Текст книги "Ричард Длинные Руки – эрцпринц"

– Внимание, – сказал я резко, – кто я, вы уже поняли. Говорю один раз, повторять не стану. Кто сейчас отречется от Мунтвига и встанет в ряды моего воинства, тот получит жизнь и свободу.

Они даже не переглянулись, только вытаращили глаза в ответ на такое предложение.

Наконец один, толстый, как лесной вепрь, и даже похожий на него заросшим рыжей щетиной лицом, выставил ногу вперед и гордо откинул голову.

– Недостойные слова, – прорычал он с гневной угрозой. – Мы предпочтем остаться в плену, пока за нас не заплатят выкуп.

– Выкупа не будет, – отрезал я и посмотрел на молчаливых воинов с топорами, что подошли к пленным сзади. – Это не военные маневры. Игры… кончились.

По моему знаку за их спинами взметнулись топоры и одновременно обрушились на головы пленных, что продолжали смотреть на меня в полной уверенности, что пойдет разговор о сумме выкупа. Некоторые, кто поопытнее, для ударов использовали обух топора, там небольшой крюк, что легко проникает в темя, почти не вызывая всплеска крови, в то время как другие забрызгались фонтанами крови, словно прошли через всю скотобойню.

Никто даже не вскрикнул, трупы упали кто лицом вниз, кто навзничь, слышалось только тяжелое хеканье воинов, вытаскивающих застрявшие лезвия топоров.

Кровь выплескивается широкими струями, пошла заливать всю утоптанную площадку.

Я отступил, чтобы не пачкать сапоги, лицо у меня, думаю, не совсем радостное, потому что один из воинов, очищая лезвие топора от крови и прилипших волос, взглянул на меня с искренним сочувствием.

– Все по-божески, ваше высочество, – проговорил он так, как говорил бы с сыном. – Это не по-христиански, что они убивали, насиловали и жгли дома, а потом их выкупят, и они снова начнут то же самое… Простых-то здесь сразу поубивали!

Я тяжело вздохнул.

– Да-да, каждый должен получать по заслугам, а знатность не спасательный круг. Свалить их вот в тот овраг! Некогда заниматься похоронами вражеского контингента.

Епископ Геллерий отслужил молебен по всем павшим, не разделяя наших и мутвиговцев, заикнулся было, что хорошо бы предать земле, ведь убитые уже не противники.

Я возразил:

– Разве собираюсь пинать их трупы?.. Они не противники, верно, теперь они вообще никто. Души их в аду, а на такую шелуху, как бренные тела, чего обращать внимание?

Он вздохнул.

– Сын мой, а как насчет твоей души? Ты обрек людей, что сдавались в плен, на смерть!.. Ты велел убить их с холодным сердцем.

– Ваше преосвященство, – ответил я, – хотел бы и я так сказать, но, увы, сердце мое обливалось кровью. Хотя и не должно бы, ибо я прав.

– Прав?

– Святой отец, – сказал я, – это не солдаты, которых некая злая сила погнала на войну! В этом войске все были добровольцами, я лично проверил!..

Он смотрел непонимающе.

– И… что?

– Это значит, – сказал я с усилием, – каждый из них отвечает за свои деяния. Каждый за себя, а не какой-то далекий деспот, отправивший их убивать, насиловать и грабить!.. Это не солдаты, которых по пока не принятым международным конвенциям с подачи церкви надо брать в плен и содержать в приличных условиях, а разбойники. Разбойников же, ваше преосвященство, всегда вешали и всегда вешать будут.

Он посмотрел на меня остро.

– Откуда… откуда, ваше высочество, вы знаете насчет проекта договора о содержании военнопленных?

– Просто экстраполирую, – сказал я. – Церковь всегда запрещала луки, арбалеты, турниры, дуэли и вообще войны, а где запретить не удавалось – короли не очень-то послушные прихожане – церковь всегда старалась смягчить условия ведения войн. Так что, ваше преосвященство, я сделал все правильно! По законам Господа, совести и милосердия…

– Милосердия?

– К тем, – уточнил я, – кого теперь точно не убьют, не изнасилуют, не ограбят. Казнь преступника – это милосердие в отношении общества.

Он произнес в сомнении:

– Да, но все же… гм…

– Но сердце, – закончил я со вздохом, – все равно щемит, словно совершил грех…

– Щемит? – переспросил он. – Значит, оно у тебя есть, сын мой. Все еще есть.

