Текст книги "Боярин Волк. Живи, брате!"

«Или их было двое, – в недоумении подумал Женька, – но упоминать про второго не было веского повода? Ну что же, на месте разберёмся, что там случилось и как».

А после ужина за ним пришли, и не дюжие санитары, как думалось ему, а миловидная девушка лет двадцати пяти.

– Господин Кравцов, – улыбнулась она, – я за вами. Ваш визави вряд ли доживёт до утра, если вы не поможете.

– Можно просто Женя или уж Евгений, а то по фамилии… Получается, как в школе, и будто я чего нашкодил.

– Ладно, Евгений, пойдём, времени только-только, – снова улыбнулась девушка.

– И какова же ваша роль во всей этой истории? – усмехнулся Женька.

– А я буду следить за вашим телом, пока вы там, – мотнула головой девушка и снова улыбнулась. – Так что все претензии по сохранности – ко мне. Проверите потом, по получении, всё ли на месте, не появилось ли чего лишнего, распишитесь и свободны.

– Ну, тогда я спокоен, ничего не пропадёт, – махнул рукой Женька. – Такие глаза не могут обманывать, – улыбнулся он в ответ. – Вас как зовут-то, берегиня?

– Наталья… Наташа, – запнулась на мгновение девушка.

– Ну, Натали, с богом! Пойдём сдаваться. Только проверьте всё сразу, всё ли сдано, а то потом не докажешь, что было в наличии.

– А как же, – лукаво улыбнулась девушка. – Принимать буду по описи, каждую вещь в отдельности, чего не сдадите… Не сдашь, – поправилась она, – потом не требуй.

Так, пикируясь и подначивая друг друга, и дошли они до приземистого одноэтажного здания, стоящего несколько на отшибе, в глубине рощицы.

– Нам вот сюда, – открыла Наталья дверь, четвёртую в ряду десяти или двенадцати подобных дверей. – Раздевайтесь совсем, – сказала девушка, – и ложитесь на кровать. Чтобы не стесняться, накройтесь простынёй. Сейчас придёт профессор и подсоединит вас к аппаратуре.

Женька осмотрелся. Просторная комната была практически сплошь заставлена приборами, из которых только кардиограф был Женьке более-менее знаком, да угадывалось присутствие довольно мощного промышленного компьютера, об остальных приборах Женька ни малейшего представления не имел. Он разделся, аккуратно сложив одежду на стуле, и лег, накрывшись простынёй по пояс. Кровать оказалась очень необычной, и не только по ощущениям. Женька не лежал, а скорее парил в воздухе. Не успел он толком оглядеться, как в комнату вошёл в сопровождении давешней медсестры моложавый мужчина восточной внешности, приветливо кивнул Женьке, и спросил: «Готов?» – улыбнулся, уловив Женькин кивок, и молча отошёл к приборам.

– Закройте глаза и медленно считайте до ста, – сказала, присев на кровать, девушка, взяв его за руку и контролируя пульс. Негромко загудело оборудование, и Женька, закрыв глаза, расслабился и начал считать: «Один… Два… Три… Четыре…»

Травень, лето 6618 от С. М. Ятрань

Боль, одна только боль повсюду, везде, в каждой клеточке тела. Не было ни одной клеточки, которая не вопила бы от боли. И казалось, что не будет ей конца. Сергий то ощущал себя, то снова терял под её аккомпанемент, казалось бы, бесконечный. Но так только казалось. Иногда боль отступала, давая небольшую передышку, потом наваливалась с новой силой, но, к счастью, всё реже и реже. Наконец наступил день, когда, кроме боли, появилось ещё что-то. Сперва даже не очень понятно, что, но, к счастью, приносящее облегчение, легкое, ласковое прикосновение, будто бы даже снимающее боль, успокоительная прохлада руки на воспалённом лбу, чувство облегчения оттого, что раны не болели. И наконец через какое-то время с удивлением и радостью ощущения запахов и звуков, столь привычных и знакомых, что успокаивают окончательно, всё кончилось, ты дома. Сергий открыл глаза. Ну да, знакомая горница… Его горница, в его доме. Он чуть повернул голову и увидел деву, сидящую к нему боком и сматывающую полоску полотна. Сергий задумался.

«Интересно, кто это? – хмыкнул он про себя. – Явно не сестра. Так измениться за столь короткое время она не могла. А кто же тогда?»

