Текст книги "Дама в черном"

Эпилог

Ницца… Канны… Сен-Рафаэль… Тулон!.. Я без сожаления оглядываюсь на этапы своего недавнего путешествия… Я спешу поскорее покинуть юг, вернуться в Париж, окунуться опять в дела… а также… главным образом, спешу остаться наедине с Рультабием, который сидит тут же, в двух шагах от меня, вместе с дамой в черном. До последней минуты, то есть до Марселя, где они должны расстаться, я не хочу мешать своим присутствием их нежным или безутешным признаниям, планам на будущее, прощальным пожеланиям. Несмотря на все мольбы Матильды, Рультабий пожелал вернуться в Париж, к своим обязанностям. У него хватило твердости духа, чтобы оставить супругов наедине. Дама в черном не в силах противиться Рультабию; условия диктует он… Он хочет, чтобы господин Дарзак продолжал с женой свадебное путешествие, будто ничего необыкновенного не произошло в Красных Скалах. Начал это счастливое путешествие один Дарзак, а окончит его другой, но в глазах всего света Дарзак останется все тем же мужем Матильды. Гражданский закон соединяет их – они муж и жена. Что касается закона церковного, то в Риме, перед престолом папы, они найдут способы урегулировать свое положение и успокоить терзания совести. Пусть счастье сопутствует им! Они его заслужили!..

Никто, быть может, и не подозревал бы об ужасной трагедии, разыгравшейся вокруг лишнего трупа в форте Геркулес, если бы мы не нашли нужным после долгих лет молчания довести до сведения публики таинственные происшествия в Красных Скалах, подобно тому как перед этим я счел себя вынужденным приподнять завесу над драмой в Гландье. Виной тому Бриньоль, которому известно очень многое; пользуясь этим, он намеревался шантажировать нас из Америки, куда скрылся после описанных мною происшествий, угрожая нам ужасными разоблачениями. Ввиду того что профессор Станжерсон отошел в небытие, где согласно его теории все ежеминутно гибнет для того, чтобы возродиться вновь, мы решили опередить Бриньоля и рассказать всю правду.

Бриньоль! Какую же роль он сыграл в этом ужасном деле? Я снова и снова задавал себе этот вопрос, сидя на другой день после финала драмы в поезде на Париж, в двух шагах от дамы в черном и Рультабия, которые со слезами обнимались в соседнем купе. И сколько других вопросов теснилось в моей голове!.. Одно слово, одна фраза Рультабия объяснили бы мне все… но, разумеется, он забыл обо мне со вчерашнего дня… Со вчерашнего дня они не расставались с дамой в черном…

С профессором Станжерсоном мы простились в Волчице… Робер Дарзак сейчас же уехал в Бордигеру, где его должна была нагнать Матильда… Артур Ранс и Эдит проводили нас на вокзал. Эдит не выказала никакого сожаления по случаю моего отъезда.

Я приписал ее холодность встрече с князем Галичем, присоединившимся к нам на перроне. Она сообщила ему о том, что состояние старого Боба улучшилось, а на меня больше не обращала внимания. Меня это глубоко огорчило. Тут я должен сделать читателю одно признание. Я никогда не стал бы рассказывать ему о своих чувствах к Эдит, если бы через несколько лет после смерти мистера Артура Ранса, сопровождавшейся чрезвычайно трагическими обстоятельствами, о которых мне, быть может, придется поведать в другом месте, я не женился бы на романтичной и грозной Эдит…

Итак, мы подъехали к Марселю… Марсель!.. Расставание было ужасным. Мать и сын ничего не сказали друг другу. И когда поезд тронулся, она осталась на платформе, обездвиженная, с бессильно повисшими руками, в своей темной вуали, как воплощение скорби и страдания. Плечи Рультабия вздрагивали от судорожных рыданий…

Лион!.. Мы не могли спать и вышли из вагона, вспоминая о том, как несколько дней назад проезжали эти места, спеша на помощь к несчастной женщине… Мы погрузились мысленно в драму… Теперь Рультабий говорит… говорит… очевидно, стараясь заглушить в себе душевную муку, заставляющую его плакать часами напролет, как мальчишку…

– Вы знаете, дорогой мой, этот Бриньоль оказался порядочным негодяем! – говорит он мне с некоторым упреком, как будто я когда‑нибудь считал этого разбойника честным.

