Текст книги "Дети земли и неба"

Часть вторая

Глава 7

Его не кастрировали.

Это делали в возрасте восьми или девяти лет почти со всеми мальчиками-джадитами, захваченными во время набегов. Так долго ждали для того, чтобы посмотреть, какие из них крупнее, сильнее, из кого вырастут воины. Он прошел этот отбор. Его не тронули и отправили в казармы в Мулкаре, чтобы обучить и сделать из него одного из джанни, воинов элитной пехоты калифа, да продлится вечно его правление и да будет благословенно его имя под звездами.

Теперь ему четырнадцать лет. Обычно мальчиков не зачисляют в армию и не отправляют сражаться раньше шестнадцати лет, но иногда это случается, если идет большая война, на западе или на востоке, именно в тот год. Он надеялся, что его возьмут.

Обучение может вызывать скуку, одно и то же повторяется без конца, но он никогда не жаловался, как некоторые другие. Он понимал, что именно в этом состоит обучение, в бесконечном повторении, чтобы не пришлось задумываться в реальном бою – ты просто делаешь то, что должен. Он понимал, что это путь к продвижению наверх. Возможный путь. Не каждый поднимается на следующую ступеньку, к более высокому рангу, напоминал им Касим на занятиях. Ты все равно продолжишь жить, даже в этом случае. У тебя все равно есть жизнь.

Однако человеку нужно больше, чем просто продолжать жить. Он хотел оказаться на поле боя, завоевать славу, чтобы его имя привлекло внимание (мечтать не возбраняется, не так ли?) сердаров, и даже калифа в Ашариасе, как имя бесстрашного воина, истребителя неверных.

Его звали Дамаз. Его не всегда так звали, но ему было четыре года, когда его забрали и дали ему новое имя, и он теперь не мог вспомнить свое джадитское имя.

Все джанни, без исключения, родились джадитами – их захватили маленькими детьми во время набегов и воспитали в истинной вере Ашара. Они всем были обязаны калифу – жизнями, шансом на богатство, надеждой на рай. Это хороший способ создать в армии ядро, преданное калифу.

Иногда по ночам, во сне, ему казалось, что он вот-вот вспомнит фрагменты своего детства, всплывали какие-то лица и имена, но такие сны снились редко, их заполняли картины пожаров, и ему вовсе не нужно было вспоминать подобные вещи. Какой в этом смысл? Его жизнь теперь здесь, и разве она могла бы быть лучше в какой-то деревне на приграничных землях?

Джанни – даже самые юные – были главной военной силой в Мулкаре, гарнизонном городе к югу от дороги между Ашариасом и побережьем Саврадии. Очевидно, когда-то Мулкар тоже носил другое название. Дамаз его не знал. Наверное, он мог спросить об этом у Касима, тот знал такие вещи.

В своих зеленых кафтанах и высоких сапогах, и в характерных высоких шапках с плюмажем своего полка, джанни вышагивали по городу так, словно правили им. Разумеется, в нем был правитель. Он не хотел их сердить. Ни один мужчина не хотел рассердить джанни, ни одна женщина не отказывала ни одному из них, даже мальчикам-ученикам, – хотя тебе грозила кастрация и даже смертная казнь, если ты обидишь высокопоставленную или благородную женщину, поэтому их следовало избегать.

Джанни устраивали парады и учения в полках, сражались друг с другом на копьях и саблях, практиковались в стрельбе из лука. По многу дней обходились без пищи. Выходили строем за стены города, и зимой тоже, выслеживали волков и медведей в снегу и убивали их, если находили. Им приходилось ночевать вне городских стен, если они не находили добычу сразу. Некоторые терпеть не могли жестокий зимний холод. Дамаза холод не беспокоил, однако ждать мальчик не любил. Все эти задержки… В нем все время жило ощущение, что время проносится мимо него. Он не мог бы объяснить, почему так спешит.

Наверное, у него когда-то была семья, но их лица не сохранились в его памяти. Он полагал, что их убили во время того набега, когда его освободили и дали возможность приехать сюда и обучаться в рядах джанни.