Он хотел приподняться, но не смог даже толком шевельнуться. Дева тоже уловила его движение, и взгляды их встретились.

– Очнулся, – улыбнулась она ему, как старому знакомому. – Как себя чувствуешь?

Сергий попытался сказать ей, что ничего, мол, терпимо, но не смог разлепить губ и лишь слабо кивнул ей, прикрыв глаза.

– Пить, есть или по нужде хочешь? – снова спросила она. – По нужде я Прова позову, – смущенно пояснила дева.

Сергий едва заметно мотнул головой, снова прикрыв глаза.

– Малаша, – негромко позвала дева.

Дверь тут же отворилась, и в горницу заглянула девчушка лет десяти.

– Скажи боярыне, что боярин очнулся.

Девчушка зыркнула на Сергия и, кивнув, исчезла за дверью.

– А ты кто? – едва ворочая языком, спросил Сергий.

– Я? – подняла брови дева. – Полуница… Ой! – прикрыла она рот рукой. – Полина, – смутившись, поправилась она, – лекарская ученица.

– А откуда ты?

– А я из Осинницы. Весь такая недалеко от села. Дочь кузнеца тамошнего – Новожила, то есть Назария, – опять смутилась она. – А тут я матушку Русаву подменяю, лекарку нашу, а то от неё одни глаза остались, она десять дён возле тебя, а теперь только днём забегает, с той поры как ты задышал по-другому. «Слава богам, – говорит, – жар спал, пот боярина пробил, теперь дело на лад пойдёт». А я травница, вот она меня и попросила, вернее, матушку твою, а боярыня меня сюда и прислала. Её, стало быть, подменить, – и замолчала, услышав скрип двери.

– Сынок! Ну слава богу! – раздался от двери голос матери. – Очнулся. Мы уж и не чаяли дождаться, только Русава и обнадёжила давеча, что теперь дело на лад пойдёт. И правда, сёдни уже четвёртый день как Полинушка с тобой сидит, а Русава только заходит три раза в день. Думали, совсем уж она упадёт, до того с лица спала, одни глаза и остались, но нонче с утра забегала, уже на человека более-менее похожа. Выспалась, видать, наконец. Давай-ка я тебя покормлю как следует, а то лекарки тебя из рожка кормили, как младенца. Да и что там за кормёжка… Три-пять ложек отвара куриного да чуток мяса растёртого. Откуда и силы-то у тебя только брались?

– Не хочу, – помотал головой Сергий. – Устал, посплю.

– Поспи, поспи, – быстро согласилась мать. – Сон теперь лучшее лекарство, а проснёшься, Полюшка тебя покормит, а там и Русавушка к вечеру забежит, сама посмотрит. Надо же, только вот ушла, прямо перед обедом забегала, глянула, кивнула и ушла. А тут и Малаша прибежала с известием вскорости. Пошли, пошли, – развела руки в стороны мать, выпроваживая народ, набившийся в горницу. – Слава богу, очнулся, теперь дело лучше пойдёт. Отдыхай, сынок, – и вышла.

– Ты тоже иди. Скучно, небось, целыми днями тут сидеть? – глянул на деву Сергий.

– Нет, не скучно, – с улыбкой помотала головой Полина. – Я своими делами занимаюсь, как и дома, да за тобой вот приглядываю.

– А чего же ты делаешь-то?

– Да вот полотна настирали от твоих перевязок, скручиваю, как матушка велела. Вяжу вот, вышиваю и песни тихонечко пою, чтобы тебе нескучно было, но и не потревожить другой раз. Сестры твои хотели с тобой сидеть, да боярыня их разогнала – уж больно непоседливы, особенно младшая. А братья твои себе воинскую справу ладят. Сказали, в другой раз с тобой на войну пойдут и никому тебя ранить не позволят больше, – с доброй улыбкой закончила она. – Только боярыня их сюда велела не пускать, пока ты в беспамятстве был. Теперь, наверно, прибегут похвастаться, как вооружились.

– Пусто в голове, ничего не помню, – сказал Сергий. – Ни жизни прежней, ни почему здесь лежу… Ничего. Матушку и ту едва узнал. И то только по голосу. А прочие и вовсе как чужие. Мелькает что-то, но никак не ухвачу. Как думаешь, пройдёт?

– Конечно, – уверенно кивнула Полина. – Речи ты не забыл, слова тоже не путаешь, а чуть погодя вернётся и всё остальное, вот увидишь.

