Текст книги "Книга аэда"

Он забылся и смотрел только на нее – на узкую бледную руку, державшую свечу, на волнистые волосы, отливавшие в свете огня медью. Он вспомнил, что нужно следить за пламенем, когда по сумраку зала пролетел восхищенный выдох: венчик огня над свечой Сафирет превратился в сказочную птицу, горделиво изогнувшую длинную шею и расправившую красно-рыжие крылья. Еще через несколько мгновений огни всех свечей, расставленных по столикам в зале, превратились в цветы, птиц и танцовщиц. Танцовщицы кружились, птицы взмахивали крыльями, а цветы раскрывались из бутонов. Огненный мир двигался, менялся и мерцал, подчиняясь голосу аэда, его страсти и шипящим звукам незнакомого языка.

Голос оборвался внезапно, и все, что только что дышало и жило, снова стало просто огнем. Сафирет выдохом погасила пламя своей свечи и пошатнулась. Риемо успел ее поддержать, чтоб она не упала: она обессилела и с трудом стояла. Он заботливо помог ей спуститься со сцены и посадил за столик. Сафирет с благодарностью кивнула – говорить у нее сил не было – и поспешно достала из сумки плитку шоколада «Вдохновение аэда». Агнеда принес с кухни горячий черный сладкий чай.

Когда силы немного восстановились, дрожь в руках унялась и Сафирет снова могла говорить, кэльвы уже расселись вокруг нее.

– Госпожа Шандэ, – обратился Нирман, – а вы на каком языке заклинали?

– На древнеульмийском.

– А на современном всеобщем нельзя? Интересно, о чем вы говорите, а ничего неясно.

– Можно. Но вряд ли найдется аэд, который согласится публично заговаривать руну на всем понятном языке. Мы ведь произносим не готовые тексты. Мы приводим дхармы в движение нашими чувствами, и слова помогают обострить их, сфокусировать. А слова у каждого свои, иногда очень личные. Их неловко произносить при слушателях. Непонятный большинству язык позволяет не стесняться.

– Получается, слова – не главное? И можно даже без них, если ты не бесчувственное бревно? – уточнил Альдер.

– Можно. Но история знает только нескольких аэдов, сила чувств которых не нуждалась в словесном выражении. И за последние четыреста лет в Шести мирах родился только один гений, способный на это. – Взгляд Сафирет остановился на близнецах. – Его звали Агнеда Руквола.

Вопросы обрушились водопадом. Чем только ни интересовались: почему среди аэдов мужчин больше, чем женщин, какими маркерами аэды пишут на себе руны, правда ли, что для аэдов продается специальный шоколад, не такой, как для обычных людей, и прочая, прочая… Наконец пришло время прощаться.

– Друзья, – сказала Сафирет, вставая, – благодарю за внимание и интерес, они мне были очень приятны. Если вам захочется узнать о других поэтах эпохи Вальдераса, я с радостью приду снова.

– Мы вас проводим, госпожа Шандэ, – предложила было Лисантэ, но Риемо ее перебил:

– Агни, Лис, я думаю, правильнее, если я сам провожу нашу гостью. Госпожа Шандэ, вы не возражаете?

– Нет, конечно, нет. Спасибо большое за помощь!

Они вышли из «Цитадели».

– Госпожа Шандэ, мне тридцать лет, думаю, мы примерно одного возраста. Может, перейдем на «ты»? – начал Риемо.

– С удовольствием, – отозвалась она. – Мне двадцать шесть, и для друзей я Саф.

– А я Ри. И я впервые со школы увидел, как работают аэды.

Они шли и весело болтали, словно были знакомы уже десять тысяч лет. Впервые за два года существования «Цитадели» Риемо пожалел, что до терраполиса всего семь минут ходьбы. Он хотел бы еще идти и идти рядом с Сафирет, расспрашивать ее, слушать ее голос…

Наконец они остановились у стеклянных дверей станции.

– Ты через портал? – спросил он ее.

– Конечно, – улыбнулась она. – Одно из преимуществ аэда – бесплатное передвижение в любые места, где есть порталы.

– У нас, у простых смертных, таких преимуществ нет, – улыбнулся он в ответ. – И потому я ни разу не путешествовал по порталам. Даже не представляю, как это.