Он питал некоторое отвращение к кострам, но он умел его подавлять, и считал, что его никто не заметил. Опасно позволять другим видеть твои слабости.

Сегодня утром они выполняли маневры, маршируя прямо и делая повороты под непрерывным дождем. Дождь был сильным. Если армии предстоит выступить к крепости Воберг на севере, им необходимы достаточно хорошие дороги (и не вышедшие из берегов реки), чтобы большие пушки для разрушения стен не увязали в грязи.

Только дождь, гласила пословица, может сорвать планы великого калифа. Ведь дождь скрывает звезды Ашара. Он также скрывает солнце и луны неверных джадитов и киндатов, но это не имеет значения.

В любом случае, Дамаза не возьмут в армию в этом году. Славные победы будут не его победами.

После тренировки дождь ослабел. Он вышел из казармы на базарную площадь города, чтобы купить миску ячменной похлебки в лавке у киндатов. Некоторые неверные готовят вкусную еду, это приходится признать. Для них есть место среди рожденных под звездами. Щедрый калиф терпит неверных на всех своих землях. Они платят налог, чтобы молиться кому пожелают, и на эти налоги содержат солдат, льют пушки и сажают сады в Ашариасе. Это тоже объяснил Касим.

Когда по городу разнесся звон колоколов, призывающих на полуденную молитву, Дамаз дошел до ближайшего храма, чтобы не возвращаться в казармы. Он оставил сапоги и шапку у двери и опустился на колени, молясь Ашару и богу, который послал ему видения под звездами пустыни. На куполе храма были нарисованы звезды, как всегда. В самых богатых храмах их делали из металла и подвешивали на цепочках.

Здесь был молодой ваджи, моложе прежнего. С более редкой бородой и пронзительным голосом, которым нараспев читал молитвы. Дамаз и не думал о нем до вечера этого дня.

Именно тогда, на тренировочном плацу, после отработки боя на саблях (он мастерски владел саблей, лучше большинства учащихся, и быстрее) он услышал, как Кочы рассказывал своим друзьям – прихвостням, если правильнее выразиться, – о том, будто новый ваджи в базарном храме сделал ему непристойное предложение вчера вечером после молитвы на закате, и что он, Кочы, не собирается принимать подобные предложения ни от кого, не говоря уже о лживом порочном человеке, делающим вид, будто он свято служит Ашару.

Отношения между мужчинами и мальчиками среди джанни не были такой уж редкостью. Дружба с нужным командиром послужила ключом к повышению многих молодых людей. К Дамазу никогда не подходил ни один начальник; он был слишком крупным, себе на уме, недостаточно миловидным, с веснушчатым лицом. Но он знал – они все знали, – что если предложение исходит от мужчины, не имеющего отношения к их полку, – это оскорбление. А молодой важди, новичок в гарнизонном городе, не имел никакого положения в обществе. Он мог бы защитить себя своим благочестием, но ему необходимо действительно быть благочестивым и иметь друзей.

И все же Дамаз чувствовал, что тут что-то не так – в эту историю было трудно поверить. Ваджи действительно только что прибыл к ним. Мог ли он проявить подобное безрассудство? Кочы мог сразу же донести на этого человека, прямо в храме. Он мог обратиться к командиру полка или к одному из полковых ваджи здесь, в казармах.

Дамаз на занятиях по географии и истории пребывал в задумчивости. Занятия проходили всегда ближе к вечеру, после того, как юноши израсходовали все силы на учениях и были в состоянии (иногда) лишь сидеть и слушать. Занятия вел Касим. Когда-то он был командиром, которого взяли в плен и изувечили джадиты, когда он выехал на разведку впереди армии. Эти варвары отрезали ему нос и послали Касима на галеры, чтобы работал веслами, пока не умрет.

Вместо этого он сбежал, как умеет и должен поступать способный джанни. Каким-то чудом ему удалось вернуться обратно. Он мало рассказывал об этом, даже когда мальчики его спрашивали, а они, конечно, спрашивали. Чтобы скрыть отрезанный нос, он носил серебряную накладку, закрепленную шелковыми завязками на затылке.