– Ну, дай-то бог, коли так, – чуть заметно кивнул Сергий. – А если не вернётся… – помолчал он, – лучше бы и не очухиваться.

– Что ты?.. – погладила его волосы Поля. – Это просто ты долго без памяти был, вот всё и потерялось на время, как в тёмном погребе, а голова у тебя вовсе и не раненая, просто ушибся ты ею сильно, головой-то, когда упал навзничь, так что всё вернётся, – улыбнулась она ему. – Спи, а я тихонечко посижу рядом с вязанием, может, сон тебе поможет вспомнить хоть что-нибудь.

Проснулся Сергий только утром, как обычно, рано, на рассвете, и с ощущением зверского голода, но, что больше всего его порадовало, он вспомнил почти всё, не хватало только мелких деталей, имён, прозвищ, названий, кличек, но теперь он успокоился – память возвращается. Смутно беспокоило другое. Так бывает, увидишь во сне нечто, а проснёшься и не можешь вспомнить ничего. Так, бессвязные обрывки, и мучаешься от этого, пока не забудется вовсе. Но у него-то не проходило, а как будто проступало из тумана, но очень нерешительно, зато с каждым днём всё чётче и чётче. Он огляделся – в горнице никого не было. Ну что ж, понятное дело, рано ещё. Но тут же он поймал себя на том, что огорчён тем, что… Дальше он запретил себе даже думать, не то что произносить, дав самому себе некий зарок сперва подняться, оклематься, а потом уже… всё остальное. Он попробовал пошевелиться, тянет немного в боку, слегка заныло в груди, но терпимо, а стало быть, жить можно. Попробовал приподняться на локтях – удалось, но в груди резануло не по-детски.

«Так, – сделал он вывод, – вставать пока не получится. Удар был силён, – вдруг со всей ясностью вспомнил он, – а вот чем меня приложили, хоть убей… Копьём доспех бы пробили однозначно, да и копий у них не было. Значит, топором…»

И неожиданно даже для себя самого он обрадовался этому, и уже целенаправленно стал вспоминать, что же и как было.

«Сначала стрела, пробившая правый бок под мышкой, развернула тогда меня вправо, что и не позволило тому настырному степняку достать меня. Но, судя по всему, за рёбра она не проникла…»

Как-то он назвал его тогда про себя? Хоть убей. Стрела порвала кожу, судя по ощущениям, сильно, и кровь, если и не лилась ручьём, то намочила исподнее на совесть. Две другие стрелы тоже пробили доспех, но вошли неглубоко, помнится, он даже удивился, что они болтаются, а он их не чувствует, наверно, поддоспешник спас, а одна потом и вовсе выпала сама.

– Будем считать, – сказал он сам себе, – что они больших неприятностей не доставили. По крайней мере я их не ощущаю. Может быть, на фоне других ран. Но всё равно это уже хорошо. А вот грудная клетка умотана на совесть, даже глянуть не получится, и внутри, вроде как, всё отшиблено, по крайней мере по ощущениям.

Дверь открылась, и в горницу тихо вошла Поля.

– Проснулся, – улыбнулась она ему. – Проголодался, небось?

– Да, быка бы, пожалуй, съел, – согласился Сергий.

– Ну, быка ещё вчера съели, – рассмеялась Поля, – сегодня только каша пшённая осталась. Ты как любишь? Запивать молоком или молоко налить в миску, чтобы оно от каши прогрелось, и маслице сверху поблёскивало?

– В миску, – аж зажмурился Сергий, представив себе это великолепие.

– Не считается, ты подсмотрел или подслушал, – снова рассмеялась девушка.

– Да я, сколько себя помню, всегда так ел, – возмутился было Сергий, но, увидев лукавые глаза Полины, тоже рассмеялся. Правда, смех его напоминал скорее квохтанье, тем не менее настроение его улучшилось.

– Ну вот, видишь, вспоминаешь потихоньку, – качнула она головой, – и остальное вспомнишь. Вот встанешь, тогда и я домой пойду, не буду тебе больше нужна, а пока давай-ка умываться, вернее, я тебя умою. Не пристало боярину неумытому за стол садиться, ну или… лёжа завтракать, как получится. Руки ты сам протрёшь, а лицо уж позволь мне, я за это время так наловчилась, – она отчего-то смутилась, но быстро справилась с собой, – что ты даже и не чувствовал.

