Текст книги "Встревоженные тугаи"

– А пупок крепкий у тебя? – спросил Рублева Кильдяшев.

– Маман глаголила, шелком будто пер-ретягивали.

– Ну, тогда еще ничего. Тогда, может, выдержишь. Смотри только…

Но куда должен смотреть Рублев, он так и не узнал: прозвучала громкая команда майора:

– Выходи!

Солдаты начали торопливо выскакивать из машины и собираться возле майора, который разговаривал по рации с заставой, время от времени поглядывая на Евстина, который у родника бинтовал голову какого-то человека.

– Шофер совхозный, – сказал Кильдяшев, достал сигарету и зажигалку – изящный никелированный пистолетик.

– Ого! Потр-рясная штучка! Дай-ка посмотреть, – протянул руку Рублев. – Женщины-гер-роини убивали министр-ров цар-ря-батюшки. Чувих потр-рясно пугать этой штучкой.

– О чем мысли твои?! Человек вон, почитай, убитый. А впереди, что еще ждет нас? – с неприязнью обрубил восторженный монолог Рублева Кильдяшев. – Ты лучше следы изучи. Для пользы дела. В нашей службе знание следов – основа всего.

С явной неохотой присоединился Рублев ко всей группе, которая обменивалась мнениями вполголоса, чтобы не мешать начальнику заставы разговаривать по рации.

– Машину, выходит, угнали нарушители.

– Все как на ладошке. Надолго теперь поиск.

– Да уж, поколесим теперь по степи.

– Будет что стар-рухам чер-ркнуть, – с торжественной радостью протянул Рублев. – Машина исчезает в пустыне! Или… С пробитой головой шофер!

– Как у тебя язык поворачивается?! – оборвал его ефрейтор Бошаков.

– А что я? Нежные девичьи ушки могут завянуть? Да?

– Замолчи!

Майор Антонов закончил разговор с заставой, солдаты без команды выстроились в одну шеренгу, и Антонов обратился к группе.

– Обстановка усложнилась. План поиска меняется.

Он достал карту участка и показал всем, где расположились заслоны соседней заставы и отряда и по каким маршрутам предстоит пройти машинам. Старшим второй машины он назначил сержанта Евстина, разделив людей на две группы. С собой взял из «старичков» ефрейтора Бошакова и рядового Карандина.

Машина с группой Антонова рванулась в степь. Майор взглянул на часы: старшина наверняка уже доложил обстановку в отряд, и, вполне возможно, подполковник Федосеев поднимет приданный отряду вертолет. Наверняка поднимет. А нарушители километров с десяток успели отмахать. Дальше и дальше в тыл? Вряд ли. Та, меньшая, но главная группа может пойти в тыл, но тоже маловероятно. Она двинется к геологам. К ним, это уж точно. А эта группа, посланная для отвода, поколесит день по степи и станет назад уходить. Но каким путем? Хорошо бы разгадать, где она намеревается возвращаться, там и засад побольше устроить.

Граница вроде бы плотно закрыта. Вероятность уйти назад безнаказанно равна почти нулю. И у реки, и в горах, и по тылу все выходы из ущелий под наблюдением держит сержант Евстин с группой. Секреты к ночи выставит, но и патрулировать на машине не прекратит. Вряд ли смогут прорваться. А если к геологам сунутся, старший лейтенант встретит. Соседи тоже достаточно нарядов поставили.

– Товарищ майор, степь дымит впереди, – доложил водитель. – Похоже, пал идет. Не повернуть ли к горам, пока не поздно?

– Вижу я. Держи по следу.

След грузовика, хоть не очень отчетливо, но виден. Он отклоняется правей и правей, к реке, и майор начинает понимать замысел нарушителей, когда же увидел дым на горизонте, окончательно убедился в правоте своего предположения. Группа отвода, как теперь майор ее мысленно назвал, спешит к старому руслу. Там, на разливах, запутает следы, пересидит денек-два, а то и побольше в камышовой чащобе, потом попытается прорваться, используя тугаи, за кордон. Степь подожгли, чтобы пограничников, если они станут преследовать, задержать на несколько часов. А там, у конца разливов, если туда путь держать, чабаны. Беззащитные. Никого к ним не послал.