Это был, принимая во внимание ту жизнь, которую он вел, вдумчивый, сдержанный человек. Джанни устроили его на должность учителя в Мулкаре. Полагалось, чтобы все они умели читать и писать на двух или трех языках, но занятия историей и географией были добровольными после того, как тебе исполнилось двенадцать лет. Дамаз никогда не пропускал их, кроме тех случаев, когда ученики уходили в поход за городские стены.

Они все умели говорить на современном языке Тракезии, но под руководством Касима некоторые из юных джанни учились читать произведения граждан древних городов-государств к югу от них. Читали стихи, пьесы, он даже давал им разбирать медицинские трактаты. Многое из того, что их врачи умели сегодня, явно пришло из Тракезии в расцвете ее славы, две тысячи лет назад.

Тогда Ашар еще не родился, к нему еще не пришло озарение ночью в пустыне. Не существовало ни звездопоклонников, ни джадитов. Киндаты с их лунами, наверное, уже существовали, вместе с другими странными верованиями востока, а боги Тракезии и Саврадии (где был расположен Мулкар) представляли собой непонятный конгломерат самых разных божественных сил.

Обычно Дамаз получал удовольствие от уроков Касима, ему нравилось наблюдать, как младшие ребята старались казаться внимательными и не дремать, он вспоминал себя в этом возрасте, но сегодня он был рассеян. Касим несколько раз бросал на него вопросительные взгляды, но ничего не сказал. Он был из тех учителей, которые ждут, когда ученики сами подойдут к ним.

Дамаз этого не сделал. Мог бы подойти, но не подошел. Вместо этого, когда урок закончился и все они вышли под вечернее небо, затянутое облаками, он совершил безрассудный поступок за час до того, как их призвали на молитву.

Не так-то просто шпионить за спальней другого полка. Во-первых, там находятся вперемешку солдаты, командиры и ученики, и подразделения напряженно, даже яростно соперничают за первенство и признание. Нечего и думать о том, чтобы постоять у окна и послушать.

И все же Кочы отличался хвастливостью и тщеславием, и из всех ровесников он, несомненно, был одним из соперников Дамаза в получении более высокого ранга. Каждую весну один, а иногда и два, четырнадцати– или шестнадцатилетних мальчика могут (никаких обещаний, никогда) быть зачислены в армию и отправиться на войну, где добывают славу. Там можно завоевать себе лучшую жизнь, убивая неверных.

Поэтому Дамаз, наверное, признался бы, если бы ответа потребовал кто-то вроде Касима, что у него были свои собственные причины поступить так в сумерках, в конце дня, когда ветерок шевелил первые листочки деревьев. Он прошел к казарме третьего полка – полка Кочы – и двинулся по широкой дороге к задней стене.

Там он хладнокровно огляделся, убедился, что он один, и взобрался на крышу. Залезть по стене наверх было совсем несложно.

На крыше любого из здешних строений – они все это знали – можно было пристроиться возле одного из дымоходов, и если в печах не было огня и не шел дым, пригнуться и послушать, о чем говорят внутри. Он двигался очень тихо. Комната внизу была почти пустой, но не совсем пустой. Возле второго дымохода он услышал голос Кочы почти прямо под собой, тот разговаривал с несколькими другими парнями. Похоже, что разговаривали четыре человека.

Для такого дела необходимо терпение и удача. Иногда, рассказывали им, шпиону во время войны приходилось оставаться на одном месте несколько дней, зная, что если он издаст хоть один звук, он может погибнуть. Ты облегчался, не сходя с места, и надеялся, что запах не выдаст тебя. А если ты был голоден, то оставался голодным.

Ему не пришлось ждать слишком долго. Они говорили о девушках, о некоторых оскорбительно. Один хвастал, что одна из киндатских девушек улыбнулась ему. Кочы ясно дал понять, что если такую девушку не уложить в постель через день или два, то это позор для мужчины, которому она улыбнулась.

– А если тебе улыбается ваджи? – лукаво спросил один из других парней.

– В задницу его, – резко ответил Кочы.

– О, неужели? – в голосе четвертого звучала насмешка. Раздался смех.

