Текст книги "Боярин Волк. Живи, брате!"

Ну, здравствуй, вотчина!

Ворота на подворье оказались открыты, и обоз и вои въехали во двор. Не успели сойти с телег, как с крыльца спустилась женщина лет сорока.

– Кто такие? – строго спросила она. – И по какому праву заехали на двор?

– А ты кто? Такая грозная, – вышел вперёд дед. – Али вежество забыла? Так я поучу.

– Я Степанида, ключница тутошняя. Боярина у нас вот уже года три как нету. А нынешний хозяин в Белгороде живёт – князь Святослав. Может, слыхали? – добавила она с издёвкой.

– И даже видали, – нахмурился дед. – Он тебе привет вот передал. «Не сочтите за труд, – сказал, – всё равно туда едете».

И передал Степаниде дарственную на вотчину.

– Читать-то умеешь али только дерзить новому хозяину способна?

Степанида растерянно переводила глаза с деда на Сергия и обратно.

– Ну вот, – ухмыльнулся дед, – теперь язык проглотила. Эй, кто-нибудь, сбегайте за волостелем или старостой, может, они прочесть смогут.

Отрок лет десяти опрометью бросился со двора.

– Батюшка боярин, прости Христа ради, – опомнилась ключница, кланяясь деду в ноги полным чином. – Никак не ожидала хозяина нового, вот и растерялась.

– А хозяин-то и не я вовсе, – мстительно заулыбался дед. – Хозяева вот они, – указал он рукой на Сергия и Полю, стоящую рядом.

– Батюшка боярин, матушка, – снова принялась кланяться ключница, вогнав Полю в краску, – простите ради бога!

– Ладно, ладно, – миролюбиво пробурчал Сергий. – Давай-ка лучше людей размести пока да распорядись накормить, всё остальное завтра.

В это время во двор рысью влетел высокий мосластый муж и, сразу признав в деде боярина, подскочил к нему.

– Здрав будь, батюшка боярин, – сняв шапку поклонился он деду. – Я староста здешний, Кузьма Жилятин, сын Гудимов.

– Ему вон кланяйся, – кивнул на Сергия дед, – он тут хозяин, а я так, тиун при нём.

– Здрав будь, батюшка боярин! Здрава будь, матушка! – живо развернулся к Сергию староста.

Поля было дернулась отойти, цветя, как маков цвет, но Сергий удержал её с лукавой улыбкой на лице. Тут прибыл и запыхавшийся волостель и тоже начал бить поклоны деду. На этот раз дед ничего объяснять не стал, а просто сунул ему дарственную.

– Читай в голос, – сказал дед, – а то некоторые и читать-то не умеют. Возись тут с вами, – и, дождавшись, когда тот окончил чтение, забрал свиток и убрал его в мешок. – Так вот, – сказал дед, охватив взглядом сразу всех троих, – порядка в вотчине я не увидел. А посему даю вам, кому это надлежит, сроку до Успения Пресвятой Богородицы, чтобы церковь сверкала, как яичко ко Христову дню. Не сделаете эти самые яички… – дед сделал красноречивый жест рукой. – Это понятно? Второе. Пруд смердит, отсюда слышно, стало быть, либо спустите и закопайте его, либо к тому же сроку очистить, нам ещё заразу не хватало разнести. Что, давно поветрий не было? Соскучились?

– Деда, можно я конструктив внесу?

Дед скрипнул зубами, но молча кивнул.

– Когда пруд спустите, – обратился Сергий к старосте, – ил из пруда выберите и сложите отдельно, на краю моих огородов. Потом скажу, что делать дальше. Только объясните, кто может, зачем вам пруд, если речка недалече?

– Дык, речка-то, боярин, у нас берега больно крутые имеет. Две коровы утонули. Ступили на берег, так их и засосало. Пока прибежали, они уже захлебнулись. Вытащили, конечно, но коров-то уже не вернёшь.

– А чьи коровы-то? – спросил Сергий.

– Вдовьи. Одна Прасковьи, а вторая Харитины.

– А почему овдовели? – спросил Сергий. – И есть ли дети?

– Так известное дело – в сечи мужья пали, а детей… У одной трое, у другой четверо, – ответил староста.

– Коровок-то выделили?

– Так не успели, батюшка, – полез чесать маковку староста, покосившись на волостеля.

– А почему же вдовам коров миром не выделили? Ведь везде так принято – вдовым помогать. И который год не успеваете?

– Дык, второй пошёл, – смутился староста, глянув на волостеля.

– А тёлочки-то в селе есть?

– Есть. Как не быть? – оживился староста.

– Тогда пусть они выберут. Ты понял? – глянул на старосту Сергий. – Сами выберут, какая им понравится. Я хозяевам заплачу, а вы мне потом вернёте. И пруд наливать обратно не спешите, я посмотрю, может, проще бережок у реки срыть. Всё понятно? Продолжай деда.

– Да… Для начала всё, – пожал плечами дед. – Остальное после, осмотримся, подумаем.

– Тогда я спрошу, – снова вышел вперёд Сергий. – Есть ли у вас лекарка и хороша ли она? И второе. Мне будет нужна плотницкая артель, человек десять-пятнадцать, будем строить плотину для водяного колеса, и два-три плотника-краснодеревщика, коли таковые есть, для тонкой работы. Какой, попозже расскажу и покажу. Если есть кузнецы, тоже понадобятся, правда, молотков я что-то не слышал. Желающих подзаработать до сбора урожая жду завтра с утра на дворе.

– Лекарка есть, батюшка, – кивнул староста. – Хорошая лекарка, Меланией кличут, да две девчонки с ней, травницы, в ученицах.

– Попроси её, если не занята, пусть завтра с утра, но не позже чем к обеду, подойдёт на подворье, скажет, что ко мне, её проводят. Ну а коли не сможет, после обеда сам до неё схожу. Покажешь, где она живёт.

– Да на том краю, – махнул рукой староста, – на отшибе, у самого леса почти.

Сергий молча кивнул.

– Тогда на сегодня всё, – сказал он, – ступайте. Или вопросы есть?

– Есть, батюшка боярин, – снова снял шапку староста. – Ты, стало быть, теперь у нас хозяином будешь. Навсегда или как?

– Поскольку князь эту вотчину мне подарил, стало быть, теперь она моя отныне и довеку, или пока род мой не пресечётся. Так что нам с вами теперь долго жить бок о бок, но если кому-нибудь что-то не нравится, насильно не держу.

Сергий отвесил всем поклон, получил ответные и отпустил всех со двора.

– Ты что? – прошипел дед. – По миру хочешь пойти? Ты зачем посулил серебро за коров? Разве это твоё дело? Или у тебя серебра куры не клюют.

– Погоди деда, не ругайся. Скажи, сколько те две яловые тёлочки стоить могут? Резан десять, стало быть, пять кун, от силы шесть. А поиметь с этого я хочу намного больше.

– Это что же ты собрался поиметь-то? – поднял в недоумении брови дед.

– Ну смотри, – начал Сергий. – Мы собрались учить воев для себя, если получится, то в школе, ибо там и грамоте их будут учить, и прочему, что хороший вой знать должен. Но коли это так, то, стало быть, возможны и потери, война-то без потерь не бывает. И что получается? Кормильца семья теряет и скатывается в захудалые. Когда ещё сыны подрастут или дочери замуж выйдут? А я кому помог? Ну, в смысле мы с тобой. Вдовам. Что народ подумает? «Боярин помогает вдовам держаться в середнячках». Причём заметь, не нашим вдовам, ну, не за нас голову сложивших воев, а стало быть, своих тем более не бросит бедовать. Доверия к нам станет больше или как?

Дед смотрел на внука, широко раскрыв глаза.

– А если мы и лечение раненых воев наладим, освободив тем самым их родных, они на огородах и полях больше вырастят и налогом нам больше отдадут. А если детишек учить грамоте будем, смогут они мастерами стать. А сколько всего прочего можно сделать, практически не вкладывая серебра, чтобы людям захотелось лучше жить. Вот что я хочу получить за это, деда.

– Неужель и это всё оттуда? – удивился дед. – Люди там так живут? И в школах учатся?

– Лучше живут, деда. Только мы пока не сможем так, нужно чтобы толковых и грамотных людей стало больше, тогда общими силами мы и сможем сделать жизнь хоть наполовину похожей. Это, деда, только начало, и по первости всегда трудно, многое придётся ломать и строить заново. Но принуждением не получится, люди должны сами захотеть, увидеть впереди надежду на лучшую жизнь, пусть не для себя, а хотя бы для детей, тогда ничто не сможет их остановить. А я им такую надежду постараюсь показать, не сразу, постепенно, но они её увидят, и чем больше их будет, тем быстрее дело двинется. А вы, старики, будете меня осаживать иногда, если уж слишком разгонюсь, и советовать, потому как мне без вас не обойтись – в небо улечу, а вы меня на грешную землю возвращать будете.

– Ладно, – махнул рукой дед, – поживём – увидим, только широко не замахивайся, портков не удержишь, – хмыкнул он. – А про школу и прочее потом подробней расскажешь.

– Хорошо, расскажу. А ты мне расскажешь, как Русь крестили. Твой отец – а ещё вернее, дед – тому живым свидетелем был, уж наверняка тебе рассказывал.

– А что это тебе вдруг понадобилось, – удивился дед, – кто и как крестил?

– Да вот слышал я как-то, что, вроде бы, князь Владимир Русь насильно крестил, а никакого истребления инаковерующих, опять же, вроде, как бы и не было. Нет, не то, чтобы совсем не было, но, сдаётся мне, что причина была для насилия всё же какая-то другая, а не крещение. Да и размеры преследования намного меньше, чем о том говорят. Опять же, и волхвы, и лекарки, и ведуньи, то есть те, кто от язычества совсем не отошёл, живут спокойно среди прочих и о вере Христовой вовсе не слышали. Вернее, вроде как, не слышали.

– Ну, что ты спросил, я понял, только вот объяснить тебе складно я вряд ли сумею. Рано я осиротел, а стало быть, и рассказать мне что бы то ни было было некому. А вот где ты успел летописи почитать, – хмыкнул дед, – вот это интересно. Я, например, их даже и не видал. Тебе бы об этом с кем-нибудь поумнее меня потолковать, а я в этом не силён, да и, честно сказать, многого не знаю, а чего и знаю, толком объяснить не смогу. А вот с кем поговорить об этом, я тебе тоже вряд ли подскажу. Со священником не советую, попадёшь на заметку, долго не отвяжутся. С князьями – так не по Сеньке шапка, чтобы он с тобой откровенничал, а то кабы и боком не вылезло такое любопытство. Разве что с волхвом каким поглавнее, они много чего знают, но захотят ли говорить – вопрос. Ну ладно, пошли ужинать, бабы там чего-то общими силами измыслили. Да и у ребят, смотрю, дело на мази. Слышь, как пахнет? А потом я прилягу, убегался я что-то нынче.

– Конечно, деда, отдыхай, а мы на гульбище посидим, попоём. Поля уж очень просила.

– Вот, кстати, кто она и откуда, знаешь? – спросил дед.

– Пока только знаю, что она Назарию не родная дочь, приёмная, откуда-то из Чернигова родом, вроде, то ли побратима дочь, то ли друга старинного. Одно только смущает, не ровня побратим или друг был Назарию, ну, или, может, потом поднялся, уж больно она образована и воспитана иначе, не так, как дети простых-то людинов. Данка говорит, что если она им и не ровня, то, может, и повыше кто положением была, хотя внешне это никак не сказывается. Ровна, приветлива, послушна, никакого превосходства не показывает, но при этом держит себя на равных и иногда так глянет, что сразу становится ясно – вопросом владеет и, о чём речь, понимает.

– Вона как, – задумчиво покивал дед. – Ну, что ж, посмотрим, посмотрим… – непонятно к чему и кому, сказал он.

Сразу после завтрака Фёдор доложил Сергию, что пришла лекарка, и Сергий распорядился проводить её к нему в горницу.

– Здрав будь, боярин, – вошла и поклонилась лекарка Мелания. – Какая нужда во мне? Уж не заболел ли ты, что лекарка тебе понадобилась?

– Здрава будь, матушка, – встал и поклонился Сергий. – Проходи, присядь, ранен я был тяжело, но нынче, как сама видишь, на своих ногах. Русава, это лекарка наша, и Полуница, она здесь с нами, выходили меня, так что не о том с тобой говорить хочу.

– А о чём же, раз помощь тебе моя не требуется? – удивилась Мелания.

– Ну, в некотором смысле о тебе, но и не только. Присаживайся. Или тебе недосуг?

– Да нет, отчего же? Сильно больных нет, всё больше мелкие раны, но я упредила девчонок, где буду, так что уж не взыщи, коли сюда кто за помощью придёт.

Сергий молча кивнул.

– Слушаю тебя, боярин, – присела на лавку Мелания.

– Расскажи мне, матушка, если то не тайна, как становятся лекарками. Мне не нужны подробности, и я не интересуюсь тайными знаниями, я просто хочу знать, как происходит отбор, или что? Как можно стать лекарем? Любой ли желающий может или какие-то особые условия нужны?

Он замолчал и спокойно ждал ответа. Мелания задумалась, склоня голову к плечу и жуя губами.

– Ну, слушай, коли интересно, – нарушила молчание Мелания. – Вопрос твой, боярин, и простой, и сложный. Ответить можно и так, и этак, я не очень поняла, зачем тебе это, понимаю, что не просто из любопытства, есть, видно, в том нужда какая-то у тебя. Может, лучше ты мне прямо скажешь, что нужно? А я тогда уж дам тебе вразумительный ответ.

– А нужда вот какая… – сказал Сергий.

И Мелания вдруг увидела перед собой не отрока, а вполне зрелого и умудренного жизнью человека, а не такого молодого, какой сидел перед ней, и мысль эта Меланию удивила своей неожиданностью, ибо веяло от этой мудрости не годами – веками. Сергий, взглянув на неё, вдруг открыто и по-доброму улыбнулся и продолжал:

– Я вот подумал на досуге, после разговора с нашей лекаркой, в прошлый раз, когда к князю ездили. Ведь все лекарки разные, одна сильна в одном, другая в другом, одна может почти все, другая только что-то, но зато лучше всех. А как лекарок учат и кто может стать лекаркой? Ну или лекарем… Только родственница или человек сторонний, но с талантом? Отбирают ли в лекарки, ищут или как получится? Или, может, каждая лекарка сама себе учеников подбирает? А если нет поблизости никого, тогда как? Вот, скажем, есть три лекарки, ну, например, в селе. Они каждая сама по себе или друг у друга перенимают? Ну, знания там, умения, навыки. Может, учат друг дружку или, наоборот, хранят свои секреты от других. Ну, как, скажем, кузнецы там, не знаю, гончары или еще кто. Нам хотелось бы попозже найти еще лекарку, но хорошо бы из другого места, чтобы и учена она была там, или сама она объявилась, узнав о нашей нужде. Не все же сидят на месте? Или ты бы нам посодействовала. Может, трудности у неё там какие, или не сложились у нее отношения с тамошними властями или миром. И хорошо бы, чтобы лекарка была сильная. Вот я и подумал, то ли тогда три лазарета устраивать, то ли село на три части делить. А ну как вы не поладите, каждая свое дело будет главным считать, а вы все нужны для моей задумки. Спокойная жизнь-то скоро кончится, да и не бывает ее, спокойной жизни, у воев пограничных, так что скажи, чего ждать, а я тебе следующий вопрос задам, если договоримся.

– Все лекарки между собой знакомы так или иначе, сказала Мелания, – и постоянную связь поддерживают, а если случай какой трудный или еще нужда какая, всегда можно спросить, может, у кого подобное встречалось. Учиться друг у друга не получается не потому, что нельзя, а собраться вместе практически невозможно. У каждой свое место, где она мирян и пользует. А учеба – это время, и немалое, да дорога туда-обратно. Но если удаётся, то перенимаем, что возможно. Разное лекарки умеют или знают, потому что учатся у разных людей, которые сами лучше владеют чем-то одним, редко двумя умениями. С ученицами тоже по-разному. Иногда бывает, что одна, но бывает, что и две, и три, а вот мужчин практически нет. Я знаю только один случай. Коновалы, да, есть, лекарей практически нет, да и ученица тоже не всегда лекаркой становится. Но если так случилось, что нет никого поблизости, могут посоветовать и из других мест, только ведь дойти до конца и стать лекаркой не у каждой характера хватает, да и жизнь у лекарок не мёд, хотя и нужда в нас большая. Но и все неудачи на нас списывают, а это многих заставляет передумать в пользу спокойной жизни. Здесь у нас при прежнем хозяине, не при князе, а при боярине Путиле, село-то в честь его переименовано, было сказано, что ни вас, ни ваших детей никто здесь не тронет, ничего не бойтесь, делайте своё дело добросовестно, и всегда будете в чести. А в других местах нешто так? Когда это понимаешь, начинаешь ценить, ведь для нас наше дело тоже главное в жизни, как для тебя, скажем, твое, а когда можно спокойно, без оглядки его делать, то и ценить его будешь иначе. Так что можешь не сомневаться, и уживемся, и сдружимся, и дело только выиграет.

– Тогда спрошу вот еще о чем. У ромеев, говорят, специальные школы есть, и те, кто там бывал, говорят, что у них, в отличие от нас, все лекари – воинские и не только – мужи. Они что там, умнее наших, что ли? Или, может, мы чего-то не знаем?

– Да все очень просто, – почти не задумавшись, ответила Мелания. – У них там есть обучение в монастырских школах, они при них и живут, хозяйства у них нет. А наш муж как без хозяйства проживет? Мне тоже вол… Кто-то о них рассказывал. А у нас ничего такого нет, некому этим заниматься. По необходимости обходятся коновалами. Это только для князей подъёмно – в монастыре лечиться. А о прочих ни у кого душа не болит, бабы ещё нарожают. Вот и получается поэтому, что лекарками только женщины могут стать у нас, только они и ведуньями бывают, мужчины только волхвами, но у них и стезя другая, мужская, а женщины лучше чувствуют, да и ворожить только они могут. Опять же, берегини – женщины. Да я, пожалуй, не смогу тебе всего объяснить… Женщину даже не на каждое капище пускали, не говоря уже про храм. Как же? Сосуд греха… А уж учить… Хорошо, коли родители учёбой озаботятся, теперь неграмотную и замуж могут не взять, но, чтобы учить, – она помотала головой и горько усмехнулась. – Только вот, почему ты… – она на мгновение задумалась. – А-а, вот ты что задумал… – округлила глаза Мелания. – Большое ты дело затеять хочешь и трудное. Хватит ли у тебя терпения довести его до конца?

– Ну, одному мне ничего не сделать, – развёл руками Сергий, – такие дела только вместе можно сдвинуть, а для этого хотеть надо, а главное – пользу в том видеть. Вот предыдущего своего хозяина, я смотрю, народ уважал. Или я ошибаюсь?

– Что я могу тебе сказать? Кто хотел что-то переменить и готов был за это взяться, боярина уважали и слушались, но большинство ничего менять не хотело, вернее, делать ничего не хотело, а чтобы стало лучше, ну, хоть по чьему-то велению, это да, это всегда пожалуйста.

– Расскажи, какой он был, чего хотел, что успел сделать, если можно?

– Ну, почему же нельзя? Никакой тайны тут нет. Молодой был, чуть постарше тебя, ему лет двадцать было, когда он хозяином здесь стал. А попал он сюда, вроде как, то ли после гибели батюшки своего, то ли ещё что-то произошло этакое, а через два года уже и сам погиб. А хотел? Вотчину хотел сильную иметь, сам же говоришь, пограничье, но начал не с того конца, как я своим бабьим умом понимаю. Жизнь сытую наладить хотел в первую очередь, а потом уже и за войско взяться. И много чего успел сделать, да только завистников раззадорил. А когда уже не помню из-за чего с соседом, что за Бугом, ратиться пришлось, то это самое большинство с печи и слезать не пожелало. Терять им было нечего, а жизнь класть непонятно за что не захотели, просто разбежались по лесам и отсиделись. Думаю, что и тут без соседа не обошлось, шастали какие-то люди, шепотки носились. Подмога-то подошла из соседних сёл и весей, да поздновато, пока собрались, пока добрались… Так боярин наш и погиб с малой горсткой воев. Одно отрадно, что и сосед его землю его тоже не получил, не отважился напрямую князю челобитничать, побоялся, что на вопросы отвечать придётся, а совесть-то не чиста. А силой взять не удалось. Князь её тогда под свою руку взял, никому не отдал, ибо пограничье должен стеречь настоящий хозяин. Вот ты, наверно, из таких.

– А я по-другому слышал: что, вроде, князь того боярина, что до Путилы был, сам казнил за что-то там.

– А вот это запросто может быть, – решительно махнула рукой Мелания, – но это всё до меня было. Я-то тут позже появилась уже при Путиле. А слухи… Так их сосед в основном и распускает, боярин Плоскиня, только не приживаются они, не липнет грязь к имени Путилы. Ну, это мы отвлеклись. А ты так и не сказал, чего же ты хочешь-то?

– Да хочу, чтобы три-четыре хорошие лекарки, именно хорошие, не только лечили, но и учили. Всех, кто пожелает и имеет к этому склонность и талант. И неважно, мужчина он или женщина. Вон в Муроме, говорят, в монастыре, монах-грек лечит братию и зажиточных горожан. И справляется, и неплохо лечит, молва о нём аж до стольного града долетела. А если бы он мог еще и поучиться у кого-нибудь да перенять опыт и навыки как следует, то и лекарем со временем стал бы не только изрядным, а и сам научить бы смог. А то ведь он тоже пока один и ни помощников, ни учеников не имеет, условий нет. Хотя, с другой стороны, женщин ни он учить не будет, ни у них учиться нельзя ему. А если бы их было трое или четверо, насколько бы дело лучше пошло! Но у нас лекарки традиционно женщины, да к тому же язычницы и во что-то там посвящённые, и потому вместе с мужами им невозможно. А как бы могло получиться хорошо, представляешь себе?

– Постой, боярин, как это язычницы? Ещё и посвящённые? – подняла брови Мелания.

– Как? – усмехнулся Сергий. – А кто у вас, лекарок, заступница и мать всех лекарок, как не Макошь? А она что, не языческая богиня? Вот и получается, что, как ни крути, вы все язычницы, но и не только, а в душе… Но я ничего выискивать не собираюсь и доносить не буду, да и помогать в этом никому не хочу, мне это не мешает. А еще вот о чем подумайте. В обозе некоторые обозники – мужи, а в лекарском деле люди не последние, кое-чего соображают. Правда, это жизнь их заставляет. А вот бы их тоже бы подучить? Ведь чем их больше будет, тем быстрее помощь будет оказана прямо там, на месте. И сколько это жизней спасёт, сколько рук и ног сохранит! Я не сомневаюсь, что есть и видящие среди лекарок, их помощь в первую очередь нужна. Насколько я понимаю, их дар неоценим, но и что их, таких видящих, очень немного, может одна-две на тысячу лекарок. Упустить такой талант нельзя, и пусть она хоть рабыня будет – украду, выкуплю, обменяю, но сделаю все, что смогу, чтобы заполучить такую, тем более что мне она нужна не для костра, а для дела. Уж больно расточительно таких, как ведьм, на костры посылать. Потому и хочу я создать вам, коли договоримся, все условия, чтобы вы ни на что не отвлекались, а занимались только своим делом, очень для нас нужным и важным. Вы же не хуже меня знаете, что такое жизнь в приграничье. Кстати, я ведь не зря сказал, что все лекарки разные, не в смысле лучше или хуже, а в смысле разных умений: одна лучше по ранам и всяким там переломам, другая лучше лечит простуды, прострелы и прочее, третья детишек там и прочее – то есть у каждой свое. Все нужны и важны, но по-разному. Нам в походе нужнее те, кто ранами занимается, у ромеев их называют херургеоны, мы назовем чуть проще – хирурги. Но это так, к слову. Ну а вы все на данный момент терапевты, сиречь, лекари общей практики, а хирурги – только по необходимости. Но ведь и людей простых тоже надо лечить, так что и те, и те нужны будут.

– Согласна с тобой, боярин, – покивала Мелания, – но всё это будет возможно, только если ты отстоишь своё право на эту землю. Вспомни, предупреждал тебя князь, что не простая это земля, что тебе придётся суметь удержать её за собой?

Сергий только молча покивал, размышляя.

– Вот, – подняв брови, кивнула Мелания, – и Путилу предупреждал, но воев ему не дал, или он сам от них отказался, потому-то и не был готов защищать её. И в первую голову от своих, которые иногда хуже ворога. Потому что от них не ждёшь удара в спину. Но Путила, вроде бы, был то ли из вотчины, что на границе с Туровским княжеством, то ли из самого Туровского княжества, и, что такое граница, представления не имел. Ты то хоть и моложе Путилы, а оказался мудрее его, ну, или знаешь, что такое граница. И с людьми не чураешься общаться, правда, и он не чурался. Зато ты интересуешься, куда попал, что тут раньше было. Видно, жизнь тебя тоже не только пирогами угощала, а для него казалось незыблемым его право на эту землю. Только с ним оно и ушло, потому что наследников у него не было. Правда, это уже другая история.

– Как же так? – аж отпрянул назад Сергий. – Двадцать лет – и ни жены, ни ребёнка?

– Да ты вон тоже не отрок, а почему-то не женат до сих пор.

– Да есть уже невеста, родители расстарались. Только лучше бы не было. На моё счастье, она ещё в возраст не вошла, вот и не женат пока. И, знаешь, уже и не спешу.

– Ну, так и у него, может быть, то же самое было, а как отец погиб, так и настаивать стало некому. А сам к тому времени ещё не встретил.

– Ладно… Чего уж теперь? – махнул рукой Сергий. – Нет у него наследника, а жаль, я бы его не обидел. А с кем ещё можно толком поговорить про эту землю? Как давно тут люди живут? Как сюда попали, если недавно? Или как жили, если жили тут издавна?

– Лучше всего тебе бы поговорить с верховным волхвом Божеславом, но он старик своеобразный, может и закапризничать. Или со Звенимирой, она тоже волхва, только наша, женская, Макоши служит, но её нынче нет, у подруги она, где-то за Смоленском, случилось там что-то. Лучше их тебе никто не расскажет, я здесь тоже не так давно, меня Путила уговорил переселиться, а они, если не тут, то где-то поблизости жили весь век, и предки их тоже. Можно также поговорить с охотником местным, Твердом, он тоже здесь родился, и, насколько я слышала, их род тут лет двести живёт. А может, и больше. Но он не любит об этом с кем попало говорить. Если хочешь, я его к тебе пришлю, он тоже с секачом не поладил в лесу, где-то недели две как, так что делать ему сейчас нечего, охотиться он пока не может, прыгает на одной ноге, а болтаться без дела не привык и не любит.

– Ну а сама ты что думаешь о том, что я тебе сказал? Хочешь помочь? Не стесняйся, если не хочешь или не можешь, говори прямо, я не обижусь и зла на тебя не затаю, у каждого своя жизнь, и как её прожить, решает тоже каждый сам.

– Да нет, почему же? – пожала плечами Мелания. – Дело ты затеваешь стоящее, по крайней мере в отношении лекарок. Только ведь и мне особо-то некогда, я тут одна на всю округу, да две девчонки в ученицах, иной день и дома-то не бываю, а по хозяйству тоже ведь надо работать. Конечно, община пособляет, выделяет припас, да за лечение что-то приносят, но без хозяйства всё равно тяжело, не прожить без него.

– А вот это был следующий вопрос, который я хотел с тобой обговорить, если ты согласишься. Я бы взял тебя на полное обеспечение, кормил, предоставил бы помещение и для лекарских дел, и для занятий с учениками, платил бы тебе жалование и от налогов освободил, а ты бы лечила всех, кто обратился, без платы и учила бы учеников. Сколько бы ты хотела получать каждый месяц?

– Ну не знаю, боярин, – растерялась Мелания, – сколько за это платят. Да и где это ещё есть, чтобы платили и на полном содержании?

– Ну сколько у тебя получается, скажем, в средний месяц, если сложить подношения и вычесть расходы?

– Ну, где-нибудь резана-полторы, наверно, редко чуть больше, а чаще меньше.

– Ну давай для начала сойдёмся на куне, а месяца через три вернёмся к этому разговору и прибавим, если окажется мало. Согласна?

– Согласна. Давай попробуем, что из этого выйдет.