Она намочила край полотенца, вытерла ему лицо, а потом утёрла сухим краем.

– Держи, – отдала она ему полотенце. – Сможешь сам-то?

– А то, – сделал вид, что обиделся, Сергий.

– Ну, тогда умывайся, а я пока на кухню смотаюсь, каши принесу, я ещё тоже пока не завтракала.

Вернулась она скоро и не одна, давешняя девчушка, младшая его сестра, Малаша, несла следом плошку, накрытую крышкой.

– Масло, – догадался Сергий.

– Вот и мы, – весело сказала Поля. – Небось, и соскучиться не успел. Спасибо, Малаша, ступай, мы уж тут сами, – и поставила на стол дощечку, на которой несла две миски и кружки.

И сразу в горнице запахло распаренной кашей и молоком. Поля вылила из кружки молоко в миску, ковырнула ложкой масло и отправила туда же. То же проделала и с другой миской, потом размешала кашу в молоке и хотела поставить Сергию на грудь, но вовремя спохватилась: как же он лёжа ложку-то ко рту носить будет?

– Поднять тебя или лучше покормить? – спросила она.

– Да разве ж ты меня поднимешь? – удивился Сергий.

– А кто ж тебя поднимал, когда матушка Русава тебя бинтовала? не меньше его удивилась Поля. – Разве что больно тебе станет, тогда-то ты без сознания был.

– А-а, ну сам-то я всё равно пока приподняться не могу, в груди рвать начинает, а с помощью, наверно, справлюсь. Только, может, лучше из мужей кого позвать?

– А, – махнула рукой Поля, – обойдёмся, чай не впервой. Ты расслабься, а я тебя вверх потяну и приподниму, а потом подушки под спину подоткну, полулёжа будет сподручнее. А может, лучше покормить?

– А сама потом холодную кашу есть будешь? Нет, давай уж либо вместе, либо кликни кого.

– Тогда расслабься, лежи свободно, и мне не помогай, – скомандовала Поля.

Она просунула руки ему под плечи и, сцепив их у него за спиной, плавно потянула его на себя и вверх. Поддерживая его одной рукой, она прижала его к груди, ловко всунула ему под спину две подушки и мягко опустила его на них. Тяжесть в груди, которая появилась после его попытки подняться, сразу исчезла. Поля положила ему на колени чистую ширинку, но не поперёк, а вдоль тела, с таким расчётом, чтобы второй её конец лёг ему на грудь, который и заправила за повязку, чтобы не соскользнула.

– Ну, вот, – сказала она, осмотрев плоды своих трудов, – теперь можно и позавтракать. Держи, – и поставила ему на колени миску с кашей, сунула в руку ложку.

Сама же устроилась рядом, чтобы в случае чего прийти ему на помощь. Но Сергий всё ощущал прикосновение её грудей и запах трав от её кожи и еле переборол себя.

– Фу-у… – выдохнул Сергий, отложив в сторону пустую миску с ложкой. – Ешь – потей, работай – зябни. Умаялся, будто лошадь на крышу втащил, ажник по спине потекло.

– Это просто ослаб ты сильно, – объяснила ему Поля. – Почитай скоро три недели, как толком не ел. Права боярыня, три-пять ложек куриного отвара – разве это еда для мужа? Это только чтобы с голоду не помер. От боярина, матушка твоя сказала, только полбоярина осталось. Глянешь в зерцало – сам себя, небось, не узнаешь, кожа да кости, а на лице одни глаза и есть. Уж наверно, не таким ты на рать-то уходил? Но раз всё миновало, теперь быстро наберёшь, что спустил. Ну, отдыхай, пойду посуду отнесу. Ещё что-нибудь хочешь? Может, узвару, квасу, молока или ещё чего?

– Нет, – выдохнул Сергий. – Если не лопну, то, может быть, усну. Больше ничего просто не влезет.

– Опустить тебя обратно?

– Нет, я так отдохну, отлежал уже всё на свете, а так, вроде как, сижу.

Поля молча кивнула ему и вышла. Сергий не успел соскучиться, как она вернулась.

– Ну чего? – спросила она. – Не спится?

– Пузо, как барабан, аж тяжко, да и мысли одолевают, не до сна. К тому же я выспался на славу, больше не лезет. Лучше ты про себя расскажи. Как живёшь? Что делаешь? Чего в жизни хочешь?

