Текст книги "Ричард Длинные Руки – эрцфюрст"

Глава 11

Я зашел в служебный зал, даже залюбовался: церемониймейстер не суетится и не бегает в панике, перед ним в почтительно строгих позах гофмейстер и гофмейстерина, а он нечто внушает им важно и значительно. Во дворце постоянно что-то да меняется, надо все учитывать и реагировать, дабы не уронить достоинство их сюзерена, а с ним и королевства.

Все трое склонились в поклоне, строгие и одинаковые. Я движением пальцев поманил церемониймейстера и отошел с ним в сторону. Он двигался рядом предельно синхронный, учтивый, прямой, внимательный, ни словом ни жестом не выказывая никаких чувств, кроме предельной почтительности благородного человека к еще более благородному.

Отойдя подальше, чтобы не слышал даже барон Альбрехт, я спросил тихо:

– Когда появляется та… ну, как ее, что открывает проход в Зал Древних Королей?

Он спросил с тем же неподвижным лицом:

– Великая Жрица?

– Да-да, – сказал я нетерпеливо, – Жрица, у которой передние конечности какие-то красные, будто в коросте.

– В огне? – переспросил он. – В неистовом жарком пламени? Это верховная Жрица Хранилища, ваше высочество.

Я буркнул:

– Странно, как ее инквизиция просмотрела.

– У нее нет храма, – пояснил он. – А появляется она из ниоткуда всего один раз в году.

– Мне с ней надо кое-что перетереть, – сказал я в нетерпении. – А на самом деле ее храм где?

Он даже отшатнулся.

– Ваше высочество!

– А что не так? – спросил я сварливо. – Я сюзерен, я должен знать. Знание – сила и власть.

– Никто не знает, – повторил он так, словно гордился, что никто, даже он не знает. – Я же говорю, появляется по своей воле раз в год всегда в одно и то же время.

– Из ниоткуда? – спросил я. – Так не бывает.

– Может, – ответил он, – и откуда-то. Но мы этого не видим.

Я сказал веско:

– Если всегда в одно и то же время, то появляется не по своей воле, а по кем-то из мужчин заданному распорядку. Разве жрица не женщина? А еще не родилось такой, чтобы не опаздывала, не забывала, не перепутывала.

– Она не забывает, ваше высочество.

– Ничего, – сказал я твердо, – наведем порядок. Будет забывать и будет опаздывать, как и положено. Нечего вносить беспорядки в мир! А так вообще-то оставим только жриц совсем другой профессии.

Он произнес с каменным лицом:

– Ваше высочество, вы ведь не случайно пришли с таким вопросом?

Я насторожился.

– А что?

– Да так, – сказал он. – Помните, я говорил однажды, что вы когда-то сядете на Трон Первого Короля? Наверное, время пришло?

– Нет, – отрезал я.

– Но вы явились в особое время, – проговорил он медленно. – Она будет именно сегодня. И то, что вы тоже заговорили об этом, означает…

– Что?

– Возможно, – произнес он высокопарно, – ваши звезды сошлись в небе. И настал ваш небесный час!

– Ага, – сказал я, – настал, так настал. В прошлый раз она приходила вроде бы сразу после обеда?

– Точно, – сказал он. – Помните же! Это не случайно.

– Я все помню, – огрызнулся я и добавил уже с угрозой: – Все-все!.. И что не нужно. Потому голова дерьмом и забита, ибо его в жизни больше. Хорошо, приду после обеда.

Убрали, вычистили и навели блеск достаточно быстро, а трупы передали нашим алхимикам, пусть с монахами-цистерианцами постараются понять, что за существа и что на них за странные доспехи и почему такая непонятная одежда.

После обеда за мной увязался барон Альбрехт, выяснял, сколько человек выделить на охрану бухты, раз уж я готовлюсь отправить такую массу вооруженных до зубов орлов из Сен-Мари в северные королевства, а обратно они не прибегут так быстро, коли грянет нужда.

Церемониймейстер уже ждал в зале, просиял, увидев меня, поклонился.

– Ваше высочество! Я уже испугался, что вдруг опоздаете!.. Тогда целый год ждать.

– Я не женщина, – отрезал я высокомерно.

