю, кому еще можно приписать такое сокровище.

Я кое-как села прямее, передернувшись от ожидания ватных тампонов и щипания перекиси водорода. Тактильная память детских порезов и царапин разбудила меня настолько, что я улыбнулась папе, убеждая, что со мной все в порядке.

– Хорошо, – улыбнулся он. – Машина на берегу, я сейчас за ней схожу, жди здесь.

– Ладно.

– Побудь с ней, – услышала я, когда папа отвернулся, и потихоньку закрыла глаза, зарывшись в бархатную спинку. Это Млечный Путь. С кем еще с ней, сонно подумала я. Она – это я.

Удаляющиеся шаги, звук захлопнувшейся двери. Папа ушел. А может, и нет: он рядом, держит меня за руку. Зачем он по ней похлопывает?

– Перестань. – Я попыталась отнять руку. Теплые пальцы переплелись с моими и сжались, отчего я проснулась. – Папа, хватит!

– Го, – непонятно откуда раздался мальчишечий голос. – Твой папа вышел, это я.

Странный акцент. Английский, и в то же время не английский. Я открыла глаза. Надо мной склонился парень моего возраста. На его лице очки, веснушки и беспокойство.

Он окружен звездами. Плотным роем звезд. В книжном магазине зависла целая галактика.

– Ты покрыт звездами, – сказала я.

Кончики его губ изогнулись. Так улыбался Томас Алторп – будто лицо не в силах скрыть, каким прикольным он находит этот мир, и восторг выплескивается через ямочки на щеках. К новой версии Томаса Алторпа добавились высокие скулы и привычка покусывать нижнюю губу. Очки! Веснушки! Это он.

– Привет, Го, – улыбнулся Томас. Мимо его головы пролетела комета. – Помнишь меня?

– Помню. Ты вернулся. Ты обещал, что вернешься. Но я не помню, чтобы ты был таким красавцем…

На этих словах я потеряла сознание.

Среда, 7 июля
[Минус триста девять]

Я проснулась мокрая от пота под стеганым лоскутным одеялом и шестью пледами, увидела часы и поняла, что опоздала в школу. Я решила махнуть рукой, повернулась на бок, и меня вырвало. У кровати оказался тазик, подставленный как раз для этого случая. Эта последовательность заняла примерно тридцать секунд, после чего я снова обмякла на подушках.

Так, школа сегодня отменяется.

Солнце, пробиваясь через плющ, переливалось в комнате радужным сиянием. Я ощущала тяжесть – спальня обладала собственным притяжением, втягивавшим меня в матрац. Ногу пекло, по голове будто молотком стучали, а в сердце поселилась объединенная боль в форме Джейсона/Грея.

Грей. Я смотрела через комнату на его дневники. Что-то еще пробивалось на краю сознания, что-то, что я должна вспомнить…

Комната Грея. Томас Алторп, который теперь в ней спит.

Ой-й-й-й…

«Не помню, чтобы ты был таким красавцем».

Я скривилась. Может, я материализовала эти одеяла термодинамикой стыда, чтобы было под чем спрятаться?

Вспомнилась теория, осенившая меня перед самым падением с велосипеда: все эти странные случаи связаны с Греем – и чувством вины. То есть со мной.

Я не должна была брать и читать его дневники, но дело не только в этом – тут и весь последний год, и то, как я себя вела в день его смерти…

Стоп. Мысленно я развернулась к Томасу – тема полегче, для сравнения. Я пощелкала языком, и Умляут запрыгнул на кровать – прямо на ушибленную ногу. Почему он здесь? (Томас, не котенок.) Нед считает, его турнули из Канады. Но Томас никогда не вытворял такого, чтобы пришлось бежать из страны. Ну, он мог выпустить свиней из загона на летней ярмарке (лотереи со всяким хламом и с десяток лотков с домашним вареньем на деревенском пустыре) или сожрать все полосатые мармеладки, которые Грей заготовил для моего дня рождения (потом Томаса рвало настоящей радугой), но он не преступник!

Сердце у меня заболело при мысли об этом… Нет, не так. У меня заболело сердце. Точка.

– Сходить, что ли, на кухню, воды попить, – поделилась я со скептически глядевшим на меня Умляутом. – Я совершенно обезвожена.

Мне нужно на кухню вовсе не потому, что любопытно, как там Томас. Не потому, что я хочу узнать, чего это он вернулся и почему ни разу за пять лет не написал. Не из-за того, каким я увидела его вчера – веснушки при темных волосах, и весь расцвечен падающими звездами. Мне просто хочется пить, вот и все.

* * *

До кухни я ковыляла целых десять минут. Умляут трусил рядом, едва виднеясь в густой нестриженой траве. Дверь в комнату Неда была закрыта. На грифельной доске почерком папы выведено сообщение для Томаса: «Позвони маме», а посреди стола красовался непонятно откуда взявшийся каравай. За год мы практически перешли на хлопья, поедая их горстями прямо из коробок. Мы с папой не собирались за завтраком – два человека за нашим огромным столом. Пустота на том месте, где всегда сидел Грей, подчеркивала, что Неда нет, а мама всегда должна была с нами быть.