«Просчитался я, – упрекнул себя майор. – Как бы чабаны не пострадали. Спешить нужно. Возвращение к горам много времени отнимет. Только – вперед».

Остановились, чтобы доложить начальнику отряда обстановку и окончательный вывод по поводу намерений нарушителей – вновь вперед. Навстречу палу. Он все ближе и ближе. Теперь уже казалось, дымит вся степь.

– Назад бы нужно, товарищ майор, – снова посоветовал Кильдяшев.

Антонов ничего не ответил. У него уже родилась дерзкая мысль сделать то, о чем как-то на охоте рассказывал ему Дорофей Янголенко. Был тот в степи на коне. А тут пал идет. С ветром. Не выбрался б, если не пустил бы встречного пала.

«Пустим и мы».

Машина, правда, не лошадь, бензин от жары может взорваться, и все же есть необходимость рискнуть.

– Мы так сделаем, – прервал в конце концов молчание Антонов. – Как до пала останется километра три, сами подожжем степь. На выгоревшем месте и пропустим пал мимо себя. Бумаги бы вот только побольше.

Только у троих оказались письма в карманах. Мало. Обшарили еще раз карманы – нет больше ничего. Водитель вспомнил:

– В бардачке газеты есть. Две или три.

Достал Антонов газеты, разорвал на четвертушки и раздал солдатам.

– Спички и зажигалки приготовьте.

Остановились. Ветер бил в лицо. Горячий. Сухой. Пропахший гарью. С клочьями дыма и горячим пеплом. По всей степи, сколько глаз видит, стелется огонь, а впереди него одичало несутся сайгаки, лисы рядом с зайцами и волки. Улепетывают куропатки, не взлетая, опасаясь искр, которые поднимаются пучками и, подхватываемые раскаленным смерчем, крутятся искрящимися воронками. Оглянулся Антонов: горы гигантской многопалой рукой уперлись в степь. Коричневым камнем поблескивают на солнце хребты-пальцы, между ними – зеленые тенистые ущелья. Там иссякнет огонь в сочной траве, остановится у опаханных стогов, остудится в звонких, холодных, как лед, ручьях. Вернуться бы туда, и опасности никакой.

– Поджигай!

Высушенная летним зноем степная трава вспыхнула, как порох. Вскоре огонь слился в одну полосу и, подгоняемый ветром, побежал к горам. Пограничники ждали, чтобы немного остыла выжженная земля, а пал, от которого они намеревались отгородиться этой выжженной землей, все ближе и ближе.

– Давай, Кильдяшев, на выгоревшее, – скомандовал Антонов, щупая ладонью землю, затаптывая дымившиеся еще корневища. И едва увернулся от налетевшего было на него гурана. Рогастого, грозного, видимо, в боях с соперниками, но теперь оторопевшего от соседства с человеком. Что в тот момент творилось в его рогатой башке, как отгадаешь, только он не кинулся сломя голову вперед, за полосой огня, а остановился, гордо вскинув рога. Готовился, видимо, дорого отдать свою жизнь. Солдаты же, начавшие, как и майор Антонов, притаптывать дымившиеся корневища, с улыбкой обходили его, стараясь вроде бы не замечать. И чудо: на выжженную полосу, вбегали гураны и кучились возле рогача, к ним же теснились зайцы, и даже одна рыжая лисица не побоялась людей и пятившегося от кромки несгоревшей травы газика.

А пал уже в паре сотен метров. Смерчи крутят воронки искр, бросают их на сухую траву, и вспыхивает она факелами. Солдаты то и дело вытирают потные лица, а газик пятится и пятится от полосы еще не сгоревшей травы. С ним вместе отступает и спасавшаяся на еще дымившей корневищами полосе степная живность. Даже с полусотни куропаток, пугливо зыркавших своими глазками-пуговками на людей и машину.

– Жарко. Дошвырнет смерч до мотора искры, вспыхнуть он может запросто, – предупредил Кильдяшев. – Подальше бы от машины всем отойти. Один буду тут. Справлюсь, если что.

– Герой… – покачал головой Антонов и подошел к мотору. Кильдяшев рядом встал. С другой стороны зашли ефрейтор Бошаков и рядовой Карандин. И молодые солдаты вслед за ними облепили мотор. Прикрыли его от искр. Только Рублеву места не хватило. Вроде бы вместе со всеми, а все же сбоку, у дверцы. И голову в плечи втянул, съежился, словно палкой на него замахнулись.