Кочы еще раз выругался.

– Сам увидишь, – сказал он. – Мы с ним разделаемся сегодня вечером.

– Он действительно предложил тебе переспать с ним?

– Конечно, нет. Он бы не посмел. Просто он мне не нравится.

Дамаз на крыше заморгал. Он не шевелился.

– Он же ваджи! – снова произнес четвертый голос, насмешку в нем сменило сомнение.

– Да? А ни один из ваджи не любит мальчиков?

– Но он ведь ничего не сделал, ты сам только что сказал.

– Ему и не надо делать. Говорю тебе, он мне не нравится. Мы его оскопим, пришлют кого-нибудь получше.

– Потому что он нам не нравится?

– Мы – джанни! – сказал Кочы. – Кто нам отдает приказы, что нам делать?

– Командиры, – ответил кто-то.

– Когда они знают, – возразил Кочы. Дамаз услышал его смех. – Им не всегда нужно знать. Вы со мной? Вы не обязаны, но это испытание, не совершите ошибку.

Он настаивал на своем. Другие на год младше, одному из них всего двенадцать, если голос принадлежал тому, на кого думал Дамаз. Они не смогли бы переубедить Кочы.

Кажется, он был прав.

План нападения на святого человека скорее свидетельствовал о скуке и агрессивности, чем о чем-то другом. Скуку он понимал, агрессивность уже замечал в Кочы и в некоторых других, раньше. В армии она не считалась недостатком.

Ваджи не имел для Дамаза никакого значения. Просто еще один из сменяющих друг друга священнослужителей, присланных в Мулкар, через какое-то время они двигались дальше. Гнусавый голос, не слишком музыкальный. Но из услышанного только что он понял, что никакого происшествия не было. Кочы просто увидел шанс утвердить свою власть над другими учениками. И если его будут допрашивать наставники, найдутся свидетели, которые подтвердят его историю. Вот к чему привела беседа внизу.

У него было много причин не вмешиваться и ни одной, чтобы вмешаться. Ну, может, и была причина. Если кто-то из них этой весной должен получить повышение, то Дамаз хотел, чтобы это оказался он. Он был готов. И ему очень не нравилась мысль о том, что кого-то оскопят ради того, чтобы один мальчишка из джанни мог позабавиться и утвердить свое превосходство.

– Ты подслушал это под окном?

Дамаз посмотрел на учителя. Покачал головой. Возможно, он все-таки сделал ошибку, придя к Касиму.

– На крыше?

Он кивнул.

Касим улыбнулся. Он уже зажег лампу, чтобы почитать при ее свете, и сидел рядом с ней. Они были одни в комнате. На сегодня уроки закончились.

– Мы тоже это делали, – сказал учитель. – Можно слушать через дымоход, когда в печи не горит огонь.

Дамаз опять кивнул. Он рассказал все единственному человеку, которому мог доверять. Он мог выбрать только Касима, если хотел с кем-нибудь поговорить. Дамаз не был уверен, что он прав. После следующих слов его уверенность еще больше ослабела.

– Тебе не следовало взбираться туда, – сказал учитель.

– Я старался быть справедливым. Удостовериться в том, что думаю правильно.

– Я понимаю. Но, видишь ли, теперь, когда ты убедился в этом, у тебя возникла трудность.

– Я это знаю. Поэтому я пришел к вам!

Касим опять улыбнулся, но сказал:

– Говори тише, пожалуйста.

– Простите, учитель. Простите за все это. Скажите мне, что делать.

Касим пил из своей чашки чай. Он не предложил чаю своему ученику. Учителя этого не делают. Он долго смотрел на Дамаза, задумчивыми глазами поверх серебряной имитации носа. Мужчина, который побывал на войне.

Вечер. Редеющие облака, ветерок с запада. Дамаз видел голубую луну, белая должна взойти позже. Для киндатов имело бы значение положение лун на небе, какой это день, какой час. Он увидел звезду, первую звезду этого вечера. Надо вознести к ней молитву, хотя это предрассудок, а не официальное учение Ашара. В основном ученики молились, чтобы их зачислили в ряды воинов. Сегодня вечером Дамаз молился о том, чтобы дожить до утра и последних ночных звезд.

Он был один у ворот, через которые выходят в город. Он ждал. Если не объявляют состояние боевой готовности, джанни могут свободно выходить из лагеря по вечерам, ворота открыты. Снаружи всегда есть женщины, они поджидают их. Алкоголь верующим запрещен, разумеется, но не каждый отличается благочестием, а женщины никому не запрещены. Мальчики, проходящие обучение, должны возвращаться в казармы до вторых ночных колоколов. На солдат не накладывают подобных ограничений в мирное время, однако им устраивают перекличку каждое утро на восходе солнца, и они обязаны на ней присутствовать.

Все это означало, что у Кочы и его дружков нет никаких причин скрываться, направляясь к воротам из лагеря. Они и не скрывались. Дамаз увидел, как они приближаются по широкой ровной гравиевой дорожке. Они смеялись. Ему их смех показался нервным, но это могло быть результатом его собственного беспокойства.

Его учитель объяснил это ему просто.

– Ты принял решение, сознательно или нет, когда полез на крышу. Если этот человек пострадает или погибнет этой ночью, вина ляжет на тебя.

– Не на них?

– Да, на них тоже. Бремя в таких случаях, как этот, распределяется в разной степени. Но ты теперь знаешь, и это имеет значение.

На высоких столбах вдоль дорожки горели факелы, и лампы у ворот, и стражники дежурили там и на мостике над ними. Дамаз шагнул вперед, чтобы его увидели.

Он действительно знает. И это имеет значение.

– Кочы, на два слова! – крикнул он.

Их было четверо. Они остановились перед ним.

– На два слова? – Кочы рассмеялся. – Дамаз? Хочешь знать, какие слова у меня для тебя есть?

Другие тоже рассмеялись. Они очень молоды, важно помнить об этом, и они, конечно, сейчас должны бояться. Дамаз сделал вдох. Он понимал, что может здесь умереть. Он к этому не был готов. Он хотел прожить свою жизнь, ради калифа, ради Ашара, ради самого себя.

– Мое первое слово для тебя – «лжец», – произнес он. – У меня есть и другие слова. Если пройдешь сейчас мимо меня, следующим будет «трус», и я прокричу его, чтобы все слышали.

Смех прекратился.

Один из четверых нервно закашлял. Дамаз услышал, как над воротами, у него за спиной, прекратился разговор. Они бы получили удовольствие от драки мальчишек. Развлечение в весеннюю ночь.

– Ты что – проклятый дурак, ты, варвар с севера?

Кочы родился в Батиаре, некоторые говорили, что в самом Родиасе, его захватили корсары на корабле. Родителей убили, мальчика увезли на восток. Ходили слухи, что они были богатыми, и пираты получили выговор за то, что не оставили их в живых для выкупа. Иногда стремление убить джадитов перевешивает здравый смысл.

Предполагалось, что прежняя жизнь джанни не имеет никакого значения. Она остается позади – вместе с именем, – словно ее никогда и не существовало. Тем не менее это было не совсем так. Ходили слухи, иногда они могли оказаться правдой.

Дамаз сказал:

– Я не донес на вас командирам. Я здесь один. Но я вас слышал, раньше. Вы не сделаете того, что собираетесь сделать, сначала вам придется драться со мной, – он проявил осторожность. Не назвал прямо то, что они собирались сделать. Он давал им шанс.

Еще один нервно кашлянул. Кто-то пробормотал:

– Кочы, он знает!

– Заткнись, – быстро ответил Кочы. – У тебя во рту мухи.

– И у тебя в мозгу, Кочы, – сказал Дамаз, повышая голос. Важно было напугать трех остальных, чтобы они поняли, что стражники их слышат. – Ты думаешь, это обеспечит тебе репутацию храбреца?

– Он… я должен защищать свою честь! – заявил Кочы.

– Неправда. Я вас слышал, помнишь? Я слышал вас всех. И я назвал тебя лжецом, – он расправил плечи. – Ответь на это.

– Кочы! Он нас слышал! Он был на крыше!

– Его слово против нас четверых, идиот.

– Но он слышал.

Дамаз улыбнулся, хотя сердце его сильно билось. Никогда нельзя позволять другим видеть твою тревогу.

– Последнее предложение. Я не сказал командирам ни из вашего, ни из своего полка. Здесь мы одни, и ничего еще не произошло. Ты солгал насчет этого человека, и я не могу, как честный человек, позволить тебе пойти туда, потому что знаю.

– Честь! – фыркнул Кочы. На пороге взрослой жизни он был хвастливым и неприятным человеком, и, вероятно, станет еще хуже, когда будет мужчиной. Интересно, все ли люди из Батиары похожи на него. Возможно даже, что эти черты будут ему полезны в рядах джанни. У Кочы уже сейчас есть сторонники. С другой стороны, он не отличается большим умом.

– Стража! – крикнул Кочы. – Нахальный ученик загородил нам дорогу!

До этого ничего не происходило. Теперь что-то произойдет.

Дамаз мог бы уйти. Он не собирался этого делать. Его бы здесь не было, если бы такая возможность существовала. Растущая голубая луна теперь вышла из облаков над ними, ветер дул им в лицо.

– Стражники, – сказал он, – эти четверо учеников взяли с собой инструменты для кастрации и собирались напасть на ваджи в городском храме. Позор для всех джанни. Пожалуйста, обыщите их и убедитесь, что я говорю правду.

– Душа Ашара! – ахнул один из мальчиков рядом с Кочы. И через мгновение Дамаз услышал звук, которого ждал.

– Один из них, – крикнул он, – только что отбросил нож для кастрации вправо от себя! Принесите фонарь, и вы его найдете.

– Нет необходимости, – прозвучал холодный голос из-под кипариса рядом с дорожкой. – Он чуть не попал в меня.

Из-под деревьев на свет факелов вышли люди. Дамаз почувствовал, что бледнеет, хотя немедленно вытянулся по стойке «смирно» и отсалютовал. Он смотрел на командира своего пятого полка, и на командира Кочы, третьего полка. Учитель Касим был с ними. Предательство? Ему казалось, что да.

Потому что впереди этих троих стоял сердар всех джанни в Мулкаре. Их командующий, чей голос они только что услышали. Один из мальчишек, последовавших за Кочы, самый младший, задыхался и ловил ртом воздух, будто получил удар дубинкой в живот.

Дамаз чувствовал себя отчасти так же. Он не собирался это показывать. Он посмотрел на своего учителя, который спокойно встретил его взгляд. Дамаз подумал, что это послужит ему уроком, если он уцелеет этой ночью.

– Принесите фонари! – приказал сердар. Его звали Хафиз, и молодые боялись его больше, чем злобных призраков, или чумы, или самой Смерти! Говорят, что в некоторых лагерях хотят привлечь к себе внимание сердара. Но не в Мулкаре.

Дамаз слышал, как у него за спиной стражники спешат выполнить приказ. Это превратилось в нечто гораздо большее, чем развлечение. Несколько стражников поспешно принесли фонари. Люди начали собираться вокруг них, привлеченные суетой. Солдаты шли в город по этой дорожке. Сейчас они останавливались, чтобы узнать, какую беду навлекли на себя младшие товарищи.

– Кто из вас выбросил этот нож?

Хафиз, сердар Джанни, никогда не повышал голоса. Никто не пропускал ни одного сказанного им слова. С искренней жалостью Дамаз увидел, как один из мальчиков сделал шаг вперед и отсалютовал, как мог, весь дрожа.

– Это я, сердар. Это было непростительно.

«Храбрый поступок», – подумал Дамаз.

– Ты испугался? – спросил сердар.

Мальчик сглотнул.

– Да, сердар.

– Можно понять. Но ты правильно сказал, это непростительно для джанни. Стражники, отведите этого к лекарю. Его кастрируют и передадут, если он выздоровеет, в управление евнухов в городе.

Дамаз, в свою очередь, с трудом сглотнул. Он взглянул на Касима и увидел, что учитель тоже смотрит на него.

Оба командира полков молчали. Лица обоих были холодны, как зима. Сердар спросил:

– У кого еще есть нож для кастрации?

Один из других мальчиков неуверенно шагнул вперед. Кочы не пошевелился. Он застыл, как и Дамаз, глядя прямо перед собой. Было слишком темно, чтобы разглядеть его глаза.

– Ты его не выбросил, – сказал сердар.

Мальчик покачал головой, потом прибавил:

– Нет, сердар. Он все еще у меня.

– Ты собирался использовать его против ваджи из города?

Что мог ответить тринадцатилетний мальчик?

– Да, сердар. Он… он оскорбил одного из…

– Неужели? Скажи правду. Будь очень осторожен.

Дамазу захотелось отвести глаза.

Мальчик прерывисто вздохнул.

– Нет, сердар. Это… это то, что мы собирались сказать.

– А кто решил, что вы должны так сказать?

Мужество может принимать разные облики, подумал Дамаз. Этот мальчик – он не знал его имени – стоял в той же позе и молчал.

Сердар пристально посмотрел на него. Махнул рукой в сторону третьего из приспешников Кочы.

– Выйди вперед, ученик, – мальчик повиновался. У него дрожали ноги. – Кто велел тебе сказать, что ваджи нанес оскорбление?

Сердар знает ответ, подумал Дамаз. Они все знают. Но суть вопроса заключалась не в этом. Не так ли? И этот тоже оказался храбрым не по годам. У него были очень светлые волосы, почти белые.

– Сердар, если я отвечу, это покроет позором весь мой полк. Простите меня. Пожалуйста.

Дамаз на мгновение закрыл глаза. Потом открыл их и посмотрел на беловолосого мальчика. Сердар сказал, тихо, как всегда:

– Они достаточно храбрые, чтобы быть джанни, но никому не позволено отказываться отвечать на вопросы командира. Сорок ударов плетью. Если выживут, могут вернуться в третий полк. Уведите их.

Один из стражников у ворот отдал приказ, подошли другие. Дамаз смотрел, как уводят трех мальчиков, назад, по дорожке, как они исчезли за поворотом и пропали из виду.

Его охватило горе. Это он сделал. Двадцать ударов плетью могут убить мужчину. А эти трое были младше него, и более щуплыми. А третьего мальчика собираются…

Нет времени думать об этом.

– Вы, двое, – произнес сердар. – Подойти ко мне. Быстро!

Дамаз и Кочы шагнули вперед, как на параде. Остановились перед командующим. Сейчас света стало много, от факелов и фонарей.

Вокруг стояла толпа, ее края тонули в темноте. Облака исчезли, луна сияла, ночь была юной, как девушка, в городе ждали разные удовольствия. Однако ради такого удовольствия стоило задержаться.

– Тебе стыдно, джанни?

Сердар смотрел на него, не на Кочы. Дамаз сделал шаг вперед, как положено, держась так прямо, как только мог. «Ты – копье, – всегда говорил их тренер. – Ты готов по приказу взлететь и помчаться вперед».

– Нет, не стыдно, сердар, – ответил он.

Послышался ропот.

– А почему нет?

– Я спросил совета у более мудрого человека, сердар. Надеялся помешать нападению, которое покроет позором лагерь. Я пришел один и был готов умереть за нашу честь. Мне… мне грустно, сердар.

– Неподходящее чувство для джанни, ученик.

– Даже… если теряешь товарищей, сердар?

Снова ропот. Он старался дышать нормально. На лице сердара нельзя было увидеть никакого выражения, даже при свете фонарей. Он сказал:

– Если товарищи позорят звание джанни, их не стоит оплакивать.

– Да, сердар, – ответил Дамаз.

– Ты также сожалеешь, что залез на ту крышу?

По-видимому, Касим все ему рассказал.

– Нет, сердар. Мне нужно было удостовериться, перед тем, как я начну действовать, что я услышал все правильно. Чтобы поступить… по справедливости и по чести.

– Ты мог бы пойти к командиру.

– Сердар, только если бы был полностью уверен. Мне все равно нужно было сначала залезть на крышу. После этого я пошел к моему учителю.

– После того, как убедился?