И Рультабий рассказывает мне обо всем. Ларсану пришлось придумать родственника Дарзака, чтобы запрятать последнего в сумасшедший дом! Он наткнулся на Бриньоля, и негодяи сразу же нашли общий язык. Известно, как нетрудно, даже в наше время, запереть кого бы то ни было в доме для умалишенных. Желания родственника и подписи врача достаточно во Франции, как это ни неправдоподобно, для осуществления такого гнусного плана. Подпись Ларсан с легкостью подделал, а Бриньоль за хорошее вознаграждение взял на себя остальное. Приезд Бриньоля в Париж входил в планы Ларсана, намеревавшегося занять место Дарзака до женитьбы. Несчастный случай, испортивший Дарзаку зрение, как я и сам предполагал, не был случайностью. Это сделалось для того, чтобы Ларсан, заняв место Дарзака, имел оправдание тому, что носит темные очки или в крайнем случае – так как не всегда же было удобно носить очки – право избегать яркого освещения!

Поездка Дарзака на юг облегчила осуществление адского замысла. Лишь в конце своего пребывания в Сан-Ремо Дарзак был упрятан в сумасшедший дом благодаря стараниям Ларсана, не перестававшего следить за каждым его шагом. Само собой разумеется, что он воспользовался помощью той «полиции», которая не имеет ничего общего с полицией официальной и к которой семьи прибегают в самых щепетильных случаях, требующих молчания и быстроты исполнения… В один прекрасный день, когда Дарзак совершал прогулку по горам… Дом для умалишенных находился как раз на горе, у самой итальянской границы… Все было давно уже подготовлено к приему несчастного, так как Бриньоль еще перед отъездом в Париж условился об этом с директором лечебницы и предъявил ему докторское свидетельство, подписанное Ларсаном… Бывают директора, очень нетребовательные в смысле излишних расспросов, лишь бы соблюдались формальности… и была внесена плата… И так дело было быстро улажено.

– Но каким образом вы узнали все это? – спросил я Рультабия.

– Вы помните, мой друг, – ответил мне репортер, – тот маленький клочок бумажки, который вы принесли мне в форт Геркулес в тот день, когда, не предупредив меня, выследили Бриньоля, приехавшего подышать южным воздухом. Этот клочок бланка Сорбонны, на котором сохранились два слога: «бонне», послужил мне путеводной нитью. Также неоценимыми для меня были условия, при которых вы нашли его, следуя за Ларсаном и Бриньолем. А место, где он был обронен, явилось для меня почти откровением, когда я пустился на розыски настоящего Дарзака, убедившись, что именно он был тем лишним трупом, вынесенным в мешке!..