– Да рассказывать-то особо нечего. Живу в веси, Осинница называется, в семье кузнеца Назария. У него своих детей четверо, я, стало быть, пятая.

– Погоди, погоди… А почему в семье и что значит «своих»? Ты что, ему не родная, что ли?

– Не родная, – загрустила Поля. – Я дочь его друга, я ж ведь не Назаровна, а Прохоровна. Вот как более-менее обжилась, тут-то всё и выплыло в разговоре. Ну, ребята его тоже заинтересовалась, почему все Назаровичи, а я одна Прохоровна. Он нам и рассказал всё без утайки, про маму мою, отца и почему я у них оказалась, в конце концов, и роднёй назвалась. Но от своих детей ни он, ни матушка Анисья, жена его, меня не отличают. Работаем все дружно, но поскольку я старшая, то младшего, Николку, я нянькаю. Нянькала, – поправилась она. – Матушке Анисье помогала. В прошлом годе сватов ко мне засылали, мне жених не глянулся, так батюшка Назарий и настаивать не стал. «На своих я бы, может, и прикрикнул, – сказал он мне, – а тебя неволить не буду, решай сама, за кого замуж идти. Только век твой в невестах недолог будет, пересидишь – останешься старой девой или придётся идти за вдовца с дитями. Но смотри и думай сама, это твоя жизнь, а я твоему отцу по гроб жизни обязан, кабы не он…» – махнул рукой и ушёл. Так я до сих пор и не знаю, чем обязан, почему, сколько раз разговор об этом заходил, всегда кончался одинаково – замолкал, махал рукой и уходил. А я не настаиваю – не говорит, стало быть, рано ещё или и вовсе мне знать не надобно. Вот выйду замуж, – мечтательно улыбнулась она, – детей мужу нарожаю, и будем мы жить дружно. Чего ещё хотеть?

– Ну а мужа себе каким представляешь? Небось, витязем на белом коне?

– Можно и витязем, – пожала плечами Поля, – только лучше бы работящим, рукастым и головастым, да весёлым. Ну а витязями они все становятся по необходимости.

– Хм… Неожиданно, но верно, – качнул головой Сергий. – То, что ногами на земле стоишь, это даже к лучшему, разочарований меньше. Мечты – вещь хорошая, но жизнь, к сожалению, или к счастью, кому как, она другая, не такая, как в мечтах. А мечты, они помогают в жизни грязи не замечать, к хорошему стремиться, очищают душу, если хочешь, но под ноги смотреть всё равно надо. Ладно, заговорил я тебя, заскучала, небось. Дай-ка мне мою справу, вон она, у окна, вроде, лежит, я посмотрю, что с ней.

Поля хотела сперва возразить ему, но, подумав, не стала, а встала и принесла его оружие и доспех. На доспех Сергий только глянул, чинить надо, а ему сейчас не по силам, и пробовать бесполезно, а позже обязательно займётся. Может быть, что проще новый будет справить. А вот меч осмотрел не спеша, взял оселок и стал править, обходя большую зазубрину. Тут кузнец нужен хороший, а сам он только испортит.

«Так вот почему не удавалось меч-то выдернуть, – вспомнил он. – Надо будет доспех того степняка глянуть, что в нём такого».

Поля, видя, что Сергий занялся делом, присела у него в ногах и тоже занялась вязанием, только иногда поглядывая на него: всё ли с ним ладно?

«Вот же глазищи бог дал, – подумал Сергий. – Глянет – как насквозь прожжёт! Прямо омут какой-то, а не глаза. Но хороша-а девка, ничего не скажешь! Как это я раньше о ней не знал? Не вчера же она появилась. Хотя, если бы не родители, я бы и посчас ни о чём таком не думал. Ну гулял, наверно, с девками. Куда же без этого? Но раз ничего не помню, стало быть, ничего серьёзного и не было».

– А что это? – вдруг неожиданно спросила она.

– Это? – Сергий поднял оселок.

– Да нет. То, что ты сейчас мычал. Что за песня такая необычная? Былина?

Сергий задумался.

– Не знаю, – пожал он плечами. – Задумался, как-то само получилось. А что?

– Да напев красивый и необычный.

– А почему ты думаешь, что это песня? – усмехнулся Сергий.

