Текст книги "Книга аэда"

Часть II

Осада «цитадели»

Дар стратега – самая загадочная человеческая способность. Любой человек может с известной долей успеха овладеть алгоритмами логиков или аэдическим искусством. Но стратегом можно только родиться. Мы не понимаем механику данной способности. Стратег – это человек, который ощущает движение потоков дхарм в пространстве-времени и из всех вероятностей развития истории может выбрать самую выгодную для себя. Я проиллюстрирую свою мысль метафорически: все человечество делится на слепых и зрячих. Стратег – это зрячий, и чем сильнее его зрение (то есть дар, способность), тем больше дорог он различает и может выбрать самый благоприятный путь. Остальное слепое человечество идет за ним. Именно благодаря своему чутью стратеги исторически занимали ведущие политические и социальные роли. Дар стратега известен с Древнего мира: в те времена его называли царским чутьем и приписывали только царям, хотя, конечно, оно было не только у них. Впервые термин «стратег» ввел Каора Риццу, но об этом читайте в истории Шестимирной Конвенции. Исследования психологов доказывают, что дар стратега подвержен эмоциональному состоянию и не сопоставим с органами чувств. Так, например, вы точно различаете зрительную и слуховую информацию. Стратег же в ряде случаев может интерпретировать ощущение чутья как эмоцию. Или же эмоция может подавить чутье, чем стратеги и пользуются в конкурентной борьбе друг с другом. Многие живут, не осознавая свой дар. Это обычно означает, что он не очень силен. Проверить себя можно в кабинете 104 (пройти тесты).

Из конспекта первой лекции Альтирэ Дорран по «Введению в аэдическое искусство» студента первого курса университета имени великого стратега Каоры Риццу Риама Фельтауза.

Все уже были в сборе: и съемочная группа, и герои репортажа. День месяца ханнитха выдался не по-осеннему погожим и позволял записать интервью на живописном фоне построенного в виде средневековой башенки подъезда.

Глэсса Къерэн подошла к двум мужчинам и огненно-рыжей женщине, стоящим поодаль от оператора, готовящего камеру к работе.

– Госпожа Тариэн, господин Нордрек, господин Таэрдос, почти все готово. С кого начнем?

– Если можно, я бы хотела говорить последней, – ответила женщина.

Мужчины переглянулись.

– Может, с вас, господин Нордрек? – спросил тот, кто был моложе. Он выглядел лет на двадцать пять и казался бы совсем юным, если бы не аккуратная ухоженная бородка и усы.

Дородный господин Нордрек важно кивнул:

– Как тебе больше нравится, Ри, мне все равно. Госпожа Къерэн, а можно указать в титрах, что я сдаю в аренду подвальные помещения в Сайтэрре по выгодным ценам?

– К сожалению, нет, господин Нордрек, – ответила Глэсса. – Подобная информация считается рекламой и, согласно политике Первого Антарионского, должна оплачиваться.

Звукооператор подошел к Нордреку и некоторое время провозился, закрепляя микрофон на лацкане его пальто. Глэсса встала напротив и будничным голосом начала инструктаж:

– Господин Нордрек, отвечая на вопросы, смотрите не в камеру, а на меня. Прошу отвечать развернуто, а не односложно, так как в сюжете вопросы будут вырезаны: зрители должны понимать, о чем идет речь. И последнее: просим подтвердить, что в помещении, куда переместятся съемки, нет аэдов. Иначе редакция передачи «Утро Антариона» оставляет за собой право взыскать с вас за испорченное оборудование.

– Нет, аэдов у нас отродясь не было, иначе бы пришлось переходить с ламп на свечи, – усмехнулся Нордрек.

– Отлично, формальности улажены, – кивнула Глэсса. – Ребята, готовы? – обернулась она к операторам. – Ну, тогда поехали!

Камера заработала, и широкое лицо Нордрека приняло серьезно-озабоченное выражение.

– Господин Нордрек, расскажите о вашем основном виде деятельности, – начала интервью Глэсса.