– Но Жрица тоже не опаздывает.

– Она не женщина!

– Простите, ваше высочество… а кто?

– Функция, – объяснил я. – Вообще любая женщина – функция. Обычно проверяющая главного героя на прочность… Но я не поддамся, как уже сказал.

– Но Трон Древних Королей…

– Я тот зал хочу сделать открытым, – сообщил я, – ради его архитектурной ценности. Пусть ходят экскурсии… придворных, дабы узреть красоты стен.

– Стен?

– Ну да, – ответил я. – Там же есть что-то на стенах? Или нет? Тогда на потолке. Да это и неважно, дураки всегда найдут, чем восторгаться. Есть особенные, даже египетскими пирамидами восторгаются.

– Ваше высочество, – сказал он вкрадчиво, – а …Трон?

– И сейчас не сяду, – сказал я упрямо. – Подумаешь, монархи!.. Долой самодержавие! Отнять и победить, вся власть моему народу, свобода, равенство и аристократия, весь мир насилья мы разрушим и заставим платить нам дань!.. В общем, у меня три предвыборные программы, и все разные.

Они с бароном ничего не поняли, но у мудрых свой язык, слушают почтительно. Я умолк, не желая рассекречивать предвыборные ходы, и посмотрел на них строго.

Церемониймейстер сказал почтительно:

– Все же я надеюсь, ваше высочество использует свое священное и нерушимое право сесть и утвердить.

Я сказал сварливо:

– Вы и в прошлый раз меня науськивали сесть, но я видел, как вам хочется, чтобы меня разнесло в кровавые клочья!

Он чуть поклонился, опустил голову, потом поднял и посмотрел мне прямо в глаза.

– Вы угадали, ваше высочество. Я был уверен, что вас, как самозванца, убьет громом с ясного неба…

– Я не самозванец, – напомнил я. – Разве когда-то говорил, что я потомок Древних Королей?

– Вы не самозванец, – согласился он, – теперь это видит каждый, когда на трон претендуют только герцог Готфрид и сам Кейдан… а вы воздерживаетесь. И теперь я почти верю, что когда сядете на Трон Древних Королей…

– Если сяду, – поправил я. – Но я не сяду.

– Если сядете, – повторил он, – вас не убьет.

– Почему?

– Именно потому, – проговорил он загадочно.

Я огляделся, этот зал явно совсем новенький, лет ему не больше сотни, небольшой, но торжественно и чуточку помпезно убранный, в строгих коричневых тонах, вдоль стен идут через каждые три ярда пилоны. Есть ниши, где либо вазы с прахом героев прошлого, либо статуи рыцарей в полный рост. Пол поверх дорогого паркета покрыт роскошным ковром, в центре зала большой продолговатый стол и дюжина легких кресел.

Все знакомо, здесь иногда провожу то совещания, то деловые пирушки, на которых обговариваем дела королевства. А вон в стене загадочнейшая дверь, которая никуда не ведет. За ней просто стена. Каменная несущая стена дворца.

На спине буквально чувствую укоряющий взгляд церемониймейстера и удивленный – барона, закрыл дверь и вернулся к ним.

– Показалось, – объяснил я, – что там кто-то скребется.

– Наверное, Бобик, – предположил барон невинно. – Он мышей ловит?

Коротко и резко блеснул синеватый свет, пахнуло озоном, словно по залу пошла ударная волна. Я обернулся, из сияния вышла все такая же блистательная, как раскаленный меч, женщина с роскошной гривой иссиня-черных волос, свободно падающих на голые плечи и спину, лицо прекрасно гордое и надменное, бледная кожа, никогда не видавшая солнца, крупные черные глаза, тонкий нос, крупные губы и высокие скулы с запавшими щеками.

Она шла, обращая внимания на всех троих не больше, чем мы замечаем муравьев, плечи развернуты и чуть отведены назад, красивая грудь едва-едва прикрыта чем-то прозрачным, тонкая в поясе и короткое платье – все не из этой эпохи.

Проходя мимо нас, она медленно повела руки в стороны, они налились красным, словно металл на раскаленных углях, затем от них пошел багровый свет, и заплясали короткие нервные язычки огня. Ладони превратились в оранжевые солнца, смотреть больно, однако она не двинула и бровью, лишь медленно скрестила руки на груди и остановилась перед загадочной дверью.