– А напев повторяется, как в песне, вот я и подумала, что это песня, а не былина. А разве нет?

– Не знаю, – недоуменно развёл руками Сергий, – о другом думал, а чего мычал, не помню.

– Жаль, – огорчилась Поля, – уж больно напев хорош, протяжный… И какой-то… раздольный, что ли?.. Но только грустный. А ты его совсем не помнишь?

– Даже не представляю, – расстроенно помотал головой Сергий. – Вылезло как-то само, я даже и не заметил.

– Ладно, – улыбнулась Поля, – не расстраивайся, вспомнишь ещё, уже вон сколько всего вспомнил.

– Да, да, – согласился Сергий, но было видно, что думает он сейчас совсем о другом.

К вечеру Сергий уже чувствовал себя немного лучше, голова уже не кружилась, и тошнота не подкатывала. Русава, заглянувшая перед ужином, осмотром осталась довольна, похвалила и его и Полю. Вечером же, после ужина, вернулся из поездки отец и первым делом навестил Сергия.

– Здрав будь, боярин, – поклонилась Поля вошедшему отцу Сергия.

Тот молча кивнул, мельком глянув на неё.

– О-о, – сказал отец, входя в горницу, – да ты совсем молодец! Ну, слава богу, переборол хворь. Наша порода! Нас так просто не изведёшь. Дед всё к тебе порывается приехать, а я сказал, чтобы не спешил, мол, скоро ты сам к нему наведаешься. Вот поедешь к князю и к нему заодно завернёшь. С поездкой-то лучше не тянуть, пока у князя ещё свежи воспоминания и не стали забываться. Глядишь, и милостями тебя не обойдёт. Из добычи-то хорошо выделили, даже мне столько-то не перепадало. Куй железо, пока горячо, – подмигнул он сыну и внимательно поглядел на притихшую в углу Полю. – Кто такая? – спросил он, откровенно разглядывая её.

– Лекарская ученица, боярин, – поклонилась Поля. – Матушку Русаву подменяю всего пятый день. Пока боярин был плох, она от него не отходила, а как дело на поправку пошло и её присутствие не стало необходимо, прислала меня присматривать. А сама теперь три раза в день забегает, смотрит, как дело идёт, да говорит, чего делать надобно. Но повязки не мокнут, так что и делать ничего особенного не надо, и я справляюсь. Дня через три и моя помощь не понадобится, тогда уж дочери ваши и боярыня будут обихаживать сами.

– А ты чего же?

– Домой вернусь, батюшка-боярин, там тоже дел не переделать.

– А коли я тебе за труды твои резану заплачу, останешься ещё на неделю?

– Благодарствую, батюшка-боярин, конечно, останусь. Если надо, и на дольше, – снова поклонилась Поля.

– Ну вот и ладно. Дочек пришлю тебе в помощь, пусть учатся, им пригодится. А боярыню трудить не будем, у неё и так забот хватает. Ну, пойду умоюсь с дороги да перехвачу чего. Дорогой только всухомятку перекусил, а там уже опять ехать надо будет.

– Будь здрав, боярин, – поклонилась Поля.

Боярин, выходя, кивнул не глядя.

Назавтра с утра действительно пришли сёстры, но не одни, с матушкой во главе.

– Ну вот, – сказала мать, – будете помогать Поле. Всё, чему вы у неё научитесь, вам тоже в жизни пригодится. А потому, что касается ухода и прочих лекарских дел, Поля – старшая, ну а в делах хозяйственных – вы. Полю на эти дела не отрывать, для неё главная забота – Сергий, и в случае чего с неё матушка Русава за это и спросит. Данка, ты старшая, вот и будь старшей, возьми всё руководство на себя, а Татьяна вам помощницей будет. Если видите, что Сергий устал, гоните всех в шею. Поля вам подскажет, сама-то она гнать никого не может, так что озаботьтесь этим сами. В случае чего можете ненадолго отлучиться, но по очереди, и Полю отпустите иной раз, чай она тоже живой человек, – лукаво опустила глаза мать, улыбнувшись. – Всё поняли?

– Поняли, матушка, – отвесили полупоклон сёстры.

Поля поклонилась молча.

– Ну вот и ладно. Надеюсь на вас, – кивнула мать и вышла.