– Я бизнесмен, но был им не всегда. Я из тех людей, которые сделали себя сами, не имея ни связей, ни могущественных покровителей, ни богатых родственников. Начинал преподавателем Музыкальной академии и не понаслышке знаю, как тяжело простым учителям в наше время, как непосилен учительский труд и как мало за него платят!

– Наверное, именно вашим преподавательским прошлым и продиктовано желание заниматься благотворительностью?

– Уже в академии я понял, что хочу помогать молодежи. Ведь она – будущее нашего мира! Я как патриот Антариона мечтаю, чтобы на смену нам пришло достойное поколение! И делаю все, что в моих скромных силах!

– Уточните, пожалуйста, что конкретно вы делаете?

– Вот, – широким жестом Нордрек показал на башенку подъезда. – Работа молодежного клуба «Цитадель» возможна только благодаря мне! Вы же знаете, как дорого стоит аренда сайтэррских помещений в наши дни. Тем более вблизи от одной из центральных станций терраполиса. Прекрасные люди, организовавшие работу этого клуба, никогда бы не воплотили свои мечты в жизнь, если бы не я. Я рассказываю не для того, чтобы похвастаться, ни в коем случае! Я лишь подчеркиваю, как много в нашем мире зависит от порядочности и патриотизма каждого из нас! И пусть другие предприниматели видят во мне безумного, который теряет большой доход, отдавая помещение в безвозмездное пользование молодежному клубу! Но я ради детей готов на все! На любые траты и потери! Все ради детей! – На этой фразе Нордрек еле сдержал слезу умиления собственным самопожертвованием.

– А вы сами предложили помещение организаторам клуба?

– Я патриот, слежу за деятельностью здоровых политических сил и стараюсь общаться с молодыми политиками, подающими надежду. Я однажды им так и сказал: «Я обычный бизнесмен, но душой патриот. Сердце во мне – сердце патриота. И если я могу помочь хоть чем-то, говорите!» Через некоторое время у меня попросили помещение для молодежного клуба. Как я мог отказать?!

– Спасибо, господин Нордрек, мы закончили. Господин Таэрдос, ваша очередь!

Пока звукооператор возился с микрофоном, отцепляя его от лацкана Нордрека и закрепляя уже на черном пальто Риемо, Глэсса повторила инструктаж. Риемо кивнул в знак того, что все понял. Снова включилась камера.

– Господин Таэрдос, расскажите, пожалуйста, для кого был создан клуб и какие задачи он выполняет?

– Клуб был создан для подростков и молодых людей от четырнадцати до двадцати пяти лет, которых в нашем обществе принято называть «трудными». Их так называют потому, что стандартные педагогические методики с ними не работают, а большинство педагогов не готовы искать новые. Родители же не всегда умеют наладить отношения с собственными детьми. Я бы сказал, что трудных подростков не существует, это миф. Те, кого называют трудными, или сами себя таковыми считают, или их таковыми видит общество. Наш клуб призван найти подход к этим молодым людям и помочь им социализироваться.

– Я слышала, что ваш клуб создан для какой-то конкретной категории подростков. Можете уточнить?

– Наш клуб объединяет представителей молодежной субкультуры, известной как дети кэльвы.

– Расскажите немного о них, пожалуйста.

– Дети кэльвы, или просто кэльвы, – это направление молодежной субкультуры. Кэльва с древнеульмийского приблизительно переводится как «осознание мира» или «очищение разума». Представители этой субкультуры считают, что Кэлидарра, одна из возможных вселенных, осмысляет себя через человеческий разум, но люди слишком заняты собой, чтобы слышать вселенную. На эту философскую мысль, появившуюся во времена Вальдераса, наслаивается огромное количество магических представлений.

– Действительно, философия древняя. Насколько я помню из школьного курса, ее заложил еще Рагдар Кханк в «Мече и Мечте Кшартара»… Почему же подростки, придерживающиеся ее, считаются трудными? Они, наверное, образованнее иных социально более благополучных сверстников…

– Считается, что для того, чтобы слиться разумом с Кэлидаррой, одной из возможных вселенных, нужно достичь этого самого состояния кэльвы. И есть разные способы достижения, от социально приемлемых, вроде медитации, до социально опасных, например, при помощи алкоголя или наркотиков. Есть и другие способы: длительное голодание или же бессонница. И еще проблема: дети кэльвы считают смерть желанной, потому что она позволяет снова слиться с матерью-вселенной. В большинстве случаев, конечно, они об этом только рассуждают, но некоторые, особо впечатлительные, приходят к мысли о суициде.