Дамаз кивнул.

– Да, сердар.

Ему показалось, что он увидел слабый намек на улыбку. «Так мог бы улыбаться волк», – подумал Дамаз.

– Но не к командиру твоего полка или к командирам в твоей казарме?

Дамаз почувствовал, что у него начинают дрожать руки. Он плотно прижал их к бокам.

– Сердар, я надеялся, что с этой глупой выходкой учеников можно будет разобраться самим, не тревожа вышестоящих командиров. Если я сделал ошибку, я глубоко сожалею и… меня следует наказать за это.

– Ты думал, что эти четверо послушаются тебя и остановятся?

Где-то на свете, подумал Дамаз, люди в этот момент счастливы. Он ответил:

– Сердар, я предполагал, что трое из них могут меня послушаться. И тогда нас останется двое.

Слышался шум ветра в кипарисах. Пламя факелов колебалось и трепетало, они дымили.

– Ученик! – сердар повернулся к Кочы, и тот шагнул вперед и встал рядом с Дамазом, еще одно копье. – Ты бы пошел один, чтобы напасть на ваджи сегодня вечером?

Невероятный вопрос, подумал Дамаз. Все происходящее невероятно, и стало невероятным с того момента, когда под деревьями раздался этот холодный голос.

Он услышал, как ответил Кочы, ровным голосом:

– Нет, сердар. Я бы сразился с этим человеком за то… за то, что он опозорил третий полк, к которому я принадлежу.

Умно.

Или нет.

– Нет. Для нас нет никакого позора в том, что он сделал, – произнес громкий, ясный голос, такой же холодный. – Он выступил в одиночку, один против четырех наших, – это произнес командир Кочы. Кочы не шевельнулся.

Сердар всех джанни в Мулькаре сказал:

– Очень хорошо. Вот что сейчас произойдет. Эти двое сразятся друг с другом. Здесь, у нас на глазах. Победивший в этой схватке будет переведен в ранг бойцов своего полка.

– Сердар, разве это справедливо? – это впервые заговорил командир Дамаза. – Наш ученик действовал честно и следуя совету. А другой…

– Мы – солдаты, командир. Не судьи и не священнослужители. Тот, другой, уговорил трех человек присоединиться к нему. Он – лидер и готов убивать. Мне такие люди могут пригодиться.

– Вы говорите, что одного повысят до звания бойца, сердар, – это сказал Касим. – А второй?

Сердар казался удивленным.

– Второй погибнет, учитель Касим. Они будут биться на кинжалах. Освободите место и принесите еще светильников.

На то, чтобы расчистить место для схватки, ушло меньше времени, чем можно было ожидать. Принесли еще фонарей, множество людей образовали круг на гравиевой дорожке, окружили возбужденной толпой место боя.

Дамаз видел, что зрители уже начали заключать пари. Женщин и вино можно найти в городе в любую ночь, а схватка двух мальчиков, да еще со смертельным исходом, – памятное событие.

Он стоял на одном конце овального пятачка и слушал шум толпы, радостно ожидающей чьей-то гибели. Сердар занял позицию напротив середины овала, рядом стояли два командира. Кочы встал напротив Дамаза. Он выглядел спокойным и уверенным в себе, ритмично покачивался вперед и назад, перенося вес с одной ноги на другую.

Дамаз пристально вгляделся в него сквозь огонь и дым, и кое-что понял: его противник не уверен в себе. Дамаз помнил Кочы в моменты перед учебными сражениями, когда один полк бился с другим. В такие минуты он стоял совершенно неподвижно, возвышаясь над многими другими бойцами, действовал быстрее, чем почти все остальные. В таких сражениях использовали только оружие из дерева, и самое худшее, что могло с тобой случиться, – это сломанная кость.

Каждому из них дали боевой кинжал. Они не часто тренировались с таким оружием. Дамаз подумал, не поэтому ли сердар выбрал такое оружие. Наверное, нет. Более вероятно, из-за ограниченного пространства. Или, может быть, потому что схватка на кинжалах была более жестокой, а потому более интересной. Развлечение – вот чем отчасти будет этот бой.