Глава 14

В городе солдаты устроили пирушку. Убитых пленных оказалось достаточно много, еще больше погибло в бою, а с трупа знатного человека всегда найдется что снять человеку даже не самому бедному.

Горожане тоже повеселели: победы – хорошо, но еще лучше, когда вот так за бесценок, а то и за кружку вина им отдают дорогие вещи, добытые в бою.

Ночью, выскользнув из зала, где снова пир, шумный и бестолковый, я подумал в оправдание, что бурчать и воротить нос не совсем честно, а какие у них еще развлечения, я поднялся в звездное небо и пошел зигзагами на север, особенно просматриваю все дороги, пропуская горные массивы, заболоченные места и слишком густые леса.

Еще одна армия противника двигается тяжело и неспешно. Чувствуется, что это уже настоящая армия, обученная и побывавшая в настоящих боях, а не сборище любителей пограбить, пользуясь всеобщим смятением.

Я прикинул, сколько ей двигаться до условной линии, за которой уже мы, вроде бы Шварцкопф и Меганвэйл подойти успеют. А это значит, с любой армией противника можем общаться на равных, если не свысока.

Довольный, я полетел обратно, все так же шарахаясь из стороны в сторону, чтобы не пропустить противника, который идет далеко справа или слева и пройдет Бриттию по самому краю.

Когда до Баббенбурга оставалось два конных перехода, взгляд зацепился за что-то на земле очень далеко, на самом краю зримости, я сперва даже не обратил внимание, но проснулось не столько чувство тревоги, сколько любопытства.

Усиленно работая крыльями, я пошел в ту сторону, ага, все-таки двигается войско!.. Нет, не совсем войско, просто очень большой и хорошо вооруженный отряд… Нет, все-таки войско, небольшое войско, только конное, все до единого, а если снизиться еще чуть, можно рассмотреть, напрягая зрение, как в призрачном лунном свете тускло блестит металл доспехов и кончики копий, много баннеров, что ничего не говорят, я и в своем-то войске только самые главные знамена различаю.

Вообще ощущение такое, что едут знатные, очень знатные и чрезвычайно знатные люди. И еще одна странность: едут именно с востока, а двигаются по дороге на запад, в то время как сейчас все прут с севера, как беженцы, так и наступающие за ними части.

А еще… Я едва не хлопнул себя крылом по лбу, от досады провалившись в воздухе на несколько ярдов: а что это за повозка, что неприметно едет в окружении рыцарей почти в самом конце колонны?

Я рискнул снизиться еще, вряд ли кто поднимет голову и начнет всматриваться в небо, повозка выглядит прежде всего очень тяжелой, словно везут казну всей армии. Если это так, то хорошо бы ею завладеть. Даже не столько с целью обогатиться, а чтоб не дать заплатить воинам жалованье. Недовольная армия сражается хуже, а то и вовсе откажется идти в бой…

Отряд остановился, я видел, как всадники спешиваются, стреножат коней, ага, понятно, вторую половину ночи потратят на сон. Замечательно…

Обратно я летел с таким энтузиазмом, словно только что выпорхнул. Тысячи идей дерутся за право быть реализованными первыми, но все разлетелись, когда увидел, как с юга приближается тремя колоннами огромная армия Меганвэйла.

Верховные лорды Варт Генца, предупрежденные конниками Норберта, выехали навстречу, как же – уже видно развевающиеся гордые знамена Великой и Победоносной армии Варт Генца, овеянной радостью побед, а потом их же еще и познавшей!

Я не зря в свое время рассказал с придыханием о великих подвигах этой вартгенской армии нового типа, что сокрушила Ламбертинию, а потом еще и победно вторглась в земли Вендовера, где отхватила почти треть территории!

На них в самом деле стоит посмотреть: идут ровными рядами, как конница, так и пешие части кнехтов, одежда одинаковая у всех, у каждого на мундире на левом плече пришиты полоски ткани, удерживающие перевязь, ремень муски или ранца от сползания. Это уже почти погоны. Я все-таки начал вводить их.

Погоны у всех только справа, потому что сумка носится на правом плече, а копье, пика или боевой топор – на левом.

У военачальников погон нет, они ж не носят сумок, а тяжелые топоры за ними несут оруженосцы. Перевязи с тяжелыми мечами у благородных сползают с плеч, однако теперь уж точно погоны ни за что себе не пришьют, раз они появились у лиц низшего сословия.