– Какую роль играет клуб «Цитадель» в социализации детей кэльвы?

– В этой субкультуре есть свои положительные стороны. Во-первых, кэльвы во многих вопросах действительно образованнее сверстников. Они склонны к размышлениям и саморефлексии, а это дает возможность диалога. Во-вторых, для ребят очень важна самореализация в искусстве: в музыке, литературе, театре, живописи. Они убеждены, что диалог с Кэлидаррой возможно выразить только так. Наш клуб поощряет философские беседы и занятия творчеством. Ребята сами приглашают интересных людей для бесед, консультаций или мастер-классов, ставят в клубе спектакли, одеваются по собственной моде. Я им предоставляю полную свободу выражать свое мировоззрение, мысли и чувства такими способами. Они ценят это и с пониманием относятся к ограничениям: например, у нас нельзя выпить больше одного бокала вина за вечер, и тем более исключены наркотики.

– Так просто? И это все, что требовалось, чтобы исключить наркотики, алкоголь и прочие ужасы, которые вы перечислили?

– Решение только кажется простым. Чтобы это работало, нужно объяснить, почему наркотики и, как вы выразились, прочие ужасы мешают, а не способствуют достижению кэльвы.

– И как вы это объяснили?

– Общество никогда не давало им выбора. Их ругали, стыдили, исключали из школ, ставили на учеты во всевозможные диспансеры, проводили другую работу, которую принято называть воспитательной. А я предложил им выбор: или они обретут свое место, в котором смогут реализовывать себя, сохранив человеческое обличье, или продолжат резать вены, экспериментировать с наркотиками и алкоголем без всяких шансов быть услышанными. Понимаете, я не навязал выбор, я дал право сделать его самостоятельно. И был понят. Теперь мне даже не надо следить за порядком – ребята сами друг за другом присматривают.

– Спасибо, господин Таэрдос. У меня еще много вопросов, потому что я по-человечески восхищаюсь тем, что вы делаете. Но, к сожалению, время репортажа очень ограниченное. Надеюсь, редакция запланирует еще сюжет. Госпожа Тариэн, ваша очередь.

Женщина робко посмотрела в сторону камеры.

– Госпожа Къерэн, могу ли я вас попросить не указывать мое имя в титрах? Я согласилась на интервью только ради господина Таэрдоса.

– Может, ваши племянники тоже бы согласились поучаствовать? – немного заискивающе спросила Глэсса.

– Нет, это невозможно.

– Ну хорошо, – с сожалением вздохнула Глэсса. – Но мне кажется, если бы телезрители узнали, что клуб «цитадель» помог детям самого Агнеды Рукволы…

– Даже не вздумайте! – От робости госпожи Тариэн не осталось и следа, в голосе послышался металл. – Мой зять не пользовался популярностью во многих кругах, но могущественные покровители у него были! И они уничтожат любого, кто попробует навредить детям Агнеды. Даже передачу центрального канала могут закрыть, и вы это знаете.

Глэсса знала и поэтому спорить не стала. Еще раз вздохнув, она приступила к интервью:

– Госпожа Тариэн, расскажите, как клуб «Цитадель» помог вашим родным?

– Мои племянники – сироты. Они потеряли обоих родителей в раннем детстве. Я их воспитывала и пыталась восполнить потерю отца и матери, как умела. Но дети попали под дурное влияние и стали неуправляемыми. Оба бредили кэльвой и мечтали ее достичь. Они добывали наркотические вещества, голодали неделями, дважды пытались себя убить. Не помогали ни психологи, ни психиатры. Я уже отчаялась и не представляла, что делать, когда кто-то из знакомых позвал детей в «Цитадель». Я даже не сразу узнала об этом, просто заметила через некоторое время, что поведение обоих разительно изменилось в лучшую сторону.

– И как же оно изменилось?