И Рультабий последовательно объяснил мне, как он дошел до разгадки тайны, остававшейся непостижимой для нас до самого конца. Точкой отправления послужило то открытие, насколько быстро высыхает краска, а затем уже и второе потрясающее откровение, ставшее для Рультабия лучом света во мраке, когда он понял, что одно из двух проявлений Дарзака лгало. Бернье, допрошенный Рультабием до возвращения человека, увезшего мешок, открыл ложь того, кого все принимали за Дарзака. Последний прикидывался удивленным перед Бернье! Он не сказал Бернье, что Дарзак, которому Бернье открывал дверь в пять часов, был вовсе не он. Он скрыл это другое проявление Дарзака, что могло быть для него выгодно лишь в том случае, если оно было истинно! Рультабий ослеплен этим, он потрясен… ему почти делается дурно… он дрожит!.. Но, может быть, надеется он, может быть, Бернье ошибся, может быть, он плохо понял слова удивления Дарзака… Рультабий сам спросит Дарзака, и тогда будет видно!.. Ах, хоть бы он поскорее вернулся!.. Замкнуть круг предстоит самому Дарзаку!.. С каким нетерпением Рультабий ожидает его возвращения!.. А когда тот возвращается, как жадно хватается он за эту последнюю надежду! «Видели ли вы лицо этого человека, убитого человека?» – спрашивает он у Дарзака и, получив в ответ: «Нет!» – не скрывает своей радости… Ведь Ларсану ничего не стоило ответить: «Да, я видел! Это действительно лицо Ларсана!..» Молодой человек не понял, что в этом проявилась особая хитрость негодяя, намеренная оговорка, входившая в его роль: настоящий Дарзак не поступил бы иначе! Он постарался бы отделаться от ужасной ноши, не разглядывая ее… Но что значили все хитросплетения Ларсана против рассуждений Рультабия?.. Лже-Дарзак, отвечая на поставленные Рультабием точные вопросы, замыкает круг. Он лжет!.. Рультабий теперь знает!.. Но что предпринять?.. Сейчас же разоблачить Ларсана, который, быть может, выскользнет из его рук? Нанести страшный удар своей матери, которая еще не знает, что ее муж – Ларсан и что она помогла убить Дарзака? Нет-нет! Ему необходимо подумать, сопоставить. Он хочет действовать наверняка. Он требует двадцать четыре часа… Ради безопасности дамы в черном он поселяет ее в помещение профессора Станжерсона и заставляет ее дать клятву не выходить из замка до его возвращения. Он обманывает Ларсана, убедив его, что непоколебимо убежден в виновности старого Боба. И так как Уолтер возвращается в замок с пустым мешком… он не теряет еще надежды найти Дарзака живым! Итак, Рультабий пускается на поиски… У него остался револьвер Дарзака, потерянный последним в Квадратной башне… совершенно новый револьвер того типа, который он заметил уже в окне одного из оружейных магазинов Ментоны… Он идет к оружейнику, показывает ему револьвер и выясняет, что этот револьвер был куплен накануне утром человеком в мягкой шляпе, сером широком пальто и с большой бородой… Тут же этот след теряется, но Рультабий, не тратя времени, бросается по другому следу, который привел Уолтера в Кастильон. Здесь Рультабий делает то, чего не сделал Уолтер. Последний, найдя мешок, ограничился этим и поспешил вернуться в форт Геркулес. Рультабий же продолжал идти по следу и нашел, что этот след – колея английского шарабана – вместо того чтобы, обогнув Кастильонскую впадину, спуститься к Ментоне, спускался по противоположному склону горы к Соспелю. Соспель! Разве Бриньоль не остановился также в Соспеле? Бриньоль!.. Рультабий вспомнил о моем путешествии. Для чего Бриньолю быть в Соспеле?.. Его присутствие должно быть связано с событиями в замке. С другой стороны, исчезновение и затем появление настоящего Дарзака доказывали, что здесь имело место насильственное лишение свободы… Но где?.. Бриньоль, действовавший заодно с Ларсаном, конечно, недаром совершил свое путешествие из Парижа! Быть может, он явился для того, чтобы в этот опасный момент следить за узником!.. Раздумывая таким образом и логически развивая свою мысль, Рультабий расспросил хозяина гостиницы возле Кастильонского туннеля; последний признался, что его сильно заинтриговал зашедший к нему накануне господин, чьи приметы удивительно совпадали с приметами покупателя в оружейном магазине. Господин попросил пить, казался страшно возбужденным и держал себя так странно, что его можно было принять за сбежавшего из сумасшедшего дома… Последние слова обожгли Рультабия, однако он не подал вида и безразличным тоном спросил: «Разве у вас есть здесь сумасшедший дом?» – «Как же, – ответил хозяин гостиницы, – лечебница на горе Барбонне». Тут‑то объяснились то слоги «бонне», написанные на клочке бланка… С той минуты Рультабий уже не сомневался, что настоящий Дарзак был запрятан лже-Дарзаком под видом умалишенного в лечебницу на горе Барбонне. Он вскочил в экипаж и приказал везти себя в Соспель у подножия горы. Он рисковал встретить Бриньоля, однако не увидел его и немедленно отправился в лечебницу. Он решил выяснить все во что бы то ни стало. Пользуясь своим званием репортера газеты «Эпок», он сумеет заставить говорить директора этого сумасшедшего дома под тем предлогом, что готовит материал для профессоров Сорбонны… И, может быть, ему удастся узнать, что случилось в конце концов с Робером Дарзаком, ибо, раз мешок был найден пустым, раз следы английского шарабана вели в Соспель, где, впрочем, и терялись… раз Ларсан не нашел нужным отделаться от Дарзака, бросив мешок в Кастильонскую впадину, он, может быть, решил отвезти его в лечебницу! Обдумывая это, Рультабий пришел к выводу, что, действительно, живой Дарзак был гораздо полезнее Ларсану, чем Дарзак мертвый!.. Он мог служить для него залогом, когда Матильда откроет подлог! Этот залог делал его хозяином положения и мог заставить ее пойти на все уступки. Если бы Дарзак умер, Матильда убила бы Ларсана своими руками или предала его в руки полиции!

