Текст книги "Ричард Длинные Руки – фюрст"

Глава 4

Только в одном скоплении островов строят, судя по увиденному, коггы, более-менее настоящие корабли, а не простые лодки с наращенными досками бортами. Видимо, это одно образование под единой властью, а у берегов остальных островов полно только лодок, больших и малых, весельных и под парусом, некоторые напоминают драккары, другие похожи на галеры, с такими же длинными веслами, третьи – карбасы, видел еще лайбы, лойвы, даже что-то типа кураха, еще скафы, так что даже неуклюжие барки показались бы среди них гигантами.

На обратном пути снова пронесся над поверхностью воды, но проделал это с такой скоростью, что если какая морская гадина и вздумает ухватить меня на лету, то ее зубы щелкнут в десяти ярдах за моей спиной.

У борта взлетел по вертикали, ухватился когтями за край борта и с минуту прислушивался к шорохам и голосам. Сразу вылезти опасно, если кто-то сидит на палубе, сразу увидит мой темный силуэт на фоне звездного неба, да еще освещенный лунным светом.

На носу тихо переговаривались два дежурных матроса.

– На «Ужасе» от зависти локти грызут…

– Да уж, наши трижды высаживались на острова, а они только зад прикрывают.

– Наш зад, – уточнил первый, – за то им спасибо.

– От этого им еще завиднее!

Я подтянулся, тихо перевалился через борт, несколько мгновений лежал тихо, прислушивался, если чего, сразу же взлечу, но никто ничего не заметил, я перетек в человеческое тело, поднялся и, уже не скрываясь, пошел к своей каюте.

С носа донесся злой голос:

– Кто там шастает… Ох, простите, ваша светлость!

– Все хорошо, – успокоил я. – Морского воздуха выходил откушать. Бдите дальше, враг не дремлет!

И ушел к себе, а по дороге мелькнула ослепительная мысль: ну что за дурак со всеми этими плаваниями! Зачем ихтиандрить, мог же в птеродактиля прямо с палубы. Моей массы как раз хватит, доски останутся целыми, масса моего тела – масса птеродактиля, никакого мусора ни до, ни после.

Но я, как все герои, не могу прямо вот так, а должен зигзагами, с трудностями, что сам себе и создавал. Почему умная мысля приходит опосля?

Заснуть не успел, только сел на койку и снял сапог, как сверху раздались крики, полные испуга и даже паники. Пока я раздумывал, подниматься или лечь спать, донесся тяжелый удар, затем еще один.

На темной палубе мечутся матросы, послышался властный голос Ордоньеса. Я увидел, куда они тычут пальцами, и кровь застыла в жилах.

На высоко поднятом носу корабля, где на фоне рассвета покачивается украшенная рыцарскими щитами надстройка, мерно двигается огромная трехметровая и бесформенная фигура, похожая на огра, облепленного массой роящихся пчел. Доски трещат под ее весом, одним ударом могучей длани сбила штурвал, с коротким звоном туго натянутой струны лопнула стяжка бугшприта, и тут только я понял, что это статуя Морской Девы сошла с места!

– Вот и ягодки, – послышался за моей спиной потрясенный голос, – дождались…

Я торопливо двинулся вперед, матросы расступились, ноги мои подрагивали, но я заставил себя взбежать по ступенькам наверх. Статуя, не обращая на меня внимания, двигалась медленно и неуверенными рывками, толстые, как бревна, руки застыли у груди, но, когда подошла к бортику, кулак правой метнулся вперед.

Толстые доски затрещали и разлетелись щепками.

– Остановитесь, леди, – велел я. – Извольте назваться. Я – эрцгерцог Ричард. А вы хто?

Она ударила снова, еще часть бортика разлетелась вдрызг. Я сказал громче:

– Остановитесь, иначе моя светлость изволит применить грубую и нецивилизованную силу!

Кто-то из матросов охнул, остальные молчали, потрясенные таким святотатством. Морская Богиня наконец повернулась ко мне и, не отвечая, замахнулась снова.