Огонь лизнул последние перед выгоревшим участком кустики полыни и ковыля, зачах, зачадил, только справа и слева продолжал пал нестись с шумом и треском, будто стремился догнать тот огонь, который зажгли солдаты, и уничтожить его.

– Ну что? Вперед, Кильдяшев?

– Есть, товарищ майор!

Отвратительный пропахший гарью воздух, жара знатная. Спадет она сразу же, как сядет солнце, но Антонов не торопит светило, о другом думает: успеть бы засветло доехать да начала камышовых разливов. Может, удастся догнать нарушителей. Трудно иначе придется: на разливах следы потеряешь. Это – как пить дать. Спешить нужно. Быстрей. Только не упрекнешь водителя в медленной езде, не поторопишь его, ибо он выжимает из газика все, что может выжать. В то же время смотрит вперед внимательно, чтобы не влететь в копай-город (изрытый норами сусликов участок степи), из которого только тросом придется вытаскивать машину или на руках выносить.

– Все черно. Не сразу различишь копай-город, – вроде бы самому себе говорит Антонов, затем мечтательно добавляет: – Врезались бы нарушители в копай. Славненько было бы.

Усмехнулся, подумав с упреком: «На авось надеешься. Молодец».

Все дальше и дальше от гор бежала машина, скоро балка неглубокая, за ней – бугристый участок километров пять, а там и до старого русла рукой подать. Там начнут попадаться чабанские юрты, и камыш на разливах станет виден.

Спешит газик, поднимая черный пепел, и тянется он за ним длинным-длинным шлейфом. И солнце все ниже и ниже, будто хочет встретиться с сажным шлейфом и укрыться в его черноте.

«Успеем все же до заката, – определяет майор Антонов, – обязательно успеем».

Миновали распадок. На буграх трава не горелая. Видать, от распадка ее и подожгли. И то верно. На буграх трава зеленая, не вдруг ее подпалишь.

Проехали бугры. Вот и первая юрта. Навстречу волкодавы стаей кинулись, намереваются укусить за колеса. Как моськи на слона. Рассмеяться бы, глядя на эту картину, но загорелое лицо майора хмурится, белесые брови сдвинуты. Крикнул на собак:

– Пошли прочь!

А собаки еще яростней кинулись в атаку на «газик», залаяли со злобной хрипотцой. Если нарушители недалеко, услышат, насторожатся, поспешат укрыться в камышах. Пострелять бы всех этих собак, но это из области фантастики. Даже стукнуть собаку не моги, если не хочешь получить недруга надолго. Да и как чабану оставить такое без обиды – ему нельзя без собак. Волк ли на овец нападет, недобрый ли человек появится – волкодавы защитят и отару, и своего хозяина.

Из юрты вышел чабан. Высокий. Худощавый. Редкая седая бородка клинышком. Зычно крикнул на собак, и они, опустив хвосты, побрели медленно к юрте, в тень. Ни одна больше даже не покосилась на газик.

Удивительно послушны чабанские собаки. Как их приучают к подобному послушанию, одному богу известно.

– Дорогой гость к юрте подъехал, хозяину радость, – приложив правую руку к сердцу и слегка кланяясь, приветствовал чабан. – Кумыс ждет тебя Игорь-ага. И солдат твоих тоже.

– Спешим, аксакал. Извини нас. Скажи, машину видел?

– Нашу видел. Вон там прошла, степью. Быстро бежала. Как журга застоялая. Думаю, баскарма за барашком срочно послал.

– Не посылал ее директор совхоза. Давно прошла?

– Пыль не осела еще.

– Нарушители, аксакал, на той машине ехали. В разливы хотят уйти, – сказал Антонов. – Нужно быть осторожным. Другим чабанам передай. Если дотемна не задержим, позову всех вас на помощь.

– Все понял, Игорь-ага. Лошадь к юрте привязана. Сейчас же поскачу.

Антонов знал, что очень скоро все чабаны, какие пасут отары в районе разливов, будут знать о нарушителях, Умеют в степи передавать новости молниеносно, хотя и расстояния здесь большие.