– Идите возьмите себе какую работу, – сказала Поля. – Сидеть и смотреть на Сергия вам очень быстро надоест, да это теперь и не требуется, он уже может сам сказать, коли ему что понадобится. Видите, что начинает дремать, разговоры прекращаете, делаете свою работу молча. Ну а как проснётся, можно и поболтать, и песен попеть, но не в голос, а потихоньку, – улыбнулась сёстрам Поля. – Ну да вы девы толковые, сами всё правильно понимаете. Несите шитьё или что там у вас, садитесь к окошку, до обеда разве что по нужде что понадобится.

– А как же мы?.. – смутилась Татьяна.

– Так же, как и я, выходим и зовём Прова, он всё сделает. Теперь перестилать постель каждый раз не нужно, боярин в сознании, скажет, ежели что.

– А-а, – разочаровано протянула Татьяна, – тогда ладно, а я-то думала…

Сергий отвернулся к стене, и сомнения холодной змеёй заползли к нему в душу.

«А кто же… когда я?.. Во попал… Стыдобища-то… Ну и что, что лекарка почти? Молодая же дева, – смутно терзался он. – Надо будет Прова расспросить».

Сёстры вышли, но почти тут же вернулись, неся свою работу.

«В светёлке сидели, – догадался Сергий. – Может, и помогали, когда я… Вот ты ж, не было печали…»

Чуть не плюнул он с досады.

А девы уселись у окошка и занялись шитьём, тихо переговариваясь и только изредка поглядывая на него.

«Да нет, вроде, не обо мне, – прислушался он. – Иначе хихикали бы, пряча глаза. О чём-то своём толкуют, ну и ладно, пускай их, а я и в правду подремлю».

Он прикрыл глаза и…

Проснулся Сергий часа через два и, судя по запахам, перед обедом. Ни Поли, ни Татьяны в горнице не было.

– Проснулся? – подошла к нему Данка. – Вот и хорошо. А девы пошли – одна на кухню, а вторая к боярыне. Слушай, а Поля-то – необычная дева и вообще вряд ли дочь людина. Думаю, она как бы и не боярских кровей, а может быть… – она прикрыла рот рукой. – Нет, – она загородилась ладошкой, – ничего такого, высокомерия, непослушания, споров или ещё чего и в помине нет. Но она всё равно с нами как бы на равных. И не заискивает, и не выпендривается. Вроде, и слушает, и делает, как сказано, но ощущение такое, что… Даже не знаю, как объяснить?

– Не ломай голову, я понял, – усмехнулся Сергий. – Она и правда не дочь кузнецу и вообще не родня. Она дочь то ли побратима, то ли кума или ещё в какой-то степени родства, но не кровной. Но дева она смышлёная. И держит себя с достоинством, и не панибратствует, и дистанцию держит естественно.

– Чего братс?.. – округлила глаза Данка.

– Чего это я ляпнул-то? – сам опешил Сергий. – Но ведь понимал же, о чём говорю, а теперь не знаю, как объяснить? Ну, это… Держит себя не как давняя подружка, вся такая своя, равная, а как бы равная по положению, но знающая своё место. Вот, как-то так. Вроде как, понимает и признаёт, что не может с вами на равных, но и помыкать собой не даст.

– Во, точно! – удивлённо подняла брови Данка. – И на равных, и понимает, что мы здесь хозяйки. А чего это ты допрежь-то сказал?

– Тут, видишь ли, какое дело, – задумался Сергий. – В беспамятстве я, вроде как, путешествовал где-то далеко, и звалось то место… каким-то Ирием, что ли? Нет, Сибирью – вот как. Это где-то в Асии, – выдал Сергий первое, что пришло на ум. – Видел там много чудного и непонятного сперва, но постепенно понял, что я всё это увиденное понимаю и знаю, вроде, как своё. И меня везде знали и принимали, как давно знакомого. Всё показывали и рассказывали. Только я, когда сюда, вроде бы как, вернулся, всё это запамятовал, а теперь начинаю вспоминать. Вот и вылетают слова, которые там были обыденными, а здесь непонятны, пока не растолкуешь. И всё время стоит перед глазами и чудится тот старец с седой бородой, который меня в то путешествие напутствовал. И одет он был не по-нашему, а говорил, вроде бы, как и мы, и как будто нашим языком – и понятно, и нет. Добрый он был и улыбчивый такой, прямо как родня близкая, но я-то его точно раньше не знал и не видел, а он будто с рождения обо мне всё знает. Чудно как-то.