Единственное, что я успел сделать, – это велел сделать погоны разными по цвету: зеленые для лучников, красные для копейщиков, синие для мечников…

Стройные ряды «армии нового типа» рассматривают с пристальным вниманием все, вне зависимости от титула и воинского опыта.

Даже самые неумелые ощутили, что да, вот эта монолитная стена воинов с суровыми лицами выдержит любой удар и сумеет перейти в наступление, если на то будет приказ.

Звонкий голос прокричал:

– Рота… стой!.. Раз-два!.. Вольно!

Меганвэйл нарочито едет в сторонке, рядом с ним барон Эванс, лучший стратег из всех существующих, как его ласково характеризует Меганвэйл, сразу следом гордо покачиваются в седлах графы Арнубернуз, Фродвин и Буркгарт, барон Хельмут тоже с ними, могучий и широкий, сейчас радостно улыбающийся всему миру, а за ними Габрилас, Елиастер, Фитцуильям и другие военачальники.

Они объехали острый край каре и, оказавшись во главе войска, спешились и пошли ко мне пешком.

Я выжидал, не покидая седла, поверх их голов рассмотрел Николаса Бэрбоуна, Харли Квинна и Джизеса Крайста, талантливых молодых военачальников, сумевших освоить азы руководства регулярной армией, которую не нужно уговаривать выполнить то или иное приказание.

Меганвэйл церемонно преклонил колено и остался так, даже голову опустил. Его высшие военачальники последовали его примеру.

Я соскочил на землю, быстро подошел и поднял Меганвэйла за плечи. Остальным сказал весело:

– Всем встать… и радоваться! Вы прибыли к друзьям, что ждали вас и горят желанием устроить в вашу честь грандиозный пир!

Насчет пира, возможно, и зря, но ничего не лезло в голову, а в момент такой вот встречи в обязательном порядке нужно говорить что-то радостно-глупое, бравурное и праздничное, а в старое доброе время просто нет альтернативы благородному рыцарскому пиру.

Меганвэйл сказал заговорщицки:

– Ваше высочество… вы не очень против… но мы там повстречали армию вашего друга графа Чарльза Делстэйджа… По крайней мере, нам так показалось, он о вас отзывался с таким глубочайшим уважением, что я даже не знаю…

– Что с ним? – спросил я жадно.

– Сожалею, – ответил он со вздохом.

– Ну? – спросил я с угрозой.

– Разбит, – пояснил он с коротким победным смешком. – Полностью. Сам, правда, спасся и ускакал, меняя коней…

Я ощутил сильнейший импульс перекреститься и воззвать к Господу, но подавил в себе эту дурость, ибо мы все вместе и есть Господь.

– Как хорошо началось, – сказал я счастливо. – Только бы – тьфу-тьфу! – не сорвалось. Дорогой друг, позвольте вас еще раз обнять, а теперь обнять ваших и моих друзей…

Я обнимал Арнубернуза, Фродвина, Буркгарта, Хельмута, Габриласа, Елиастера, Фитцуильяма и других военачальников, что поддерживали меня еще со времен войны с Гиллебердом.

Их глаза светятся радостью и гордостью. С таким вождем от победы к победе в кровавых сечах, когда трупами завалена земля от горизонта до горизонта, лужи крови пусть собираются в ручьи, а те бегут по полю и соединяются в реку, какая красота, какое упоение. Как вольно дышится всей грудью, когда враг истреблен и его проклятые шатры не маячат там вдали, делая больно глазам свободолюбивого человека!.

– Всем отдыхать, – распорядился я. – Знаю-знаю, вы готовы и дальше, пламенные сердца, горим и пышем, но вы шли форсированным маршем, после него всегда полагается недельный отдых, чтобы откормиться и починить обувь!

Хродульф, Леофриг, Хенгест, Меревальд и лорды пониже рангом, но тоже богатые и знатные, разобрали Меганвэйла и его военачальников, растащили по своим шатрам, гордясь победоносной мощью Варт Генца, а я вернулся к себе и велел позвать Норберта, Альбрехта, Паланта и Растера.

Альбрехт явился первым, я даже не уловил момент, когда он проскользнул в шатер, затем земля начала подрагивать, словно при легком землетрясении, наверняка сейчас муравьи начали перетаскивать личинок в более защищенное место, глухо звякнуло, словно кто-то стряхнул связку наковален, и полог отлетел в сторону, впуская скалу из железа.

Норберт и Палант пришли сразу за Растером, оба подтянутые и с непроницаемыми лицами, видно, как Палант старательно копирует старшего товарища.