И расчет Рультабия оказался верным. На входе в лечебницу он столкнулся с Бриньолем. Тогда, не теряя времени на разговоры, он схватил его за горло и пригрозил ему револьвером. Бриньоль был трусом. Он сейчас же признался Рультабию, что Дарзак жив. Через четверть часа Рультабий знал все. Однако револьвера оказалось недостаточно, так как Бриньоль, боявшийся смерти, любил жизнь и все, что делало эту жизнь приятной, – в частности, деньги. Рультабию стоило небольшого труда убедить его, что он погиб, если не выдаст Ларсана и, наоборот, много выиграет, если поможет семье Дарзака выйти без скандала из создавшегося положения. Они быстро пришли к соглашению и вместе вернулись в лечебницу, где их принял директор, выслушавший их объяснения не без некоторого изумления, сменившегося затем испугом, а потом и чрезвычайной любезностью, которая выразилась в немедленном освобождении Робера Дарзака. Последний, благодаря счастливой случайности, о которой я уже говорил, не сильно страдал от раны, едва не ставшей для него смертельной. Рультабий, безумно обрадованный, забрал его с собой и сейчас же отвез в Ментону. Я опускаю их взаимные излияния. Бриньолю было назначено свидание в Париже. По дороге Рультабий узнал из уст Дарзака, что последний несколько дней назад натолкнулся в своей тюрьме на заметку в местной газете, извещавшую о пребывании в форте Геркулес молодых Дарзаков, чья свадьба была недавно отпразднована в Париже. Этого оказалось достаточно, чтобы настоящий Дарзак понял, откуда шли все его несчастья, и угадал, у кого могло хватить наглости занять его место рядом с обожаемой им женщиной, потрясенный разум которой делал возможным самое безумное предприятие. Это открытие наделило его невероятной силой. Украв пальто директора, чтобы скрыть под ним костюм умалишенного, а также кошелек с двумястами франками, он перелез, рискуя сломать шею, через стену, которая при других обстоятельствах показалась бы ему непреодолимой. Таким образом, он пробрался в Ментону, откуда бросился в форт Геркулес; здесь он увидел, собственными глазами увидел Дарзака! Увидел самого себя!.. План его был очень прост: проникнуть в форт Геркулес, как в свое жилище, пройти в комнату Матильды и появиться в ее присутствии перед другим Дарзаком, чтобы разоблачить его!.. Он расспросил окрестных рыбаков и узнал, где помещаются супруги!.. В Квадратной башне… Супруги!.. Все, что Дарзак выстрадал до сих пор, было ничто по сравнению с этим. Супруги – это слово приводило его в исступление!.. Страдания его продолжались до той минуты, когда он, выйдя из шкафа, вновь увидел даму в черном!.. Тогда он все понял… Она никогда бы не посмела так смотреть на него, никогда не вырвался бы из ее груди этот крик радости, если бы она хоть на минуту, телом или душой, была женой другого!.. Они были разлучены… но никогда не переставали существовать друга для друга!