Попытался было Антонов поначалу, когда принял заставу, понять, как такое возможно, даже расспрашивал местных жителей, но все, будто сговорившись, отвечали одно и то же: «Узун кулак». С улыбкой отвечали. И тут же переводили: «Длинное ухо». Больше никаких пояснений не давали. Сейчас это самое «длинное ухо» сработает безотказно, как срабатывало столетиями. Одно вот только плохо: нарушители, наверняка, уже у разливов и может пострадать кто-нибудь из тех чабанов, которые пасут овец близ них. И Антонов снова, уже какой раз, упрекал себя за промах.

«Мог бы сразу разгадать замысел нарушителей. Машину бы у директора совхоза взял и – прямиком сюда. Давно бы она здесь была. Давно бы “узун кулак” сработал. Теперь не вернешь упущенного».

Теперь остается одно – жать на газ до упора. Что, впрочем, и делал водитель. Он тоже понимал сложность обстановки. И все же Антонов не удержался. Подбодрил водителя:

– Давай, Кильдяшев, давай! Не снижай скорости.

Майор видел, что как ни старались держаться солдаты за борта газика, их то подбрасывало вверх, благо брезент мягок, только фуражки слетали, то толкало друг на друга, и уж наверняка на боках у них появились синяки от ударов о приклады и рожки автоматов. Сказал, словно для себя:

– Чуток потерпеть осталось. Скоро разливы. Вон уже юрта видна.

Метрах в двухстах от камыша, на возвышенности, стояла юрта, как большой белесый колпак, надетый на макушку скрытой в земле головы. Справа виднелась еще одна. Эта стояла совсем рядом с камышами. Сбоку, в нескольких десятках метрах от юрты, – загон для овец, обнесенный невысокой камышовой оградой.

За загоном – грузовик. Издали видна только кабина.

«В юрте ли нарушители? Или уже ушли? Если в юрте, встретят огнем и кинутся в разливы», – предположил майор и скомандовал:

– Остановись вон в той лощинке. Машина стоит у юрты.

Все сразу повернули головы к ветровому стеклу. Кто сидел поближе к нему, увидел машину и возбужденно делился увиденным с товарищами:

– Вон кабина видна. За камышовой изгородью!

– Карандин с Рублевым, – прервал возбужденность солдат Антонов, – по лощине заходят слева к юрте. Бошаков и Батрединов – в камыши. В засаду напротив юрты. Все остальные за мной к грузовику. По юрте не стрелять. Кильдяшев, выманите их. Отсюда – в степь, обратно прямиком к юрте. Чтобы увидели или услышали. С перегазовочкой шумной. Посигналь, как останется метров с полсотни. Собак бы раньше времени не всполошить.

– Вряд ли всполошатся, – высказал свое мнение Бошаков. – Чабан давно их усмирил. Не посмеют ослушаться.

Предположение Бошакова оправдалось. Все произошло без вмешательства собак. Когда пограничники покинули газик, он выехал в степь, описав полукруг, направился на юрту. Кильдяшеву видно, как, прижимаясь к камышовой стенке, Карандин с Рублевым подходят к юрте. Карандин впереди метров на пять. Еще несколько шагов – и он дойдет до угла загона.

«К машине тоже подошли, должно быть, – прикидывает Кильдяшев, – и в камышах уже укрылись. Пора сигналить».

Только собрался нажать на сигнал, полог юрты откинулся, двое из нее выскочили. Автоматы вскинули и начали стрелять по машине очередями. Пуля пробила ветровое стекло, Кильдяшев пригнулся; одной рукой продолжая рулить, другой достал из гнезда автомат. Но что это дало? Ответную очередь не дашь: за спиной нарушителей юрта, а в ней чабаны. А пуля – дура. Он просил мысленно Карандина с Рублевым:

«Полосните!»

Еще одна пуля вонзилась в стекло, жикнула около уха подпилком, осколки мелкие в щеку ударили.

«Что медлит Карандин?»

А Карандин не медлил. Услышав автоматные очереди, кинулся вперед, к углу, и, вскинув автомат, нажал на спусковой крючок. Один нарушитель неуклюже завалился на бок, второй дал ответную очередь. Как огнем обожгло Карандину левое плечо и руку ниже локтя – автомат выпал. Упал и сам рядом с ним. Здоровой рукой подтянул его к себе, оперся, со стоном, на раненую и выпустил очередь по убегающему к камышам нарушителю. Тот вздрогнул, остановился на миг и побежал, прихрамывая, дальше. Карандин больше стрелять не мог: раненая рука не держала оружие. Он зло выругался, но в это время увидел «газик», который резко остановился, дверца резко открылась, Кильдяшев прошил очередью камыш, но пули, однако, не зацепили нарушителя – он укрылся в непроглядной камышовой густоте.

Вспыхнула в это время стрельба у грузовика, Помочь бы, но встать не может. Вспомнил Рублева.

«А молодой где? Молчит. Не убит ли?»

Оглянулся. Рублев лежал, прижавшись к камышовой стенке. Голову прикрыл автоматом. Карандин крикнул:

– Рублев! С тыла ударь!

Рублев зайцем скакнул к юрте, но дальше не осмелился сделать ни шагу. Прижался к мягкому волоку, словно прилип. Автомат выставил перед собой и нажал на спусковой крючок.

Газик в это же самое время обогнул юрту. Донесся крик Кильдяшева:

– Бросай оружие!

Стало тихо. Совсем тихо. Рублев выскочил из-за юрты, но – к шапочному разбору: один нарушитель лежал вниз лицом, двое других подняли руки; Кильдяшев с автоматом наизготовку на подножке своей легковушки, майор Антонов, с пистолетом в руку подходил к нарушителям. Невысокий, но широкоплечий, потная гимнастерка словно прилипла к его мускулистой груди.

Когда на руки нарушителей надели наручники, Рублев доложил начальнику заставы:

– Товарищ майор, ранен… – замолчал. – Забыл фамилию…

– Карандин?

– Так точно.

Майор Антонов подал индивидуальный пакет Рублеву и приказал:

– Перебинтуй Карандина. Поспеши!

Затем Кильдяшеву.

– И ты к нему давай. Занесите в юрту.

Рублев подбежал к Карандину и, присев на корточки, принялся, расстегивать воротник гимнастерки, по-своему оценивая факт ранения.

– Дико тебе повезло. Мог бы ковыр-рнутся совсем. Замотаем сейчас дырочки твои…

– Что? Снова осмелел? – с неприязнью спросил Карандин.

Рублев хотел что-то ответить, но подошел Кильдяшев, отстранил Рублева, автоматным штык-ножом полоснул гимнастерку от воротника до манжеты. Затем, приподняв Карандина, принялся бинтовать рану. Из юрты вышла хозяйка. Увидев раненого пограничника, всплеснула руками «Ой-бой!» и – обратно в юрту. Минуты не прошло, идет с полной кисой кумыса и подает Карандину.

– Пей, дорогой. Сразу легко станет. Все пей. До дна пей.

А начальник заставы уже допрашивает задержанных. Не дал им времени прийти в себя после проигранной перестрелки.

– Куда пошла вторая группа?

– Какая еще группа?! – вопросил один из задержанных, зло глядя на майора. – Мы одни! Погулять пришли. Про гибель отцов наших напомнить!

– Ишь ты, мститель хреновый! А ты что скажешь? – обратился майор к другому задержанному, краснолицему, с явно испуганным взглядом. – Твое слово?

– Одни мы. Одни…

И съежился.

– Мне достоверно известно, что границу перешли две группы. Где вторая? Вы разошлись в горах. Куда вторая направилась? Учтите, вас будут судить, и если вы…

– Мы не знаем, – прервал Антонова краснолицый. – Мы не знаем. Нам никто ничего не сказал.

– Вы должны понять, что ваша дальнейшая судьба зависит только от вас. Искренность смягчит вашу учесть.

Задержанные молчали. Им было велено под страхом смерти ничего не рассказывать о напарниках, оставшихся в горах. Они боялись возмездия со стороны тех, кто послал их сюда. Но и запираться смысла не было, ибо понятно им, что о тех, кто ушел в горы, пограничный начальник уже знает. Кто известил его? Провал явный, но не по их вине. Пусть отвечает тот, кто предал их. А разбираться и искать виновного, кишка у них тонка. А майор настойчив:

– Когда и где вы должны вернуться? Когда и где?

– Завтра ночью. По старому руслу и по тугаям.

– Кого ждать сутки?

– Тех двоих.