Я увернулся легко, кулак просвистел мимо с такой силой, что статуя качнулась. Воспрянув духом, я сказал громче:

– Кто бы ни руководил вами, неразумная женщина, он пожалеет! Мы доберемся и до него, ибо нельзя женщин использовать так примитивно и не по назначению…

Статуя сделала ко мне шаг, развела руки, пытаясь сгрести в объятия. Мне все больше казалось, что некто незримый руководит ею, как огромной куклой, слишком уж неверные движения, раскачивающаяся походка, на ногах едва держится, хотя корабль покачивается едва-едва…

Я отступил к самому борту в том месте, где он сломан. Статуя подошла вплотную, снова тупо развела руки. Я поднырнул под правую, выскользнул сзади и, как только начала поворачиваться, с силой толкнул в спину.

Огромная и тяжелая, она лишь качнулась, я ударил плечом, и она накренилась, даже вскинула руки, словно намеревалась ухватиться за воздух…

Все охнули, когда она исчезла. Послышался сильный всплеск, я склонился над бортом, статуя вынырнула из волн, но сейчас это только огромное толстое бревно с множеством веточек.

На мостик взбежал Ордоньес, в руке меч, следом притопал Юрген, злой и готовый к бою.

– Пусть кто-нибудь посмотрит за нею, – велел я, стараясь, чтоб не видели, как меня всего трясет. – Все-таки мы на якоре.

Ордоньес громыхнул:

– Я готов сняться хоть сейчас!

– Уже рассветает, – успокоил я. – Все хорошо, адмирал. Буржуазное излишество, так мешавшее команде, с корабля убрано с Божьей помощью. В этом есть указание перста Божьего и Его благословление, чтобы корабли на верфях Сен-Мари строили без этих языческих штучек!

Он сказал в нерешительности:

– Но как же это совсем без…

Я удивился:

– Как вы стали пиратом, дорогой адмирал? Вы живете по шаблонам, как прирожденный царедворец!

Он пробормотал:

– Сколько я видел кораблей… и сколько топил… все были украшены от бугшприта до киля… Может быть, вместо Морской Богини поставить Деву Марию?

– И ее не надо, – твердо сказал я, – и все. Зато никто не скажет, что нам помогла святая Богородица! Все будут знать, что победы – наша заслуга!

Ордоньес промолчал, а Юрген сказал нетвердым голосом:

– Ну вообще-то да, хотя и тревожно… Всегда как-то с Морской Богиней по морям хаживали… С другой стороны, вон как озверела!

– Женщины, – сказал Яков, – они такие. Тихая-тихая, улыбается и глазки строит, а потом враз…

Мишель пробормотал:

– Может, и лучше, когда без них. А то надеешься, что поможет, а она тебе пинка в зад…

Холодный рассвет окрасил небо на востоке. Ордоньес с неудовольствием посмотрел на все еще сверкающую луну.

– Ладно, пора, Юрген, с якоря сниматься!

Тот повернулся к матросам и заорал так, будто они находятся за несколько миль отсюда:

– На шпиль! С якоря сниматься!

Яков, его помощник, выкрикнул браво:

– Есть сэр!.. Эй там, на шпиль, с якоря сниматься!.. Быстрее, быстрее, лодыри!

Матиус Хельм хоть и простой баннерет, да еще на службе некого захудалого и мелкого, как городская муха, эрла, который сам вассал непонятного мне стекъярла, все же умен, наблюдателен и умеет делать выводы, как надлежит наследнику трона.

Встретив меня, поклонился изысканно и обронил:

– Позвольте выразить свой восторг, ваша светлость, вашим необыкновенным конем…

Я спросил настороженно:

– А что в нем необыкновенного? Ест да спит…

– Точно, – согласился он, но в голосе прозвучал неясный намек. – Ест да спит в трюме, словно понимает, что сейчас не его время. Не ржет, не пугается, не бьет копытами в стену, ни на что не обращает внимания, копит силы… Идеальный конь! Как, впрочем, и собачка…

Я развел руками.