Прежде чем привести свой план в исполнение, Дарзак купил себе в Ментоне револьвер, отделался от директорского пальто, которое могло его погубить, если бы его стали искать, и приобрел платье, напоминавшее покроем и цветом костюм другого Дарзака. Затем поднялся по Гараванскому бульвару на вершину холма, откуда мог видеть все происходившее в замке. Около пяти часов он решился пойти, зная, что Дарзак находится в башне Карла Смелого и, следовательно, не встретится с ним в эту минуту в Квадратной башне, которая оставалась конечной его целью. Проходя мимо нас, он испытывал сильнейшее желание крикнуть, кто он, но удержался, желая быть узнанным исключительно дамой в черном! Одна только эта надежда поддерживала его. Из-за этого только и стоило еще жить, и, когда час спустя, в его полном распоряжении оказалась жизнь Ларсана, который сидел за своими письмами в этой самой комнате, спиной к нему, мысль о мщении даже не пришла ему в голову. После стольких доказательств в его сердце все еще не было места для ненависти к Ларсану так полно оно было любовью к даме в черном! Несчастный и милый Дарзак!..

Остальное уже известно. Чего я не знал – это как настоящий Дарзак во второй раз проник в форт Геркулес и спрятался в шкафу. Как оказалось, Рультабий, узнав, благодаря бегству старого Боба, что из замка есть выход через колодец, воспользовался им, чтобы провести Дарзака в форт! Рультабий хотел быть хозяином положения, когда он разоблачит и поразит Ларсана. В ту ночь было уже слишком поздно действовать, но он рассчитывал покончить с Ларсаном уже в следующую. Нужно было как‑нибудь спрятать Дарзака в замке. С помощью Бернье Рультабий отыскал для него заброшенный и безопасный уголок в Новом замке. Тут я не мог удержаться, чтобы не прервать рассказ Рультабия восклицанием, заставившим его расхохотаться.

– Так вот в чем дело! – вскрикнул я.

– Ну конечно же, – проговорил он. – Конечно!..

– Так вот почему я открыл в тот вечер «Австралию»! Значит, в тот вечер передо мной был настоящий Дарзак!.. А я‑то не мог ничего понять!.. Потому что я ведь нашел‑таки «Австралию»!.. А борода! Она великолепно держалась! Великолепно! О! Теперь я все понимаю!

– Вам понадобилось для этого немало времени, – заметил Рультабий. – Вы очень стесняли нас в ту ночь, мой друг. Когда вы появились во дворе Карла Смелого, Дарзак как раз провожал меня к колодцу. Я едва успел захлопнуть за собой крышку, в то время как Дарзак убегал к Новому замку… Но, когда вы легли после испытания крепости бороды Дарзака, мы снова с ним увиделись, не понимая, как нам поступить. Если бы вы случайно заговорили об этом приключении на следующее утро с другим Дарзаком, все было бы потеряно. И тем не менее я не хотел уступать Дарзаку, который предлагал пойти немедленно к вам и рассказать всю правду. Я боялся, что вы не сумеете скрывать ее в течение следующего дня. У вас немного несдержанный характер, Сенклер, и всякое зло вызывает в вас обоснованное негодование, которое, однако, могло в этот раз сильно нам навредить. И потом, Ларсан так хитер!.. Вот я и решил нанести свой удар, не предупреждая вас. Я должен был вернуться в замок лишь на следующее утро, а между тем необходимо было устроить так, чтобы вы не встретились с Дарзаком. Поэтому‑то я и послал вас в такую рань собирать для меня моллюсков!

– О! Я понимаю!..