– Верно он сказал? – спросил Антонов у второго нарушителя.

– Да.

– Сразу разошлись вы с ними?

– Нет. Один наверху еще свернул, второй, когда спустились в лощину. Взял у меня рюкзак. Тяжелый был. Взрывчатка, думаю.

«Не пойдут те сюда. Нет. Эта группа послана на провал, – уверенно заключил майор Антонов. – Те, основные диверсанты, сами будут уходить. Совершив диверсию».

– Глаз с них не спускайте, – приказал Антонов бойцам и пошел к машине, чтобы, выяснить, нет ли новостей с гор, после чего доложить начальнику отряда обстановку.

Застава ничего нового не сообщила. Поисковая группа потеряла след в горах и не может его никак найти. Майор приказал двигаться ей спешным порядком к геологической партии и вызвал начальника отряда.

Выслушав Антонова, тот распорядился послать в камыши за скрывшимся нарушителем небольшую группу солдат во главе со старослужащим, привлечь к поиску чабанов, хорошо знающих разливы, раненого отправить в совхозный медпункт, откуда его заберут в отряд, с остальными же пограничниками поспешить в горы.

– Нельзя допустить акта диверсии. Нельзя и дать им возможности уйти за кордон, – строго предупредил он.

5

Машина остановилась у конторы. Ярмышев прошел в кабинет главного инженера, постучал в дверь и, открыв ее, увидел Божену и Кондрашова, склонившихся над столом. Они рассматривали через лупу камень. Не из тех, которые принесла прежде Божена, а другой, немного больше. На лицах – радостное возбуждение. Они подняли головы, и Божена с удивлением воскликнула:

– Ты вернулся?

И, смутившись, зарделась. А Кондрашов развел руками. Картинно.

– Неисповедимы тропы пограничников. Вот поистине не знаешь, где мелькнет зеленая фуражка. Дела службы к нам, Велен Никифорович, или?..

– Нарушена граница. Возможна диверсия у вас. Соберите, Иван Георгиевич, геологов. Только хотелось бы без лишнего шума.

– Велен! – воскликнула Божена. – Это опасно?

Ярмышев, пожав плечами, улыбнулся.

– Вполне возможно. Только пограничникам не привыкать. Нами путеводит пословица: волков бояться – в лес не ходить.

– Вы точно знаете, – прервал старшего лейтенанта Кондрашов, – что нарушители обязательно посетят с недобрым намерением нас? Или это лишь ваше умозаключение?

– Умозаключение. Прошу вас поторопиться со сбором людей. Но на буровых вышках оставьте по два человека. Днем нарушители вряд ли рискнут что-либо предпринять, однако оголять вышки не следует.

Кондрашов, кивнув, бросил: «Одну минуточку», – и обратившись к Божене, заговорил приказным тоном:

– Сходите на дальний шурф. Пусть все идут сюда.

Ярмышев хотел возразить, что не следует девушку посылать сейчас так далеко от поселка, но, перехватив ее взгляд (она с благодарностью смотрела на главного инженера), промолчал, а про себя подумал с явной досадой: «Рада, что Кондрашов послал на шурф. Почему? Не хочет со мной оставаться?»

Ярмышев заблуждался. Божена даже не думала, что Велен может ревновать ее к Ивану Георгиевичу. Он ее начальник. Внимателен к ней не как к девушке, а как к талантливому специалисту. Он сам ей говорил о ее способностях, предложил даже писать кандидатскую диссертацию по материалам геологической партии, обещал помочь. Она досадовала на себя за то, что краснела, когда Велен заставал ее вместе с Кондрашовым – она не виновата ни в чем, она на работе и нисколечко не любит главного инженера. Он одет модно и опрятен всегда – это хорошо. Каждый хорошо воспитанный человек должен следить за собой. И она тоже приоделась и прическу изменила не для Кондрашова, а для Велена. Чтобы ему нравиться. Нет, Божена не винила себя ни в чем, она была бы рада сейчас остаться с Веленом, разгладить его строгие складки на переносице, но с не меньшей радостью она восприняла просьбу Кондрашова: она соприкасалась с тем, чем живет Велен, помогала ему и, если ей придется встретиться с опасностью, не струсит.

– Я бегом, Велен. И всем скажу, чтобы спешили, – пообещала Божена и быстро вышла из кабинета.