– Вы меня удивляете, баннерет. Собачка уже всех достала. Кок ругается, уже начал запирать от этого милого песика все припасы, иначе тот сожрет все и еще попросит.

Он кротко улыбнулся.

– Все же уверен, ни за какие деньги не продадите.

– Верно, – подтвердил я. – Они друзья, а друзей разве продают? А так самые обыкновенные ленивые жруны.

Дэвид Ганшилд и Питер Мертон увидели, что мы беседуем, тут же повернулись и направились к нам. Ганшилд издали отвесил поклон, Мертон поклонился небрежно, как равный равному. Ганшилд сразу заговорил бодро:

– Ваша светлость, с такими кораблями станете властелином морей! Уже думаете о таком?

В его словах звучал ясный подтекст, я сказал мирно:

– Увы, думай не думай, но когда-то вольница заканчивается. Пираты, корсары, флибустьеры, альбатросы… это все красиво и романтично… для тех, кто грабит, а не для жертв, конечно. Но общество развивается лишь тогда, когда пиратов вешают… А мы ведь за прогресс?

Оба уставились на меня с недоумением, один черноволосый и гладко выбритый, другой весь в рыжей бородище от глаз и ушей, но оба широкие, крепконогие и плечистые, хваткие, такие с одинаковым рвением могут как ломать, так и строить.

– Мы за интересную жизнь, – проворчал наконец Ганшилд. – Как, догадываемся, и вы, ваша светлость.

Мертон кивнул, если на море они и были врагами, то здесь, на корабле, хищника еще более крупного, чем сами, чувствуют единой командой.

– Закон и порядок, – сказал я, – в душе мы все бунтари! А я еще какой… Но мы же знаем, правда? Порядок будет. Кто-то из нас сумеет приспособиться жить в обществе, прочие пойдут на виселицу, если раньше не повезет попасть рыбам на корм. Не думаю, что со мной согласятся многие, морганы и всякие рейли встречаются нечасто, но такова жизнь.

Они смотрели на меня с угрюмой подозрительностью, еще не поняли такую высокопарную речь, я сам не понял, на чьей я стороне, вроде мы сердцем на одной, умом – на противоположной.

Ганшилд почти прорычал:

– Я сказал насчет властелина морей… Но на островах могут обидеться. И не позволить.

– Мы выглядим такими слабыми? – поинтересовался я.

Он фыркнул:

– Два корабля? Не смешите.

– Два больших корабля, – подчеркнул я. – Очень больших.

– Но всего два, – напомнил он. – А вас встретят тысячи кораблей!

Я улыбнулся с подчеркнутой иронией:

– А наберется хотя бы сто?

Он спросил, в свою очередь:

– А вы представляете, сколько там островов?

Баннерет и Мертон, не вмешиваясь, смотрели и слушали, переводя взгляды с одного на другого.

Я ощутил, что сползаем в перебранку, сказал вежливо:

– Дорогой сэр Дэвид… опыт показывает, что континенты могут аккумулировать больше мощи, чем любые острова. И даже архипелаги. Острова могут выиграть любую битву…

Мертон довольно кивнул.

– И я о том же!

– …но не войну, – закончил я. – Не уверен, что острова могут выставить тысячу кораблей. А континент – может!

Он вежливо поклонился, Матиус и Вебер опустили взгляды, чуть поколебленные, но неубежденные.

Ганшилд ответил еще вежливее:

– Я не перестаю любоваться, как красиво и слаженно идут оба ваши корабля!

Глава 5

Ордоньес покряхтывал над картой, впереди архипелаг разделен словно пирог гигантским ножом, обходить далеко, есть смысл пройти насквозь, ближайшие острова справа и слева далеко, камнем точно не добросят…

– Здесь у вас пустое место, – сказал он, – абрис береговой линии с той стороны не закончен. Ощущение такое, что это две группы островов, разделенных широким проливом.