Словно смерть Грея оставила прореху больше, чем он сам.

– Все страньше и страньше, – сказала я Умляуту, присев напротив каравая.

– Что странного, Алиса? – спросил Томас за моей спиной.

Я так и подскочила. Сердце застучало, отдаваясь в ушах. Я частью замерла, а частью развернулась на стуле и в результате едва не сыграла на пол, когда Томас вошел в комнату. Темные волосы, мокрые после душа, босые ноги, поверх футболки застегнутый кардан. Надо же, какой чистюля… Я незаметно провела языком по пересохшим после рвоты губам.

Томас скромно помахал и исчез за дверцей холодильника, пестрой после вмешательства Неда от фотографий и магнитов. Мне осталось переваривать последние новости о мальчике, который уехал. Тогда он был вполовину ниже меня, пухлый и в очках с толстыми стеклами, за которыми глаза казались вдвое меньше. Нынешняя версия на целую милю выше, и у нее появились бицепсы. Ну конечно, Томас и раньше не без бицепсов ходил, но таких у него никогда не было. Таких – это чтобы писать о них восторженным курсивом.

Я отодвинулась в сторону и прижалась к спинке стула, когда Томас вынырнул из холодильника с едой. Ничего не говоря, с едва заметной улыбкой он вывалил на стол передо мной масло, банки с вареньем, «Мармит» и арахисовую пасту.

– Чаю? – снова улыбнулся он, задержав руку над чашками, свисавшими со шкафчика. Одни сутки, и уже как дома. Понятное дело, напомнила я себе: он же здесь практически жил. С львиным рыком Грея, характерцем Неда и папиным доморощенным подходом к воспитанию… – Или шоколаду? Бери целый пакет. – …Мы с Томасом обитали в основном по эту сторону забора. Нам здесь больше нравилось, а кроме того, его папаша любил поорать.

Томас поставил чайник, и в кухне настала тишина. А где, собственно, Важный Разговор? Нельзя же заявиться после многолетнего отсутствия и запросто спросить: «Чаю?» Хотя Джейсон так сделал, и Нед тоже. Так заведено у мальчишек – уезжают, а затем появляются как ни в чем не бывало.

В ожидании, пока чайник закипит, Томас порубил непонятный каравай на ломти. Я незаметно поглядывала на него, пока он не видел, добавляя детали в мысленный файл: у Томаса растут волосы на пальцах ног! Он носит питерские очочки! Он крутой – от авантажной стрижки, короткой по бокам и начинавшей, подсыхая, курчавиться на макушке, до темной футболки с брендом органического кофе. А кардан?! Да это предательство! Как он посмел вырасти крутым? Как он вообще посмел повзрослеть?!

Ухнув передо мной гору тостов и кружку с чаем, Томас сел напротив, кивая и будто говоря: «Ну вот». Типа давая понять, что пять лет – это пустяки.

Он заварил мне чай прекрасного коричневого цвета. Тост был подгоревший – как я люблю. Просто бесит, что он сделал все правильно. Я отодвинула «Мармит» подальше, чтобы не попадался на глаза, и поскребла замороженное масло, посыпав тост кудрявыми стружками. Откусив, я не удержалась от довольного «М-м-м».

Томас озадаченно пялился на меня.

– В чем дело? – Я вытерла крошки с подбородка, вдруг застеснявшись своих слипшихся от пота волос, заношенной пижамы и отсутствия лифчика. Едва я об этом подумала, как в мозгу ритмично запульсировало: груди, груди, груди. Меня бросило в жар.

– Ничего. – Он покачал головой. – Вчера, в «Книжном амбаре»… – Его голос стал ниже, чем когда он уезжал, и акцент казался не совсем канадским. Мозг продолжал увлеченно клепать странные мысли, потому что в голове мелькнуло: такие губы на вкус должны быть как кленовый сироп. Wei bitch?[10]10
  Что вы сказали, простите? (нем.)


[Закрыть]

– Твой папа сказал, что ты зашла туда впервые за долгое время – ну, в книжный, – продолжал Томас.

Я попыталась сосредоточиться.

Видимо, это кажется ему странным – «Книжный амбар» всегда служил нашим пристанищем в дождливые дни или убежищем, когда ссорились его родители и папаша обращал свой гнев на Томаса или когда Нед отказывался с нами играть. Мы садились на велосипеды и ехали к морю; Грей впускал нас и оставлял, пока мы не начинали слишком шуметь. Я не нашлась с ответом и сунула в рот кусок тоста.

– Ясно. Извини. А как… – Томас поднял палец жестом «погоди минутку», покопался в кармане, вынул ингалятор и два раза вдохнул. – Как ты себя чувствуешь?