– Дети закончили школу. Пусть совсем не блестяще, но важен сам факт. В этом году мы с господином Таэрдосом даже убедили их поступить в один из престижных университетов в Антарионе.

– Спасибо, госпожа Тариэн. Я думаю, этого достаточно. Спасибо всем, господа. С вашего позволения мы пообщаемся с ребятами, согласившимися принять участие в съемках. Репортаж покажем на следующей неделе.

Съемочная группа спустилась в клуб, и госпожа Тариэн обратилась к Риемо:

– Господин Таэрдос, еще раз спасибо за племянников! Если бы не вы… Извините, что не позволила озвучить имя их отца, но, сами понимаете… Они дети человека, великого во всех Шести мирах, и недопустимо, чтобы о них пошла слава как о бывших наркоманах и самоубийцах, пусть даже и спасенных «Цитаделью»…

– Я все понимаю, госпожа Тариэн, не извиняйтесь. Я признателен вам за поддержку!

– Спасибо еще раз! Мне пора. – Госпожа Тариэн с благодарностью сжала его пальцы на прощание, а потом, не оглядываясь, поспешила к терраполису.

* * *

Репортаж вышел через четыре дня. В то утро Риемо заехал в офис Нордрека, надеясь решить вопрос с протекающей трубой на кухне «Цитадели».

Нордрек, внимательно его выслушав, лишь горестно вздохнул:

– Ри, ты знаешь, я ничего не жалею для молодежи, но тут же надо вызывать сантехника, а это снова расходы… Потерпи немного, вот свяжусь с префектурой, пусть присылают своего мастера, и нам ничего платить не придется! Давай-ка лучше посмотрим, что там про нас телевизионщики насочиняли.

Нордрек направил пульт на работавший в беззвучном режиме визор. Диктор, обретя голос, объявил:

– … И про цитадель детей кэльвы расскажут наши коллеги из Сайтэрры!

Репортаж о «Цитадели» длился минуты три. Глэсса сдержала обещание, которое дала Риемо перед съемками: детей кэльвы показали не асоциальной молодежью, а людьми, ищущими свою культурную нишу. Однако Лесареон Нордрек остался недоволен.

– Это, конечно, прекрасно, что на телевидении рассказывают про твое детище, – немного раздраженно начал он, выключив визор, – но, Ри, мы оба родились не вчера и оба понимаем, что благие дела требуют хороших экономических возможностей. А нам даже сантехника вызвать не на что!

– Я это понимаю, господин Нордрек, – ответил Риемо как можно спокойнее, стараясь скрыть иронию: его забавляло, что человек, негласно прозванный королем сайтэррских подвалов, жаловался на бедность. – Но при чем здесь репортаж?

– Я надеялся, что они все же упомянут мой бизнес. Когда твои политические соратники попросили у меня помещение, я рассчитывал если не на деньги, то хотя бы на рекламу. Но уже который репортаж – и я не получаю ничего! Даже в титрах меня указывают как просто предпринимателя.

– К чему вы клоните, господин Нордрек? – насторожился Риемо.

– Я думаю, нам пора бы уже как-то менять формат клуба.

– Поясните, пожалуйста.

– Риемо, я все понимаю: мы спасаем трудных подростков. Исправляя ошибки их прошлого, служим великому делу Антариона, его настоящему и будущему. Но, понимаешь ли, вокруг ведь жилые дома, и люди видят этих подростков… А они выглядят действительно… как бы сказать… нереспектабельно! Нестриженые, украшения дурацкие, цепи эти… Я уж молчу про грим! Мы можем набрать каких-нибудь других трудных подростков, ну, чтоб они были как ты? В костюмах, в галстуках, постриженные, приличные… Тогда и нормальные платежеспособные люди стали бы заглядывать в наш бар, чтобы пропустить рюмочку-другую.

– И что я с ними буду делать, господин Нордрек?