– Похоже, – согласился я.

– Я бы рискнул пройти напрямик, – сказал он.

– Я бы тоже, – ответил я, – но… надо ли? Все-таки мы люди, принимающие решения…

– Ну?

– …и несущие за них ответственность, – закончил я.

Он кивнул, вид удрученный, потом буркнул:

– Но что будет за жизнь, если не останется риска?

Я вздохнул.

– Риск всегда останется. Будут бояться прищемить палец… но, вы правы, граф! Так вообще и жить станем бояться. Хотя что-то происходит…

Он посмотрел внимательно:

– Вы побледнели, ваша светлость. Что тревожит?

– Не знаю, – ответил я сердито, – что-то происходит…

– Здесь? На корабле?

– Не знаю, – ответил я тревожно. – Знать бы! Только чувствую, как воробьи чуют приближение большой бури. Что-то надвигается.

Он кивнул, во взгляде проступило сочувствие.

– У меня тоже так бывает, – сказал неожиданно. – И часто. Тогда зажимаю себя в кулак, чтоб и не пискнуло, и… пру, как лось весной, вперед и вперед!

– И как?

Он коротко усмехнулся.

– Пока получается. Даже через океан сумел перебраться на эту сторону, чего о себе раньше никогда бы не подумал!

– Я тоже, – признался я, – узнал о себе кое-что такое, чего никак не ожидал. Еще немного, и уважать начну.

Он бросил циркуль на карту, сладко потянул спину.

– Ладно, пойду наверх. А то разоткровенничался, как женщина, потом стыдно в глаза смотреть будет.

Я проводил его долгим взглядом, Ордоньес не так уж прост, как старается выглядеть, но и я стараюсь для простых воинов выглядеть рубахой-королем, а еще рубакой-парнем, что делит с ними все воинские тяготы и потому понимает их нужды.

Карта постепенно обретает законченные очертания с трех сторон, осталась только та сторона, куда запретил лететь незримый страж, да еще береговая линия намечена только по краю, однако немалая часть архипелага уже вот она, масштаб и пропорции соблюдены. И хотя неизвестно, почти все уже на карте или только малая часть, но, чувствую, что и этого достаточно для раздумий и тревожных опасений…

Когда вышел наверх, корабль под свежим попутным ветром мчится, как будто летит, едва касаясь белых от пены гребешков волн. Паруса эротично выпуклы и тянут за собой с такой силой, что вот-вот каравелла оторвет дно от воды и взлетит, превратившись в сказочный летучий корабль.

Канаты звенят, как туго натянутые струны на луках и арбалетах, мне показалось, что куда уж быстрее, однако Ордоньес на мостике огляделся и велел бодро:

– Бизань к ветру!..

Матросы ринулись по веревочным лестницам, хлопнуло разворачиваемое полотнище, каравелла даже наклонилась вперед, как бегун на короткой дистанции, уже не скользит по волнам, а вспарывает море, как мясник тушу зверя.

Матросы остались на реях, готовые к новым неожиданным маневрам, да и нравится им, как мне вдруг показалось, вот так сидеть на высоте и посматривать свысока.

Слева проплывает остров, массивный, настоящий осколок тектонической плиты с обрывистым краем, на лодке не пристать, медленно уплывает в сторону, корабль наш словно стоит на месте, а этот каменный массив поворачивается, послушно показывает бок, пузо…

С клотика раздался вопль:

– Корабли!.. Много кораблей!.. Слева за островом…

Ни Ордоньес, ни я не успели среагировать, Ордоньес только крикнул раздраженно:

– Как много? Насколько далеко?..

И умолк, скалистый обрыв отодвинулся, открывая за ним морской простор, едва ли не до горизонта усеянный множеством мелких суденышек. Половина с одной мачтой, другие вовсе весельные, идут нам навстречу настолько близко друг к другу, что едва не цепляются веслами и не сталкиваются бортами.

– Черт бы их побрал! – прорычал Ордоньес. – Поднять все паруса!..

По кораблю раздался вопль:

– Поднять кливера! На брасах стоять!

Палуба под напором ветра в спину еще больше накренилась вперед, каравелла пошла быстрее, однако нос глубже зарывается в воду и вспарывает ее, как мощный плуг жирную землю. Волны отваливаются в обе стороны настолько высокие, что легко перевернут любую шлюпку и даже когг, что посмеет неосторожно приблизиться.

Из «вороньего гнезда» донесся крик:

– «Ужас» спрашивает, не повернуть ли?

Ордоньес крикнул:

– Не успеваем!.. Пусть держит курс строго за нами!

– Есть, сэр!

Я с сильно бьющимся сердцем всматривался в неожиданно собравшуюся флотилию. Вместо того чтобы расступиться, одни стягиваются навстречу, другие спешат наперерез, весельные начинают обгонять, потому что парусным приходится маневрировать, чтобы в бейдвинде идти против ветра… ощущение такое, что наши корабли хотят захватить, а если не удастся, то уничтожить…

Из «вороньего гнезда» раздался вопль снова:

– «Ужас» передает: сзади еще эскадра. Вышли из-за островов и прут на попутном следом.

Ордоньес выругался громче, закричал через перила:

– К бою! Абордажные сети – быстро!

Юрген крикнул, в свою очередь:

– Все по местам! Пошел брасы!

Я ринулся в каюту, наверху грохот ног и злые выкрики, а когда вернулся в доспехах, при мече, с луком Арианта и арбалетом, корабль с обеих сторон от бортов и до середины мачт торопливо завешивают обычными рыболовецкими сетями, абордажными, как сказал Ордоньес, хотя, на мой взгляд, они как раз противоабордажные.

Ордоньес, злой и очень серьезный, появился в кирасе поверх кольчуги с длинными рукавами и достигающей колен, в руке длинный узкий меч.

– Ну что, ваша светлость, – прорычал он с веселой угрозой, – не удалось вам одному резвиться на островах?

– Всем достанется, – согласился я.

Он с завистью смотрел, как я натянул лук. Навстречу, словно на таран, идут сразу три весельных корабля типа легких драккаров.

– Рано, – сказал он почти злорадно.

– Ага, – ответил я, – точно…

Стрела сорвалась с тетивы, дуга получилась высокой, но почти на излете ударила в лицо человека, что стоял на носу и воинственно размахивал мечом.

Ордоньес ахнул, раненый упал, а я начал торопливо, взвинчивая темп с каждым выстрелом, осыпать стрелами людей с оружием у борта.

Их корабль уже подошел совсем близко, мои стрелы идут по наклонной вниз, Ордоньес рычал от зависти, а я торопливо обрушил град стрел на второй корабль.

– Гребцов бейте, – прорычал Ордоньес. – В какой преисподней учат такой меткости?

– В нижнем круге, – ответил я.

– Сам дьявол?

– Это я его обучал, – признался я скромно.

Гребцов я выбил с одной стороны, корабль пошел в сторону и столкнулся с третьим, весла перепутались, там орали и спешили расцепиться, заодно загородили дорогу другим, однако с правого боку и с левого уже подошли другие кораблики.

Я сцепил зубы и спешно стрелял, выбирая либо вожаков, либо гребцов. У правого борта наши подняли крик, начали тыкать копьями и остриями мечей. С той стороны сетки появились головы, их рубили, едва те показывались над краем.

Я подумал, что потери у нападающих будут чудовищными, это же не с борта на борт перепрыгнуть, как можно между каравеллами одного типа, здесь надо карабкаться снизу, но руки заняты…

Ордоньес заорал и с занесенным над головой мечом сбежал с мостика. Я выстрелил еще трижды, затем уронил лук на доски и выхватил арбалет. Первый выстрел разнес дно драккара, что приблизился как раз с яростно ревущей командой абордажников. Гребцы бросили весла, глядя с ужасом на огромную дыру, из которой мощно хлынула вода.

Приободрившись, я начал торопливо натягивать тетиву и стрелять в подошедшие вплотную к борту корабли сверху вниз. Там началась паника, я перенес обстрел на корабли, что еще только подходят, им всаживал заряды в бока, стараясь пробить доски ниже уровня воды.

На палубе дикие вопли, нападающих постоянно сбрасывают на поживу акулам. С десяток кораблей опустели, даже гребцы пытаются забраться по высоким бортам на каравеллу, кое-где удалось разрезать сети, в дыры то и дело проскакивают наиболее отважные, их добивают прямо на палубе, но сети рубят уже с двух сторон…

Я стрелял и стрелял, на палубе каравеллы чужаков появляется все больше, идет кровавый бой, двое ухитрились взбежать даже на капитанский мостик. В первого я успел всадить болт, во все стороны брызнула кровь и разлетелись куски мяса, второго саданул рогом арбалета по лицу, и тот упал навзничь, обливаясь кровью.

Вебер Кронберг, Питер Мертон и баннерет Хельм, чувствуя некую общность, встали спинами у грот-мачты и яростно отбивают остервенелый натиск.

У их ног столько трупов, что капитанами стали явно не только за громкие голоса и повелительные жесты.

Ко мне на мостик больше пока никто не прорвался, я развернулся и продолжил расстрел чужих судов. Парусники окружили нас со всех сторон, но из-за окруживших весельных подойти для абордажной атаки не могут, а «Богиня Морей» упорно двигается прежним курсом, хоть и совсем медленно, переворачивает и топит тех отважных, что загораживают дорогу.

На палубе среди гама, лязга мечей и шума постоянно прорывается зычный голос Ордоньеса. Адмирал подбадривает, страшно ругается, просто орет в боевом азарте, я сперва не поверил себе, но ощутил нутром, что корабль захватить островитянам не удалось, и, похоже, не захватят: впереди уже видна чистая вода…

Последние из парусников даже попытались уйти от столкновения, но двое столкнулись сами из-за сложных маневров против ветра, третий потопили мы, просто пустив его под днище. На остальных лишь орали в бессилии и потрясали обнаженным оружием.

Преисполненный мстительной злости, я успел всадить болты в три корабля, там образовались такие дыры, что ничем не заделают, а «Богиня Морей» тем временем вышла на свободную воду и понеслась под всеми парусами.

«Ужас Глубин» двигается следом, мне показалось, что ему досталось куда больше, чем нам. Ордоньес поднялся на капитанский мостик, ногой пнул распростертого с залитым кровью лицом чужака.

– Еще жив? Допросим. Как вам такая схватка?

Ответить я не успел, из «вороньего гнезда» донесся вопль:

– Сигнал от капитана Алана, сэр!

Ордоньес крикнул живо:

– Что передает?

– Просит остановиться. У него что-то серьезное.

Ордоньес тут же рявкнул страшным голосом:

– Спустить паруса!.. Шлюпку на воду!.. Немедленно!

Я не сводил взгляда с «Ужаса Глубин», выглядит потрепанным, даже двигается как-то тяжело, но все-таки тревога адмирала кажется чересчур поспешной.

– У них большие потери, – объяснил я. – Ему досталось даже больше…

– Если Алан сказал, – ответил Ордоньес, не оборачиваясь, – что повреждения серьезные, то они… очень, даже очень. Я Алана знаю как облупленного.

Я молча сбежал с мостика и первым запрыгнул в опускающуюся лодку. Матросы поспешно расхватывали весла. Ордоньес с мостика смотрел нам вслед неотрывно, лицо стало настолько серьезным, что я забеспокоился, как бы «Ужас Глубин» не затонул до того, как поднимемся на борт.

Нам сбросили веревочную лестницу, я встал на первую перекладину и понял, что подниматься придется намного проще. Руку мне подал сам капитан Алан, волосы слиплись от крови, на скуле длинная багровая царапина.