– И я вас покину. Пойду распоряжусь. Поскучать пока придется. Но ведь… – замолчав, Кондрашов развел руками и пожал плечами: не обессудь, мол, сам принес беспокойство.

Оставшись один, Ярмышев подошел к висевшей на стене схеме геологической партии и принялся обдумывать, сколько где разместить нарядов, в каком месте устроить засаду силами пограничников, охрану каких участков поручить самим геологам. Он знал, что часть солдат прибудет сюда, остальные перекроют границу, а по следу идут ефрейтор Акимов с собакой и наряд Семятина. Взяла если собака след, не потеряет его. Задержит эта группа нарушителя (Ярмышев не разделял предположение своего командира и считал, что нарушитель, скорее всего, один), и тогда все эти приготовления окажутся бесполезными – Ярмышев даже представил себе, как Кондрашов скажет своим мягким приятным голосом: «Умозаключение не подтвердилось практикой», – разведет картинно руками, мы, дескать, не виноваты в том, что не смогли ничем помочь.

И странная мысль мелькнула у старшего лейтенанта. Ему захотелось, чтобы группа Акимова не смогла задержать нарушителя, который бы пришел сюда, не в тыл, а именно к геологам, чтобы обязательно при нем была взрывчатка, оружие и чтобы он, Ярмышев, сам лично задержал диверсанта. Пусть посмотрит Кондрашов, а то «Вы точно знаете… Или это ваше умозаключение?» И Божена пусть посмотрит. А то ушла, обрадовалась, что Кондрашов поручение дал.

Но тут же Ярмышев остепенил себя: «Размяк! Идиотские мысли лезут».

Однако думать о Божене не перестал. Он смотрел на схему геологической партии, а мысли уводили его на берег ручья, где он первый раз встретился с Боженой, в гостинице геологической партии в центральном совхозном поселке, где он заговорил с ней о свадьбе. Но вот он, словно в яви, увидел ее в кабинете главного инженера, где она в модных сапожках, в мини-юбке, с пышной прической склонилась вместе с Кондрашовым над столом, и щеки их почти соприкасались – Ярмышев смотрел на схему, но видел ее вспыхнувшее краской смущенности лицо, виноватый взгляд синих глаз и будто чувствовал легкое прикосновение ее маленьких пальцев к переносице. Сердце Ярмышева тоскливо сжалось.

«Нет! Так нельзя! – приказал он сам себе. Прошелся по кабинету несколько раз, пытаясь отвлечься от личных переживаний и перестроить мысли только на подготовку к возможной встрече диверсантов. С трудом, но удалось. Но тут иная недолга: – Что же солдаты не едут?! Пора бы».

И чтобы совсем прийти в себя, вышел на крыльцо. Не мог больше оставаться один на один с беспокойными мыслями. И верно поступил. Вроде бы сам по себе начал складываться план общих действий.

Начали подходить геологи. Здоровались с ним, проходили в кабинет Кондрашова. Подъехала и машина с пограничниками. Шестеро солдат и водитель. Ярмышев приказал солдатам тоже заходить в кабинет главного инженера, водителю же отъехать подальше от конторы и поставить машину так, чтобы она не очень бросалась в глаза.

– Припаркуй вплотную к какому-нибудь домику, чтобы со скал ее не было видно.

Осталось одно: связаться с заставой, узнать новое по обстановке, и тогда уж ставить совместные задачи геологам и своим бойцам.

«Распределю всех по своим местам, а сам съезжу к границе, – решил он. – Проверю наряды».

Вернувшись в кабинет Кондрашова, спросил:

– Знаете, почему оторвали от работы?

– Толком-то нет… Нападение вроде бы готовится на нас… Не учеба ли пограничная, прикидываем, с нами запланирована?

– Что не учеба, то – точно. Вот соберутся все, объясню подробно. О своих делах поведайте, если не секрет. Как успехи?