Нордрек внимательно вгляделся в недоумевающее лицо Риемо, пытаясь понять, искренне ли собеседник не понимает его или только разыгрывает непонимание. Лесареон проделал непростой и нечистоплотный путь от преподавателя физкультуры в Сайтэррской Музыкальной академии до титула короля сайтэррских подвалов. Иногда ему подсказывал дар стратега. Но дар этот был столь скромен и так редко давал о себе знать, что полагаться на него Нордрек не мог и был вынужден научиться хорошо разбираться в людях. Однако Риемо оставался для него загадкой. Лесареон так и не понял, кто этот человек: тридцатилетний идеалист-неудачник или ловкий пройдоха, умело изображающий идеалиста? Вот и теперь: Риемо действительно не понимает, к чему склоняется разговор?

– Ри, я буду с тобой откровенен так, как ни с кем и никогда. Мне нужна прибыль с этого подвала. Твоим однопартийцам – галочка, что они работают с молодежью. Тебе – место директора клуба и зарплата… Вот я и предлагаю вариант, удобный для всех: мы сохраняем клуб, его название, но меняем аудиторию, потому что она не имеет значения ни для одной избирательной кампании.

– Господин Нордрек, мне не важны ни статус, ни зарплата! Я в «Цитадели» не за этим! Я помогаю молодым людям, которые нуждаются в поддержке! – Глаза Риемо светились нехорошим энтузиазмом убежденного в своей правоте идиота.

«Не знаю, действительно ли ты кретин или только им прикидываешься, но сегодня тебе это не поможет. Раз ты сам не хочешь освобождать мне помещение, вынудим уйти твоих инфантильных полудурков-подростков!» – решил Нордрек, однако лицо его оставалось доброжелательным и ничем не выдавало этих мыслей.

– Тогда я вношу правки в расписание работы клуба на правах владельца помещения. Теперь по вечерам вторников, четвергов и пятниц – часы посещения для молодежи движения «Антарионские воины Прави».

– Но, господин Нордрек… они же совершенно несовместимы с детьми кэльвы, дело непременно закончится дракой… – Нордрек с удовлетворением отметил, что восторженный блеск в глазах Риемо сменился тревогой.

– Понимаю, а что делать?! Ты хотел трудную молодежь? Вот, получи! Среди ребят «Антарионских воинов Прави» много приводов в Саргат за хулиганство, пьянство и разбойные нападения на ханшеллийцев. Вот и занимайся их воспитанием тоже! И не жалуйся, что я не предлагал тебе выход попроще и поудобнее!

И Нордрек сосредоточенно начал перекладывать бумаги на столе, давая понять, что аудиенция закончена.

Помедлив немного, директор клуба «Цитадель» вышел из офиса. Руки холодило потоком дхарм. Но и без подсказок Зова Судьбы Риемо понимал, что, проигнорировав предложение Нордрека, он выбрал самый опасный путь из всех возможных. И, вероятно, самый глупый. Но что бы он сказал детям кэльвы в случае своего согласия? «Ребята, извините, но мне надо сохранить рабочее место, а вы мешаете!» Что делать, если Зов Судьбы и Зов Совести очень часто направляют в противоположные стороны?! Похоже, название «Цитадель» переставало быть красивым словом, подкупившим впечатлительных подростков, и начало наполняться своим истинным смыслом…

* * *

Молодежь «Антарионских воинов Прави» оказалась не совсем молодежью. Этим людям перевалило уже за тридцать. Их скуластые грубые лица были всегда угрюмы, а под спортивной одеждой угадывались развитые мышцы. Они брили головы и украшали себя татуировками в виде руны Сатры. Сатра вообще была довольно навязчивым элементом в их облике – ее носили в виде кулонов на шее, вышивали на шевронах, ее изображения в красном цвете набивали на черные майки. Приверженность именно этой руне объяснялась вовсе не аэдическими склонностями «антарионских воинов», а тем, что Сатра приводила путешественника по руническим порталам в Антарион и поэтому воспринималась патриотически настроенными фанатиками как основной символ их мира. Других рун из школьного курса введения в аэдическое искусство они не помнили.

«Антарионские воины Прави» приходили в клуб без удовольствия, по долгу службы. Из них было трое завсегдатаев: Ллойк, Гартус и Бэйлен. Хмуро ссутулившись, они брали в баре дешевое пиво и отсиживались за стойкой, почти не разговаривая, но внимательно наблюдая за обитателями «Цитадели».