– А почему? – приподняла она от удивления брови.

– Для меня очень дорого, – искренне, хоть и с заминкой, ответил Ри. – Я ведь не богат. Директор клуба – должность громкая, но попасть в список миллионеров не помогает, по крайней мере, в моем случае. – Он сам не знал, зачем начал этот разговор о деньгах, ему стало неловко, и он злился на себя.

– Кто без страха и упрека, тот всегда не при деньгах, – процитировала Сафирет откуда-то, улыбнувшись.

Он с благодарностью посмотрел на нее.

– Саф, я бы не хотел, чтоб это была наша последняя встреча. Но у тебя ведь ни телефона, ни рета-почты…

– Я могу дать номер телефона нашей кафедры. Секретарь – универсал, и он передаст мне все, о чем ты попросишь. А еще… – Она немного замялась, но через мгновение решительно продолжила: – А еще я могу дать тебе свой адрес, и ты сможешь посылать мне письма. Аэдическое почтовое отделение Сайтэрры работает быстро.

– Поэтому и марки у них дороже, чем у обычного отделения. Но это не имеет никакого значения, – поспешно добавил Риемо. – Давай и телефон секретаря, и адрес. И… как ты смотришь на Галерею современного искусства госпожи Леннорваль?

– Хорошо смотрю, а что?

– Можно пригласить тебя завтра?

Ее глаза радостно загорелись.

– Конечно! Только, пожалуйста, не очень рано.

– Устроит в три? Я тебя буду ждать у портала станции «Речная».

– Договорились! Спасибо за сегодняшний день! – Сафирет помахала ему на прощание рукой, прошла через металлическую раму счетчика Аверунны и скрылась в портале.

* * *

Встретившись в четвертый раз, они несколько часов бродили по музею этнографии народов Шести миров вплоть до закрытия. Было семь вечера, но им совсем не хотелось прощаться.

– Может, в Вороний сквер? – предложил Риемо. – Это недалеко.

Сарх в этом году был намного более снежным, чем кшарат. По обе стороны расчищенных дорожек сквера ноздрился снег. Сафирет переполняли незнакомые, но очень сильные чувства. Ей вдруг захотелось чудить и дурачиться, даже сделать что-то ребяческое. Не отдавая себе отчета в том, что творит, хохоча, она толкнула Риемо к самому высокому сугробу, потом еще раз. Риемо принял игру: смеясь, он сначала крепко встал, чтобы не дать себя сбить с ног, а потом принялся толкаться в ответ. Сафирет не удержалась, но, падая, увлекла его за собой.

Из облаков, подсвеченных огнями большого города, летел теплый снег. Редкие прохожие останавливались и удивленно смотрели на молодых людей, беспечно лежавших среди сугробов. Сафирет вглядывалась в небо.

– Вон, – показала она пальцем на незатянутую облаками часть, – крыло Хранительницы.

– Ты разбираешься в созвездиях? – спросил Риемо с восхищением.

– Немного. Хранительница – мое любимое созвездие. Мне всегда хотелось думать, что она обнимает наш мир своими крыльями и оберегает каждого.

– Это ведь метафора? Аэды же следуют учению Вальдераса…

– Да, конечно, метафора… – В глубине души Сафирет не была уверена в искренности этих слов, но сейчас ей хотелось выглядеть в его глазах лучше, чем в своих.

– А вон рядом с ее крылом Кракен… И Воробей… А слева от Воробья Господин Запределья, но его за облаками не видно, – улыбнувшись, продолжил про звезды Риемо.

– И все же одна из самых больших тайн ономастики – это карта звездного неба… До сих пор ни логики, ни аэды не могут объяснить, почему Шестеро, Кракен, Воробей и Господин Запределья есть на картах всех Шести миров. Очертания разные – а названия одинаковые.

– Это не означает, что Вальдерас был неправ и Кэлидарра, одна из возможных вселенных, была создана мифическими существами, Саф.

Он что-то еще говорил о Вальдерасе и современных открытиях, но думал совсем о другом: о том, что больше всего на свете хочет взять лицо Сафирет в ладони и поцеловать ее в губы. В длинных ресницах девушки замерло несколько снежинок. Он достал из кармана носовой платок:

– У тебя из-за снега тушь немного потекла. Можно?