– А? – Я совсем забыла, что у него астма. Мысленно я дополнила файл, разглядев, что оправа очков у него замотана скотчем, и воспоминания начали перестраиваться и смещаться. Прежний Томас и этот, сидевший передо мной, понемногу срастались.

– Ты помнишь, что упала с велосипеда? – не отставал Томас. – Теперь составишь мне компанию. Нед решил, что тебе нужно сказаться больной, и сам написал записку в школу.

Нед это сделал?!

– Со мной все прекрасно, – привычно солгала я (после годичной практики это уже стало моей присказкой).

– Вообще-то тебя вырвало. Ты приняла пару таблеток морфина и заявила, что из моей головы вылетают кометы. – У Томаса была привычка во время разговора размахивать руками, будто ловя невидимых летучих мышей, особенно в минуты радости, гнева или волнения. Интересно, что сейчас-то на него нашло. Я изо всех сил пришпоривала собственные мысли, не желавшие бежать быстрее: морфин?!

– Мы погрузили тебя в машину – твой папа что-то бормотал по-немецки, а потом фига, и тебя стошнило прямо мне на брюки. Плюс кровища повсюду из ободранной ноги – я будто и не уезжал! Помнишь тот день и капсулу времени?

Томас сделал паузу в своем безумном монологе (за минуту он употребил больше слов, чем я за десять месяцев). Я не поняла, какая еще капсула времени, и Томас посмотрел на меня. Болотно-зеленые глаза, на радужке правого пятно, похожее на кляксу. Как я могла об этом забыть?

– Тогда у тебя были короткие волосы, – прибавил он, будто воткнув флаг в Луну и застолбив отличное знание меня.

Но если прежняя стрижка и шрам на запястье – все, что у него есть, тогда он меня совсем не знает.

– Го, – Томас склонил голову набок, – как ты думаешь, тот имей…

Такие спец эффекты бывают только в кино.

Не знаю, как еще описать происходящее. Только что Томас, наклонив голову, держал кружку и говорил о каком-то имейте. В воздухе прошла рябь – это длилось несколько секунд, и с кухни словно сорвали пищевую пленку: все в точности как было, только часы перескочили на минуту вперед. Томас держит свой тост и смеется так, что вздрагивают широкие плечи и кудрявая шапка волос на макушке.

– Ну ладно, а какие у тебя планы на лето?

Будто игла проигрывателя перескочила на соседнюю дорожку или заезженный видеодиск выкинул часть эпизода. Причем глюк заметила только я, что лишний раз подкрепило мою догадку: вчерашние путешествия во времени каким-то образом связаны со мной. Со мной и Греем. Какой-то мой поступок заставил время пуститься в дикий пляс, будто у времени тоже бывает «вечное сияние чистого разума».

Томас ждал ответа, будто ничего не произошло. Не знаю, может, и не произошло. Может, глюки вместе с временными воронками – только у меня в голове. Может, всему виной морфин, который я якобы приняла. Или это канадский сленг? Грей презирал традиционную медицину (однажды его застукали за ловлей пиявок в деревенском пруду): я ни разу не видела, чтобы он принял хоть таблетку аспирина. Я скорее поверю, что это был легальный наркотик или нечто травяное, но очень мощное.

– Го, – повторил Томас, пальцем потыкав меня под столом в здоровую ногу. – На лето у нас какие планы?

– У нас? – вскинулась я, обретя голос от недоверия и негодования. – Ты шутишь, что ли? Нельзя же как сквозь землю провалиться, а спустя пять лет вернуться и рассчитывать на какие-то планы!

– Канада, – кротко сказал он, попивая чай.

– А что с Канадой?

– Она в Северном полушарии. Три тысячи миль к западу.

– И что?

– Это на этой планете.

Если не знать Томаса, можно было счесть, что он говорит спокойно. Но мало что бесит меня сильнее, чем человек, отказывающийся толком поссориться, когда я нарываюсь на скандал. То, что Томас об этом знает, бесило меня еще больше.

– Ну и дальше что? Все, я в душ. – Я не могла решительно выйти из кухни, но, подавляя боль, поковыляла со всей скоростью, на какую была способна. В ванной я заперла дверь и до отказа открыла краны так, что они заревели. Присев на край ванны, я уставилась на раковину. Четыре зубные щетки в стаканчике, притом что весь год их было две. Зубная паста с содой, целая армия средств для ухода за волосами, мальчишечий дезодорант и благовонные палочки теснились бок о бок. Зеркало запотело от пара, и на нем появился выведенный пальцем символ группы Неда.

На моих глазах пар разделился на пик сели и, хотя он ни на что не настраивался, когда настроится, он меня втянет.

Что бы я ни говорила миз Эдеванми – теория здесь, гипотеза там – зеркало, поцелуй Джейсона, вчерашняя галактика в небе, даже Томас и я в «Книжном амбаре», – все это тоннели во времени, вполне реальные «кротовые норы» в прошлое.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации