Текст книги "Боярин Волк. Живи, брате!"

– А кланяться в ноги мне незачем, я это должен был сделать. Да и никаких претензий ко мне быть не может – увидал татьбу (а как ещё это назвать, когда десять на одного?) и пресёк. Добро бы, налетали по одному, по очереди, я бы вмешиваться не стал, но проследил, чтобы всё было честно, – пожал плечами Сергий. – А лучше, как сможешь, научи меня двумя руками мечами владеть. Мало таких бойцов, а умение нужное и важное. Может и я бы не только князя защитил, но и сам отбился.

– Ну, поживём – увидим, – кивнул Свенельд. – Мне теперь тоже торопиться некуда, никто нигде не ждёт, ни кола у меня, ни двора, и дома, по большому счёту, тоже не осталось. А научить тебя, лучше бы, конечно, Аскольда попросить – вот кто мастер-то настоящий. Но, если живы будем, разыщу я его. Коли жив, он меня помоложе будет.

Так, за разговорами, и дотянули до ужина. А после, поскольку летом день длинен, ехали ещё часа четыре и на удобном месте расположились на ночлег. Русин организовал караулы не только по периметру, но и скрытые, в версте от лагеря в обе стороны по дороге, опасаясь возврата давешних мстителей в большем количестве. А пока ехали после ужина, Сергий опять завёл со Свенельдом давешний разговор, чтобы отвлечь его да и скрасить дорогу как себе, так и ему.

– А вот скажи, дядька… – повернулся Сергий к Свенельду, – Ты давеча священника поминал, ну, того, что на торгу челобитные пишет, переписывает, что принесут, и прочее. Раз он священник, так должен в приходе служить, а он – на торгу. Непонятно.

– Да я тоже сперва не понял. Раз священник, да рукоположенный, стало быть, в Византии учился, а туда абы кого не посылают, то денег стоит, и не малых, да и поручиться должен кто-то из церковного начальства. Но чем больше я о нём узнавал, тем больше удивлялся: почему он на торгу деньги обители зарабатывает, а не в приходе каком? Только он мне ничего об этом не рассказывал, окромя того, что в Византии учился, да не на кого-нибудь, а на богомаза. А послал его туда владыка Веспасиан, что владыкой Новгородским был допрежь Феофилакта, который владыка нынешний. И послал он его по просьбе его друга и учителя, Филарета. Был такой, но не на торгу, а в обители, убей, не помню, как называлась, и тоже отучившийся в Византии. Так тот и вовсе был учеником самого Алимпия, богомаза знаменитого, и тоже на богомаза выученный. А вот что там такое произошло, что они дальше не пошли по священнической стезе, не ведаю, не говорит. Я и Филарета знавал. Не то, чтобы я уж очень стар, просто отец Викентий, ибо так его зовут, довольно молод, ему нет и тридцати. Думаю, что ему лет двадцать пять или около того. А поскольку он вернулся всего года два как, да восемь лет учился, то и было это лет десять-двенадцать назад. Правда, отец Филарет умер уже лет восемь как. Видимо, вскоре после отъезда Михаила на учёбу (Викентием-то он стал позже, после рукоположения).

– Судя по тому, что ты рассказал, он очень много всего знает, – задумался Сергий, – и многому мог бы научить, а вместо этого знания его пропадают втуне.

– Ничего не поделаешь, так уж жизнь сложилась, – задумчиво покачал головой Свенельд. – Иногда так бывает, как у вас говорят: ты на гору, а тебя за ногу, – вот и пропадает у человека желание. Но какую он выписывает красоту, особенно когда переписывает что-нибудь. Загляденье! Или когда его просят разрисовать титлы и прочее – залюбуешься. Вот где искра божья пропадает впустую, – с горечью махнул рукой Свенельд. – А никому и дела нет.

– Да уж, совсем не по-хозяйски это, – согласился Сергий. – Потратить столько серебра, времени и труда и не воспользоваться плодами трудов. Нет, не по-хозяйски.

Лагерь вокруг уже начал затихать, готовясь отойти ко сну, когда они неожиданно обнаружили, что все уже улеглись спать.

– Ну ладно, дядька, давай спать, – сказал Сергий. – Утро вечера мудренее. Нам ещё долго ехать, ещё наговоримся досыта. Ты как? Раны-то не болят, не мокнут?

– Да нет. Ноют, конечно, но оно и понятно, а вот лекарка у вас – молодец. Дорогого стоит.

– Ну, тогда давай спать.

– Давай, – согласился Свенельд. – Денёк нынче выдался маетной, притомился я что-то.

Они развернулись в разные стороны, и вскоре отовсюду в лагере слышалось только похрапывание и сопение.

После завтрака движение продолжили, а Сергий, выждав некоторое время, задал Свенельду давно мучавший его вопрос.

– А скажи ты мне, дядька Свенельд, вот что. Как это – ты варяг, а по-нашему говоришь чисто? Ни акцента, ни особого выговора, как, скажем, у северян, нет.

– Так я такой же славянин, как и ты. Говорил же уже, – хмыкнул Свенельд. – А ты подумал, что я из свеев или викингов, раз варяг?

– Ну да.

Свенельд только молча усмехнулся.

«Опа, – подумал Сергий, – вот те на! Варяги-то, оказывается, славяне, а не норманы или свеи. Как же так?»

– Вот те раз! – развёл руками Свенельд. – Прошло всего-то меньше трёх сотен лет, а уже Рюрика в свеи записали, или, хуже того, в викинги. А ведь название русы и с варягов пошло в том числе. Потому что часто говорят «варяги-русь». А руся – это пешие варяги. Ну, не морские.

Сергий ничего не сказал, только поднял брови.

– Это же они на Ладоге-то поселились, от них и пошло. И Русса-городок от них, а ведь его Рус основал, брат Рюрика, и он оттуда же. И сестра его Поруссия тоже. Раньше-то кто как назывался, и славяне, и словене, и только после Рюрика русами, ну или русичами, русью, стали всех славян звать. Только утверждать этого не буду, потому что тоже слышал об этом разное. Варяги – такие же славяне, как и ты, – пояснил Свенельд. – Вот, скажем, поляне или древляне, или смоляне с кривичами – славяне? Славяне. Несмотря на то что зовутся по-разному. А вот Рюрик, к примеру, был ободритом, как и я. Слыхал про таких? И родом наши предки с Рюгена и его окрестностей. А соседями нашими были лужичи, поморяне, лютичи, ополяне и прочие.

– Нет, – с честным лицом ответил Сергий, опустив глаза.

– Ну вот, – не удивился Свенельд. – А варягами зовутся не жители северных земель, родственные свеям или викингам, а такие же славяне, только живущие на побережье и островах и промышляющие морской добычей. Ну, если хочешь, разбоем. Это я тоже говорил. И среди них издавна встречаются и поляне, и смоляне, и ободриты, и кривичи и прочие, тоже славяне. Ибо это не народность, а название воинского союза или сословия. Потому что вар – это волк, как и лют у лютичей, соседей наших, а стало быть, варяги – это морские волки, – усмехнулся Свенельд. – Ну или разбойники, или как-то так, но всё одно – на море. А русь – то же самое, но на суше.

– А как же ты стал варягом? – спросил Сергий.

– А я, как и Рюрик, ободрит, и у нас, отроков, что хотят стать воями, отдают в воинскую слободу. Мы ж на побережье живём, а раньше на острове жили, и жизнь наша была связана с морем. Предки мои в дружине Рюрика служили, так сюда и попали. Ну а по окончании обучения мы и становимся или варягами, или русями. Теперь и слобода изменилась, конечно, но обычаи и уклад пока сохраняются. Многие наши военные вожди, или, по-вашему, князья, основали собственные государства. И здесь, на Руси, и в Испании, и во Франции, да и в прочих местах.

– Как государства? – удивился Сергий. – Государства там уже были?

– Да, – поднял брови Свенельд. – Тогда скажи мне, что это такое, по-твоему, государство? Ну вот хотя бы на примере Руси. Что было на Руси до прихода Рюрика, знаешь?

– Ну как «что»? – пожал плечами Сергий. – Люди жили, города стояли…

– Ну это-то понятно, – согласился Свенельд, – люди-то и теперь живут, скажем, ятвяги по Неману. Но это совсем не значит, что у них есть государство. Или торки и берендеи по границе с диким полем… Они не государство, они племена, или даже племенные союзы, ведь у каждого племени свой князь, и он сам себе господин, другие ему не указ. Вот, скажем, знаешь ты или хотя бы слышал про старый город на побережье Свейского моря, где в него река впадает, что из моря в море течет? Вот тот город, если не был столицей, то был городом большого и сильного государства, ибо развалины его сплошь каменные, ну, те, что море не поглотило, а это могло позволить себе только богатое и могущественное государство. Но оно распалось, опять же, на племена и союзы. Не знаю, почему, – выставил перед собой ладони Свенельд. – Рюрик же племена объединил, и войско стало едино для всех, и торговля, и правда, и вера стали для всех едины. Теперь, напав на одно племя, дело имеют не с ним одним, как раньше, а со всеми, и нападать теперь, сто раз подумают, а стоит ли оно того. И чем больше племён объединится, тем сильнее будет государство. Рюрик начинал с Ладоги и Новгорода, а теперь и Белгород, и Владимир, и Рязань, и Волынь, и Галиция – вместе. И дикое поле теперь не так часто отваживается нападать, потому что чует силу. Конечно, князья местные недовольство проявляют, каждый в своём уделе хочет быть господином, правда, не в открытую, а так, исподтишка. Но коли будет правильный князь на Руси ещё хотя бы лет сто, потом нам никто страшен не будет.

– А скажи, дядька Свенельд, почему варяги такие хорошие воины, что их везде приглашают? Другие что, так не могут? Скажем, смоляне или древляне…

– Да нет, – усмехнулся Свенельд, – сырым мясом и у нас тоже никого не кормили. Всё дело в правильной постановке обучения молодых воев, их ничего не должно отвлекать от учёбы – тогда из них получатся настоящие вои.

– А как это – правильно? – заглянул в глаза Свенельду Сергий. – Или это тайна?

– Да нет, почему же тайна? – пожал плечами Свенельд. – Никто этого не скрывает. Всё дело в том, насколько это нужно и нынешним правителям, и самим воям, ведь, чтобы что-то иметь, надо и чем-то пожертвовать.

– Чем? – весь превратился в слух Сергий.

– Хотеньями, – обыденно ответил Свенельд. – Вот, скажем, в нашем случае безбрачием, а стало быть, и бездетностью, беспрекословным послушанием, нестяжательством, что из всего предыдущего вытекает. Нет семьи и детей, не для кого и стяжать. И хотя бы до двадцати пяти, а не сразу по окончании обучения в слободе. Потом, когда станет понятно, что учится больше нечему, можно и семью завести, и хозяйство. Но до того времени князь, боярин или воевода – твои отец, мать и семья, и по их слову иди и сложи голову, коли понадобится.

– А потом? – не понял Сергий.

– А потом… – хмыкнул Свенельд. – Потом ты и сам не сможешь иначе, только так ты сможешь выжить сам и дать возможность выжить своей семье и своему роду, и совершенно неважно будет, что в нём, и уличи, и кривичи, и поляне, и древляне, и прочие люди других племён. Все они будут твой род, твои единомышленники и братья, и они же варяги – те, за кого отдашь жизнь ты и кто отдаст жизнь за тебя, и никак иначе. Как только кто бы то ни было скажет или подумает «я» вместо «мы», так с этого момента он перестанет быть нашим братом. И мы все сразу это поймём и изгоним его, чтобы он не заразил других. Отсечём гнилую плоть ради здоровья всего тела.

– И что, такое бывало среди вас?

– Ни разу, – затвердев лицом, ответил Свенельд. – За други своя гибли, бывало, а вот продавать… пока ни разу.

– Дядька, а расскажи подробней, пока всё равно делать нечего, как всё у вас было устроено?

– Ха-ха-ха! – рассмеялся Свенельд. – Да на это и дня будет мало.

– Так нам и ехать-то дня три ещё, – скорчил невинное лицо Сергий. – Чего ещё делать-то?

– Да? – испытующе глянул на него Свенельд. – Ну, слушай… Может, чего и пригодится. Родился я в Руссе, а вовсе не на побережье, как ты думаешь, – начал Свенельд. – На побережье я попал много позже, уже после того как окончил обучение в слободе, там же, в Руссе. Сбились мы, выпускники, в ватагу, купили в складчину ладью и отправились покорять морские просторы. Бывали и на Рюгене, и в бывших наших землях, у прибрежных руссов, и дальше по берегу, но родных нам по крови и духу людей там уже почти не осталось. Вот у прибрежных руссов-то мы и построили себе деревню. Но сами они, что интересно, прусами себя не называли, их так соседи окрестили, потому что они пришли на побережье якобы с реки Русне, правого рукава Немана. Нынче там Болеслав третий, Кривоусый, верх взял и прусов подвинул в Литву, где их радушно встретил Орден. Ну, это я отвлёкся. А тогда все ещё жили там, где жили, и мы торговали янтарём сами и не давали торговать им другим, держа всю торговлю на побережье. Вот тогда-то я и познакомился с Маргрит – девушкой из соседней деревни. Правда, пришлось пободаться с её женихом, сыном старосты, но, когда мы все вывалились с ладьи на берег, полуголые и с мечами в руках, готовые покрошить всю деревню, староста решил, что лучше жить с нами в мире и уступить Маргрит мне. Тем более что мы несколько раз избавляли его деревню от неприятностей. И вот когда мы в очередной раз учили уму-разуму татей на Прегели – это река такая, что впадает в Свейское море, несколько южнее Немана, – на нашу деревню и напали свеи, жители южных фьордов. Вот во фьордах-то мы их и искали потом, когда вернулись. Искали больше года, пока, наконец, не нашли. Вырезали всех мужчин, и тех, что были в селении, и тех, что отсутствовали и вернулись чуть позже. Оставили только женщин и детей до десяти лет. Ну, женщин, правда, обрюхатили, всех до единой. Собрали всё оружие, что было, и ушли, хоть они и просили нас остаться и жить в их селении вместо их мужчин. И всё. Как будто где-то что-то сломалось. Не стало нам удачи, да нас и осталось-то всего двенадцать человек. Деревню свою мы по возвращении сожгли, собрались и вернулись домой, в Руссу. А и там к тому времени весь наша сгорела вместе с половиной города, и слободу перевели в Руссо. Больше я никого из братьев не видел, а помотался я и по Руси, и по свету немало. Успел и новых друзей приобрести, тоже из варягов, но тех, с кем учился и жил первые годы, так больше и не встретил. А про учёбу я тебе потом расскажу, – сказал Свенельд, – когда слободу построишь.

Но делать дорогой было нечего, и Свенельд рассказал Сергию, как было устроено обучение в их воинской слободе.

Домой прибыли на седьмой день к обеду, по дороге завернув ненадолго к Назару. Разговор с Назаром состоялся обстоятельный. И доспех, и меч Назар починил, выправил и зерцало трофейного доспеха. Мало того, развернул его прорехой вниз, где соединённые края зерцала были почти незаметны. А Сергий, увидав доспех ещё раз, вдруг сделался задумчивым и сосредоточенным настолько, что даже Русин встревожился. Но на вопрос Русина о здоровье только отмахнулся с улыбкой, и всё. Мало-помалу разговор перешёл на результаты поездки в Киев, вот тут-то Русин и огорошил и Назара, и Сергия неожиданной просьбой.

– Ты это, Назар… Прости, не знаю, как тебя по батюшке, – смутился Русин.

– Да будя тебе, Русин Боримирыч, – ответно смутился Назар. – Что я, боярин какой, по отчеству-то величаться?

– Ну, боярин не боярин, – встрял Сергий, – а кузнец изрядный, так что некоторым боярам и не чета. Как отца-то звали?

– Северином, – смутился Назар.