– Ваша светлость, – сказал он напряженным голосом.

– Капитан, – ответил я. – Что у вас?

Он сказал быстро:

– Корабль поврежден, сэр. Борт пробит ниже ватерлинии в трех местах!.. Мы не успеваем вычерпывать воду!

– Уходим! – крикнул я. – Немедленно поднять все паруса! Уходим в море! Подальше!

Он ответил в недоумении:

– Корабль не спасти, милорд!

– У тебя будет корабль, – гаркнул я. – Вдвое больше этого!.. Если не втрое. Но сейчас надо уйти в море как можно дальше, чтобы с острова не увидели нашего поражения. Пусть думают, что корабль остался на плаву, а мы его починили. Не дадим им радоваться! Пусть все считают нас непобедимыми, а корабли – непотопляемыми!

Он крикнул:

– Будет сделано, милорд!

Я остался на «Ужасе Глубин» и помогал, как мог; они в самом деле держались, выбиваясь из сил: лучшие пловцы ныряли и подводили пластыри из запасных полотнищ для парусов, закрывая ими пробоины. Воду вычерпывали из трюмов все, кроме тех, кто управляет парусами, однако каравелла продолжала, хоть и очень медленно, наполняться водой и погружаться.

Ордоньес прислал всех свободных матросов, и те тоже вычерпывали, латали щели, затыкали дыры, но корабль трещал и начинал распадаться на части.

Пловцы поднырнули с канатами под днищем на другую сторону, каравеллу связали в трех местах, буквально спеленали, поврежденные доски сдвинулись и пропускают меньше воды, но все равно этих щелей сотни, вода заливается в корабль неудержимо и со все большим напором.

– Продержаться! – орал Ордоньес. – Пока не скроется их проклятый остров! Да не увидят нашего позора…

И хотя не позор отступить, пусть и с тяжелыми потерями, перед во много раз превосходящими силами, но и у меня осталась горечь сокрушительного поражения, слишком уж хорошо все начиналось.

К вечеру я перебрался на флагман, оттуда не сводил взгляда с «Ужаса Глубин». Последний из островов, вблизи которых разыгралась битва, скрывается из виду, но и борта каравеллы опустились так, что волны вот-вот начнут перехлестывать на палубу.

С корабля торопливо спускают все лодки, я видел, как матросы перебираются через борт с заплечными мешками, каждый ухитрился забрать все ценное и личные вещи, а когда первые лодки приблизились к «Богине Морей», я слышал яростные проклятия в адрес островитян.

Ордоньес сам подавал руку поднимающимся по веревочным лестницам, хлопал по плечам, а капитана Алана крепко обнял и прижал к груди.

Новоприбывшие угрюмо выстроились вдоль борта, их еще предстоит распределить по новым местам, я спустился с мостика и прошелся перед ними, всматриваясь в лица.

– Обещаю, – сказал я громко, – и торжественно клянусь!.. Вы все получите новенький корабль побольше этого, помощнее и намного маневреннее!

Ордоньес, хоть и знает о моих планах, покачал головой, Юрген смотрит с блестящими глазами, матросы приободрились, жадно ловят каждое слово.

– Я не подводил вас, – напомнил я, – не подведу и сейчас. На верфях в Тарасконе сейчас закладывается несколько кораблей. Общее руководство у капитана Тарантрога, а его каравелла «Синий Осьминог» служит образцом для строителей… только делают новые корабли покрупнее, как я уже сказал. И все вы перейдете на более мощный… который я даже не решаюсь назвать каравеллой, потому что это будет, как уже сказал, всем каравеллам каравелла!

Кто-то заорал в счастливом исступлении:

– Слава маркизу Ричарду!

– Слава властелину Черро!

– Да здравствует!

– Долгие лета!..