Она кивнула.

Риемо бережно коснулся платком подтека, не отрывая взгляда от ее темно-карих глаз. В Кэлидарре, одной из возможных вселенных, вдруг стало так тихо, будто перестали взрываться сверхновые звезды, метеориты прекратили бомбежку планет, кометы застыли в своем бесконечном замкнутом пути и замерли все звуковые волны. Облака скрыли и Кракена, и Воробья. Лишь крыло Хранительницы простерлось над ними… Лицо Сафирет внезапно приблизилось к его лицу, и он почувствовал на губах ее губы. На мгновение Риемо показалось, что онемело все его тело, как будто он с головой погрузился в поток дхарм – ничего подобного раньше ему испытывать не доводилось, но сейчас он даже не задумался об этом. Он обнял ее, и, прижимаясь друг к другу, они покатились по рыхлому снегу, пока не замерли – она снизу, а он сверху.

Сафирет лежала, ощущая блаженную тяжесть его тела на себе и мягкий снег под спиной, и смотрела вверх. Ее зрение удивительным образом расширилось – она видела одновременно и лицо Риемо, и небо, и деревья вокруг, пытаясь запомнить, впитать в память все до мельчайших деталей: расположение облаков и рисунок березовых веток, траектории снежинок и черты Риемо. «Хранительница, – взмолилась мысленно Сафирет, – Мать-Хранительница! То, что сейчас со мной происходит, – это самое прекрасное в моей жизни! Ибо то чувство, что сейчас объяло меня до души моей, стало моим дыханием, моим вздохом и выдохом, ударами сердца моего, светом помыслов моих и моих стремлений… Не отстраняй от нас крыла своего, не допусти до нас беды, запомни, сбереги в своей вечности смертную нашу любовь …»

Она перевела внимательный взгляд с неба на лицо Риемо.

– Я люблю тебя, – вырвалось из горла непроизвольно, само, почти против ее желания и представлений о приличиях.

– А я тебя, – шепнул Риемо, прижимая ее к себе еще крепче и бережнее.

* * *

Риемо провел у нее ночь и возвращался домой ранним утром. Спустившись с трехступенчатого, припорошенного снегом крыльца ее дома, он не взял паромобиль, а предпочел пройтись до терраполиса. Он шел, не замечая ни дворников, бодро сметавших снег с тихих улочек, ни редких прохожих, уже спешивших по своим делам.

Риемо вспоминал и вспоминал каждое мгновение этой ночи, каждый вздох, каждый поцелуй, каждое касание к ее разгоряченному телу и свою ответную дрожь под ее чуткими пальцами. В его жизни не было женщины более желанной, чем Сафирет. И никогда он не чувствовал себя более желанным, чем в ее объятиях.

Погруженный в мысли, Риемо уже подходил к терраполису, когда голова закружилась так, что он едва устоял на ногах и был вынужден прислониться к фонарному столбу, чтоб не упасть. «Наверное, от бессонной ночи. Старею», – усмехнулся он. Когда полегчало, он, минуя стеклянные двери и счетчик Вальдераса, спустился на эскалаторе.

В почти пустом вагоне он сел и снова погрузился в воспоминания ночи. Вдруг перед глазами замелькали яркие разноцветные блики, потом так же внезапно погасли, а боковое зрение заполнила тьма. Она ширилась, пока не стало казаться, что он смотрит в мир через крошечные замочные скважины не больше игольного ушка. Еще несколько мгновений – и на него обрушилась головная боль, заполнившая все его естество. Последнее, что Риемо осознавал, – это свои попытки сдержать рвоту, а после наступило спасительное беспамятство.

* * *

Известие о болезни Риемо настигло Сафирет на следующий день, когда она уже собиралась на свидание с ним после занятий. Секретарь передал ей письмо, в котором Риемо сообщал, что его положили в больницу с мигренью непонятного происхождения, что его обследуют, но в целом ничего страшного, скорее всего, дают о себе знать последствия удара бутылкой по голове. Он просил Сафирет набраться терпения и ждать новостей, так как аэдов не пускают в отделение, полное электроники.

Дни летели белыми птицами, а ночи – черными. Оптимистические прогнозы сменились более сдержанными, а в начале месяца синара и вовсе появились намеки на возможный трагический исход. Медики-универсалы сдались, и Риемо перевели в отделение неизвестных симптомов. Сафирет наконец-то получила разрешение его навещать, но облегчения это не принесло: Риемо становилось хуже, и даже врачи-аэды, задействовавшие все известные руны обнаружения рунического влияния на здоровье пациента, лишь разводили руками. Никто не знал ни причин болезни, ни как ее лечить.

* * *

Обеденный перерыв подходил к концу, и университетское кафе почти обезлюдело: студенты расходились по вечерним парам. Сафирет уже допивала кофе, когда к ее столику подошли Агнеда и Лисантэ.

– Госпожа Шандэ, к вам можно? – спросила Лисантэ.

– Конечно, садитесь.

Некоторое время близнецы молча пили чай.

– Мы были у него. Ему не лучше, – наконец, начала Лисантэ.

– И, кажется, «Цитадель» закрывают, – продолжил Агнеда.

– Кто? Почему?

– Владелец помещения. Приходил с пожарной инспекцией, был ужасно недоволен, что проводим мероприятия с открытым огнем, то есть со свечами. Сказал, что из-за нас ему пришлось платить большие штрафы.

– Это очень печально, – искренне огорчилась Саф.

– Нас точно закроют. Но мы бы хотели поговорить не только об этом.

– О чем же еще?

– Госпожа Шандэ, мы бы хотели вам погадать на костях с рунами Шести… – Лисантэ выглядела немного смущенной. – Мы помним из лекций по истории аэдического искусства, что гадания – это пустое, а руны Шести годятся только для игры, но мы не согласны.

– К счастью, у нас сейчас не экзамен, чтобы об этом спорить, – улыбнулась в ответ Сафирет.

– Мы верим, – продолжил Агнеда, как будто не услышав ее, – что Кэлидарра, единственная возможная для нас вселенная, через гадальные кости выражает свою волю и показывает нам наши пути. Можно вам погадать?

– Да, почему нет… Но предупреждаю, я не очень во все это верю.

– Веры и не требуется, – улыбнулась Лисантэ. – Бросок костей – не заклятие руны, колебание дхарм определяет сама вселенная.

Агнеда достал из своего черного кожаного рюкзака холщовый мешочек и высыпал из него три пары восьмигранных костей.

– Правила просты, – пояснил он, – вы кидаете кости, я поясняю расклад.

– Хорошо, как скажете.

Сафирет взяла кости, встряхнула их несколько раз в закрытых ладонях и бросила на стол. Все шесть восьмигранников легли руной Всадника вверх. Близнецы выглядели растерянными.

– Не помню ни разу, чтоб так получалось, – пробормотала Лисантэ. – Госпожа Шандэ, киньте еще раз, этого не может быть.

Сафирет, улыбнувшись про себя, снова бросила кости. И снова они упали гранью Всадника вверх.

– Это дурной расклад, давайте еще, – встревоженно и настойчиво попросил Агнеда.

– Пожалуйста. – Сафирет снова бросила кости. Результат был такой же.

– Это… это просто невероятно. – В голосе Лисантэ слышался страх.

– Да, действительно, – согласилась Сафирет. – Поразительно, что три раза одно и то же выпадает. И что это значит?

Близнецы молчали долго. Наконец, Агнеда тихо и подавленно ответил:

– Всадник уже выехал за вами, госпожа Шандэ. И встреча с ним неизбежна.

По спине Сафирет пробежал холодок. Ее всегда учили, что руны Шести и тем более руна Всадника, дошедшая из тьмы веков, бессмысленны, что гадания – это развлечение для людей впечатлительных или малообразованных, что предчувствовать будущее дано лишь стратегам. Она тряхнула головой, пытаясь отогнать от себя тень страха: чего бояться, она ведь не верит в гадания. По теории вероятности одинаковый расклад может выпасть и десять, и сто раз подряд. Пусть шанс и ничтожно мал, но его никто не отменял.

– Друзья, мне пора, – сказала Сафирет, вставая. – Я сегодня хочу обязательно успеть к Ри, а времени уже много. Спасибо за компанию и за гадание. До встречи, и не забудьте подготовиться к коллоквиуму на следующей неделе.