Я напряг слух, жрица проговорила быстро и с напором сложное заклинание, в прошлый раз я слышал только напор звуков, теперь же запомнил все, даже интонации, понижение и повышение тональности, позу, что-то в этом лишнее, что-то важное, но на всякий случай нужно ухватить все, так надежнее…

Дверь исчезла, в проеме открылся зал, хотя там должно быть пустое пространство, и кто ступил бы туда, должен лететь с воплем вниз, где и шмякнуться о хорошо уложенный булыжник.

Женщина прошла под дверной аркой и скрылась. Я собрался с духом и двинулся за ней широкими решительными шагами. За спиной негромко ахнул барон, я слышал, как они с церемониймейстером быстро переговорили и бросились вдогонку.

Я торопливо настиг жрицу.

– Леди, а как насчет…

Коротко блеснул свет, настолько яркий, что сразу после него зал показался погруженным в полутьму. Жрица исчезла, топот стал громче, барон и церемониймейстер подбежали и встали рядом, барон даже выхватил клинок.

Зал огромен, я узнавал его и в то же время видел, что даже защита древней магии не может полностью противостоять времени: все сохранилось, но в то же время нечто произошло со всем, что здесь хранится: столом и двенадцатью креслами, потертым полом, даже стены хоть и целые, но выглядят так, словно вот-вот потрескаются.

Только Трон Древних Королей выглядит все таким же, словно его защищает и добавочная магия, а то и вовсе постоянно подновляет, если что-то происходит из нежелательного.

Церемониймейстер затаил дыхание, когда я подошел вплотную, вытянул руку и провел пальцем по каменному подлокотнику.

– Ваше высочество?

Я буркнул, не оборачиваясь:

– И не мечтайте.

– Ваше высочество!

– Я сказал, – ответил я. – Не сяду.

Он проговорил с отчаянием в голое:

– Но… мне показалось… вы так стремились в этот зал…

Я произнес, не оборачиваясь:

– Просто я помню о своих суверенных правах. Мое право и обязанность знать все, что есть в этом дворце, который вручен благодарным народом королевства в мое полное и безраздельное владение.

Глава 12

Они слегка опешили, когда я решительно прошел мимо трона. Шаги мои прозвучали неестественно громко, словно вдруг оказался в огромной пещере, тень от люстр и светильников внезапно выросла до гигантских размеров.

Я остановился перед стеной, пошарил по ней растопыренными пятернями. Барон подошел первым и встал чуточку сбоку, ладонь на рукояти меча.

– Сэр Ричард, – произнес он холодновато, – помощь нужна?

– Да, – ответил я.

– Чем могу?

– Не заслоняйте свет, – сказал я.

Он засопел недовольно и отступил, а церемониймейстер поступил мудрее, просто стоял в сторонке и смотрел.

Под моими пальцами камень начал разогреваться, но еще раньше от моих ладоней по нему покатила краснота, будто стена раскаляется, вот-вот поплывет, однако нет, твердая, а мои ладони хоть и припекает, но не настолько, чтобы с воплем отдернул.

На стене проступили изломанные молнии, яркие и неожиданные. Некоторые линии сдвигались, я не сразу сообразил, что это сам их перемещаю, барон и то догадался, засопел возбужденно, вперил взгляд, словно сейчас сложит из них нечто особенное.

Однако одни линии слушаются, другие нет, наконец я понял, что слушаются только в тех случаях, когда тащу в нужную сторону, а потом все замерли, начали наливаться огнем, вспыхнули, оплыли, будто расплавленный воск, угловатые очертания смягчились…

Барон снова ахнул, а в этот раз за ним и церемониймейстер потерял невозмутимость, сказал непривычно громко:

– Святые небеса… это же…

– Это он, – проговорил барон колеблющимся голосом.

Церемониймейстер сказал с торжественным воодушевлением:

– Я же говорил!

– Но, – прошептал барон потрясенным шепотом, – как он сумел?