– Вы должны все понять, Сенклер. Я надеюсь, что вы не сердитесь на меня за эту просьбу, которая позволила вам провести чудные полчаса в обществе госпожи Эдит…

– Кстати, о госпоже Эдит: для чего вам понадобилось выводить меня из себя? – спросил я.

– Чтобы иметь повод поссориться с вами и помешать вам заговаривать со мной и Дарзаком! Повторяю вам, что я не хотел, чтобы после своего ночного приключения вы разговаривали с ним!.. Я думал, что вы продолжаете понимать меня, Сенклер.

– Я продолжаю, мой друг…

– Поздравляю вас…

– Однако, – вскрикнул я, – есть еще одна вещь, мне непонятная!.. Смерть Бернье!.. Что было причиной его смерти?..

– Трость! – мрачно ответил Рультабий. – Эта проклятая трость!

– Я думал, что смерть последовала от «самого древнего топора»…

– И от того, и от другого: и от трости, и от топора… Но смерть была предрешена тростью, топор же явился исполнителем…

Я смотрел на Рультабия, спрашивая себя, не лишился ли он рассудка.

– Вы, между прочим, так и не поняли, Сенклер, почему на следующий день, как мне все уже стало ясно, я ронял трость Артура Ранса в присутствии Дарзака. Я надеялся, что он поднимет ее. Вы помните, Сенклер, трость Ларсана с рукояткой в виде вороньего клюва и тот жест, которым он вертел эту трость в Гландье!.. У него была совершенно своеобразная манера держать трость… мне хотелось видеть… видеть в руках у этого Дарзака трость с рукояткой в виде вороньего клюва!.. Мой расчет был безошибочен!.. Но мне хотелось видеть собственными глазами… и эта навязчивая мысль преследовала меня весь следующий день, даже после посещения мною сумасшедшего дома!.. Даже после того, как я обнял настоящего Дарзака, мне все‑таки хотелось видеть лже-Дарзака воспроизводящим движение Ларсана!.. Ах! Увидеть, как он замахивается тростью, забыв на секунду свое притворство, выпрямив свой стан, свои искусственно согнутые плечи… Ударьте же! Ударьте же по гербу семейства Мортола!.. Размахнитесь хорошенько, мой дорогой, мой милый Дарзак!.. И он размахнулся!.. И выпрямился во весь свой рост! И я увидел!.. Другой тоже увидел и умер от этого… Несчастный Бернье был так поражен, что покачнулся и упал столь неудачно на «самый древний топор», что заплатил за это жизнью!.. Очевидно, он подобрал топор, выпавший из кармана старого Боба, и нес его в кабинет профессора, в Круглую башню… Он умер, увидев внезапно жест Ларсана!.. Увидев самого Ларсана во весь его рост, с его широким размахом!.. Во всяком сражении, Сенклер, бывают невинные жертвы…

Мы помолчали. Затем я не смог удержаться и сказал Рультабию, что я обижен на него за недостаток доверия ко мне. Я не мог простить ему то, что он держал меня, как и всех, в заблуждении относительно старого Боба.

Он улыбнулся.