– Можете сесть, – разрешил я великодушно. – Буду краток…

Альбрехт взглянул на меня обеспокоенно.

– Что случилось?

– Я всегда краток, – отрезал я сердито. – Я сказал так потому… чтоб вы все видели, что краткость – сестра! В общем, мне было видение!.. Если быстренько соберем большой и весьма ударный отряд, то будет нам щасте. Конечно, для этого придется совершить небольшой, зато коварный рейд на север.

Растер прогудел довольно:

– Пора! Я уже два дня здесь.

Альбрехт с сомнением покачал головой.

– На север? – перепросил он. – Начинаем наступление?

Их всего четверо, но гул голосов поднялся такой, в шатер в тревоге заглянул Зигфрид, но тут же успокоился и пропал.

Голоса своих военачальников, как я отметил, по большей части взволнованные и глупо обрадованные, зато тревоги и страха я не услышал, что так важно для полководца.

– Нет-нет, – заверил я, – о наступлении тоже думаю, а как иначе? Я такой, о чем только не думаю! Но это чуть позже, когда подойдет и Шварцкопф.

Альбрехт спросил деловито:

– А сейчас?

– Короткий тактический удар, – объяснил я. – Миротворческий. По принуждению к миру. Во имя демократии и базовых либеральных ценностей. Только не спрашивайте, что это такое, военным эти тайные заклинания политиков знать не положено.

Альбрехт спросил непочтительно:

– А вы знаете, ваше высочество?

– Я тоже военный, – ответил я гордо и тем вызвал гул одобрения, – наше дело совершать подвиги и повышать уровень чести, не роняя достоинство!.. Так вот мое указание… Нет, предложение, так как пойдут только добровольцы.

– Я, – прорычал Растер, не дослушав. – Я пойду.

– Я, – воскликнул торопливо Палант.

– Я доброволец, – сказал Альбрехт, – если ехать недалеко.

– Ладно-ладно, – успокоил я, – все вы добровольцы, я даже бить вас не буду, и так согласитесь… В общем, быстро сформируем достаточный для победы отряд, но не слишком громоздкий, чтобы не упустить, и пойдем на перехват!

Альбрехт проговорил с сомнением:

– А что это привидение сказало вам еще?.. Что там за щасте?

– Не знаю, – ответил я сердито. – И не привидение, а видение, а это как бы разница, даже большая, пусть даже я и не вижу. Но вы, граф, можете оставаться!

Он покачал головой.

– Нет уж, мне теперь интересно, что там за щасте. Я бы вам такое щасте подсунул… Со мной пойдут всего трое. Это не много?

– Нет, – сказал я. – Даже мало. Нужно набрать где-то около двух тысяч. Очень быстро!

Глава 15

Отряд добровольцев был сформирован меньше чем за час. Вызвались все знатнейшие бойцы, я даже встревожился, нельзя армию оставлять почти без руководства, но, с другой стороны, крупных соединений противника нет за сотню миль. Конница Мунтвига, как и моя, как и вообще любая, передвигается со скоростью двадцать пять – тридцать миль в сутки, а пешие части – пятнадцать – двадцать миль, если по хорошим дорогам, да и то при двух дневках в неделю.

Знатоки говорят, что работа пешего воина при переходе в пятнадцать миль и с обычным грузом в тридцать фунтов тяжелее двенадцатичасовой нагрузки каторжника на галерах.

А если учесть, что ни одна армия не двигается без пехоты, отдельные отряды не в счет, то мунтвиговцев ожидать скоро не приходится.

Мы выступили еще до полудня. Во главе Зигмунд, Кристиан и Говард, как же без самого молодого и жаждущего подвигов, а еще Сулливан не мог оставить друзей, да и самому, думаю, нравится вот такая жизнь, где может показывать исполинскую силу, отвагу и умелое владение оружием.

Правда, в последний момент, когда уже поднимались в седла, примчался на своем кроваво-гнедом коне герцог Мидль.

– Ваше высочество! – вскрикнул он. – Мои люди готовы!

Я проговорил в затруднении:

– Герцог…

– Ваше высочество, – сказал он твердо. – Я должен, как вы понимаете, участвовать в этом рейде.

Я не понял, с какого перепугу он обязан участвовать, но пожал плечами и ответил вежливо:

– Как пожелаете, герцог!