Я тупо смотрел на пылающее красным огнем изображение на стене. Там крупное лицо человека, сдвинутые брови, напряженный взгляд, стиснутые губы…

Это лицо я где-то видел, сознание отказывается признавать, что это вот оно и смотрело на меня из зеркала, обычно у меня дурацки приоткрытый рот, здесь же некто получше меня… Или меня, как говорится, так видят?

– Ваше высочество, – сказал церемониймейстер ликующе, – это знак!

– Ага, – тупо сказал я.

– Вы о нем знали!

– А как же, – пробормотал я. – Сюзерен усе должен знать, а то как же? Это ж непорядок будет.

– А какой знак? – спросил он с восторгом.

– Щас узнаем, – сообщил я мрачно.

Они с бароном охнули, когда я вытащил меч из ножен и с силой ударил рукоятью в свое изображение. Еще раз ахнули, когда портрет злобно перекривил рожу.

– Ему это не нравится, – вскрикнул барон.

– Странно, да? – спросил я с ехидцей.

– Но, ваше высочество…

– Надо, барон, – сказал я, – надо. Об этом еще и песни будут!

– Песни? Какие песни?

– Разные, – ответил я. – Все переврут, сволочи.

Я ударил еще трижды, сильнее и сильнее, камень начал крошиться, трескаться по линиям. Барон и церемониймейстер сопели возбужденно, в зал заглядывают мои телохранители, но сами не входят и других не пускают.

Наконец один из кусков зашатался и упал на ту сторону. Я с энтузиазмом ударил еще и еще, остатки каменной стенки рассыпались.

В небольшой нише скромно блестит кое-где покрытый пылью кувшин с высоким горлышком. Сердце мое ликующе затрепетало. Спасибо, дорогой друг Зигмаринген! Все-таки сделал, как обещал! Тогда в последние минуты пребывания в том мире мы обговаривали, как передать мне средство спасения, если удастся отыскать его на островах, один из советников и предложил именно такой вариант.

Барон и церемониймейстер остановившимися глазами смотрели, как я хозяйски вынимаю кувшин, отряхиваю пыль, снимаю паутину, откуда она только и взялась, когда тут сроду не было мух. Хотя да, паутину плетут пауки, а они дурные…

Когда я, подхватив находку под мышку, решительными шагами направился из зала к выходу, оба заспешили следом.

Церемониймейстер воскликнул:

– Ваше высочество! А… трон?

Я отмахнулся.

– Там сидеть жестко. Мне он и раньше не нравился.

Он даже остановился с открытым ртом, а барон догнал, спросил быстро:

– Сэр Ричард! Как вы поняли, что там что-то есть?

– Как это «что-то»? – спросил я оскорбленно. – Это то, что обезопасит от подобных атак магов! А откуда я знал… а вы как думаете?

Он быстро зыркнул, лицо начало белеть.

– Вы что же, – проговорил он замерзающим языком, – сами и… поставили… туда?

Я загадочно улыбнулся, телохранители бежали впереди и освобождали дорогу от любопытных, я поднимался с этажа на этаж, на последнем догнал барон Эйц с двумя стражами очень решительного вида.

– Ваше высочество, – сказал он тревожно, – давайте я понесу! Мне это положено.

– Да совсем не тяжело, – сказал я.

– А если опасно? – возразил он. – Мало ли какую болезнь туда древние спрятали.

Я пошел по узкой лесенке на крышу, а Эйцу сказал загадочно:

– А вот барон Альбрехт не боится.

– Он уверен, – сказал он, – что это вы сами туда поставили! Сумасшедший.

– Точно, – согласился я. – Бывает, даже реалисты начинают верить в чудеса.

На крыше обзорная площадка, очень милая, плоский пол и невысокий барьер. Телохранители поднялись следом за нами и остановились у входа.

– Хотите открыть? – спросил Эйц. – Давайте я!

– Сюзерен тоже должен рисковать, – сказал я гордо и с подъемом, такое всегда хорошо говорить, когда знаешь, что опасности нет. – Мы все одна команда, пусть и разные по весу и титулам.

– Ох, ваше высочество…

– Мое высочество, – сказал я, – милостиво не отделяет себя от верного ему народа.