Я вскинул руки над головой, сомкнув пальцы в замок, потряс под приветственные крики, развернулся и ушел в каюту. Настроение препаршивое, чувство поражения нависло над головой так, что трудно дышать. Один корабль потерян, остался тоже один. Это всегда оценивается как тяжелое поражение, хотя знаю случай, так называемое Бородинское сражение, когда половина армии была уничтожена в бою, а вторая разбежалась по лесам и целую ночь скиталась там, но защитники объявили этот бой своей победой. Однако здесь правит здравый смысл, а это значит… поражение, именно поражение.

Отворилась дверь, заскрипели ступеньки под тяжелым телом Ордоньеса.

– Судя по карте, – сказал он, – россыпь островов обрывается, а дальше один побольше… вытянут миль на двадцать по прямой, а потом лихо так закручен подковой… Получается бухта, но слишком уж здоровенная, такая от урагана не укроет. Да и гор там нет. Ваш баннерет сказал, что называется он Остров Ласковой Тени.

Я отмахнулся.

– Дорогой граф, пусть называется как хочет. Мы поворачиваем обратно.

Он охнул.

– Как это… обратно? Все так хорошо получается…

– А «Ужас Глубин»?

Он поморщился.

– Ходить по морю – всегда быть готовым встретить не только смерть, но и кое-что похуже. При переходе из Черро мы потеряли в океане все корабли, кроме этих трех. Но все равно это победа, сэр Ричард! Мы… прошли!..

Я сказал трезво:

– Дорогой граф, я как-то перерос эти… одиночные рейды. Сейчас я хочу идти во главе громадной и могучей эскадры и сметать с лица земли любое сопротивление. А сейчас мы что делаем? Крадемся по самому краешку архипелага. Чуть углубимся…

– А мы не будем углубляться, – сказал он сердито и поджал губы.

– Не будем, – согласился я. – Не из трусости, а потому что щипать по мелочи – это не наш стиль. Мы должны захватывать и грабить целые государства, граф, а не мелкие острова. Вы, адмирал, не забыли? А еще его светлость граф Ордоньес!.. Который командует сейчас двумя каравеллами… пусть одна и в ремонте, а завтра поведет эскадру галеонов!

Он поперхнулся чем-то сердитым, переспросил:

– Га… гале… чем?

– Галеонов, – повторил я. – Это такие корабли, граф. Каравеллы перед ними, что плотник перед столяром! Или когги перед «Морской Девой». Да что там когги, шлюпки!

Он снова подавился словами, но глаза быстро становились серьезными и вопрошающими.

– Милорд… мне казалось, вы закладываете в гавани Тараскона именно каравеллы…

– Да, – подтвердил я, – но вслед за каравеллами попытаемся построить и галеоны. Я примерно знаю, как их делают.

– Примерно?

– По крайней мере, основы, – уточнил я, – понимаю. Сразу их наши мастера не сделают, но после каравелл… Что, вам не хочется стать во главе самого могучего флота всех морей и океанов?

Он все еще над чем-то раздумывал, но глаза уже горят, как два факела в ночи, губы раздвинулись в сдержанно злой усмешке, а челюсти сжались до желваков.

– Вы дьявол, – сказал он. – Или его первый помощник!.. Да, я готов душу отдать, только бы встать на мостик такого необыкновенного корабля! И пусть гореть мне в аду…

Я прервал:

– На парусах будет огромный крест, а вся эскадра отправится в крестовый поход, так что участие в нем как раз и спасет от ада. Всем индульгенции раздадим! Безвозмездно.

Он посмотрел на меня остро.

– Вы все продумали, как вижу…

– По крайней мере, многое, – сказал я скромно.

– А не выполняете ли чей-то план? – спросил он с подозрением. – План, который разрабатывался в глубинах ада?

– Или на небесах, – парировал я. – Все в нашем мире вероятно и кем-то продумано до мелочей. Если бы только мы, людишки, не вносили изменения… Или колеблетесь?

Он фыркнул, гордо выпрямился.

– Что-о?.. Я же сказал, пойду с вами на таких кораблях даже в ад!.. Эй, Юрген!.. Готовь корабль к повороту!.. Ложимся на обратный курс!