– Дела наши лучше некуда. Богатейшую кладовую открываем, – подошел к схеме один из геологов. – Мы прежде вот в этом направлении вели поиск, не совсем удачно шло дело. Ни шатко ни валко. А новенькие, Кондрашов с Панковой Боженой, вашей невестой, провели расчеты и обосновали теоретически, что вот сюда пласты идут, – геолог показал на схеме направление, где были обозначены новые буровые вышки и новые шурфы. – Повернули мы сюда. Буровую поставили, не снимая пока что первую, шурф пробили. Дальним назвали, вы знаете его, ходили туда, и вот – успех! Поистине промышленные запасы. Теперь еще пробьем пару шурфов подальше. Подтвердятся прогнозы – быть здесь городу. А Божене, молодому специалисту, материал для диссертации. Кондрашов ей пособит.

И замолчал: в кабинет вошел главный инженер с группой геологов. Оглядев собравшихся, похвалил:

– Все здесь кроме дальнего шурфа. Похвально. Очень похвально. И с дальнего тоже вот-вот подойдут. Военная дисциплина, не правда ли, Велен Никифорович?

Ярмышев слушал Кондрашова, не вникая в смысл слов: он был потрясен услышанным.

«Диссертация! Она ни слова не говорила о ней. Ни слова. Скрывала, неуверенная пока что в окончательной победе их с Кондрашовым расчетов? Нет. Нет-нет! Нет, тут другое. Считает, что не смогу понять. Или хочет скрыть, что Кондрашов вызвался помочь?!»

Он вдруг отчетливо понял, отчего Божена так уклончиво ответила на его предложение о женитьбе.

«Не была уверена в успехе их расчетов с Кондрашовым. Ждала результата», – предвидя конец их близких отношений, отрешенно думал он, но вместе с тем не мог не гордиться Боженой: она, молодой специалист, недавно приехавшая в партию, предложила изменить направление поиска и сумела обосновать свое предложение (Ярмышев сейчас был уверен, что именно она одна провела теоретические расчеты, а Кондрашов примазался к ней) – теперь он вполне осознал глубинный смысл ее слов, сказанных однажды: «Не могу бросить свою мечту…»

Пришли геологи с дальнего шурфа. В кабинете стало тесно. Многим не хватило стульев, и они столпились у двери. Кто-то предложил принести стулья из другого кабинета, но Кондрашов сказал, что не стоит терять на это время.

– Язык военных скуп и конкретен.

– Действительно, я долго не задержу, – кивнул Ярмышев и, сделав небольшую паузу, начал рассказывать об обстановке: – Несколько человек нарушили границу. Поиск их ведет застава и отряд. Мы предполагаем, что нарушителей интересует прежде всего ваша геологическая партия.

– Хотят, стало быть, узнать, что мы здесь ищем, – бросил кто-то реплику.

– Да, хотят, – ответил Ярмышев, – поэтому я обращаюсь к вам за помощью. План таков: сейчас половина из вас разойдется по своим рабочим местам. Примерно через час сделайте так, Иван Георгиевич, будто что-то произошло на старой буровой. Демонстративно направьте туда людей со всех шурфов и новой буровой. Целесообразно и ночью продолжить устранение аварии. Необходимо создать видимость этой аварии. Может, еще кое-что придумаете. На ваше усмотрение. Лишь бы фальши не чувствовалось. Это – главное из главных. Один пограничник на всякий случай будет к вам придан. Остальные геологи, физически более крепкие, пусть останутся здесь. Задачу получат дополнительно.

Ярмышев подождал, пока главный инженер разделил людей на две группы и с первой вышел из кабинета, тогда, окинув взглядом оставшихся, начал объяснять суть своего замысла.

Он назвал фамилию пограничника, переписал геологов и поставил им задачу, где расположиться, какие направления взять под наблюдение. Всем остальным Ярмышев велел осторожно, когда совсем стемнеет, выдвинуться на вторую буровую вышку и залечь вокруг нее группами так, чтобы в каждой был пограничник и два геолога.

– Я тоже буду там, – добавил он.

Они договорились об условных сигналах, после чего старший лейтенант поехал к границе.

В какой уже раз он сегодня ехал по этой хмурой дороге, но сейчас особенно внимательно смотрел на зубчатые скалы, не укрылся ли где нарушитель? И хотя Ярмышев понимал, что диверсант не лыком шит, не станет мельтешить близ дороги, наверняка изберет маршрут в стороне от нее, но все бывает… Вот он и всматривался в каждый расщелок, а если какая из скал казалась ему удобным укрытием для нарушителя, даже подавался вперед, будто хотел увидеть, что там – за ней.