Сердце тревожно колотится, советник короля сказал, что Небесной Воды хватит, чтобы защитить целый город, но мог и преувеличить. Правда, я тоже рискую, если эта субстанция весьма легка, то поднимется кверху и даже дворец защитить не успеет. Вся надежда на то, что вода, пусть и самая небеснейшая, все же подчиняется фундаментальным законам и устремится вниз…

Первой мыслью было шарахнуть кувшин о перила, он глиняный, а перила каменные, я ж не очень-то насчет бережности к предметам старины, но вдруг от удара рванет или чего-то еще, так что лучше помягче, помягче, как при разговоре с народом, которого собираешься обложить добавочным налогом.

Телохранители зашевелились, кого-то отпихивая, барон Эйц сказал, не отрывая от меня взгляда:

– Этих двух пропустить! Больше никого.

К нам поднялись Альбрехт и церемониймейстер, а в этот момент крышка кувшина в моих руках смачно чмокнула, отделяясь от горлышка, я все-таки отшатнулся, но ничего не случилось, только наверх полезло нечто вроде теста, только полупрозрачное, как студень желтоватого цвета.

Это отвратительное желе начало стекать по стенкам сосуда. Я торопливо поставил на пол, а там оно пошло расползаться, как мерзкая слизь, просачиваясь в щели и сползая через барьер самой башенки.

Я заметил, что плотная с виду масса на ходу истончается, превращается в густой, но почти прозрачный газ. Эйц вздохнул с облегчением, тоже понял, что, пока доберется до земли, его уже никто не заметит при такой скорости рассеивания.

– Ваше высочество?

Я опомнился от созерцания прекрасного зрелища.

– Да, все сделано верно. Теперь будем надеяться, что защита сработает.

Он спросил тревожно:

– Надолго?

– Мне было видение, – ответил я весомо, – насчет на века. Потом можно повторить. Пойдемте, это неинтоксицидно.

Они дружно топали за спиной, бурно обсуждали, слишком много непонятного, только церемониймейстер подавленно помалкивал, спасение королевства не так интересно, как вот если бы я сел на Трон Древних Королей и сразу бы пришла счастливая пора изменений нынешних церемоний на более пышные, яркие, значительные и внушающие.

Внизу у входа на лестницу нас встретили сэр Растер и сэр Жерар, несколько придворных попроворнее, а впереди Куно, ровный и с серым, как всегда, лицом и таким же серым выражением.

Жерар и Куно склонились, я сказал державно:

– Кстати, Куно… На мой взгляд эстета, в городе недостает величественного памятника.

Он пробормотал:

– Все верно, ваше высочество. Ваше изумительное чувство прекрасного никогда не подводило, а если и подводило… гм… Что изволите водрузить?

– Статую Первого Короля Арндского королевства.

Все затихли, я видел даже, как посматривают друг на друга, дескать, а в самом деле, почему бы и нет.

Куно ответил ровно:

– Будет сделано, ваше высочество. Ничего, если этот Первый Король будет… похож на вас?

– Можно, – согласился я милостиво. – Тем более, что мы в самом деле похожи. Две руки, две ноги… Даже головы у обоих, как оказалось, есть. Могу даже слегка попозировать, это я люблю.

– Все любят, – сообщил он. – Какую надпись на пьедестале?

– Что-нить стандартное, – сказал я, – к примеру, «Королю Андрии от благодарных потомков».

Придворные зашумели, мол, как гениально, да здравствует его высочество, солнце наше.

Куно сказал осторожно:

– Может быть, сделать надпись слегка более адресной?

– Именно?

– Например, уточнить, что от короля Ричарда…

– Я ж не король, – напомнил я.

Он ответил со всем смирением:

– Для выполнения этой важной для обороноспособности королевства задачи нужно отыскать или добыть в каменоломнях подходящую глыбу мрамора, доставить в Геннегау, да и скульптор работает медленно… Вы все поняли, ваше высочество.

Я кивнул.

– Да, конечно. Молодец, Куно! Даже формулировочка у тебя насчет обороноспособности…

– Имя короля Андрии писать?

– Королю Зигмарингену, – сказал я.

Он даже не повел бровью, услышав имя, что не упоминается ни в одной из древних рукописей.