Мы двигались неспешно, как стадо благородных слонов, хотя кони у всех не тяжеловозы, используемые для перевозки особо тяжелых грузов, а боевые рыцарские. Они вдвое тяжелее скакунов легкой кавалерии, но в состоянии пойти таким галопом, что не уступят и арабским скакунам, хотя, конечно, только на короткой дистанции.

За сутки конница проходит на марше где-то двадцать – двадцать пять миль, не так уж и много, если римский легион дает пятнадцать – двадцать миль, а при ускоренном марше – тридцать – тридцать пять в сутки.

Мы же идем на перехват рыцарской конницы. Преимущество тяжелых рыцарских коней в том, что могут идти ровным шагом достаточно долго, хотя и не столько, сколько пехота, кони устают гораздо раньше. Вообще конница на марше превосходит пехоту едва-едва в полтора раза по скорости движения, потому я так рассчитываю на пехоту Макса, она обучена идти и ускоренным, что даст немалые преимущества…

Я очнулся от вялых размышлений, когда впереди показался скачущий разъезд Норберта.

Головной издали замахал руками.

– Ваше высочество!.. Они уже близко!.. Все как в вашем видении!..

Зигмунд покосился на меня с суеверным уважением, а Сулливан, напротив, украдкой осенил себя крестным знамением, даже поплевал через плечо, хорошо хоть не отодвинулся.

– Отлично, – сказал я бодро. – Они идут даже быстрее, чем я ожидал! И повозка не мешает…

Разведчик промолчал, повозки вообще-то никогда не мешают, если не перегружены. Обычно всаднику невозможно догнать повозку, потому что всадник – это человек на спине лошади, а это груз потяжелее, чем такую же тяжесть тащить за собой, да еще не волоком, а на колесах.

– Где они пройдут, – спросил я, – предположительно?

– Вон там!.. Там и дорога есть. Ну, почти дорога.

Я вскинул руку, привлекая внимание, потом взмахнул в сторону небольшой рощи на краю едва приметной древней дороги, сейчас давно занесенной пылью, но утоптанной настолько, что зелени везде хоть священников корми, но на самой дороге ни былинки.

Прохладу ощутили еще до того, как пересекли границу нещадного света и полутьмы леса, навстречу пахнуло сыростью старого мха, прелых упавших деревьев, муравьиных куч и древесного клея.

Гордон первым ворвался в чащу, сорвал шлем с мокрого лица и завопил счастливо:

– Там даже ручей есть!.. Вода! Прохладная, даже холодная!.. Полжизни за глоток воды!

Зигмунд крикнул властно:

– Я тебе сейчас дам два!

Гордон присмирел, на лице сразу появилось выражение обиженного ребенка. Кристиан проехал мимо, ударив по спине широкой ладонью.

Отряд располагался неспешно, еще несколько часов до прибытия мунтвиговцев, могут отдохнуть даже лошади, не только люди, которым всегда нужно всего меньше.

Я выждал, пока мимо проедет половина отряда, слишком беспечно двигаются, не только шлемы сняли в такую жару, но и доспехи, едут весело и с шуточками, но кони идут тяжело, пора им тоже дать отдохнуть…

Очень удачно, сказал я себе. Они сглупили, а мы, напротив, не упустили ни единой возможности. Господи, присматривай за нами так всегда! А то иногда глупим не по возрасту, словно мы все еще питекантропы какие на кривом дереве.

– Пора, – сказал я. – Трубач!

Звонко и торопливо заговорила труба, и тут же лес наполнился топотом и треском кустов. На всем протяжении леса вдоль дороги выскочили на огромных конях закованные в сталь рыцари с опущенными забралами и нацеленными копьями.

На дороге началась паника, рыцари торопливо ухватились за щиты, но таранный удар во фланг смял и многих опрокинул.

Зигмунд прокричал громко:

– Сдавайтесь!.. Вы окружены!

В ответ получил в голову метко брошенной палицей. Удар был таким сильным, что другого не спас бы даже шлем, но Зигмунд только покачнулся, затем взревел в ярости, и его страшный двуручный меч, которым он с легкостью орудует одной рукой, начал взлетать над его головой, и когда опускался с силой, слышался звон и скрежет металла, вскрик умирающего, а седло тут же пустело.

Схватка была фактически на равных, если не считать, что большая часть конвоя, сопровождающего повозку, так и не успела облачиться в доспехи, но не было ни лучников, ни арбалетчиков, а только рыцари против рыцарей, да еще панцирные всадники против таких же вооруженных.

Они, кстати, все в доспехах, изнывающие от жары, явно им не позволяли снимать, что сделало их чуть более опасными противниками.