– Так, может, это бог был? – испуганно прикрыла ладошкой рот Данка.

– Не-ет, не бог, – уверенно возразил Сергий. – Не похож, на иконах он совсем другой, а вот апостол какой-нибудь вполне может быть. Или у него для разных людей разные обличья? – вдруг осенило Сергия. – Не знаю, но меня сюда обратно вернул, и на это возвращение благословил. Видно, рано мне ещё туда, к нему, тут ещё не всё сделал.

– Ой, мамонька! – почему-то испугалась Данка и закрыла лицо руками. – Я бы со страха умерла.

– Да нет, говорю же, он добрый. И всё про тебя понимает и знает, и не стращает ничем, и не сердится, а как мама, только что в мужском обличье. Не знаю, как объяснить, но добро от него исходит, что ли… И понимание.

– О, проснулся уже, – раздалось от двери. – Вот и хорошо. А мы обед принесли на всех. Данка, что случилось? На тебе лица нет, – встревожилась Поля.

– Нет, нет, ничего. Сергий вот вспомнил, что в беспамятстве было, – она вопросительно поглядела на него. Сергий с улыбкой кивнул.

– Он, когда в беспамятстве был, – начала Данка, – с богом говорил или апостолом его, и тот…

И вкратце пересказала свой разговор с братом.

– Есть-то будете? – спросил Сергий. – Или снова разогревать пойдёте? И ещё. Болтать о том, что я вам рассказал, не надо, могут неправильно понять, а стало быть, и выводы сделают соответствующие. А оно вам или мне надо?

– Ой! – спохватились девы всё ещё под впечатлением от услышанного. – Мы никому не скажем!

– Ну, если вдруг и проболтаетесь, – усмехнулся Сергий, – никто вам не поверит. Вот так! – снова усмехнулся он.

– А как же мать, отец? – спросила младшая из сестёр.

– Как, как? Каком кверху! – усмехнулся Сергий. – Коли надо будет, сам объясню.

– А потом? Ну дальше-то что? – спросила Татьяна.

– Да что? Компотом вот запью и всё, опять спать буду. Раз обратно отпустили, стало быть, я там пока не нужен, – пожал он плечами. – Вот и всё. А впрочем, – опять вогнал он дев в ступор непонятным словом, – спать неохота, помогите лучше подняться, пойду на дворе посижу, на солнышке, – он вопросительно глянул на Полю.

– Ну что ж? – слегка приподняла плечи Поля. – Пожалуй, что и погуляй, хуже точно не будет, но поберегись, не геройствуй особо.

– Как скажешь, матушка, – улыбнулся Сергий.

– Ой, а не рано ему? – озаботилась Данка.

– Нет, – решительно сказала Поля. – Повязки не мокнут, стало быть, раны затянулись. Если сильно не напрягаться, ничего плохого и не случится, а наоборот, кровь разгонит и будет всё заживать быстрее. Танюша, беги во двор и подготовь место, где боярину посидеть, да разгони лишних, ему лучше в покое побыть. Давай-ка я тебе порты натяну выше коленок, мы отвернёмся, а ты вставай и оправляйся. Потом мы тебя с двух сторон поддержим, вдруг голова закружится, и потихоньку во двор-то и сойдём. Так, сейчас мы тебя посадим. Ну как, голова не кружится? Посиди маленько, не спеши, пообвыкнись. Сам-то встанешь?

– Даже и не знаю, – смущенно улыбнулся Сергий. – Не завалиться бы.

– Тогда, Данка, ступай за дверь, а я боярину помогу.

Как только Данка вышла, Поля подошла к Сергию вплотную.

– Обними меня покрепче за шею, да не смущайся, жениться на мне из-за этого не придётся. Я тебя удержу, если что, и ничего не увижу, вплотную-то, а потом Дану позовём и пойдём гулять. Помогать мне не надо, я справлюсь, наоборот, постарайся не напрягаться, расслабься, как будто в воде находишься. Хорошо?

– Хорошо, – кивнул Сергий.

Он поднял руки, и Поля подшагнув к нему, крепко обняла и прижала его к себе.

– Грудь не больно? – спросила Поля.

– Нет, – голос Сергия предательски дрогнул.

«Как объяснить тебе, – подумал он, – что ради таких объятий я готов терпеть и настоящую боль. Раньше меня девы так-то не обнимали, или, что вернее, так не волновали».