– Будет сделано, ваше высочество, – произнес он. – Место на площади укажете сами?

– Нужно обязательно посоветоваться со специалистами, – сказал я. – Дизайнерами, визажистами, архитекторами и прочим народом… но, конечно, место укажу сам, я знаю лучше.

Глава 13

О странном происшествии в главном здании дворца говорили бы долго, но не накануне большого турнира, когда в город ежедневно приезжают группы нарядных рыцарей, а весь город бурлит слухами о богатстве, вывезенном из Гандерсгейма его победителями.

Отец Дитрих отправил троих священников, чтобы те освятили все мечи, нейтрализовав наложенные на них чары и заклятия. Той же процедуре подверглись доспехи, кони, упряжь.

Еще двое священников по краям поля, откуда будут въезжать поединщики, следят, чтобы никто и ничто не помешали доблестным рыцарям извне, ибо колдун может затаиться и за сотни шагов в стороне.

Я, как и все, обратил внимание на внушительных размеров конный отряд с развернутыми знаменами, едут плотно, словно в самом деле спаянные. Поднятые к небу копья настолько неподвижны, будто над землей плывет одна длинная стальная щетина.

Меня сопровождает, как и положено, группа наиболее близких деятелей, сэр Жерар пробормотал за спиной:

– Турнедцы… Чего им в Гандерсгейме не сидится?

– А что им там делать? – возразил я.

– Вы же наделили землями!

– Не всех, – ответил я. – Большая часть остается в государственной собственности, то есть в моей. Стратегический резерв, а также источник обогащения.

Он взглянул вопросительно.

– Казны?

– А я как сказал?

– Вы в благородной задумчивости крупного государственного деятеля это слово… опустили.

– Просто недоговорил, – ответил я с достоинством. – Именно в благородной и даже благороднейшей задумчивости о великих свершениях крупнейшего… не стесняйтесь, не стесняйтесь, обо мне можно!.. и великого государственного деятеля. Казна или мой карман – неважно, ибо государство – это я!..

– Понял, ваше импера… ваше высочество.

– Для остальных, – велел я, – надо придумать рабочие места. И даже создать. А то будут отираться при дворе, затевать дуэли от безделья.

Он оглядел их оценивающе.

– Крепкие и свирепые. В Сен-Мари таких нет.

– Мы сами с Севера, – напомнил я. – Потому и победили сен-маринцев. И подбирать в войско будем северян.

– Но оружие пусть куют здесь, – уточнил он.

– И доспехи, – добавил барон Альбрехт. – А из Вестготии привозят вообще такое, что просто сказка!.. Даже Растер не мог разрубить вестготский панцирь.

День солнечный, цветные одежды смотрятся особенно ярко и празднично, а в цветных все, никаких полутонов, мужчины предпочитают ясные четкие цвета, такие же навязывают и женщинам.

На арене уже гарцуют молодые рыцари, демонстрируют умелое обращение с конями. Некоторые сшибаются в схватках, но пока ажиотажа нет, новичков сразу видно, все в нетерпении ждут выхода настоящих бойцов.

По обе стороны от моего трона с двумя креслами справа и слева тянется крытая галерея для особо благородных, приближенных к двору, а остальные степенно рассаживаются на добротных лавках из свежеоструганного дерева. Красить не красили, лаком не покрывали, так что у кого-то штаны могут прилипнуть к выступившему из щелей древесному клею.

Женщины держатся стайками, так они смелее и даже нахальнее, молоденькие, раскрасневшиеся от мужского внимания, с блестящими глазами, стреляющие ими во все стороны, ненадолго задерживая хитрые взгляды на молодых и статных рыцарях.

Розамунда блистает дерзкой и отточенной красотой, золотая корона на ее пышно взбитых волосах не в состоянии соперничать с блеском ее глаз и задорной улыбки.

В большом тронном кресле она выглядит взрослеющим ребенком, куда могла бы взобраться с ногами, а то и лечь, свернувшись калачиком.

Она хлопала в ладоши, радовалась, кричала пищаще-задорно, размахивала голубым платочком.

Я поглядывал на нее с той нежностью, которую испытываешь к детям, чьи невинные радости так просты и незатейливы.