– Тогда подумай, где бы нам ещё лекарку найти. Может, кто-нибудь из знакомых лекарок захочет переехать, мало ли что? Не у всех же всё тихо да гладко? Сразу не обещаю, но со временем срубим вам дома или отдельный терем под лазарет и жильё, потому как строить крепость и жить будем не здесь, а там, где это потребуется для защиты воеводства и пограничья. А лазаретом терем называется, где болящие находятся под присмотром лекарок, пока не выздоровеют, и ведётся приём больных. Всё же дом – это дом, а не лазарет.

– А почему болящие там, а не дома? – удивилась Мелания.

– Ну, во-первых, могут сильно болеть или быть ранеными, дома за ними, конечно, присмотрят, но, коли что, всё одно за тобой побегут, а ты на родах или ещё где. Пока бегают да ищут, далеко ли до беды? Во-вторых, может, так случится, что привезут издалека, не из другого княжества, конечно, но, скажем, полдня пути. Или учеников наберём сперва своих, что поблизости, а потом и дальних. С ними-то как быть? Не домой же отправлять, коли заболеют? В-третьих, одной тебе не разорваться, народу прибавится и в школу воинскую, и в ученики, ты и сейчас, сама говоришь, иной раз за день и домой не заглянешь. А если и ночью что, надолго тебя хватит? А так день-ночь отдежурила, на другой отдыхаешь, дежурит другая. И наконец последнее. Ты же тоже будешь учить, а где им практиковаться, в смысле руку набивать? А тут целый лазарет под боком. И самое последнее. Теперь и вам мотаться не надо будет, все будут сами к вам больных и раненых везти, есть куда, и вы всегда тут.

– А что это, «дижурит»? – удивилась Мелания.

– Дежурит – это значит находится в лазарете, днём больных принимает или учеников учит, а ночью отдыхает в соседней горнице там же, а коли никого нет, то и спит себе.

– Так получается, что только половину месяца работать-то придётся. А платить как же?

– А платить буду, как договорились. Ты же и день, и ночь в лазарете будешь, вот как бы два дня и получится. Ну или будто бы вы вдвоём работаете, одна день, другая ночь. Только договорились, что сегодня ты за неё, а завтра она за тебя.

– А зачем?

– А затем, чтобы и вы отдыхали, как прочие, только работа у вас своеобразная, ну, в смысле отличная от других, вот и отдых будет особенный.

– А если нас четверо будет, как ты хочешь?

– Тогда и дежурить будете раз в четыре дня, а в остальное время учить учеников будете да семьёй заниматься.

– Так у лекарок же не бывает семьи?

– Конечно. Откуда же ей взяться с такой-то заботой? Любой муж сбежит, коли жена домой, как в гости, приходит. Когда ж вам семьёй заниматься? Детьми ещё так-сяк, они не сбегут от родной то мамки, а муж, он внимания требует, любви да ласки. А какая от вас ласка, когда вы замертво на полати валитесь? Вот и не бывает у вас семей. Так?

– Ну… – смутилась Мелания.

– Да так, так. Что ж я, не вижу, что ли? И наша лекарка Русава – в самом соку дева, а замуж и не мечтает. Ну, может, и мечтает, да не может себе позволить, да и желающие не больно-то есть. Её на посиделках-то и то раз в год видят. Куда уж там всё остальное? Ну что, договорились? Тогда пошли, покажу тебе горницу в тереме, где ты отныне будешь болящих принимать, а дома только спать. Или, если хочешь, можешь и жить там – там горенка маленькая есть по соседству. Если что надо перевезти или перенести, скажи Фёдору… Господи, как же его по батюшке-то? Вот голова дырявая. Ну, он вроде теремного боярина у нас, и не стесняйся, это его обязанность, да и он муж покладистый, без гонора.

– А это, боярин… А коли мне нести будут всякую всячину, ну, по старой привычке, чего делать?

– Ну ты же всех знаешь в округе. Кто победнее, просто не бери, вежливо объясни, что жалование получаешь и лечить теперь будешь бесплатно. Ну а которым это не в ущерб, можешь брать и, коли тебе не пригодится, тому же Фёдору сдавать в общее хозяйство. Я почему тебе предлагаю в тереме больных принимать – кормить и тебя, и девчонок-учениц тоже здесь будут, вместе с нашими. Содержание – так содержание. Да и тебе времени не тратить на хозяйство.