Так продолжалось два месяца. В месяце саорране Риемо уже почти смирился с их присутствием.

* * *

Началась первая неделя кшарата. Риемо в своем кабинете правил клубное расписание мероприятий на месяц, когда почувствовал нарастающую тяжесть в затылке: надвигалась привычная головная боль. Он достал из верхнего ящика письменного стола обезболивающее, не запивая проглотил и вышел в зал. Там человек семь столпились вокруг близнецов – Агнеды и Лисантэ: они, как всегда, гадали всем желающим на костях и картах. Надрывалась музыка.

Риемо направился к лестнице, ведущей на улицу, и, поднявшись до середины, расслышал возбужденные голоса. Через мгновение он увидел кэльвов Нирмана и Альдера, которые не пропускали пьяных Ллойка, Гартуса и Бэйлена.

* * *

– Мы пришли в наш клуб! Отвалите, козлы поганые! – пытаясь отодвинуть плечом хрупкого восемнадцатилетнего Нирмана, пьяно требовал верзила Ллойк. Двое его дружков угрожающе нависли над девятнадцатилетним Альдером.

– Сегодня не ваш день! – упрямился Нирман, как будто не замечая физического превосходства собеседника.

– Не наш день?! Ты кто такой, обезьяна размалеванная, чтобы решать, какие дни наши, а какие нет? Я таких, как ты, по асфальту раскатывал десятками, в бараний рог крутил и яйца отрывал! Отвали, пока я твой гнилой череп не приложил к стене и не размазал по ней твой стухший мозг!

– Хотите приходить не в свои дни – приходите трезвыми. Мы не пускаем в клуб людей в алкогольном опьянении! – Нирман сохранял поразительную рассудительность, пытаясь избежать драки.

Риемо поспешил вмешаться:

– Господа! Ребята всего лишь выполняют мои указания. Вы знаете, что директор клуба я. Если есть вопросы, решайте их со мной!

Трое «антарионских воинов Прави» одновременно, как по приказу, злыми буравчиками глаз уставились на Риемо. На пьяных лицах появилось выражение хищной угрозы.

Первым по нему ударил Ллойк, целясь с ноги в пах. Риемо успел повернуться боком и принял удар в бедро. Гартус стремительным движением оказался за спиной у Риемо и зажал локтем его шею, Ллойк же начал выворачивать правую руку. Уже не видя, что делают Нирман, Альдер и Бэйлен, Риемо потащил повисших на нем Ллойка и Гартуса к лестнице, надеясь опрокинуть их вниз, но через несколько мгновений стал задыхаться: кто-то потянул его за галстук. В то же время на него посыпались удары. Стараясь защититься, Риемо прижался к стене спиной и, ухватившись правой рукой за перила, левой пытался закрыться от атак: только бы не упасть, падение – это конец.

Он не знал, сколько времени так продолжалось, когда на голову опустилось что-то тяжелое. Раздался звук бьющегося стекла, и затылок как будто раскололся на несколько частей от оглушительной боли, а перед глазами поплыли яркие круги. Хватка одного из нападавших ослабла, и Риемо, изловчившись, наконец вывернул руку, державшую его за галстук. Он со всей силы оттолкнул от себя Ллойка в сторону выхода, а сам сбежал по лестнице. Обернувшись, уже темнеющим взглядом увидел, что Альдер и Нирман стоят наверху и толкаются с Ллойком и Гартусом, не позволяя им спуститься.

В зале музыка заглушала драку.

– Друзья, – собственный голос показался Риемо слишком громким и отозвался болью в затылке, – друзья, наверху хулиганы пытаются ворваться в клуб, они пьяны и неадекватны. Помогите там, пока я вызываю Саргат.

Риемо вбежал в администраторский кабинет, на всякий случай запер дверь, взял трубку телефона и, с трудом сфокусировавшись на цифрах, набрал номер Саргата. Потом тяжело опустился на стул. Предметы расплывались, а затылок мучительно ныл. Он положил на него ладонь и почувствовал на пальцах что-то липкое и теплое. Поднеся руку к глазам, Риемо различил кровь. «Наверное, это бутылку об мою голову разбили», – скользнула мысль по грани сознания.