* * *

Над Сайтэррой проплывали океаны воздуха, прогретого лучами синарского солнца. Наступал один из тех вечеров, когда люди, почувствовав победу весны над зимним холодом, выбираются из квартир и офисов и гуляют по улицам или сидят в кафе, любуясь зажигающимися вечерними огнями.

Сафирет торопилась по Яблоневому бульвару мимо целующихся на скамейках парочек.

В конце бульвара пожилая женщина, одиноко сидевшая на скамейке, крошила птицам белый хлеб. Дыхание весны коснулось и ее: на ней была не по возрасту ярко-розовая шляпка с пышным красным пером и черной вуалеткой, скрывавшей глаза. Голубей, синиц и воробьев слетелось так много, что они казались пестрым живым ковром. Спешившая Сафирет вспугнула стаю. Птицы шумно взлетели, и на дорожке остался только один воробей. Он нерешительно дважды прыгнул, волоча крыло, и замер, повернув головку к Сафирет. Она вопросительно посмотрела в сторону скамейки, ожидая реакции пожилой женщины, но та исчезла, как будто улетела с птицами. Воробей пискнул, словно прося обратить на него внимание.

Было ясно, что до утра птица, скорее всего, не доживет, став легкой добычей кошек или собак. Но брать с собой… В больницу вряд ли пустят с таким пациентом. Однако Сафирет подняла его. Он словно только этого и ждал и умиротворенно устроился в ее ладонях, даже не пытаясь вырваться.

– Что же с тобой делать? – На некоторое время воробей заставил ее забыть о гораздо более насущных проблемах: Сафирет с детства не могла пройти мимо брошенной собаки или покалеченной птицы. – Нас же с тобой к Ри не пустят… Ладно, давай договоримся так: я посажу тебя за пазуху и никому не расскажу, что мы вместе. Будешь сидеть тихо – никто не узнает. А нет – извини.

Сафирет расстегнула три верхних пуговицы пальто и посадила воробья за пазуху под кофту. Надо было спешить, чтобы успеть к Риемо до конца приемных часов…

* * *

Отделение неизвестных симптомов при 11-й городской больнице находилось сразу за Яблоневым бульваром. Раньше это здание принадлежало мастерам аэдической медицины. Но пациентов у аэдов было намного меньше, чем у медиков-логиков, и руководство больницы решило, что помещения под неясные симптомы правильнее забрать у них, чем у логиков и универсалов. В этом имелось разумное зерно: как правило, все загадочные болезни происходили от криминального использования рун, то есть врачи-аэды, по сути, ничего не потеряли.

Руководство 11-й городской больницы предпочитало закупать новое оборудование и своевременно проводить ремонт в плотно заселенных отделениях логической медицины, поэтому здание отделения неизвестных симптомов выглядело ветхим и неухоженным. Изнутри все тоже говорило о денежной нехватке: протершийся во многих местах полинялый линолеум, старые деревянные оконные рамы вместо современных пластиковых стеклопакетов, стены, покрытые ядовито-зеленой масляной краской, с намалеванными красным рунами Света.

– Здравствуйте, дорогая коллега! – вышел навстречу Сафирет молодой аэд-медик.

– Здравствуйте, господин Ристан! Я очень надеюсь на добрые новости!

Господин Ристан грустно покачал головой:

– К сожалению, госпожа Шандэ, мне нечем вас порадовать или обнадежить. Мы задействовали руны Сарт, Руф и несколько еще – и не обнаружили никакого рунического влияния. Универсалы в очередной раз привозили оборудование – и тоже ничего не нашли. Мы по-прежнему не понимаем, что происходит с господином Таэрдосом, но его состояние ухудшается…

– Спасибо, господин Ристан, я верю, что вы делаете все возможное.

Сдерживая слезы, Сафирет сдала пальто в гардероб и поднялась по лестнице на второй этаж.

Палата Риемо была наполнена свежим весенним воздухом и руническим светом. Сам он лежал на больничной койке, и лицо его выглядело бледнее постельного белья.

– Тебе не холодно? Закрыть форточку? – забеспокоилась Сафирет.