Она как-то перехватила мой взгляд, чуть смутилась.

– Ваше высочество… я что-то делаю не так?

– Все так, – успокоил я. – Все замечательно.

Она сказала, оправдываясь:

– Сегодня последний день не только в этом кресле… но и вообще в Геннегау. Мы с будущим мужем будем жить в его имении, это почти у Стены, что отделяет нас от Вестготии.

– Семейная жизнь, – заверил я, – полна радости. Ну, как я слышал.

– Да, – согласилась она. – Я тоже слышала. И мой жених хорош, на него все мои подружки заглядываются… Хотя я, конечно, влюблена в Геннегау и вообще в большие города… Ой, как его ударили!

На поле с резким звоном, от которого у меня заныли зубы, вылетел закованный в хорошую сталь рыцарь в шлеме с пышным плюмажем из покрашенных в разные цвета перьев.

Упал он с таким грохотом, что на поле моментально выбежали оруженосцы и даже не пытались поднять его на ноги, а сразу бегом поволокли с арены, а вдогонку гремели бурные аплодисменты армландскому графу Кристофу Шлоссеру, это он красиво ссадил щеголя, даже не пошатнувшись, а у края поля не стал менять копье на новое.

– Ваш муж не участвует? – спросил я.

– Он очень хотел, – ответила она со смехом, – но мои и его родители заставили уехать в имение и срочно готовить к моему приезду. Сразу после свадьбы мы и отправимся туда.

– Поздравляю, – сказал я, – и в самом деле завидую вашему мужу.

Она скорчила хитрую рожицу и почти показала мне язык.

– Так вам и надо… Ой, это же сам Максимилиан фон Брандесгерт?

– Он, – подтвердил я.

– Я много слышала о нем… Он барон?

– Уже граф, – уточнил я. – В его владениях целое королевство! Уверен, о Максе услышите еще много чего.

Она не отрывала от него восторженного взгляда, но услышала и переспросила:

– Что вы имеете в виду?

– Он еще молод, – ответил я. – И себя еще покажет.

– В чем еще, – поинтересовалась она ехидно, – помимо войны?

– А войны никогда не кончаются, – заверил я. – Просто потом они ведутся другими, более зверскими методами. Ну там экономика, информация, слухи, кабальные договора, концессии, неравноправные союзы…

Она охнула:

– Он и в тех войнах зверь?

– Надеюсь, – ответил я. – Надеюсь. Леди Розамунда, вам очень идет это платье.

Она изумилась:

– Правда? Я была в нем и вчера!

– Вчера я видел только вас, – заверил я галантно.

– Ах, – вскрикнула она, – значит, сейчас я уродина?.. Ладно-ладно, ваше высочество, я дразнюсь, как и вы.

Щебеча и чирикая, она не отрывала взгляда от поля, где закованные в железо люди сшибаются, падают, а я, напротив, замечал больше, что и где вокруг арены, сразу обратил внимание, что со стороны шатров показалась повозка, запряженная парой лошадей, у края поля вылез отец Тибериус, настоятель монастыря цистерианцев.

Некоторые сразу же начали прикладываться к его руке, достаточно мозолистой, как помню, а он, наскоро благословив, оглядевшись, уверенно направился в сторону крытой галереи, где расположились самые знатные во главе с моим высочеством.

Леди Розамунда поморщилась, но я наклонился в другую сторону, где бурно реагирует на схватки барон Альбрехт.

– Дорогой друг, уступите на время нагретое вами место отцу Тибериусу.

Он хохотнул:

– Неудобно держать духовное лицо на ногах?.. Перед сюзереном все должны стоять, ваше высочество. Но, конечно, я схожу навестить моих друзей, что готовятся выйти на поле…

– Спасибо, дружище.

Он поднялся, сказал с сочувствием:

– Но вы становитесь скучным, ваше высочество.

Лорд Джеймс Гарфильд, что сидит дальше, обронил меланхолично:

– Как и все мы. Но это я так, не обращайте внимания.

Его сосед, верховный лорд Джералд Бренан, вдохнул, покачал головой.