– Вот уж кто мало меня занимал!.. Я знал, что не он был в мешке… В ночь перед тем, как вы подобрали его в гроте Ромео и Джульетты, я, оставив Дарзака под охраной Бернье в Новом замке и пробравшись через колодец к морю, где я приготовил для своих планов на следующий день лодку, купленную мною у рыбака Паоло, приятеля Туллио, добрался до берега вплавь. Одежду я привязал над головой. На берегу я столкнулся с Паоло: последний занимался ловлей осьминогов, и я присоединился к нему, так как это давало мне возможность находиться вблизи от форта Геркулес и наблюдать за ним. От Паоло я узнал, что Туллио вдруг разбогател, что и было причиной его возвращения на родину. По его словам, он очень дорого продал старому ученому несколько раковин, и действительно, последнее время его часто видели в обществе старого Боба. Паоло было известно, что Туллио собирался заехать в Сан-Ремо. Похождения старого Боба становились мне понятны: чтобы покинуть форт, ему нужна была лодка, которую он и нанял у Морского Палача; я узнал адрес Туллио в Сан-Ремо и отправил туда с помощью анонимного письма Артура Ранса, уверенный, что Туллио может кое‑что рассказать нам о старом Бобе. И действительно, старый Боб заплатил Туллио за то, чтобы он доставил его к гроту и затем скрылся. Из сожаления к старому профессору я решился предупредить таким образом Артура Ранса; с ним, правда, могло случиться какое‑нибудь несчастье. Что касается меня, то мне хотелось лишь обратного, хотелось, чтобы этот достойный ученый не вернулся, пока я не покончу с Ларсаном, иначе мне было бы трудно убедить лже-Дарзака, что меня по‑прежнему больше всего занимает старый Боб. Таким образом, возвращение старика не особенно‑то меня обрадовало, и я должен признаться, что полученное им ранение груди, так «удачно» совпавшее с раной человека в мешке, доставило мне большое удовольствие. Благодаря этому я мог надеяться продолжать свою игру еще несколько часов.

– Почему же вы не хотели сразу прекратить ее?

– Разве вы не понимаете, что я не мог убрать лишний труп Ларсана среди бела дня! Мне нужен был целый день, чтобы подготовить его исчезновение ночью! Но что это был за день из‑за смерти Бернье! Прибытие жандармов усложняло дело. Я ждал, пока они уйдут, чтобы начать действовать. Первый ружейный выстрел, услышанный вами, когда мы сидели в Квадратной башне, предупреждал меня о том, что последний из жандармов вышел из таверны Альбо на мысе Гарибальди; второй – что пограничники вошли в свои казармы и ужинают и что море свободно!

– Скажите, Рультабий, – спросил я, пристально глядя в его светлые глаза, – когда вы для своих планов оставляли лодку Туллио у выхода из колодца в море, вы знали уже, какой груз она повезет на следующий день?

Рультабий опустил голову.

– Нет… – глухо произнес он. – Нет, не думайте так, Сенклер… Я не предполагал, что она повезет труп… как никак, ведь он мой отец!.. Я думал, что повезу в ней человека в сумасшедший дом!.. Видите ли, Сенклер, я обрек его лишь на тюрьму… вечную тюрьму… Но он покончил с собой… Такова воля Бога!.. Да простит ему Бог!..

Мы больше не сказали ни слова за всю ночь. В Лароше я хотел заставить его съесть что‑нибудь горячее, но он решительно отказался от завтрака. Накупив утренних газет, он погрузился с головой в дневные происшествия. Газеты были полны новостей из России. В Петербурге был только что раскрыт заговор против высших властей. Сообщаемые факты были столь поразительны, что им с трудом можно было поверить.

Развернув «Эпок», я на первой же странице прочел надпись громадными буквами:

«Отъезд Жозефа Рультабия в Россию»

и сверху:

«Его приглашают по воле императора».

Далее следовало изложение в высшей степени сбивчивых и невероятных фактов, перед которыми растерявшиеся полицейские власти совершенно становились в тупик, не в силах найти путеводную нить, которая дала бы им возможность распутать таинственный клубок.

– Ну что же, вы едете? – спросил я Рультабия.

Но, увидев его загоревшиеся глаза, я понял, что мой вопрос излишен. Передо мной был все тот же Рультабий, готовый бороться с таинственными силами, против которых природа вооружила его необыкновенным гением логического рассуждения и математического расчета.

По прибытии в Париж он прямо с вокзала поехал за инструкциями в редакцию газеты. Через два часа скорый поезд уже увозил моего друга в столицу снежных равнин.

Проводив его, я решил зайти в суд, где у меня были кое‑какие дела. Первыми, кого я встретил, оказались Анри-Робер и Андре Гесс.

– Как ты отдохнул? – спросили они.

– О! Превосходно! – ответил я, но при этом состроил такую гримасу, что они тут же потащили меня в кафе.