– Нет, – слабо улыбнулся он, – так хорошо. Мне все время душно, все время воздуха будто не хватает, задыхаюсь, как рыба. Что нового?

Она подумала, что Риемо спрашивает о «Цитадели». Но его лицо так осунулось, кожа была такой бледной, а взгляд – тусклым, что ей страшно не хотелось рассказывать дурные новости, чтоб не причинить ему лишней боли. Она замялась.

– Саф, – Риемо слабо сжал ее руку, – Саф, не бойся. Я знаю, что все плохо, ко мне уже приходили… Нирман, потом Агни с Лис… Нехорошо это говорить, но проблемы с клубом так мало меня тревожат, что даже не расстраивают. Сейчас важным мне кажется другое… Я пытаюсь подвести итоги, пытаюсь понять, зачем жил…

– Довольно! – перебила она его. – Даже слышать ничего такого не хочу!

Одновременно с ее возмущенным возгласом раздался писк, и из-за пазухи выпорхнул воробей. Он деловито приземлился на тумбочке у изголовья койки Риемо.

– Ох, – только и выдохнула Сафирет. Все это время воробей сидел так тихо, что она даже умудрилась о нем забыть.

Но теперь он, словно решив, что заслужил право хозяйничать, деловито сделал несколько прыжков по тумбочке и остановился на лежащем паспорте Риемо. На несколько мгновений замер, а потом начал остервенело его клевать.

– Что же ты делаешь! – Сафирет взмахнула рукой, чтобы согнать наглеца с документа.

Воробей ловко увернулся, снова замер, мгновение – и по обложке паспорта потек птичий помет.

Наверное, впервые за время болезни Риемо расхохотался.

– Ри, прости, я думала, это больная птица, которой нужна помощь! Кто же знал, что он такое начнет вытворять! Я сейчас все исправлю, сейчас отмою! – Сафирет так разнервничалась, что совсем забыла о том, что обложку можно просто протереть, и стала ее снимать. – Я даже не представляю, откуда в такой маленькой птичке столько помета!

Из обложки паспорта что-то с тихим стуком выпало на тумбочку.

– Это еще что? – Сафирет подняла крошечную руну из странного зеленого материала. – Ри, а что это за руна? Никогда в жизни таких не видела…

На раскрытой ладони она поднесла было вещицу к глазам, чтоб лучше рассмотреть. В этот момент воробей спикировал коршуном, выхватил руну – и вылетел в форточку.

– У него же… у него же крыло было повреждено, я сама видела! – Сафирет растерялась, ее обуревали одновременно удивление и разочарование.

– Воробей-симулянт? – снова рассмеялся Риемо. Он еще не осознавал всей необычности произошедшего.

– Это все очень странно, Ри, – серьезно ответила Сафирет и достала из сумки блокнот, пытаясь вспомнить узор руны.

– Нет, слишком сложная, слишком много черт! Как будто руна из колоды Шести! – с сожалением сказала Сафирет после нескольких безуспешных попыток начертить ее. – Но знаешь что?

– Что?

– Она альгирдовая.

– Как ты так легко определила? Я-то даже взглянуть не успел, что именно утащил этот твой воробей.

– Осенью случилось большое несчастье. Пропал без вести мой учитель и друг господин Тарус Силлагорон.

– А при чем здесь материал этой загадочной руны?

– Дослушай. Все началось с того, что один дознаватель Саргата обратился к господину Силлагорону за помощью по какому-то расследованию. Мы отправились в предполагаемую Ксантию и остались там ночевать. Я хотела посоветоваться по своему вопросу с господином Силлагороном, но в номере его не оказалось, а стол, за которым он работал в ту ночь, перестал быть деревянным.

– Что значит «перестал быть деревянным?»

– Он состоял из того же материала, что и руна, которую утащил этот… симулянт… Из альгирда. Сейчас, рассказывая об этом, я полностью уверена, что не ошибаюсь!

В дверь постучали.

– Время посещения закончилось, просим гостей удалиться! – раздался голос медсестры.

Сафирет встала.

– Я еще не понимаю, что произошло сегодня. Но та руна оказалась в твоем паспорте по умыслу, знать бы чьему. И не случайно руны обнаружения не сработали. Я почти не сомневаюсь, что теперь тебе станет лучше. И мы спасем и твою жизнь, и «Цитадель».