– Ну вот, стало быть, Назар Севериныч, – продолжал Русин. – Боярин наш не совсем ещё оклемался, в Белгород-то его лекарка наша Русава Смеяновна сопровождала, а в новую-то вотчину мы её взять не можем, других лекарок у нас здесь нет. Так, может, отпустишь с нами дочку свою старшую, Полю? Она хоть и молода, а всё же лекарка. Боярин-то уже сам на ногах, но присмотреть, перевязать там, коли понадобится… Там, может, и свои есть, только мы наверняка не знаем, есть или нет, и справятся ли, если есть? А мы, как положено, заплатим ей за труды, а как надобность отпадёт, домой сопроводим с рук на руки. Как ты думаешь, справитесь вы без неё?

– Дык, это… – растерялся Назар. – Я чего же… Мы это… и не против вовсе. А сама-то она как, согласна ли? – нашёлся он.

– Так давай сразу и спросим, – взял быка за рога Русин.

– Поля, пойди-ка, дочка! – крикнул Назар на женскую половину.

– Слушаю, батюшка, – скромно потупившись, появилась в дверях Поля.

– Тут это, дочка… Русин Боримирыч просит тебя с ними отпустить, за боярином приглядеть, лечения-то ему, мол, уже не нужно, а присмотр не помешает, а есть ли там кто из лекарей, неизвестно. Да посулили заплатить тебе за труды, а как боярин оклемается окончательно, обратно тебя доставить.

– Так слова вашего жду, батюшка, – смиренно ответила Поля, вспыхнув, как маковый цвет.

– Да я-то не против. А ты-то согласна помочь?

– Так лекарская стезя такова, батюшка. Коли надо помочь, так и разговора не заводить, а помогать всем, чем можешь.

– Ну, стало быть, согласна, – подытожил Русин. – Благодарствую, Назар Севериныч, за правильное воспитание дочери, правильно свой долг понимающей.

– Да не на чем, – поклонился растерявшийся Назар. – Только зачем же вы её обратно-то везли? – не понял он.

– Так собраться, повидаться… Опять же, как без твоего благословения-то? – удивился Русин. – Мало ли что боярин, вежество блюсти всё одно надо.

– Ну ладно, когда так, – согласился Назар. – Иди тогда, дочка, собирайся.

– Многого-то не бери, – глянул на неё Русин, – купим тебе, если что понадобится, или обновку. Чай наша лекарка, не чья-нибудь. Ну вот, дела поделали, теперь можно и о другом поговорить. Нашёл я твоего побратима Романа, вон, семью его везём, уговорили мы его к нам перебраться, в новую вотчину, так что скоро увидитесь и сами обо всём поговорите. А что касаемо…

Тут Сергий, улучив момент, пока Русин рассказывал Назару о Романе, знаками выманил Полю из горницы и преподнёс ей цветастый платок с кистями и букетик простых полевых цветов, чем неожиданно растрогал её до слёз. Это и для него оказалось настолько неожиданным, что он, не зная, куда девать руки, неловко откланялся и поспешил ретироваться. И уже идя обратно к телеге, вдруг аж присел от неожиданно пришедшей в голову строчки: «Нарву цветов и подарю букет той девушке, которую люблю…»

«Твою мать! – схватился он за голову. – Москва, кафедра, истфак, эксперимент… Господи-боже, я тут, получилось! Надо же, получилось… И я Сергий теперь, а не Женька, Евгений, но почему-то меня это совсем не напрягает и кажется естественным. А, ну да, это ведь и моя жизнь теперь, не его и моя в отдельности, а наша общая. Как мы с ним уживёмся, интересно? Или симбиоз уже произошёл? Наверно, да, ведь физика у меня от него, и знатная, надо признаться, физика. Будь у меня такая там, кто знает, как бы моя жизнь сложилась в лихие-то девяностые. А знания у нас мои. Или нет – вернее, теоретические мои, а практические, применительно к этой жизни, его. Ну, в смысле мои тоже. Вот чёрт, заплутал в двух соснах. Мои, его… Но ведь не конкурируем, всё само собой получается. Ну, ещё бы! Не хватало только раздвоения личности: с утра злодей, к вечеру добряк – вот был бы фортель».

Но не только эта ночь прошла у него без сна, и весь следующий день, пока ехали до дома, сидел, не видя и не слыша ничего, только кивал и улыбался иногда Поле. А потом, к вечеру, когда приехали домой, и вовсе, сославшись на нездоровье, ушёл к себе и завалился в постель. Голова гудела от наплыва мыслей и попыток осознать новую реальность и соединить её с прошлой. И любое общение с кем бы то ни было, кроме раздражения, не вызывало ничего. И эта ночь прошла без сна, и утром, уставший, невыспавшийся и вымотанный, он наконец примирил в себе оба начала и уснул сном младенца. А когда проснулся, уже после обеда, принял как должное, что сновидения, так изнурявшие его, прекратились. Вернее, стали просто снами, обычным делом. Но первое, что он сделал, это дошёл до бочки с водой и глянул в неё.

«Годится, – хмыкнул он, подмигнув сам себе. – Пойду с Полей мириться. Я всю дорогу не в себе был, подумала, наверно, бознать что».

А вечером вернулся откуда-то отец и, прослышав, что сын уже возвратился, к нему и заглянул.

– Ну что ж, сынок, – сказал боярин Дмитрий, устраиваясь напротив, – раз князь решил, стало быть, так и делать надобно, с князем не поспоришь. Придётся тебе брать под свою руку новую вотчину, не мешкая. Не ко времени всё это, конечно, мы с матерью твоей оженить тебя сперва хотели, а получается, что не судьба пока. Ну да это от тебя никуда не уйдёт, женишься позже, мы тут с матерью тебе девку присмотрели, как раз к твоим теперешним делам хорошо прикладывается, и она как раз в возраст войдёт. А в помощь тебе на новом месте дед твой поедет, Василий. Он ежели как вой уже не годится, то опыта житейского ему, сам знаешь, не занимать. Подскажет на первых порах.

– Я только не пойму, – задумчиво почесал маковку Сергий, – с чего это князь выделить меня решил? Ну добавил бы земли и дело с концом, всё одно земля-то наша будет.

– Князь, сыне, – усмехнулся боярин Дмитрий, – просто так ничего не делает. Раз выделил, стало быть, нужны ему два боярина Волка, и каждый на своей земле. А вот зачем, точно не скажу, сам пока не знаю, но не просто так – это как бог свят. Думается мне, что хочет князь двух зайцев убить: и угол княжества от княжества Галицкого прикрыть (Даниил-то Галицкий – католик. Или ты запамятовал?), и от степи прикрыться. Опять же, скорее всего, и соседу твоему будущему, Плоскине, не слишком доверяя, тобой тот угол княжества усилить. Она хоть и ничья как бы нынче, но виды он на неё, сдаётся мне, имеет. Опять же, выход к морю по Бугу-реке очень ко времени ему был бы, на Днепре-то, сам знаешь, и пороги, да и те поганые стерегут, только большой силой и можно отпугнуть и пройти. Вот потому-то и идут купцы большими караванами, да не по Днепру, а по Ра, волок-то на Днепре и далёк, и труден, а по Ра хоть и дальше, но получается быстрее. Только подходящего каравана иной раз по месяцу дожидаться приходится, а то и дольше, а торговля промедления не любит. Потому торговлю развивать надо. Война, она денег требует, а эта война не из последних. Так что и не понять сразу, награда это или что… Но ежели с умом подойти, то и тебе большие возможности даёт – кто реку держит, тот с неё и кормится. А Буг с Синюхой и для Волыни важен, и для поляков тоже, он намного ближе, чем путь из варяг в греки.

– Вона как! А я о таком и не подумал, я всё больше как про обузу думал, – удивился Сергий.

– Ничего. Какие твои годы? Поживёте, оглядитесь с дедом, может, чего и прояснится. Да и тебе рано пока ещё скакать, но начинать соображать – самая пора. За всё хвататься не спеши, поберегись маленько, сперва на ноги встань как следует, с дедом чаще советуйся да присматривайся, что и как он делает, – пригодится в жизни. Всё, что у меня есть, – это его заслуга. Я уже потом перенял вотчину, когда он понял, что я и сам теперь смогу. Вот и тебе поможет, так-то. Начинать будешь не на голом месте, люди там давно живут. Раньше это вотчина боярина Кортыля была, пока князь его за что-то там не повесил. Может, и за плохой надзор… Болтают-то всякое… Но что там на самом деле было, не скажу, сам толком не знаю. Может, просто отобрал вотчину – такое редко, но бывает. Потом она к боярину молодому перешла, да он погиб вскоре, а потом и в княжьем владении оказалась. Теперь вот твоя стала, но может, князь и ещё что задумал. Поживём – увидим. Много та земля сулит возможностей, но и трудов великих потребует. Придётся тебе и войско своё иметь не хуже иного княжеского, чтобы границу держать. Тогда князь тебя за службу может и совсем от налогов освободить. Думаю, и он об этом подумал. Там, насколько я помню (а меня туда давненько не заносило), два села и пять или шесть весей. А граница земель по реке, что с соседом, – с одной стороны, что со степью – с другой. Но ни с ним, ни со степняками пока никаких споров и стычек по поводу владения землёй нет. Да и живут там, на том берегу реки, что Великой Высью зовётся, у её истоков, по границе, торки, а они в сторону дружбы с Русью тянут, потому как помогать бороться с половцами им, кроме Руси, никто не спешит. А за Бугом и по Чёрному Ташлику – печенеги полуоседлые. Тоже не прочь с нами задружиться. Давно уже решили князья свои споры и с границами своих владений, и боярских тоже. Теперь воюют всё больше из-за разногласий в вере. Ну и за кое-что другое. Только тебе это дед лучше объяснит. Теперь, с переездом князя на другое княжение, границы вотчин остаются неизменны, а бояре просто переходят под руку другого князя. Правда, среди бояр случаются которы из-за земли, но коли на княжий суд спор не выносится, то и князья глаза на это закрывают. Кто верх взял, тот и молодец. Коли сам своей земли удержать не можешь, так тому и быть. Сумели тебя с земли снести – сам виноват, никто с ложечки кормить не обязан. Но всё равно для спора должна быть какая-то причина или старинная вражда, иначе князь может вмешаться и так повернуть, что сам не рад будешь. Но на приращивание бесхозных земель князь смотрит сквозь пальцы, ему это выгодно, серебра больше даёт. И если на людях бывает, что и зыкнет, мало ли, с жалобой обратится кто, то последствий, как правило, никаких не бывает. Вот так-то. Ладно, иди собирайся. Всё, что надо, дед тебе скажет. Я-то тебе мало чем смогу помочь, у меня, кроме боярских, ещё и посаднические обязанности. Но коли припрёт, приезжай. Чем смогу, помогу. Денег, правда, сразу не обещаю, мне остальных пятерых поднимать. Крутись уж сам, как сумеешь. Ну а на крайний случай знай: с себя сниму, а тебе отдам. Но это на крайний случай. Ну а полусотню воев на первое время дам и кормить их на первых порах буду сам, без воинской силы ничего не получится. Кого-то окоротить придётся, а кого-то и защитить, без войска, хотя бы и небольшого, никак нельзя. Граница рядом, а через неё кто только ни шастает. Сам с дедом проедь везде, посмотрите, где остроги поставить, а где, может, и крепостцу, а где и простым дозором обойтись можно. Как это дело поставишь, так и жить будешь. Сделаешь всё правильно – жить будешь спокойно, а упустишь – будешь без конца мотаться туда-сюда. Вот, собственно, и всё, что могу тебе посоветовать. Слушай деда, не прогадаешь. Пошёл я, дел полно.

– Здрав будь, батюшка, – встал и поклонился Сергий. – Спасибо на добром слове. Конечно, если я сам не справлюсь, пенять будет не на кого, да и тебе не разорваться на две вотчины, я сам должен.

– И ты будь здрав, – встал и обнял сына боярин. – Мать не забывай, наведывай хоть иногда. Ступай. Да не мешкай долго, дел тебе предстоит множество, и, окромя тебя, никто их не переделает.

На том и разошлись. Отец даже ужинать не стал, поехал в Рожново решать вопрос с наделами, там, видно, и поужинает. А Сергий, пока ещё до ужина было время, сел подумать, что нужно сделать в первую очередь, и – как он хмыкнул про себя – «писать бизнес-план».