В дверь отчаянно замолотили. «Неужели ребята разбежались, и Ллойк с подельниками здесь?»

– Ри, открой, – как будто в ответ его мыслям отозвались из-за двери, – это свои, Агни.

Риемо тяжело поднялся, его повело, но он сделал несколько шагов до двери и повернул в замке ключ. Агнеда огненным вихрем ворвался в кабинет, озираясь диковатым взглядом. Не обращая внимания на Риемо, он, бормоча под нос «я точно помню, где-то здесь лежала», метнулся пару раз из угла в угол, потом открыл шкаф, вытащил оттуда лежавшую с незапамятных времен биту – и выбежал прочь.

Агнеда – и бита? Вообще – кэльвы и насилие? Это звучало как еще более невероятный оксюморон, чем Нордрек-филантроп. Приходить в себя было некогда. Риемо поспешил в общий зал.

* * *

Картина в зале была почти мирная: за одним из столиков Лисантэ заботливо держала компресс на разбитом носу Альдера. Прочитав немой вопрос в глазах Риемо, она кивнула в сторону лестницы. Риемо поднялся к выходу.

Там пятеро кэльвов в чем-то убеждали Бэйлена, а тот что-то мычал в ответ. Суть беседы Риемо не улавливал, все звуки смешались в однотонный гул, но успокаивало то, что время боевых действий миновало. Риемо выцепил взглядом Агнеду – он был без биты. Ллойк и Гартус куда-то сгинули.

Через пару минут напротив «Цитадели» припарковались два электромобиля: подоспели патруль Саргата и Нордрек.

* * *

Риемо не видел ни задержания смутьянов, ни беседы патрульных с ребятами из клуба. Нордрек немедленно посадил его к себе и отвез в травмпункт. Только когда врачи обработали раны на затылке и дали какие– то таблетки, взгляд Риемо прояснился, и он снова начал различать предметы и звуки.

– Ну что, Ри? Я думаю, до участка нам все же доехать придется, – с почти искренним сочувствием вздохнул Нордрек. – Без твоих показаний никак.

Риемо согласился, и скоро они были в отделении Саргата.

Там уже полным ходом писали протокол. Вокруг стола дежурного синдара собралось шестеро: Агнеда, Альдер, Нирман и нападавшие, уже значительно протрезвевшие.

– Он кинулся на меня с битой! – жаловался Ллойк, показывая пальцем на Агнеду.

Синдар скептически сравнил комплекцию девятнадцатилетнего хрупкого юноши с мощным взрослым Ллойком.

– Господин синдар, у детей кэльвы нет бит! Наша философия осуждает насилие, потому что даже такие люди, как «антарионские воины Прави», – это дети Кэлидарры, единственно возможной для нас вселенной! Мы не можем трогать своих братьев! – отозвался Альдер.

– Они пришли не в свой день, пьяные, оскорбляли нас, – подхватил Нирман. – А потом к нам поднялся директор клуба, и они на него напали. Кстати, вот он!

Синдар перевел порядком утомленный взгляд на вошедших Риемо и Нордрека.

– И кто из вас директор? – поинтересовался он.

– Здравствуйте. Я, Риемо Таэрдос.

Синдар оценивающе посмотрел на бинты на голове Риемо.

– Может, вы нам проясните ситуацию? Эти люди утверждают, что ваши подопечные напали на них с битой и угрожали расправой.

– Боюсь, не проясню. Эти люди явились в наш клуб пьяными не в свой день, а когда я пытался с ними поговорить, двое на меня напали. Вот заключение из травмпункта о нанесенных травмах, – и Риемо положил на стол взятую полчаса назад справку.

– А бита?

– Я не знаю, о чем речь. После того как об мою голову разбили бутылку, я перестал воспринимать происходящее. Помню только, что вызывал Саргат.

– Господин синдар, я видел биту! – Ллойк был глубоко возмущен и, наверное, впервые в жизни ощущал себя человеком, правдивость которого незаслуженно поставили под сомнение.

– Господин синдар, у нас интеллектуальный клуб! – немедленно встрял Агнеда. – Мы занимаемся искусствами и наукой, работаем с ведущими университетами Антариона!