* * *

Риемо действительно стало лучше, и уже через неделю его выписали. Но «Цитадель» спасти не удалось: Нордрек сменил замок во входной двери и не отвечал на телефонные звонки. Когда же Риемо после выписки пришел к нему в офис, секретарша вежливо, но безапелляционно сообщила, что господин Нордрек не принимает.

Риемо обратился за помощью к сопартийцам из «Антарионского подъема», которые договаривались с Нордреком о помещении. Но те изобразили полную беспомощность: Нордрек по-своему прав, у него возникли проблемы из-за вопросов пожарной безопасности. Несомненно, эти недоразумения можно было бы уладить, если бы Риемо присутствовал лично во время проверки, но, к сожалению, он лежал в больнице. Что теперь делать с клубом? Искать новое помещение. Да, конечно, партия «Антарионского подъема» приложит все усилия, чтобы «Цитадель» возобновила свою работу. И нет, Риемо ошибается, господин Нордрек предан делу возрождения Антариона: он официально вступил в партию и теперь платит членские взносы.

Слов правильных, но скользких прозвучало очень много. Дела не было никакого. «Цитадель» пала навсегда.

* * *

Облака яблоневого цвета накрыли аэдический квартал. Хоть Риемо и выпил таблетку от аллергии, глаза у него покраснели и чесались, а в горле першило. Но он терпел, видя, с каким восхищением Сафирет любуется покрытыми розоватым туманом деревьями.

– Представляешь, в Заречном лесу до сих пор ходит медведь-шатун, и его никак не могут пристрелить, – Риемо говорил о глупостях, чтобы оттянуть неприятный разговор, после которого он боялся никогда больше ее не увидеть.

– В Заречном? Это ж почти Сайтэрра… И долго он уже там?

– С кшарата. Задрал несколько собак и кошек. Знаешь… – он набрал воздуха, как перед прыжком в воду, – я не отстоял «Цитадель». Клуб закрыт, а я потерял работу. И пока не представляю, куда пойти. Я раньше не задумывался о работе вне «Цитадели».

– Мне все равно.

– Да, понимаю, – ответил он упавшим голосом. – Конечно, мы и не могли быть вместе. Ты аэд, я универсал, мне тебя даже в гости не позвать. Чем бы я ни занялся в будущем, мне потребуется электроника, а ты не откажешься от аэдического искусства.

– Ты не понял, Ри. Мне все равно не потому, что я не собиралась быть с тобой. Когда ты лежал в больнице и никто не знал, как тебя спасти, я поняла, что не могу без тебя, что если тебя не станет, то меня не станет тоже. Быть с тобой – это стало условием моей жизни. Все прочее значения не имеет. Если надо отказаться от аэдического искусства, значит, откажусь.

– Я не думаю, что вправе принимать такую жертву.

Сафирет остановилась, положила ему руки на плечи и заглянула в глаза:

– Если ты не хочешь жить со мной, то я уйду. Но если дело только в моих жертвах, оставь выбирать мне. До встречи с тобой я считала аэдическое искусство смыслом своей жизни. Но ты рождаешь в моей душе, в сердце самые прекрасные чувства, которые я когда-либо испытывала, а руны их забирают. С тобой Кэлидарра, одна из возможных вселенных, наполняется новыми красками, звуками и смыслами. С рунами же мир тускнеет, они вбирают в себя все цвета и все чувства. Я не могу без тебя и могу без рун.

– Значит, мы вместе и все остальное неважно?

– Будем вместе. Должно пройти какое-то время, чтобы затихло эхо. Думаю, я перееду к тебе не раньше кшата, если мы не хотим жалоб соседей на неработающие лифты.

Они взахлеб обсуждали подробности ее переезда и совместной жизни, когда на тротуар упали редкие капли дождя. Через минуту припустил ливень. Риемо схватил Сафирет за руку, и они забежали в ближайшее кафе. Прокатился гром.

Промокший воробей, спасаясь от дождя, устроился под карнизом окна. Его не по-птичьи пронзительный взгляд устремился на сидевших за столиком Риемо и Сафирет. Понаблюдав за влюбленными и как будто убедившись, что им ничто не угрожает, птица вспорхнула и улетела.