– А как было здорово, когда на коне, ветер бьет в морду, копыта гремят, а ты летишь в восторге сердечном, вздымая острый меч…

Альбрехт уже шел вниз ближе к арене, а я наблюдал за приближающимся настоятелем, мучительно выстраивая доводы, чтобы каким-то образом начать разгон научного мышления, что зародилось как раз в монастырях.

До этого уже говорил с монахами, а потом и с магами насчет тех изобретений и открытий, которые можно сделать уже сейчас. На примере тех же линз, известных еще в Древнем Египте, где их использовали только подслеповатые фараоны и вельможи, чтобы читать указы, но никто никогда не догадался, что вместо того, чтобы таскать с собой тяжеленные кремень и огниво, достаточно одной изящной линзы, чтобы разжечь костер. Правда, ночью не получится, зато днем всегда, благо небо в Египте безоблачное, а солнце жаркое.

Посмотреть через две линзы, отодвигая одну от другой, кто-то придумал через тысячи лет, но сразу же после этого открытия были придуманы телескопы, подзорные трубы и микроскопы, что дали новый толчок науке и прогрессу…

Если бы в Египте или хотя бы в Средневековье додумались сдвинуть линзы, то я в своем срединном на каникулы летал бы побродить по пустыням Марса или попрыгать по кольцам Сатурна…

…но это значит, что могу и должен все это внедрять сегодня.

Когда отец Тибериус приблизился, я указал на освободившееся место:

– Прошу вас, святой отец.

Он осторожно сел, взглянул с любопытством.

– Полагаю, ваше высочество, что и вы здесь не ради этого… зрелища?

Я буркнул:

– Мы живем в этом мире, и слишком отстраниться не получится. Надо хотя бы делать вид, что вся эта ерунда нравится. Как у вас в монастыре, идут ли дискуссии насчет того, сколько ангелов поместится на острие иглы?

Он усмехнулся.

– Нет. Мы практики. А это больше у схоластов. Те да, иногда до драки.

– Это хорошо, – сказал я. – Именно со споров насчет ангелов на острие иглы и началось развитие аналитической мысли.

Со стороны арены раздался грохот копыт с двух сторон, затем мощный лязг, звон, дикое конское ржание, а на трибунах ликующе заорали, завопили, засвистели.

Отец Тибериус, не поведя в сторону арены и глазом, спросил с любопытством:

– А почему заинтересовал этот вопрос? У вас есть ответ?

– Конечно, – сообщил я, – хоть и не мой. Но не в нем суть…

– А что за ответ?

Я сказал неохотно:

– Если ангелы имеют целые спины, они должны быть бозонами и могут конденсироваться в любом количестве. Если же их спины полуцелые, ангелы будут фермионами, то есть в одной точке не смогут находиться ангелы в одинаковых состояниях. В таком случае количество будет определяться числом возможных состояний ангелов, для определения которого требуется изучение их внутренней структуры. Если бы ангелы обладали энергией и взаимодействовали с окружением, два ангела с противоположными спинами могли бы спариваться, образуя бозоны, способные к конденсации, таким образом, общеизвестная неспособность ангелов к спариванию говорит в пользу их ненаблюдаемости. Ангелы с нулевой энергией, очевидно, обладают и нулевым импульсом. Отсюда следуют важные выводы: ангелы неизменны, не зависят от времени, вездесущи, не зависят от координат и неподвижны… Но, святой отец, это совсем другая школа схоластики, я имею в виду, что такие вот гимнастики мозгов весьма способствуют критическому осмыслению и познанию…

Грохот копыт и жуткий удар двух закованных в металл масс прервали умничанье, я переждал вопли и крики, но за это время забыл, что молол, а отец Тибериус все еще смотрел на меня с открытым ртом и выпученными глазами.

Опомнившись, он сказал с нервным смешком:

– Да-а-а, ваше высочество, у вас весьма… интересная школа. А у наших все проще: кончик иглы – это минимум пространства, скажем, математическая точка. Ангел – существо бестелесное. В пространственном континууме его присутствие можно рассматривать как абсолютный ноль или даже, уж простите, нуль. Вопрос о том, сколько ангелов умещается на кончике иглы, в математической точке, есть вопрос о соотношении максимально малой, но все же реальной величины и нуля.