Зигмунд уже не предлагал сдаться, но дважды крикнул Сулливан, затем Альбрехт, однако те продолжали сопротивляться яростно и ожесточенно.

Я рубился так же рассерженно, как и Зигмунд, наше преимущество очевидно уже в том, что все мы в доспехах, хорошо отдохнувшие, на отдохнувших конях, а они еще и вконец изнуренные жарой, пыльной дорогой, долгим переходом…

Авангард истребили полностью, середина рубится отчаянно, там сшиблись братья Лихтенштейны во главе своей дружины, рыцари Вендовера, а также граф Лиутерд Колридж и граф Энтони Спенсер со своими отборнейшими рыцарями.

Герцог Мидль, как и было предусмотрено, с частью своего контингента из Шателлена перекрыл дорогу обратно и даже отсек часть конного войска, отделив от него почти треть.

Наконец я рассмотрел, из-за чего там отчаянно сражаются мунтвиговцы, хотя еще есть возможность вырваться из западни. За плотной стеной всадников мелькнула повозка, громоздкая и тяжелая, вся в украшениях, добавляющих вес, с золотой дверцей и помпезными знаками королевского достоинства, только я не рассмотрел, имущество какого королевства мы захватили.

Наши рыцари усиливали натиск, рассвирепевшие таким упорным сопротивлением. Противники отчаянно сражались, даже сбитые наземь, никто не сдавался, наконец их начали рубить, даже без обязательного «Сдавайтесь, сэр!».

Я наносил свирепые удары направо и налево, первым прорвался к повозке, с такой силой рванул дверцу, что она вылетела из тонких петель и я остался с нею на руке, как с позолоченным щитом.

В повозке две молодые женщины, испуганно прижавшиеся друг к другу, однако одна, как только я сунул морду, отодвинулась от подруги и надменно выпрямилась.

– Кто вы, – произнесла она с неподражаемым высокомерием, – посмевший?..

Я ответил разозленно:

– Вы сказали правильно, леди. Я именно – Посмевший!

Ко мне проломился могучий Зигмунд, тоже заглянул в повозку.

– Ой, – сказал он озадаченно, – женщины?

– Я тоже разочарован, – сказал я. – Было бы из-за чего!..

– Так все из-за женщин, – напомнил он.

– Мы не все, – отрезал я.

– Ваше высочество?

– Резать и убивать, – напомнил я строго, – можно только ради веры и церкви! А также рушить, ломать, жечь, рубить, стирать с лица земли и до седьмого колена!.. Можно еще ради идеи. Но не ради женщин, мы так низко не падем! Мы не греки.

Я повернул коня в сторону схватки, что уже раздробилась на множество отдельных, где самые стойкие еще отчаянно отбиваются, не желая спасать шкуру позорным бегством.

– Если враг не сдается, – отчеканил я, – его уничтожают!

Сулливан оглянулся на меня с таким видом, словно жалел, что не прибил на том поединке, когда это было законно и по-рыцарски.

– Ваше высочество?

– А потом простим врагов своих, – пояснил я, – пусть даже они правы.

Схватка постепенно затихала, теперь чаще слышались тяжелые вздохи, брань и усталая ругань, чем воинские кличи.

Я кивнул Мидлю.

– Дорогой герцог, я попрошу вас взять на себя трудную задачу по транспортировке захваченной повозки и ее содержимого в наш лагерь. Можете гнать коней галопом, мы торопимся.

Он вскрикнул в негодовании:

– Ваше высочество!

– Ну тогда возьмите себе больше людей, – сказал я, – и тащитесь, как черепахи. Сэр Лихтенштейн, собирайте людей, мы возвращаемся.

Зигмунд сказал с широкой улыбкой:

– Дайте еще час… Среди моих людей много недостаточно… зажиточных. А здесь были очень богатые люди.

– Хорошо, – сказал я, – час на сбор лута и дропа, затем ускоренным маршем… надеюсь, никто не устал?.. возвращаемся. А я пока осмотрю раненых.

Что-то черствею, мелькнула холодноватая мысль. О раненых вспомнил не сразу, а сейчас вот обхожу и подлечиваю своих, а чужих обхожу, им если что и останется, то останется…

К счастью, своим хватило, расходовал экономно, только бы не дать умереть, после чего чуть подлечил чужаков, но сам чувствую, что скорее по обязанности, я же рыцарь, обязан вести себя достойно и соблюдать воинский этикет…