Риемо опешил: какие университеты?! Вроде бутылкой по голове получил не Агнеда… Синдар молчал, но по выражению его лица Риемо понял, что ход мыслей у них схожий.

– Вот, вы не верите мне – а я сейчас веду переговоры с аэдами из университета имени великого стратега Каоры Риццу о проведении занятия! Как вы думаете, в заведения, где люди хранят биты, приглашают такого уровня специалистов для чтения лекций?!

– Ладно, я все понял и без аэдов, – вздохнул синдар. – Господа Агнеда, Нирман и Альдер, вы свободны. Вы тоже, господин Таэрдос. А вас, господа, – обратился он к воинам Прави, – я попрошу задержаться.

* * *

Они вышли вчетвером. Нордрек зачем-то остался в отделении. Лисантэ ждала брата у пропускного пункта.

– Агни, без шуток, где бита? – тихо спросил Риемо.

– Не знаю, Ри, пропала, – пожал плечами Агнеда. Нирман и Альдер молчали с самым что ни на есть невинным видом, и Риемо понял, что ничего не добьется.

– Ладно, а что ты нес про сотрудничество с ведущими университетами?

– Я даже не врал: я в самом деле хочу пригласить одну свою преподавательницу. Я уверен, она всем нашим понравится. К тому же она настоящий аэд!

– В смысле, настоящий?

– В смысле, что нам придется отказаться от электрического освещения и фотоотчетов на время ее лекции! Ну все, нам с Лис надо спешить. Тетка, наверное, с ума уже сходит.

– Нам тоже пора, Ри, – попрощался Норман.

Риемо некоторое время смотрел вслед уходящим к станции имени Ардаласского Легиона четырем подросткам. Наверняка за сегодняшним нападением воинов Прави стоял Нордрек. И Риемо даже понимал расчет Лесареона: он сам был бы уверен, что кэльвы предпочтут оставить клуб при первой же угрозе драки. Конечно, «антарионские воины Прави» грозные только внешне, а в действительности трусоваты, они и на ханшеллийцев-то нападали только при соотношении трех к одному. Но кэльвы им показались легкой добычей. Ошиблись они все: и Нордрек, и «воины Прави», и даже он, Риемо. Миролюбивые кэльвы вполне способны постоять за себя.

* * *

Дождь за окном мельчил. Месяц кшарат даже не пытался порадовать жителей антарионской столицы настоящей сайтэррской зимой. Все шло не так: и зима, и дела с подвалом на проспекте Ардаласского Легиона. Подвал беспокоил больше, чем климатические проблемы. У Нордрека сложилось впечатление, что эти двести квадратных метров действительно возомнили себя цитаделью. Кто бы мог подумать, что кэльвы, инфантильные сопляки, годные только стишки рифмовать, пить вино и резать себе вены, вдруг возьмутся за биты?

Рука, державшая перочинный ножик, от раздражения дернулась, и он поранил указательный палец. Откинув и ножик, и недоточенный карандаш, Нордрек нервно встал и подошел к окну, заматывая порез носовым платком. Проклятый Риемо!

Дверь кабинета приоткрылась, и появилась голова секретарши.

– Господин Нордрек, к вам посетитель. Представился как Мортен Транас.

– Он уточнил, откуда взялся и зачем?

– Сказал, что пришел решить ваши проблемы.

У Нордрека не было никакого желания говорить с загадочными незнакомцами. С языка уже почти сорвался совет этому Транасу, куда ему следует направиться. Но вдруг по рукам прошло знакомое, почти забытое ощущение холодка, как будто он снова попал в нужный поток дхарм.

– Пусть войдет. – Раздражение внезапно исчезло. Лесареона наполнило ледяное спокойствие, которое настигало его всякий раз, когда Зов Судьбы подсказывал время смертоносного для врагов прыжка.

Вошедший в кабинет человек был странен. В первое мгновение Нордреку даже показалось, что у незнакомца нет тени. Тень, конечно, была, но не проходило ощущение, что она появилась с опозданием и только ради того, чтобы создать иллюзию, будто не происходит ничего особенного.